Вместо пролога

Из донесения резидента: "Достоверные источники извещают: в Москву для организации масштабной акции экономического характера ожидается прибытие сотрудника ЦРУ, специализирующегося на макроэкономических диверсиях. Выявить установочные данные, имя, кличку агента, время и канал его проникновения в страну, а так же способ внедрения не удалось.

«Aeaaa! Он меня бросил… Меня бросил?! Бро-сил!!! И часа не живу с этой мыслью, но терпеть ее нет уже сил!»

Весенней ночью я сидела на берегу реки. В дорогом шерстяном пальто опустилась прямо на оттаявшую землю, осела на мокрую пожухлую траву. Упала и сидела. Вся в слезах. Боль отняла мои силы. Я сидела, мечтая уйти из жизни. Нет, я не приноравливалась как сделать это половчей, а просто мечтала. Неисправимая оптимистка — даже из горя пыталась извлечь радость. К тому же, расставаться с жизнью из-за какого-то там болвана, не сумевшего оценить своего счастья, казалось мне глупостью, но почему бы не помечтать.

"Вот лежу я в гробу…

Надо бы наказать Марусе, чтобы гроб был из красного дерева. И с золотой инкрустацией. У нее есть родственник, который стал крутым на этих делах, так пусть и для меня расстарается, пусть гроб доставят из Парижа по специальному заказу и платье только от Армани. Конечно, чего там мелочиться. Жила кое-как, с юности была богата, а все экономила, старалась для людей, так хоть умру со всей пышностью, какую могу себе позволить. Эх, жаль, что не хоронят у нас в шляпках, шляпки мне очень к лицу.

Да. Так вот лежу я в гробу, а он (подлец) грустный надо мной роняет слезы и весь в тоске и раскаянии…

Надеюсь у Тамарки хватит сил притащить этого мерзавца на мои похороны. Думаю он будет сопротивляться, но Тамарка, если упрется, горы свернет.

Да, так вот, лежу я себе в гробу, безмолвная (ужас! это трудно представить!) бездыханная, отрешенная, а надо мной рыдают, страдают и, конечно же, раскаиваются…

Кстати, многим есть в чем. Уж не знаю, как мой уход из жизни переживет Буранов: в истоках романа он был непростительно скуп. А Тося? Столько гадостей она сделала мне… А Тамарка? Ведь она же всегда права. Подойдет к гробу и брякнет: «Мама, ты невозможная! Взяла и умерла. Только ты на это способна.» А баба Рая скажет: «Чего еще от нее ждать, от макитры.» А Маруся завопит: «Епэрэсэтэ! Старушка! Прямо вся взяла и умерла!» А Юля…"

— Стоп! — завопила я. — Какая Тося? Какая Тамарка? Какая баба Рая? Какая Маруся? И, уж тем более, Юля!

Меня бросило в дрожь от одной только мысли, что все они узнают о моем позоре. Даже баба Рая, которая живет под боком, и та не знает (пока), что мой муж меня бросил. И не надо ей знать, пусть думает, что угодно, только не это.

Уж баба Рая с радостью рассказала бы моим подругам сногсшибательную новость. Этих дурочек по сотне раз бросали мужчины, а я только насмехалась, потому что всегда всех бросала сама, и теперь пришла моя очередь. И это лишь первая ласточка. Да-да, мой возраст верная тому гарантия. Теперь пойдет-поедет, только держись.

Чем больше я думала над этим, тем тоскливее становилось. Дальнейшая жизнь теряла смысл. Зачем? Чтобы смотреть на то, как на лице появляются морщины, а мужчины воротят от меня нос?

А баба Рая? Как она стонет по утрам, когда встает с постели. То же будет и со мной, если вовремя не приму меры. Самоубийство, конечно, грех, но болячки и морщины ничем не лучше. У этой бедной бабы Раи буквально все болит, о чем она и говорит с утра до ночи. Один раз, болезная, проснулась здоровой и как в том анекдоте с ужасом завопила: «Я умерла!» «Да тьфу на тебя!» — говорю. «Нет, Сонька, пойди глянь, я жа ж по-моему умерла! Ничего жа ж не чувствую!»

