– Ты разрешишь мне кое-что проверить, Дайк?
      – Да, сударь, - без выражения уронил бродяга.
      Сьер Денел вынул из ножен меч и сунул рукоять в широкую ладонь Дайка:
      – Возьми. А теперь попробуй замахнуться мечом. Сделай вид, будто ты хочешь ударить кого-то. Просто встань, как тебе удобно, и ударь.
      Дайк как столб стоял перед ним с опущенным клинком, и во взгляде его читалось только непонимание.
      – Замахнись мечом, - требовал сьер Денел. - Представь, что перед тобой стоит враг, и ударь его.
      «Только бы он не полоснул себя же по колену», - тут же встревоженно мелькнуло у молодого рыцаря. Но Дайк послушно принял позу человека, который колет дрова: расставил ноги, замахнулся мечом и по прямой опустил его сверху вниз.
      Сьер Денел с облегчением рассмеялся:
      – Да… Похоже, ты никогда не держал в руках оружия.
      – Сьер Денел! - Гвендис встала со своего кресала. - Зачем ты это делаешь?
      Рыцарь поколебался, но сказал:
      – Он напомнил мне кое-кого. Но я знал этого человека давно и недолго… - сьер Денел опять пытливо взглянул на Дайка. - Имя Гойдемира из Даргорода тебе ни о чем не говорит?
      Тот нахмурился:
      – Нет…
      Сьер Денел кивнул головой:
      – Что ж. Я так и думал.
      Лет шесть назад сьеру Денелу пришлось путешествовать по делам королевской службы. В ожидании судна ему предстояло провести ночь в портовой гостинице. Увидев рыцаря короны, хозяин стал сетовать, что последнюю отдельную комнату недавно занял путник из Даргорода по имени Гойдемир: «Ну да я спроважу его, господин рыцарь: невелика птица!». Но сьер Денел счел это несправедливым и просто попросил разрешения переночевать вместе с путником.
      Одетый на западный лад, в короткой перепоясанной синим шнурком блузе и черных штанах, путешественник-северянин имел одно дело, которое должно было занять у него весь вечер. Нынче пришло осеннее равноденствие - праздник Ярвенны, небесной вестницы, покровительницы Даргорода. В это время на его лесной родине зажигают огонь и просят, чтобы она провела свой народ через долгую темную зиму, сохранила озимые посевы, скот и тепло в домах.
      Гойдемир расстелил на столе белый платок, для украшения устлал пожелтевшими осенними листьями, снял с шеи образок и уложил на самодельный алтарь. Теперь пора было зажечь каганец. Гойдемир угрюмо нахмурился от охватившего его сиротливого чувства. Для него некому было зажечь огонь. Это должна была сделать женщина: мать, жена или хотя бы сестра. В Даргороде вдовцы звали в таких случаях соседку. Но в чужом краю Гойдемиру некого было попросить это сделать.
      Однако ему было известно: в дороге человек поступает под покровительство Ярвенны Путеводительницы. Он вправе сам зажигать в равноденствие ее каганец. Гойдемир достал из дорожного мешка кремень и огниво, раздул трут и засветил фитилек.
      – Проводи меня, предивная Ярвенна, невредимым через холод и мрак.
      На столе стоял кувшин с вином и оловянная кружка. На праздниках глава семьи посвящал Ярвенне чашу: поднимал ее над образом, семья кланялась, а чашу пускали по кругу. Гойдемир наполнил кружку вином, подержал ее в воздухе и выпил один, стоя.
      – Даруй мне радость в темные зимние дни.
      Ему полагалось поднести «даргородской хозяйке», как называл ее простой народ, хлеб из недавно смолотой муки, яблоки и горсть рябины - и сказать:
      – Прими от меня последние плоды этого года, да доживу до времени новых плодов!
      Гойдемир вздохнул. Вино не развеселило его, а только разбередило воспоминание о родине. Он достал хлеб и яблоки, которые нынче купил на базаре, чтобы поднести Ярвенне, но обряд прервал стук в дверь и оклик хозяина.
      Узнав, что путник-вард просит разрешения ночевать с ним в одном покое, Гойдемир ответил:
      – Скажи: пусть пожалует.
