– Там они сотни лет живут… жили… за такой… - Дайк показал руками, - большой Стеной, чтобы отделить свою землю от всего мира. У них были сокровища и светло-серые кони с белыми копытами. Небожители привели их с собой из небесного края. Они много чего принесли оттуда: украшения, ткани, оружие… Не такое оружие, с которым потом ездили воевать сюда. То ржавело от крови. А небесное хранилось в память о славных предках, которые теперь правят Ависмасатрой… брошены в Подземье, вот что я хочу сказать. Оружие, выкованное еще до Ратваханы… до Сошествия небожителей с небес, - перевел сам себя Дайк и закрыл глаза, вспоминая блеск и сверкание небесных драгоценностей.
      Денел молча слушал. Так он и предполагал еще до этого разговора… Выслушав Дайка, рыцарь стал прощаться. Ему нужно был обдумать, как следует распорядиться этим необыкновенным даром?
      После завтрака Гвендис перемыла в тазу посуду, вытерла полотенцем.
      – Я на рынок, Дайк, - сказала она, сняв с кресла свою шаль и накинув на плечи. - Не скучай, скоро вернусь.
      Дайк послушал, как она легко сбежала по скрипучей лестнице, - и пошел работать в сад.
      Как раз в тот день приходил сьер Денел. Когда вернулась Гвендис, Дайк рассказал ей об этом.
      – Чего он хочет? - удивилась девушка. - Чтобы ты привел его в Сатру?
      – Я не поведу его в Сатру, - вдруг сказал Дайк. - Рыцарь Денел спрашивал про драгоценный камень, как я его нашел и могу ли еще находить такие вещи. Должно быть, он хочет, чтобы я нашел сокровища для его короля.
      Гвендис обеспокоенно молчала. Глаза Дайка вдруг хмуро блеснули:
      – Но я никому ничего не скажу о Сатре. Да, я сумел бы найти туда дорогу. И да, там были сокровища. Но они никогда не попадут в сокровищницы анварденской знати.
      До сих пор Дайк не мог себе представить, чтобы кто-нибудь из знатных господ в чем-то от него зависел. Именно поэтому Дайк в благотворительной больнице или среди пустых бочек гавани совсем не задумывался о них. Но неожиданно оказалось, что Дайк держит в руках какую-то нужную высшему сословью нить. Он мог отдать им ее, а мог и не отдать. И он сразу ощутил с забившимся сердцем, что ни за что не отдаст.
      – Это из-за благотворительной больницы, - Дайк криво усмехнулся. - Теперь я дал себе слово никогда не делать ничего для тех, за счет чьих подачек я лечился…
      Гвендис еще никогда не видела, чтобы Дайк говорил о чем-нибудь с чувством унижения, оскорбленной гордости.
      – Там было так ужасно? - поняла Гвендис.
      Дайк утвердительно кивнул.
      – Пусть хоть раз нищий бродяга не даст им того, что они попросят. Пусть у них тоже будет не все, что они хотят, - добавил он.
      Дайк умолк, в углах губ пролегли упрямые складки.
      Потрясенная Гвендис коснулась его руки. До сих пор она присматривала за Дайком, как за ребенком. Ее обрадовало и одновременно встревожило, что у него, забывшего себя, тем не менее есть своя воля.
      – Хорошо… - успокоила его Гвендис. - В конце концов, никому неизвестно, что именно тебе снится на самом деле. Если ты скажешь, что перестал видеть дорогу в Сатру, тебя никто не сможет заставить ее показать. Твоя память - не карта и не компас, Дайк, чтобы ими пользовались без твоего согласия. Только обещай мне не дразнить сьера Денела, что ты все знаешь, но не скажешь.
      Под вечер садовник ушел домой. Дайк поднялся из сада наверх к Гвендис. Она сидела у камина с тяжелым целительским трактатом в руках.
      – Гвендис, ты читаешь?
      Она подняла голову:
      – Хочешь поговорить?
      – Нет… - Дайк чуть замялся. - Я хотел позвать тебя в сад. Там закат и… уже не такая чащоба, как раньше. Пойдем?
      Гвендис улыбнулась. Она почувствовала, что в короткий срок Дайк привязался к саду и хочет, чтобы она посмотрела на изменения, в которые он вложил свой труд. Гвендис встала и накинула на плечи шаль. Дайк подал ей руку на лестнице. По-прежнему держась за руки, они вышли за порог.
      По выложенной камнем дорожке Дайк повел Гвендис в глубину сада, в прореженное пространство между кустами одичавших роз и сирени, облетевших по осени. Над головой нависали тонкие сплетенные ветви вишен и слив.
