Сократ открыл дверь в офис и, не заходя, сказал: «Выходи на улицу. Сейчас же» – и ушел. Я поднялся, надел туфли и выглянул сквозь туман. Сократ стоял дальше, за колонками, там, где заканчивалась аура фонарей заправки, наполовину скрытый темнотой. На мгновение, мне показалось, что на нем был черный капюшон.
      Мне точно не хотелось туда идти. Офис был, словно крепость, возведенная против ночи и против того мира снаружи, который начинал действовать мне на нервы, словно оживленное движение в центре города. Ну, нет. Я не выйду. Сократ делал мне знаки из темноты снова и снова. Покорившись судьбе, я вышел наружу.
      Осторожно я приблизился к нему. Он сказал: «Послушай, ты чувствуешь это?»
      «Что?»
      «Почувствуй!»
      Прямо в эту секунду, дождь прекратился, и, казалось, ветер сменил направление. Странно. Ветер был теплым. «Ветер?»
      «Да, ветер. Он переменился. Сейчас, это означает поворотный момент для тебя. Ты, наверное, не понял этого. Да и я, похоже, тоже. Но сегодня для тебя – критическая точка во времени. Ты ушел, но ты вернулся. И теперь ветры меняются». Мгновение он смотрел на меня, потом широкими шагами направился обратно в офис.
      Я последовал за ним внутрь и сел на знакомый диван. Сократ был совершенно неподвижен на своем мягком коричневом стуле, его взгляд сверлил меня насквозь. Голосом, достаточно громким, однако, одновременно достаточно успокаивающим, он объявил: «Сейчас, я должен сделать одну вещь. Не бойся».
      Он поднялся. «Сократ, ты меня до чертиков пугаешь!», – сердито запинаясь, я отодвинулся вглубь дивана, а он приближался ко мне, как тигр перед прыжком.
      Он бросил взгляд за окна, проверяя возможные помехи, потом опустился передо мной на колени и тихо произнес: «Дэн, помнишь, я говорил, что нам придется вместе работать над изменением твоего ума, прежде чем ты сможешь увидеть путь воина?»
      «Да, но я не думаю…»
      «Не бойся» – повторил он. «Конфуций сказал, – улыбнулся он, – «Только настоящие мудрецы и невежды не колеблются». Произнеся эти слова, он протянул руки и прижал их осторожно, но крепко к моим вискам.
      Несколько секунд ничего не происходило. Вдруг неожиданно, я ощутил нарастающее давление внутри головы. В ушах загудело, затем раздался звук морского прибоя, потом зазвонили колокола. Моя голова была готова взорваться. Вот тогда, я увидел свет, и мой ум взорвался его яркостью. Что-то во мне погибало, я знал это наверняка, а что-то новое рождалось! Потом свет заполнил все.
      Я пришел в себя лежа на спине, на диване. Сократ предлагал мне чашку чая, мягко потряхивая меня за плечо.
      «Что со мной было?»
      «Давай просто скажем, что я манипулировал твоими энергиями и открыл несколько новых центров. Фейерверк – это просто восторг твоего мозга в энергетической ванне. Результатом стало освобождение от твоей пожизненной иллюзии знания. Боюсь, с этого момента, обычные знания уже не будут удовлетворять тебя».
      «Не понимаю».
      «Скоро поймешь», – сказал он без улыбки.
      Я очень устал. Мы молча потягивали чай. Затем, извинившись, я поднялся, натянул свитер, и, будто во сне, пошел домой.
      На следующий день было полно занятий и профессоров, бубнящих слова, которые не имели значения и смысла для меня. На лекции по истории, Уотсон говорил о том, какое влияние на ход мировой войны оказали политические инстинкты Черчилля. Я прекратил конспектировать. Я был слишком занят, впитывая цвета и текстуры комнаты, чувствуя энергии окружающих меня людей. Звуки голосов моих профессоров были куда интересней слов и передаваемых ими смыслов. Сократ, что ты сделал со мной? Теперь мне ни за что не сдать экзаменов.
