— А теперь, пока еще есть такая возможность, нам придется сойти с поезда.

— Сойти? — изумилась она. — Прямо здесь?

— Да, здесь. Вы готовы?

— Но я… здесь ведь ничего вокруг нет! — ужаснулась она.

В этот момент раздался скрежет колес, поезд, дернувшись, тронулся с места, и Верену бросило на металлическую ограду площадки. Мэтт осторожно ступил на маленькую ступеньку под площадкой и, обернувшись к Верене, прокричал, перекрывая шум поезда:

— Я иду первый; когда я крикну вам, прыгайте сразу, иначе я не смогу вас поймать!

— Но мне нельзя сходить с этого поезда! — прокричала она в ответ. — Я не могу…

То ли он не услышал ее, то ли не хотел слышать, но, ухватившись для равновесия за короткие металлические поручни, оттолкнулся от ступеньки и спрыгнул на землю. Поезд все больше набирал скорость, и Мэтту пришлось бежать за ним, чтобы не отставать.

— Пора, Рена! — крикнул он ей что есть мочи. — Прыгайте!

Она глянула вниз на гравий, на все чаще мелькающие шпалы, а затем, ухватившись одной рукой за поручень, свесилась с площадки, чтобы быть поближе к протянутым рукам Маккриди. Он схватил ее за руку, потянул к себе и, когда она оторвалась от площадки, успел поймать ее за талию. Они кубарем покатились вниз под уклон, прочь от тяжелых колес поезда. Верена лежала, пригвожденная к земле тяжестью его тела, ощущая спиной каждый камешек гравия, а во рту — неприятный привкус пыли и грязи.

Она попыталась высвободиться из-под Маккриди, и он, все еще не в состоянии отдышаться, приподнялся на руках и сел. Последний вагон был уже на приличном расстоянии от них, а вскоре поезд, продолжая набирать ход, исчез в отдалении.

— Вы не пострадали? — спросил он у нее.

Она окинула себя взглядом и, увидев, что ее платье и нижняя юбка задрались, отчего стали видны панталоны, начиная от бедер и ниже, в смятении проговорила:

— Пострадала лишь моя одежда.

Затем она, приподнявшись, тоже села и поспешно поправила юбку, опустив ее края до самых щиколоток. Лишь только тогда она заметила исчезающий вдали поезд, и, будь она из тех, у кого глаза всегда на мокром месте, тотчас бы разрыдалась, но Верена была не из их числа, а потому она просто грустно вздохнула и промолвила тоном смирившегося со своей участью человека:

— Там остался мой саквояж, а в нем — все, что я с собой привезла.

— Ничего, когда мы доберемся до Колумбуса, я заберу ваши вещи на вокзале. Если поезд окажется там раньше нас, то носильщик обязательно их туда сдаст.

Ее взгляд упал на стадо овец, которое удалялось от теперь уже свободного пути, и она еще больше пала духом: кроме животных и сопровождавших их двух пастухов, ничего больше не было видно — ни дороги, ни домов, вообще ничего. Лишь холмы, луга да полоса деревьев.

— Знаете, — сказала Верена с чувством, — если бы я могла предположить, что вы собираетесь прыгать с поезда, я бы лучше снова бухнулась на пол. Я ведь думала, что вы просто решили укрыться от стрельбы за железной дверью, не более.

— Мне необходимо было сойти — и вам тоже.

— Хотелось бы услышать хоть одну убедительную причину, зачем, — резко отозвалась она. — Особенно если учесть, что мы оказались среди чистого поля, не захватив с собой даже зубной щетки и не имея представления, как отсюда попасть в Колумбус.

— Я могу назвать сразу две.

— Ну-ну, послушаем.

— Начнем с того, что, как только поезд прибудет на станцию, там все будет кишеть стражами порядка, и каждому, кто ехал в нашем вагоне, придется давать показания насчет перестрелки.

— Мне нечего скрывать, мистер Маккриди.

