В зале засмеялись и этот смех напугал вора. Он засунул часы обратно, боязливо осмотрелся и снова пощупал у куклы пульс. Затем он обменялся взглядом с сообщником, помог кукле встать на ноги и, шатаясь, пошел прочь друг, ведущий домой пьяного собутыльника. В полутьме кулис он остановился, еще раз трусливо посмотрел вокруг, быстрым движением вытащил часы из кармана жертвы, бросил куклу и исчез со сцены.
      Жадэ смотрела на это, открыв рот.
      Три техника, наблюдавшие пантомиму из глубины сцены, со смехом похлопали его по плечу, когда он проходил мимо. Спутники Жадэ тоже добродушно поаплодировали, когда Торнье, весело напевая что-то вполголоса, уносил куклу.
      Без пяти шесть Рик и техник по обслуживанию клиентов из фирмы Смитфилда спустились из операторской. Жадэ и Иан Фириа поспешили им навстречу.
      - Ну что там?
      - Пленка, должно быть, с дефектом, - сказал Рик.
      - Но уже поздно искать новую! - в отчаянии закричала Жадэ.
      - В любом случае, все из-за пленки, - пожал плечами Рик.
      - С чего вы это взяли?
      - Потому что есть только три возможности: кукла, пленка и компьютер, считывающий данные с пленки. Мы очистили базу данных компьютера и ввели в него информацию с пленки другого актера. Он работает безупречно. И кукла тоже работает, если она играет без интерпретации, то есть без пленки. Так что все дело в ней.
      Жадэ застонала, повалилась в кресло и закрыла лицо руками.
      - А что, разве нельзя" достать другую пленку? - спросил
      Рик.
      - Мы обзвонили все склады Смитфилда в радиусе пятисот миль. Они могут сделать с матрицы новый дубликат, но на это уйдет слишком много времени.
      - Мы отменим спектакль, - покорно заявил Фириа. - Премьера переносится на завтра, билеты действительны или возвращаются по требованию.
      - Стоп! - перебила его Жадэ. - Все билеты распроданы, не так ли?
      - Да! - обозленно отозвался Д'Уччия. - И что вообще происходит? Вы не можете справиться с "маэстро", а мы должны из-за этого терять деньги?
      Жадэ вдруг вскинула руки.
      - У меня есть идея. Мы перенесем начало на девять часов. Кто не захочет ждать, получит деньги обратно. Иан, распорядись, чтобы все было готово к девяти. Есть еще возможность... Я кое-что попробую.
      Она пошла к выходу.
      - Эй! - крикнул Фириа.
      - Объясню позже, - крикнула она через плечо.
      Она застала Торнье за сменой перегоревших лампочек. Он улыбнулся ей сверху, вставляя плафон янтарного цвета на прежнее место.
      - Я опять вам для чего-нибудь нужен, мисс Ферн? - насмешливо спросил он со стремянки.
      - Возможно, - зло бросила она. - Ты не шутил, когда предлагал заменить сломавшийся манекен?
      Перегоревшая лампочка выпала из рук Торнье и с громким хлопком разбилась у нее под ногами. Он медленно спустился на пол.
      - Ты шутишь?!
      - Ты сможешь сыграть Андреева?
      Он облизнул пересохшие губы и недоуменно уставился на нее.
      - Ну что, сможешь?
      - Прошло десять лет, Жадэ, и я...
      - У тебя есть еще время просмотреть сценарий, и к тому же можно вставить в ухо маленький приемник. Рик будет тебе суфлировать из операторской.
      Она предложила это между прочим, как будто за этим не было ничего особенного. Это был театр - хладнокровно требовать невозможного, делая вид, что так и должно быть.
      - Но зрители? Они ведь ждут Пелтье.
      - Пока что я тебя спрашиваю, сможешь ли ты разок прорепетировать. Потом посмотрим. Это наш единственный шанс спасти спектакль.
      - Андреев.., - прошептал он. - Главная роль.
      - Ну пожалуйста, Торни, ты же можешь хотя бы попробовать.
      Он посмотрел мимо нее в зал и медленно кивнул.