      Я услыхал знакомый голос, выходя из аудитории и любуясь затейливым рисунком на коврового покрытия.
      «Привет, Дэнни! Давненько не видала тебя. Я звоню каждый вечер, но тебя нет дома. Где ты прячешься?»
      «А, привет Сьюзи. Рад встрече. Я…учился». Ее слова танцевали по воздуху. Я едва мог понять их, но я мог чувствовать то, что она испытывает – обиду и немного ревности. Хотя ее лицо светилось как обычно.
      «Хотелось бы еще поболтать с тобой, Сьюзи, но я тороплюсь в зал».
      «Ах да, я забыла». Я почувствовал ее разочарование. «Ну что же, – сказала она, – надеюсь, скоро увидимся?»
      «Обязательно».
      «Эй, – сказала она, – Уотсон прочитал замечательную лекцию! Я с удовольствием слушала о жизни Черчилля. Интересно, правда?»
      «Да. Хорошая лекция».
      «Пока-пока, Дэнни»
      «Пока». Повернувшись, я вспомнил слова Сока о моих «шаблонах стыдливости и страха». Может быть, он был прав. Я, в самом деле, неловко чувствую себя на людях – никогда не уверен в том, что мне ответить.
      В тот вечер, в гимнастическом зале, я точно знал что делать. Открыв вентиль своей энергии на полную мощность, я ожил. Я играл, раскачивался, прыгал; я был клоуном, магом, шимпанзе. Вообще, это был один из моих лучших дней. Мой ум был настолько прозрачен, что я точно знал, как сделать то, что я хотел. Мое тело было расслабленным, податливым, быстрым и легким. Упражняясь, я изобрел обратное в полтора оборота сальто с поздним полуоборотом и с выходом на вращение; с верхней перекладины, я совершил соскок с вращением по трем осям, – оба движения были впервые сделаны в Соединенных Штатах.
      Несколько дней спустя, команда полетела на Региональный Чемпионат. Мы его выиграли и вернулись обратно. Это был почти сон, состоящий из фанфар, движения и славы, но мне никак не удавалось отделаться от беспокойств, которые донимали меня.
      Я вспоминал события, происходившие с момента переживания недавней ночью взрыва Света. Как и предсказывал Сок, что-то определенно произошло, но меня это больше пугало, чем нравилось. Возможно, Сократ был не тем, за кого он себя выдавал; возможно, он гораздо умнее или даже порочнее, чем я мог подозревать.
      Эти мысли исчезли, как только я переступил порог тепло освещенного офиса и увидел его светящиеся глаза и улыбку. Не успел я присесть, как Сократ сказал: «Ты готов отправиться в путешествие?»
      «В путешествие?» – повторил я.
      «Да, в поездку, странствование, временное отсутствие, отпуск, словом в приключение».
      «Нет уж, спасибо. Я одет неподходяще».
      «Чепуха! – крикнул он так громко, что мы оба принялись оглядываться, не услыхал ли это кто-нибудь из прохожих. „Тссс!!! – громко зашептал он, – Тише! А то всех перебудишь“.
      Пользуясь его добрым настроем, я стал выкладывать: «Сократ, в моей жизни больше нет смысла. Ничего не работает, за исключением гимнастического зала. Разве ты не должен улучшить мою жизнь? Я то думал, что настоящий учитель должен делать это».
      Он начал говорить, но я перебил его.
      «И еще одно. Я всегда верил, что мы сами должны находить свои пути в жизни. Никто никого не должен учить, как жить».
      Сократ хлопнул себя ладонью по лбу, потом воздел глаза к небу в смирении. «Я – часть твоей жизни, тупица. Я не крал тебя из колыбели и не запирал здесь насильно. Ты можешь удалиться, когда захочешь». Он подошел к двери и распахнул ее.
      В тот самый момент, к заправке подкатил черный лимузин, и Сок, жеманничая, произнес с английским акцентом: «Ваша машина подана, сэ-эр». Сбитый с толку, я подумал, что мы отправляемся в то самое путешествие на этом лимузине. Почему бы и нет? Итак, ничего не подозревая, я направился прямиком к лимузину и стал влезать на заднее сидение. В следующий момент, я обнаружил, что на меня в упор смотрит маленький сморщенный старичок, который обнимал за талию юное создание лет шестнадцати, возможно, взятое прямо с улиц Беркли. Он глядел на меня как враждебная ящерица.
