Круги пота, выступившие под мышками на его отталкивающе грязной рубахе, почти сливались с потным пятном на спине. Ей подумалось, что, если бы при этих убогих станциях, где поезд останавливался на обед или ужин, были предусмотрены еще и бани, путешествие стало бы намного более сносным. Впрочем, можно было не сомневаться, что те, кто нуждался в такого рода удобствах больше всего, воспользовались бы ими в самую последнюю очередь. По всей видимости, люди, стоило им пересечь границу Техаса, переставали мыться и носить чистую одежду. Пока что единственным известным ей исключением являлся Мэтью Маккриди:

Но в данный момент — и в этом состояла вся ирония — именно его опрятность раздражала в нем больше всего. В то время как она, поникнув, словно вянущий цветок, изнемогала от одуряющей, зловонной духоты, он себе спал как ни в чем не бывало, и на его лоб из-под полей фетровой шляпы не просочилось ни единой капельки пота. Несмотря на то что его костюм в дороге слегка измялся в двух-трех местах, Маккриди выглядел почти столь же элегантным, как и тогда, когда садился в поезд. Он мог бы выйти на любой станции и отправиться на самый изысканный светский прием или в фешенебельный игорный дом, не переодеваясь. Уж слишком легко все у него получалось.

У нее вообще было такое впечатление, что этому человеку незаслуженно во всем везло. По непонятной милости божьей, ниспосланной явно не на того, кто был ее достоин, Маккриди достались все мыслимые и немыслимые преимущества. Это лицо и эта грация в движениях, словно у ожившей греческой статуи. Эти густые, слегка вьющиеся черные волосы и темные-темные глаза. В нем соединилось все — и привлекательная внешность, и изящество, и острый ум, и даже своего рода неотразимое очарование. К этому нужно добавить внешний лоск джентльмена, хотя он и сам признавал, что он не джентльмен, а профессиональный игрок. А это значило, что он зарабатывает на жизнь, пользуясь доверчивостью и карманом ближнего.

У нее не было никаких сомнений, что точно так же он злоупотребляет и доверчивостью женщин. Его непринужденные манеры и обаяние не могли не привлекать их сердца. Глядя на него, она невольно вспоминала своего отца. Хотя волосы у Джека Хауарда были посветлее, глаза — такие же зеленовато-карие, как у нее самой, а рост — немного ниже, чем у Маккриди, оба они были одного поля ягодами — людьми сомнительной репутации и сердцеедами. Одним словом, из разряда тех коварных и опасных мужчин, в сети которых так легко попадают молоденькие доверчивые простушки. Но она, слава богу, далеко не простушка — уж ее мама позаботилась об этом.

Маккриди продолжал мирно спать, а Верена который раз задавала себе вопрос — что заставило его увязаться за ней? Как бы ни старалось подсказать ответ ее зеркальце, она была уверена, что его стремление познакомиться с ней объясняется не только ее внешностью. Такой человек, как он, не стал бы тратить на нее столько времени и усилий, если бы ему от нее не было чего-то нужно. Ведь ему ничего не стоило найти сколько угодно хорошеньких девушек, готовых — более того, даже мечтающих — поддаться очарованию этих бездонных темных глаз. Нет, тут было что-то другое.

В общем-то, я надеялся, что польза будет обоюдной… Я думал, что мы сможем помочь друг другу в трудную минуту…

В этих его словах таилась загадка. Если поначалу она не сомневалась, что единственной его целью было обольстить ее, то теперь она была в этом не так уверена.

Не знаю, что вы думаете на этот счет, но я бы предпочел провести наш медовый месяц в более спокойной обстановке, без необходимости постоянно защищать вашу честь… Как же мы все-таки станем называть себя — супруги Хауард или супруги Маккриди?..

Но была еще и другая сторона медали.

Мне важно выглядеть респектабельно, и вы могли бы мне в этом помочь — больше мне от вас ничего не нужно… Женщин, как правило, можно разделить на две категории, и, уж будьте уверены, я знаю между ними разницу… Я никогда не преступлю грани в отношениях между ними…

Да, разобраться во всем этом было не так уж просто.

