Возвращаясь, Байдаров еще раз взглянул вслед удаляющейся женщине. Если бы она оглянулась, заторлпилась, то, возможно, он бы остановил ее. Но она шла не оборачиваясь, чуть помахивая сумочкой, и ничто в ее поведении не давало ему повода заподозрить ее в убийстве из-за угла. Он вернулся к калитке, где его ждал Артюхов, но, не задерживаясь с ним, пробежал в дом. Артюхов, ковыляя, заторопился за ним.
      Толкнув ногой первую попавшуюся дверь, Байдаров попал в комнату, которая, очевидно, была женской спальней. Над туалетным столом висела большая фотография.
      Байдаров шагнул ближе и тотчас узнал на фотографии ту самую женщину.
      "Болван! Сумочка потому и была тяжела, что в ней лежал пистолет!" Байдаров помчался обратно.
      Но в спешке он заблудился в коридоре и вместо выхода в садик влетел в комнату, выложенную белым кафелем. На полу валялся небольшой латунный цилиндрик, и как Байдаров ни торопился, он все же обратил на него внимание.
      Гильза револьверного патрона! Так вот откуда стреляли?!
      Взглянув за окно, он увидел лежащего на тротуаре Березкина. Кто-то уже перевязывал ему голову.
      Внезапно Байдаров услышал за своей спиной резкий хлопок.
      Он обернулся. По коридору, отрезая путь к выходу, пронеслась дымящаяся струя огня. Еще хлопок, более громкий, и по комнате, прямо ему под ноги хлынула волна нестерпимо жаркого пламени.
      Байдаров поспешно отскочил в угол за столик, на котором стоял черный микроскоп. Пламя быстро разливалось по комнате, поднимаясь до потолка бледно-розовой стеной. Байдаров закрыл ладонью слезящиеся от дыма глаза. О выходе через дверь нечего было и думать, он схватил со столика тяжелый микроскоп, с силой швырнул его в оконный переплет и, замотав голову попавшимся под руку белым халатом, через пламя бросился в окно.
      Загадочная находка
      -У Ну вот, Сережа, а ты говорил, что с нами уже ничего не случится.
      Койки друзей стояли в палате рядом. Березкин, с забинтованной головой, полулежал на кровати, опираясь локтем о подушку. У Байдарова забинтованы левая рука и плечо, прыгнув из окна, он сильно разбил ключицу и колено.
      - И подумать только,- продолжал сокрушаться он,- конец войны, праздник,- а тут, на вот тебе, лежи, как бревно.
      Березкин закрыл глаза и поморщился. В голове стоял шум, как будто к ней протянули телефонные провода.
      В висках усиливалась тупая боль.
      - Что? - посмотрел на него Байдаров.- Болит?.. А ты бы лег?
      - Ничего,- тихо произнес Березкин.- Лежать еще хуже.
      - Да,- задумчиво произнес Байдаров.- Неплохо стреляет эта особа. Но я-то хорош, сам отдал ей сумочку.
      В палату быстро и бесшумно, как мяч, вкатилась пухлая краснощекая сестра.
      - Байдаров,- сказала она певучим голоском,- на рентген.
      Она осторожно помогла Байдарову накинуть на больное плечо халат, взяла его под здоровую руку и повела из палаты. Вернулся Байдаров в хорошем настроении.
      - Доктор сказал,- ничего страшного. У вас, говорит, кости не иначе, как из орудийной стали сделаны. Со второго этажа на мостовую хлопнулись и ничего как следует сломать не смогли.- Он достал из кармана халата плитку шоколада и положил Березкину на одеяло.
      - В буфет заходил, думал по случаю окончания войны там что-нибудь покрепче лимонада имеется. Ничего нет.
      Байдаров сбросил халат и улегся на свою койку.
      - Я доктору про Артюхова рассказал,- промолвил он.
      - Ну и что?
      - Я спрашиваю, отчего бы это человек ни с того, ни с сего вдруг полусумасшедшим сделался. Ну, доктор говорит, всякое бывает в жизни. Может, например, от контузии. А я ему про лабораторию рассказал. Задумался доктор. Так, говорит, сразу ничего не скажешь. Надо бы Артюхова посмотреть.