      Сок ухватил меня сзади за свитер и вытянул из машины. Закрывая дверь, он извинился: «Простите моего юного друга. Он никогда раньше не ездил на таких роскошных машинах. Его маленько занесло. Правда, Ося?
      Я тупо кивнул. «Что тут происходит?» – гневно зашипел я уголком рта. Но он уже мыл окна. Когда машина отъехала, у меня на щеках зарделся румянец смущения. «Почему ты не остановил меня, Сократ?»
      «Честно говоря, это было очень забавно. Я и не представлял, что ты можешь быть таким легковнушаемым».
      Так мы и стояли, посреди ночи, разглядывая друг друга. Сократ широко улыбнулся, это разозлило меня. Я скрипнул зубами. «Я устал уже играть роль дурака рядом с тобой!» – завопил я.
      «Что ж, следует отметить, что ты так прилежно старался над ролью: она удалась тебе практически в совершенстве». Я развернулся, пнул ногой мусорное ведро и потопал обратно в офис. Вдруг до меня дошло? «Погоди-ка, а почему, минуту назад, ты назвал меня „Ося?“
      «Сокращенно от осла, – сказал он, проследовав мимо. (Сок назвал его „Джек“ от англ. слова “Jackass” – осел. Прим. пер.)
      «Ну, хорошо, черт возьми! – сказал я, бросаясь мимо него прямо в офис. „Отправляемся в твое путешествие. Давай сюда все, что ты можешь дать, я готов принять это!“
      «О-о! Это твоя новая сторона -пылкий Дэнни».
      «Пылкий или нет, но я тебе не зайчик-побегайчик. Говори, куда мы направляемся? Куда я направляюсь? Это я должен управлять процессом, а не ты!»
      Сократ глубоко вздохнул. «Дэн, я ничего не могу сказать тебе. Большая часть пути воина хрупка и невидима для непосвященных. До настоящего времени, я показывал тебе, чем не является воин, на примере твоего же собственного ума. Вскоре, ты сможешь постичь сущность пути, но для этого я должен взять тебя с собой, в путешествие. Иди за мной».
      Он отвел меня в укромное местечко в гараже, которого я раньше не замечал, за полками с инструментом, с маленьким ковриком и тяжелым стулом с прямой спинкой. В этом местечке царил полумрак. Мой желудок стало сводить.
      «Садись» – мягко сказал он.
      «Не сяду, до тех пор, пока ты мне не объяснишь, что все это значит?» – я скрестил руки на груди.
      Теперь пришла его очередь взорваться. «Это я – воин! А ты – обезьяна! Я ничего не стану объяснять. Заткнись и садись или двигай обратно к своей гимнастической славе и забудь о том, что ты знал меня!»
      «Ты серьезно?»
      «Да, я серьезно». Еще секунду я колебался, затем сел.
      Сократ потянулся к выдвижному ящику и вытащил из него длинные кусочки хлопчатобумажной ткани, которыми он стал привязывать меня к стулу.
      «Что ты собираешься делать? Пытать меня?» – я лишь отчасти шутил.
      «Нет. Пожалуйста, помолчи сейчас» – сказал он, завязывая последнюю ленту вокруг моей талии, за спинкой кресла, как привязной ремень в самолете».
      «Мы что, полетим, Сок?» – нервно спросил я.
      «Выражаясь словами, да», – сказал он и опустился передо мной на колени, взявшись за мою голову руками, положив свои большие пальцы мне на верхние надбровные дуги. Мои зубы застучали. Мой мочевой пузырь срочно потребовал опорожнения. Однако в следующий момент, я позабыл обо всем этом. Зажглись цветные огни. Мне казалось, что я слышу его голос, но не мог разобрать его; он был слишком далеко.
