Мисс Каннингем была явно недовольна просьбой Рэйчел принести ей в комнату горячей воды и ванну, но, тем не менее, смирилась, предупредив свою жилицу, что подобные услуги оказываются за дополнительную плату и не чаще раза в неделю.
      Едва, после того как пожилая дама ушла и дверь за ней была заперта, Рэйчел погрузила в воду свое измученное тело, ей поневоле вспомнилась другая ванна в другом, куда более роскошном доме. Как напугал ее Гриффин в тот день, будто черная грозовая туча возникший в дверях и приказавший ей одеваться!
      С болью в сердце она глянула в сторону тяжелой двери своей каморки. Если бы только он появился сейчас в дверях и сказал, что все это чудовищная ошибка, что той ночью в поселке лесорубов он доставил ей это безграничное наслаждение потому, что любит ее!
      Рэйчел резко выпрямилась, сидя в горячей воде, и шепотом обругала себя дурой.
      Потом, подогреваемая презрением к себе, она с яростью терла свое тело до тех пор, пока оно не порозовело и не стало поскрипывать. Волосы, подобранные и заколотые на макушке шпильками и гребенками, которые Рэйчел захватила из туалетного столика матери перед самым отъездом, она помоет вечером. Сейчас сушить их полотенцем было некогда.
      Она быстро встала и потянулась за жестким белым полотенцем, которое с такой неохотой предоставила ей мисс Каннингем. Первым делом, решила Рэйчел, она положит деньги в банк, оставив при себе немного на покупку обуви; возможно, она даже раскошелится на туфли из лайковой кожи, с блестящими лакированными носками. И конечно, расплатится с мисс Каннингем.
      Только когда она начала рыться в своей одежде, подыскивая что-нибудь, в чем прилично наниматься на работу, девушка вдруг вспомнила о чемоданах, оставленных в доме Гриффина Флетчера. Он обещал отослать их на пароход – но выполнил ли он свое обещание? Сомнения Рэйчел, однако, растаяли в одно мгновенье. Во всем, кроме своих любовных похождений, он был человеком слова. Она справится о багаже в бараке возле пристани, где продавали билеты на пароходы и хранили багаж.
      Надеясь, что ее драгоценные вещи не потерялись, Рэйчел надела чистое белье, простую темно-синюю юбку из шуршащего атласа и строгую блузку из небесно-голубого шелка. Она заплела волосы и уложила косу вокруг головы аккуратной короной. Затем, в последний раз оглядев себя перед зеркалом, выпрошенным у мисс Каннингем, девушка покинула комнату.
      Когда она вошла, капитан Фразьер сидел за обеденным столом, читая помятый экземпляр «Сиэтл Таймс». Капитан улыбнулся ей, и от Рэйчел не укрылось выражение вежливого интереса в его глазах.
      – Доброе утро, мисс Маккиннон,– сказал он. Ободренная, как всегда, надеждами, которые дарил ей каждый новый день, Рэйчел сделала легкий реверанс и улыбнулась. Она много раз репетировала эту комбинацию наедине сама с собой, но ей никогда еще не представлялось возможности проделать ее в чьем-либо присутствии.
      Капитан Фразьер выглядел очарованным.
      – Только не говорите мне, что намерены опуститься до мира простых тружеников, Рэйчел.
      Сделав вид, будто не заметила, что он позволил себе вольность, назвав ее по имени, Рэйчел подсела к столу и ожидавшей ее яичнице с поджаренными тостами.
      – Я должна работать, капитан Фразьер, – беспечно ответила она. – У меня нет выбора.
      – Чепуха! – возразил он, и в глазах его заплясала улыбка.– Вам нужен муж. Богатый муж.
      Рэйчел вдруг опять охватило ощущение бесконечного одиночества, терзавшее ее всю эту бесконечную ночь. Ей совершенно расхотелось есть, и она вскочила со стула, не притронувшись к завтраку, схватила сумочку и шляпку и заторопилась к двери.
      Но сильная загорелая рука капитана Фразьера остановила ее:
      – Рэйчел, простите меня. Я не хотел вас расстраивать.
