В его глазах – но не на губах – появилась долгожданная улыбка.
– Хотя должен признать, что иногда мне достаточно трудно сдерживать себя. Например, сейчас я бы отдал что угодно, лишь бы остаться с тобой наедине.
Смысл его слов не оставлял сомнений, и Рэйчел чувствовала ту же потребность, что и он. Но месяц был вполне терпимым отрезком времени, и ей не хотелось ни о чем сожалеть, если после этого интервала окажется, что Гриффину нужна Афина, а не она.
– Вы очень прямолинейный человек, Гриффин Флетчер,– произнесла она, в полной мере осознавая, насколько ее взгляд и тело притягивают его. – Но вам все же придется подождать.
Его темные глаза жгли, словно угли, когда он откровенно перевел взгляд на ее грудь и потом снова посмотрел ей в лицо.
– Я уже из вторых уст слышу этот совет, – проворчал он. – А я имею отвратительную привычку – не следовать советам других людей.
Рэйчел чувствовала, как ее щеки медленно становятся пунцовыми; она словно внезапно оказалась совершенно обнаженной перед ним и абсолютно беззащитной – на виду у всех этих людей. К ее глубокому стыду, это ощущение было не таким уж неприятным, и когда Гриффин схватил ее за руку и потащил вон из комнаты в тускло освещенный коридор, она не сопротивлялась. Он склонился и впился губами в ее губы, будто стремясь вобрать в себя, поглотить ее целиком – со всеми ее благими намерениями. Рэйчел задрожала от болезненного безрассудного желания.
Вокруг была теплая, безветренная ночь, ясная от света миллионов звезд. Гриффин вывел Рэйчел из дома, и они пошли вдоль стены, противоположной цветнику, в сторону небольшого яблоневого сада. В сиянии луны и звезд красота яблоневых соцветий казалась особенно трепетной и хрупкой. Скоро, когда наступят теплые летние дни, эти цветы увянут, но сейчас они казались сотканными из розового шелка и облитыми серебром.
В середине этого волшебного сада Гриффин снова поцеловал ее. И в этом поцелуе было столько страсти, столько требовательной, неутоленной жажды, что Рэйчел не смогла сопротивляться. Она чуть не задохнулась от наслаждения, когда его руки принялись ласкать ее едва прикрытую грудь, и соски, ставшие от его прикосновений твердыми и пульсирующими, явственно выступили под тонким абрикосовым батистом платья.
С тихим стоном он прижал ее к грубой коре кривого, покрытого наростами дерева, листва которого тихонько шелестела на ветру, и окинул ее откровенно раздевающим взглядом. Потом его руки медленно двинулись к дерзкому вырезу платья. Она почувствовала, как на нее накатывает волна бешеного, безрассудного восторга, когда он слегка потянул вниз платье и надетую под ним рубашку и обнажил ее грудь. Он наклонил голову, коснулся твердого, выступающего соска самым кончиком языка, и Рэйчел застонала.
– Пожалуйста,– прошептала она.
Но сладостная, безжалостная пытка продолжалась до тех пор, пока не стала почти невыносимой, пока все внутри нее не слилось воедино в бессловесной мольбе о том, чтобы он крепко, всем телом прижался к ней. Но Гриффин по-прежнему только покусывал крошечный бугорок.
Рэйчел охватило безумное нетерпение, она шептала его имя, извиваясь от наслаждения.
– Скажи это, – попросил он, щекоча пульсирующий сосок упругим кончиком языка.
– О-о,– простонала она, терзаемая желанием.
– Скажи же, – повторил он.
– Целуй же, – сдаваясь, прошептала она в сладостном томлении.
Теперь он всем ртом впился в ее грудь, всасывая ее женственную сущность в один истерзанный сосок. Рэйчел раздвинула ноги, и рука его, подняв юбки, начала ласкать ее обтянутые шелком бедра. Его пальцы двинулись вверх, дразня и безжалостно возбуждая ее.
Внезапно он оторвался от ее груди и выпрямился во весь рост, властный и неподвижный.
– Разденься,– приказал он.
