Глава 13

Город Моунтейн-Вью ежился под благожелательным деспотизмом реактивного века. Старожилы на митингах и в печати жаловались на дикий грохот и разбитые окна, вспышки пламени и переменившиеся небеса. В ответ личный состав воздушных сил и граждан, наиболее сознающих опасность войны, публиковали письма на тему: "Что бы вы делали в случае нападения, не имея реактивной защиты?"

Райнеры жили в нижней половине нового двухквартирного дома неподалеку от Эль-Камино-Реал. Бетти Райнер отворила дверь на звонок. Высокая, стройная, хорошенькая брюнетка с зелеными глазами и автоматической улыбкой, которую опровергал хмурый взгляд. На ней были тесные черные брючки и шелковая рубашка, двойная нитка жемчуга спускалась ниже бедер. Додд хотел бы знать, был ли то ее обычный домашний костюм или она принарядилась к случаю.

– Не пойму, с чего там вся эта возня, – заметила она Додду, пригласив его в безукоризненно убранную гостиную. – Я собиралась выпить кофе. Хотите чашечку?

– Спасибо, с удовольствием.

– Сахар и сливки?

– Чуточку того и другого.

Она наливала из белого фаянсового кофейника с черной лакированной ручкой. Единственными мазками цвета в комнате были зеленые глаза миссис Райнер и оранжевый лак на ее ногтях.

– Хотела бы я получать никель за каждую чашку кофе, налитую мной на работе. Стоило только пассажирам сообразить, что его подают бесплатно, как им уже не напиться вдоволь. – Она протянула ему чашку. – Значит, Смитти послал вас ко мне?

– Да. Считает, что у вас могут быть сведения для меня.

– Кто его надоумил?

– Он сказал, что у вас чуть ли не фотографическая память. Миссис Райнер не клюнула на столь явную лесть.

– Ну, далеко не так моя память хороша. Какие-то вещи я помню, какие-то нет. Что же имеется в виду?

– Один рейс из Мехико-Сити в Сан-Франциско.

– Который? Я полсотни раз их проделала.

– Суббота, тринадцатого сентября.

– Это примерно за неделю до того, как меня уволили. Смитти, наверно, сказал вам? Они уволили меня, узнав, что я замужем. Идиотское правило. Если брак плохо влияет на работоспособность, почему воздушные силы не сокращают моего мужа и вообще женатых летчиков? По-вашему, быть стюардессой – это причуда? И всех-то делов – изображать официантку и горничную без чаевых.

– Суббота, тринадцатого сентября, – терпеливо повторил Додд. – Летчиком и вторым летчиком были Роберт Форбс и Джеймс Биллингс. А двумя стюардессами с вами – Анн Маккей и Мария Фернандес. Теперь вспомнили?

– Конечно. Был уик-энд, моя подружка заболела, я предложила вернуться ночью в Мехико-Сити и занять ее место в том же рейсе назавтра. Это было против правил. Но, как я уже сказала, у них хватает идиотских правил.

Додд раскрыл папку с пометкой Э.Келлог и вытащил фотографии Эми.

– У меня есть основания считать, что эта женщина села в ваш самолет с мужем и, возможно, с третьим лицом.

Миссис Райнер с интересом изучила снимки, но сразу никого не узнала.

– Она похожа на сотни других женщин, каких я видела. У нее не было никаких особых примет?

– Целых две. У нее была повязка на левом виске и синяк под глазом.

– Женщина с подбитым глазом, – конечно, я помню! Мы с Марией порезвились на ее счет, гадая, как она это заработала: может, муж поколотил или что-нибудь в таком роде? Он для этого не подходил с виду. Красивый мужчина, спокойный и заботливый.

– Заботливый о ком?

– Ну, главным образом о ней. Но о нас, девушках, тоже. Многие пассажиры становятся требовательными в течение долгого рейса. Он не просил ничего особого. Она тоже. Почти все время спала.

– Некоторые стюардессы бывают зарегистрированы в качестве сиделок. Как насчет вас, миссис Райнер?

– Нет.

– Никогда не пробовали ухаживать за больными?

– Только элементарные вещи, входящие в нашу тренировку: как помогать тем, кого тошнит, как давать кислород астматикам и сердечникам и другое в том же роде.

– Значит, вы не поняли бы, сон миссис Келлог был естествен или нет?

– Что значит "естествен"?

