Ангельски невинное лицо Джонаса приобрело выражение участливой озабоченности.
      – Возможно, у него появились какие-то важные дела и он скоро вернется.
      Рэйчел потупила глаза.
      – Нет,– прошептала она, и осознание непоправимости произошедшего обрушилось на нее, будто маленький, но жестокий шторм.– Нет, он не вернется.
      Рэйчел не сопротивлялась, когда рука Джонаса коснулась ее подбородка и осторожно приподняла его.
      – Почему вы так в этом уверены? – мягко спросил он.
      У Рэйчел сжалось горло, но она совладала с собой.
      – Я знаю, что он не оставил бы меня одну, не сказав ни слова. Он твердо решил, что мы должны уехать из Провиденса, сколько я ни умоляла его остаться и жить со мной в доме матери.
      Джонас слегка приподнял темно-золотистую бровь:
      – Так вы хотите остаться в Провиденсе? Рэйчел кивнула.
      В его ровном голосе слышалась настороженность:
      – И жить в борделе?
      Рэйчел подозревала, что реакция этого человека на ее утвердительный ответ была бы весьма интересной, но не решилась это проверить.
      – Я собиралась превратить это заведение в пансион,– сказала она.
      – Собирались? Ваши планы изменились? С мрачным видом Рэйчел снова кивнула:
      – Да. Доктор Флетчер и Молли настаивают, чтобы я уехала, все равно мне здесь будет неуютно. Как только я получу деньги, которые оставила мне мать, и договорюсь насчет продажи ее имущества, я переберусь в Сиэтл.
      Глаза Джонаса тревожно потемнели, улыбка стала странно натянутой.
      – Что вы будете делать в Сиэтле, Рэйчел?
      – Я намерена найти работу, мистер Уилкс. И, конечно, попытаюсь разыскать отца.
      Его глаза вежливо скользнули по измятому коричневому платью Рэйчел, и разговор принял совершенно неожиданное направление:
      – Где же то очаровательное платье цвета лаванды, в котором вы покинули мой дом?
      Рэйчел, залившись краской при воспоминании о бурном вторжении Гриффина в дом Джонаса, вновь пережила тот момент, когда доктор с такой ненавистью оглядел чудное платье.
      – Я думаю, оно все еще в палаточном городке,– ответила она.– Оно... оно было очень мокрое, а доктор Флетчер не дал мне возможности вернуться за ним...
      Хотя Рэйчел заметила быстро промелькнувшее скрытое раздражение в глазах Джонаса и то, как он неожиданно стиснул зубы, она была слишком поглощена воспоминаниями о легком воздушном бледно-лиловом одеянии.
      – Вы в нем выглядели совершенно очаровательно, – заметил Джонас после напряженной неловкой паузы. Но его взгляд на этот раз витал где-то далеко, словно перед глазами разворачивалась какая-то тяжелая, трагическая сцена.
      Рэйчел испытала безотчетную потребность сказать что-нибудь, что вернуло бы его к действительности:
      – Если бы мы остановились у палаточного городка, я могла бы взять платье, выстирать и вернуть его вам.
      Отстраненность исчезла из взгляда Джонаса, и он улыбнулся:
      – Конечно, мы остановимся. Но вам не нужно его возвращать, Рэйчел. На вас оно выглядит куда лучше, чем могло бы когда-либо выглядеть на мне.
      Вырвавшийся у Рэйчел смех был целительным и соединился с первой настоящей радостью, испытанной ей за долгое-долгое время. Прекрасное платье теперь принадлежало ей!
      – Большое спасибо.
      – У меня есть и другие платья, Рэйчел. Хотите забрать их тоже?
      Рэйчел не отдавала себе отчета, как широко открылись ее глаза при мысли о такой перспективе.
      – Я не могу...
      – Конечно, можете. И, в конечном счете, вы окажете мне огромную услугу. Эти платья занимают слишком много места и они... э-э... навевают горькие воспоминания.