Мгновение Рэйчел колебалась, почти ненавидя его за то, как он может управлять ею, подавлять ее решимость, заставлять молить о прикосновении его рук и огненных ласках языка. Она повернулась к нему спиной:
– Я не могу справиться с этими пуговицами. Движения пальцев Гриффина были неловкими, но он быстро расстегнул пуговицы. Он не сделал ни малейшей попытки стянуть платье у нее с плеч или повернуть ее к себе лицом.
Испытывая какое-то бесстыдное раздражение, Рэйчел повернулась к нему и стала ждать. Но он по-прежнему и не думал снимать с нее платье. Его глаза, весь его вид требовал, чтобы Рэйчел сама сделала это, сама обнажила себя перед его взглядом. И она подчинилась. Платье скользнуло, опустившись на мягкую землю у ее ног, будто абрикосовое облачко. Дрожащими руками, вслед за платьем она сбросила сползшую с плеч рубашку и панталоны.
«Я ненавижу тебя за то, что ты способен заставить меня сделать это, Гриффин Флетчер,– подумала она, чувствуя, как ее тело предательски дрожит под его взглядом.– Но самое странное, что я люблю тебя за это же».
Она приблизилась к нему, гордая нимфа, облаченная в покрывало лунного света, и быстрым смелым движением расстегнула на нем брюки. Его отвердевшая плоть, его хриплый, первобытный крик дали ей понять, что теперь властвует она. Она повелевает. Рэйчел медленно опустилась на колени и начала возбуждать его столь же методично и изощренно, как прежде делал это он. Но за его спиной не было дерева, и он удерживался от падения, упершись в землю широко расставленными ногами. Его дыхание было хриплым, шумным и прерывалось тихими экстатическими вскриками.
Голова Рэйчел кружилась от желания, от торжества.
– Скажи это,– велела она.
Он застонал, наслаждаясь своим сопротивлением.
– Скажи это, Гриффин.
Он почти выкрикнул требуемое слово.
Это был вопрос чести. Рэйчел продолжала до тех пор, пока он не испустил крик и не застыл в бурном освобождении.
– Ведьма,– прошептал он, опускаясь на колени и прижимая ее руками к мягкой земле.
Магическая власть опять перешла к нему. Закрыв глаза, Рэйчел отдалась его пламенному, нежному возмездию. Страсть то возносила ее к звездам, к самым границам экстаза, то со всей силы бросала обратно на землю – и это повторялось снова и снова. Когда, наконец, неровными, судорожными волнами освобождение пришло и к ней, Рэйчел вскрикнула.
Потом они долго лежали неподвижно, без сил и без слов.
– Нам пора вернуться в дом, – прошептала Рэйчел, как только обрела способность говорить.
Но Гриффин покачал головой, встал на колени и приподнял Рэйчел, помогая ей сесть. Его губы жадно прильнули к ее груди, и пока он целовал ее, Рэйчел поддерживала его, запустив пальцы в его темные спутанные волосы.
Джонас был рад относительному уединению, которое обеспечивала гостиная дома О'Рили. Он раздраженно метался перед камином, под портретом Афины. Она стояла возле закрытых дверей, скрестив руки на груди обворожительного туалета из синего шелка, и неприязненно наблюдала за Джонасом.
– Я ведь предупреждала тебя, что положение серьезное, Джонас,– произнесла Афина. В ее дрожащем голосе слышались злость и оскорбленное достоинство.
Джонас резко остановился и обрушил всю свою беспредельную злость на Афину.
– Только не Рэйчел,– угрожающе прорычал он. Но Афина сохраняла невозмутимость.
– Возможно, с тобой она и не стала бы. Но я могу тебя заверить, что они сейчас не прогуливаются под луной, обсуждая меблировку гостиной!
Джонасу хотелось умереть. В его воображении проносились чередой ужасающие картины, вызывая в нем отвращение, углубляя его всепоглощающую ярость. Рэйчел с Гриффином. Представить это было невыносимо. Он пойдет на все, но не допустит этого.