      Мы шли по коридору, окутанному синим туманом. Мои ноги двигались, но земли я не чувствовал. Нас окружали гигантские деревья; они превратились в здания; здания превратились в валуны и мы уже поднимались вверх по склону, который неожиданно превратился в обрыв крутого утеса.
      Туман исчез; воздух стал морозным. Перед нами расстилались на многие мили зеленые облака, сливаясь с оранжевым небом на горизонте.
      Меня трясло. Я попытался что-то сказать Сократу, но мой голос звучал сдавленно тихо. Моя дрожь становилась неуправляемой. Сок положил свою руку мне на солнечное сплетение. Она была теплой и оказала чудесно успокаивающее действие. Я расслабился, и он крепко взял меня за руку повыше локтя и, сжав еще сильней, столкнул меня вместе с собой с обрыва мира.
      Внезапно облака рассеялись, и мы повисли на потолочных балках крытого стадиона, рискованно раскачиваясь высоко над полом, словно два подвыпивших паука».
      «Ой! – сказал Сок, – малость не рассчитал».
      «Что за черт!» – заорал я, пытаясь ухватиться покрепче. Я рывком подтянулся и вскарабкался на балку, обвив ее руками и ногами. Сократ с легкостью уселся на балку, напротив меня. Я заметил, что он хорошо двигается для старого человека.
      «Ты только взгляни, – указал я, – Это же соревнования по гимнастике! Сократ, ты просто спятил».
      «Это я, спятил?» – тихонько засмеялся он, – Ты лучше посмотри на того, кто уселся на балке рядом со мной».
      «Как мы будем отсюда спускаться?»
      «Также как и взобрались, конечно же».
      «И как же мы сюда взобрались?»
      Он почесал голову. «Я не совсем уверен; я надеялся на места в первом ряду. Наверное, на сегодня они распроданы».
      Я громко засмеяться. Это уж было слишком. Сок прикрыл мне рот ладонью. «Тссс!» Он убрал руку. Это было ошибкой с его стороны.
      «Ха– ха-ха-ха!!! -надрывался от хохота я, пока он снова не заткнул меня. Я успокоился, но смех продолжал разбирать меня.
      Он зашептал мне резко: «Это путешествие реальное – более реальное, чем твои сны наяву из твоей обычной жизни. Будь внимателен!»
      К этому моменту, действие внизу, действительно, привлекло мое внимание. Зрители, с этой высоты, сливались в разноцветный узор из точек. В поле моего зрения попал подиум, в центре арены, приподнятый над полом, со знакомым синим квадратом тренировочного мата, вокруг которого рассредоточились различные гимнастические снаряды. В желудке у меня заурчало; я испытал знакомое волнение перед выступлением.
      Сократ запустил руку в небольшой рюкзачок (где он его взял?) и подал мне бинокль, в тот самый момент, когда девушка-гимнаст поднялась на подиум.
      Я сфокусировал свой бинокль на девушке и увидел, что она из Советского Союза. Так, значит, мы попали на международные соревнования. Пока она двигалась к неравным брусьям, до меня дошло, что я мог слышать, как она разговаривает с собой! «Акустика здесь, – подумал я, – просто фантастическая». Однако практически сразу после этой мысли, я заметил, что губы у спортсменки не двигались».
      Я быстро переместил бинокль в сторону аудитории и услышал шут многих голосов; хотя зрители сидели в тишине. Тут я понял. Каким-то образом, я читал их мысли!
      Я повернул бинокль обратно на гимнастку. Несмотря на языковой барьер, я понимал ее мысли: «Успокоиться… Приготовиться…» Я увидел, как она прокручивает в голове программу своего выступления.
      Затем я сосредоточился на человеке из зрительного зала, каком-то парне в белой футболке, который был увлечен сексуальной фантазией при участии одной из восточногерманских спортсменок. Другой человек, наверное, тренер, был поглощен предстоящим выступлением своей подопечной. Женщина из зрительного зала тоже смотрела на нее и думала: «Красивая девушка… в прошлом году сильно травмировалась…, надеюсь, она хорошо справится».
