— Ты права, — согласилась я, — уехать в Питер необходимо, но как это сделать? Зря ты отпустила Германа.
— Зря я отпустила Германа, но мы можем ехать электричкой. Через сорок минут будем на Черной речке, а там на метро до Удельной. На метро до Удельной.
— На Черной речке погиб мой коллега Пушкин, — напомнила я. — Ты забыла, там от станции до метро придется пробираться дворами, и кто знает, в каком месте могут пристукнуть. Нет, на электричке я не поеду.
— Тогда на маршрутке, на маршрутке, — предложила Алиса, но и от этого предложения я вынуждена была отказаться.
— Маршрутку придется ждать на остановке. Улицы в Сестрорецке немноголюдны.
Я с ужасом осознала, что опасность подстерегает меня буквально везде, и тут же пришла в отчаяние. Зато Алиса сегодня была невероятно проницательна и умна.
«Впрочем, — подумала я, — так всегда с ней происходит, когда поблизости не оказывается Германа».
— Пуганая ворона куста боится, — продолжая Потрясать меня своей эрудицией, сказала Алиса. — После такой ночи ты и в самом деле не дойдешь ни до станции, ни до маршрутки — умрешь по пути от разрыва сердца. Остается вызвать такси. Вызвать такси.
— Это идея, — обрадовалась я, — но телефон не работает. Тебе придется пройтись к ближайшему таксофону, который около универмага, чего очень не хотелось бы, очень не хотелось бы, — все же не удержалась и передразнила я Алису.
— Ерунда, — не замечая издевки, отмахнулась она, — не думаю, что для меня это опасно. Вот только боюсь оставлять тебя одну.
— Если я продержалась всю ночь, пятнадцать минут как-нибудь выдержу, — убежденно заверила я, нетерпеливо подталкивая Алису к выходу.
Выходя из дома, она споткнулась, уронила сумочку, и на дорожку вылетела куча мусора, с которой Алиса не расставалась ни днем, ни ночью: какие-то пуговицы, шпильки, заколки, тюбики с кремом и губной помадой, пудреница, скомканный целлофановый пакет, противозачаточные таблетки, кошелек, мазь для рук, «тампакс», очевидно, заменяющий бируши, пилочка для ногтей, жвачка, пинцет и много еще чего, совершенно необходимого в сложной жизни простой женщины. Посреди всего этого «великолепия» скромно лежал телефон. Очень приличный мобильник фирмы «Моторолла».
— Алиса! — нервно возопила я, тыча пальцем прямо в него. — Ты куда собралась?
— Звонить, — сообщила она, ползая на корточках и аккуратно собирая свой мусор с дорожки.
— Так почему же ты не вызовешь такси прямо из дому?
— А как это возможно?
— Да вот эта вот штука, — хватая в руки телефон, возбужденно произнесла я, — поможет без всяких проблем.
— И в самом деле, — согласилась Алиса, забирая трубку. — Совсем забыла.
Она тут же, не отходя от своего мусора, грациозно забегала пальчиками по кнопочкам аппарата, а я, проклиная все на свете, поплелась обратно в дом.
«Имея таких бестолковых друзей, не надо и врагов, — думала я, пригорюнившись в столовой. — Что за женщина? И как только Герман промучился с ней столько лет?!»
Тем временем Алиса с вопросом: «Ты готова?» — выросла на пороге. У нес был вид победительницы.
— Вот видишь, как все хорошо устроилось, — сказала она, бессовестно присвоив все лавры себе. — Такси приедет через пять минут. В доме есть ценные вещи?
— Самая ценная вещь — это его хозяйка. Остальное легко приобрести за деньги, — ответила я, подразумевая свои неподкупность и бескорыстность одновременно.
На Алису моя фраза не произвела никакого впечатления. Она скептическим взглядом окинула столовую и сказала:
— Кофеварку могут унести. К тому же в холле стоит музыкальный центр. Музыкальный центр.