      Рэйчел была в восторге, хотя ее смутно тревожил один вопрос: кому раньше принадлежали платья?
      – Болезненные воспоминания? – повторила она. Джонас испустил тяжелый вздох.
      – Да. Но видеть, как вы носите эти чудные платья, было бы для меня величайшим удовольствием.
      – Правда? – прошептала она, восхищенная.
      – О да. Пообещайте же, что возьмете их, Рэйчел. Охваченная порывом великодушия и жадного нетерпения, Рэйчел кивнула.
      И через два часа Рэйчел вернулась в дом Гриффина Флетчера с грудой чемоданов, набитых нарядными платьями, атласным бельем, ночными сорочками в кружевах, тонкими шелковыми блузками и роскошными шуршащими юбками.
      Кучер Джонаса Маккей проносил чемодан за чемоданом мимо оцепеневшей Молли Брэйди вверх по лестнице в указанную Рэйчел комнату.
      Рэйчел ликовала и абсолютно забыла о неодобрительном отношении Молли к прогулке в экипаже с Джонасом.
      – Молли! – восклицала она. – Мне подарили такие красивые платья! Только посмотри!
      Глаза Молли приобрели угрожающий изумрудный оттенок.
      – Господи, спаси и помилуй! – ахнула она, в отчаянии вскидывая руки.
      Рэйчел побежала по лестнице, ухватившись за перила, чтобы не улететь от счастья.
      – А завтра будет пикник, после церковной службы...
      – Правда? И какое отношение это имеет к тебе, Рэйчел Маккиннон? – Молли Брэйди уперла руки в бока.
      – Ну как же! – отозвалась девушка, улыбаясь экономке Гриффина Флетчера.– Там будет так замечательно! Миссис Хаммонд приготовит для нас корзинку: там будет курица и шоколадный торт и...
      – И неприятности,– заключила Молли Брэйди и, яростно взмахнув юбками, отправилась на кухню.– Больше неприятностей, чем ты видела за свою короткую жизнь, Рэйчел Маккиннон!
      Рэйчел пожала плечами и помчалась дальше по ступенькам. Завтра она наденет белую шелковую блузку, решила она, с шуршащей черной атласной юбкой...
      Измученный Гриффин с размаху опустился в кресло возле письменного стола и потянулся за стаканом виски. Он видел Фон – по крайней мере, какое-то время ему можно о ней не беспокоиться. Она находилась в доме Бекки и под неназойливым присмотром чернокожей поварихи Мэми чувствовала себя все лучше.
      Гриффин закинул на стол обутые в сапоги ноги, ощущая, как кровь отливает от ступней к коленям и бедрам, снимая усталость. Он закрыл глаза и стал методично перебирать в памяти дневные вызовы.
      – Гриффин? – раздался в дверях вопросительный голос Молли.
      Гриффин поднял утомленные веки и усилием воли сосредоточил взгляд на взволнованной фигуре экономки.
      – Привет, Молли,– сказал он дружелюбно.
      Она стояла, теребя в руках передник и хлопая глазами. И то и другое было дурным знаком.
      – Что еще? – вздохнул Гриффин.
      – Рэйчел...
      Гриффину внезапно захотелось выпить еще виски.
      – Да?
      Молли на цыпочках прокралась в комнату, будто приближаясь к костру, обложенному динамитом.
      – Я пыталась остановить ее, Гриффин, клянусь, пыталась.
      Гриффин закрыл глаза, собираясь с духом.
      – Продолжай, – рявкнул он после минутного напряженного молчания.
      – Джонас Уилкс взял ее прокатиться в экипаже, и она привезла с собой чемоданы одежды. А завтра, как она заявила, Джонас будет сопровождать ее на церковный пикник! – выпалила Молли.
      Ради Молли Гриффин выслушал новости спокойно. Женщина явно не испытывала большой радости от того, что вынуждена была сообщить ему это.
      – Сейчас она здесь? – спросил он с великолепным самообладанием.