      – Я буду садовником у тебя, - весело сказал Дайк. - Здесь много места. Можно держать сад так, чтобы он цвел с самой весны и до поздней осени. Все цветы, кусты и деревья цветут в свой срок, вот и подобрать, чтобы, когда одни отцветут, распускались другие.
      Дайк возился в саду целыми днями, а Гвендис сидела за книгами. Она продолжала и посещать окрестных больных. Теперь Гвендис можно было перестать заниматься лекарским ремеслом, но она не хотела его бросать.
      Дайк сам делал всю работу во дворе, колол дрова, носил воду, топил очаг. Гвендис готовила, ходила по лавкам, прибирала в нескольких комнатах (остальные так и остались нежилыми) и шила. Она сшила себе платье и пару новых рубашек Дайку.
      Кровать Гвендис Дайк перенес обратно к ней в спальню, потому что камин теперь топился и там. Дайк уже меньше тяготился своими снами, хотя по-прежнему часто видел Сатру. Гвендис убеждала его:
      – Тебя лишил памяти не сон. Ты сам сказал: сны появились потом, после всех бед, которые ты перенес. Как любой человек, ты наутро просыпаешься самим собой. Поэтому тебе нечего бояться. Попробуй думать о своих видениях иначе. Они дают тебе знания, которых нет ни у одного живущего в наши дни человека. Они уже помогли тебе найти удивительный драгоценный камень. Твои сны - странный, необычный, но все-таки дар. А если тебе приснится кошмар, - я же тут, рядом. Я разбужу тебя, ты расскажешь мне сон и успокоишься.
      Гвендис говорила с Дайком обо всем, что знала сама. Девушка втайне надеялась, что какая-нибудь мелочь из ее рассказов натолкнет Дайка на воспоминание о прошлой жизни.
      Недавно сьер Денел упомянул о похожем на Дайка человеке по имени Гойдемир из Даргорода. Это навело Гвендис на мысль: Дайк не обязательно вард; высокий и светловолосый, он мог быть и северянином из даргородской земли, и даже хельдом. Хельды - мореходы из Хельдерики, с холодных берегов Хельдвика. А Дайка спасли из моря. Нужно проверить: пусть бы он услышал речь того или другого из этих народов, увидел их вещи, одежду. Есть растения, которые растут только на севере. Дайк говорил о северных ягодах и кустарниках. Здесь таких нет. Но о них Дайк знает из снов про родину Белгеста…
      Гвендис жалела, что никогда не училась даргородскому наречию. Отец его не знал, и книг на нем Гвендис никогда не видела. А у хельдов, кажется, и вовсе нет книг. Отец считал эти края варварскими, дикими, глухими - что может дать образованному человеку знание таких языков? Девушке оставалось ждать, пока на рынок приедет купеческий обоз из Даргорода.
      Сьер Денел принадлежал к ордену орминитов. Небесным покровителем ордена считался первый король Анвардена Ормин, законодатель и просветитель вардов. Своим оружием и имуществом орминиты клялись поддерживать королей Анвардена и священное мироустройство.
      Сьер Денел считал, что Дайк сделал свое дело: донес весть до того, кто в состоянии ею распорядиться. Теперь он, Денел, несет ответственность за дальнейшую судьбу предания о стране падших небожителей и о сокровищах, похищенных с неба.
      Чудесный камень, находку Дайка, сьер Денел воспринимал как знамение. Высшая воля недаром лишила Дайка памяти: большинство людей в ясной памяти постарались бы утаить клад или использовать его в своих интересах, а Дайк исполнил роль орудия, хотя и тупого, но честного.
      Теперь вардские рыцари должны отправиться на поиски небесных сокровищ небожителей, какую бы дорогу ни указал им этот бродяга-сновидец, чтобы сокровища Сатры были возвращены Вседержителю и возложены на алтари в его храмах.
      С этими мыслями сьер Денел снова пришел в дом Гвендис для разговора с Дайком. Неожиданно Гвендис стала горячо упрашивать его оставить Дайка в покое и позволить ему жить своей жизнью. Сьер Денел строго объяснил ей, что ее подопечный - орудие высших сил.
      – Как ты собираешься употребить свой дар? - спросил он стоящего перед ним Дайка.
      – Никак, пока не узнаю, кто я, - коротко ответил тот.
      Денел покривил губы:
      – Ты хочешь получить денег за свое знание?
      Дайк отрицательно мотнул головой:
      – У меня уже все есть.