Если бы он не сделал карты своей профессией, из него вышел бы отличный актер, и, вероятнее всего, он просто играет ею, пользуясь ее страхом перед такими людьми, как Томпсон. Должно быть, объяснение в этом. Да, скорее всего.

Хорошо хоть, подумала она, что в вагоне к этому времени стало тихо: стычка и ругань прекратились. Несколько ковбоев вышли на предыдущей остановке, другие напились до невменяемого состояния. Но нестерпимая жара и зловонный букет из запахов сигарного дыма, выплюнутой табачной жвачки, рвотных извержений и пота по-прежнему делали поездку невыносимой.

Она глянула на освободившееся пространство в проходе, и у нее возникло желание размять затекшие от долгого сидения ноги, а заодно и уделить внимание естественным потребностям организма. Однако вытянутые ноги Маккриди превратили ее маленький уголок в тюрьму, ограниченную с одной стороны его персоной, а с другой — наглухо задраенным окном. Голова его с надвинутой на глаза шляпой покоилась на спинке сиденья, и он спал как убитый.

Но она больше не могла сидеть на месте, ей нужно было пройтись по проходу, отлепить повлажневшую от жары нижнюю юбку от ног и, хочешь не хочешь, побывать в туалете. Она наклонилась и попыталась сдвинуть его ноги к проходу. Куда там! Они даже не шевельнулись, словно ботинки были накрепко привинчены к полу.

— Мистер Маккриди! — тихонько позвала она, но его дыхание оставалось таким же ровным.

— Мистер Маккриди!

Никакого впечатления.

Полная нетерпения, она передвинулась на самый краешек сиденья и хотела было снова воспользоваться шляпной булавкой, но это был скорее импульс, чем серьезное намерение. Ей ничего не оставалось, как легонько потрясти его за плечо. Поскольку и это не помогло, она ухватила его за рукав пиджака и сильно дернула.

Это была ошибка, чуть не стоившая ей жизни. Он резко отпрянул в сторону, одной рукой сдвинул с глаз шляпу, а другой нырнул под пиджак. Еще мгновение — и в лицо ей уставилось дуло револьвера. От ужаса у нее замерло сердце.

Глядя на Маккриди, трудно было поверить, что какую-то секунду назад он еще крепко спал.

— Какого черта?.. — вырвалось у него, но он тут же осекся и буркнул, опуская оружие: — А, это вы.

— Слава богу, что вы узнали меня прежде, чем могли застрелить, — дрожащим голосом проговорила она.

— В незнакомом месте становишься малость нервным, — пробормотал он в качестве извинения.

— Скажите, как вам это удалось? — спросила она, когда немного пришла в себя.

— Вы о чем? — Увидев, что она все еще не отводит глаз от его «кольта», он небрежно бросил: — О нем, что ли?

— У меня такое впечатление, что он возник прямо из воздуха.

— Нет, я его держал под пиджаком: в сидячем положении иначе нельзя — слишком долго вытаскивать.

Он слегка приподнялся на сиденье, распрямил ногу и вставил револьвер в кобуру.

— И все-таки я хотел бы знать, что, собственно, произошло?

— Ничего особенного: мне нужно выйти, и я пыталась вас разбудить.

— В следующий раз лучше воспользуйтесь своим голосом.

— Я это и делала, причем не один раз. Но вы так храпели, что услышать меня попросту не могли.

— Так я вам и поверил! К вашему сведению, я никогда не храплю — по крайней мере, вы первая женщина, от которой я это слышу.

— А их небось было великое множество, — с милой улыбкой проговорила она. — Ну хорошо, вы меня выпустите или я снова должна прибегнуть к помощи булавки?

— Если бы Хауард и в самом деле существовал, я бы ему страшно сочувствовал, — сказал он, вставая и пропуская ее. — Может быть, проводить вас до туалета?

— Что вы, конечно, нет!