Разве это дело, до такого маразма доживать? Нет, это не по мне.

Короче, уход из жизни постепенно из мечты стал превращаться в назойливую необходимость. Ну конечно я должна умереть, если только не приспичит посмотреть на то, как радуются Тося, Маруся, Тамарка, Лариса, Юля и может быть даже Роза, хоть она и идеал.

Нет, подруги, конечно, будут меня утешать, даже подставят плечо, но я-то не могу не знать, что творится в глубинах их душ: там не обойдется без удовлетворения. У Тоси даже будет злорадство. Обязательно будет, уж такая она. А я гордая. Я этого не переживу!

Ноги сами понесли меня к мосту. Мрачные мысли о позоре подхлестывали, и я перешла на бег, спотыкаясь о кочки и путаясь в каком-то мокром сене. На сердце легла боль, в глазах застыли слезы, в голове замелькали ужасные картины, среди которых измена мужа была не самой страшной.

«Просто удивительно как я до этой минуты жила и была счастлива, когда все у меня так плохо? — подумала я, останавливаясь на середине моста. — Но как же с него прыгать? Черт! Никакого в этом нет у меня опыта. Может залезть на перила и сигануть с них?»

Я глянула вниз — безмолвная холодная река спокойно катила воды. В свете луны серели обломки нерасстаявшего льда.

«Не мог уже мой Женька изменить мне в середине лета! Прыгай теперь в ледяную воду!»

Я поежилась и отступила, но злорадно смеющееся лицо Тоси вдруг стало перед глазами, и я не увидела возможности жить. Жить униженной и оскорбленной, на бурную радость всем, кто завидовал моей красоте, моему успеху, моему уму?

Гордость призвала: умри! Тем более, что от красоты уже мало что осталось, впрочем, как и от успеха. С умом же и вовсе возникали вопросы. Всю жизнь считала, что умных женщин не бросают.

Я мужественно отправилась умирать на другой конец моста. Поближе к берегу.

«Надеюсь, там тоже глубоко,» — подумала я, усаживаясь на край моста и свешивая вниз ноги. О дорогущем своем пальто я уже совсем не переживала. Зачем мне пальто? Хоронить меня будут в платье от Армани, зато Тося вряд ли сможет злорадствовать над гробом. И у Евгения не хватит смелости признаться всем, что он меня бросил, следовательно умру я вполне замужней. И вполне счастливой.

Я положила рядом с собой сумочку с документами и водительским удостоверением, в надежде, что ее найдут и точно установят кто сиганул с этого задрипанного моста, какая яркая личность. Может когда-нибудь и памятник на этом месте соорудят.

Памятник не памятник, а в анонимности и в самом деле мало смысла, поскольку муж мой, узнав где я рассталась с жизнью, сразу должен понять, что явилось тому причиной. «Пусть до конца своих дней, подлец, мучается угрызениями совести,» — злорадно подумала я.

Сделав необходимые приготовления, я в последний раз глянула вниз на темные воды, зажмурила глаза и слегка подалась вперед, решив: досчитаю до ста и тут же прыгну, представляя, что внизу не холодная река, а роскошный бассейн с подогретой морской водой.

В том, что досчитав до ста я буду стартовать, сомнений у меня не было. Слишком хорошо я знала себя. Сомнения были насчет остального. Первый разряд по плаванию сделал свое дело: как, к примеру, я буду тонуть, когда плаваю не хуже рыбы?

Но не в ледяной же воде?

Да, это дает надежду. Говорят, больше пяти минут там не продержаться.

Ха, — пяти минут! Целых пять минут уходить из жизни — перспектива не слишком заманчивая, особенно если это делаешь в ледяной воде.

«Досчитала только до тридцати, а уже такие сомнения, — пригорюнилась я. — Что же будет, когда досчитаю до ста? Поднимусь, отряхну пальто, возьму сумочку и потопаю домой? Нет, это никуда не годится. Прыгать надо немедленно!»