– Обошлось ли тут без наркотиков?

Миссис Райнер потеребила свои жемчужные нити:

– Муж дал ей дозу драмамина.

– Как вы догадались, что это драмамин?

– Ну, маленькая белая пилюля, очень похожая на драмамин.

– Множество наркотиков и лекарств – маленькие белые пилюли.

– Пожалуй, я просто восприняла это как драмамин, потому что многие пассажиры пользуются им сейчас. Не забудьте, драмамин часто действует как снотворное. Может быть, это мне показалось, но так случается.

Она связала жемчужные нитки в узел, развязала, потянулась за своей чашкой.

– Не могу поверить – не хочу верить, – что кто-то из моих пассажиров принял наркотик против воли прямо у меня под носом.

– Она не сопротивлялась, получая пилюлю или пилюли?

– Я видела только одну. Могли быть и другие. Нет, она не сопротивлялась. Но показалась мне немного испуганной. Не из-за таблетки, а испуганной вообще. Многие пассажиры выглядят так, особенно в плохую погоду.

– Мистер и миссис Келлог ехали вдвоем или с ними был кто-то третий?

– Они были одни.

– Вы уверены? Предполагалось, что мистер Келлог найдет сиделку – сопровождать его жену в поездке.

– С ними никого не было, – отрезала миссис Райнер. – Они ни на кого не обращали внимания, насколько я знаю. Часто бывает, когда мы пролетаем над чем-нибудь интересным, пассажиры вылезают из своих кресел и завязывают знакомства. Мистер и миссис Келлог не вставали.

– Это был рейс первого класса?

– Да.

– Двойной ряд кресел по обе стороны салона?

– Да. Миссис Келлог сидела у иллюминатора.

– Кто сидел через проход от мистера Келлога?

Миссис Райнер сморщила лоб, потом разгладила морщины кончиками пальцев:

– Не могу поклясться, но кажется, там была пара мексиканок, выглядели они как мать и дочь.

– Которая из них сидела у окна?

– Не помню. Боюсь, вы не понимаете, мистер Додд. Если десятки раз проделаешь один и тот же рейс, как я, например, их уже трудно различать. Я никогда не узнала бы по фотографии миссис Келлог, если бы не подбитый глаз. Только что-нибудь особое, вроде этого, позволяет отличить один рейс от другого и расшевелить память.

– Зато теперь этот рейс выделился, вы вспоминаете все больше подробностей.

– Да. Была там маленькая девочка, которую непрерывно тошнило. И пожилой человек, сердечник. Мне пришлось давать ему кислород.

Додд спросил:

– Мне кажется, авиалинии сохраняют список пассажиров каждого рейса?

– Обычно несколько списков. У меня свой.

– Какая еще информация бывает на списках пассажиров?

– Куда каждый из них направляется.

– Куда направлялись Келлоги?

– У них были обратные билеты до Сан-Франциско. Мы делали только одну остановку в Лос-Анджелесе. – Она опять потянулась за кофейником, но внезапно ее рука повисла в воздухе. – Странно! Могу биться об заклад, что Келлоги имели билеты до Сан-Франциско, и все же... Минутку! Дайте вспомнить. Самолет приземлился в Лос-Анджелесе, и все, как обычно, вышли передохнуть, кроме старичка с больным сердцем. Я осталась при нем. Он был перепуган, бедняжка, и я хлопотала над ним, как могла. Мы взлетели, а мне еще не удалось войти в мои обычные обязанности – устраивать поудобней новых пассажиров, передавать подушки и тому подобное. Я прошла в заднюю часть самолета... Вспомнила! – В ее голосе звучали возбужденные ноты. – Проходя, я заметила двух женщин в креслах, где сидели Келлоги. Я только хотела сказать, что места заняты, когда увидела: пальто и вещевой сак миссис Келлог, шляпа и дипломат мистера Келлога уже не лежат в багажной сетке.

– Значит, они вышли в Лос-Анджелесе?

– Да. Но, может быть, я ошиблась, и билеты у них были до Сан-Франциско?

– Вы не ошиблись.

– Выглядит странно, не так ли? Но можно это как-то объяснить?..

– Убежден, объяснение есть, – согласился Додд. – Но не уверен – достаточно ли логичное. Если вы вспомните что-нибудь еще, пусть самый пустяк, позвоните мне по одному из этих номеров в любое время.