      Я обратил внимание на то, что я не улавливал слова, но ощущал понятия, иногда тихие и приглушенные, иногда ясные и отчетливые. Вот таким способом я мог «понимать» русский, немецкий или другой язык.
      Я заметил еще одну вещь. Когда советская спортсменка выполняла свою программу, ее ум безмолвствовал. Когда она закончила и вернулась в свое кресло, ее ум опять зашевелился мыслями. То же происходило и с немецким гимнастом на кольцах и с американцем на перекладине. Более того, у лучших, из выступавших, были самые безмолвные умы в их моменты истины.
      Одного парня из Восточной Германии отвлек шум на трибунах во время выполнения сальто на параллельных брусьях через стойку на руках. Я почувствовал, как его мысль потянулась за шумом, он подумал: «Что?…» и он смазал свой выход из сальто на стойку рук».
      Как заправский телепат-вуайерист, я подглядывал в умы аудитории. «Я голоден…, мне нужно успеть к одиннадцати на самолет или плакали мои планы на Дюссельдорф… Как хочется есть!» Но как только, кто-либо из участников начинал свое выступление, умы в зрительном зале также затихали.
      В первый раз я осознал, за что я так люблю гимнастику. Она давала мне благословенное отдохновение от шума в моей голове. Когда я раскачивался и делал сальто, ничего больше не существовало. Когда мое тело активно двигалось, мой ум отдыхал в мгновениях тишины.
      Мысленный шум из аудитории стал раздражать меня, как раздражает громкое радио. Я опустил бинокль, позволив ему повиснуть на шее. Но ремешок -то я не накинул, и чуть было не свалился вниз, пытаясь поймать падающий, прямо на подиум, бинокль!
      «Сок!» – в смятении зашептал я. Он сидел безмятежно. Я глянул вниз, чтобы увидеть последствия падения, но бинокль исчез.
      «Пока ты здесь со мной, явления подчинены немного другому набору законов», – усмехнулся Сократ.
      Он исчез, а меня кувырком понесло в пространстве, однако, не вниз, а вверх. У меня появилось слабое ощущение отхода от края обрыва, вниз по склону, в туман, словно в кино наоборот.
      Сократ вытирал мое лицо влажной тканью. По-прежнему, привязанный к стулу, я, без сил, сполз вниз по спинке.
      «Ну, как? – сказал он, – занимательное путешествие?»
      «Еще бы. Как насчет того, чтобы развязать меня?»
      «Еще не время», – ответил он, потянувшись к моей голове.
      Я промямлил: «Нет, не надо!» В глазах сразу потемнело, взвыл ветер, уносивший меня, прочь, в пространство и время.
      Я стал ветром, однако, с глазами и ушами. Я видел и слышал далеко и широко. Я дул мимо восточного побережья Индии, недалеко от Бенгальского залива, мимо уборщицы, моющей пол. В Гонг-Конге, я кружился вихрем около продавца шелковой лавки, громко торгующегося с покупателем. Я мчался по улицам Сан-Паоло, высушивая пот на телах немецких туристов, которые играли в волейбол под горячим тропическим солнцем.
      Я облетел все страны, проносясь, с громом, по Китаю и Монголии, а также по огромным и богатым просторам Советского Союза. Порывом ветра я пролетел по долинам и пастбищам Австрии, холодным лезвием прошел по фьордам Норвегии. Я носил мусор по Ру Пигаль в Париже. Один раз я был смерчем в середине Техаса, а потом я стал нежным бризом, ласкающим волосы молодой девушки, обдумывающей самоубийство в Кантоне, штат Огайо.
      Я испытал каждую эмоцию, слышал каждый крик боли и раскат смеха. Любое человеческое обстоятельство было открыто моему взору. Я прочувствовал все, и понял.
      Мир был населен мыслями, кружившимися быстрее любого урагана, в поисках развлечения и бегства от трудностей перемен; дилеммы жизни и смерти – в поисках цели, безопасности, удовольствия; в попытках постичь суть тайны. Любой человек, в любой точке земного шара, жил этими беспорядочными, горькими поисками. Реальность никогда не совпадала с их мечтами; счастье всегда оказывалось как раз за углом – тем самым углом, за который они никогда не сворачивали.