      – Да. Она наверху, примеряет свои обновки. Гриффин говорил ровно, тщательно следя за интонацией своего голоса:
      – Пришли ее сюда сейчас же. Да, Молли!
      – Да?
      – Если она начнет кричать, беги сюда и вылей мне на голову холодной воды.
      Молли весело прыснула и выбежала вон, шурша юбками.
      Гриффин наполнил опустевший стакан и, подойдя к окну, стал ждать. Казалось, тьма за окном наполняла его душу, предвещая нечто опасное. Прогулка в экипаже, несколько тряпок, пикник – какое ему дело?
      Но что-то шевелилось внутри него. «Только бы это не повторилось,– молило оно.– Только бы не повторилась».
      Рэйчел осторожно, тихо позвала его:
      – Доктор Флетчер?
      Гриффин заставил себя обернуться медленно; еще мгновение прошло, прежде чем он позволил себе осознать увиденное. И тогда он почувствовал себя так, будто только что отразил с десяток самых мощных ударов своего недавнего противника – верзилы из лагеря лесорубов.
      Он смотрел на нее, смотрел на слишком памятное ему платье из розовой тафты, и бешенство клокотало у него в горле. Он яростно, вполголоса выругался.
      Открытое, мучительно прекрасное лицо побелело, и Рэйчел отступила на шаг. Только выражение потрясения и испуга в ее глазах удержали Гриффина от того, чтобы не броситься к ней и сорвать с нее это платье.
      – Тебе это дал Джонас? – рявкнул он, и его слова прозвучали одновременно и как вопрос, и как обвинение.
      Глаза Рэйчел вспыхнули, и она торопливо кивнула:
      – Я не знала, что это имеет какое-то значение – все равно они валялись без дела. Он сказал, что они навевают горькие воспоминания.
      – Да, я представляю себе, что именно так он и сказал. Снимай платье.
      Она вздернула маленький изящный подбородок:
      – Не сниму! Это мое платье, и я буду его носить, раз мне так угодно!
      Гриффин зажмурил глаза, чтобы не видеть ее – не видеть платья,– и шумно перевел дыхание. В его воображении возник призрак светловолосой смеющейся женщины, одетой в это платье из розовой тафты. – «Не будь таким дурачком, Гриффин, – дразнила его женщина далеким, мелодичным и до боли знакомым голосом.– Я люблю только тебя... ты же знаешь, я люблю только тебя».
      – Шлюха,– прошипел Гриффин, обращаясь не к Рэйчел, а к обворожительной обольстительнице, смех которой продолжал звучать в его памяти.
      Раздался крик, и маленький яростный кулак врезался в лицо Гриффина, заставив его онеметь от боли, – другим она колотила его в грудь. Давясь старой и неистребимой злобой, он открыл глаза и сжал одной рукой тонкие запястья Рэйчел.
      Девушка бросила на него испепеляющий взгляд, полный оскорбленного достоинства.
      – Я ненавижу вас! – задыхаясь, произнесла она.
      – Не говори так.– Это была мольба, но также и приказ.
      Рэйчел пробовала вырваться, но он держал ее крепко.
      – Вы назвали меня шлюхой,– прошептала она.
      – Нет,– сказал он, закрывая глаза.
      – Вы лжете! Я сама слышала!
      Он открыл глаза и заставил себя взглянуть в ее заострившиеся черты.
      – То, что ты слышала, не имеет к тебе никакого отношения,– сказал он.
      Все разумное в Гриффине требовало, чтобы он оттолкнул ее, спасаясь от непобедимого притяжения ее близости, но он не смог. Он притянул ее ближе, ощущая, как нежные мягкие груди вдавливаются в его тело, как прикосновение ее бедер и живота наполняют его трепетным ожиданием. Сжав лицо девушки обеими руками, он наклонился и поцеловал ее.
      Она сопротивлялась лишь мгновение, затем он почувствовал, как что-то в ней неудержимо рванулось ему навстречу. Ее тело стало податливым под его руками, губы ответили на его поцелуй.