– Ладно.

– И спасибо большое, миссис Райнер, за информацию.

– Надеюсь, она пригодится.

– Она пригодится.

Проводив его, она налила себе оставшийся кофе. Теперь рейс отчетливо виделся ей, и она не могла не думать о нем. Когда самолет приземлился в Сан-Франциско, старик с больным сердцем был так плох, что его увезли в санитарной машине. Девочка, которую укачало, сразу поправилась настолько, что уничтожила несколько пастилок жевательной резинки, а частью ее заклеила волосы. Избавиться от резинки помогли терпение и порция мороженого. Парочка молодоженов отбыла со своим транзистором, настроенным на матч бейсбола. Щеголеватый парень с фляжкой и дурацкими шутками чуть не свалился с посадочной платформы. Две мексиканки, что сидели через проход от Келлогов и походили на мать с дочерью, быть таковыми не могли. Они покинули самолет врозь, не разговаривая друг с другом. Младшая сжимала обеими руками кошелек, словно там было все ее будущее.

– Обычный рейс, – громко заявила она вслух, как если бы Додд еще не ушел и спорил. – Нет ничего зловещего в синяке миссис. Келлог: просто несчастный случай, а не драка. Лекарство, которое дал мистер Келлог, был драмамин. Она выглядела испуганной потому, что не любит самолетов. Они вышли в Лос-Анджелесе... ну тут может быть дюжина причин: нездоровье миссис Келлог, или мистер Келлог мог вспомнить вдруг, что у него там есть дело, или оба решили навестить родственников, которых давно не видели.

Группа реактивных самолетов, вздымаясь, прогрохотала над головой. Дом содрогнулся, окна задребезжали, небо омрачилось.

Глава 14

Хелен Брандон задумала поездку в город как сюрприз для Джилла. Около полудня она объявилась в его конторе, веселая и шикарная в своем отороченном соболем костюме и жемчугах.

Личный секретарь Джилла, миссис Кили, встретила ее сдержанно. "Местом жены должна быть ее собственная контора, а не контора мужа".

– Доброе утро, миссис Брандон. Мистер Брандон ждет вас?

– Нет, не ждет. Это сюрприз.

– О! Он очень занят сегодня утром. Распорядился, чтоб его не беспокоили до времени ленча.

– Сейчас самое время для ленча.

Она бесшумно отворила дверь кабинета, чтобы не помешать, если он диктует или говорит по телефону. Он не делал ни того, ни другого, а сидел за столом, согнувшись и охватив голову руками, пока телеграфный аппарат рядом с ним пытался вежливым покашливанием привлечь к себе внимание. Она остановилась, удивляясь, каким уязвимым он выглядит, и желая никогда не видеть его таким. Пусть лучше бы он спорил с ней, кричал, словом, делал бы что угодно, только бы не сидел так беззащитно.

– Джилл?

Он медленно поднял голову. Его глаза покраснели, как если бы он тер их, стараясь избавиться от мучительных видений.

– Хэлло, Хелен.

– Секретарша предупредила, что ты занят. Это верно?

– Да, верно.

– Чем же?

– Размышляю.

– Неужели... О, Джилл, перестань. Перестань волноваться из-за вещей, с которыми ничего не поделать.

– У меня сейчас больше поводов для волнения, чем до сих пор.

– Почему? Что-то произошло? – Она прошла через комнату и положила руки на его плечи, хрупкие и сутуловатые. – Джилл, милый. Расскажи мне.

– Эми не была дома той ночью, в воскресенье. Руперт вернулся домой один. Каждое им сказанное слово – ложь.

– Не могу поверить... Откуда ты знаешь?

– Додд обнаружил это.

– Ему можно верить?

– Больше, чем Руперту.

Он нетерпеливо повел плечами под ее объятием. Она отступила, и ее руки беспомощно повисли. Мысли всплыли на поверхность мозга, уродливые, острозубые, словно барракуда, вылезающая из засады водорослей и щелей: "Я не жалела бы, если б она никогда не вернулась домой, никогда не вернется домой, никогда не объявится здесь".

– В субботу они вдвоем уехали из Мехико-Сити, – заговорил Джилл, – с билетами до Сан-Франциско. Их багаж был зарегистрирован и прибыл. Но – без них. Они высадились в Лос-Анджелесе. Багаж не был затребован до воскресного вечера.

– Что это доказывает?