– Если ты делаешь наибольшие успехи в лежачем положении, Афина,– тихим, убийственно-оскорбительным тоном сказал он,– это не значит, что Рэйчел такая же.
Афина пожала плечами, и это движение до смешного противоречило яростному блеску в ее синих глазах.
– Думай что хочешь, Джонас. Но я больше не намерена обманывать себя – надо что-то делать, и быстро.
– Например? – огрызнулся Джонас. Афина подняла золотистую бровь:
– Например? Мы устроим так, что Гриффину придется сделать одно совершенно невыносимое для него открытие – что же еще?
Джонас со всех сторон обдумал эту идею. Как оказалось, ярость в нем еще не окончательно вытеснила разум.
– Нет, – бесстрастно сказал он.
– Почему нет? Ты можешь дождаться, пока она заснет, а потом мы сделаем так, чтобы Гриффин обнаружил тебя рядом с ней...
– Меня от тебя мутит, Афина,– Джонасу и вправду стало тошно.
В ярко-синих глазах сверкнула глубокая обида.
– Как ты, оказывается, благороден, Джонас. Разве ты не помнишь, что в первом подобном случае он едва не сошел с ума?
– На этот раз дело может кончиться еще хуже. Афина, я знаю, что тебе наплевать, но он просто убьет меня на месте. Возможно, ты никогда не видела Гриффина в состоянии сумасшествия, но, могу тебя заверить, это не то зрелище, от которого испытываешь прилив храбрости!
– Ты боишься его!
– Да, черт побери, ты права: я его боюсь!
– Значит, ты хочешь Рэйчел не так сильно, как утверждаешь.
– Я хочу Рэйчел,– сдавленно, грозно прошипел Джонас.– Я люблю Рэйчел. И даже если каким-то чудом выживу после исполнения твоего плана, она плюнет мне в лицо!
Теперь Афина стала ходить взад-вперед.
– И все равно мы должны что-то делать, Джонас. Если он женится на ней, мы оба окажемся на бобах.
Джонас заметил на соседнем столике графин виски и плеснул немного себе в стакан. Он проглотил чудесный напиток, отчаянно надеясь на его успокоительное воздействие.
– Он не женится на ней,– произнес он.– Он не получит ее.
Афина смерила его скептическим взглядом. Ее прекрасные черты как будто слегка утратили четкость, платье напоминало движущийся кусочек неба.
– А если это уже случилось, Джонас? Если она уже отдалась Гриффину, это имеет для тебя значение?
– Нет, – сказал Джонас. Но боль, вызванная мыслью об этом, была зверски невыносимой.
Внезапно Афина оказалась рядом с ним, и он снова со всей ясностью увидел ее черты.
– Есть еще один выход, Джонас,– сдавленным шепотом произнесла она.– Мы могли бы утешить друг друга.
Смех, вырвавшийся из горла Джонаса прозвучал болезненно, прерывисто.
– Утешить? – с издевкой повторил он.
Руки Афины, теплые и возбуждающие, коснулись лацканов его пиджака; даже сквозь ткань рубашки он чувствовал исходящий от них жар. Но больше ничего не почувствовал – казалось, он был связан неким своеобразным, безумным обетом верности. Он понял это еще с Фон Найтхорс, и в его планы не входило проверять себя вторично.
– Прежде тебе было хорошо со мной,– напомнила Афина.
Джонас освободился от ее рук и снова наполнил стакан.
– Знаешь что, Афина? Ты мне отвратительна. Весь вечер ты рассказывала мне, как сильно хочешь вновь быть с Гриффином, начать все сначала и так далее, и тому подобное. А сейчас предлагаешь себя мне, словно обычная шлюха со Скид-роуд!
Подаренное французом кольцо сверкнуло на свету. Афина занесла руку, собираясь дать Джонасу пощечину. Но он яростно сжал ее кисть и стал выкручивать, притворяясь, будто разглядывает узор из алмазов и рубинов на кольце.
– Ты ведь играла в эту игру и во Франции, не правда ли, Афина? – осведомился он. – Что ж, я снимаю шляпу перед этим господином Бордо, у которого хватило сил послать тебя подальше!