— Ваша воля. — Глядя, как она осторожно ступает по проходу, он небрежно бросил ей вслед: — Советую подобрать подол юбки — гляньте: весь пол заплеван.

— А мне казалось, вы джентльмен, — пробормотала она в ответ.

— Когда вы вернетесь, интересно будет взглянуть на ваши уши.

Она остановилась и, обернувшись, с удивлением спросила:

— Мои уши?

— Да. Когда-то мама мне говорила, что у человека, который говорит неправду, начинают расти уши.

— Неужели? — невольно улыбнулась она. — Так вот почему у меня такие маленькие уши.

Пол в проходе и в самом деле был настолько загажен, что опилки, посыпанные поверх плевков с пережеванным табаком, собрались комьями, и идти нужно было очень осторожно, чтобы не поскользнуться. Она в нерешительности остановилась, не зная, то ли придерживать юбки обеими руками, то ли попытаться обойтись одной, а другой зажать нос. После некоторых колебаний она сделала выбор в пользу одежды и, едва справляясь с приступами тошноты, стала пробираться в другой конец вагона, стараясь не задевать свесившиеся в узкий проход головы храпящих пьяных попутчиков.

Один из них неожиданно пробудился и, прежде чем она успела пройти мимо него, ухватил ее за юбку.

— Пошему мне нихто не шкажал, что с нами едут ангелы? — едва выговаривая слова, пробормотал он.

Его сосед, с трудом продрав налитые кровью глаза, торжественно провозгласил:

— Это не ангел, это дамочка.

Лежащий на сиденье по другую сторону прохода ковбой по имени Билл приподнялся на руках, чтобы взглянуть на нее, и отрицательно покачал головой:

— Лучше не трогай ее — она с мужем.

Выдернув юбку из ослабивших хватку пальцев, Верена пошла дальше, слыша, как Билл объясняет своим товарищам:

— Это жена Маккриди — того самого типа, который из-за нее чуть не прикончил Эла. Лучше не связываться.

— Что-то никогда не слышал о нем.

— Спроси у Большого Эла, он тебе растолкует.

Когда она наконец достигла нужной ей узкой двери, рядом появился проводник:

— Туалет закрыт, мэм, — подъезжаем к станции.

— Как это закрыт? Не может быть.

— Ничего не попишешь, мэм, такой порядок.

Стиснув зубы и чувствуя себя, словно ее прогоняют сквозь строй, она поспешила по проходу к своему месту.

— Что-нибудь не так? — спросил Маккриди.

— Нет, все в порядке, — солгала она.

— Знаете, если вы не будете следить за тем, что говорите, вам предстоит закончить жизнь с ушами, как у слона.

— Мы, оказывается, подъезжаем к станции.

— Ах, вот в чем дело. Тогда все понятно. — Вынув часы из кармашка жилета, он взглянул на них и произнес: — Пять сорок три. Думаю, там мы сможем поесть.

Затем он спрятал часы и добавил:

— Не знаю, как вы, но я здорово проголодался. Я бы не отказался сейчас от хорошего куска знаменитого техасского бифштекса.

— Смею ли я надеяться, что это Орлиное Озеро?

— О нет, туда мы прибудем только завтра утром. А где-то перед наступлением темноты мы будем в Харрисберге, где нам предстоит пересесть на другой поезд. Собственно, у меня с собой расписание, — и он протянул ей сложенный вчетверо лист бумаги.

— Но здесь не значится остановка в пять сорок три, — с некоторой досадой проговорила она, — и я что-то не помню, чтобы мы проезжали Ричмонд.

— Просто мы идем с опозданием.

Поезд замедлил ход и со скрежетом остановился. Верена глянула в окно и поразилась: никаких признаков станции или человеческого жилья. Зато море коров — сотни и сотни спин. В отчаянии она отвернулась от окна и откинулась на спинку сиденья.

— В чем там дело? Надеюсь, все в порядке?

— Напрасно надеетесь, мистер Маккриди, — с усталым вздохом ответила она. — Боюсь, ваш бифштекс еще гуляет живой.