      Ее голос дрожал, хотя она и пыталась говорить спокойно. Она заставила себя взглянуть в синие, как море, глаза капитана.
      – Вы не расстроили меня...
      – Глупости. Я действительно расстроил вас этим бестактным замечанием насчет того, что вам нужен муж. Это была непростительная грубость с моей стороны, и я прошу меня извинить.
      Рэйчел вскинула голову и выдавила из себя слабую улыбку:
      – Вы просто хотите взять на себя вину за мои дурные манеры. Мне не следовало так выскакивать из-за стола: это было глупо. А теперь простите, мне сегодня предстоит много дел.
      Капитан предложил Рэйчел руку:
      – Тогда позвольте мне...
      Рэйчел вопросительно подняла бровь и чуть подалась назад.
      – Позволить вам что? – насторожилась она. Капитан оглушительно расхохотался:
      – Рэйчел, Рэйчел! Я только было решил, что вы, должно быть, получили образование в какой-нибудь престижной школе на Востоке и вдруг вы задаете мне подобный вопрос!
      Рэйчел взглянула на его покрывшееся морщинками от смеха лицо с подозрением:
      – Вы что, смеетесь надо мной? Дуглас Фразьер взял себя в руки:
      – Нет, моя дорогая, ни в коем случае. Но скажите мне: если вы на самом деле дочь лесоруба, как клятвенно заверила меня мисс Каннингем, почему у вас такая правильная речь?
      Оскорбленная в своей беспредельной гордости, Рэйчел вспыхнула:
      – Во-первых, капитан, нет ничего постыдного в том, что я – дочь лесоруба! Во-вторых, если я говорю правильно, так это оттого, что я хорошо умею читать!
      – Понятно, – серьезно проговорил капитан, но глаза его по-прежнему смеялись.– Я вел себя как зануда. Я еще раз прошу простить меня.
      Рэйчел уже стало стыдно за свою несдержанность.
      – Мне действительно пора идти...
      – Как и мне,– капитан Фразьер слегка поклонился.– Мой экипаж здесь, Рэйчел. Разрешите мне сопровождать вас в вашем путешествии в мир коммерции и развлечений.
      Рэйчел засмеялась и одновременно прикинула, уж не проверяет ли он, знает ли она такие сложные слова, как «коммерция».
      Не следовало соглашаться на эту поездку в экипаже капитана – это было неприлично. Но ее туфли так жали, даже сейчас, когда она просто стояла на месте! Рэйчел представила, как будет ковылять в них вниз по склону, и призадумалась.
      – Я с большим удовольствием проедусь в вашем экипаже, капитан,– с достоинством ответила она после паузы.
      Капитан довольно ухмыльнулся, в его голубых глазах сверкнули огоньки, и он галантно протянул руку Рэйчел.
      – Итак, в путь,– объявил он.
      – Это значит, что мы едем прямо сейчас? – уточнила Рэйчел, принимая предложенную руку.
      Его ухмылка переросла в добродушный смех.
      – Конечно,– подтвердил он.
      Утро выдалось ясное, и вишня в саду мисс Каннингем была, словно сиянием, окутана облаком розовых цветов. Вдали, как сапфир с проблесками золота и серебра, сверкали воды залива Эллиот.
      Экипаж капитана Фразьера, вероятно взятый напрокат, тоже выглядел великолепно. Он блестел на солнце и был запряжен четверкой угольно-черных лошадей.
      Настроение Рэйчел заметно улучшилось, когда прекрасный экипаж, подпрыгивая, покатил по неровным улицам Сиэтла к району порта, и девушка позволила себе отдаться приятным ощущениям, зная, что вечер принесет с собой менее радостные эмоции.
      В это утро шум города скорее веселил, чем смущал ее. В конце концов, она скоро купит себе новые туфли и, может быть, какую-нибудь книгу. Но первым делом, даже до того, как открыть счет в банке, ей нужно было выяснить, прибыли ли ее чемоданы.
      Они оказались на месте. Рэйчел испытала радостное облегчение, но одновременно в ней зашевелились остатки печали, преследовавшей ее всю ночь. Она отогнала от себя образ Гриффина Флетчера, несущего эти чемоданы на борт парохода, и улыбнулась капитану Фразьеру, предложившему, чтобы его кучер доставил объемистые чемоданы к дому мисс Каннингем.