— Может быть, нет, а может быть, и есть. Как бы там ни было, но, прежде чем рейнджеры или путевые детективы разберутся, как было дело, пройдет день, а то и два — более чем достаточно, чтобы сно ва объявились ваши приятели. И если они не круглые идиоты, то к тому времени они уже успеют сообразить, что к чему. Вам что, хочется оказаться там, когда это случится?

— Они мне не приятели. Сколько еще раз повторять вам, что я их не знаю?

— До тех пор, пока я вам не поверю.

— В таком случае я этого больше не буду повторять.

Она наконец решилась взглянуть ему в лицо и сказала:

— Знаете, если бы какой-нибудь ваш знакомый сейчас вас увидел, он бы скорее всего вас не узнал. Мне кажется, более жуткого глаза я в жизни не видела.

— Но меня, по крайней мере, никто не разыскивает.

— А я думаю, все-таки разыскивает: разве вы стали бы прыгать на ходу из поезда из-за меня одной, мистер Маккриди? Нет, вы это сделали, потому что не хотели иметь дела с властями. И не пытайтесь это отрицать — я вам все равно не поверю.

— Вы чертовски подозрительны, Рена.

— Это я подозрительна? Вы лучше на себя посмотрите.

— Разве вы видели, чтобы я пытался бежать от шерифа Гуда?

— Просто вам некуда было бежать.

— Но меня, в отличие от вас, не разыскивают какие-то двое неизвестных типов, — парировал он ее выпад.

— Что ж, этого я действительно не могу объяснить.

— То-то и оно.

— Полагаю, с моей стороны было бы напрасным надеяться, что вы знаете, куда мы попали?

— Это усадьба Брассфилдов.

— Что-то я не вижу особых признаков усадьбы, — вздохнула она и снова повернула к нему голову. — Впрочем, насколько я припоминаю, проводник не был так уж уверен, где мы находимся. Мне кажется, он сказал, что мы, надо думать, где-то возле усадьбы Брассфилдов.

— Должны же были эти овцы прийти откуда-нибудь?

— И все-таки никакой усадьбы не видно, — возразила она.

— Да, — согласился он, — нам, пожалуй, придется немного прогуляться. Вы, кстати, случайно не говорите по-испански?

— Я могу читать классиков на латыни или по-французски, с трудом могу что-то разобрать по-гречески, но испанский не входил в программу обучения Бэнкрофтского педагогического училища. А что?

— А то, что я могу пересчитать на пальцах все испанские слова, которые я знаю, причем большинство из них неприлично произносить вслух.

— Простите, не поняла?

— Вы прекрасно слышали, что я сказал. Глядите, к нам направляется мексиканский мальчишка.

И действительно, один из двух пастухов заметил их и теперь во весь опор бежал к ним по траве, в знак приветствия размахивая руками. Когда он приблизился настолько, что можно было разглядеть его лицо, ей стала видна его приветливая щербатая улыбка. Мэтт встал с земли, отряхнул пиджак и брюки и помог ей подняться.

— А ну-ка повернитесь, — сказал он ей. — Хочу глянуть, достаточно ли прилично вы выглядите и чем я могу вам в этом смысле помочь.

— Чем тут уже поможешь — это безнадежно, — пробормотала она, осматривая урон, нанесенный ее убранству; тяжело вздохнув, она добавила: — Кажется, оторвался кусок или даже два. А без саквояжа я даже не могу сменить юбку.

— Я вам найду что-нибудь другое.

— Мы ведь еще вчера выяснили, что это совершенно невозможно.

— Предоставьте это мне, — небрежно бросил он и, протянув руку, направился навстречу мальчику.

— Donde es[17] Брассфилды? — начал он, надеясь быть понятым.

— Si… si…[18]

— Вы уверены, что произнесли это правильно? — спросила Верена за его спиной.

— Donde esta[19] Колумбус?

— Si… si… — повторил снова мальчик, энергично кивая головой.

— Так Брассфилды или Колумбус?

— Si… si…

— Я не удивлюсь, если окажется, что это совсем другое место, — пробормотала она вполголоса.

— Хотите — попробуйте сами.

— О, нет.