      - А его нет,- вставил Березкин.
      - Вот то-то и оно, что нет. Интересно, что там разыскал особый отдел. Да вот он легок на помине.
      В палату, балансируя руками, на цыпочках, вошел молодой военный в белом нескладно застегнутом халате.
      - Вот, Сережа, познакомься,- сказал Байдаров.Шерлок Холмс из особого отдела. В вещевой ведомости числится, как лейтенант Григорьев.
      Григорьев, добродушно, по-мальчишечьи улыбаясь, осторожно ступая, подошел к Березкину и бережно пожал ему руку.
      - Как дела? Лежите?
      - Сразу видно контрразведчика,- заметил Байдаров,- моментально догадался, что мы делаем. Ты лучше скажи, почему на цыпочках ходишь?
      - Да вот,- и Григорьев е досадой показал на свои новые блестящие сапоги,- черт возьми, сделали со скрипом. Да с каким - шагнуть нельзя.
      Он для иллюстрации ступил на подошву, и сапог скрипнул так звонко, что Григорьев испуганно оглянулся на дверь. Березкин рассмеялся, но тут же закрыл глаза от боли и опустился на подушку.
      - Смех смехом, а у меня с этими сапогами сплошные неприятности. Полковник Сазонов говорит: "Я вас за такие сапоги из отдела отчислю. Что это за контрразведчик, которого за километр слышно". К вам только в коридор вошел, смотрю, сестра бежит, врач из кабинета выскочил - полная боевая тревога. Снимайте, говорят, сапоги: у нас тут тяжелобольные лежат... Кое-как упросил. Жалкo бросать - сапоги уж больно хороши.
      - Сапоги хорошие,- согласился Байдаров.- Только белый халат тебе не идет. Все равно что рясу надел.
      - Знаю,- шутливо вздохнул Григорьев.- Я, может быть, потому и медицинский институт бросил.
      - Скажи-ка. Вот бы не подумал, что ты мог в медицинском учиться.
      - На третьем курсе был.
      - Выгнали? -, - Нет, сам ушел.
      - Это почему же?
      - Да так, знаешь... Любовь к приключениям.
      - Вот как. А какие у тебя новости, любитель приключений? Женщину не нашли?
      - Не нашли.
      - И Артюхова не нашли?
      - И Артюхова не нашли. Он, наверное, за тобой следом в дом вошел и погиб.
      - Жалко.
      - Конечно жалко. От дома ничего не осталось, весь сгорел. Видно, здорово его термитом начинили. Микроскоп разбитый нашли, который ты в окошко выбросил. Его полковник с собой забрал.
      За окном темнело, вечерние сумерки незаметно заполняли комнату.
      - Интересно,- промолвил Байдаров и, взглянув в сторону задремавшего Березкина, снизил голос до полушепота,-чем занимались в этой окаянной лаборатории? Зачем понадобилось ее спалить?
      Они посидели в молчаливом раздумье еще несколько минут.
      Григорьев посмотрел на часы и встал.
      - Подожди,- остановил его Байдаров.- Письмо у меня есть на родину. Захвати, сдай на почту.- Он вытащил из полевой сумки письмо и вместе с ним небольшую книжечку в темно-зеленой обложке. - Это что? - он повертел в руках книжечку и прочитал на обложке: "Проф. Русаков. ВИТАМИНЫ".-Откуда она у меня? Насколько помню, я никогда особенно не интересовался витаминами.
      Из книжки на одеяло выпал листок бумаги. Байдаров развернул его и от удивления вытаращил глаза.
      - Что там такое? - заинтересовался Григорьев. Oн заглянул в листок и в свою очередь озадаченно уставился на Байдарова.- Черт возьми! Это же штамп имперской канцелярии. Канцелярии Гитлера.
      И он прочитал вслух написанное по-немецки: "Профессору Морге. Посылаем Вам все, что удалось достать о работах профессора Русакова. Ждем результатов Ваших экспериментов". Посмотрев на подпись, Григорьев тихо свистнул.- Но как это все к тебе попало?