Округлая, соблазнительная грудь Афины, стесненная тонкой тканью платья, поднималась и опускалась. Джонас ужесточил хватку и с мрачным удовлетворением наблюдал, как женщина откинула назад голову и часто, прерывисто задышала. Она не изменилась. Ее чудовищную страсть разжигали грубые прикосновения Джонаса, а не благовоспитанное ухаживание Гриффина. Джонас серьезно сомневался, спал ли вообще Гриффин хоть раз с этой женщиной.
По-прежнему не ощущая никакого желания, Джонас запустил руку под платье, обхватил пухлую грудь и сдавил ее. Двигая большим пальцем, он довел сосок до полного отвердения. Не открывая глаз, Афина тихо вскрикнула. Было интересно, хотя и не удивительно, что она даже не пыталась сопротивляться. Она просто произнесла имя Джонаса, придав ему интонацию мольбы.
Все еще не чувствуя ответного желания, Джонас разорвал на ней платье, открывая ее грудь взору любого, кто мог в это время случайно войти в гостиную. Он знал, что вероятность этого только подтолкнет Афину к еще более вызывающему поведению.
Она открыла глаза, увидела презрение на его лице и улыбнулась.
– Ты всегда можешь представить, будто я – Рэйчел,– сказала она. Затем протянула руку к его ширинке и стала медленно массировать его.
Но Джонаса возбудили не столько ее действия, сколько ее слова. Рэйчел.
Испытывая одновременно ярость и облегчение, он почувствовал, как его мужская природа заявляет о себе, требуя удовлетворения. Он дал этой игре зайти слишком далеко: теперь было поздно поворачивать назад. Он опустился в стоявшее перед камином кресло с полукруглой спинкой и стал ждать. Афина встала перед ним на колени и занялась тем, что у нее всегда получалось лучше всего.
ГЛАВА 28
На следующее утро Рэйчел проснулась поздно и увидела, что комната до краев наполнена ослепительным солнечным светом, а в ногах ее кровати, словно привидение, стоит Афина и с бешенством смотрит ей в лицо.
– Кухарка и мама приготовили для тебя ванну, – холодно объявила она. Ее волосы, словно серебряное пламя, сверкали на ярком солнце.
Рэйчел потянулась, и это доставило ей огромное удовольствие.
– Спасибо,– спокойно сказала она.– Ванна – это великолепно.
Синие глаза Афины метнулись в сторону лавины абрикосового батиста, сброшенного прошлой ночью. Платье было перекинуто через спинку ближайшего стула и самим своим видом говорило слишком о многом. Оно было сильно помято, если вообще не испорчено окончательно, и к его складкам прилипли листья и увядшие потемневшие лепестки цветов яблони.
Подбородок Афины едва заметно дрогнул, а пальцы, сжимавшие спинку кровати Рэйчел, побелели.
– Вы с Гриффином – как вы вчера вечером смогли пробраться в дом, не попавшись никому на глаза?
Рэйчел села на постели и слегка зевнула. Смеясь, они прокрались вверх по лестнице, ведущей из кухни, но Рэйчел вовсе не собиралась доверять свои секреты Афине. Это было частью прошедшего вечера, частью волшебства, и потому ее личным делом.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – солгала она. Выражение потемневших синих глаз стало жестким, требовательным.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Ты можешь дурачить маму с папой, но у меня нет никаких иллюзий насчет твоей безупречной деревенской нравственности. Запомни это, Рэйчел Маккиннон.
Рэйчел чуть покраснела, но не почувствовала стыда. Возможно, заниматься любовью с Гриффином было неблагоразумно, но в этом не было ничего дурного. В этом просто не могло быть ничего дурного.
– Мне очень жаль, что вы не одобряете меня, Афина,– Сказала она, откидывая легкое покрывало и грациозно спрыгивая с кровати.– Но сейчас, если вы не возражаете, я хотела бы подготовиться к принятию ванны.
Афина тихо, презрительно хмыкнула:
– Дура. Гриффин использует тебя – ты для него просто забава.