– Доказывает то, что я заподозрил с самого начала: все рассказанное Рупертом – куча вранья. Эми не приехала домой в воскресенье вечером, не взяла свою собачонку. Руперт не отвозил ее ни на какую станцию, не она пила виски из стакана со следами губной помады...

– Как ты можешь быть так уверен? Представь себе, что они высадились вдвоем в Лос-Анджелесе и пересели в другой самолет, который летел сюда, все еще вместе.

– Зачем было останавливаться в Лос-Анджелесе без всякого багажа? Мужчина, путешествующий в одиночку, мог бы. Ни одна женщина не стала бы. – Он замолчал, снова протер глаза. – Есть доказательство тому, что Руперт давал ей наркотик, чтобы сделать ее более управляемой.

– Давал ей наркотик? Боже мой, безумие, чистое безумие!

– Мне сдается, – тихо сказал Джилл, – ты предпочла бы верить, что я безумен, чем в то, что Руперт развратен. Разве не так, Хелен?

Внезапно и тяжело она оперлась о стол.

– Я не говорила, что ты безумен. Безумны некоторые твои идеи.

– Ты убеждена, сознайся, что я вроде бы заклинился на Эми и, значит, не могу спокойно оценить факты. Согласись, Хелен. Ты так думаешь уже давно, подкидывая намеки, делая выводы. Не стесняйся, говори прямо.

Ее рот двигался осторожно, словно загнанный в западню зверек пробовал выбраться оттуда:

– Я не верю ни в то, что ты безумен, ни в то, что Руперт развращен.

– Хочешь угодить и нашим и вашим?

– Хочу быть в стороне и благоразумной.

– Ты в стороне – это уж точно. Я знаю, ты уже давно такая во всем, что относится к Эми, да и ко мне тоже.

Она чувствовала, как слова кипят в горле, словно щелок. Но, проглотив их, сказала спокойно:

– Я не могу быть в стороне от тебя, Джилл, ты отлично знаешь. Но это не значит, что я должна соглашаться с тобой всегда и во всем. Тебе не нравится Руперт и никогда не нравился. Мне он нравится.

– Почему? Потому что женился на Эми и освободил нас от нее?

В этом была доля правды.

– Я думала, он станет для нее хорошим мужем. И он стал, до тех пор пока...

– Пока. Да, это весьма широкое понятие.

– Ах, Джилл, перестань. Не делай вид, будто я защищаю Руперта от тебя.

– Ты защищаешь его не от меня, а наперекор фактам. От фактов. Слышишь?

– Наверно, весь дом тебя слышит.

– Плевать!

Они свирепо воззрились через стол друг на друга. Но глубже чем гнев, Хелен чувствовала облегчение. "Хорошо, что он орет. Зато не выглядит таким уязвленным. Он борется, а не сидит склоня шею, словно перед гильотиной".

– Раз уж мы делимся нашими горестями, – сказал он, смягчаясь, – я должен просить тебя не надевать жемчуг, когда ты поездом едешь в город.

– Почему не надевать?

– Последнее время участились кражи драгоценностей.

– Жемчуг застрахован.

– Ниже, чем стоит на самом деле. И я не могу позволить себе что-нибудь взамен. Лучше пойми сразу – с деньгами сейчас туго приходится. Объясняй это моим невезением, или моей неумелостью, или тем и другим вместе. Но это факт: надо сократить расходы, может быть, придется продать дом.

– Продать наш дом?

– Может быть, придется.

– Почему ты не предупредил раньше? Есть сотни способов сберечь деньги.

– Можешь применить их сразу.

– Я не прочь, – согласилась Хелен.

На деле она была больше чем не прочь. Ее обрадовала мысль о переменах, вызов судьбе. Они подыщут какую-нибудь развалюху. А Джилл и ребятишки наладят дом, покрасят, положат новую крышу, повесят занавески, починят двери, ступеньки... Всей семье придется потрудиться для общей пользы.

– Мне уже случалось бедствовать. Я не против, – согласилась она.

– Я против, – признался Джилл. – Я очень против.

Ей все еще виделся ветхий дом. Только никто там не работал. Крыша протекала, ступени шатались, рамы потрескались, и окна были без занавесок, краска отваливалась кусками. А Джилл сидел на крыльце, обхватив руками голову, подставив ее любому удару, любому нападению.