      Она поблагодарила Фразьера. Осмелев, капитан взял ее руки в свои:
      – Теперь все в порядке?
      Рэйчел кивнула, с удовольствием думая о деньгах, лежащих в ее сумочке, о лайковых туфлях, которые скоро купит, о работе, которую обязательно найдет.
      – Хорошо, – учтиво сказал капитан. Затем он повернулся и зашагал прочь вдоль набережной.
      Рэйчел нашла туфли, о которых мечтала, в магазине на Фронт-стрит и с гордостью приобрела их. Когда она пошла в них по деревянному тротуару, ей показалось, будто ее ступни ласкают чьи-то нежные руки, и это наполнило девушку уверенностью, что предстоящий день принесет ей удачу.
      Рэйчел поместила большую часть своих денег в Коммерческий банк, сочтя ею название добрым знаком. Она улыбнулась, вспомнив свою резкую исповедь капитану Фразьеру в коридоре пансиона.
      Из банка Рэйчел отправилась в большой универсальный магазин, где купила роман, ароматное мыло и упаковку шпилек для волос. В последний момент она добавила к своим приобретениям писчую бумагу, перо и чернила. Возможно, через какое-то время она напишет Джонасу, должным образом поблагодарит его за то, что он проявил такую щедрость, подарив ей столько чудесной одежды, и извинится за свое исчезновение с пикника. Она напишет и Молли, решила девушка, потому что Молли, в каком-то смысле, была ей другом.
      Поиски работы, как выяснилось, были куда менее приятным занятием, чем хождение за покупками. По правде говоря, они оказались абсолютно безнадежными.
      В том самом банке, где ее встретили с распростертыми объятиями в качестве клиентки, она получила решительный отказ, так как не умела печатать на машинке. На фабрике по производству матрасов ее сочли слишком хрупкой, чтобы выполнять столь грубую работу. В захудалой чайной, где, как гласило объявление, требовалась официантка, владелец прямо заявил ей, что им требуется менее красивая девушка, которая не вызывала бы раздражения у посетительниц.
      К полудню Рэйчел пришла в полное отчаяние. Оказалось, что она не умела делать ничего стоящего, и хотя она была достаточно образованна, формально ее образование ограничивалось восемью годами школы. Она выучила буквы в одной школе, цифры – в другой, а когда в ее распоряжении, благодаря доброте директора школы, на время оказался ящик старых, пахнущих плесенью книжек, она научилась складывать отдельные буквы в слова. Зная значение некоторых слов, она догадалась и о смысле остальных.
      Но у нее не было никакой определенной профессии.
      Рэйчел стояла посреди тротуара, готовая расплакаться, когда ей вдруг пришло в голову, что с ее стороны было очень легкомысленным считать, будто она сразу же сможет найти себе работу.
      – Рэйчел?
      Она подняла голову и увидела улыбающееся участливое лицо капитана Фразьера.
      – Дуглас! – воскликнула девушка; обрадованная его появлением, она забыла, что капитан вовсе не давал ей разрешения называть его по имени.
      Фразьер взял ее под руку и, ловко лавируя в потоке прохожих, завел в уютный, чистенький ресторанчик.
      – Я испытал огромное облегчение, – весело сказал он, когда они сели за столик, накрытый пестрой скатертью.– Я боялся, что вы будете звать меня капитаном до конца моих дней. Но вы как будто хмуритесь – означает ли это, что вы не нашли работу?
      Рэйчел удрученно кивнула:
      – Кажется, я уже везде спрашивала. Им либо требуется, чтобы я умела печатать, либо чтобы я была сильнее и выше ростом. А в чайной на Мэрион-стрит им понадобилось, чтобы я была уродиной!
      Дуглас сочувственно усмехнулся и накрыл ее руки своей, останавливая нервные движения ее пальцев.
      – Какую работу вы хотели бы выполнять, Рэйчел? Подали кофе, и Рэйчел добавила в свою чашку изрядные порции сливок и сахара.
      – Любую.
