Мистера Уилкса нигде не было видно. Рэйчел подняла голову и увидела, что золотистые солнечные лучи, прорвавшись сквозь свинцовую пелену небес, уже весело играют на стволах огромных сосен, которыми порос склон горы. В другом направлении, за водами Пугета, за Сиэтлом, возносилась в небо гора Райньер – ее заснеженная вершина была окутана сияющим абрикосово-золотым покрывалом. Это зрелище придало Рэйчел силы. Внезапно налетел порыв крепкого ветра, и вокруг громко захлопали полотняные стенки палаток. Из столовой через боковой выход рысцой выбежал Чанг и выплеснул содержимое из таза, доверху наполненного объедками. Китаец глянул в сторону Рэйчел, но ничего не сказал. Над его головой кружились и ныряли в воздухе чайки, криками выражая неодобрение китайцу за задержку. Он обругал их на своем резком непонятном языке и снова скрылся в шатре.
      Рэйчел выпрямилась. Не стоит медлить, не то ее может покинуть решимость найти мистера Уилкса и попросить у него прощения. Она вновь осмотрелась, надеясь увидеть его где-нибудь поблизости.
      Лошадиное ржание привлекло внимание девушки к экипажу. Упряжка вороных меринов, кожа, лак и бронза, блестевшие даже при скудном сером освещении – все указывало на то, что карета принадлежит мистеру Уилксу.
      Рэйчел осторожно приблизилась, боясь дотронуться до великолепного экипажа.
      – Простите, – обратилась она к мрачному кучеру, съежившемуся на козлах.– Скажите, пожалуйста, это экипаж мистера Уилкса?
      Кучер оглядел Рэйчел со смесью насмешки и вожделения и неприветливо буркнул:
      – Да уж конечно не какого-нибудь вшивого лесоруба, красотка.
      Рэйчел надменно выпрямилась и отступила на шаг, возмущенная и самим этим человеком, и упоминанием о мерзких насекомых, которые были проклятьем на всех лесозаготовках на сотни миль вокруг.
      – Вы не скажете, где можно найти мистера Уилкса?
      Кучер, осклабившись, широким жестом снял с головы мокрый котелок. Наглец был небрит, у него отсутствовало несколько зубов, а оставшиеся были кривые и почерневшие от гнили.
      – Последний раз, когда я видел босса, он шел из этой вонючей дыры к своим коттеджам.
      Коттеджам?
      Рэйчел обернулась и впервые заметила красивые кирпичные домики. У каждого из этих маленьких строений имелись побеленный деревянный заборчик, узкая зеленая лужайка и уютное крылечко. Дым серыми клубами поднимался из труб, а крепкие, покрытые кедровой дранкой крыши надежно укрывали от дождя. Девушка увидела, как в самый дальний справа дом зашла индианка Фон.
      Какой-то момент Рэйчел стояла словно зачарованная. Потом зависть змеей зашевелилась у нее в груди. Жить в настоящем доме, с деревянными полами и огнем в камине, спать на постели с бельем и одеялами...
      Девушка опомнилась и прогнала глупые мысли, хлынувшие в ее душу, словно сверкающий горный ручей. Она – дочь бедняка, напомнила себе Рэйчел, и в конце концов выйдет замуж за бедняка. Вряд ли ей доведется жить в столь чудесном месте, как эти кирпичные дома.
      – Красиво? – буркнул кучер.
      – Да, – сдавленно отозвалась она, не оглядываясь. Затем, понимая, что спрячется в палатке и просидит там весь день, если сейчас же не двинется к своей цели, Рэйчел подобрала обтрепанные юбки и решительно зашагала к коттеджам.
      Она найдет мистера Уилкса и извинится за сцену в столовой. После этого она исследует окрестности палаточного городка. Она внимательно осмотрит Провиденс и прогуляется вдоль берега. Возможно, как и на пляжах Сиэтла, она найдет устриц и маленьких рачков.
      Рэйчел скучала по Сиэтлу, его деревянным домам и пастбищам, садам и великолепной панораме моря и гор. За те шесть недель, которые они с отцом прожили в пансионе мисс Флоры Каннингем, образ этого шумного провинциального города врезался ей в память и в сердце. Покидать его было больно по многим причинам, но пришлось ехать туда, где имелся шанс найти работу, да и ее отца уже тянуло на новое место. Он встретил мистера Уилкса однажды вечером в придорожном салуне на Скид Роуд и нанялся к нему лесорубом.