      – Твой дар даст тебе возможность послужить государю.
      Дайк промолчал.
      – Твой дар будет употреблен во славу Вседержителя.
      Новое молчаливое отрицание.
      Рыцарь короны встал с кресла возле камина и подошел к Дайку вплотную. Их глаза встретились.
      – Почему же нет?
      – Потому что я не знаю, кто я, - повторил Дайк. - Может быть, я бы никогда бы никому не сказал о Сатре, если бы я это знал. А может, наоборот… Я должен сперва понять, зачем я жил, что любил, ради чего рисковал в той жизни, чтобы в этой не стать врагом самому себе.
      Сьер Денел внезапно повысил голос:
      – Это так важно?! А если ты был ублюдком, морским разбойником, грязным мерзавцем? Ты такого высокого мнения о себе, что желаешь сохранить себе верность? Боишься по неведению пойти против самого себя - и ради этого готов зарыть в землю дар Создателя? Высоко же ты себя ставишь, парень. А у самого грязные руки.
      Дайк внимательно осмотрел свои исцарапанные ладони.
      – Это въелся сок от коры. Водой сразу не смоешь, только со временем сойдет.
      – Ты ставишь себя самого выше того дара и предназначения, которое в себе несешь? - глаза рыцаря гневно потемнели.
      – По-твоему, то, что со мной случилось, - высшая воля, сьер Денел? Ну, что ж… Мне было очень тяжко, когда я болел, и еще хуже, когда стал считать себя сумасшедшим. И если кто-то сделал это со мной нарочно, я ему никогда не прощу без объяснений, и вслепую не буду ему служить.
      – Человек всегда служит Творцу вслепую, - оборвал его сьер Денел. - Уже потому, что смертные не могут постичь его мудрости.
      – Я никогда не буду делать того, чего не понимаю, - возразил Дайк. - Ты говоришь о Вседержителе, который создал небожителей и людей. Если мы вправду созданы неспособными его понимать, то, стало быть, он не получит и моей службы.
      Сьер Денел побледнел, меряя его взглядом.
      – Советую не забывать, что бриллиант, за который ты имеешь теперь стол и кров, ты получил только благодаря своему особому дару. Придется отрабатывать, парень. Никуда не денешься: не захочешь добровольно - Создатель взыщет. У тебя очень мало выбора, дружок. Если будешь продолжать в том же духе, то, боюсь, все-таки кончишь жизнь под забором. Не шути с высшими силами: они могут и отнять дар. И тогда у тебя не будет ни своей, ни чужой памяти. Останешься ты полоумным Дайком, какому место в благотворительной больнице.
      – Господин королевский рыцарь! - твердо перебила его Гвендис. - Я должна извиниться, что не успела раньше сказать… Может случиться, что Дайк - на самом деле Гойдемир, младший сын даргородского князя. Ты не должен говорить с ним, как с бродягой.
      Сьер Денел обмер. Только мелькнуло в голове: «И тот Гойдемир тоже сказал: «Я из старинного рода».
      Эту неожиданную новость Гвендис узнала совсем недавно.
      Осень подходила к концу. Косо летели густые хлопья мокрого снега, и едва долетев до земли, начинали таять. На дороге стояли лужи, одна натекла у самой калитки. Ветви облетевших деревьев в саду поникли. Нижние окна дома заслоняли отсыревшие голые кусты палисадника.
      Дом Гвендис весь скрипел и шатался, поэтому она недавно наняла плотника. Зимой у Дайка не было работы в саду. Он попросил Гвендис не говорить плотнику, что он сам - не наемный работник. Тот, как в свое время и садовник, думал, что Дайк - поденщик, взятый госпожой ему в помощь.
      Дайк чувствовал себя увереннее оттого, что делал дело, и из его рук выходило что-то прочное, что можно пощупать. Они с плотником уже заканчивали починку лестницы, которая раньше так и плясала под ногами. Так же Дайка раньше радовал сад, теперь засыпанный снегом. Гвендис с улыбкой думала: «Он сам нашел себе лечение. Дайк приручает наш дом. Он починил лестницу, перестелет половицы и почувствует, что все в его руках».
      Утром на рынке Гвендис сказали, что прибыл торговый обоз из Даргорода. Она сейчас же вернулась домой за Дайком. Вместе они разыскали торговый ряд, где приезжие разложили товары: пушнину, мед, украшения и ткани… Бородатые купцы в длиннополой одежде на меху, одетые теплее, чем жители Анвардена, потому что пришли из холодных краев, важно ожидали покупателей. Дайк подошел к ближайшей лавке, глядя то на товар, то на чужие лица. Он сам не знал, что с ним будет, если память вдруг отзовется на что-нибудь и размотает перед ним весь клубок его прошлого. И тут же всплывала тоскливая мысль: «Нет, не вспомню, не одолею… Темно, как в омуте, в голове…»
      Гвендис стала выбирать ткани. Она не только хотела дать Дайку время осмотреться, но и на самом деле собиралась купить материи.