      - Догадываюсь. Это из халата. Там халат висел в лаборатории - я им себе голову завернул, когда в окно прыгал. Книжка из халата выпала, а ребята, когда меня подняли, думали, что моя...
      - И сунули тебе в карман. Понятно. Давай-ка это все, я сейчас же полковнику покажу.
      Забрав письмо и книжечку, Григорьев, забыв о скрипе сапог, поспешно выбрался из палаты.
      Байдаров откинулся на подушку и попытался связать воедино разорванную цепь фактов и событий, участником которых он невольно сделался. Но в цепи не хватало основных связывающих звеньев, он пытался их придумать сам, но все они казались ему неправдоподобными.
      В палате стало совсем темно. Березкин спал. Изредка он тихонько стонал во сне, и тогда Байдаров, прерывая свои размышления, озабоченно поглядывал в его сторону.
      Новое предложение
      Рабочий кабинет господина Эксона обставлен скромно: темные обои, черный письменный стол, жесткие кожаные кресла - сидеть в них неудобно, но у господина Эксона не засиживаются, он не любит лишних разговоров.
      Дело - есть дело.
      На стене большие часы. Их маятник, покачиваясь, равномерным постукиванием как бы напоминает забывшемуся посетителю, что время - деньги.
      На письменном столе - строгий порядок. Чернильный прибор из мрамора с золотыми прожилками. Налево- стопка бумаг, направо - четыре телефона, пепельница. Посредине - раскрытый блокнот. Перо поперек блокнота. И все. Стол преуспевающего делового человека, ничего лишнего. Дело - есть дело.
      Пачка бумаг придавлена вместо пресса бронзовой статуэткой, изображающей нагого человека с низким лбом и тяжелой, выдающейся вперед звериной челюстью.
      Человек сидит на корточках и старательно обстругивает кремневым ножом корявую, узловатую дубину - жалкое оружие далекого прошлого.
      Пока господин Эксон раскуривал сигару, доктор Шпиглер, сидевший в кресле, внимательно разглядывал бронзовую статуэтку. Вналале она показалась ему не нужной на столе, но потом он нашел, что она вполне на месте и даже как-то символично характеризует хозяина стола - и тот и другой делают оружие.
      Сигара господина Эксона загорела сбоку; он бросил ее в пепельницу и взял другую.
      - Как самочувствие профессора? - спросил он.
      - Пока неважное. За эти два дня он не сказал и десяти слов. В его возрасте трудно переносятся такие переживания.
      - Вы говорили ему, что я интересуюсь его работой?
      - Да. Но он не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Старик находится в состоянии полнейшей прострации.
      - Что ж, подождем.
      - Кроме того, профессор упрям и принципиален, - С ним будет трудно договориться?
      - Кто его знает, господин Эксон. Может быть, его стоит припугнуть.
      - Припугнуть? Чем же?
      - В его лаборатории опыты с вирусом производились на людях. Сказать ему, что это может явиться судебным материалом для международной комиссии по военным преступлениям.
      - Есть документы? Доказательства?
      - Документов нет. Все сгорело. Но документы в конце концов можно подготовить.
      Господин Эксон сквозь дым сигары оценивающе посмотрел на Шпиглера.
      - Вы правы,- сказал он с расстановкой,- документы можно будет подготовить. Но профессор в таком состоянии, что можег оказаться и к этому безразличным. Прежде чем его припугнуть, нужно, чтобы он поправился. Создайте ему все условия, пусть он ни в чем не испытывает недостатка, пусть он вновь приобретет вкус к жизни. Деньги у вас еще есть?..
      Вот уже неделя, как профессор Морге живет в городе, куда его доставил неизвестный самолет.
      На аэродроме его встретил доктор Шпиглер. Профессор не особенно этому удивился. Он так и думал, что кто-кто, а его помощник сумеет выйти сухим из воды.
      Вероятно, он в свое время приторговывал секретами его лаборатории. Жулик и прохвост! Как жаль, что он, Морге, не разобрался в этом человеке раньше. Сейчас доктор Шпиглер заботится о профессоре, как о родном отце. Он устроил его в хорошей гостинице, обеспечил его всем, что может тому потребоваться: изысканным столом, одеждой, книгами, автомашиной для прогулок. Каждый день он, почти насильно, вывозил профессора за город на озеро.