— То есть?

— Здесь нет никакой станции. Насколько я могу судить, вокруг — только один рогатый скот.

— Может быть, она на другой стороне.

— Пассажиры, на пути коровы! — провозгласил кондуктор, идя по проходу между сиденьями. — Сразу, как их прогонят, будет остановка на обед. Двадцать минут!

— Простите, сэр, — обратилась она к нему, когда он поравнялся с их сиденьем, — правильно ли я поняла, что нам до станции ехать еще двадцать минут?

— Нет, мэм, мы уже приехали. Но на еду у нас будет только двадцать минут: нам нужно еще сегодня поспеть в Харрисберг.

К этому сообщению Маккриди отнесся с полным безразличием, тогда как Верена уже не в состоянии была спокойно сидеть на месте.

— Извините, — пробормотала она, обращаясь к нему, — но мне снова нужно выйти.

Переступив через его ноги, она распрямила плечи, собралась с духом, чтобы решиться на новое путешествие в переднюю часть вагона, и, подобрав обеими руками юбку, ступила в проход. Но не прошла она и трех метров, как ее остановил проводник. Стараясь не встречаться с ней взглядом, он вполголоса произнес:

— Туалет закрыт, мэм.

— Но мы ведь находимся среди чистого поля, — проговорила она с отчаянием.

— Сожалею, мэм, но на остановках пользоваться запрещено.

Ей ничего не оставалось, как возвратиться на место. Она старалась сидеть неподвижно и не думать о неловком положении, в котором оказалась. Ее сосед негромко проговорил:

— Насколько я понимаю, из-за недостатка времени сюда кого-то пришлют, чтобы собрать заказы на обед.

— Меня это сейчас совершенно не волнует — мне во что бы то ни стало нужно выйти из вагона, и я готова для этого даже перелезть через корову, — сказала она сквозь стиснутые зубы.

— Неужели дело настолько плохо?

В других обстоятельствах ей следовало бы оскорбиться, но сейчас ей было не до этого.

— Да, — без обиняков ответила она.

— В таком случае пойдемте.

— Как, прямо сейчас?

— Ну да. Я же вам говорю — сюда придет человек собирать заказы, и если он может каким-то образом войти в вагон, почему мы не можем выйти?

Шагнув в проход, он рывком открыл заднюю дверь и пропустил Верену вперед. Пройдя под надписью «НЕТ ВЫХОДА», она очутилась на узкой площадке лицом к следующему вагону. Слева от нее два ковбоя на лошадях, гикая и размахивая шляпами, отгоняли животных от поезда, а справа простирались зеленые луга и было видно несколько строений, которые и деревней-то назвать было нельзя.

Спрыгнув на землю, Маккриди ссадил Верену с площадки вагона и, взяв за локоть, повел к ближайшему дому. Когда они обошли его кругом и оказались во дворе, ее спутник показал на кривобокую уборную, наспех сколоченную из голых досок, и спросил:

— Мне подождать вас?

— Но не могу же я просто так взять и зайти туда — это ведь кому-то принадлежит.

Он выразительно посмотрел на нее, затем пожал плечами и сказал:

— Дело, конечно, ваше, но учтите — как только откроют вагон, это место и все другие подобные места будут попросту переполнены.

Он, несомненно, был прав. Глянув сначала в одну, затем в другую сторону, она быстро прошла к деревянному домику и, зайдя внутрь, закрыла за собой дверцу. Там было темно, душно и стоял такой одуряющий запах, какой приобретают подобного рода службы, если их не обрабатывать известью очень много лет. Разглядеть хоть что-нибудь в темноте было невозможно, и она чуть-чуть приоткрыла дверцу, но сразу же пожалела об этом. Стало видно, что сиденье представляет собой неотесанную, неровную доску с вырезанными в ней двумя дырками. Перед сиденьем стоял ящик, наполненный сухими кукурузными початками, по которым ползали черные жуки. Верене нужно было по меньшей мере три руки — две, чтобы поддерживать юбки, и одна, чтобы зажимать нос. Увы природа снабдила ее только двумя. Вынув из сумочки свой батистовый носовой платок с вышивкой, она принялась вытирать с сиденья пыль.