      Вдруг один из купцов, мельком бросивший взгляд на Дайка, разинул рот. Другие сгрудились, наперебой обращаясь к нему на своем тяжелом и звучном языке.
      Дайк окаменел. Ему чудилось, он вдруг вообще позабыл человеческую речь. Переводя беспомощный взгляд с одного купца на другого, он видел лишь их шевелящиеся губы, выпускающие облачка пара в холодный осенний воздух.
      – Он не понимает по-вашему, - вмешалась Гвендис, обращаясь к торговцам.
      – Как же не понимает, когда он сам наш княжич Гойдемир?! - на наречии вардов ответил старший купец. - Что ты, княжич, молчишь? А у нас для тебя добрые вести! Можешь ехать домой. Тебя уж год как простили!
      – За что?.. - почти шепотом спросил Дайк.
      – Как за что? - широко развел руками купец. - Вот тебе и раз!
      Дайк потряс головой:
      – Я не Гойдемир… Я не знаю, кто я.
      – Он ничего не помнит после болезни, - вставила Гвендис, взяв Дайка за локоть.
      Ошеломленный бородач замолк. Внушительные, с обветренными с дороги щеками, купцы начали сочувственно разглядывать Дайка. Он опустил голову и ссутулился, точно осужденный, который стыдится людских глаз.
      Старший обернулся к Гвендис. На его широком добродушном лице читалось раскаяние:
      – Беда! Может, и ошиблись. Посмотришь - будто бы он… А будто и не он!
      – Ведь с тех пор шесть лет минуло, - подсказал ему товарищ. - За такие сроки меняется человек. Как его узнаешь, когда он сам себя не узнаёт?
      – Мать бы узнала. Любимый сын был у княгини, - добавил третий.
      Дайк снова поднял голову и обводил даргородцев беспокойным взглядом.
      – Пойдем, Гвендис, - вдруг нетерпеливо попросил он.
      – Сейчас, идем, - подтвердила она и быстро попрощалась с купцами.
      Те в своих меховых полушубках все переглядывались и ахали по-своему им вслед, сочувственно и как-то хлопотливо взмахивая руками и мотая бородами.
      Гвендис привела Дайка домой: он шел, как во сне, и чуть не прошел мимо калитки.
      Это было похоже не на разгадку, а скорее на новую загадку в судьбе Дайка.
      – Если он Гойдемир, почему он тогда знает наш язык, но не помнит своего родного? - спросил сьер Денел.
      Гвендис на правах лекаря о многом расспрашивала Дайка. Он рассказывал ей, что, отлеживаясь в хижине спасшего его рыбака, сперва вовсе не говорил ни слова. Понемногу Дайк начал повторять за хозяйкой, которая ухаживала за ним. Долгое время и сама Гвендис замечала, что Дайку трудно выражать свои мысли. Девушка-лекарь ответила Денелу то, что казалось ей самым возможным:
      – Если Дайк до болезни знал язык вардов, после болезни он скоро заговорил на нем, просто потому что все время слышал его вокруг.
      Дайк не вмешивался в разговор, с нахмуренным лицом прислушиваясь к объяснениям.
      Гвендис продолжала:
      – Дайк может быстро научиться всему, что знал раньше, и стать таким, как был. Если он родом из Даргорода и вернется домой, он начнет вспоминать все, что делал в прошлом.
      – Почему он тогда не сумел взять в руки меч? Ведь я пытался проверить, привычно ли для него оружие! - возразил сьер Денел. - Неужто княжич не держал в руках клинка!
      Гвендис ответила:
      – Дайк не сумел взять меч, как не смог сразу начать говорить в хижине у рыбака… - и добавила, высказывая заветную мысль, вычитанную из лекарских трактатов. - Но если бы Дайк испугался или рассердился, если бы он сам захотел тебя ударить, сьер Денел, его руки могли бы вспомнить, как это делается.