      Профессор угрюмо и молча подчинялся. Отказываться от назойливого доктора было труднее, чем согласиться.
      Однако постепенно он привык к ежедневным поездкам.
      Ему уже нравилось сидеть на старых замшелых скалах, нависающих над озером. Профессор смотрел в блестевшую под солнцем прозрачную глубину озера, и ему казалось, что он глядит через окуляр громадного микроскопа на какую-то светло-голубую среду, где, как неведомые микробы, плавают толстые рыбы с выпуклыми глупыми глазами.
      Он старался не думать о прошлом и не заботился о будущем.
      К вечеру за ним приезжал доктор Шпиглер и вез в ресторан ужинать.
      Профессор догадывался, что доктор Шпиглер уже успел где-то спекульнуть его именем; в первый же день за завтраком доктор намекнул на какое-то частное лицо, очень интересующееся их незаконченной работой. Но профессор тогда не стал даже и слушать. Он устал и хочет только одного - покоя. Но вскоре он понял, что у пего недостанет силы сопротивляться, а доктор Шпиглер постарается "пристроить" его и, конечно, не без выгоды для себя.
      Профессор думал, что, пожалуй, было бы не худо сунуть Шпиглеру в стакан с вином ампулу с цианистым калием, которую он захватил из Берлина.
      Однажды вечером, закрывшись в номере, он вытащил из кармана крохотный стеклянный цилиндрик. Достаточно взять его в рот, стиснуть зубами, и можно навсегда избавиться от той страшной усталости и горечи бесславного конца, которые давят нестерпимо на старые плечи.
      Но он тут же почувствовал, что не сможет этого сделать - ниточка, протянувшаяся к нему в Берлине, оказалась крепче, чем он могч предполагать.
      "Упрямая штука - жизнь!" - горько усмехнулся профессор и сунул ампулу в жилетный карман...
      В конце следующей недели доктор Шпиглер привез его к господину Эксону...
      - Садитесь, пожалуйста, профессор. Прошу извинить, что заставил вас ждать. Если бы вы знали, сколько у нас сейчас дел с вашей несчастной Германией.
      Свет от настольной лампы падал на лицо профессора Морге. Он недовольно нахмурился, хотел отодвинуться, но не мог сдвинуть с места тяжелое кресло.
      - Вас беспокоит свет?
      - Да,- отрывисто бросил профессор.
      - Простите, пожалуйста.
      Теперь свет от лампы только на столе. Лицо сидящего за столом показалось профессору знакомым. Доктор Шпиглер невнятно назвал фамилию господина, профессор постарался вспомнить, когда, в какой газете или журнале он видел это лицо с тяжелой челюстью, и не смог. А впрочем, все равно...
      - Дорогой профессор,-услышал он задушевный, ласковый голос,- прошу вас поверить, я всегда был истинным поклонником великой немецкой нации. Я глубоко тронут несчастьем, постигшим вашу родину, а в том числе и вас, профессор. Я узнал совершенно случайно, что вы вели в Германии интересную работу. К сожалению, вам как будто бы не удалось ее закончить? - Человек за столом доверительно наклонился вперед и сделал вопросительную паузу...
      Профессор Морге со злостью поджал тонкие бесцветные губы.
      Так и есть! Прохвост Шпиглер все-таки продал его этому дельцу. Но пусть они не думают, что им удастся заставить его работать. К черту!..
      - Меня заинтересовало то немногое, что я сумел узнать о вашей работе,так же мягко и доверительно, как бы не замечая молчания профессора, продолжал сидящий за столом.- Не смогли бы вы рассказать мне о ней более подробно? Поделиться вашими планами?..
      С угрюмым упрямством профессор разглядывал плавно покачивающийся из стороны в сторону круглый латунный маятник стенных часов. Медленно, но с непоколебимой уверенностью ползла по бело-матовому циферблату черная стрелка. Прошла еще одна минута упорного молчания.