      Они приехали в Провиденс темной ночью, перед этим тряслись в продовольственном фургоне Джонаса Уилкса вдоль берега Пугета, и почти не видели ни самого городка, ни соленых волн, плескавшихся на подступах к нему.
      Рэйчел мысленно вздохнула и заставила себя ускорить шаг. Осмотр Провиденса неожиданно потерял для нее всякую привлекательность. В конце концов, сказала она себе, лагеря на лесозаготовках почти не отличаются друг от друга; она знала это из своего долгого и горького опыта, так как сама побывала практически в каждом из расположенных на пространстве от Калифорнии до канадской границы.
      Эзра Маккиннон был работящим, честным человеком, но беспокойство одолевало его каждый раз, когда приходилось жить где-нибудь больше месяца. Дело кончалось пьянством, которое вскоре приводило к азартным играм и дракам.
      Рэйчел добралась до нижней дороги и пересекла ее, утопая в грязи. Она осторожно поднималась по скользкому склону, и ее мысли, как это часто бывало, обратились к матери. В памяти мелькнули черные волосы и глаза цвета лаванды на изможденном неистовом лице.
      Ребекка Маккиннон оставила дочь и мужа более десяти лет назад, и Рэйчел редко позволяла себе вспоминать об этом. Такие воспоминания вызывали у нее чувство боли и стыда, но и понимания тоже. Тяжело было скитаться по углам, жить в кибитках и второразрядных гостиницах и не иметь красивой одежды.
      Наконец, Рэйчел достигла верхней дороги. Там стояла забрызганная грязью коляска, запряженная терпеливого вида гнедой кобылой.
      Девушка остановилась потрепать животное по мокрой морде и одновременно набраться смелости. Она не знала, в который из четырех домов вошел мистер Уилкс, так что, может, ей придется стучать во все двери, чтобы его найти. Задыхаясь от ударов собственного сердца, она открыла калитку первого дома и двинулась по дорожке.
      Мысленно Рэйчел репетировала одно горячее извинение за другим. Едва она подошла к ступеням крыльца, как дверь с треском распахнулась и оттуда, с лицом чернее тучи, выскочил взбешенный мистер Уилкс.
      Рэйчел инстинктивно отступила в сторону, но в этот момент ее левая нога подвернулась, и девушка, потеряв равновесие, полетела прямо в мокрый от дождя куст шиповника.
      Джонас Уилкс остановился, и выражение жуткой ярости исчезло с его лица. Он улыбнулся и протянул руку.
      Перепуганная до смерти Рэйчел приняла предложенную помощь, и хозяин отца поднял ее на ноги. Щеки девушки горели, глаза наполнились слезами, готовыми скатиться по перепачканному, исцарапанному лицу. Теперь ее платье было пропитано грязью, ткань изорвана острыми шипами набиравшего бутоны куста. Шаль тоже оказалась в плачевном состоянии.
      Проницательные топазовые глаза мистера Уилкса весело блеснули:
      – Рискуя получить вторую пощечину, должен сказать, мисс МакКоннин, что сейчас вам просто необходима горячая ванна.
      Рэйчел проглотила слезы, но чувство унижения осталось; щеки ее горели, глаза из светлых превратились в темно-лавандовые. Она забыла о намерении извиниться и в смущении повернулась, собравшись убежать. Но мистер Уилкс быстро и крепко схватил ее за руку и повернул к себе лицом.
      – Можно, я буду звать вас Рэйчел? – спросил он. Вопрос так удивил Рэйчел, что, потрясенная, она застыла с открытым ртом не в силах вымолвить ни слова. Он рассмеялся, и его смех почему-то напомнил девушке о напитке, который она попробовала в один из редких рождественских праздников, когда у них с отцом были деньги – о бренди, смешанном с густыми сливками и сахаром.
      Она сделала шаг назад и тихо охнула, когда Джонас Уилкс положил руки в перчатках ей на плечи и твердо сжал их.