      И источником всего этого был человеческий ум.
      Сократ снимал привязные ленты, удерживавшие меня. Солнечный луч ударил через окна гаража прямо мне в глаза – глаза, увидевшие так много, – наполнив их слезами.
      Сократ помог мне дойти до офиса. Дрожа, я лежал на диване, осознавая, что мне уже никогда не быть тем наивным и важничающим юнцом, который просидел, болтаясь, в том сером кресле несколько минут, часов или дней. Я чувствовал себя очень старым. Я увидел страдание мира и состояние человеческого ума, и я почти рыдал от безутешной грусти. Выхода не было.
      Сократ, напротив, был весьма оживлен. «Ну что же, время для игр истекло. Моя смена почти закончилась. Деточка, почему бы тебе, не доковылять к себе домой и не выспаться?»
      С кряхтением я поднялся на ноги и сунул руку не в тот рукав куртки. Высвобождаясь, я спросил слабым голосом: «Сократ, а зачем ты меня привязывал?»
      «Гляжу, для вопросов у тебя всегда находятся силы. Я связал тебя для того, чтобы ты не свалился со стула, носясь туда сюда, изображая Питера Пэна.
      «Я что, в самом деле, летал? Я ощущал полет», – я снова тяжело опустился.
      «Давай, пока, остановимся на том, что это был полет воображения».
      «Ты меня загипнотизировал или, как?»
      «Не в том смысле, в котором ты думаешь и, конечно, не в той степени, в которой ты был загипнотизирован своими собственными умственными процессами».
      Он засмеялся, поднял свой рюкзачок (где я видел его раньше?) и приготовился уходить. «То, что я сделал, заключалось в том, чтобы вытянуть тебя в одну из параллельных реальностей – для твоего развлечения и обучения».
      «Как?»
      «Это немного сложнее. Почему бы нам не оставить это на следующий раз», – Сократ зевнул и потянулся как кот. Выходя за дверь, я услышал голос Сократа позади: «Спи спокойно. Когда ты будешь просыпаться, тебя ждет маленький сюрприз».
      «Пожалуйста, без сюрпризов» – промямлил я, и, засыпая на ходу, побрел домой. Я едва помню, как упал на свою кровать. Потом темнота.
      Я проснулся от звука тиканья заводных часов, стоящих на комоде с выдвижными ящиками. Но у меня не было заводных часов; у меня не было голубого комода с ящиками; не было у меня и этого толстого стеганого одеяла, которое теперь лежало в беспорядке у моих ног. Затем я заметил, что ноги тоже не были моими. «Слишком маленькие», – подумал я. Солнце ярко светило сквозь незнакомое витражное окно.
      Кто я, и где я нахожусь? Я попытался вспомнить. Безуспешно.
      Мои маленькие ноги сбросили остатки одеяла и, я выпрыгнул из кровати как раз в тот момент, когда моя мама крикнула: «Дээн-нии, пора вставать, милый». Это был мой шестой день рождения – 22 февраля, 1952 года. Я сбросил пижаму на пол и, ногой, пнул ее под кровать. Потом бегом бросился вниз по лестнице, в трусах и майке с надписью Одинокий Странник. Через несколько часов приедут мои друзья с подарками, у нас будет торт, много мороженого и много веселья!
      После того, как были выброшены праздничные украшения, и все мои друзья разъехались, я, без интереса, играл с новыми игрушками. Мне было скучно. У меня болел желудок и я устал. Я закрыл глаза и ускользнул в сон.
      Я наблюдал, как проходил каждый новый день, в точности, как предыдущий: в будние дни школа, потом выходные, школа, выходные, лето, осень, зима и весна.
      Проходили годы, и вот я уже один из лучших гимнастов-старшеклассников в Лос-Анджелесе. В гимнастическом зале жизнь будоражила, за пределами зала она была сплошным разочарованием. Самыми запоминающимися стали несколько моментов: мои упражнения в зале и пылкие объятия с Филис, моей первой соблазнительной подружкой, на заднем сидении моего Валианта.