Чувство необъяснимого страха, которое преследовало Рэйчел два дня, вновь вернулось, но оно не было связано ни с Гриффином, ни с тем, что говорила Афина. Однако оно вызвало у Рэйчел тупую, ноющую боль в самом низу затылка. Доставая свежее белье и простую хлопковую блузку и юбку, Рэйчел не обращала внимания на Афину, надеясь, что та уйдет сама.
Но пока она ходила по комнате, Афина следовала за ней, словно готовясь в удобный момент нанести удар. Однако Рэйчел не ощущала страха; наоборот, она подсознательно питала надежду, что эта избалованная надоедливая женщина решится на какой-нибудь угрожающий жест. Приятно было бы подраться с ней, пусть даже самым неподобающим для леди образом.
– Ты думаешь, что он любит тебя? – яростно продолжала Афина. – Думаешь, он собирается жениться на тебе. И вчера ночью, судя по состоянию твоего платья, ты, вероятно, каталась с ним по земле, как какая-нибудь... какая-нибудь потаскушка.
Сжимая в руке щетку для волос, Рэйчел остановилась и с убийственным спокойствием взглянула в лицо Афине.
– Я знаю, что он собирается жениться на мне,– спокойно сказала она.– Он сделал мне предложение.
На лице Афины отразилось смятение, но она быстро взяла себя в руки. Ее прекрасные плечи, открытые платьем из белого шитья, без бретелек и рукавов, напряглись.
– Понятно. А он говорил тебе, Рэйчел, как хвастался тем, что овладел тобой? Он рассказал Джонасу.
Последовало тяжелое молчание, головная боль Рэйчел заметно усилилась.
– Это ложь.
– Хочешь верь, хочешь нет, Рэйчел. Спроси Джонаса.
Рэйчел почувствовала головокружение и тошноту. Она пыталась говорить, оспаривать сказанное Афиной, и не могла.
Афина покраснела от злобного торжества:
– Он хвастался Джонасу, что, когда взял тебя, ты была девственницей.
Рэйчел повернулась и, в поисках опоры, ухватилась за край бюро. В памяти у нее звучал голос Гриффина, она вновь слышала все те ужасные вещи, которые он говорил Филду в день, когда они спустились вниз по склону горы. В тот день, когда она покинула Провиденс, когда Гриффин почти собственноручно отправил ее на пароход.
Я не знал, что она девственница... И мне это удалось...
Она беззвучно помотала головой, но это было совершенно бессмысленно. Правда, уродливая и постыдная, оставалась – Гриффин рассказал Джонасу о той ночи в поселке лесорубов, наверняка рассказал. Иначе откуда Джонас мог получить такие интимные подробности происшедшего?
Лихорадочно ища утешения, Рэйчел сжала в руке прекрасный жемчуг, подаренный Гриффином, и лежащий рядом золотой браслет.
Но Афина стояла тут же и заметила ее движение. Она замечала все и засмеялась тихим злорадным смехом:
– Он дарил тебе подарки? О, Рэйчел, неужели ты думаешь, будто это что-то значило? Ты, наивная глупышка, разве ты не знаешь, что мужчины делают девушкам подобные подарки в награду за оказанные услуги? Это гораздо цивилизованнее, чем просто оставлять деньги после того, как все закончено.
Горячая тошнота сдавила горло Рэйчел, и она закрыла глаза, пытаясь унять боль, пронизывающую каждую частичку ее существа.
Почувствовав свое преимущество, Афина язвительно продолжала:
– Ты ведь не могла поверить, что такой мужчина, как Гриффин, станет всерьез связываться с такой, как ты? Святые небеса! Гриффин – богатый, образованный человек – зачем ему какая-то дочь лесоруба?
Колени Рэйчел дрожали, грозя подогнуться, но она собрала последние силы и устояла на ногах.
– Уйди отсюда, Афина.
Афина легким шагом пересекла комнату, пропев притворно-беззаботным голосом самодовольное «прощай». Как только дверь за ней закрылась, Рэйчел ощупью добралась до кровати и повалилась на нее ничком, слишком потрясенная, чтобы плакать. Она долго лежала неподвижно; все внутри у нее разрывалось от беззвучных криков, которые один за другим раздавались во тьме, окутавшей ее сознание. Как она могла быть настолько глупой, чтобы поверить в любовные объяснения Гриффина, настолько распущенной, чтобы отдаться ему так, как это сделала?