      Совершая поклонение Путеводительнице, не мог же он в это самое время отказать в просьбе путнику!
      Но обряд был нарушен. Гойдемир молча положил яблоки и хлеб около образка. Даргородец не хотел прятать образок Ярвенны и гасить против всех обычаев каганец с осенним огнем. Не стыдится же он своей «хозяйки», что остерегается, как бы его не застали с ней чужие глаза!
      По шаткой лесенке в комнату поднялся белобрысый вард и в недоумении остановился в дверях.
      – Добрый вечер, путник, - сказал ему Гойдемир. - Я молился. Позволь, пусть каганец постоит перед образом, пока не догорит.
      Но вард учтиво ответил:
      – Я не хотел мешать твоей молитве. Сейчас я уйду и вернусь позже, когда ты закончишь.
      Он закрыл за собой дверь, и раздались его шаги вниз по лестнице. Гойдемир в благодарность тихо сказал ему вслед:
      – Благослови его, Ярвенна, он тоже в странствии.
      Гойдемир закончил приношение осенних даров даргородской хозяйке, сказал все нужные слова, и обряд был завершен. Теперь наступила пора праздничного пира. В одиночку - какая это пирушка? Но нельзя было не почтить Ярвенну, не накрыть ради нее стол. Зато теперь Гойдемир ожидал возвращения рыцаря, чтобы позвать его отведать своего угощения. Он убрал со стола образок и разложил припасы: здоровенный кусок ветчины, каравай хлеба и десяток яблок.
      Наконец вернулся и молодой рыцарь. Они с Гойдемиром назвались друг другу.
      – Отведай со мной дорожного хлеба, - стал приглашать Гойдемир. - Ты мой гость. Сегодня праздник небожительницы Ярвенны, это трапеза в ее честь.
      – Благодарю, - отозвался сьер Денел. - Вера не позволяет мне разделить языческую трапезу.
      – Как же ты зовешь поклонение дивной, пресветлой Ярвенне язычеством? - с обидой спросил глубоко задетый Гойдемир. - Через вестников Вседержитель дает людям знать свою волю. Неужто ты думаешь, что мы отвергаем Вседержителя, когда чтим небожительницу Ярвенну?
      – Да, отвергаете, - спокойно ответил Денел. - В некоторых землеописаниях Даргорода говорится, что вы забыли о Вседержителе и поклоняетесь богине-матери. Я знаю, что это ошибка, потому что занимался этой наукой. И все же вы чтите свою Эрвенн выше единого Творца. Вы приносите ей жертвы, как в диком и темном прошлом приносили жертвы пням на лесных полянах, делаете ее изображения, как делали идолов, вымышляете обряды, которых нет в писаниях, и подносите ей плоды и цветы. Когда до вас донеслась весть об истине, вы внешне приняли ее, а по духу остались язычниками. Вот почему - ты сам видишь - я не могу есть вместе с тобой эту пищу, - вард указал на стол. - Она посвящена тобой твоей богине и лишена благодати Вседержителя.
      У Гойдемира заныло сердце, как по возлюбленной: сьер Денел увидел, что он даже прижал руку к груди.
      – Пища Ярвенны лишена благодати! - воскликнул он. - И это потому, что мы любим ее и поклоняемся ей больше, чем того требуют священные книги?
      – Добавь, что она для вас превыше Творца, северянин, и ты выскажешься до конца, - подсказал рыцарь.
      – Так, по-твоему, и весь Даргород лишен благодати, раз чтит Ярвенну как свою хозяйку и мать? - с нажимом спросил Гойдемир.
      Но вард не смутился.
      – Хочешь услышать от меня одобрение идолопоклонству? Все, что я могу сказать: вы еще не научились чтить Вседержителя, вас не спасет и обожествление одной из его вестниц. Живите во тьме и в глуши, кланяйтесь доске, - таков и будет ваш удел среди прочих народов.
      Гойдемир встал из-за стола.
      – Ну, ладно. Хулу на Ярвенну я даром не спущу, поэтому давай с тобой биться.
      Сьер Денел из Анвардена окинул богатыря-северянина любопытным взглядом:
      – Ты равен мне родом?