Я изготовилась, ухватилась руками за край моста, собираясь с силой оттолкнуться, посильнее зажмурила глаза…

И услышала рев двигателя, приближающийся ко мне с приличной скоростью.

«Черт! — мысленно выругалась я, глядя на огни фар. — Кому это там не спится? Носятся по ночам, утопиться толком не дают. Вдруг заметят как я сиганула и возьмутся спасать?»

Такая перспектива не радовала. Вот уж Тося возликует, когда узнает, что я топилась по такой ничтожной причине как измена мужа. Самой Тосе в этом случае топиться пришлось бы раза по три на дню.

Мысль эта заставила меня упасть не в реку, а на асфальт. Я буквально распласталась по мосту, стараясь слиться с окружающей меня грязью и справедливо полагая, что возможностей отмыться вскоре будет предостаточно.

«Проедет машина, тогда и за дело возьмусь,» — успокоила я себя.

Но машина не проехала, а, вопреки ожиданиям, остановилась на середина моста. Это был огромный джип со всеми никелированными наворотами, столь милыми нашим братанам. Я насторожилась и краем глаза наблюдала, сгорая от любопытства.

А из джипа выскочили дородные бритоголовые молодцы и, страшно матерясь, принялись тащить нечто с заднего сидения. Судя по всему это «нечто» было тяжелым, потому что дело у них не заладилось. Поусердствовать беднягам пришлось изрядно. Наконец из машины выпал бритоголовый верзила очень внушительных размеров. Он был в светлой пижаме и явно не одобрял действия братанов. Впрочем, не одобрял как-то вяло, поскольку братаны в два счета скрутили его и поволокли к краю моста, хотя верзила был так велик, что запросто мог бы разбросать братанов вместе с их джипом.

«Что за трус?!» — мысленно возмутилась я, предчувствуя, что становлюсь свидетелем убийства.

И предчувствия не обманули меня. У края моста братаны мешкать не стали, а уложили беднягу в пижаме грудью на перила и в четыре руки принялись отрывать от асфальта его ноги. Тот, естественно, упирался, а ведь мог бы легко, судя по его размерам, сам сбросить с моста этих «братанов». Однако, он ограничился вялым упорством, словно заранее зная, что вреда ему не будет — попугают и отпустят.

Зря он так думал. Я-то сразу поняла, что дело пахнет керосином. Поняла я и то, что присутствую при зауряднейших разборках и тот, который в пижаме, отличается от «братанов» лишь тем, что его подняли с постели, однако я — добрая душа — приняла сторону жертвы и болела за трусливого верзилу всем сердцем.

«Вот же сволочи, — думала я, — спал человек, так нет же, из теплой постели подняли и потащили заживо топить в холодной воде. Прямо в пижаме. Не могли прикончить на месте? Живодеры! И мучают-то как! Что они к ногам-то его пристали, будто нет у бедняги рук. Вон как в перила вцепился. Его от них и до утра не отодрать, а я тут лежи в грязи, словно нет других дел.»

Однако, долго лежать мне не пришлось; бритоголовые «братаны» все же изловчились и шустро перекинули верзилу через перила. Тот летел молчком, но плюхнулся в воду с противнейшим звуком. Шлеп, бульк и тишина…

Нет, вру, громкий мат «братанов» тишину эту испохабил, а я — вот чего от себя никак не ожидала — вдруг, вскочила и, забыв, что совсем недавно страстно мечтала о том, что произошло с утопшим, с той же страстью с которой мечтала, самым глупейшим образом бросилась убегать.

Если лежа на мосту в грязи и в темном пальто я имела шанс остаться незамеченной, то вскочив на ноги, рассталась с этим шансом мгновенно. «Братаны» тут же увязались за мной, да припустили так, что моя затея потеряла всякий смысл.

— Стой, сучка, стой! — в общем-то ласково вопили они мне вслед, пытаясь показать, что уж вреда мне никак не желают.

«Вряд ли эти бритоголовые оставят в живых свидетеля их мерзкого злодеяния, — убегая, мудро думала я. — Может они и дураки, но такой глупости от них ждать не стоит, следовательно лучше умереть в неравном бою, чем быть бесславно сброшенной в воду.»