– Черт тебя побери! – возмутилась она. – Вставай и борись.

– Бороться? С кем? С тобой?

– Не со мной. Ты не можешь со мной бороться. Мы должны быть вместе, на одной стороне, сплоченные. Так бы и было, если бы...

– Если бы что? Дай мне услышать твое "если бы", Хелен.

– Если бы не Эми.

Он был огорчен, но не озадачен.

– Ты можешь пожалеть, что сказала это.

– Пожалуй, уже жалею, – трезво призналась она, – но не потому, что не верю.

Селектор призвал к вниманию, и голос секретарши прокрался в кабинет, голос вкрадчивый и воспитанный, как шепот служащей из дамской библиотеки:

– Мистер Брандон, опять звонит мистер Додд. Вы ответите?

– Соединяйте... Додд? Да. Да. Понимаю. Когда? Сколько? Господи Боже мой, неужели никто не пробовал остановить его? Знаю, что это легально, но в таких обстоятельствах... Нет, пока я не могу выйти из конторы. Подождите минуту.

Джилл прикрыл трубку рукой и резко бросил жене:

– Будь добра, подожди снаружи.

– Почему?

– Личное дело.

– Значит, это касается Эми.

– Значит, это не твое дело.

– Мне совершенно безразлично, – беззаботно парировала она.

Но ее щеки горели, она еле дошла до двери на ослабевших ногах. И остановилась у стола секретарши.

– Передайте мистеру Брандону, что я не могла ждать. У меня назначена встреча.

"Слово "назначена" не очень-то подходит, – думала она, спускаясь в лифте. – Ближе было бы сказать "поиски". Поиски милосердия. А может быть, поиски раздора. Как посмотреть".

На улице она подозвала кеб и назвала адрес конторы Руперта.

– Туда можно дойти пешком, – сказал шофер.

– Знаю. Но я тороплюсь.

– О'кей. Вы с полуострова?

– Да.

Он скорчил гримасу беззвучного смеха.

– Я всегда могу угадать. Тридцать шесть лет поработаешь здесь – наживешь навык. Я сам тоже с Пенинсулы. Редвуд-Сити. Утром беру билет на поезд и целый день вожу свою машину, а потом – в обратный поезд. Всегда увлекался поездами. Жена говорит, мне бы быть инженером. Тогда не попадал бы в кучу полисменов, командующих, где парковаться и что делать при одностороннем движении. Зря тратишь уйму газа на этих улицах одностороннего движения.

"Зря тратишь уйму газа, – фразочка", – раздраженно подумала Хелен. В любое другое время водитель позабавил бы ее. Она стала бы задавать вопросы, вывернула наизнанку, а потом состряпала бы смешную историю для Джилла и детей. Сегодня это был просто болтливый, надоедливый старик.

Он остановился. Она как могла быстрей расплатилась и вышла.

В офисе Руперта она застала мисс Бартон, расчесывающую волосы.

– О, миссис Брандон, – удивилась та, с нервной поспешностью возвращая гребешок в сумочку. – Мы не ждали вас.

"Редакционное "мы" или ее и Руперта "мы"?" – подумала Хелен. Она не обращала особенного внимания на мисс Бартон в прошлом и не обратила бы сейчас, если бы не подозрения Джилла. В ней не было ничего выдающегося: глаза голубые и серьезные, курносый носик, пухлые розовые щеки, белокурые (на время) волосы, короткие крепкие ноги, предназначенные для долгой и усердной службы. Общая картина свидетельствовала о прямоте и простоте, даже Джилл с его эмоциональным астигматизмом не мог бы этого отрицать.

Хелен небрежно спросила:

– Мистера Келлога нет поблизости?

– Только что ушел.

– Я подожду его, если можно. Или, может быть, пройдусь по магазинам, а потом вернусь.

– Сегодня он больше не придет в контору, – пояснила мисс Бар-тон. – Он нездоров. Боюсь, у него начинается грипп. Он не бережется с тех пор, как миссис Кел... с тех пор, что живет один.

– О!

– Я хочу сказать, ну, без настоящего питания, во-первых. Хорошая горячая пища очень важна.

– Вы умеете готовить, мисс Бартон?

– Готовить? – Она залилась краской от основания горла до кончиков ушей. – Почему? Почему вы спрашиваете об этом?

– Просто из интереса.