      – Я виноват в том, что вы упали и испачкались,– сказал он голосом, который звучал отстраненно и в то же время как-то интимно.– Не хотите ли пойти ко мне домой и принять ванну?
      Лицо Рэйчел стало пунцовым, она лишилась дара речи. Будь она способна двигаться, она бы подняла руку и, невзирая на последствия, опять дала ему пощечину.
      Джонас улыбнулся, глаза его сверкнули. Его явно забавляли ярость и оцепенение девушки.
      – Я не собираюсь соблазнять тебя, ежик,– спокойно заметил он. – Там будет моя экономка, и она защитит твою невинность.
      Рэйчел осмелилась помечтать о горячей ванне, может быть, с ароматным мылом и мягкими пушистыми полотенцами...
      Неожиданно едва моросивший дождь опять превратился в ливень.
      Рэйчел продрогла до костей, она вывалялась в грязи и, естественно, промокла. Несмотря на серьезные опасения, которые ей внушала перспектива отправиться куда-либо с этим человеком, особенно к нему домой, мысль о том, чтобы возвратиться в убогую, кишащую вшами палатку и сидеть там, закутавшись в одеяло, в ожидании, пока высохнет платье, была просто невыносима. Единственной сменной одеждой Рэйчел было унылое, нескладное платье из колючей коричневой шерсти, и надевать его в данный момент хотелось даже меньше, чем заворачиваться в одеяло.
      – Я обещаю вам полную безопасность, – мягко сказал мистер Уилкс. Глаза его излучали теплоту и приветливость. Вокруг лил дождь, покрывая пузырями бурые глубокие лужи и стуча по крышам домов со звуком, похожим на треск огня.
      Уверенная, что сошла с ума – причем еще во время завтрака,– Рэйчел позволила мистеру Уилксу взять себя под руку, и они оба заспешили по мокрой траве к главной дороге. Там их ждал прекрасный экипаж – словно нечто, позаимствованное из чьих-то сладких грез.
      Мистер Уилкс открыл блестящую дверь и помог девушке забраться внутрь. Когда он сел напротив нее на мягкое кожаное сиденье, Рэйчел показалось, что в его глазах мелькнуло выражение скрытой злобы.
      Слегка вздрогнув, она отложила в сторону промокшую голубую шаль.
      – Это неприлично, – проговорила она.
      Мистер Уилкс откинулся назад, скрестил на груди руки и вытянул обутые в сапоги ноги.
      – Я согласен, ежик. Но почему дочь Ребекки Маккиннон должна связывать себя такими глупыми условностями, как приличия?
      Рот Рэйчел открылся от изумления, биение крови в ушах заглушило все прочие звуки. После долгой паузы она сумела выдавить:
      – Вы знаете мою мать?
      Джонас Уилкс хмыкнул, но в его ответе прозвучала презрительная нотка:
      – Мы партнеры, Бекки и я. Возможно, точнее будет сказать, мы были партнерами; за последние годы у нас произошло несколько серьезных разногласий.
      Рэйчел забыла, что ее юбка облепила бедра и лодыжки. Она забыла, что в ее ботинках полно воды и они наверняка испорчены. Она даже забыла, что сидит в экипаже с человеком, которого едва знает.
      – Моя мать живет здесь – в палаточном городке? Снисходительная улыбка тронула его ангельски прекрасные губы:
      – Ежик, Ребекка Маккиннон никогда бы не опустилась до того, чтобы жить в таком месте. Она содержит некое крайне... э-э... респектабельное заведение на окраине Провиденса.
      Сердце неистово билось в груди Рэйчел, во рту пересохло.
      – Пожалуйста, отвезите меня туда!
      Джонас Уилкс спокойно покачал головой и язвительно оглядел мокрые волосы и грязное платье Рэйчел.
      – Неужели ты хочешь воссоединиться со своей матерью в таком виде, ежик?
      – Нет,– ответила Рэйчел в полном отчаянии.
      – Вы увидитесь скоро, – заметил мистер Уилкс, обращаясь наполовину к самому себе, наполовину к Рэйчел. – Очень скоро.