Когда она вышла во двор, Маккриди нигде не было видно. Теперь, оказавшись на свежем воздухе, она смогла различать и другие запахи. Самым сильным из них был неприятный запах подгоревшего прогорклого жира, исходивший откуда-то из дома. А сам двор, еще пять минут назад совершенно пустой, был теперь наполнен пассажирами, ждущими своей очереди пройти в дом за едой. Если бы у Ве-рены так не сосало под ложечкой от голода, она не раздумывая возвратилась бы в поезд и обошлась без всякого обеда.

Не успела она занять очередь, как из дома вышел Маккриди, неся в руках что-то, завернутое в кусок ткани. Лицо его было хмурым, брови сдвинуты.

— Скажите, у вас в этих краях есть родственники? — спросил он, подойдя к ней.

— Разумеется, нет. А почему вы спрашиваете?

— Узнаете, когда возвратимся в поезд, — ответил он, беря ее за руку. — Идемте, я несу наш обед.

— В этой тряпке, что ли?

— Ну да, а в чем же еще?!

Он шел очень быстро, и ей трудно было поспевать за ним.

— До отправления поезда еще целых двадцать минут, — напомнила она ему, — и я бы предпочла поесть на свежем воздухе — здесь прохладнее.

— Я на вашем месте не стал бы этого делать.

Вместо того чтобы войти через переднюю дверь вагона, он повел Верену к задней площадке, через которую они выходили, взобрался на нее, ловко перемахнув через перила, а затем, протянув руку своей спутнице, помог подняться и ей.

В вагоне никого не было, если не считать проводника и кондуктора, обедавших в другом конце вагона, да двух-трех ковбоев, слишком пьяных, чтобы передвигаться самостоятельно.

Маккриди, не отпуская руку Верены, довел ее до места, усадил, затем сел сам и развернул салфетку.

— Держите, — сказал он, протягивая ей свернутую маисовую лепешку. — Насколько я мог установить, у них ничего больше нет.

— Вы, надо полагать, были первый в очереди? — предположила она.

— Отнюдь.

— Мистер Маккриди, вы что-то от меня скрываете? — с любопытством спросила она.

— Вы меня опередили — я собирался задать вам тот же самый вопрос.

— И что же вы хотите узнать?

— Там были каких-то два типа, на вид — закоренелые преступники; так вот — они вами очень интересовались.

— Что? Этого не может быть — я никого в этом штате не знаю, — уверенно заявила она. — И ни один человек, кроме мистера Хеймера, даже не подозревает, что я сюда должна приехать.

— Мистера Хеймера? А кто он такой?

— Юрист. Он был назначен судьей для ведения дел, связанных с имуществом моего отца, но вряд ли это можно назвать знакомством — мы с ним даже не встречались.

— Но эти двое не юристы, это уж как пить дать.

— Тут, должно быть, какая-то ошибка.

— Не знаю, не знаю, но пока вы уединялись в том маленьком домике во дворе, они обращались буквально к каждому человеку, выходящему из поезда, и спрашивали, не видел ли кто-нибудь из них некую Верену Хауард — а точнее, мисс Верену Хауард. Похоже, что вам предстоит встреча с давно пропавшими родственниками.

— Но этого не может быть — у меня нет никаких родственников, — возразила она, но тут же уточнила: — По крайней мере, таких, о которых я слышала. После того как отец оставил нас, мне ничего не было известно о его жизни.

— Оба они старше вас.

— Очень странно.

— И, как я уже сказал, парочка эта — отъявленные головорезы.

— В каком смысле?

— В прямом — настоящие разбойники.

— А точнее?

— Ну, как вам еще объяснить: сразу видно, что с ними лучше не иметь дела. Не знаю, может быть, это техасские рейнджеры? Трудно сказать. Знаю только одно — они были уверены, что найдут вас именно в этом поезде. Им нужна была женщина, путешествующая одна, без чьего-либо сопровождения, и направляющаяся в Сан-Анджело.