— На кухне позолоченный столовый набор, в гостиной телевизор и магнитофон, а в библиотеке компьютер, — добавила я. — Если всю ночь меня донимали из-за этого хлама, я повешусь или утоплюсь в Реке Сестре. Сказали б сразу, чего хотят, я сама все это вынесла бы за калитку.
Алиса с осуждением покачала головой.
— Да, теперь я вижу, что у тебя действительно была непростая ночь, — вздохнула она.
— Как хорошо, что до тебя все так быстро доходит. Сигнал автомобиля прервал нашу беседу.
— Такси! — вскрикнула Алиса и помчалась на улицу.
Я поспешила за ней.
Глава 4
До Питера мы добрались без всяких приключений. Алиса, вместо того чтобы обсудить со мной тяготы прошедшей ночи, без умолку трещала о своих родственниках. Я из чувства благодарности вынуждена была поддерживать разговор.
— Представляешь, Ольга увлеклась магией, — сообщила Алиса.
Ольга, ее старшая сестра, — серое, никчемное создание. Кирилл — алкоголик и непутевый муж Ольги — когда-то ухлестывал за мной. По этой причине Алиса считала своим долгом держать меня в курсе всех их семейных проблем.
— Ольга бегает по магическим курсам, — не теряя вдохновения, продолжила Алиса, — и теперь знает множество проклятий…
— Может, заклинаний? — предположила я.
— Точно, заклинаний, — подтвердила Алиса. — Еще она купила громадный аметист и повесила его на шею Кириллу.
— Зачем?
— Ну как же, аметист в переводе с греческого «непьющий». Ольга утверждает, что этот камень лечит самых закоренелых энтузиастов бутылки, вызывая у них стойкое отвращение к спиртному. Теперь Кирилл не расстается с аметистом даже ночью. Даже ночью.
— И помогает?
— Еще как! Еще как!
— Неужели Киря бросил пить? — нешутейно изумилась я. — Он же пил с завидным постоянством.
— Теперь пьет с отвращением, — сообщила Алиса. — С громадным отвращением.
— Значит, лет через двадцать точно бросит, — искренне одобрила я затею Ольги.
— Слушай, а может, поедем ко мне? Представляешь, как обрадуются все? Обрадуются все.
Я представила, как обрадуется Алисина сестра, ненавидящая меня всеми фибрами своей странной души, и содрогнулась. К тому же видеть пьющего с отвращением Кирю (с аметистом на шее) почему-то не хотелось.
По вышеназванным причинам я отказалась, решив, что мои родственники, в сравнении с Алисиными, просто клад. На проспекте Энгельса я вышла из такси и, пообещав Алисе держать ее в курсе, повернула на тихую улочку Гданьскую, где в просторной четырехкомнатной квартире проживала семья моего единственного дядюшки Вячеслава.
«Не очень приятное место, учитывая мое положение, — подумала я, через высокие металлические ворота входя в заросший деревьями глухой и сумрачный двор. — Если кому-нибудь вздумается испытать на прочность мою бедную голову, боюсь, это получится без всяких затей: легко и просто».
Пройдя в глубь двора, я торопливо набрала код, открыла дверь и по старой широкой лестнице поднялась на второй этаж. Этот трехэтажный дом когда-то был средоточием коммуналок. Теперь же народ рассортировался по отдельным квартирам, и в этом подъезде осталось всего три семьи. На первом этаже живут честные люди, на третьем — банкир, а между честными людьми и банкиром — мой дядюшка профессор Волошинов.
Безгранично радуясь тому, что на третьем этаже поселился банкир, чья драгоценная личность находится под неусыпным оком секьюрити, я наконец-то почувствовала себя в полной безопасности, ибо знала, что любой посторонний мгновенно вызовет у многочисленной охраны банкира самый живейший интерес.
Правда, мой дядюшка в связи с проживанием над ним банкира испытывает большие опасения и, уверяю вас, не беспочвенные, поскольку совсем недавно интеллигентная семья Волошиновых едва пережила стресс.