      - Я пойду и перечитаю сценарий, - сказал он тихо и кивнул с выражением, которое, как он надеялся, придавало ему благородную смесь бескорыстной скромности и самоотверженной решимости.
      "Я должен сыграть, как бог, - подумал он. - Это будет особое представление. Мой последний шанс, последняя большая роль".
      Резкий свет рампы, тихий шепот в ухе, холодное оцепенение первых секунд. Оно пришло и быстро улетучилось. А потом сцена стала закрытым помещением и зрители - обслуживающий персонал и постановщики - были не больше чем четвертой стеной, где-то за рядом огней. Он был Андреевым, шефом полиции, преданным слугой царя, оказавшимся в эпицентре революции. Теперь он жил не своей жизнью, роль целиком поглотила его. И его партнеры по сцене, - хотя у них из под ног раздавалось потрескивание, когда они передвигались, - были для него живыми людьми, против которых и вместе с которыми...
      Зачарованный магией игры, водоворотом драмы, он снова ощущал себя частью действа, которое вело его от сцены к сцене. Как будто не было долгих потерянных лет между далекими полузабытыми репетициями и этой премьерой. И только в конце акта, когда он забыл свою реплику и Рик подсказал ему, волшебство на какой-то миг исчезло, и он почувствовал, что его переполняет невыразимый страх, он внезапно осознал, что окружен машинами, что губы, которые он только что целовал, принадлежали не женщине, а резиновой кукле.
      Когда пришло время уходить со сцены, он дрожал всем телом. Увидев, что на сцену поднимается Жадэ, он вдруг почувствовал невыразимый ужас - сейчас она скажет ему: "Торни, ты играл великолепно, почти как манекен".
      Но она ничего не сказала, просто протянула ему руку.
      - Ну, как, Жадэ? Не очень плохо?
      - Ты остаешься! Продолжай играть так и все будет нормально. Иан тоже согласен.
      - Ты серьезно? А как диалог с Петром?
      - Великолепно. Это был высокий класс, Торни.
      - Так значит, все решено?
      - Пойдем. Никогда ничего не решено, пока не поднимется занавес. Ты ведь сам знаешь... - Она засмеялась. - Нам было очень весело, но, пожалуй, лучше не говорить об этом.
      - Да? - Он замер. - И над чем же вы потешались?
      - Над Мелой Стоун. Она увидела, как ты выходишь на сцену, побледнела, как простыня, и вышла. Не представляю, почему.
      - Ты прекрасно знаешь, почему.
      - Она здесь, потому что по договору обязана присутствовать на премьере. Она должна сказать пару вступительных слов об авторе и о пьесе. Жадэ весело подмигнула. - Пять минут назад она позвонила и попыталась от этого отвертеться. Естественно, у нее ничего не вышло. И не выйдет, пока она получает деньги от Смитфилда.
      Она пожала ему руку и вернулась в партер. Торнье спросил себя, что у Жадэ могло быть против Мелы. Наверное, ничего серьезного. Обе в прошлом были актрисами. Но Мела получила предложение от Смитфилда, а Жадэ - нет. И этого было достаточно.
      Он не успел долистать следующую сцену - пора было выходить.
      Все шло гладко. Во втором акте он запнулся только три раза на репликах, которые он разучивал десять лет назад. Голос Рика бормотал ему в ухо и "маэстро" компенсировал незначительные отступления от текста. На этот раз он не дал себе полностью увлечься игрой, и ему больше не мешало сознание того, что он стал частью автоматически работающего механизма.
      - Не совсем то, Торни, - крикнул Иан Фириа. - Немного натянуто. Последние две-три реплики прогоним еще раз! Андреев - не дикий медведь из-за Урала. Постой пока, сейчас выход Марки.
      Торнье кивнул и окинул взглядом застывших кукол. Он должен забыть, что они автоматы. Необходимо было смешаться с ними, даже если это означало, что он и сам уподобится манекену. Это ему немного мешало, хотя он давно привык подчиняться указаниям режиссера и требованиям сцены. Почему-то он ждал смеха из зала, но никто не смеялся.