— В таком случае наберитесь терпения. El rапcho — donde esta el rancho[20]?

Вопрос вызвал целый поток стремительно льющихся испанских слов, которые Мэтт даже и не пытался понять.

— Donde? Фу-ты — где эта чертова усадьба Брассфилдов? — не выдержав, закричал он.

— Если он вас не понял с первого раза, то крики, я думаю, здесь не помогут, — спокойно заметила Верена и, обойдя Мэтта, приблизилась к мальчику: — Брассфилд?

— Si.

— Это усадьба Брассфилдов?

— Si.

— Ну, этим si я и так сыт по горло, — пробормотал Мэтт.

— Погодите, я собираюсь добиться от него вот чего — чтобы он показал нам дорогу.

Описав рукой вокруг себя большой круг, она спросила:

— Усадьба Брассфилдов?

— Si?

— Дом?

— Casa, — подсказал Мэтт. — Дом — это casa. Уж это слово я знаю.

— Casa — где casa? Там? — спросила она, показывая налево.

— Si.

— Если хотите услышать мое мнение, то вы не очень-то преуспели.

Не обращая на него внимания, она показала направо:

— Сага?

Мальчик отрицательно покачал головой. Подойдя к ней поближе, он показал на черту слева от нее и кивнул головой.

— Casa Брассфилд, — лаконично произнес он, а затем вытянул руку и повернулся на сто восемьдесят градусов, описав ею полный круг: — Rancho.

— Мы находимся прямо на ранчо, — сделала вывод Верена.

— А дом где-то там.

— Но об этом-то я его и спрашивал, знаете ли.

— Нет, вы спрашивали, где ранчо.

— А почему бы вам не спросить, далеко ли отсюда до дома? — предложил он. — Интересно, как у вас это выйдет.

— А мне не надо спрашивать. Я и так знаю, что далеко.

— Grasias, mi amigo[21]. — Достав из кармана двадцатипятицентовую монету, Мэтт бросил ее мальчику.

— Por[22] Эдуардо?

— Por Эдуардо.

Эдуардо показал на другого пастуха:

— Пабло.

— Эдуардо и Пабло. — Мэтт снова сунул руку в карман, но другого двадцатипятицентовика не обнаружил.

— У вас не найдется двадцати пяти центов одной монетой? — спросил он у Верены.

— Нет, но у меня есть две монеты по десять центов и пятицентовик.

— Подойдет. Надо ему их отдать.

— Учтите, я собиралась на них позавтракать, — негромко произнесла она, выуживая деньги из кошелька. — Вот, держите.

— Благодарю, — и он протянул монеты мальчику. — Por Пабло.

Деньги были приняты с меньшим восторгом, чем можно было ожидать. Мальчишки начали спорить, кому двадцать пять центов достанется в виде одной монеты, а кому — в виде трех, и какой из этих двух вариантов лучше. К согласию они пришли не скоро; обладателем двадцатипятицентовика стал Пабло, мальчик с лицом херувима, очевидно, младший из двоих. Сделав знак рукой, он дал понять Верене и Мэтту, что они должны следовать за ним.

Взяв Верену за руку, Мэтт наклонился к ней и прошептал:

— Когда туда придем, предоставьте вести разговор мне.

— Тогда молите Бога, чтобы они говорили по-английски.

— С такой фамилией, как Брассфилд? Готов биться об заклад, что говорят.

Он пристально на нее посмотрел здоровым глазом и сказал:

— Послушайте, вам жарко, вы устали, а нам, наверно, тащиться очень и очень долго. Так давайте перестанем пререкаться по любому поводу, лучше заключим перемирие до самого Сан-Антонио.

Сердце у нее в первый момент замерло от неожиданности, а затем она почувствовала огромное облегчение. Он сказал до Сан-Антонио, а не до Колумбуса. Стараясь не выдавать охватившей ее радости, она бодро зашагала рядом с Мэттом. Подумать только, он едет с ней до Сан-Антонио и не оставляет ее одну!