      – Да, я из старинного рода, - произнес даргородец. - У меня есть и меч, и доспех, и я знаю порядок честного поединка.
      – Хорошо, - кивнул сьер Денел. - У меня нет оснований тебе не верить. Ты не похож на простолюдина, хотя, сдается мне, заражен суевериями вашего северного простонародья. Но если ты хочешь драться, давай не будем откладывать. Облачайся в доспехи - и пойдем.
      – Пойдем, - сказал Гойдемир. - Или лучше откажись от своих слов, рыцарь. Не нравится - не ешь со мной, но подтверди, что Ярвенна - дивная и прекрасная хозяйка Даргорода. Не твоей же страны! - с явно просительной ноткой добавил северянин.
      – Лучше бы ты принес своему народу истинную веру, чем потакать суевериям черни, - отрицательно покачал головой рыцарь.
      Оба поединщика вышли на задний двор гостиницы. Даже если бы их и увидел с улицы случайный прохожий, все равно не осмелился бы помешать. Неприятели встали друг против друга. Сьер Денел отдал приветствие мечом, Гойдемир поклонился - каждый на свой лад. Поединок начали осторожно: кто его знает, какие хитрые извороты припасены у чужака. Они то сходились, пробуя защиту друг друга, то отшатывались подальше. Наконец первая жесткая сшибка: Гойдемир нанес, а сьер Денел отбил удар, в ответ перешел в нападение, но северянин спасся быстрым уходом вбок.
      Перед началом схватки Гойдемир спросил варда: «Как дерутся по вашим правилам?» Рыцарь ответил: «Не следует наносить удары ногой или безоружной рукой, потому что так дерется уличный сброд, и это не подобает в поединке благородному человеку». Правило немного стесняло Гойдемира. Северяне, носящие тяжелую одежду и сапоги, умеют обходиться без ударов ногами, но то, что нельзя свободной рукой ни удержать, ни ударить соперника, было неудобно даргородцу.
      Меч варда обрушился на Гойдемира рубящим ударом наискосок. Даргородец уклонился, поймал его клинок внизу, отбросил в сторону. Его собственный меч рванулся вверх по дуге. Был миг, когда, когда его рука находилась на уровне виска противника почти горизонтально, обращенная ему в висок навершием меча. Тогда, вместо того чтобы занести клинок для верхнего удара, Гойдемир хватил варда навершием.
      Конический шлем, украшенный гравировкой и позолотой, хоть и защитил голову рыцаря, но вард был оглушен. Он опустил руки, качнулся. Гойдемир отступил на шаг и быстро приставил острие меча к его горлу.
      – Все, конечно дело!
      Сьер Денел снова качнулся, помотал головой.
      – Правила вынуждают меня признать твою победу, северянин. Этот удар был все-таки нанесен вооруженной рукой… хотя… - он зажмурился от головокружения. - Хотя я, конечно, не ожидал такого.
      Гойдемир убрал от него свой клинок.
      – По условию поединка, я признаю небожительницу Эрвенн дивной и прекрасной хозяйкой твоего народа, - ровным голосом закончил Денел.
      – Угу… - обронил Гойдемир. - Тогда и я доволен.
      Сьер Денел не догадывался, что на самом деле даргородец расстроен едва ли не больше него самого. Поклоняясь Путеводительнице, Гойдемир подрался с путником; в день осеннего равноденствия затеял ссору. Он наизусть знал поучение Ярвенны, которое в Даргороде называется «праздничным»:
      «На праздниках бои пусть у вас будут для потехи, а не для раздора. С кем ты в ссоре, с тем помирись перед игрищами, и тогда, если пойдешь биться с ним, состязайтесь как братья и друзья, а не как недруги. Когда веселишь себя вином, не давай вину помрачить твой разум и не становись буйным, не задевай соседа и родича, сидящего рядом, обидными словами, и не сам не впадай во гнев, чтобы не было между вами раздора».
      Даргородец и рыцарь-вард вернулись в гостиницу молча. Гойдемир наскоро поужинал, уже не приглашая Денела разделить с собой хлеб, и нарочно раньше лег спать, отвернувшись к стене. Денел тоже поел один и, исходя из того, что комната не была рассчитана на двух постояльцев, лег на ту же кровать.