Три месяца назад ночью неизвестными со стороны улицы Гданьской по окнам банкира были произведены то ли автоматные, то ли гранатометные выстрелы. Мой дядюшка — профессор от страха самым неинтеллигентным образом наделал полные штаны, и тут я его прекрасно понимаю. Если в его окнах не осталось ни одного стекла, можно предположить, что делалось в квартире банкира. К тому же всегда есть опасность, что в следующий раз террористы просто перепутают этажи.
«Каждый должен жить по средствам», — говорит по такому поводу моя Нелли. Здесь я целиком и полностью с ней согласнa.
Коль настало время, когда в просторных четырехкомнатных квартирах живут банкиры, не лучше ли семье простого профессора, заведующего кафедрой какой-то ничтожной начертательной геометрии, вести себя скромней и разменяться на что-нибудь более соответствующее его положению и доходам.
Тем более что он буквально нищенствует, стараясь соответствовать своим апартаментам на Гданьской, квартире на площади Мужества, даче в Лисьем носу, старому автомобилю «Жигули» и трем телефонам. Хотя и здесь его можно понять. Теперь всякий старается хоть как-нибудь процветать.
С такими мыслями я нажала на кнопку звонка и замерла в ожидании в полной уверенности, что в шесть-то часов утра кто-нибудь из семейства Волошиновых обязательно окажется дома. Ожидания не обманули. Дверь открыла Нина Аркадьевна. Ей, видимо, хотелось изобразить радость, но по лицу было видно, что она неприятно удивлена.
— Ты? — вместо приветствия спросила она.
— Решила остановиться у вас, — поправ хорошие манеры, вместо «здрасте» честно призналась я.
Чувства, которые мы испытывали друг к другу в последнее время, все больше напоминали ненависть, хотя внешне отношения пока не выходили за рамки родственных. Поэтому жена дяди вынуждена была проявить радушие.
— Есть хочешь? — спросила она.
— Лучше искупаюсь, — ответила я, прямиком направляясь в ванную с целью срочно сделать педикюр.
Если меня подстерегает столько опасностей, не yмирать же с грязными ногами.
Когда час спустя я, распаренная и довольная, с младенчески нежными пятками и тщательно выбритыми ногами вышла в прихожую, собираясь ближайшие сорок минут провести перед высоким старинным зеркалом, выяснилось, что меня ожидает неприятный сюрприз. Нина Аркадьевна в ходе длительной и весьма эмоциональной беседы с моей обожаемой Алисой оказалась в курсе всех моих проблем, что абсолютно не входило в мои планы.
— Ну, что скажешь? — жестом приглашая меня на кухню, осуждающе спросила она.
— А что тут скажешь? — следуя ее приглашению, без всякого энтузиазма ответила я. — Кто-то покушается…
— Так случается всегда, когда совершаются не праведные дела, — изрекла Нина Аркадьевна, явно намекая на последнее волеизъявление моей покойной бабушки, представляющееся ей несправедливым лишь на основании того, что оно оказалось в мою пользу.
Благодаря постоянному влиянию Нины Аркадьевны семья Волошиновых и раньше не слишком жаловала меня, а после смерти бабушки, когда благодаря ее завещанию наследницей виллы в Сестрорецке и квартиры на Васильевском стала я, хроническая неприязнь родственников перешла в острую форму.
— Если честно, я не слишком верю во все твои фантазии, — насыпая в чайничек заварку, сказала Нина Аркадьевна. — Это все твой эгоцентризм. Жила бы как все, не меняла бы мужей, как перчатки, до сих пор была бы счастлива, как я.
Я ужаснулась, но и вида не подала, а, подмяв под себя ноги, устроилась на грязном (как и все в квартире тетушки) стуле перед широким блюдом и принялась таскать одно за другим песочное печенье.
— Пока была жива Анна Адамовна…
(Это моя бабушка, а следовательно, свекровь Нины Аркадьевны.)
— …ты процветала, как сыр в масле каталась. Все сходило тебе с рук. Конечно, остаться в двадцать лет круглой сиротой неприятно…
(Неприятно?)
— …но надо же иметь мозги. Это же еще не повод, чтобы мотаться по всему миру, влипать в разные истории и не рожать детей.
(Ее послушать, так для того, чтобы рожать детей, повода не надо вообще.)