На пороге дома стояла крупная, полная женщина и, заслонив рукой от солнца лицо, но все равно щурясь, всматривалась в даль. Различив фигуры двух людей рядом с Пабло, она широко раскрыла от удивления глаза и воскликнула:

— Боже милосердный! Па-а! Па-а, иди быстро сюда! Пабло ведет к нам гостей!

В дверях показался ее муж, высокий, худой, лысый мужчина, на котором, кроме фланелевых кальсон, ничего больше не было.

— Ну ты даешь, Сара, — раскричалась так, что и мертвых можно разбудить!

— Ты лучше глянь туда, — ответила она, показывая пальцем на приближающихся людей. — Говорю тебе, к нам идут гости! Из двоих — одна женщина.

Окинув взглядом раздетого мужа, она недовольно проговорила:

— Знаешь, па, ты выглядишь не очень-то прилично. Поди-ка надень штаны, пока мы еще одни.

— Должно быть, на дворе градусов сорок, а то и больше, — проворчал он и, бросив на три фигуры, бредущие под беспощадным солнцем, еще один взгляд, добавил: — Интересно, откуда они тут взялись?

— Не важно, главное — они идут сюда, это уж точно.

Одернув на обширном животе замусоленный передник, она пригладила рукой растрепанные волосы и, стараясь не показывать, как ей не терпится увидеть неожиданных гостей, спросила:

— Ну, как я выгляжу?

— А какая разница? — буркнул он. — Куда же они все-таки направляются? У них даже и лошадей нет.

— Если ты сейчас же не натянешь на себя штаны, — пригрозила она мужу, — я тебя не пущу обедать с гостями.

— А я бы очень желал для начала услышать, какого черта они здесь делают — не так уж я тут тоскую без общества, чтоб у меня мозги съехали набекрень.

Переступив через пыльный порог, он возвратился в дом и достал из-за двери двустволку. Когда Пабло с незнакомцами подошли совсем близко, он поднял ружье и нацелил его на них.

— Ну-ка, стой! — выкрикнул он.

Встревоженная жена нагнула ствол ружья вниз.

— Не обращайте на него внимания, — обратилась она к пришедшим. — У нас здесь не очень-то часто бывают гости, вот он и позабыл про хорошие манеры, которым его учила мама. Прошу вас, входите.

А мужу она бросила через плечо:

— Сет Брассфилд, надевай-ка штаны, я тебе говорю — и поживей! В кои-то веки к нам пожаловали гости, а ты хочешь их отпугнуть!

Верена никогда себе не представляла, что существуют места, подобные тому, которое она видела перед собой. Дом шерифа Гуда показался бы дворцом по сравнению с этим. Она не могла заставить себя сдвинуться с места, и Мэтью, взяв ее за руку, ободряюще произнес:

— Они лишь простые фермеры, вот и все.

— Но это не ранчо, это какая-то лачуга, — запротестовала она, и в этот момент, к ее ужасу, хозяйка, сойдя с покосившегося дощатого крыльца, двинулась им навстречу.

— Мэтью, я не думаю, что нам стоит… — начала было Верена.

Протянув для пожатия огрубевшую от работы руку, Сара Брассфилд широко улыбнулась, продемонстрировав отсутствие переднего зуба, и приветливо изрекла:

— Здравствуйте! Меня зовут Сара, а Сет — в доме, он приводит себя в порядок, чтобы к вам выйти. Надеюсь, — добавила она с надеждой в голосе, — вы не против пообедать с нами?

Когда она заметила порванное платье Верены и синяки на лице Мэтью, улыбка тут же сползла с ее лица:

— Боже ты мой! С вами небось приключился несчастный случай?

Мэтью и Верена ответила одновременно.

— Нет, — сказала она.

— Да, — произнес он.

Некоторое время женщина смотрела на них с полным недоумением, затем тяжело вздохнула и переспросила:

— Так да или нет?

— Э-э… да, нечто в этом роде, — решилась сказать Верена и беспомощно глянула на Маккриди.

— Мы упали с поезда, — без уверток ответил тот.

— Чего, чего?