      Только рассвет наконец избавил невольных товарищей по ночлегу друг от друга. Они наскоро простились и разошлись, выбросив из головы эту встречу.
      Едва сьер Денел увидел Дайка в доме Гвендис, ему припомнился молодой даргородец. Но окончательной уверенности рыцарь не чувствовал. У Гойдемира было простое лицо без особых примет.
      – Скажи, Дайк, ты в самом деле убежден, что эта драгоценность принадлежала падшим небожителями? - обратился сьер Денел к стоявшему перед ним бродяге.
      – Да, - подтвердил Дайк.
      Он стоял, уронив руки и чуть сутулясь. «Ясновидящий? - размышлял сьер Денел. - Во сне ему было указано место, где хранится сокровище. Но что это за выдумка о древних небожителях, которые жили на земле?! Этого нет в Священном писании. Это не противоречит писанию, но и не подтверждается в нем… Что же делать? - рыцарь попытался собраться с мыслями. - Драгоценный камень, который небожители принесли в Обитаемый мир с небес! Смертные не имеют права владеть им, его нужно передать церкви. Но чего стоит свидетельство потерявшего память бродяги? Нельзя же вдруг объявить, что через сны полоумного Дайка нам открылась великая реликвия… Для начала надо показать камень надежному оценщику, как бы не оказалось - подделка».
      – Хорошо, Дайк, пока иди, - рассеянно сказал сьер Денел. - Когда ты понадобишься, я тебя позову.
      Дайк без единого слова вышел.
      – Вот что, госпожа Гвендис, - произнес рыцарь. - Для тебя этот бриллиант - лишь драгоценная находка, третью часть стоимости которой ты вправе получить. Но с камнем связана какая-то загадка. Я хочу попросить тебя об одолжении. Я собираюсь взять камень к себе на хранение прямо сейчас. Взамен я готов выплачивать некоторую сумму, о которой мы договоримся. Согласна ли ты, госпожа?
      Гвендис кивнула:
      – Я согласна, сьер Денел. Я только рада. Мне не нужно много денег, но хотелось бы побыстрее. Я боялась, что дело затянется надолго.
      «Так многого не хватает, - одновременно думала она. - Даже дров. Дайк болен. Надо будет купить мяса на рынке. Да, не забыть про свечи…»
      Сьер Денел описал ей условия договора, но Гвендис с задумчивой улыбкой уже погрузилась в мысли о том, чего не хватает и чем надо будет обзавестись, чтобы завести уют в своем просторном, холодном доме.
      В ту ночь Дайк снова видел во сне небожителя Дасаву.
      Все деревянное, поселение Белгеста стояло на поляне у лесного озера. Сразу за частоколом темнел густой еловый лес.
      Дасава сидел за столом на лавке, а немолодая женщина в вышитой длинной до пят рубахе наливала ему похлебку. Седые волосы женщины были перехвачены на лбу вытканной из шести цветных нитей узорной повязкой. Хозяйка выставила на стол несколько мисок с угощением.
      Дасава с интересом смотрел на человеческую пищу. Небожители не ели ни грибов, ни лесных ягод. В Сатре питались тем, что можно было посеять и вырастить самим в черте своего «чистого» царства, без соприкосновения с землей Обитаемого мира.
      – Ешь, Деслав, - напомнил Белгест, который сам после шатания по болоту живо взялся за ложку.
      Дасава не понимал, что делает. Взяв деревянную ложку, небожитель стал есть с человеком за одним столом его оскверненную пищу. Обычай Сатры строго запрещал ему это. Для воинов, как Дасава, которым приходится уходить на разведку и на войну в мир, существовали особые послабления в соблюдении законов. Добытую в походе «нечистую» пищу небожитель мог брать особыми рукавицами и, приготовив, после еды непременно закусить хлебцем, испеченным из «чистого» зерна. Эти высушенные хлебцы небожители брали с собой в особой суме, которую Дасава не сберег на болоте. Теперь он держал ложку голой рукой и ел ту же похлебку, что Белгест, сам не веря, что решился на это.