      Лицо Дугласа выразило некоторое сомнение:
      – Вряд ли совсем любую... Щеки Рэйчел вспыхнули.
      – Ну,– ответила она.– Любую, в которой нет ничего дурного и которая бы мне подошла.
      И снова лазурные глаза капитана улыбнулись ей.
      – Многие занятия не подойдут вам, Рэйчел, просто потому, что для вас они слишком унизительны. Вы созданы, чтобы стать хозяйкой красивого дома и матерью детей достойного человека.
      На этот раз засмеялась Рэйчел. Но в своем воображении она увидела Джонаса Уилкса, расстилающего одеяло на пикнике и улыбающегося ей. Это воспоминание подействовало на нее отрезвляюще.
      – Я, как вы сказали сегодня утром, всего лишь дочь лесоруба.
      В его смеющихся глазах за внешней веселостью проглядывало нечто вполне серьезное.
      – Многие богатые мужчины были бы счастливы жениться на такой девушке, как вы, Рэйчел, и я могу представить вас некоторым из них.
      Что-то в этих словах насторожило ее.
      – Я не смогла бы выйти замуж за человека, которого не люблю,– запинаясь, выговорила она после долгого неловкого молчания.
      Подбородок Дугласа почти неуловимо напрягся.
      – Любовь, – сказал он, выговаривая это слово почти брезгливо, – это то, о чем пишут в глупых романах. Мы живем в суровом реальном мире, Рэйчел.
      Да, реальный мир суров. В своей жизни Рэйчел редко видела что-либо, кроме суровой реальности. Но любовь существовала и вне книжных страниц, и девушка убедилась в этом на собственном горьком опыте.
      Рэйчел вдруг вспомнила ту девушку в Орегоне, которая была соблазнена сыном лавочника и забеременела. Господи, неужели и у нее внутри сейчас растет дитя Гриффина Флетчера? Если это так, то реальная жизнь Рэйчел из «суровой» превратится в совершенно невыносимую, причем очень скоро. Ее-то соблазнитель не возьмет замуж, как ту удачливую толстушку из Орегона.
      – Рэйчел? – голос Дугласа резко вернул ее к реальности. – Вы так побледнели – о чем вы думаете?
      А Рэйчел охватила паника, и ей пришлось сделать усилие, чтобы сдержать слезы.
      – Все в порядке, Дуглас. Я просто немного растеряна, вот и все. «И, возможно, немного беременна».
      Он протянул руку и осторожно дотронулся до ее лица.
      – Если это так важно для вас, я поговорю кое с кем из моих друзей. У меня есть несколько знакомых торговцев.
      Надежда, зародившаяся было в сердце Рэйчел, тут же сменилась смущением.
      – Это неудобно, – огорченно сказала она.
      – Неудобно? Когда друг помогает другу? Что же в этом неудобного?
      – Я буду обязана вам, – пояснила Рэйчел. Дуглас рассмеялся:
      – Да, моя дорогая, будете. И это дает мне право настаивать на том, чтобы вы разрешили мне пригласить вас поужинать и повести в Оперный театр.
      Рэйчел широко распахнула глаза:
      – В Оперный театр? И что мы будем смотреть? Дуглас оглядел ее с легкой усмешкой:
      – Кто знает, что можно посмотреть в этом городе? Возможно, дрессированного медведя или лесоруба, исполняющего соло на пиле.
      После секундной паузы Рэйчел поняла, что капитан дразнит ее, и засмеялась.
      – Уверяю вас, сэр,– лукаво произнесла она,– что Сиэтл видел и куда более странные представления.
      В картинном приветствии Дуглас поднял свою чашку с кофе.
      – Я нисколько не сомневаюсь в этом, моя дорогая,– согласился он и, подозвав официанта, заказал обед.
      Сразу же после обеда они отправились в один из магазинов. Рэйчел была представлена хозяину – знакомому Дугласа – и осталась рассматривать ленты и рулоны разноцветных тканей, а мужчины удалились в заднюю комнату.
      Через пять минут Рэйчел получила работу. Она была принята продавщицей в галантерейный отдел и должна была торговать нитками, пуговицами и другими швейными принадлежностями.