— Поскольку Рена выросла на Востоке[23], она ни разу в жизни не видела овец, — начал объяснять он.

— То-то, я смотрю, вы так чудно разговариваете, — кивнула головой женщина. — Я сразу подумала, что вы нездешняя.

Она снова окинула Верену взглядом, сочувственно защелкала языком, а затем продолжала:

— Так вас зовут Рена? Довольно симпатичное имя, я вам скажу.

Почувствовав, что Маккриди подталкивает ее локтем, Верена выдавила:

— Благодарю вас.

— Так как же вы все-таки свалились с поезда?

— Когда мы остановились, чтобы убрать с путей овец, я вывел Рену на площадку, чтобы она могла рассмотреть их поближе. Потом мы снова поехали, но она, на беду, потеряла равновесие и упала с поезда. Я спрыгнул за ней — не оставлю же я ее одну! — но, когда мы снова поднялись на насыпь, догнать поезд было уже невозможно.

— Глянешь на вас, мистер, так можно подумать, что вы бухнулись прямо на голову. Глаз у вас — не приведи Господь до чего страховидный! Поди, стукнулись обо что-то твердое, когда катились с насыпи. Погодите, Сет принесет вам своей мази — он ее делает из бараньего жира, — и вы приложите ее к глазу. Здорово помогает — только чтоб не попала в глаз.

— Спасибо.

— Ну а ваша женушка — чего тут удивляться, что она свалилась с поезда?.. С такими-то диковинными туфлями на ногах, — авторитетно заявила Сара. — Как она вообще в них может ходить? Господь, когда сотворял женщину, и в мыслях не имел, что она станет разгуливать на каблуках. Если б он задумал нас такими, то у нас пальцы бы на ногах росли не прямо, а вниз, чтоб мы не могли ходить иначе как на каблуках, но он нас такими не сделал.

Она глянула на свои ноги в туфлях домашнего производства и продолжала:

— Уж меня-то и силком не принудишь ходить в том, в чем мне ходить неудобно, можете мне поверить. И меня не заставишь сидеть и часами зашнуровывать себе обувь.

— В тех местах, откуда я родом, мои туфли считаются еще довольно скромными, — отозвалась Верена. — В общем-то, это была самая практичная пара туфель, которые только можно было купить.

— Ну а я уже целый век как не покупаю никаких туфель, — призналась хозяйка. — Да они мне и без надобности. Когда мне нужно в загон к овцам, то я пользуюсь старыми ботинками Сета, и все дела.

Осмотрев своих гостей с ног до головы в очередной раз, она вздохнула и проговорила:

— Нужно сходить за иголкой и зашить прореху на вашем платье, пока совсем не порвалось. А вот смогу ли я починить дорогую одежду мистера, тут я очень сильно сомневаюсь.

— Ничего страшного — не стоит беспокоиться. Мы ведь к вам совсем ненадолго. Попозже, когда у меня будет время, я и сама смогу все зашить.

У женщины так и вытянулось лицо:

— Но вы просто должны остаться! Да вам и некуда больше деться. Здесь на многие мили вокруг нет ни одной души.

— Как же, а Брассфилды? — вмешался в разговор Мэтью.

— Наверно, мальчишка не понял нас.

— А вы здесь и находитесь.

— То есть как это?

— Вы попали туда, куда нужно, и стоите на их земле, — снова улыбнулась и кивнула женщина. — Боюсь, я в суматохе совсем забыла про приличия. Меня зовут Сара — Сара Брассфилд, я имею в виду. — Повернувшись к дому, она с удовлетворением отметила, что появившийся на пороге муж уже надел рубашку и брюки: — А это мистер Брассфилд — для вас просто Сет.

— Ах, вот оно что!

— Ну да. А тот мальчонка, что привел вас сюда, — это Пабло. У его мамы было их двое, а она взяла и померла, оставив их своему непутевому муженьку. Ну вот, приходит он как-то сюда прошлой зимой и говорит, что, дескать, если мы хотим, то можем забрать их, потому что он не хочет больше возиться с ними. Я говорю, послушай, па, — ну, то есть Сет, — а почему бы и нет, ведь в паре они — это, считай, все равно как один взрослый мужик, и мы тогда сможем завести себе новых овец.