— Тебе сорок лет, а на кого ты похожа?! Ты только посмотри на себя в зеркало, и сразу станет все на место. (Каждый день смотрю, а не становится.) — По телефону твой голос легко можно принять за детский. Не ходишь, а порхаешь, как мотыль. Что за юбка? Светишь голыми, извини меня, ляжками. Кому ты подражаешь? Алиске своей дурной? Вышла бы замуж по-настоящему, нарожала бы детей и занялась бы хозяйством… Мигом отпадет охота девочкой прикидываться.
Тут уж мое терпение лопнуло. Даже печенье в горле застряло.
— У Алисы, между прочим, есть и племянники, и муж. — напомнила я, — а лет ей это не добавило.
— Лет-то добавило, ума нет, — выразительно округлив глаза, отрезала Нина Аркадьевна. — А ведь тебе есть с кого брать пример. Вот я в ваши годы… (Не приведи господи!)
— …солидная достойная женщина, порядочная и хозяйственная…
(Со всеми признаками семейной жизни.)
— …уважаемая всеми и мужем. Если ты не возьмешься за ум — умрешь, как твоя бабушка…
(Только об этом и мечтаю: посредине праздника с пирожным во рту, окруженная поклонниками, подарками и любовью.)
— …без мужа и семьи. Знала бы покойница, как сложилась твоя никчемная жизнь… (Умерла бы от гордости.)
— …Знала бы, как мучаешься ты без нее, не стала бы баловать тебя в свое время. Как же! «Сонечка деточка! Сонечка внучечка!» — Нина Аркадьевна отвратительно передразнила мою любимую бабушку. — А теперь некому носиться с тобой, и ты затосковала, заскучала и запечалилась, взялась придумывать всякие истории.
— Ничего я не придумывала, — оскорбилась я, вытягивая из блюда сразу три печенья.
— Не перебивай аппетит, — сердито хлопнула меня по руке Нина Аркадьевна и, углубившись в чрево холодильника, уже оттуда продолжила:
— Зря ты меня не слушаешь, я плохого не подскажу.
— Я тебя слушаю, — заверила я, проследив глазами за тем, как ее голова вынырнула из холодильника и полезла в духовку.
— А если слушаешь, тогда вникай.
Нина Аркадьевна выпрямилась, повернулась к столу, еще раз хлопнула меня по руке, тянущейся за очередной порцией печенья, и строго сказала:
— Сейчас же убери со стула ноги. Что за привычка задирать их выше головы? Когда уже ты станешь воспитанной?
Я смотрела на Нину Аркадьевну, эту интеллигентную шестидесятилетнюю женщину, преподавателя музыки с консерваторским образованием, жену профессора и мать аспиранта. Я смотрела и сгорала от стыда, потому что понимала: плевать ей на мое воспитание, как и на всю мою жизнь, а просто жаль ей своего грязного стула и еще больше жаль песочного печенья, которое с таким аппетитом я истребляла.
Но больше всего Нине Аркадьевне жаль того наследства, которое мимо нее уплыло ко мне. И потому со всей страстностью, с которой она наслаждается Шопеном и Рахманиновым, она ненавидит меня, свою ни в чем не повинную сироту-родственницу. Мне стало мучительно стыдно за нее, и я съела еще одно печенье.
— Вот, — сказала Нина Аркадьевна, — в этом ты вся. Рыбу будешь?
Я была уверена, раз мне предлагают рыбу, значит, она с душком, а потому ответила:
— Нет, рыбу не буду.
— А что ты будешь?
— То, что будет дядя.
— Вячеслав давно на работе, — не без злорадства сообщила Нина Аркадьевна. Я несказанно удивилась.
— Как, уже? В семь утра?
— Не все же такие бездельники.
— Между прочим, я не спала всю ночь, а дядюшка, если память мне не изменяет, еще вчера лежал с высокой температурой.
Здесь Нине Аркадьевне смутиться бы, но она Рассердилась. Люди всегда сердятся, когда их ловят а лжи, видимо, именно от смущения.