      Ей следовало бы больше радоваться этому, но девушка подозревала, что Дуглас каким-то образом заставил ее нанимателя взять ее на работу. Это вызвало у Рэйчел неприятное ощущение, но она не могла позволить себе отказаться от вакансии и с благодарностью согласилась.
      Мистер Тернбулл, человек с вялым, безвольным подбородком и пробором, точно посередине разделяющим редкие каштановые волосы, велел ей явиться на работу на следующее утро к восьми часам.
      Вернувшись в дом мисс Каннингем, в умиротворяющей тишине своей комнаты, Рэйчел подавила свои опасения и достала бумагу и перо. «Дорогая Молли,– начала она своим закругленным мелким почерком. – Сегодня я нашла работу...»
      К тому моменту, когда она подписалась и сунула письмо в голубой конверт, оно было достаточно пухлым. Рэйчел никогда раньше не писала писем, и мысль о том, что придется расстаться с ним, огорчало ее.
      Однако надеясь, что, в конце концов, когда-нибудь получит ответ, она адресовала письмо просто: «Миссис Молли Брэйди, Провиденс, Вашингтон» и положила его в сумочку. Сегодня вечером, по дороге на Скид Роуд, она зайдет в офис пароходной компании и попросит, чтобы письмо было отправлено следующим рейсом «Стэйтхуда».
      Уже на полпути с холма Рэйчел вспомнила о своем обещании поужинать с капитаном и посмотреть представление в театре. Почти минуту она простояла в молчаливом раздумье, глядя то вверх на дом мисс Каннингем, то вниз на гавань.
      В конце концов Рэйчел выбрала гавань и Скид Роуд. Пока она не разберется в загадочном и внезапном исчезновении отца, ей не будет покоя. Дуглас обязательно поймет ее, когда она ему все объяснит.
      «Стэйтхуд» находился в порту, его бортовые огни бросали золотистые отблески на почерневшую в сумерках воду залива, огромные гребные лопасти были неподвижны. Капитана – седого пожилого мужчину с озорными, как у ее отца, глазами – Рэйчел обнаружила в сарайчике на берегу. Он был в расстегнутом кителе, а его шляпа, от долгой носки утратившая форму, покоилась на заваленном бумагами столе.
      Рэйчел отдала капитану письмо, заплатила за его отправку и собралась уходить. Ей еще предстояла рискованная экспедиция на Скид Роуд, а уже начало темнеть.
      Спохватившись, она остановилась в дверях.
      – Капитан,– застенчиво спросила она,– скажите, вы знаете фамилии всех ваших пассажиров?
      Пожилой моряк улыбнулся:
      – Не всех, иначе я знал бы и вашу. Ведь я точно помню, что вчера вы были у нас на борту.
      Ободренная его дружелюбием, Рэйчел описала Эзру Маккиннона и спросила, не помнит ли он такого пассажира.
      К ее разочарованию,– хотя и не к удивлению,– капитан не вспомнил ни имени, ни самого человека. Однако он пообещал быть начеку и сообщить Рэйчел, если до него долетят какие-нибудь слухи о Маккинноне. Рэйчел поблагодарила и решительно зашагала в сторону Скид Роуд.
      Вдоль тонущих во мраке причалов с шорохом носились корабельные крысы, темными громадами возвышались бочки и ящики. Впереди виднелись огни, слышались смех и разудалая музыка, обычная для этой пользующейся дурной славой части города.
      Каблучки новых туфель Рэйчел одиноко и звонко постукивали по дощатому тротуару, и пару раз то ли моряки, то ли лесорубы останавливались, пяля глаза на девушку. Она прибавила шаг, стараясь держаться подальше от тени, которую отбрасывали стены складов, тянущихся вдоль берега.
      Первый салун располагался в лачуге, стены которой были сколочены столь небрежно, что сквозь них полосками пробивался свет. Посыпанный опилками пол начинался почти у самой полосы прибоя. Вонь гниющих водорослей и дохлых креветок смешивалась с запахом пота, дешевого виски, сигарного дыма и одеколона того сорта, что продаются в склянках емкостью в кварту.
      Рэйчел пришлось собрать всю свою решимость, чтобы толкнуть двойные двери и войти внутрь.