      - Все ясно! - крикнул Фириа. - Продолжай!
      Торнье снова окунулся в игру, но неприятный осадок остался: какая-то зажатость и постоянное ожидание смешков из зала. Он не мог понять причины, но все же...
      Во втором и третьем акте он играл с таким напряжением, что даже вспотел. Во всем этом чувствовался какой-то компромисс с самим собой. Он играл чрезмерно подчеркнуто, пытался приноровиться к игре кукол и одновременно убедить Жадэ и Фириа, что он владеет ролью, хорошо владеет. Но понимают ли они, почему он это делает?
      Для второй репетиции времени уже не было. Нужно было успеть перекусить, немного отдохнуть и переодеться к спектаклю.
      - Это было ужасно, Жадэ, - простонал он. - Я играл паршиво, я знаю.
      - Глупости. Сегодня вечером ты будешь в хорошей форме. Я знаю, как это бывает, хорошо знаю.
      - Спасибо. Я постараюсь.
      - Да, еще насчет заключительной сцены, где Андреева убивают...
      Он внимательно посмотрел на нее.
      - А что там особенного?
      - Револьвер будет, конечно, заряжен холостыми патронами, но ты должен будешь упасть.
      - И что?
      - Смотри, куда падаешь. Сцена под током. Сто двадцать вольт тебя не убьют, но нам не нужен умирающий Андреев, который дергается и искрит. Рабочие сцены пометят нужное место мелом. И еще...
      - Да?'
      - Марка будет стрелять в упор. Будь осторожен, не обожгись.
      - Хорошо.
      Она собралась уйти, но задержалась и озабоченно осмотрела его с головы до ног.
      - Торни, у меня странное чувство. Это трудно выразить словами...
      Он спокойно смотрел на нее и ждал, что она скажет дальше.
      - Торни, ты задумал провалить премьеру?
      Его лицо не выдало ничего, но внутренне он вздрогнул. Она смотрела на него спокойно и доверительно, но явно чувствовала что-то неладное. Она рассчитывала на него и хотела ему верить.
      - Почему я должен провалить спектакль, Жадэ? Когда это я намеренно портил представление?
      - Ты меня спрашиваешь?
      - Послушай... Ты получишь самого лучшего Андреева, которого я могу сыграть. Я обещаю. Она медленно кивнула.
      - Я тебе верю. Я не сомневаюсь.
      - Так в чем же дело? О чем ты беспокоишься?
      - Не знаю. Я лишь знаю, какого ты мнения об автодраме. У меня неприятное чувство, что ты замышляешь что-то недоброе. Вот и все. Прости... Я понимаю, ты слишком горд, чтобы загубить собственный спектакль, но... Тряхнув головой, Жадэ замолчала. Она испытующе смотрела на него своими темными глазами. Она все еще не успокоилась.
      - Ах да, - сказал он сухо. - Я хотел прервать пьесу на третьем акте. Я хотел продемонстрировать зрителям свой шрам от операции аппендицита, показать пару карточных фокусов и объявить, что начинаю забастовку.
      Он укоризненно пощелкал языком и обиженно посмотрел на нее. Она слегка покраснела и деланно рассмеялась.
      - Я уверена, что ты не способен на гадость. Но я знаю, что ты не упустишь возможность поиздеваться над автодрамой, хотя, возможно, сегодня вечером ты и не сделаешь ничего такого. Извини, но это меня тревожит.
      - Не беспокойся. Если ты и потеряешь деньги, то не по моей вине.
      - Я тебе верю, но...
      - Что еще?
      - Ты выглядишь слишком довольным, вот что! - прошипела она, приблизившись. Затем потрепала его по щеке.
      - Ну, а как же иначе... это моя последняя роль. Я...
      Но она уже ушла, предоставив ему время на обед и короткий отдых.
      Сон не приходил. Он лежал на диване, ощупывая в кармане патроны и думал о том, как он хлопнет дверью, и какой это вызовет фурор. Мысли эти были приятны.