      «Судьба этого парня все запутанней, - сдвинув брови, рассуждал рыцарь. - Может, он и в самом деле сын государя из далекого Даргорода. А вдруг купцы обознались? Кто не хотел бы, не имев ничего, получить разом все - дом, семью, власть и богатство? Что если Дайк теперь осмелится «вспомнить» то, чего на самом деле с ним никогда не было?…»
      – Госпожа Гвендис. Я вижу, ты до сих не наняла никакой прислуги, сама ходишь на рынок. Боюсь, я должен просить тебя потерпеть немного еще. Я не хочу, чтобы через прислугу вышел наружу слух про даргородского княжича и вообще про все странности Дайка. Если тебе нужен домашний слуга, я пришлю тебе своего, он не станет болтать. Я уже говорил, что мы становимся соучастниками какой-то тайны.
      – Мне ничего не нужно, сьер Денел, - поспешно заверила Гвендис. - Я не хочу видеть посторонних людей, даже если это прислуга.
      Сьер Денел нахмурился.
      – Хорошо. На этом я прощаюсь, госпожа Гвендис, не откажи проводить меня до двери.
      Они вдвоем вышли на лестницу. Сьер Денел в раздумье проговорил:
      – Все не так просто, госпожа Гвендис. Возможно, Дайк - княжич Гойдемир. Но одновременно он безумный человек, который кажется мне не таким смирным, как на первый взгляд. Будет лучше, госпожа Гвендис, если в доме станет ночевать мужчина, который готов тебя защитить. Я хочу прислать своего оруженосца: это скромный и смелый юноша…
      – Сьер Денел! - перебила Гвендис. - Я ценю твою заботу. Но Дайк и так боится самого себя! Если он узнает, что ко мне приставили сторожа… Нет, я этого не допущу.
      Сьер Денел вздохнул. Он видел, Гвендис считает себя «мужчиной» в собственном доме, хозяйкой самой себе. Она слишком привыкла жить по-своему. Пока они втроем связаны общей тайной, это хорошо. Но вообще для девушки в этом нет ничего хорошего… Сьер Денел ощущал невольное сочувствие ее судьбе: Гвендис ему все сильнее нравилась.
      С этих пор королевский рыцарь стал часто бывать у нее в доме, чтобы убедиться в ее безопасности.
      Когда он ушел, Дайк сказал Гвендис:
      – Я хочу знать, в чем был виноват этот Гойдемир. За что его простили? Не могу больше ждать. Сейчас пойду к обозникам спрошу.
      Гвендис подняла на него неспокойный взгляд:
      – Сходить с тобой?
      Дайк чуть улыбнулся:
      – Я сам. Не надо тебе идти, скоро стемнеет. Вернусь - все расскажу.
      – Хорошо, Дайк, - Гвендис кивнула. - Я закроюсь. Когда вернешься - постучи. Не лягу, пока ты не придешь.
      В ответ на эти слова Дайк вдруг улыбнулся широко и открыто, молча сделал утвердительный жест и пошел на лестницу. Только у двери обернулся:
      – Счастливо, Гвендис! Скоро приду!
      Чтобы скоротать время, она села за шитье. Это занятие у Гвендис не переводилось, потому что ни у Дайка, ни у нее еще толком не было хорошей запасной одежды. А вдруг Дайку придется ехать в Даргород? Гвендис грустно улыбнулась. Ткань хоть куда, она сошьет не хуже, чем можно купить…
      Свечи сильно оплыли: Дайка не было долго. Гвендис еще не боялась за него. Ведь купцам нужно рассказать ему длинную историю. Дайк не помнит ни обычаев Даргорода, ни быта. Ему все придется объяснять.
      «А если они ошиблись?» Дайк слушает рассказ о беспокойной судьбе этого Гойдемира (была бы его судьба спокойной, купцы не говорили бы: «тебя простили, можешь ехать домой».)… Каково примерять на себя чужую судьбу: вдруг моя? С чем Дайк вернется назад: с желанием, чтобы этого с ним никогда не было, или с предчувствием, что Даргород - его родина?..
      Гвендис несколько раз вставала, смотрела в окно, выходившее на фасад дома, но темная улица была пуста, падал мокрый снег. Наконец хлопнула калитка. Гвендис схватила свечу и побежала вниз. Отворив дверь, она увидела промокшего Дайка. Снег таял на его волосах.
      – Ну что? - она взяла его за руки. - Тебе холодно. Пойдем скорее, потом расскажешь.
      Гвендис пошла впереди наверх. Тяжелый подсвечник Гвендис несла в левой руке, а правой поддерживала высокую, недавно заправленную свечу. Идя следом, Дайк смотрел на ее плечи в темной шали и венком уложенную вокруг головы светлую косу: в свете свечи коса стала точно белого золота.
 

Часть 2