      Опилки на полу отсырели от просачивающейся снаружи морской воды и были заплеваны темным табачным соком. Рэйчел подумала о своих новых туфельках и ужаснулась про себя.
      Затем она, вздохнув, напомнила себе, что ей надо найти отца. Если ему просто надоела обременяющая его взрослая дочь, Рэйчел не станет ему навязываться, поскольку у нее теперь своя, независимая от отца жизнь; к тому же Рэйчел определенно не имела желания тащиться за ним в какой-нибудь еще поселок лесорубов. Тем не менее Рэйчел хотелось честного и достойного расставания – и объяснения. После всех этих лет его грубоватой нежности и неустанной заботы девушке казалось достаточно странным, что он оставил ее не сказав ни слова.
      Обведя беглым взглядом помещение, Рэйчел сразу же убедилась, что здесь она не найдет Эзру Маккиннона, но вокруг были люди – люди, которые могли знать, где он сейчас работает.
      Рэйчел уже собралась подойти к группе здоровенных лесорубов, когда чья-то худая, довольно грязная рука схватила ее за локоть. Девушка остановилась и, оглянувшись, увидела рядом с собой пухлую блондинку в неряшливом желтом платье, явно недружелюбно рассматривающую ее.
      – Дорогуша, – начала женщина, поправляя другой рукой неестественно тугие кудряшки.– Если здесь твой муж, не стоит закатывать ему скандал на глазах у всех.
      Когда дело доходит до этого, у мужчины может взыграть гордость.
      Рэйчел вскинула подбородок:
      – Я пришла сюда, чтобы спросить о человеке по имени Эзра Маккиннон. Вы его знаете?
      Блондинка прищурила накрашенные глаза:
      – А если и знаю, то что?
      Подстегнутая раздражением, а также вонью и шумом салуна, Рэйчел резко проговорила:
      – Он мой отец. И мне очень важно его найти. Проститутка некоторое время изучала свои бледные руки с неровными ногтями.
      – Эзра не был на Скид Роуд с тех пор, как Джонас Уилкс нанял его на работу в Провиденс – если бы он здесь был, я бы знала. Он часто говорил мне: «Кэндис, дорогая, ты слишком хороша для такого места, как это. Тебе нужно стать независимой».
      Рэйчел с трудом удержалась от того, чтобы не выразить возмущения. При мысли об отце и этой омерзительной женщине, совокупляющихся на какой-нибудь грязной койке, ей стало дурно, но она быстро взяла себя в руки. Она определенно не имела никакого права осуждать кого бы то ни было – во всяком случае, после той волшебной, трагический встречи с Гриффином Флетчером.
      – Ваши жизненные планы меня не интересуют, – холодно промолвила она.– Меня интересует мой отец. Если вы его увидите или хоть что-нибудь услышите о нем, пришлите записку в дом Флоры Каннингем, на Сидер-стрит.
      Кэндис тряхнула головой и окинула дерзким, подозрительным взглядом строгий дорогой костюм Рэйчел. Вопрос, повисший в воздухе, был так очевиден, что не было нужды высказывать его вслух. С какой стати мне об этом беспокоиться?
      В этой обстановке Рэйчел чувствовала себя не в своей тарелке, и ее храбрость быстро убывала. Она снова вздернула подбородок.
      – Я заплачу вам десять долларов, если вы свяжетесь со мной,– сказала она в ответ на немой вопрос.
      И со спокойным достоинством, повернувшись, она вышла наружу, в ночную прохладу.
      Обходить остальные салуны в ту же ночь не было смысла: Рэйчел инстинктивно чувствовала, что Кэндис сказала правду. Кроме того, она все время ощущала на себе любопытные оценивающие взгляды завсегдатаев салуна. Останься она здесь подольше, наверняка один или даже несколько из них начали бы к ней приставать, и избавиться от них было бы нелегко.
      Рэйчел двинулась назад вдоль берега, держась в стороне от темных фигур, рыщущих во мраке, там, куда не доставал робкий, дрожащий свет керосиновых уличных фонарей. Глупо было отправляться на Скид Роуд в одиночку, тем более поздним вечером. Даже сделав этот разумный вывод, она знала, что еще вернется сюда.