      Гриффин так неожиданно отпустил ее, что Рэйчел потеряла равновесие и чуть не упала.
      – Ты именно этим занималась с Джонасом? – протянул он намеренно оскорбительным тоном.
      Слезы сверкнули на ее длинных темных ресницах и скатились вниз по гордому, пылающему от негодования лицу.
      – Гриффин Флетчер, вы... вы подонок! Вы развратный, мерзкий...
      Гриффин отрывисто усмехнулся.
      – Не забудь еще добавить «заносчивый»,– съязвил он.
      Стиснув кулаки, она попятилась:
      – Я ненавижу вас, я презираю вас. Надеюсь, что вы будете гореть в аду!
      Упершись руками в бедра, Гриффин с нарочитой дерзостью оглядел девушку с головы до ног.
      – Если я увижу вас еще раз в этом платье, мисс Маккиннон,– проговорил он,– я сорву его с вас. Ясно?
      Округлившиеся фиалковые глаза были полны ужаса. Рэйчел бросилась бежать и со всего размаху налетела на Филда Холлистера. Филд поймал ее за дрожащие плечи, не давая упасть.
      – Рэйчел, что такое?..– Он испытующе посмотрел ей в лицо, потом поднял глаза и уничтожающе взглянул на Гриффина.– Ты... – произнес он голосом, в котором слышалось обещание геенны огненной.
      Гриффин отвесил изящный, издевательский поклон. Затем, для большего эффекта, проследовал к столу, налил себе еще виски и произнес краткий глумливый тост:
      – За дочь Бекки Маккиннон.
      Внезапно Рэйчел вскрикнула; этот страдальческий возглас наполнил Гриффина мучительным, безграничным страданием. Он хотел попросить прощения, но почему-то не смог. Он неподвижно смотрел на нее, и тогда Рэйчел медленно повернулась в мягком круге добрых рук Филда.
      – Да, я дочь Бекки Маккиннон,– с достоинством промолвила она.– И вы можете относиться к этому так, как вам будет угодно.
      С этими словами Рэйчел высвободилась из рук Филда и скрылась. Закрыв глаза, Гриффин услышал звук ее шагов по лестнице.
      Голос Филда был похож на извержение вулкана: первые звуки, напоминавшие тихий ропот, переросли в грохочущую лавину:
      – Ты сошел с ума, Гриффин?! Гриффин вздохнул:
      – Возможно.
      – Извинись перед ней.
      Но Гриффин покачал головой:
      – Нет. Пусть она меня лучше ненавидит. Это все упрощает.
      Филд был взбешен.
      – Для тебя – возможно! – рявкнул он.– А для нее? Гриффин, она не заслуживает такого отвратительного отношения, и ты это прекрасно знаешь!
      – Пусть она тебе покажет платья, которые ей подарил Джонас. Платья Афины.
      Лицо Холлистера стало твердым, как скала.
      – Вот оно что. Гриффин, она не могла об этом знать.
      Гриффин подошел к шкафу, где лежали его медицинские инструменты, открыл стеклянные дверцы. Затем он принялся методично перебирать инструменты, которые и до этого лежали в идеальном порядке.

* * *

      Рэйчел не подозревала, что можно испытывать такую боль и при этом продолжать жить. Она неподвижно сидела на краешке кровати в комнате для гостей и всхлипывала, по ее лицу текли горькие слезы.
      «Шлюха», сказал он. «За дочь Бекки Маккиннон».
      Впервые в жизни она ощутила настоящую ненависть – к себе, к своей матери и, прежде всего, к доктору Гриффину Флетчеру.
      В запертую дверь тихонько постучали.
      – Уйдите,– равнодушно сказала Рэйчел.
      – Я не уйду, – раздался бодрый голос Молли Брэйди. – А если что, у меня есть ключ.
      Коленки Рэйчел предательски дрожали, пока она шла по комнате и затем медленно открывала дверь. Спокойная доброжелательность Молли ободрила ее.