– Мне нравится готовить, когда есть для кого. Только не для кого. Полагаю, это ответ на ваш вопрос и на те, что следуют за ним.

– Другие вопросы?

– Мне кажется, вы знаете, о чем я говорю.

– Право, не знаю. Не имею представления.

– Ваш муж знает, – голос мисс Бартон задрожал, а на виске забилась жилка, забилась тяжко и неритмично, – массу вещей.

– Он разговаривал с вами?

– Не со мной. Нет. Не со мной. За моей спиной. Наняв скользкого маленького сыщика, чтобы всюду выслеживал меня, выкачивал – ладно, он выкачивал пустой колодец. Не нашел и пустяка, как, впрочем, и вы не найдете, потому что находить-то нечего, потому что я никогда...

– Подождите минуту. Вы что, считаете, я пришла сюда по просьбе мужа?

– Забавное совпадение: прошлым вечером сыщик, сейчас вы.

Короткий смешок Хелен больше смахивал на негодующее покашливание.

– Что вы? Если бы Джилл знал, что я здесь, он бы... Ладно, не важно, скажем так: я во всем расхожусь с мужем. Если вы сердитесь на него за что-то, что он сделал, отлично – ваша привилегия. Но не обрушивайте ваш гнев на меня. Я пришла как друг Руперта. Вы ведь тоже его друг... не так ли?

– Да.

– Тогда не лучше ли нам объединиться? Работать вместе?

Мисс Бартон покачала головой, скорее от горя, нежели отрицая наотрез.

– Не знаю. Не знаю, кому я могу верить теперь.

– Это сажает нас обеих в одну лодку. Вопрос в том, куда лодка плывет? И кто у руля?

– Я ничего не понимаю в лодках. – Голос мисс Бартон был холоден и осторожен. – Решительно ничего.

– Я тоже! Один раз попробовала вместе с мужем. Много лет назад, в заливе. Только он и я. Джилл был капитаном, я изображала команду. Боже, какой это был кошмар! С самого начала я боялась, потому что плохо плаваю. А тут налетел сильный ветер, и Джилл принялся отдавать мне разные команды. Он кричал, а я ничего не понимала, будто он говорил на иностранном языке или передразнивал: поворачивай на другой галс, становимся под ветер, меняем паруса. Потом Джилл объяснил мне все это. Но тогда я пришла в такое смятение... Нужны немедленные действия, а я не понимаю какие. То же самое чувствую сейчас в эту минуту. Ветер крепчает, мы в опасности, надо что-то делать. Но я не знаю что. Команды звучат как тарабарщина, и я не понимаю даже, откуда они идут. И не могу сойти с судна. А вы можете?

– Не пробовала.

– И не станете пробовать?

– Не стану. Уже поздно.

– Тогда нам лучше выверить наши сигналы, – отрезала Хелен. – Согласны?

– Наверное, да.

– Где Руперт?

– Я уже сказала: он плохо себя чувствует и пошел домой.

– Прямо домой?

– По пути может позавтракать. Обычно он ест в одном и том же месте в полдень. Это бар Ласситера на Маркет-стрит, недалеко от Кирни.

Ласситер оказался умеренно дорогим ресторанчиком с баром и горячими блюдами, обслуживающим служащих финансового района. Их приверженная мартини толпа состояла из третьих вице-президентов, директоров аукционов, представителей Западного берега, известных в целом как администраторы – слово, не значащее ничего, за исключением того, что обязывало их посещать двухчасовой ленч.

Хелен сразу же нашла Руперта у прилавка с бутылкой пива и гамбургером перед ним. Оба были нетронуты. Развернутая книга в бумажной обложке опиралась на бутылку, и он сидел, уставясь в нее, но не читая. Похоже, он ждал кого-то, кто был ему неприятен, или что-то, чего видеть не хотел.

Когда она слегка коснулась его плеча, он подскочил и книжка свалилась набок, а пивная бутылка закачалась.

Хелен спросила:

– Вы не намерены съесть ваш ленч?

– Не намерен.

– Терпеть не могу видеть, как что-то пропадает.

– Милости просим.

Он встал, а она заняла его место и придвинула к себе гамбургер без замешательства и неловкости.

Он стоял за нею, пока она ела.

– Что вы тут делаете, Хелен?

– Мисс Бартон сказала, что обычно вы завтракаете здесь. Я пошла и действительно нашла вас.

– Что дальше?