      В полудреме ему вдруг пришло в голову, что это назовут самоубийством. Как наивно! Какой эффект! Какой трагический случай! И реакция публики. У манекенов не течет кровь. И позже - заголовки газет: "Кукла убивает старого актера", "Жертва механической сцены". И все же они назовут это самоубийством. Как примитивно!
      А может, самоубийца на карнизе двадцатого этажа тоже думает о реакции публики? Не метит ли каждый удар, который наносишь себе, в совесть окружающих?
      - Пятнадцать минут до начала спектакля, - прохрипел динамик, пятнадцать минут.
      - Эй, Торни, - послышался нетерпеливый голос Фириа, - бегом в костюмерную. Тебя уже ищут.
      Торнье устало поднялся. Он направился в костюмерную, мельком взглянув на сутолоку техников и рабочих. Ясно было одно: назад пути нет.
      Зал был далеко не переполнен. Треть зрителей предпочла получить обратно деньги, чем ждать целый час и потом смотреть на подделку Андреева. Но для большинства посещение театра было запланировано заранее, и они остались, хотя их раздражение трудно было не заметить. Люди демонстративно поглядывали на часы, а некоторые и более явно выражали свое недовольство, а голос диктора тем временем под музыку русских композиторов зачитывал заранее подготовленные извинения. И вот наконец...
      - Дамы и господа, сегодня мы представляем вам одну из самых популярных актрис, хорошо известную вам по театру, телевидению и автодраме... Мелу Стоун!
      Торнье смотрел из-за кулис, как она появилась в свете рампы, Мела казалась неестественно бледной, но специалисты по макияжу, в общем, поработали неплохо, Она выглядела лишь чуть старше, чем ее кукла, и все еще была красива, хотя я не той вызывающей красотой прежних лет. На ней было простое темное платье с глубоким декольте и без всяких побрякушек. Ее огненные волосы были уложены в высокую прическу и открывали изящную линию ее шеи.
      - Десять лет назад, - начала она, - я готовилась к постановке сегодняшней пьесы "Анархия", но она так и не состоялась. Я участвовала в репетициях вместе с человеком, которого зовут Райен Торнье, актером, который сегодня вечером исполнит главную роль, С грустью я вспоминаю время... - она запнулась, потом продолжила, но уже скованно и менее убедительно. Очевидно, речь была подготовлена Жадэ Ферн, причем создавалось впечатление, что Мела произносила слова только потому, что невежливо было пропускать их. Мелу оштрафовали за попытку отказаться от выступления, и Жадэ сломила ее сопротивление, пригрозив поставить перед микрофоном ее куклу в седом парике и запустить фонограмму.
      Вступительные слова Мелы были написаны с целью убедить публику, что увидеть в главной роли Торнье вместо Пелтье - большая удача. Но в речи не было ни намека на то, что играть будет человек из плоти и крови. Отсутствовали также определения типа "кукла" или "манекен". Публике предоставили предполагать все что угодно, ничем, однако, не поддерживая ее предположений. Речь была короткой. После нескольких сплетен из истории самой первой премьеры, что была восемьдесят лет назад, Мела закончила:
      - А теперь, дорогие друзья, мы представляем вам "Анархию" Прушева".
      Она с улыбкой поклонилась, грациозно упорхнула за занавес и там разрыдалась. Торжественная музыка известила о начале первого акта. За кулисами она заметила Торнье и сдержала рыдания, закусив губу. Занавес начал подниматься. Она подбежала к нему на несколько шагов, остановилась и посмотрела на него.
      - Ты ничего не хочешь мне сказать? - прошептала она.
      - Я... - ледяная улыбка вдруг сошла с его лица. Это была его первая маленькая победа над Мелой, терзаемой кошмарами Мелой, купившей себе безопасность ценой чего-то более важного и все еще, как сейчас, доплачивающей за нее в рассрочку. Мелой, которую он когда-то любил. Его маленький триумф был - теперь он это видел - не того сорта, чтобы его можно было смаковать. Она хотела продолжить, но он остановил ее.
      - Мне жаль, Мела, - хрипло сказал он.
      - При чем здесь ты?..