— У нас их уже будет, почитай, с двести пятьдесят голов, — с гордостью вставил ее муж, — а через год станет вдвое больше.

— Да у нас их и сейчас больше, чем двести пятьдесят. Ты, па, позабыл про тех, которых нашел вчера Эдди. Ну, тех, что ты считал мертвыми. Иди-ка сюда, малыш, — поманила она к себе мальчика и, когда тот подошел, с ласковой улыбкой взъерошила его темные волосы. — Ты у меня славный парнишка, правда?

— Неужели отец мог так легко отдать своих собственных детей? — ужаснулась Верена.

— Да, но я не жалею об этом. Я и па, мы всегда хотели детей. А свои поумирали совсем еще крохами. Дифтерия, — коротко объяснила она. — У нас их было трое, всех забрала клятая. Но теперь, — добавила Сара более жизнерадостным тоном, — теперь у нас есть эти мальчуганы — и, скажу я вам, они славные ребятишки. Па затеял научить их говорить по-нашему — ну, так, как говорим мы, белые, — да пока что не больно-то получается. Во всяком случае, не видать хоть каких-то сдвигов.

Снова повернувшись к Мэтью, она с надеждой спросила:

— Так вы останетесь пообедать с нами, ладно?

— Скажите, мы ведь не очень далеко от Колумбуса? — поинтересовалась Верена, прежде чем Мэтью успел открыть рот.

— По прямой — ну, то есть как летела бы птица, — будет эдак с восемь миль, не больше.

— Мэтью, мы могли бы успеть туда еще засветло.

— Так вы же не птицы, — справедливо заметила Сара. — Если вы у нас заночуете, то Сет или один из ребятишек подбросит вас в Колумбус прямо с утра — я правильно говорю, Сет?

— Уж больно скверная туда дорога, — отозвался ворчливо Сет. — Да и от повозки нашей не много толку.

Он взглянул на жену и, видя по ее глазам, как ей хочется побыть в обществе этих людей, добавил, смягчившись:

— Хотя, конечно, можно посмотреть, что там с колесом, только пусть солнце опустится чуток. И, пожалуй, я смогу завтра обойтись без Эдди, но с условием, что он вернется до наступления темноты. Не хочу, — объяснил он, повернув лицо к Мэтью, — чтоб мальчонка оказался ночью один на один с гремучниками и пантрами.

В ответ на недоуменный взгляд Верены Сара Брассфилд перевела слова мужа:

— Ну, это такие змеи и кугуры.

— Кугуры?

— У вас ведь в Пенсильвании пумы не водятся, не так ли? — пришел ей на помощь Мэтью.

— Ах, пумы.

— Ну да, — подтвердил Сет, — они иной раз страшное дело какие бывают свирепые. А возьмем этих гремучников, так единственное время, когда их не встретишь, — это зима. Упадет температура до десяти тепла — и они заползают под землю. Сидят там, пока не потеплеет. Но сейчас, при такой жаре, не пройдешь и полсотни шагов, чтоб не наткнуться на змею, а то и на нескольких сразу. Днем они сидят под землей, а как только стемнеет — земля тогда еще теплая, хотя солнца уже нет, — выползают наружу.

— Ты, па, видать, решил застращать леди до смерти. Пока стоит день, не так все и худо — змеи тоже не выносят жары. А вот по ночам и взаправду нужно держать ухо востро — хотя и тогда их легко услышать. Прежде чем напасть, они всегда начинают трещать.

— Так разве я не то же самое говорю, Сара? — обиженно промолвил Сет. — Тут дело ясное: не хочешь, чтоб приключилась беда, — не суй руку куда попало; прежде хорошенько посмотри под каждый камень да за каждый куст. Гремучники любят укрываться в тень и залазят под что угодно и куда угодно.

— Да, я обязательно буду очень внимательной, — пообещала Верена.