      Гриффин Флетчер проснулся в своей постели с тяжестью и пульсирующей болью в голове, мучимый приступами тошноты. Молли стояла рядом, и ее зеленые глаза выражали крайнее неодобрение.
      – Наконец-то вы очнулись, Гриффин Флетчер. Целый день пропал зря.
      Гриффин застонал:
      – Какой нынче день?
      Молли наклонилась и поставила на ночной столик поднос.
      – Среда,– язвительно сообщила она.– Двадцать девятое мая тысяча восемьсот восемьдесят...
      Гриффин хрипло выругался и с усилием принял сидячее положение.
      – Господи, Молли,– огрызнулся он.– Я знаю, какой сейчас год!
      – Неужто? – парировала Молли. – Это уже кое-что. Благодарите Бога за то, что вы никому не понадобились, Гриффин Флетчер.
      Гриффин взглянул на поднос с завтраком – яичница, картошка, рис и свиная колбаса – и снова отвернулся. Даже вполне обоснованное презрение его экономки было куда более приятным зрелищем, чем еда.
      – Может быть, я не так необходим этому городу, как нам с тобой хотелось бы думать, Молли.
      Молли Брэйди выпрямилась во весь свой отнюдь не впечатляющий рост.
      – Может, и нет,– коротко ответила она и с негодующим видом, шурша накрахмаленными юбками, удалилась из спальни, захлопнув за собой дверь с такой силой, что затуманенная болью голова Гриффина чуть не лопнула.
      Аромат кофе заставил его с опаской еще раз заглянуть на поднос. Он потянулся за дымящейся кружкой и стал медленно пить, вспоминая историю своего грехопадения.
      Рэйчел уехала – он стойко воспринял эту горькую правду, хотя мысль о ней по-прежнему вызывала острое, терзающее душу страдание. Если бы только он не обидел ее так, не дав уехать в уверенности, что он воспользовался ею без любви...
      Потому что любовь была – такая любовь, какой Гриффину Флетчеру еще не доводилось испытывать. Почти с первого момента, когда он увидел ее, сжавшуюся от страха в ванне у Джонаса, он полюбил эту девушку; но лишь теперь он нашел в себе силы не отрицать этого чувства и признаться в нем самому себе.
      Вероятно, ему суждено всю жизнь испытывать непреодолимую потребность в ней. Но привозить ее обратно, как бы ему ни хотелось этого, было жестоко: здесь ей грозила неминуемая опасность стать жертвой страсти Джонаса.
      Гриффин допил кофе, оттолкнул от себя кружку и выбрался из постели. Как всегда, ему предстояло совершить обход больных.
      Он быстро оделся, лишь на мгновенье задержавшись перед окном. Собирался дождь, небо потемнело, и в воздухе, даже при закрытых окнах, ощущалась тяжесть и неподвижность. Джонасова гора возвышалась на фоне неба и в надвигающемся сумраке выглядела зловещей.
      Стряхнув с себя смутное беспокойство, Гриффин вышел из спальни и спустился по черной лестнице в кухню. Там он принял пиджак, шляпу и медицинскую сумку из рук угрюмой, молчаливой Молли и вышел.
      В стойле его ждал взнузданный конь Темпест. Доктор вывел жеребца наружу и ловко вскочил ему на спину.
      – Билли? – позвал он без особого энтузиазма, собираясь поблагодарить паренька за то, что тот догадался о планах хозяина сегодня поехать верхом, а не в коляске.– Эй, Билли!
      Ответа не последовало. Гриффин пожал плечами и поднял воротник, защищаясь от утренней мороси. Возможно, паренек сейчас где-нибудь в лесу играет в странные одинокие игры, подсказанные его слабым рассудком.
      В это утро Гриффина радовала также стоявшая в лесу мертвая тишина, но по причинам более практического свойства он мог сэкономить время, поехав по узкой лесной тропинке, а не по главной дороге, хотя и на ней он вряд ли мог кого-нибудь встретить. Он нуждался в нескольких минутах одиночества, чтобы сосредоточиться и предстать перед своими пациентами таким, каким они ожидали его увидеть.