      Человек за столом откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу и закурил сигару. Выпятив вперед нижнюю губу, он выстрелил клубком голубого табачного дыма.
      - Прошу извинить мое любопытство, я хочу помочь вам, профессор. Но, к сожалению, я очень мало знаю о вашей работе. Скажем, не более того, что может заинтересовать комиссию по расследованию военных преступлений.
      "Ну и пусть!" - упрямо подумал профессор.
      И гут же, как и тогда в номере, когда он сидел с ампулой в руках, он почувствовал, что ему очень трудно, невозможно отказаться от того, пусть крохотного, кусочка жизни, который он сейчас имел. От удобного номера, хороших обедов, голубого озера... Он тяжело вздохнул и закрыл глаза.
      - Я не понимаю вас, профессор,- опять услышал он,- неужели вы плохой патриот? В ваших руках меч, которым вы сможете отомстить за унижение Германии, за оскорбление великой арийской нации, призванной управлять миром. Кончайте вашу работу - я помогу вам. Докажите миру, что вы, немецкий профессор Морге, изобрели самое могущественное в мире оружие...
      Доктор Шпиглер ожидал профессора в приемной господина Эксона.
      Приемная обставлена так же просто, как и кабинет.
      Ни ковров на полу, ни картин в золоченых рамках по стенам. Такой же темный паркет, дорогие обои со скромным узором, такие же жесткие кресла с тугими сидениями.
      В углу, за небольшим письменным столом работала секретарь господина Эксона мисс Фруди, как называл он ее на американский манер. Это была некрасивая особа с большим лиловым носом. Господин Эксон, в отличие от многих других промышленных заправил, не держал у себя хорошеньких машинисток и секретарей. Дело - есть дело!
      Мисс Фруди бойко отстукивала на машинке какое-то письмо и, передвигая каретку, неодобрительно поглядывала на развалившегося в кресле доктора Шпиглера. Она привыкла к тому, что посетители ее шефа вели себя в его приемной скромно.Вот, например, в кресле в углу ожидает приема пожилой господин, очевидно бывший военный. На лице у посетителя заметны следы тревоги и неуверенности в своем будущем. Фамилия его фон Штрипс, кажется, шеф обещал ему место начальника полиции в городе Зиттине. По фамилии видно, что этот господин из бывших немецких графов или баронов, он умеет себя вести в присутствии дамы. Мисс Фруди уже второй раз ныряла в сумочку, закрывшись зеркальцем, пудрила свой внушительный нос и украдкой поглядывала в угол на посетителя.
      Культурный человек! Не чета доктору Шпиглеру, который бывает здесь каждый день и всегда ведет себя, как в пивной. Вот сейчас развалился в кресле и в ее присутствии чистит себе ногти. Хам!
      Доктор Шпиглер подровнял пилочкой все десять ногтей, прочел газету, а разговор в кабинете все еще продолжался.
      "Неужели господину Эксону не удастся уломать упрямого старикашку?.."
      - Я... согласен,- сказал наконец профессор и поднялся с кресла.
      - Вот и прекрасно. Ваши условия?
      Профессор сделал брезгливую гримасу, и господин Эксон тут же спохватился,- я говорю, разумеется, не о деньгах, профессор.
      - Лаборатория. Первоклассная лаборатория.
      - Лаборатория будет.
      - Сотрудники.
      - Подберите штат по вашему собственному усмотрению. Ваш прежний помощник будет, вероятно, вам полезен?
      - Доктор Шпиглер? - глаза профессора прищурились.- Ну что ж, не возражаю.
      - Еще что? - господин Эксон делал быстрые пометки в своем блокноте.
      - Подопытные. Люди для опытов.
      - Люди?.. Гм... Теперь это труднее сделать, вы сами понимаете, профессор... Гм. Что ж здесь придумать?..
      - У меня в Берлине осталась дочь...- сказал профессор.
      - Дочь?.. Так, так. Бедная девушка... Я понимаю вас, я сам отец. Но...
      - Я не об этом,- нахмурился профессор.- Моя дочь заведывала хозяйственными делами лаборатории. Она умеет решать трудные задачи. Постарайтесь ее разыскать.