— Мы не так богаты, чтобы болеть, — отрезала она, отправляя рыбу обратно в холодильник и доставая прошлогодние котлеты.
Я понимала, что охотней всего она накормила бы меня синильной кислотой, щедро сдобренной мышьяком и цианистым калием, а потому отрицательно покачала головой и в сторону котлет.
— Ну, тогда я не знаю, чем тебя угощать! — сердито заметила она и, накрыв блюдо с печеньем салфеткой, поспешно поставила его в буфет.
— Надо было идти к Алисе, уж она-то нашла бы что-нибудь на завтрак, — ковыряя пальцем несвежую скатерть, заметила я, после чего Нина Аркадьевна окончательно взвилась.
— Если хочешь знать, роль Алисы во всей этой истории мне очень подозрительна, — закричала она. — То она к нам носа не кажет, а то вдруг такое внимание. Почему она сейчас позвонила и рассказала мне весь этот бред?
— Почему?
— Да потому, что хочет заострить всеобщее внимание на том, что она твоя лучшая подруга, готовая по любому зову мчаться тебя спасать. Ведь если ты умрешь, подтвердить это будет некому.
Я поежилась, усиленно соображая, верит Нина Аркадьевна рассказу Алисы или нет. Если не верит, то вероломно пытается настроить меня против любимой подруги, которую ненавидит сразу по двум причинам: за красоту и за дружбу со мной.
Если же Нина Аркадьевна верит всему, что рассказала Алиса, то в ее словах должен быть какой-то подтекст.
— Почему это я должна умирать? — с вызовом спросила я.
Нина Аркадьевна смешалась.
— Мало ли почему, — сказала она. — Разве ты расскажешь, в какую очередную историю вляпалась на этот раз. Видела бы твоя бабушка…
— Ни во что я не вляпывалась, а лучше скажи мне, почему Алиса кажется тебе подозрительной.
— Скажу, — неожиданно пошла на откровенность Нина Аркадьевна. — Потому что не гак давно я видела ее на Фонтанке, садящейся в черный «Мерседес», а сегодня на мой вопрос, нет ли у нее знакомых, владеющих такой машиной, она без заминки сказала, что нет.
Я мгновенно вспомнила про радиотелефон, выпавший из сумочки Алисы, и почувствовала неприятный холодок под ложечкой.
— А зачем ей убивать меня? — спросила я упавшим голосом.
— Вот этого не знаю. Единственное могу сказать: рядом с Алисой ты будешь в большей безопасности, чем в нашем доме.
Я нервно рассмеялась.
— Прекрасный способ избавиться от моего присутствия, но не слишком-то оригинальный.
Нина Аркадьевна посмотрела на меня, как на дурочку.
— Вот она, благодарность, — с укором произнеcлa моя родственница. — Стоит только проявить заботу о ближнем, как тебя сразу обвинят в корысти. Да живи здесь, сколько хочешь, все равно мы весь день на работе. Мне ты не мешаешь, но тебе же надо давать на лето дом в Сестрорецке, а значит, придется выходить на улицу. Где гарантия, что этот подонок не выследит тебя?
— А где гарантия, что он не выследит меня у Алисы?
— Если Алиса к этому причастна, вряд ли ей выгодно быть свидетелем твоей смерти, следовательно, на текущий момент самое безопасное общество — это ее семья. Уж там-то тебя точно убивать не станут.
Нет, моя Нина Аркадьевна просто садистка какая-то. Видит же, как я коченею от каждого ее слова, а продолжает.
— В любом случае, раз ей хочется выглядеть сочувствующей, то пусть берет своего Германа и везет тебя в Сестрорецк, — заключила она.
— А мой родной дядюшка, значит, не хочет выглядеть таковым? — спросила я, намекая на его автомобиль.
— Твой дядюшка болен, стар и работает с утра до вечера. В конце концов, у него кафедра, — урезонила меня последним доводом Нина Аркадьевна.
Я не стала травмировать несчастную различными сомнениями и подозрениями насчет аспиранток и студенток, а благородно промолчала. К тому же, окончательно уразумев, что здесь мне точно не светит, я обратилась помыслами к Алисе.