Я мчалась со скоростью ветра, но, видимо, бритоголовые мчались еще быстрее, потому что их голоса раздавались уже в опасной близости.

— Стой, сучка, стой, — по-прежнему вопили они, не слишком заботясь о разнообразии репертуара.

«Уж на что на что, а на достойный отпор они могут рассчитывать, я им не трусливый верзила: и зубы и когти имеются,» — подумала я, имея на то основания.

К моему громкому голосу, длинным и прочным ногтям и острым зубам смело можно добавить тот темперамент, которым наградила меня прабабка итальянка, в одну ночь окрутившая моего гуляку-прадеда и быстренько родившая ему толпу детей. Он и глазом моргнуть не успел. После такого несчастья бедняга не мог уже вольно пить и гулять, а должен был сидеть под каблуком у моей прабабки, дай бог ей райской жизни в святом царстве — умная была женщина.

Помимо родства с прабабкой-итальянкой были у меня и другие веские причины смело смотреть в глаза врагу. Я умела не только душераздирающе орать, безбожно царапаться и зверски кусаться, но и метко стрелять. Зря я что ли три года занималась этим в девичестве и даже с успехом выступала на соревнованиях за родной университет? По-македонски я, конечно, не научилась, но с десяти метров пулю влеплю не целясь и не задумываясь, дайте только куда.

«Бритоголовые могут не сомневаться, — не без гордости думала я, улепетывая из последних сил, — стреляю отлично. Жаль, не может пригодиться это мое ценное качество из-за банального отсутствия оружия. Учитывая обстоятельства, я бы не побрезговала и рогаткой.»

На этой оптимистичной мысли меня и схватили, тут же ознакомившись со всеми моими, перечисленными выше возможностями. Я сходу завизжала так, что у бритоголовых дыбом встали зачатки волос. Пока эти несчастные наслаждались моим душераздирающим сопрано, я даром времени не теряла и с чувством задвинула коленом между ног одному, и локтем между глаз — второму.

Избалованные покорностью трусоватого верзилы «братаны», расслабились и такой прыти от дамочки типа меня никак не ожидали. Тот, которому я энергично задвинула между ног, скрючился, сложил руки внизу живота и сквозь зубы нецензурно делился впечатлениями. Он был совершенно безопасен, второй же повел себя нахально и, с отрывистым матом схватившись за подбитый глаз, попытался-таки меня удержать. Пришлось хорошенько лягнуть его по голове ногой, до сих пор не пойму как это у меня получилось. Учитывая, что нога была обута в сапожок на остром каблучке, удар оказался достаточно эффективен — «братану» мало не показалось. Короче, секунд на десять из строя вышли оба, что позволило мне значительно увеличить дистанцию.

Однако, долго радоваться мне все же не дали. Вдохновленные сопротивлением «братаны», довольно быстро оклемались и с дружным гиком без особого труда дистанцию сократили, сведя ее к нулю.

Тут уж мне пришлось нелегко, пришлось отвечать за все, что я себе напозволяла. Не стану говорить, каких оскорблений наслушаться мне довелось, какими тумаками мне дали понять, что я неправа, и как небережно «братаны» поступали с моими роскошными волосами…

Впрочем, про волосы скажу: когда «братанам» надоело меня за них таскать, тот, которому я задвинула между ног, намотал косу на руку и таким невежливым образом потащил меня к мосту. Мост приближался катастрофически, но без косы я удрать никак не могла да и не хотела.

— Родненькие! — взмолилась я.

Да простит мне бог такое лицемерие.

— Родненькие! За что? За что погибать должна в расцвете лет? Я же ничегошеньки не видела!

— Чего ты, стерва, не видела? — спросил тот, которому я про меж ног коленом.

Спросил и щедрой рукой отвесил мне барскую оплеуху. На оплеуху я решила внимание не обращать — обижаться не время, — а на вопрос ответила:

— Абсолютно не видела ничего: и как мужика в пижаме тащили, и как сбросили его, и вас самих и джипа вашего. Даже номера его не запомнила. Можете считать, что совершенно слепая. Зуб даю и век свободы не видать, не вижу ни зги, особенно ночью, — заверила я на свое горе.