      - Ах, вот что. Очень хорошо. Я сегодня же дам задание... Итак, вашу руку, профессор.
      Господин Эксон протянул через стол свою большую гладкую руку с цепкими волосатыми пальцами, руку преуспевающего дельца, и профессор вложил в его руку свою, нервную сухую руку ученого...
      Прошел год...
      Береговую полосу города Зиттина занимают товарные пристани, доки, судовые мастерские.
      Море мелькает далеко на горизонте голубой лазурной полоской. У берега светлая морская вода покрыта поблескивающими пятнами грязного отработанного масла.
      Портовый Пригород начинался сразу же за служебными постройками. Там стояли почерневшие от дыма и времени двух- и трехэтажные дома, полуразрушенные хибарки, между которыми извивались грязные мощеные улниы и еще более грязные и еще более узкие переулки.
      В Портовом Пригороде жила рабочая беднота, грузчики, рабочие без квалификации, безработные матросы.
      Жили здесь также и жулики, и бандиты всех специальностей и мастей. Народ это был отчаянный, жил своими законами, и ценность человеческой жизни зависела от многих случайностей.
      Часто, когда отлив уносил в море мусор и пятна смазочного масла, когда обнажались бетонные устои береги вых построек, на илистом дне обнаруживался труп, с обломком горелого колосника, засунутого за пояс штанов.
      Это никого не удивляло, и никто не торопился сообщать о таком событии в полицию. Чтобы позвонить в полицейское управление, нужно было идти к автомату и спустить в него никелевую монету, а такую роскошь мало кто мог позволить себе. Поэтому мертвеца чаще всего просто отталкивали багром подальше в море, там его доедали крабы или волны выбрасывали где-нибудь в другом месте. По вечерам здесь не было ни оживленной людской толпы, ни ярких рекламных витрин, ни лакированного потока автомобилей. Одинокие прохожие осторожно брели по темным пустым улицам. Даже лихие шоферы легковых такси избегали ночью ездить по улицам Пригорода.
      Здесь легко можно было поломать рессору, провалившись в плохо закрытый люк канализации, а то и получить из-за угла булыжник в ветровое стекло,так, ни за что ни про что: отчаянный народ жил в Пригороде.
      Главная улица Зиттина бульваром пересекала город и Портовый Пригород.
      Но, подходя к Пригороду, щеголеватый асфальт бульвара как бы останавливался, боясь запачкать свою чистую поверхность грязью портовых переулков. Дальше улицу продолжала изрытая булыжная мостовая.
      Здесь, на стыке асфальта с булыжной мостовой, стояло небольшое здание с квадратными окнами. Над окнами укреплены стеклянные буквы. Плохо заметные днем, сейчас, в окружающей темноте, они светились мягким розоватым светом и можно было прочитать: "Рабочее кафе". Ниже, на оконных стеклах белилами написано: "Всегда свежее пиво!" Длинная белая машина с потушенными фонарями тихо проскользнула под окнами кафе. Прошелестев шинами по булыжнику мостовой, она круто развернулась и остановилась на противоположной стороне улицы, у темной неосвещенной стены какого-то склада.
      Тихое ворчание мотора замолкло. Из машины никто не вышел. Только с той стороны, с которой было видно крыльцо "Рабочего кафе", шевельнулась и слегка приподнялась шторка, закрывающая стекло кабины.
      Белая машина походила в темноте на огромного притаившегося зверя.
      Откуда-то из темноты Пригорода, в полосе света, падающего из окон кафе, появилась растрепанная мужская фигура. Она остановилась у крыльца и несколько раз качнулась из стороны в сторону.
      Мужчина был пьян, однако не настолько, чтобы не хотеть выпить еще чего-нибудь Ноги его плохо слyшались; но глаза еще могли прочитать надпись на окнах кафе. Качнувшись несколько раз. он, наконец, сдвинyлся с места, поднялся на низкое крыльцо и толкнул плечом дверь.