— Но если Алиса жаждет моей смерти, зачем она понеслась ко мне? Какая ей выгода? — спросила я, зная, что по части выгоды тетушке нет равных. — Так можно и на преступника нарваться, причем в тот самый момент, когда он благополучно справляется с задачей, сложив обе руки на моей шее.
— Ну, во-первых, она точно знала, что преступник потерпел неудачу, и хотела удостовериться, что ты напуганная, не сбежишь в Москву, а останешься в пределах досягаемого. А во-вторых, что ей оставалось делать после моего звонка? Было бы подозрительно, если бы она отказалась помочь лучшей подруге.
— Ага, а желать смерти лучшей подруге можно? Но чем я ей так сильно помешала? Мы и видимся-то редко. Если уж кому меня убивать, так это скорей Нелли. Вот кто имеет к тому все основания.
— Нелли слишком прямолинейна для убийства, — со знанием дела заявила Нина Аркадьевна, — а вот Алиса… В тихом омуте черти водятся.
Открытые разговоры о моем убийстве, да еще так охотно поддерживаемые, потихоньку начали меня злить.
— Так что же мне теперь делать? — прямо спросила я свою вредную тетушку. — Мне и так уже всюду опасности мерещатся. В ванне, лежа, чуть не умерла из-за мухи. Она села на лампочку и отбросила тень, а у меня сердце в пятки. Кстати, что за грязь ты развела в ванной комнате? Везде вонь и паутина.
Нина Аркадьевна только махнула рукой. Ясно, в ее жизни есть дела и поважней.
— Ладно, раз ты есть не хочешь, бегу на репетицию. У нас оратория, через три дня концерт.
Подумать только, солидная и достойная, порядочная и хозяйственная женщина шестидесяти лет с легким сердцем отправляется куда-то творить прекрасное, когда ее собственная квартира ничем не уступает городской свалке. Надо заглянуть в толковый словарь. Вероятно, я не правильно понимаю слова «достойная» и «порядочная», а о том, что такое «солидная» и «хозяйственная», я и вовсе не имею представления.
Глава 5
Проводив Нину Аркадьевну, я первым делом залезла в холодильник и взяла из хорошо известного мне тайника, замаскированного под овощной отсек, все, что захотела: кружок свежайшей копченой колбасы, креветочное масло, селедку в винном соусе и кусочек недоеденного балыка из осетрины.
Ничем не рискуя, голову готова дать на отсечение, что мой дядюшка, наевшись яичницы, довольный ушел на работу, даже не подозревая, что в его доме хранятся (и даже едятся) такие сокровища.
Ай да тетя Нина! Конечно, ей, хозяйственной и порядочной, не страшно замуж выходить и быть с этим мужем счастливой, когда нет пределов ее находчивости, наглости и лицемерию.
Подкрепившись, я воспряла духом и, вернув отчасти прежнюю уверенность в себе, даже принялась себя ругать:
«Что это ты, деточка, так сопли распустила? Шарахаешься от любой пролетающей мухи. Собери-ка лучше в кучу мозги и подумай, кому ты могла перейти дорожку?»
Но сколько я голову ни ломала, по всему выходило, что беда нагрянула в самый спокойный и благочинный период, когда ни в какие аферы и сомнительные предприятия я не пускалась, кипучую деятельность свернула до нуля и вообще вела достойную размеренную светскую жизнь, с легким налетом эпикурейства и сибаритства. Убивать меня было совершенно не за что, ну разве за леность и склонность сорить деньгами да еще за глупость с Артуром. Все остальное казалось вполне безобидным, а кое-что даже достойным похвалы.
Тем не менее моя жизнь в опасности. В этом, похоже, нет сомнений даже у моей здравомыслящей тетушки.
Кто знает, к чему привели бы меня такие размышления, замешанные на трезвой оценке обстоятельств и легкой обиде на жизнь, но позвонила Нелли.
— Ты еще жива? — бодро поинтересовалась она, после чего мне тут же захотелось ее как следует треснуть. — Я только что звонила Алисе, думала, ты у нее. Какая кошка между вами пробежала?