Она с подозрением на него взглянула и недоверчиво произнесла:

— Признайтесь, что вы все это придумали. Не пойму, почему, но вам непременно нужно путешествовать в моем обществе, и вы добиваетесь этого любыми средствами.

— К вашему сведению, я собираюсь выйти еще до Игл-Пасс.

Она некоторое время помолчала, осмысливая его слова, а затем неожиданно спросила:

— Скажите, вы попали в какую-то неприятную историю?

— Они ведь спрашивали о вас, а не обо мне, — ушел он от ответа. — А если они имели в виду меня, то в их представлении я должен выглядеть молодой, стройной женщиной двадцати с небольшим лет, решившейся самостоятельно пересечь почти весь Техас. Нет уж, именно вы — вот кто им нужен.

— Я вам не верю.

— Ага — как говорится, легки на помине, — тихо проговорил он. — Вон появился один из них.

— Вы это серьезно?

— Только не поднимайте голову, а еще лучше — спрячьтесь за мое плечо.

— Это еще зачем?

— Делайте, как вам говорят.

Прежде чем она успела что-то сообразить, он схватил ее левую руку и повернул таким образом, чтобы лучше было видно кольцо на пальце, а затем, поместив свою правую руку рядом с ее рукой, едва слышно проговорил:

— Ни в коем случае не смотрите на него. Он уже совсем близко.

— Но это же бог знает что такое! — протестующе прошептала она в ответ. — Я чувствую себя полной идиоткой.

— И прошу вас — сидите тихо. Говорить с ним буду я.

Все еще испытывая сильные сомнения, она тем не менее придвинулась к нему, спрятала голову за рукавом его пиджака, держась одной рукой за его плечо, и тихонько пробормотала:

— Если только выяснится, что вы все это подстроили…

— Тише! — прошептал он ей. — Слушайте во все уши, но проглотите язык.

И с неожиданным для нее сильным южным акцентом он громко проговорил:

— Ничего страшного, Бесс. Успокойся, солнышко. Наверно, эти лепешки не для твоего нежного желудка. Продержись до Остина, а там тебе станет лучше. Вот увидишь.

Чувствуя, как она вся напряглась и порывается что-то сказать, он обнял ее правой рукой за плечи, крепко прижал к себе и продолжал:

— Такое бывает сплошь и рядом, когда ждешь ребенка, а ты у меня совсем слабая. Говорил же тебе — оставайся лучше в Литл-Рок, с мамой, но ты разве послушаешься. Ну ладно, милая, сиди тихонько, и все пройдет.

— Что, ей нехорошо, мистер?

— Наш первенец! — услышала она ответ Маккриди, не скрывавшего переполнявшей его отцовской гордости; голос его под самым ее ухом звучал как из бочки. — Ей и впрямь было плохо — страшно плохо. Ну а теперь похоже на то, что эта маисовая лепешка, которую она только что съела, на свою голову, недолго задержится у нее в желудке.

Высвободив правую руку, он протянул ее незнакомцу:

— Меня звать Маккриди, Том Маккриди, но люди называют меня просто Мак. А это моя жена Элизабет Маккриди.

— Привет, Мак. Мое почтение, мэм, — ответил тот, но сам не представился. — Что-то не очень она показывает свое лицо.

— Ей нельзя сидеть прямо, — объяснил Маккриди, — ее сразу начинает выворачивать наизнанку. Только успевай за ней убирать.

Глаза незнакомца сузились, и он спросил:

— Ты, часом, не из мятежников[11], Мак?

— Точно — и чертовски этим горжусь. Адская бригада, 3-й Арканзасский полк. Ну а ты тоже воевал?

— Да, я был янки[12]. — Он сделал небольшую паузу, а затем добавил: — Не забывай, мы вас победили.

— Кто ж такое забудет, — неохотно отозвался Маккриди.