      Обстановка кафе проста и даже примитивна: крашеные стены, серый цементный пол. столики, покрытые пластмассовыми клеенками. Справа, почти рядом с дверью - высокий оцинкованный прилавок За прилавком стеклянный шкаф с бутылками и холодными закусками.
      Между шкафом и прилавком поместился буфетчик: толстый, заросший бурой щетиной.
      За исключением бурой щетины, внешность буфетчика ничем не примечательна. Некоторую оригинальность его облику придавала укрепленная на левом ухе черняя эбонитовая крышечка - усилитель звука для ГЛУХИХ. От чашечки вниз к карману, где полагалось лежать батарейке усилителя, спускался разноцветный плетеный электрошнур.
      Сунув руку в карман и перебирая толстыми пальцами концы шнура, буфетчик стоял, прислонившись к сточке.
      Маленькие глазки его утонули в лохматых надбровьях, и не сразу можно было разобрать, куда они глядят Поглядывал он в сторону углового столика, за которым сидело четверо мужчин, судя по костюмам,- рабочих завода судовых дизелей.
      Перед рабочими на столике лежала газета, маленькая, напечатанная неровным сбитым шрифтом. Она ничуть не походила на солидные издания правительственных газет, но, очевидно, в ней напечатано что-то интересное, что заставило рабочих после тяжелой смены собраться здесь за столиком кафе.
      Газету читал вполголоса рабочий в темно-синем комбинезоне электрика. Вероятно, он уже не раз читал эту статью, последние строчки он произнес на память, глядя не в газету, а на своих молчаливых слушателей.
      - "Дело будущего мира в наших руках!" Верная статья, нашим хозяевам невыгодна мирная политика. Ничто не дает им столько денег, сколько они загребают на военных заказах.
      - Послушай, Марти,- обратился к читавшему газету другой рабочий,- но при чем тут мы? Ведь наш завод теперь не работает на войну.
      - Ты в этом уверен? - спросил Марти. Он сложил газету и наклонился вперед над столом с видом человека, который собирается сказать что-то секретное. Головы рабочих с готовностью приблизились к нему. Однако Марти оглянулся ни буфетчика и выпрямился.
      - Признаться, я никогда не видел у буфетчиков приличных рож,- заметил он.- Но физиономия этого мне особенно не нравится.
      - Так он же глухой, как пень! - сказал кто-то.
      - Кто его знает,-продолжал Марти.- Помните, как у нас сорвалась стачка в прошлом году. Я до сих пор не могу понять, как полиция могла о ней пронюхать. Пожалуй, друзья, нам лучше поговорить на улице.
      В это время открылась входная дверь. На пороге появился мужчина в мятом костюме, галстуке, висевшем поверх пиджака. Ухватившись за дверной косяк, он прищурился от яркого электрического света.
      - А,Марти! - закричал он, увидев рабочего в синем комбинезоне.Здравствуй, Марти!
      Он улыбнулся, сверкая стальными зубами, и с подчеркнутой, обычной у пьяных, осторожностью попытался пройти между столиками.
      - Это Тим Баркет, из конструкторского отдела завода,- сказал Марти,но сегодня он пьян более обычнсго.
      Тим Баркет, по очереди натыкаясь на все стулья, наконец добрался до их угла.
      - Ты опять напился, Тим! - сказал укоризненно Марти . - Да, опять,задорно согласился Тим Баркет, валясь на первый попавшийся стул. Его язык хотя и заплетался, но все же слушался лучше, чем ноги.- Хорошее слово "опять". Опять -это значит повторение, а по... повторить может только тот, у кого есть деньги. У нас теперь у всех есть деньги. Господин Эксон дает нам заработать. Не правда ли, ребята? Не косись на меня, Марти. Могу я поговорить в хорошей компании... Что вы тут делаете? Ага, вижу, читаете газету. И я читал. Читал... Очень умная статья.
      - Ты бы шел домой, Тим!