— Стоп! — радостно закричал тот, которому я коленом. — А это идея! Слышь, Феликс? Зачем, бля, мочить эту телку, когда моргалы ей выколем и все дела.

— Спокуха, — ответил Феликс. — Колоть моргалы мне, бля, не по кайфу. Лучше сбросим эту позорную биксу с моста и все дела. Плавать умеешь? — презрительно сплевывая, спросил он.

Услышав разговор про свои прекрасные очи и про то, как злодейски хотят с ними поступить, я потеряла дар речи, а поэтому не сразу смогла ответить на внезапно поставленный вопрос.

— Вы у меня спрашиваете? — с трудом отрывая язык от пересохшего неба, прошептала я.

— Нет, у хрена собачьего, — пояснил тот, которому я коленом.

Пояснил и тут же мне щедро выдал еще одну оплеуху, дополнив ее вопросом:

— Плавать, стерва, умеешь?

— Не знаю, не пробовала, — поспешно ответила я, жутко нервничая.

— Щас попробуешь, — успокоил меня тот, которому я локтем в глаз.

Боже, какие приятные воспоминания (локтем в глаз), и как стремительно все меняется в этом несправедливом мире.

С новой силой «братаны» потащили меня к мосту, а я уже и рада была этому. «Господи, — едва ли не с восторгом думала я, — неужели буду тонуть с собственными глазами. Как мне повезло.»

Но человек существо неблагодарное — все ему мало: у самых перил мне вдруг расхотелось тонуть, и черт его знает почему я дико начала сопротивляться. При этом мне непременно хотелось сбросить кого-нибудь вместо себя. Порой казалось, что затея небезнадежна, порой, я согласна была на что угодно, лишь бы «братаны» успокоились и не били меня. А били они жестоко, я чувствовала это даже сквозь толстое шерстяное пальто.

В общем, пришлось несладко, но я не сдавалась. Прабабушка итальянка сыграла в этом немалую роль. Удачно ее темперамент лег на русский характер, пришлось «братанам» прилично со мной повозиться, я им не трус— верзила какой-то там, и было бы им еще хуже, дай бог мне силу верзилы. Но я и со своей делала все возможное: то отбивалась, то вцепившись в «братанов», слезно молила о пощаде. Клянусь, они сто раз уже пожалели, что связались со мной.

И вдруг в ходе неравной битвы я нащупала ниже пояса у того, которому заехала коленом, столь знакомый и желанный предмет…

Не подумайте плохого, я имею ввиду пистолет. Да, да, я нащупала пистолет и конечно тут же возымела охоту им воспользоваться. Это был мой единственный шанс остаться при глазах и не искупаться в ледяной воде. Более того, мне удалось пистолет этот выхватить до того, как «братаны» перекинули меня через перила.

О том, что пистолет в моих руках, они узнали по выстрелу. Не могу сказать, что я куда-то попала, но «братанов» от меня как ветром сдуло.

— Э-эй, ч-чокнутая, — слегка заикаясь закричал тот, которому я задвинула локтем. — Это тебе, блин, не игрушка.

— Знаю, Феликс, знаю, — пятясь вдоль перил, поведала я. — И сейчас ты это поймешь. Я мастер спорта и в темноте попаду в глаз любому, кто дернется.

Здесь я врала: я, конечно же не мастер спорта, но в глаз вполне попасть могла бы, если бы стреляла в упор. Однако «братаны» впечатлились.

— Феликс, хрен с ней, — сказал тот, которому я — коленом. — Ты же видишь, бля, баба на нерв заезжает. У нее с крышей полный голяк.

«Конечно — голяк, — удовлетворенно подумала я. — Это очевидно, разве нормальная женщина рискнула бы намертво схватиться с двумя такими лбами? Нормальная женщина с жуткими воплями покорно пошла бы умирать.»

— Чего ты хочешь, заполошная? — почти ласково спросил Феликс, явно обращаясь ко мне.