      В один прекрасный день мне позвонил тренер Гарольд Фрай из Беркли, Калифорния и предложил мне стипендию в Университет! Я едва мог дождаться момента, когда я отправлюсь на побережье, к новой жизни. Филис, однако, не разделяла моего энтузиазма. Мы начали ссориться из-за моего отъезда и вскоре расстались. Я расстроился, но утешился своими планами на студенческую жизнь. Скоро, я был уверен в этом, должна была начаться настоящая жизнь!
      Годы в колледже стремительно пронеслись, полные гимнастических побед, принеся, однако, очень мало других запоминающихся моментов. На последнем курсе, незадолго до отборочных Олимпийских туров по гимнастике, я женился на Сьюзи. Мы оставались в Беркли, чтобы я мог тренироваться. Я был так занят, что у меня не оставалось ни времени, ни сил на молодую жену.
      Отборочный финал проходил в Лос-Анджелесе. Когда подсчитали очки, я был в экстазе. Я попал в Олимпийскую сборную! Однако, мои результаты на Олимпиаде были далеки от моих ожиданий. Я вернулся домой и ушел в относительную анонимность.
      У меня родился сын, и на меня стали наваливаться растущие ответственность и обязанности. Я устроился на работу агента по страхованию жизни, которая стала забирать большинство моих дней и ночей. Казалось, у меня всегда нет времени для семьи. Через год мы со Сьюзи разъехались; а впоследствии она получила развод. Новая жизнь, грустно подумал я.
      Однажды, взглянув в зеркало, я понял, что сорок лет уже позади; Я становился стариком. Куда девалась моя жизнь? С помощью своего психотерапевта, мне удалось преодолеть пристрастие к алкоголю; у меня было все: дома, деньги, женщины. А сейчас я был одинок.
      Я лежал допоздна в кровати, размышляя о том, где мой сын – прошло уже много лет, с тех пор как я виделся с ним в последний раз. Я думал о Сьюзи и своих друзьях из старых добрых времен.
      Сейчас, я проводил дни в своем любимом кресле качалке, потягивая вино, смотря телевизор и вспоминая старых временах. Я видел, как играют дети перед моим домом. Это была хорошая жизнь, полагал я. У меня было все, что я хотел. Так почему же я не был счастлив?
      Однажды, один из ребят, игравших на лужайке, приблизился к моему крыльцу. Маленький, дружелюбный мальчик спросил, сколько мне лет.
      «Мне двести лет» – нарочито произнес я.
      Он захихикал и сказал, хлопнув ладонями по бедрам: «А вот и неправда». Я тоже засмеялся и у меня начался приступ кашля. Мэри, моей симпатичной, способной, молодой няне, пришлось попросить мальчика уйти.
      После того, как она помогла мне восстановить дыхание. Я пропыхтел: «Мэри, оставьте меня, пожалуйста, одного ненадолго».
      «Разумеется, Мистер Милмен». Я не смотрел, как она уходит – это была одна из радостей жизни, которая давно умерла для меня.
      Я сидел в одиночестве. Казалось, я провел в одиночестве всю свою жизнь. Я откинулся на спинку моего кресла-качалки и дышал. Это – моя последняя радость. Скоро, и она покинет меня. Я плакал горько и беззвучно. «Проклятье! – думал я, – Почему мой брак не удался? Где я мог поступить иначе? Каким образом я мог прожить жизнь лучше?»
      Внезапно я ощутил ужаснейший, ноющий страх, самый сильный в жизни. Может быть, я пропустил что-то самое важное в своей жизни, то, что могло иметь определяющее значение? «Нет, это невозможно», – уверял я сам себя. Вслух, я повторил все свои достижения в жизни. Страх не отступал.
      Я медленно встал на ноги, и посмотрел со своего балкона вниз на город у подножия холма, на котором находился мой дом и задумался: «Куда девалась моя жизнь? Зачем она была дана мне? Все ли… „Ох, мое сердце, ой, моя рука, больно!“ Я попытался закричать, но сил уже не оставалось.