— Ты случайно не видел в этом поезде молодую деваху? — спросил незнакомец как бы между прочим. — Ее легко заметить — она едет совсем одна.

— Не больно много женщин увидишь на этом маршруте, приятель. Садилась какая-то особа, если не ошибаюсь, в Галвестоне, но она была не сама, а с малышней.

— Нет, я же тебе говорю — эта совсем молодая, ей лет двадцать; может, немного больше.

Маккриди сдвинул брови, словно силясь вспомнить, а затем медленно покачал головой:

— Не припоминаю таких, хотя я просто мог не заметить, учитывая состояние Бесс. Извини, приятель.

Незнакомец глубоко вздохнул и ответил:

— Ладно, и ты извини.

— А кто она тебе — подружка?

— Нет, сестра. Едет из Новой Англии, причем совершенно одна.

— Боишься, может заблудиться?

— Ну да. Мы ее встречали в Галвестоне, но, видать, разминулись, а теперь, выходит, она вообще исчезла. А я думал, что обязательно найду ее в этом поезде.

— Может, она в каком-нибудь другом вагоне? — предположил Маккриди.

— Нет, ее нигде не видели. Мы у всех спрашивали.

— Знаешь, что я предлагаю — назови мне свое имя и скажи, как с тобой связаться. Если мы с Бесс увидим ее, когда будем делать в Харрисберге пересадку, я сразу же дам тебе телеграмму.

Но незнакомец не попался на эту удочку. Пропустив мимо ушей предложение Маккриди, он сказал:

— Ее зовут Хауард — Верена Хауард. Имя, сам видишь, какое-то чудное — Верена; такое один раз услышишь — надолго запомнишь.

— Ладно, будем иметь в виду, — неопределенно пообещал Маккриди. — Мне лично мало бы понравилось, если бы здесь очутилась моя сестра и некому было бы постоять за нее. Уж слишком много бродит в наших краях разных подонков — одних янки сколько тут развелось!

Челюсть головореза заметно напряглась, рука дернулась к шестизарядному револьверу, торчащему из-под приспущенного на бедра ремня, но он заставил себя сдержаться, выдавил улыбку и процедил сквозь зубы:

— Придется ехать в Сан-Антонио и искать ее там. Сдается мне, она поехала туда на дилижансе.

— Я бы тоже так сделал — я имею в виду, искал бы ее в Сан-Антонио.

— И куда, ты говоришь, вы направляетесь?

— В Остин — у нас там родственники, — ответил Маккриди и, снова обняв Верену за плечи и слегка пододвинув к себе, заботливо спросил у нее: — Ну как, солнышко, тебе лучше?

— Мне трудно дышать, — приглушенным голосом выговорила она.

— Это потому, что тебя вырвало, — успокоил он ее.

— Ну ладно, я двинул дальше, — произнес незнакомец. — Черт возьми, как сквозь землю провалилась!

— Надеюсь, все будет в порядке и вы найдете ее, — проговорил Маккриди. — Главное, чтобы с ней ничего не случилось.

— Уж будьте уверены, найдем — никуда она от нас не денется!

Верена услышала удаляющееся позвякивание шпор, из чего могла заключить, что ее самозваный братец уходит, но Маккриди по-прежнему крепко прижимал ее к себе, и в ухе у нее отдавалось биение его сердца.

— Ну хорошо, — сказал он, наконец отпустив ее, — можете садиться нормально. Но учтите — он только что вышел из вагона, так что не спешите выглядывать из окна.

— У меня из-за вас шея затекла, — недовольно пробурчала она.

Откинувшись на спинку сиденья, она украдкой глянула в сторону окна, надеясь хоть мельком увидеть человека, который прилагает так много усилий, чтобы найти ее. Но, поскольку он был к ней спиной, она могла рассмотреть лишь шляпу с большими полями, клетчатую фланелевую рубашку и короткие, выгнутые колесом ноги, обутые в сильно изношенные ботинки. Шел он, заметно прихрамывая.

— Ну что, узнали его?