      Экипаж с шумом и плеском катил сквозь дождь и грязь. Вопросы переполняли Рэйчел, но в этот момент она не могла ничего выговорить. Девушка испытала благодарность, когда мистер Уилкс снял пиджак и накинул ей на плечи, и она сжалась в комочек под его мягкими влажными складками. Ткань приятно пахла трубочным табаком и дождем и тем терпким одеколоном, который она почуяла еще во время стычки в столовой.
      – Это, – сказал он, жестом указывая на левое открытое окно экипажа,– главная улица Провиденса.
      Рэйчел выглянула, и хотя ее ум и сердце были полны мыслями о матери, находившейся где-то близко, девушка обратила внимание на аккуратные, покрытые краской дома, выходящие окнами на бурные зеленоватые воды залива.
      Перед каждым домом была лужайка и ограда, в окнах горел свет, и по какой-то непонятной причине их вид усилил в девушке чувство ужасного одиночества. Она остановила взгляд на густой листве высоких деревьев, растущих на другой стороне бухты.
      – Моя мать живет в одном из этих домов? – спросила она.
      Экипаж катил дальше, а Джонас Уилкс даже не взглянул на очаровательные маленькие домики. Он вытащил из кармана рубашки сигару и, чиркнув спичкой, закурил.
      – Нет,– сказал он после встревожившего Рэйчел молчания.– Нет, ежик, твоя мать живет с большим размахом, чем эта степенная, добропорядочная публика с Мэйн-стрит. Надеюсь, ты не возражаешь, что я курю?
      Онемевшая Рэйчел покачала головой. Она не могла представить кого-то, живущего лучше, чем эти люди. Ведь у них была настоящая крыша над головой и настоящий пол под ногами. В их садах скоро зацветут розы, а вдоль улицы проложен деревянный тротуар. У многих были маленькие огородики, где из земли уже пробивались нежные ростки.
      Девушка проглотила комок в горле:
      – Что за женщина моя мать?
      Мистер Уилкс вздохнул и задумчиво затянулся сигарой. Дым кольцами плыл в холодном туманном воздухе внутри экипажа.
      – Ребекка – деловая женщина, – наконец проговорил он.
      Рэйчел откинулась на сиденье, смущенная и немало пораженная тем, что ее мать процветала – даже «жила с размахом»,– все то время, пока она и отец боролись, порой отчаянно, только за то, чтобы выжить.
      – Вы хотите сказать, мистер Уилкс, что моя мать богата? – решилась спросить она.
      Он улыбнулся:
      – Не богата. Ребекка всего лишь состоятельна.
      Всего лишь состоятельна. Рэйчел опустила взгляд на острые, тесные носки своих стоптанных ботинок. Она носила их уже два года, они ей жали и, прежде всего, не были новыми уже тогда, когда она купила их у уличного торговца. Девушка силилась что-то сказать, но не могла.
      Неожиданно мистер Уилкс наклонился и накрыл ладонью обе ее руки.
      – Насколько я понимаю, вы с отцом не столь преуспели в жизни,– мягко сказал он.
      Когда Рэйчел взглянула на него, в ее глазах дрожали слезы.
      – Нет,– сокрушенно произнесла она.– Нет. Он выкинул сигару в открытое окно.
      – Твоя судьба скоро изменится, ежик, поверь мне. Рэйчел смотрела на него, слишком хорошо понимая безнадежность своей жизненной ситуации.
      – Вряд ли, мистер Уилкс,– отозвалась она.– Мой отец лесоруб, и моим мужем, когда я выйду замуж, скорее всего, тоже будет лесоруб.
      Его карие глаза стали задумчивыми и слегка настороженными.
      – А возможно, и нет,– сказал он.
      Но мысли Рэйчел вернулись назад, к отчаянию и лишениям, которые выпали ей на долю в этом палаточном городке и в других подобных же поселениях на лесозаготовках. Раньше она думала об этом со смирением; теперь, зная, насколько иной могла бы быть ее жизнь, если бы мать любила ее, девушка ощутила горькую обиду.
      Она плотнее закуталась в пиджак мистера Уилкса и забилась в угол сиденья, закрыв глаза. Внезапно на нее навалилась страшная усталость, и она заснула.
      Джонас заставил себя сосредоточиться на местности за окном, хотя он знал здесь каждую травинку. Провиденс остался позади, и по обеим сторонам тянулись поля, поросшие желтыми цветами.