Я честно призналась:

— Хочу жить, как бы вам это ни было противно.

— Какой базар, живи, — милостиво разрешил тот, которому я — коленом.

— Но это не единственное мое желание, — тут же разочаровала его я. — Хочу чтобы вы с поднятыми руками сели в джип и отчалили. И руки, руки повыше поднимите, — здесь я грозно потрясла оружием.

— Лады, лады, — согласились «братаны» и с поднятыми руками попятились к своему джипу.

Я же, крепко сжимая в руке пистолет, продолжала двигаться вдоль перил, что, как позже выяснилось, было очень неразумно. Я не знала того, что ограда моста давно требовала ремонта и местами держалась на честном слове, я же нешуточно опиралась на перила, поскольку была на высоких каблуках, лишавших меня той устойчивости, которой требовали обстоятельства.

«Братаны» пятились к джипу, я передвигалась вдоль ограды, и когда они уже были готовы погрузиться в машину, а я уже собралась свободно вздохнуть, вдруг за моей спиной образовался провал. Раздался самопроизвольный выстрел, я даже не осознала, что выстрелила сама, лишь увидела испуганные лица «братанов», панику в их глазах и почему-то следом за ней просветленную радость. На все это хватило мгновения.

Дальнейшее было уж совсем отвратительно: я, не расставаясь с пистолетом, полетела вниз самым неудобным образом — спиной к реке. Так мешком и вошла в воду и это при том, что великолепно умею нырять. Просто стыд и срам.

Напрасно переживала я, что первый разряд по плаванию не даст мне утонуть. Лишь только я попала в ледяную воду, как сразу же забыла об этом разряде и попыталась устроиться на дне реки, намокшие пальто и сапоги очень к тому располагали.

Однако располагали, видимо, недостаточно, потому что мне и на дне не лежалось и в конце концов я всплыла, судорожно глотнула воздуха, бодро крикнула «ма…» и сразу пошла на погружение, но, так и не встретившись с дном, тщательно повторила процедуру: всплыла, глотнула, крикнула «ма» и вновь погрузилась. Тонуть приходилось в жутчайших условиях: страх неизвестности, обжигающе ледяная вода, разбухшее тяжеленное пальто…

И в этом хаосе я пыталась взывать к Всевышнему. Не могу сказать, что складно это у меня получалось — грешная жизнь сильно мешала тому. Из головы не шли мирские дела. Как, к примеру, теперь узнает баба Рая, что наша новая кофемолка у Старой девы? Без принуждения Старая дева ничего обратно не отдает. И у сапожника остались мои туфли с новыми набойками. Кто их теперь заберет? А Санька?! Мой сын! Как я раньше о нем не подумала? Кто теперь позаботится о сироте?!

Ужас, испытанный от этой мысли, затмился следующим ужасом, испытанным от того, что я увидела в тусклом свете луны: прямо передо мной (а я как раз только что вынырнула и собиралась бодро крикнуть традиционное «ма»), точнее прямо на меня двигалась мощная шея, на которой держалась огромная бритая голова…

В долю секунды уложились часы размышлений. Чего только не мелькало в голове. «Неужели „братан“, увидев с моста, что я недостаточно эффективно тону, решился мне помочь? — паникуя, подумала я. — А мне даже нечем по этой роже садануть. Ничегошеньки нет, кроме кулака. Но разве кулак этой роже помеха?»

И тут я с удивлением обнаружила, что по-прежнему сжимаю в руке пистолет. Объяснив это чудо своей неподражаемой любовью к оружию, я, ни секунды не раздумывая, въехала пистолетом в мерзкую физиономию бритоголового и…

И мгновенно получила ответный удар. Поскольку удар был неслабый, я сочла за благо тут же лишиться чувств, чтобы не видеть дальнейшего безобразия. Уже сквозь пелену небытия я ощутила как хватают меня за пальто чужие руки…

И все, больше не помню ничего. Теряя сознание, я искренне считала, что расстаюсь с жизнью навсегда, однако не все так хорошо кончается, как пишут в книгах — меня угораздило выжить.