      Но в доме Белгеста после избавления от смерти Дасава чувствовал себя недавно родившимся ребенком, - а охотник и его мать, опекавшие его, казались надежными и уверенными взрослыми.
      Женщина дала Дасаве холщовую рубашку Белгеста, а тонкую белую рубаху Дасавы, запачканную болотной жижей, отдала синеглазой девушке с льняными волосами. На шее у девушки висело ожерелье из ягод, много таких же деревянных оберегов, как у Белгеста, и даже коготь дикого зверя.
      – На озеро отнесет стирать. Вельта, дочка моей сестры, - пояснила хозяйка.
      Девушка бросила взгляд на Дасаву и молча вышла.
      «Одежда все равно осквернена, ее нельзя будет носить», - хотел сказать Дасава, но тут же осекся. Женщина не поймет, почему. Да и сам он уже надел «нечистую» одежду людей из грубой пряжи.
      Дасава знал, что за самые страшные преступления небожителей наказывали так: их просто изгоняли из Сатры. Ступив на землю Обитаемого мира без благословения священников, преступник становился оскверненным, приравнивался к «говорящим зверям» - людям, и тогда его убивали стрелой со Стены. Он позорно умирал человеком.
      «Меня теперь тоже?..» - думал Дасава. Но ему было хорошо у теплого очага, которому, прежде чем зажечь, кланялась мать Белгеста, и в котором горело какое-то лесное растение, наполняя дом диким, необычным, но приятным запахом.
      – Какое это дерево? - кивнул Дасава на очаг.
      Он понимал все, что ему говорит Белгест, и сам, хотя с некоторым трудом, мог объясняться. Язык людей был лишь изменившимся языком небожителей, с тех пор как люди расселились по материку и прижились в Обитаемом мире.
      – Это можжевельник. У вас такой не растет? - Белгест удивился. - Ты пришел издалека.
      Дасава кивнул.
      – С запада.
      – А что там, на западе?
      – Бисмасатра.
      – А зачем ты носишь одежду из железа? Неудобно охотиться, жарко, тяжело. Зачем вы сюда пришли? - спрашивал Белгест. - Хотите поселиться здесь? А как зовется твой род?
      – Мой род - Санейяти.
      – А мой - род Оленя. Оставайся с нами, сколько хочешь.
      Дасава покачал головой: нет.
      Дасава ходил, слушал и говорил, как во сне. То ему казалось, что это все не взаправду, и поэтому все можно - есть оскверненную пищу, спать в доме людей и носить «нечистую» холщовую рубаху. А иногда мерещилось, что, может быть, не взаправду были прежние годы, и никакой Бисмасатры нет, а есть только затерянный в лесах клочок земли, на котором живет род Оленя.
      Небожитель вышел во двор. Несколько домов - низких полуземлянок, и две бревенчатых длинных постройки. Еще две избы на отшибе, за частоколом.
      – Там живет кузнец, - показал Белгест на один из них. - А там - шаманка, к лесу ближе. Матери моей тетка. Вельта - ее внучка, та девушка, что стирала твою рубашку.
      – Шаманка - это лекарь? - спросил Дасава, рассеянно оглядывая двор, на котором разлеглась стая мохнатых серых собак. Он вспомнил: когда Белгест едва ли не на себе приволок его в поселение, они пытались облаять его, но им велели молчать.
      – Шаманка - и лекарь, и травы знает лучше прочих, и лес понимает лучше, - сказал Белгест. - У ней отец был дубровник.
      – Вы породнились с земнородными? - изумился Дасава.
      Он снова вспомнил о земнородных: лесовицах, полевицах, дубровниках, о порожденных Обитаемым миром существах, подобных людям. Они не были творениями Вседержителя, поэтому родство с ними казалось Дасаве кощунством для потомков небесного народа.
      Но Белгест просто ответил:
      – Да.
      – А это - волки? - кивнул он на серых собак.
      – Собаки. Но с волками водятся, приносят щенят. Вот этот помет, - он кивнул на клубок играющих щенков, - от волка. И тот пес - наполовину волк. Тут всех и не упомнишь, сколько в ком какой крови.
      Солнце над еловым лесом уже клонилось к закату.