      Тут она ошибалась. Она, конечно, не знала, что он сделал; не знала, что он подменил пленки, чтобы стоять на сцене рядом с кукольным подобием Мелы, которая перестала для него существовать десять лет назад. И сейчас она была вынуждена терпеть его насмешку над карикатурой прошлого.
      - Мне жаль, - прошептал он еще раз.
      Она тряхнула головой, вырвалась и скрылась в дверях. Предыдущая встреча с ней расстроила его, и он едва не отступился от своего плана. Возможно, горечь помешала ему увидеть истину: ее резкость не имела ничего общего с заносчивостью и снобизмом; это была смесь отчаяния и страха. В здании, которое и без того было наполнено воспоминаниями, перед нею внезапно возник старый призрак в грязном комбинезоне. Призрак, чье лицо она, вероятно, старалась забыть. Возможно, он был символом ее вины перед собой. Он знал, что производит на других актеров именно такое действие. Счастливчики актеры, получавшие большие гонорары от Смитфилда, имели обыкновение поспешно отворачиваться, едва завидев его с ведром и щеткой. Когда такое случалось, он испытывал удовольствие, воображая, что они думают: "Торнье не продался, Торнье не пошел на компромисс". И как же они его за это ненавидели! Но чтобы и Мела ненавидела его... Этого он не хотел. Кто-то толкнул его в бок.
      - Твоя очередь, Торни, твой выход!
      Он очнулся. Фириа держал его за руку и подталкивал вперед. Он собрался с духом, сбросил оцепенение как пальто и уже Андреевым вышел на сцену.
      Первую сцену он полностью смазал. Он понял это задолго до конца по лицам зрителей. Он пропустил две реплики и несколько раз воспользовался суфлерскими подсказками Рика. Он играл словно в путах и хорошо это чувствовал.
      - Ты в норме, Торни, все в порядке, - сказала Жадэ, не решаясь во время представления говорить ему что-то другое. На репетиции актера можно ругать как угодно, у него достаточно времени впереди, чтобы успокоиться. Но те же самые слова во время представления выбьют его из колеи, и он провалит спектакль.
      - Ты только не нервничай. Все идет прекрасно! - Но за ее бодрящей улыбкой он заметил беспокойство.
      Он прислонился к стене, уставился в пол и обругал себя: "Ты, ни к черту не годный жалкий актеришка, помешанная на театре поломойка, ты..."
      - Внимание, Торни, твоя реплика!
      И он снова был на сцене, снова, запинаясь, произносил свои фразы, избегая смотреть в сторону зала и безуспешно пытаясь подавить нарастающее предчувствие провала.
      Мела ждала его после второго выхода. Со сцены он вышел бледный и дрожащий, воротник был пропитан потом. Он прислонился к стене, закурил сигарету и угрюмо посмотрел на нее. Она молчала. Затем взяла его руку в свои ладони, сжала ее и склонила голову к его плечу. Словно оцепенев, он смотрел на нее. Она больше не чувствовала себя задетой - она увидела, как он там выставлял себя на посмешище. Напротив, теперь она жалела его. Он стоял оглушенный, испытывая отвращение к самому себе. Это было невыносимо.
      - Мела, я лучше это тебе скажу: Жадэ меня не...
      - Ничего не говори сейчас, Торни. Просто делай то, что в твоих силах. - Она взглянула на него. - Ты ведь постараешься?
      Это его удивило. Ей-то какое дело?
      - Разве для тебя не лучше, если я провалю роль? Она энергично помотала головой, затем опустила глаза.
      - Может быть, какая-то часть меня охотно бы посмотрела на это, Торни. Та моя часть, что жаждет мести. Я должна верить в этот автоматизированный театр. И я верю в него. Но я не хочу, чтобы ты провалился. Ты не знаешь, что для меня значит видеть тебя там, среди этих... этих... - Она подняла голову. - Это как злая насмешка, Торни. Твое место не там. Но пока ты на сцене, тебе нельзя сдаваться. Постарайся, ладно?
      - Да, конечно.
      - Это опасно. Я имею в виду, если зрители заметят, что ты не кукла... - Она отвернулась.