И все это в обмен на несколько обещаний, нитку жемчуга и браслет!
Рэйчел резко поднялась и села, переполненная неудержимым желанием поскорее покинуть этот дом, а вместе с ним свои разбитые мечты. И заодно Гриффина Флетчера с его хвастовством. Если удастся, она навсегда уедет из округа Вашингтон. У нее есть деньги – она может взять их и начать все заново где-нибудь еще, как перед смертью умоляла ее сделать мать.
Ее мать. Рэйчел всем сердцем отвергала то, олицетворением чего являлась ее мать, то, чем, по мнению Гриффина Флетчера, была она сама. «Он считает меня шлюхой,– обессиленно подумала она.– И я не давала ему оснований думать по-другому».
Усилием воли Рэйчел взяла себя в руки. Внизу ее ждала ванна и, наверное, поздний завтрак. Если она не появится в ближайшее время, Джоанна или кухарка могут отправиться на ее поиски. Мысль о том, что кто-то может увидеть ее в таком состоянии, распростертую на постели, словно сломанная игрушка, была совершенно невыносимой, и Рэйчел, надев один из ярких халатов Афины, бодрым шагом спустилась по задней лестнице в кухню.
Было гораздо больше времени, чем она думала: почти два часа дня. Кухарки нигде не было видно, а Джоанна, скорее всего, находилась в саду, где в это время довольно прохладно. Рэйчел оторвала взгляд от часов на кухонном камине и решительно направилась в комнатку, отведенную для принятия ванн. Она сбросила халат и скользнула в почти остывшую, чуть теплую воду. Ванна уже не казалась ей верхом роскоши и комфорта. Как бы старательно она ни оттирала свою порозовевшую кожу, все равно чувствовала себя грязной.
Пока Рэйчел вытиралась, к ней пришло осознание жуткой, мистическим образом открывшейся перед ней истины. У нее будет ребенок.
Она пыталась спорить сама с собой. Еще слишком рано что-то утверждать, она не ощущала никаких признаков, и вообще, не могло же даже ей до такой степени не повезти. Но убежденность осталась – сейчас, когда Рэйчел собралась навсегда исчезнуть из жизни Гриффина Флетчера, внутри у нее росло его дитя.
Терзаемая подозрениями, она надела на чистое тело халат и отправилась обратно в комнату, которую занимала все это время. Там она стала медленно, тщательно одеваться, но в голове у нее царил полнейший хаос. Рэйчел плакала от жалости к себе, к ребенку, зачатому в лесном поселке.
Где сейчас Гриффин! Удастся ли ей ускользнуть из дома, не столкнувшись с ним? «Хоть бы удалось!» – с мольбой подумала она.
Но Джоанна – Джоанна была так бесконечно добра! Рэйчел не могла уйти, не попрощавшись с ней, но сама мысль о встрече с этой проницательной женщиной наводила на девушку ужас. Лгать Джоанне она была не в силах. В отчаянии Рэйчел отыскала перо и бумагу и наскоро нацарапала короткую прощальную записку со словами благодарности.
Спустя полчаса она оставила записку на столике в холле и вышла через переднюю дверь, не взяв с собой ничего, кроме вышитой бисером сумочки. В светлой, залитой солнцем гостевой комнате дома О'Рили остались еще недавно столь дорогие ей вещи – жемчуг, браслет и абрикосовое платье.
Ритмично постукивая каблучками по дорожке, гордо подняв голову, Рэйчел решительно зашагала к калитке.
Афина стояла на втором этаже, у окна, выходящего на улицу. Она пронаблюдала за тем, как Рэйчел скрылась за углом, и ее губы дрогнули в удивленной улыбке – это оказалось так легко! Кто бы мог подумать, что это окажется так легко?