      – Вам не страшно… тут жить? - вырвалось у Дасавы.
      Белгест удивленно посмотрел на него:
      – Отчего?
      – Вы смешались со всем этим… - Дасава обвел рукой траву и лесные деревья. - Вы сделались частью этого мира! Вы больше никогда не станете такими, какими вас создал Творец!
      Белгест не понял:
      – Творец? А я думал, люди тоже были земнородными.
      Дасава хотел сказать о Вседержителе, но вдруг понял, что ему не поверят и не поймут. Этим людям и в самом деле уже не стать такими, какими Создатель хотел их видеть. Они - часть Обитаемого мира. Вот почему сатрийцы зовут их «нечистыми» и «говорящими зверьми», хотя происходят из одной разделившейся ветви падших небожителей… Дасава вздохнул, осознав, какая пропасть лежит между ними…
      Они с Белгестом вышли за частокол и сели на опушке в густую траву. Над головой пролетали жуки. В воздухе пахло нагретой за день хвоей.
      – Мы помянем твоих братьев, которые сгинули в топях, - наконец заговорил Белгест. - На тризне наши женщины зажгут огонь, чтобы им светло было на посмертной дороге. Они погибли на нашей земле, беда, что мы их не спасли.
      – На какой дороге? - Дасава очнулся от своих мыслей.
      «Там нет никакой дороги», - подумал он. Там было только Подземье, которое в гневе за их ослушание сотворил Вседержитель. Дасава называл это место Ависмасатрой, люди - владениями Князя Тьмы.
      Из-за ели показалась девушка в сером одеянии, рыжая, почти ярко-красная, со светло-карими глазами. Белгест улыбнулся, сделал знак Дасаве - приложил палец к губам: тсс… Дасава замер. Лесной человек пошарил в мешочке на поясе - нашел вытканную из трех цветных нитей ленту, бесшумно встал, подошел ближе к девушке и положил перед ней на траву. Девушка молча взяла и исчезла вместе с лентой.
      «Земнородная, не человек!» - понял Дасава.
      – Осинница, - тихо сказал, улыбаясь, Белгест. - Хороший осинник у них, подосиновиков тьма.
      На другой день Белгест сводил Дасаву на озеро и показал, как ловят рыбу. Человек закинул донки и ждал. Одежда Дасавы пропахла дымом, сапоги, которые дал ему Белгест, намокли от росы. Но небожитель чувствовал, что ему непривычно легко. Пока они шли по лесу, ветки касались его лица и плеч, словно мир хотел дотянуться до Дасавы. Когда пришли к озеру, Белгест снял обувь и закатал штаны.
      – И ты бы так сделал, - кивнул он Дасаве.
      Но тот не мог заставить себя ступить на землю босыми ногами.
      Закинув донки, Белгест повесил ленту на гибкую ветку ивы, которая клонилась над водой.
      Вчера Дасава заметил, как парень, входя дом, поклонился высокому, узкому деревянному столбику в углу. Столбик был тоже украшен лентами и венками из лесных и луговых цветов, а на блюде возле него лежали лесные плоды.
      В другой раз Белгест поклонился и огню в очаге. В третий раз поклонился своей матери, коснувшись рукой края ее подола.
      На рыбалке Дасава спросил:
      – Белгест, скажи мне… Кто же все-таки твое божество? Твоя мать? Огонь? Тот идол в углу дома? Дерево, что ты повязал лентой?
      Тем временем какое-то существо с большими глазами цвета озерной воды, с длинными волосами - Дасава только успел увидеть, что это женщина, - на миг показалось в ракитнике и сняло ленту с ветки. Озерная обитательница сразу же исчезла в камышах. Дасава вздрогнул от неожиданности.
      – Озерница, - довольно сказал Белгест. - Она нам рыбы сейчас нагонит.
      «Этот мир чужд и непонятен нам. Он живет своей жизнью. Люди полюбили его… Поможет ли им их детская вера?» - думал Дасава.
      – Земля-мать, вот кому я кланяюсь, - улыбнулся Белгест.
      Тут пришла Вельта. На поясе у нее был короб из бересты.