Вот те на. С чего она взяла?
— Никто между нами не пробегал, — промямлила я, стараясь забыть тетушкины наветы.
— А что же тогда? Раньше ты неслась к Алиске прямо с вокзала, а теперь, выясняется, почти месяц проторчав в Питере, ты ни разу ей даже не позвонила. С ума сойти, она же до сегодняшнего утра пребывала в заблуждении, что ты уже в Москве.
— Сама понимать должна, Артур и все прочее, — вяло оправдывалась я.
— Прочего не было, а влюбчивость твоя до добра не доведет, — принялась поедать меня Нелли. — Уверена, воры лезли по наводке Артура. Тебе не кажется подозрительным его уход? Как-то вдруг, ни с того ни с сего.
— Кажется, если считать ни тем ни сем надетую на голову кастрюлю, полную прокисших объедков. — Тем более это он.
— Очень логичное заключение, — заметила я, — абсолютно в твоем духе. Впрочем, воры это или нет, легко проверить.
— Как же? — Оставить дом без присмотра дня на два и затем посмотреть, стоит ли на кухне кофеварка, а в библиотеке — компьютер.
Нелли пришла в ужас.
— Как, — завопила она, — ты оставила на даче такое ценное добро?
— Нет, мое добро всегда со мной, и в данный момент ты им пользуешься безгранично, а кофеварку я действительно оставила на даче.
— Но почему? Почему?
— Потому что уверена — злоумышленника прельщает не она. Что-то подсказывает мне — ему нужна я, точнее — моя беспутная жизнь.
Последние слова я произнесла цепенея, хотя и не слишком верила в то, что говорю. Хотела придать себе значимость в глазах Нелли, и тут же до смерти напугалась сама. К тому же я забыла о впечатлительности Нелли. Бедняжка даже застучала зубами.
— С-соня, б-брось все и в-вернись в Москву, — заикаясь, взмолилась она. — К ч-черту эти д-деньги.
— Всегда легко посылать к черту чужие деньги, — не согласилась я. — Нет уж, сначала сдам дачу, а уж потом вернусь. К тому же тетушка считает, что я рядом с Алисой я в безопасности.
Зачем я брякнула это, не знаю сама, но что поделаешь, так часто бывает у очень умных людей: сначала брякнут — потом подумают. Нелли, конечно, тут же вцепилась мертвой хваткой и все у меня выпытала. Мой рассказ лег на слишком благодатную почву. Нелли всегда ревновала меня к Алисе, а потому охотно разделила сомнения Нины Аркадьевны.
— Мне сразу все это показалось подозрительным, — заявила она, начисто забыв про Артура. — Алиска никогда не отличалась рассеянностью, как она могла забыть про мобильник?
— Не вижу смысла скрывать мобильник. Что бы ей это дало?
— Как что? Да все! Ее Герман вообще непонятно чем занимается, а она целиком и полностью под его влиянием. Не думаю, что тебя непременно собирались убивать (хотя в наше время и такое возможно), но что-то им от тебя определенно надо.
Эмоциональная и бессмысленная речь Нелли кого хотите выведет из себя. Я напомнила ей, что чем раньше сдам виллу, тем быстрее вернусь в Москву. Нелли, предчувствуя конец беседы, панически бросилась выдвигать глупейшие аргументы, но я наспех попрощалась и повесила трубку.
На скорую руку приведя себя в порядок, я позвонила Алисе и первым делом отругала ее за звонок к тетушке.
— Все время забываю, что она ненормальная, она ненормальная, — оправдывалась Алиса. — Мне в такси показалось, что ты сникла…
— Еще бы, от одних только разговоров про алкоголика Кирю с камнем на шее…
— А раз ты сникла, — продолжила Алиса, совершенно игнорируя выпад против Кири, — раз ты сникла, подумала я, значит, надо, чтобы Нина Аркадьевна тебя поддержала.
Поддержала?! Меня?! Нина Аркадьевна?! Господи! Что городит эта сумасшедшая?!