Застигнутая врасплох, она виновато отвернулась от окна и, не колеблясь, ответила:

— Нет, я его, конечно, не знаю. Ну, и уж тем более он не мой брат.

— Почему вы так уверены? Может быть, он ваш единокровный брат?

— Исключено: отец жил с нами до 1861 года, то есть до самого начала войны.

— Что ж, надо признать, особого сходства между вами я и в самом деле не заметил, хотя кто знает.

— Я знаю. Отец мой был выше ростом и имел на редкость привлекательную внешность.

Вроде вашей, промелькнуло у нее в голове, но вслух она этого не сказала. Вместо этого, иронически взглянув на него, она произнесла с легкой, полунасмешливой улыбкой:

— Должна признать, мистер Маккриди, что кое-чем вы меня все-таки поразили.

— Чем же это?

— Вы оказались непревзойденным вруном. Если вспомнить, что говорила ваша матушка, то уши у вас должны были бы уже свисать до самого пола.

— Вы несправедливы — я ведь помог вам отделаться от несимпатичного родственничка; так разве цель не оправдывает средства?

— Не знаю — может быть. Но почему вам вздумалось выбрать для меня имя Бесс? Мне оно никогда не нравилось. Оно скорее подходит для какой-нибудь толстой пожилой женщины.

— Это имя моей матери.

— Понятно. В таком случае у вас к нему должно быть особое отношение, — смущенно пробормотала она.

— Так оно и есть.

— Извините, — вздохнула она. — Мне не следовало говорить такие бестактные вещи.

— Ничего, ей всегда нравилось, когда люди не скрывают того, что думают. Впрочем, разговоры о Бесс Маккриди вряд ли помогут понять, чего, собственно, хотел от вас этот ковбой, — сказал он, возвращаясь к эпизоду с незнакомцем. — Вы уверены, что не знаете этого?

— Если бы знала, неужели я вам не сказала бы?

— Думаю, что нет.

— И тем не менее я не знаю.

— Но кому-то было известно, что вы едете в Техас, не так ли?

— Никому, кроме мистера Хеймера; однако я не думаю, что он мог обратиться к парочке головорезов с просьбой встретить меня, когда я высажусь на техасский берег.

— А что вы о нем знаете?

— О мистере Хеймере? Практически ничего, хотя, судя по его письму, это, несомненно, джентльмен и к тому же опытный адвокат. Словом, человек, которому можно полностью доверять.

— Таких людей вообще не существует в природе.

— Ну, не знаю. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что написал мне уже немолодой и очень приличный человек. Я даже не уверена, что он был знаком с моим отцом. Из присланных им бумаг следует, что округ назначил его вести дела, связанные с оставшимся после отца имуществом — хотя, судя по всему, оставил отец совсем немного: небольшую ферму и дом с тремя комнатами. Собственно, завещание можно было бы утвердить и без моего присутствия на судебном заседании.

— В таком случае возникает вопрос — зачем вам понадобилось ехать в такую даль, если в этом нет особой необходимости?

— Я уже и сама не знаю зачем; мне все больше начинает казаться, что лучше бы я сюда не приезжала. Не говоря уже о расходах, поездка эта — сплошной кошмар.

Судорожно вздохнув, она некоторое время молча смотрела в окно, а затем снова повернулась к Маккриди и продолжала:

— Я думаю, мне просто хотелось своими глазами увидеть, где жил отец после того, как бросил нас, и чем занимался. Мне кажется, я пытаюсь найти ответ на вопрос — почему он с нами так поступил? Глупо звучит, не правда ли? — проговорила она, опуская глаза. — Особенно если учесть, что скорее всего я даже не смогу выручить от продажи наследства сумму, которая компенсировала бы мои расходы.

— Мне лично это глупым не кажется.

— Интересно, — снова вздохнув, задумчиво произнесла она, — разве могут в одном и том же месте оказаться сразу две Верены Хауард? Как вы думаете?

— На мой взгляд, это крайне маловероятно. Как правильно заметил ваш друг, у вас не совсем обычное имя.