* * *

Очнулась я в очень неплохих условиях: было темно, но достаточно сухо и тепло. Приятно пахло дымком. Это позже я с ужасом узнала, что там дымится, а пока пребывала в благодушнейшем спокойствии.

«Если это ад, — подумала я, не рассчитывая попасть в рай, — то и здесь вполне можно жить.»

Естественно, меня интересовало на чем я лежу. Причем не только я на чем-то лежала, но и что-то лежало на мне. Я вытянула вперед руку и принялась это «что-то» исследовать, приговаривая:

— Мохнатое, мохнатое, лысое, лысое, пальцы, пальцы — следовательно нога. Судя по количеству волос, мужская.

«Ага, значит в аду водятся мужчины,» — с некоторой радостью заключила я и принялась обследовать то, на чем лежу.

— Мохнатое, мохнатое, лысое, лысое, пальцы, пальцы — следовательно вторая нога и тоже мужская, — пришла я к новому выводу.

Само собой, захотелось знать нет ли поблизости еще мужских ног, и я продолжила исследование. В результате оказалось, что в пределах досягаемого мужских ног больше нет, но сама я лежу в чем мать родила.

«В объятиях мужчины, одна его нога подо мной, другая на мне — интересно что здесь было и как далеко наши отношения зашли?» — не без трепета подумала я, механически поглаживая закинутую на меня ногу.

Да, забыла сказать: ногами дело не ограничилось. Мускулистые и волосатые руки обнимали меня. Обнаженная я была как бы накрыта мужским телом, что очень волновало. К сожалению мужчина не подавал признаков жизни, но на ощупь был очень горяч.

«Спит он что ли?» — с легкой обидой подумала я и вновь принялась исследовать его тело в тайной надежде вызвать к себе интерес.

Я начала с самой периферии, приговаривая:

— Пальцы, пальцы, мышцы, мощные мышцы, волосатое колено, опять мышцы, мощные мышцы… Ого! Пардон, мсье!

Можно догадаться на что я наткнулась.

— Что вы делаете? — возмущенно раздалось над моим ухом. — Прекратите, я вас прошу!

«Волнующий бас, — удовлетворенно подумала я, — но с акцентом. С английским, не сойти мне с места. Если уж быть до конца точной, то с американским. Следовательно, это не „братан“. Откуда у „братана“ возьмется американский акцент? А если это американский „братан“? Думаю, есть и там такие. Может приехал перенимать опыт у нашей „братвы“ или делиться своим. Скорей перенимать. Чем им делиться? Они же там все нетворческие люди.»

И тут меня осенило:

«Это шпион! Американский шпион. Во всех приличных шпионских фильмах простачек, вроде меня, вербуют именно в интимной обстановке. Номер в „Хилтоне“, джакуззи… Ах, он негодник!»

С этой мыслью я вновь тронула предмет, на который меня пытаются подцепить.

— Да прекратите же, — опять возмутился его обладатель.

Я обиделась:

— Не понимаю вашего возмущения. Что я такого сделала, чтобы вот так на меня кричать?

— Зачем вы хватаете меня за это? — уже спокойней поинтересовался волнующий бас.

Кстати, я «это» к тому времени уже отпустила, так что тема исчерпалась, зачем же кричать? Почувствовав себя оскорбленной, я не могла смолчать.

— Ой-ой-ой, — с презрением пропела я, — будет вам строить из себя недотрогу. Не для этого ли вы меня раздели и сами раздеться не забыли?

— Для чего — для этого? — с флегматичным спокойствием поинтересовался бас.

— Вы уж не маленький, судя по размерам, — сами знать бы должны, — с осуждением ответила я. — Для чего раздеваются женщины и мужчины?

— Чтобы содержать тело в чистоте, — не задумываясь просветил незнакомец, изрядно поставив меня в тупик.

«Странный ход мыслей,» — подумала я и уточнила:

— А как же быть со всем остальным?

— Для остального не стоит раздеваться, — ответил незнакомец.

— Но вы же меня раздели, — напомнила я.