      – Рэйчел, он разозлился не из-за тебя.
      Само упоминание о неистовой тираде Гриффина разбередило свежую рану в душе девушки.
      – А из-за кого? – бросила она.
      – Это не имеет значения, и не мое дело это обсуждать. Я пыталась предостеречь тебя, Рэйчел. но ты не стала меня слушать. Бог знает, что теперь будет.
      – Я могу сказать, что будет! – огрызнулась Рэйчел.– Я собираю вещи и ухожу из этого дома!
      – Ты не послушалась моего первого предостережения, Рэйчел. Пожалуйста, послушайся второго: не уходи.
      Кровь бешено стучала в висках Рэйчел.
      – Теперь-то я точно не останусь! Молли изогнула бровь.
      – Куда же тебе идти? – спросила она с убийственной логикой.– Пароходов в это время нет, а если ты отправишься к Джонасу Уилксу, результат будет просто ужасный.
      Во-первых, она могла пойти в палаточный городок. Во-вторых, в салун. Рэйчел в растерянности посмотрела на разбросанную по комнате одежду. Впервые в жизни она осознала, какой обузой для человека может оказаться имущество.
      – Ну? – настаивала Молли.
      – Я не знаю, – солгала Рэйчел.
      Но через несколько часов, когда в доме наконец все стихло, Рэйчел собрала столько одежды, сколько могла унести, и выскользнула в приятную ночную прохладу.
      Так как миссис Хаммонд легла спать рано, Джонас сам открыл дверь. Выражение лица Гриффина немедленно заставило его насторожиться, но день выдался удачный, и чувство триумфа по-прежнему переполняло Джонаса.
      – Привет, Гриффин,– вежливо сказал он. Гриффин пронесся мимо хозяина в холл и остановился; казалось, на все окружающее легла тень его ярости.
      – Где она, Джонас?
      Джонас позволил себе осторожно улыбнуться.
      – Где кто? – поинтересовался он.
      Мгновенно руки Гриффина стиснули лацканы домашней куртки Джонаса. Затем напряженное лицо дрогнуло, Гриффин ослабил хватку и отступил.
      Смеяться было опасно, и Джонас понимал это. Но смех у него вырвался невольно, порожденный ненавистью и желанием увидеть Гриффина Флетчера поверженным на колени.
      – Рэйчел! – произнес он. – Ты думал найти Рэйчел у меня в постели, да, Гриффин?
      Страдание, наполнившее темные глаза Гриффина, было для Джонаса источником безумного наслаждения.
      – Если это так, я убью тебя.
      – Тогда я могу дышать свободно. Ее там нет. Гриффин метнулся вверх по мраморной лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки.
      Джонас стоял, опираясь о балясину перил у подножья лестницы и вознося молчаливую благодарственную молитву Богу. Потом захохотал и торжествующе крикнул:
      – Ты опять остался в дураках, Гриффин,– опять!
      Он услышал звук открытой пинком двери, возбудивший в нем смешанные чувства и воспоминания. «Ты не найдешь там Рэйчел,– с облегчением подумал Джонас. – И, судя по всему, к счастью для меня».
      Через некоторое время Гриффин спустился вниз. Но он и не подумал изображать смущение.
      – Джонас, если тебе известно, где она, лучше скажи мне. Немедленно.
      Джонас знал характер своего врага: при всей его грозности, ему была присуща некая благородная наивность. Самую очевидную возможность Гриффин, как правило, рассмотрев лишь мельком, с недоверием отвергал.
      И, повинуясь инстинкту, Джонас с готовностью и совершенно искренне сказала:
      – Думаю, она может быть в доме Бекки. Догадка, мелькнувшая во взгляде Гриффина, тотчас сменилась сомнением. С трудом сдерживая радость, Джонас сердечно попрощался с ним, и лишь только дверь захлопнулась, торжествующе расхохотался.

ГЛАВА 11