И после этого моя тетушка хочет, чтобы я подозревала Алису. Нет, если моя Алиса, с ее мозгами, убийца, тогда я, со своими, могу прямо сейчас идти всех грабить и убивать, и мне за это ничего не будет.
— Так знай, — ярость просто клокотала во мне, — я сникла как раз после того, как Нина Аркадьевна меня поддержала. Но дело не в этом. Мне нужно в бюро по недвижимости.
— По поводу сдачи в аренду дачи? — в рифму проявила догадливость Алиса.
— Да, надо решить это дело как можно скорей, тогда буду спокойно жить и горя не знать. Герман не освободился?
— Нет, а что?
— Хотела попросить его повозить меня по городу. Если ты не забыла, ездить на метро теперь небезопасно, — многозначительно напомнила я.
— Поедешь со мной, — тоном, не терпящим возражений, заявила Алиса. — Жди, через сорок минут буду на Гданьской. Я на такси.
Представив в качестве телохранителя свою Алису, я приуныла.
«Ладно, — приободрила я себя, — тетушка считает, что рядом с Алисой меня убивать не станут, а тетушка ошибается редко».
Минут через сорок в прихожей раздался звонок. Прежде чем открыть дверь, я в «глазок» удостоверилась, что это Алиса. Широкополая шляпа на ее голове, от питерского ветра приколотая к волосам красивой заколкой, говорила о том, что Алиса в прекрасном настроении. На фоне моих бед это показалось подозрительным.
«Стоит только бросить на человека тень, — подумала я, — как тень эта тут же обретает очертания яви. Еще немного — и я сама начну находить подтверждение причастности Алисы к ночному преступнику в каждом ее взгляде и вздохе».
Тем временем беспечная Алиса бодро помахала газетой и радостно сообщила, что по дороге просмотрела все объявления и даже выбрала подходящее агентство по недвижимости. Туда мы и отправились.
Таксист сразу же показался мне типом, не внушающим доверия, но я решительно взяла себя в руки и храбро приземлилась на заднее сиденье. Рядом тут же плюхнулась Алиса и с ходу поведала мне «увлекательнейшую» историю из семейной жизни ее сестры Ольги и алкоголика Кири.
Я, стараясь зевать пореже, контролировала в зеркальце заднего вида, нет ли за нами «хвоста». Минут через пять Алиса завопила не своим голосом:
— Стойте! Стойте. Здесь! Здесь!
Перепуганный водитель панически затормозил, после чего Алиса подробно объяснила, что мы приехали.
Действительно, я, следуя направлению ее пальца, быстро отыскала глазами красочную вывеску, обещающую и продать, и разменять, и арендовать, и даже что-то еще, звучащее совсем не по-русски. В общем, было бы жилье, а уж что с ним сделать — фантазии хватит.
Алиса выскочила из машины и помчалась вперед. Я, осмотревшись, тоже покинула такси и степенно направилась к агентству. У самого входа я услышала за спиной несколько развязный свист. Как истинная женщина я тут же оглянулась и…
Бывают же на свете совпадения. За рулем изумительного джипа «Навигатор» сидел мой добрый соcед, тот самый, которому посчастливилось быть свидетелем ночного нападения.
— Ну и ночку, бля, вы устроили сегодня утром, — с игривой улыбочкой сообщил он, не выходя из машины и жестом подзывая меня.
«Очарованная» его манерами и, главное, способом выражать свои мысли, я подошла.
— Уж простите, — смущенно сказала я, — постараюсь не остаться в долгу, когда наступит ваша очередь. Надеюсь, ждать придется не долго.
Соседа передернуло, но шутку он воспринял, молодецки «запенил» меня с головы до ног и, видимо, не разочаровавшись, забасил:
— Ну ты ничо там не подумай, шо я пристаю и типа такого, я чисто познакомиться хотел. Сморю, такая девушка и шо-то типа соседки. Короче, кликуха моя Николай, можно просто — Коля.
— А я просто Софья Адамовна, — со скромным достоинством представилась я.
— Ну?! — непонятно чему обрадовался сосед. — Жидовка, что ли?