      Дасава сидел, обхватив руками колени. Он пытался сосредоточиться, обратиться к своей силе небожителя, но не мог - да и понимал, что сейчас попал туда, где тверда власть совсем других сил.
      – Деслав, - сказала Вельта, застенчиво улыбнувшись. - Хочешь земляники?
      Она села рядом с Дасавой. Ему подумалось: как хорошо, что я жив! Небожитель вздохнул полной грудью и радостно улыбнулся.
      Вельта протянула туесок.
      – Возьми.
      Ее волосы свободно спадали до пояса. Дасава посмотрел на деревянные дощечки на шнурках у нее на груди.
      – А что это? - спросил он.
      – Это мои обереги, - сказала Вельта.
      – А почему колесо?
      – Знак солнца… и это тоже солнце, а вот это - огонь, - показывала девушка. - А у тебя какие? - она кивком указала на мешочек, который висел у Дасавы на поясе. В мешочке лежал драгоценный камень, сердце будущей Дасавасатры. Пока среди болот и дебрей севера Дасава не нашел подходящего места для него. Ему стало не по себе. Почему-то захотелось завезти камень как можно дальше от этих краев…
      – Мой… оберег, - выговорил он незнакомое слово, - нельзя видеть.
      – А, понимаю, - серьезно сказала Вельта. - Но пока ты ходишь по нашим краям, тебе нужен здешний оберег.
      Она сняла с себя солнечный знак, похожий на цветок из множества лепестков, и повесила Дасаве на шею.
      – Спасибо, Вельта.
      Дасава ел землянику и слушал о предосторожностях, которым учила его девушка, об опасностях, подстерегающих одинокого охотника без оберега. У Вельты были немного печальные, глубокие синие глаза. «Это - не взаправду. Или то было не взаправду», - отгонял Дасава мысли о Сатре.
      – Где ты взял такую рубаху? - спросила Вельта. - Такую тонкую нитку даже и не спрядешь. Это из чего же пряжа?
      – Не знаю, Вельта, - сказал Дасава. - Я-то ведь не умею прясть!
      – И вышивка какая, - сказала Вельта, рассматривая тонкий, вышитый золотой нитью узор на рукаве его рубашки. Она приложила для сравнения к его рукаву свой собственный широкий рукав, по краю которого тоже вились, переплетаясь, причудливые знаки, - красная и зеленая нить по серому холсту.
      На тонкой руке у нее Дасава заметил деревянный браслет. Обереги, браслеты, - на Вельте все это было так естественно, как листва на дереве. Сам Дасава носил на пальце лишь узкое кольцо из белого золота.
      Белгест подсек рыбу. Теперь он вываживал ее с уверенным и сосредоточенным лицом, все время держа в напряжении дрожащую лесу. Через несколько мгновений борьбы он подвел рыбу к берегу и, нагнувшись, ловко схватил ее за жабры.
      Вельта радостно засмеялась, Белгест тоже. Дасава с внезапной грустью смотрел на них, вспомнив, как мало живут люди. Ему самому минуло полсотни лет, а он казался не старше Белгеста. «Этой весной Белгест будет жить на свете уже девятнадцать лет», - недавно сказала Вельта, которая сама была на четыре года его моложе.
      Стемнело - Белгест рыбачил по вечерней зорьке. Над елями вспыхнули огромные звезды. Во тьме вокруг небожителя и двоих людей стали виться крупные бабочки, у которых на мохнатом тельце и крыльях светилась пыльца. Это были ночницы, две-три из них сели на волосы Вельты, словно нарочно, чтобы украсить ее собой…
      Дайк выздоравливал. Он дремал в кресле у теплого камина, пил лекарства и травяные отвары, приготовленные Гвендис, и рассказывал ей свои сны.
      Гвендис переживала радость первого ощущения уюта, первого душистого запаха мяса в похлебке, первой ночи в хорошо натопленной комнате. В доме появились свечи в старых бронзовых подсвечниках, которые до сих пор пылились на чердаке. Стол Гвендис покрыла новой скатертью, купленной у мастерицы в лавке. Утром после завтрака Дайк смотрел, как она составляет список покупок на сегодня. Брать прислугу Гвендис не торопилась и в конце концов наняла только садовника: одичавший сад почти поглотил дом.