— Уж не забывайте, — отозвался хозяин. — А то вот на прошлой неделе к нам пожаловала одна такая гостья в отхожее место. Закрываю я, это, дверь — вдруг слышу, трещит. Так я стал с собой носить дробовик на всякий случай — осторожность никогда не помешает.

— А я говорю, не надо делать из мухи слона, — настаивала на своем Сара Брассфилд. — Единственное, о чем мы всерьез беспокоимся, — так это чтобы овцы и собаки всегда были к ночи загнаны домой.

Тут она спохватилась и сокрушенно покачала головой:

— Господи, что же я за хозяйка такая?! Стою себе, болтаю языком и не даю вам даже назвать себя, а тем паче — не зову в дом, подальше от этого пекла.

— В доме тоже адская жара, — пробормотал Сет. — Хотя, конечно, милости просим — и вас, и вашу миссис.

— Меня звать Маккриди, Мэтт Маккриди, — протянул руку Мэтью, — а это моя жена Элизабет.

Миссис Брассфилд с недоумением взглянула на Верену:

— Но мне показалось, что вы называете ее Реной.

— Полное имя — Элизабет Коррена.

— Что-то она у нас не похожа на мексиканку, — с недоверием произнес Сет.

— Боюсь, ее матушка была слишком уж романтичной и обожала читать поэзию.

— Чего-чего?

— Я говорю — это из Геррика[24].

— Он хочет сказать — она из Херриков, — вмешалась Сара, чтобы внести ясность в это дело. — То есть до того, как она вышла замуж, ее звали Лиззи Херрик — ведь так, милая?

— Да, — коротко подтвердила Верена, даже не пытаясь вывести хозяйку из заблуждения.

— Вот и хорошо. А теперь, когда мы с этим разобрались, входите-ка поскорее в дом и хоть немного остыньте после этой жары, а я пока пошлю Пабло к насосу за водой.

Повернувшись к мальчику, она что-то тихо сказала ему по-испански, и когда тот исчез за углом дома, улыбнулась и объяснила:

— Я сказала ему — если он будет хорошим мальчиком, то именно он повезет вас утром в Колумбус.

Мэтт, а за ним и Верена шагнули в дом мимо светящейся лучезарной улыбкой Сары и оказались в большой темной комнате. Отодвинув ногой собаку, Сет подвел Верену к скрипучему креслу-качалке с мягким, как подушка, сиденьем, и та, еще не привыкнув к мраку, собралась было сесть, как вдруг подушка ожила и, выпустив когти, зафыркала и зашипела.

— Куда ни ступи, всюду эти чертовы кошки, — пробормотал Сет, глянув вслед спрыгнувшему на пол животному. — Этого кота Сара назвала Сидр, потому хак нрав у него такой, будто у него в жилах вместо крови — перекисший сидр. Других кошек звать Тыква, Милка и Сухарь, хотя на кой ляд она дает им клички, я не знаю — все равно они не отзываются… Эй, осторожнее, — предупредил он Мэтта, — если наступите на Молли, она вас цапнет.

— Мне всегда удавалось ладить с собаками, — заверил его Мэтт.

— Это не собака. Собаки у нас — Птаха и Руфус. А Молли — это свинья. От жары она делается малость нервозной.

— Свинья? Здесь, в доме? — слабым голосом спросила Верена.

— Свинья, чтоб вы знали, чистоплотней собак, когда их держишь в доме.

Опасаясь, что Верена может высказаться на этот счет более откровенно, Мэтт поспешил вставить:

— Когда я был еще мальчишкой, мы тоже держали свиней.

— И небось резали их на мясо?

— Да.

— Ну а мы не съедим нашу Молли. Это было бы почти все одно, что убить члена семьи.

Вспомнив об обйзанностях гостеприимного хозяина, Сет после небольшой паузы сказал:

— Располагайтесь, чувствуйте себя как дома, а Сара сейчас свернет шеи паре куриц, и вы сможете подзакусить. Я тоже пойду — надо взглянуть на уборную, прежде чем показать вам туда дорогу.

— Да, уж пожалуйста, — негромко пробормотала Верена.