      - И что тогда?
      - Тогда они начнут хохотать, и своим смехом сгонят тебя со сцены.
      Такая мысль не приходила ему в голову, но она подтверждала все его недобрые предчувствия.
      - Больше я ничего не скажу, Торни. Это все, о чем я беспокоилась. Мне безразлично, хорошо ты сыграешь роль или плохо, лишь бы люди не заметили, кто ты и что ты. Я не хочу, чтобы тебя подняли на смех. Ты и так уже достаточно натерпелся.
      Он покачал головой. Этого не могло быть.
      - Другие актеры тоже играют с роботами, - запротестовал он. - На небольших сценах, но все-таки...
      - Ты хоть раз видел подобную постановку?
      - Нет.
      - А я видела. Публика заранее знает, какие роли играют люди, поэтому им это не кажется ни странным, ни смешным. Послушай меня, Торни, играй хорошо, но не пытайся сыграть лучше, чем это делает кукла.
      Он ощутил прежнюю горечь. И это все, о чем она беспокоится? Она надеется, что он станет подражать куклам, машинам, и не более того?
      Она увидела, что он огорчился, и снова взяла его за руку.
      - Торни, не сердись на меня за то, что я говорю это тебе. Я хотела бы, чтобы ты понял что здесь нужно, а что нет. Я надеюсь, что ты разберешься. Где-то внутри ты боишься, что они примут тебя не за того, кто ты есть на самом деле, а это делает твою игру не такой, как у кукол. Ты бы лучше боялся того, что тебя могут узнать, Торни.
      Он смотрел в ее глаза и помалу осознавал, что она еще оставалась той самой женщиной, которую он знал и любил. Она хотела уберечь его от провала, но почему?
      - Мела...
      - Да?
      - Боюсь, у меня ничего не получится. Почти гневно она тряхнула головой.
      - Торни, ты живешь в прошлом, а я нет. Может быть, то, что происходит сейчас, мне тоже не очень нравится, но я живу здесь, в этом времени. Я не смогу вернуть прошлое, даже если захочу. Впрочем, и десять лет назад мы жили не в своем времени. Мы жили в магически-мифическом чудесном будущем. Мы жили радужными мечтами, но будущее оказалось другим. Я не хочу жить в воздушном замке. Я хочу душевного спокойствия, пусть даже за него приходится платить.
      - Как глупо, что мы встретились именно сегодня, - тихо сказал он.
      - Ах, Торни, я имела в виду не то, что ты подумал. Я не стала бы так говорить, если бы эти мечты и планы ничего для меня не значили.
      - Я хотел бы, чтобы ты была со мной там, - сказал он с усилием. - Без кукол и без "маэстро". Я знаю, как бы тогда было.
      - Прекрати, Торни! Пожалуйста! - Она повернулась, чтобы уйти. - Мы увидимся после спектакля. Но я не хочу, чтобы ты так говорил.
      - По-другому я не умею.
      - Хорошо. Пока, Торни. Удачи тебе.
      Первый акт полностью провалился. Фириа, Ферн и Рик совещались, сидя в плотном сигаретном дыму. Торнье слышал возбужденные голоса, но не мог понять ни слова. Жадэ позвала рабочего сцены, поговорила с ним и куда-то отправила. Рабочий вскоре вернулся, нашел среди спорящих Мелу и что-то ей сказал, показывая на совещавшихся. Торнье видел, как она ушла, и прошел за кулису. Стараясь ни о чем не думать, он взял сценарий и пробежал глазами первые попавшиеся строчки. Кто-то дернул его за рукав.
      - Жадэ... - Он расстроенно посмотрел на нее, пытаясь найти слова и объясниться, но так и не нашел. Она это заметила и махнула рукой.
      - Мы подробно разобрали первый акт, - сказала она. - Рик, вы лучше сможете это объяснить.
      - Это была не твоя вина, Торни. - Рик Томас невесело улыбнулся. - Или ты этого не заметил.
      - Что ты хочешь сказать? - недоверчиво спросил Торнье.