      Мои пальцы побелели от той силы, с которой я, судорожно, сжал перила. Потом мое тело обратилось в лед, а мое сердце в камень. Я упал обратно в кресло, голова свесилась вперед на грудь.
      Боль внезапно прекратилась, и появились огни, каких я раньше никогда не видел и звуки, каких я никогда не слышал. Мимо меня проплывали видения.
      «Это ты, Сьюзи?» – сказал отдаленный голос у меня в голове. Наконец, все видения и звуки слились в одну точку света, затем исчезли.
      Я обрел единственное умиротворение, которое когда-либо знал.
      Я услыхал смех воина. Я подскочил в шоке. Годы стремительно вливались обратно в меня. Я был в своей собственной кровати, в своей комнате, в Беркли, Калифорния. Я, все еще, был студентом колледжа, а мои электронные часы показывали 6:25 вечера. Я напрочь проспал все занятия и тренировку!
      Я выскочил из кровати и посмотрел в зеркало, прикасаясь к своему, по-прежнему, молодому лицу дрожа от облегчения. Вся эта жизнь-в-одном-сне оказалась только видением. Вот он, «маленький сюрприз» от Сока.
      В замешательстве, я сидел в своей комнате и глядел в окно. Мой сон был необыкновенно живым и ярким. Мое прошлое в нем было абсолютно точным, даже в мелочах, которые я давно позабыл. Сократ, говорил мне, что эти путешествия настоящие. Значит, этот сон предсказывал мое будущее?
      Я поспешил на заправку в 9:50 вечера и встретил Сократа, пришедшего на смену. Как только он вошел внутрь, а дневной сменщик ушел, я спросил: «Ладно, Сок, что это было?»
      «Ты знаешь лучше меня. Слава Богу, это была твоя, а не моя жизнь».
      «Сократ, умоляю тебя! – я протянул к нему руки, – Такой будет моя жизнь? Если да, то я не вижу смысла жить ее».
      Он заговорил очень медленно и тихо, как всегда, когда хотел обратить мое особое внимание на что-либо: «Наряду с существованием различных способов трактовать прошлое и изменять настоящее, существует бесконечное количество возможных будущих. То, что ты видел во сне, является наиболее вероятным будущим – тем, куда ты направлялся, не повстречай ты меня».
      «Ты хочешь сказать, что если бы в ту ночь, я прошел мимо заправки, то этот сон и был бы моим будущим?»
      «Очень вероятно. И сейчас, кстати, тоже. Но ты можешь делать выборы и менять свои настоящие обстоятельства. Ты можешь менять свое будущее».
      Сократ приготовил немного чая и неслышно поставил мою кружку рядом со мной. Его движения были полны осознанной грации.
      «Сок, – сказал я, – Я не знаю, что с этим делать. Моя жизнь в эти несколько последних месяцев похожа на невероятный роман, ты понимаешь, о чем я говорю. Иногда, мне очень хочется вернуться назад к обычной жизни. Все эти секреты, сны и путешествия тяжело мне даются».
      Сократ глубоко вздохнул; сейчас будет сказано, что-то особенно важное.
      «Дэн, я буду повышать требования к тебе, по мере твоей готовности. Я гарантирую тебе, что ты захочешь оставить ту жизнь, которую ты знаешь и выбрать более привлекательные перспективы, более приятные, более „нормальные“. Сейчас, однако, возврат был бы большей ошибкой, чем ты можешь себе представить».
      «Но я действительно вижу ценность того, что ты мне показываешь».
      «Может и так, хотя, у тебя, по-прежнему, остается громадная способность дурачить самого себя. Вот почему, тебе нужно было увидеть сон своей жизни. Вспоминай о нем, когда у тебя возникнут соблазны свернуть с пути в погоне за своими иллюзиями».
      «Не беспокойся обо мне, Сократ. Я справлюсь».
      Если бы я мог знать, что меня ожидало впереди, я бы помалкивал.

2. Паутина Иллюзий