Поколебавшись, она отошла от окна и по коридору направилась к раскрытой двери комнаты Рэйчел. Жемчуг, как и маленький дурацкий браслет, Афина обнаружила лежащими на столике. Афина сжала обе вещицы в руке, удивленная. До чего же будет забавно швырнуть эти сокровища обратно Гриффину и потом наблюдать, с каким видом он примет известие о том, что Рэйчел ушла!
Она усмехнулась. Джонас будет в восторге!
Афина замерла, услышав стук конских копыт и грохот экипажа, подкатившего к воротам. Она не сможет рассказать Джонасу о том, что сделала, вдруг поняла она,– если Рэйчел сядет на пароход и исчезнет навсегда, он придет в бешенство. А о том, какой могла оказаться его месть, Афина боялась и подумать.
Внизу входная дверь открылась и закрылась снова.
Молодая женщина услышала раскатистый смех отца и ответный хохот ничего не подозревающего Гриффина.
Афина снова улыбнулась. «У тебя нет причин для веселья, мой дорогой, – подумала она; украшения, брошенные Рэйчел, грели ее ладонь. – А вот твоя ярость будет ярким и памятным зрелищем».
Изобразив на лице легкое недоумение, Афина опустила браслет и жемчуг в карман юбки и помчалась вниз по лестнице. Запыхавшись, она вбежала в кабинет отца, где тот разбирал с Гриффином какой-то очередной нудный случай из практики.
– Рэйчел исчезла! – произнесла она, слегка заламывая руки, чтобы придать происшедшему оттенок трагедии.
Гриффин вскочил с кресла, точно пантера, готовая наброситься на беззащитную жертву и разодрать ее в клочья. Афина с удовлетворением отметила на его лице выражение беспредельного отчаяния.
– Что?! – хрипло вырвалось у него.
В этот момент в голове Афины зашевелились смутные сомнения насчет правильности выбранного ею момента. Возможно, разумнее было бы подождать несколько часов, чтобы Рэйчел уже наверняка не удалось разыскать.
– В-возможно, она просто уехала куда-нибудь с мама... Но вид у Гриффина был угрожающий: теперь его не введешь в заблуждение, не собьешь с толку. Не обращая внимания на присутствие ее отца, он схватил Афину за плечи и сильно встряхнул.
– Что ты сказала ей?– прорычал он. Афина смогла только покачать головой.
В течение несколько ужасных мгновений Гриффин неподвижно смотрел ей в лицо, потом отшвырнул в сторону и пулей вылетел из кабинета, даже не оглянувшись. Афина вздрогнула, услышав, как захлопнулась входная дверь.
Рэйчел была растеряна, и к тому же у нее болела голова. Казалось, что ее душа и разум, не вынеся страданий, каким-то образом отделились от тела. Где-то резко, тревожно звонили колокола, но она не знала, реальны ли эти звуки. Ничто не казалось реальным – ни трава под ногами, ни корова, пасшаяся в нескольких сотнях футов от нее, ни странная дымка, повисшая в воздухе.
Рэйчел остановилась, раздумывая, в каком направлении идти. Она не заметила, что оказалась в стороне от главной улицы, которая привела бы ее вниз по склону в центр Сиэтла. Там находился банк – Рэйчел нужно было попасть в банк, а потом в пароходную компанию.
Банк. Пароходная компания. Она повторяла в уме эти слова, словно молитву, способную спасти ее душу и направить на путь истинный. Через несколько минут она снова выбралась на дорогу. Мимо – в колясках, верхом, пешком – проносились люди. Некоторые из них устремлялись вниз по склону, как Рэйчел, другие поднимались вверх. Ей показалось странным, что оба потока двигались исключительно целеустремленно.
К хору колоколов присоединялись все новые, заглушая друг друга, их нарастающий гул разносил июньский ветер.
Рэйчел продолжала идти.
Воздух стал горячим, пропитывающий его запах щипал глаза и ноздри. Мужчина с хнычущим ребенком на руках толкнул девушку, чуть не сбив с ног.
«Пожар»,– смутно догадалась она.
Но нет. Все это было продолжением утреннего кошмара. Вскинув подбородок, Рэйчел шла дальше.