      - Подожди, Марти,-отмахнулся Тим Баркет. - О чем я говорил? Да, о статье. Очень умная статья, она заставила меня задуматься. А когда я задумываюсь, я всегда... всегда напиваюсь. И вы думаете, почему? Послушайте-ка, ребята. Я был на войне, у меня не хватает половины зубов,он ткнул пальцем в плохо зашитый шрам на подбородке,- но зато во мне осколков сидит больше, чем в нынешней колбасе шпеку. И вот я думаю, может быть, на том танке, который угостил меня снарядом, стоял мотор, сделанный вашими руками. А?.. Может быть! - ответил он за всех утвердительно.Так как же так? Вот мы с вами... мы с вами сейчас тоже делаем моторы. И с нашей помощью кому-нибудь опять будут выбивать зубы?..
      - Мы сейчас делаем не военные моторы,- скачал старый рабочий.- Наши новые дизеля идут для китобoйных судов.
      - Ха! - едко улыбнулся Тим Баркет.- Это вам директор сказал, и вы поверили?.. Я-то знаю, куда идут наши моторы,- добавил он угрюмо.
      - Хватит тебе болтать, Тим.- строго перебил его Марти, оглядываясь на буфетчика.- Ничего ты не знаешь.
      - Знаю! - с пьяной запальчивостью вдруг крякнул Баркет.- Дурачки! Наши дизеля идут на подводные лодки...
      - Тише ты! - прошипел Марти и сильно толкнул его в плечо.- Ребята, нужно отвести его домой.
      - Меня отвести? - возмутился Баркет. Он поднялся на ноги и отстранил в сторону рабочего, который хотел ему помочь.- Меня еще никто... никто не водил домой... Я сам. До свидания, Марти. До свидания, друзья...
      Выйдя из дверей кафе, Тим Баркет довольно удачно спустился со ступенек крыльца и некоторое время стоял на месте, покачиваясь и переступая с ноги на ногу. Потом он решительно заложил руки в карманы и, повернувшись, побрел в сторону Пригорода.
      Проходя мимо белой машины, все еще стоящей у стены, он неловко задел ее буфер ногой и выругался. Он шел, не оглядываясь, и не видел, как за его спиной бесшумно открылась дверка кабины, как из нее вышла женщина, закутанная в шаль, которая делала ее почти незаметной в ночной мгле. Неслышными шагами она направилась следом за ним.
      ...Утренний холод заставил Тима Бэркета проснуться.
      Он пошевелил затекшими и озябшими плечами и постарался понять, где -находится. Было похоже, что он лежал на каменных плитах подъезда какого-то дома.
      Тим Баркет поднял тяжелую голову и разглядел створки входных дверей. Нетрудно было сообразить, что он выбрал плохое место для ночлега: первый же выходящий жилец может разбить дверью его физиономию. Он попробовал повернуться, но почувствовал, как что-то уперлось ему в бок. Он просунул руку под себя и нащупал холодное горлышко бутылки, засунутой в карман пиджака.
      Тогда он сел. Вытащил из кармана бутылку и при свете начинающегося утра разглядел на ней пивную эти кетку. Бутылка была закупорена и полна, не было сомнения - в ней было пиво!
      - Что за черт? - удивился Баркет, хмуря лоб и тщетно стараясь вспомнить, каким образом в его кармане могла оказаться эта бутылка.Неужели я вчера был нaстолько пьян, что решил позаботиться о сегодняшнем похмелье?..
      Не раздумывая больше, Баркет быстро откупорил бутылку о край каменной плиты, сунул горлышко в рот.
      Холодное пиво приятно защипало в глотке... Это была последняя бутылка в жизни Тима Баркета.
      Подслушанный разговор
      - Доктор, что это с вами?
      Редактор "Рабочей газеты" с ирландской фамилией О'Патли (его отец родился в Дублине, но сын видел Ирландию только на географической карте), молодой и ярко-рыжий, в шляпе, сдвинутой на затылок, остановил на бульваре доктора, высокого человека в широком мешковатом пиджаке. Доктор в глубокой задумчивости шагал прямо по мостовой, не обращая внимания на тревожные гудки автомашин и ругань шоферов.
      О'Патли взял его под руку и вывел на панель.
      - Ну разве можно так, дорогой! -сказал он с мягким участием, заглядывая в лицо доктору своими ласковыми глазами.- Вас сшибет машина, и вы попадете в свою собственную больницу.