      В холодный солнечный день сьер Денел подошел к калитке Гвендис. Рыцарь все еще размышлял о снах Дайка. Голубой самоцвет не оказался подделкой. У оценщика глаза сделались величиной с блюдце, когда он увидал это чудо.
      Значит, Вседержитель пожелал, чтобы вместо своей жалкой человеческой памяти Дайк обрел знание о падших небожителях - может быть, в назидание людям, может, ради чего иного? Дайк стал орудием, живыми скрижалями. «Надо понять, ради каких высших целей это могло с ним случиться?» - думал сьер Денел.
      От калитки через сад вела дорожка. Она совсем недавно была выложена камнем. Коренастый седой человек спиливал сухие ветви на яблоне. В той части сада, что окружала дом, уже воцарился порядок. Бурьян, в котором еще недавно утопал весь сад, на этом клочке был повыведен, земля перекопана в ожидании зимы. Чуть подальше шумели буйные заросли одичавших роз, из них доносились лязгающие звуки садовых ножниц. Кто-то прореживал кусты.
      Увидев важного господина, старик поклонился.
      – Ты кто? - с удивлением спросил сьер Денел.
      – Садовник, сударь. Молодая хозяйка наняла.
      – Вот как? Много работы, - отметил рыцарь.
      – Что много, то много, - подтвердил садовник. - Молодая хозяйка хорошая, а сад запустила. Что чащоба, заблудиться впору. Очень запустила.
      Лязг ножниц в зарослях прекратился, и кусты затрещали - кто-то шел к дому.
      – Одному тут не справиться, - продолжал садовник. - Но, спасибо, хозяйка дала помощника. Хороший парень, старается. Быстро управимся.
      Из зарослей вышел Дайк с огромной охапкой сухих веток.
      – Вот он, - с довольным видом кивнул на парня садовник. - Дайк, неси все в ту кучу.
      Дайк понес сухие ветви за дом, и, пока сьер Денел осматривал ухоженную часть сада, вернулся, отряхивая руки.
      – Добрый день, сьер рыцарь.
      – Добрый день, Дайк, - сказал сьер Денел. - Я пришел с тобой поговорить.
      Дайк пошел впереди рыцаря в дом. Пол и ступени знакомо поскрипывали.
      – А где госпожа Гвендис? - спросил сьер Денел.
      – Ушла на рынок, скоро вернется, - ответил Дайк.
      Он проводил рыцаря в библиотеку. Сьер Денел опустился в высокое деревянное кресло, велел Дайку:
      – Подойди ближе, - и продолжал. - Итак, ты нашел бриллиант, потому что видел во сне тайник?
      Дайк еще раз коротко рассказал, как добыл драгоценный камень.
      Сьер Денел одобрительно кивнул:
      – А сам этот… ларец и бриллиант? Они были в твоих руках точно такие, как во сне?
      Дайк подтвердил.
      – Значит, ты мог бы найти любое место из твоих снов и любую вещь?
      – Я думаю, - подтвердил Дайк. - Конечно, если место не ушло под воду и если вещь до сих пор там лежит.
      – А ты бываешь в твоих снах только здесь, на земле Анвардена?
      Дайк мотнул головой.
      – Я много что вижу… Здесь - Бисмасатра. На севере, наверно, будет Дасавасатра. Ее собираются строить, - Дайк понял, что оговорился, и растерянно объяснил. - То бишь… Когда во сне я вижу Дасаву Санейяти, он собирается ее строить… А их главная Сатра далеко…
      – Ты, я смотрю, говоришь на языке небожителей? - усмехнулся Денел. - Все эти имена и названия…
      Дайк только повел широким плечом - мол, лучше бы я не говорил на нем.
      – И если бы, к примеру, тебе дали корабль, лошадей, охрану, ты нашел бы, где были эти древние поселения? Ты помнишь их?
      – Да… помню. Я бы смог проехать путем Дасавы до поселения племени Белгеста.
      Денел насторожился:
      – А туда, где было главное государство небожителей? В Сатру? - продолжал расспрашивать он.
      Дайк утвердительно кивнул.
      У Денела забилось сердце.
      – А что было там?