Когда он вышел, она обвела взглядом комнату, поморщилась и прошептала:

— Мы не можем здесь оставаться, Мэтью, — просто не можем. Я не собираюсь есть или спать, когда под ногами у меня свинья.

— Но я не знаю, куда нам еще деваться, — возразил Мэтью. — Может быть, вы знаете? Если вам есть что предложить получше — пожалуйста, я вас слушаю.

— Мне кажется, лучше уж идти пешком в Колумбус.

Едва она произнесла эти слова, как откуда-то из полумрака вышла черно-белая свинья и, презрительно хрюкнув в ее направлении, проковыляла к креслу-качалке, перед которым плюхнулась на пол с таким видом, будто давала понять, что любой, кто осмелится сесть в кресло, будет иметь дело лично с ней, Молли.

— Как вы думаете, это создание опасно? — спросила Верена у Мэтью с нервной дрожью в голосе.

— Вы же слышали, она кусается, — напомнил он.

— Не могу поверить, чтобы кто-нибудь держал в доме свинью, словно она любимая кошка или собачка.

— Согласен, держать ее в доме — это, пожалуй, слишком. Хотя, с другой стороны, если вам когда-нибудь придется близко увидеть маленького поросенка, вы должны будете признать, что он довольно симпатичное существо, а если еще его и приласкать, то он будет бегать за вами, как собачонка.

Она взглянула на Молли и с большим сомнением проговорила:

— Симпатичной ее уж никак не назовешь. Вообще-то я никогда раньше не видела свиней так близко.

— Как, даже в западной Пенсильвании?

— Ну, свинарники я, конечно, видела, но к животным не очень-то присматривалась. Мне всегда казалось, что, стоит мне близко их увидеть, я не смогу больше есть свинину.

Обойдя стороной свинью и не переставая при этом с опаской на нее посматривать, Верена нашла другое кресло, в которое она, предварительно смахнув с него пыль, и опустилась.

— Мне трудно постигнуть, как могут люди жить вот таким образом, — устало произнесла она.

— Где — здесь или вообще в Техасе?

— И здесь, и там.

Подойдя к маленькому окошку, он приподнял выцветшую ситцевую занавеску и выглянул во двор, Сара Брассфилд кралась то за одним, то за другим из примерно пятнадцати-двадцати долговязых цыплят, стараясь выбрать самого упитанного. Наконец ей это удалось, и ее рука, метнувшись, как молния, крепко ухватила добычу. Накрыв отчаянно вырывающуюся и кричащую птицу передником, она понесла ее куда-то за угол дома.

— Так живут не только здесь, Рена, — сказал Мэтью, опуская занавеску. — Я всегда спрашивал у отца, что заставляет людей жить на ферме.

— И что же он вам отвечал?

— Ничего. Но теперь, оглядываясь назад, я начинаю думать, что некоторые люди просто не могут жить без земли, им необходимо пустить где-то корни-уж так они устроены. Все их мечты, все устремления направлены на приобретение в собственное владение хотя бы клочка земли. Кое-кого она кормит и даже является источником доходов, другие стараются изо всех сил, но в конце концов терпят крах или даже умирают на ней.

Мэтью снова приподнял занавеску, но, хоть он и смотрел во двор, перед глазами у него возникли теннессийские просторы, грязь, одинокое старое сучковатое дерево и покосившийся ветхий сарай.

— Для меня жизнь на ферме была как зыбучий песок, — медленно говорил он, словно обращаясь к самому себе. — Я боялся, что она засосет меня, что я задохнусь под тяжестью этих нескольких акров земли.

— Именно так и было с вашим отцом?

— Нет, он к этому относился иначе. Насколько мне известно, он еще жив и по-прежнему трудится в поте лица.

— А разве вы не поддерживаете с ним контактов?

— Я ни с кем в Теннесси не поддерживаю контактов последние несколько лет. Думаю, у них все в порядке, иначе кто-нибудь давно бы мне написал.

Он обернулся и посмотрел ей в лицо:

— Наверно, я кажусь вам бессердечным?