Перемахнув через ограду дома О'Рили, Гриффин увидел клубы черного дыма, поднимающиеся в безмятежную голубизну неба, и выругался.
Рядом с ним возник Джон с медицинским саквояжем в руке, не спускающий глаз с черного облака, накрывшего центр Сиэтла.
– Пошли, Гриффин,– сказал он.– Мы там понадобимся.
Гриффина не волновало, что он мог кому-то понадобиться: в первый раз за всю его практику ему было наплевать на свой врачебный долг и талант. Пока он не найдет Рэйчел, остальное может подождать. Не обращая внимания на Джона, он пустился бегом. Под звенящую в ушах отдаленную какофонию пожарных колоколов он вбежал в конюшню, набросил уздечку на первую попавшуюся лошадь и вскочил ей на спину.
– Гриффин! – загремел старик, увидев, что его друг пустил жеребца галопом.– Гриффин, стой!
Увидев перед собой забор, огораживающий двор конюшни, Гриффин пришпорил коня и вздохнул с облегчением, когда тот взял препятствие и поскакал по сухой, утоптанной дороге.
Гриффин не знал, как выбрался из мечущейся толпы, перегородившей дорогу, которая вела к деловому району города; он знал только, что не видел Рэйчел ни среди тех, кто взбирался вверх по склону, ни среди тех, кто ковылял вниз. Через несколько минут после того, как он покинул дом О'Рили, он был в центре.
«Понтиус Билдинг», двухэтажное деревянное здание, находилось в самом центре бедствия. Над его крышей с ревом вздымалось пламя, алеющее на фоне голубого неба.
Улицы были запружены людьми: одних захватило жуткое зрелище, другие плакали или стояли на месте, окаменев от страха. В одном квартале несколько мужчин и подростков тянули на себе повозку, в другом – паровой пожарный насос. Но огонь полыхал, будто насмехаясь над ничтожными водяными струями, которые вырывались из шлангов.
Рэйчел, молил судьбу Гриффин, безуспешно шаря глазами по лицам в толпе.
Несколько человек отдирали вагонку, которой были обшиты стены «Понтиус Билдинг» со стороны улицы, открывая бушующее внутри цокольного этажа адское пламя. Гриффин соскочил со спины жеребца и оставил его.
Огонь распространялся, двигаясь в сторону винного магазина. Толпа резко подалась назад, и вслед за стенами стали взлетать в воздух бочки, наполненные виски. Загремели взрывы, и алкоголь, подобно бурлящим озерам из серы, разлился, отчего вспыхнули два ближайших салуна.
Было жарко – невыносимо жарко, и Гриффин почувствовал, как пот льется по его лицу, собирается на груди, бисеринками выступает на шее. Кашляя, он начал продираться сквозь толпу, вглядываясь в каждое лицо. И тут он увидел ее. Спотыкаясь, она шла вниз по деревянному тротуару в нескольких десятках метров от Гриффина, и у нее был такой вид, словно она вообще не замечала пожара.
Гриффин выкрикнул ее имя, стараясь перекрыть голосом колокольный перезвон, панические визги, угрожающий рев огня. Толпа шарахнулась в сторону, и девушка исчезла.
Задыхаясь от дыма, который с каждой минутой становился все плотнее, и от немыслимой жары Гриффин протискивался сквозь людскую массу. «Умоляю», – прошептал он, поднимая глаза к грохочущим, затянутым дымкой небесам. И его молитва была услышана. Он нашел Рэйчел, забившуюся в какой-то закоулок; она прижимала к груди сумочку и пустыми глазами смотрела в пространство. Он схватил ее за плечи, встряхнул:
– Рэйчел!
Она медленно подняла на него взгляд, и от выражения ее лица у него кровь застала в жилах. Похоже было, что она не узнает его. В приступе безумия он снова встряхнул ее, снова произнес ее имя.
Но фиалковые глаза были бессмысленными, погасшими.
– Они закрыли банк,– вдруг произнесла она. Гриффин крепко прижал ее к себе. Слезы, смешиваясь с потом, текли по его лицу.