      - Возьмем, к примеру, пятую сцену, - вмешалась Жадэ.
      - Допустим, в актерском составе были бы одни люди. Как бы ты отреагировал в перерыве?
      Торнье закрыл глаза и мысленно прокрутил сцену.
      - Вероятно, я бы рассердился, - медленно ответил он.
      - Я упрекнул бы Коврина за то, что он едва давал мне говорить. И Аксинию, за то, что смазала эффект моего ухода со сцены. - Грустно улыбаясь, он добавил: - В качестве собственного оправдания. Но кукол я ни в чем не могу упрекнуть. Украсть у актера сцену может только актер, но не куклы.
      - Ошибаешься, дорогой, - возразил техник. - Еще как могут. И твое наблюдение совершенно верно.
      - Что?!
      - Да. Ты испортил первые две сцены, и публика на это отреагировала. "Маэстро" же реагирует на реакцию публики, изменяя свою установку другим актерам, то есть куклам. Он видит всю сцену как единое целое, включая и тебя. Для него ты - та же марионетка, без личных характеристик, обусловленных пленкой, вроде куклы Пелтье, которую мы использовали на репетиции. Он посылает тебе сигналы, обусловленные только сценарием, без личностной интерпретации. Если бы не было публики, все это не имело бы никакого значения. Но поскольку он воспринимает и реакцию публики, то начинает выравнивать игру, исправлять. А так как на тебя он не может воздействовать, то делает это с куклами.
      - Этого я не понимаю, - сказал Торнье.
      - Короче, Торни, первые две сцены были плохими. Публике ты не понравился. "Маэстро" попытался это исправить и переключился на других персонажей, чтобы с помощью других актеров улучшить эффект от твоей игры.
      - Моей? Разве это возможно?
      - Все очень просто, Торни, - сказала Жадэ. - Когда Марка говорит: "Я его ненавижу. Он зверь", она может это выразить так, словно чувствует это на самом деле. Но она может сказать и так, что ненависть покажется зрителю лишь мимолетной вспышкой гнева. Это влияет на то, каким публика воспринимает тебя. Другие актеры влияют на восприятие твоей роли. Вспомни, как это было в старом театре. Здесь то же самое.
      Он беспомощно посмотрел на них. - Можно что-нибудь изменить? Разве нельзя перенастроить "маэстро"?
      - Нельзя, иначе отключится вся система. Эффект нарастает, как снежный ком. Чем сильнее влияние компьютера, тем труднее тебе. Чем труднее тебе, тем хуже спектакль в глазах зрителей. Чем они недовольней, тем больше вмешивается в игру "маэстро".
      Торнье нервно взглянул на часы - две минуты до начала второго акта.
      - Что же мне делать?
      - Держаться, - ответила Жадэ. - Программист Смитфилда уже выехал.
      - Мы попробуем отключить датчики, замеряющие реакцию в зале, - добавил Рик. - Правда, я не знаю, как это скажется на работе "маэстро".
      Световой сигнал известил о начале второго акта.
      - Удачи, Торни.
      - Ее-то мне и не хватает.
      Эта штука в операторской понаблюдала за ним, обработала полученную информацию и нашла, что он оставляет желать лучшего. "Возможно, - подумал он, - она меня даже ненавидит". Машина исследовала, контролировала и подавляла его.
      Лица кукол, их руки, их голоса были частью этой машины. Это настраивало всех их против него, потому что он не подчинялся командам. Торнье подумал об извечном конфликте между режиссером и актером. Здесь был все тот же конфликт, только усугубленный органической неспособностью этого режиссера понять разницу между человеком и куклой. Для него было бы лучше, если бы он не имел собственного представления о том, как играть свою роль, если бы он был абсолютно пассивным. Но он был Андреевым, таким Андреевым, как он его понимал. Андреев стал его вторым я. Торнье не просто играл роль, но отождествлял себя с ней, иначе он просто не мог.
      Словно изваяние, он стоял за своим письменным столом и холодно выслушивал, как оправдываются арестованные революционеры.
      - Клянусь, генерал, я не имею с ними ничего общего, - закричал один из них. - Ничего!