      Всем существом он чувствовал потребность открыто разглядывать эту грязную промокшую оборванку, свернувшуюся клубочком напротив него, запомнить ее изящную шею, округлости груди, нежный изгиб бедер. Он не осмеливался коснуться ее, – не сейчас, после происшедшей сегодня утром бурной сцены с Гриффином Флетчером в доме Фанни Харпер, – но его переполняло желание обладать ею. Если он позволит себе смотреть на нее слишком пристально или слишком долго, то его намерение держаться на расстоянии, чтобы завоевать ее доверие, может быть сметено неудержимым потоком желания, охватывавшего его при каждом взгляде на эту девушку.
      Ровный ритм ее дыхания говорил о том, что она заснула, и Джонас улыбнулся. Он почувствовал, как в нем поднимается нечто очень похожее на нежность, и усилием воли поборол ее.
      Рэйчел отличалась от остальных; он понял это с самого начала. И это делало ее опасной: она могла легко приобрести над ним власть, даже поработить его. Ни одна женщина – никогда – не представляла для него такой опасности.
      Внезапно экипаж резко повернул, выведя Джонаса из задумчивости. Колеса застучали по булыжникам подъездной дороги, ведущей к дому Джонаса, и он осмелился, после мгновения колебания, взглянуть в сторону Рэйчел. Она пошевелилась и тихо застонала. От этого звука у Джонаса заныло в паху.
      Когда экипаж перестал прыгать по булыжникам и, покачнувшись, остановился, Уилкс поднялся с сиденья и открыл дверцу. С нежной улыбкой он поднял Рэйчел Маккиннон на руки и понес ее, как ребенка, по широкой мраморной, обрамленной колоннами лестнице к огромным двойным дверям, которые перед ним открыл кучер.
      Рэйчел проснулась, едва он переступил порог, и широко открыла свои прекрасные фиалковые, полные сонного изумления глаза. В следующий момент, осознав все неприличия ситуации, она напряглась в объятьях Джонаса и воскликнула:
      – Отпустите меня!
      Джонас не хотел бы отпускать ее никогда. Просто держать ее на руках, так невинно и неловко – это возбуждало в нем еще более глубокие желания, чем те, которых он опасался. Он едва сдерживался от того, чтобы броситься вверх по широкой лестнице, ведущей в спальню, и там забыться, не думая о последствиях, погрузившись в нежность и пылкую страстность этой девушки.
      А в ее страстности он не сомневался. Даже поставив ее на ноги и отвешивая изящный полупоклон, Джонас ощущал, как пламя ее страстности начинает охватывать и его самого. Она была не просто опасной. Она несла смерть.
      – Как вам будет угодно,– ответил он, сам не узнавая свой голос.
      Рэйчел напоминала экзотическую птичку, насквозь промокшую и с растрепанными перьями.
      – То, что я согласилась принять ванну в вашем доме, мистер Уилкс,– с негодованием произнесла она,– еще не значит, что я... я...
      Джонас все еще боролся с диким, неудержимым желанием, которое овладевало им, однако заставил себя улыбнуться.
      – Разумеется, – сказал он.
      Она немного расслабилась и уже не так сильно куталась в пиджак Джонаса. Медленно, потемневшими от восхищения глазами она стала рассматривать помещение, в котором очутилась: холл с черно-белым мраморным полом, высокие, как в соборе, потолки, стены, отделанные резной тиковой древесиной. Разноцветные блики, отбрасываемые хрустальной люстрой, будто искры вспыхивали в темно-фиолетовых глубинах глаз девушки.
      Джонас был полностью во власти ее чар и так бы и стоял неподвижно, как заколдованный, не появись в дверях экономка миссис Хаммонд, в изумлении воззрившаяся на, Рэйчел.
      Джонас взмахом руки указал на свою насквозь промокшую гостью:
      – Как видите, этой молодой леди необходимо принять ванну. Пожалуйста, займитесь этим.
      Губы экономки сжались и побелели:
      – Джонас Уилкс...
      Но Джонас уже устремился к выходу. Пробежав по крыльцу, он шагнул наружу, в бушующий ливень.
      Широко раскинув руки, Джонас Уилкс с хохотом подставил лицо дождю.

ГЛАВА 3