— Да, — согласился он, — раздел, чтобы согреть вас своим телом и просушить вашу одежду. Я вынужден был принять эти меры, иначе не имело смысла вас и спасать. Все равно вы погибли бы — ночи еще очень холодны, а вода ледяная.

— Так это вы меня спасли? — наконец-таки прозрела я.

— Да, — скромно ответил незнакомец. — И сделать это было непросто: вы оказывали яростное сопротивление. Но я вас спас и сразу сделал шалаш из камыша, где мы сейчас и лежим. А почему вас сбросили с моста?

«Хороший вопрос, — подумала я. — Лежу в шалаше обнаженная в объятиях обнаженного мужчины. Просто лежу и ничего больше. А если верить моим рукам, он очень недурен, я тоже не урод, а говорим черт знает о чем. Расскажи я такое Марусе, со смеху, бедняжка, умерла бы, тем более, что я практически свободная уже женщина.»

— Почему меня сбросили с моста? — горько усмехнулась я. — Может потому, что Бог услышал мои молитвы: ведь я сама хотела того.

Слова мои произвели на мужчину впечатление: он заворочался и покрепче прижал меня к себе. Я не возражала, настраиваясь на нежный лад.

— Что заставило вас хотеть смерти? — спросил он.

— Мой муж, — честно призналась я, думая, что это очень расположит нас друг к другу. — Мой муж бросил меня ради другой женщины. Я не смогла пережить такого горя и решила спрыгнуть с моста, но в последний миг струсила. Спасибо, добрые люди помогли.

Он философски изрек:

— Разрыв с женой, немилость собственного народа, враг, спасшийся в битве, служение безнравственному царю, бедность и неуправляемая толпа: эти шесть врагов, если захватят человека, сожгут его даже без огня.

— Приятно, что вы так умны, — похвалила я. — Насчет царя, бедности и врага не знаю, не пробовала, а вот с разрывом все точно, абсолютно согласна: жжет без огня. С ума сойти, до чего жжет. Теперь понятно, почему ни с того, ни с сего захотелось в реку сигануть: оказывается, чтобы потушить пожар.

— Но почему именно с этого моста? — удивился незнакомец.

Даже как-то странно его так называть, учитывая нашу с ним близость, пока, правда, лишь телесную.

— Неужели вы живете в этом городе? — вопросом пояснил он свою мысль.

— Нет, я из Москвы, а сюда примчалась следом за бессовестным мужем. Следила за ним и выследила ту, к которой он от меня ушел. Знать лишнее не всегда хорошо. Черт дернул меня заглянуть в окно ее дома — простить себе не могу. Ну зачем мне было видеть как она стелет им постель? Ну, да фиг с ними, пускай милуются. А как вы догадались, что я не из этих мест?

— Происхождение человека можно распознать по его поведению, его страну — по произношению, его дружелюбие — по его сердечности и пылу, а его способность есть — по его телу.

Я рассмеялась:

— Очень умно, но вряд ли по моему телу вы узнаете мою способность есть. Изнуренная диетами я, порой, съела бы и быка. Прямо сейчас, кстати, и съела бы, потому что голодна со вчерашнего вечера. Подлец муж не дал мне доужинать в ресторане с любовником. Муж позвонил и сказал, что решил от меня уйти. Пришлось все бросать и начинать слежку.

Видимо я ляпнула лишнее, потому что услышав это, мужчина сразу же перестал обниматься и принялся осторожно извлекать из-под меня свою ногу.

— Что вы делаете? — с тревогой поинтересовалась я.

— Вы же хотите есть, — ответил он, — думаю, одежда уже высохла.

— Вы сушите мою одежду? — изумилась я.

— И свою тоже. Кстати, уже наступил рассвет, значит магазины скоро откроются.

Он был прав: тоненькие лучики света пробивались сквозь камыш. Мой спаситель пошуршал чем-то и выбрался наружу — его потрясающий силуэт мелькнул в проеме дыры, в которую он выполз.

«Боже, — восхитилась я, — какие мышцы. Просто ходячая гора мышц. Как мне повезло! Век бы так топилась!»

Минуту спустя в шалаш прилетели мой свитер и брюки, за ними нижнее белье.