      - Вы его хорошо допросили? - недовольно спросил Андреев подпоручика, который привел к нему задержанного. - Он еще не подписал признания?
      - Это излишне, господин генерал! Его сообщник во всем признался, ответил подпоручик. Но произнес он это с неправильной интонацией. Его слова прозвучали так, словно он подозревал за задержанным что-то чудовищное, словно он еще надеялся выжать из него признание, возможно, даже под пыткой, в то время как налицо был достаточный повод для ареста. Слова были верные, но их значение было искажено интонацией. По сценарию это было простое утверждение: "Этого не требуется, господин генерал. Его сообщник во всем признался".
      Торнье покраснел от злости. Его следующей фразой было: "Позаботьтесь о том, чтобы признался и этот". Но он не хотел ее произносить. Это только оправдывало бы ошибочную интонацию подпоручика, и без того вызывающую удивление. Он лихорадочно соображал. Подпоручик был второстепенным персонажем и снова появлялся только в третьем акте. Если он чуть-чуть подкорректирует его поведение, это не повредит.
      Сузив глаза, он пристально посмотрел на куклу и холодно спросил:
      - А что вы сделали с его сообщником?
      "Маэстро" не мог сам составлять фразы и отклонения от текста определял как функциональные нарушения, которые необходимо компенсировать. "Маэстро" вернулся на строчку назад и заставил лейтенанта повторить реплику, слегка изменив ее.
      - Я ведь уже доложил - он признался.
      - Так! - разозлился Андреев. - Вы его убили, да? Он не вынес вашего допроса, не так ли?
      - Он признался, - беспомощно повторил подпоручик.
      - Торни, - тревожно зашелестел в ушном динамике голос Рика. - Что ты несешь?
      - Вы арестованы, Николаев! - пролаял Андреев. - Доложите майору и доставьте арестованного в его камеру. - Он сделал паузу. "Маэстро" не мог продолжать, пока не было реплики из текста, но сейчас ее уже можно было произнести.
      - И чтоб этот признался тоже.
      - Есть, господин генерал. - Поручик щелкнул каблуками и вышел. Но прежде Торнье позволил себе маленькое удовольствие, крикнув ему вслед и тем самым смазав его уход:
      - Позаботьтесь о том, чтобы этот после допроса остался в живых!
      Повинуясь команде "маэстро", тот вышел вместе с заключенным, не повернув головы. Торнье был доволен собой. У выхода на сцену он увидел Жадэ. Она подавала ему ободряющие знаки, но он не мог импровизировать без конца.
      Больше всего он боялся выхода Марки. Ее роль "маэстро" выводил на первый план и оправдывал ее в ущерб Андрееву. Роль Марки была слишком важной, чтобы обращаться с ней как захочется.
      Занавес упал. Сцена повернулась. Сейчас предстоял эпизод в жилой комнате, обставленной в мещанском вкусе. Торнье занял свое место, и занавес снова поднялся.
      - Больше никаких арестов! - пролаял он в телефон. - После наступления комендантского часа применять оружие!
      Он повесил трубку.
      Когда он повернулся, она стояла на пороге. Она подслушивала, но, ничуть не смутившись, пожала плечами и прошла вперед, в то время, как он недоверчиво наблюдал за ней. Она вернулась к нему, но уже как шпионка Петра, вождя рабочих. Но он подозревал ее лишь в неверности, а не в предательстве. Это была критическая сцена, "маэстро" мог представить Марку либо коварной продажной девкой, либо народной героиней, обращенной в революционную веру, что автоматически делало из Андреева грубого сатрапа.
      - Ты не хочешь даже поздороваться со мной? - спросила она, походив по комнате.
      Он только улыбнулся в ответ. С высокомерным и вызывающем видом она встала перед зеркалом и начала приводить в порядок растрепанные волосы. Она говорила нервно и отрывисто, чувствуя возможность разоблачения и пытаясь спрятаться за общими фразами. Выглядела она уставшей и измученной, даже больше, чем некогда настоящая Мела Стоун. "Маэстро" мастерски управлял ее мимикой.