Она заговорила быстро и тихо, так, чтобы сосед не мог подслушать:

– Джиллу только что звонили. От Додда. Убеждена, это касалось вас и каких-то денег. Я слышала только то, что говорил Джилл, и то очень немного. Он попросил меня подождать за дверью, и больше я ничего не слышала. Но, кажется, он встретится с Доддом сегодня днем, попозже. Быть может, обменяться мнениями?

– Насчет денег?

– Полагаю, да.

– У них нет основания.

Человек, сидевший рядом, заплатил и ушел. Руперт сел на освободившийся табурет.

– Послушайте, – заметила Хелен. – Я должна знать больше. Защищая вас, я поставила себя в невыгодную позицию. Хочу, быть уверена, что поступаю как надо.

– Вы правы.

– О каких деньгах говорил Додд?

– Чтобы погасить чек, я снял деньги со счета Эми, пользуясь ее полномочиями.

– Почему?

– Почему снимают деньги со счета? Потому что нуждаются в них.

– Я не о том. Почему вся эта возня с Доддом? И с Джиллом? Джилл сказал, что это законно, но кто-то должен был остановить вас.

– Никто не мог меня остановить. Никто не имел права даже спрашивать меня. В сущности, служащий банка, сообщивший Додду о чеке, совершил недопустимый поступок. Додд не занимает официального положения, и частные дела не могут быть открыты ему.

– Каков он собой?

– Не знаю. Никогда с ним не встречался.

– Мисс Бартон встречалась, – осторожно сказала Хелен. – Не далее как нынешней ночью.

Он старался изобразить безразличие. Она видела его лицо в зеркале за прилавком, примеряющее разные выражения, притом что ни одно не подходило. Наконец он сказал:

– Значит, она так и не могла не проболтаться.

– Она и не думала рассказывать что бы то ни было. Не сердитесь на нее. Она решила, что я пришла в ваш офис шпионить для великого комбината Брандон – Додд. Обхохотаться, ке правда ли? – Хелен оттолкнула пустую тарелку с отвращением, как если бы внезапно решила, что вовсе не была голодна, а теперь сожалеет, что съела гамбургер. – Мисс Бартон влюблена в вас. Думаю, вам это известно.

– Нет, неизвестно, – отрезал он. – Вы фантазируете...

– Тогда пора вам понять. Это прямо-таки написано на ней, Руперт. Я очень огорчена.

– С чего бы вам огорчаться?

– От сочувствия, наверно. Со мной такое случалось – влюбляться в кого-нибудь, кто меня еле замечал. Многие годы назад, конечно, – быстро добавила она. – До того, как мы встретились с Джиллом.

– Разумеется.

– Вы торопитесь?

– Почему?

– Вы все время бросаете взгляды на часы на стене.

– Ну, мне надо вернуться в офис побыстрее.

– Мне показалось, вы не собирались возвращаться туда сегодня. – Кто сказал, что не собираюсь?

– Мисс Бартон.

– Мисс Бартон, – небрежно сказал Руперт, – почти удалось внушить мне, будто я плохо себя чувствую и должен отправиться домой. На деле я в полном порядке и намерен провести весь день за работой.

Он повернулся на табурете, как если бы собрался встать и уйти. Но вместо того, секунду поколебавшись, сделал полный поворот и очутился снова лицом к стойке:

– Не выпить ли нам кофе?

Даже если бы Хелен не подозревала, что он хитрит, этот маневр заставил бы ее насторожиться. Слегка наклонив голову, она поймала в зеркале отражение входной двери. Только что вошедшая молодая женщина встревоженно осматривалась вокруг. Она была отлично сложена и миловидна. На ней был обтягивающий шерстяной костюм, шапочка, украшенная пером, около дюжины ниток стеклянных бус, лакированные туфли на таких высоченных каблуках, что она стояла как бы под углом к полу и шла словно навстречу ветру. Когда она, поправляя шляпу, подняла руку к своим золотистым кудрям, луч света выхватил блеснувшее платиновое обручальное кольцо.

– Она довольно мила, – заметила Хелен.

– О ком вы?

– О молодой женщине в дверях. Она вроде бы ищет кого-то.

– Не заметил.

– Ну, так заметьте теперь.

– Чего ради?

– О, вы можете заинтересоваться. Она идет. Она идет к вам.

– Не может она идти ко мне. Я ее в жизни никогда не встречал.