Внутри барака было два длинных настила, на которых лежали больные и умирающие. Среди них и Берест, который после побега, схватки с Демоном и ранения свалился в горячке. Впрочем, в горячке ли? Всех больных надсмотрщики запирали в бараках без разбора. Берест тоже оказался под замком среди нескольких десятков людей, которых скосил мор.

Хассем присел на нары рядом с северянином, потрогал его лоб рукой. Берест снова чувствовал приближение бреда. Он открыл блестящие от жара глаза. Хассем спросил:

– Еще одного унесли, видал? К утру тоже кое-кто отмучается… Пить хочешь?

Берест кивнул и приподнялся, чтобы взять из рук Хассема кружку. Хассем придерживал ее, пока Берест пил, и продолжал:

– Скоро многих унесут. Я уж вижу… Да, может, им же и лучше. Как отсюда еще выберешься?..

– Ты хочешь выбраться? – возвращая Хассему кружку, тихо спросил Берест.

– А думаешь, нет? Всю жизнь хочу выбраться: сначала от господина, теперь вот отсюда. Так ведь не выберешься. Кому что суждено.

– Ты пробовал? – Берест приподнял брови.

– Вот ты пробовал – и что получилось?

Берест хмыкнул. Получилось плохо. Он не готовил побег: воспользовался случаем, стечением обстоятельств. Жаль было упускать… Авось кривая вывезет. Но удаль его на этот раз пошла прахом.

– Ты сам никогда не пробовал бежать? – снова спросил Берест. – Когда был рабом в городе у хозяина?

Хассем помолчал немного, глядя куда-то в сторону:

– Нет… Не знал, куда, как. Я толком не знал ничего, кроме кухни. Мы жили на большой кухне… – уточнил он. – Я о воле ничего не знаю. И идти мне некуда. Ты, если бы сбежал, домой бы добирался. А мне куда?

– Такие дела, – кивнул Берест. – Я бы домой, а тебе бы, стало быть, некуда…

Он глубоко задумался и закрыл глаза.

Хассем посмотрел на него внимательно: засыпает?

– Спать, что ли, будешь? – спросил он Береста. И повторил, не дожидаясь ответа. – Некуда идти. Родился я прямо на кухне, в закутке. Одно только название, что я из Хивары. Это мать, пока была жива, все говорила про свой дом, на нашем языке со мной разговаривала. Какой там дом… На самом-то деле я кто? Сын рабыни…

Хассем замолчал.

Берест снова открыл глаза. Его густо заросшее, исхудавшее лицо по-прежнему было задумчиво.

– Расскажи еще, а?

– Про что? – не сразу понял Хассем. – А… про кухню. Ну, я там родился, – начал медленно и тихо рассказывать он. – Мать у котлов стояла. Отец умер рано, я и не помню его. А мать помню. Но она тоже давно умерла… Вот… Что еще? Нас было много – детей рабов. Мы там шныряли везде. Как крысята. Пока были маленькие, нас повара гоняли, а старших заставляли помогать. Вот так все время и было.

Хассем подумал немного.

– Ничего хорошего… – подвел он итог. – Я-то ладно, родился там и привык. А был у нас один… даже не знаю, как его назвать. Старше меня. Его тоже купили. Он, знаешь, кем был раньше? Актером. Грамотный, книги читал. Кухонные над ним смеялись, уж больно он был не похож на наших. А он так смотрел, знаешь, как будто жалел их. Говорил: они смеются потому, что не знают на самом деле правды о себе и о жизни. Я потом спрашивал, что за правда, он сказал, что есть причины и следствия, – Хассем вздохнул. – Ну, а я-то думаю, что никаких причин и следствий на самом деле нет, а только судьба… На кухне я ему помогал, когда мог. Потом распродали нас, и я вот сюда угодил. Подлая она, наша жизнь…

– Почему распродали-то? – не понял Берест.

– За хозяйские долги, – пояснил Хассем. – Я плохо в этом понимаю, – признался он, – но ребята говорили на кухне: за долги.

– Вон что… – проговорил Берест и вдруг добавил внятным шепотом. – Я опять хочу бежать. И знаю, как…

Хассем вздрогнул и жестом показал: тише! Внимательно посмотрел на Береста.

– А если опять поймают? Или уже все равно?..

– Надо, чтоб не поймали, – отвечал Берест. – Мне это не все равно, – и слегка усмехнулся. – Мне есть разница.

– Ты сказал, знаешь как? А зачем мне это говоришь? – не понял Хассем. – О таких делах вроде никому не рассказывают…

– Одному мне не справиться, – признался Берест. – А ты не закован. Ходишь в лес с могильщиками мертвецов наших сжигать. Если хочешь бежать со мной, давай уговор.

Хассем еле заметно кивнул и перевел на Береста вопросительный взгляд: какой уговор? Потом подумал, что Берест может не понять, и сказал уже внятно, хотя все так же тихо:

– Хочу. Уговор какой?

– Такой и уговор: помогать друг другу.

– Ну вот, Ирица, мы и уговорились, – вслух продолжал Берест. – Когда я стал выздоравливать, то сперва тоже в бараке за больными ходил. Тогда ты меня и видела: помнишь, в лесу, с могильщиками? Потом меня снова отправили в каменоломни. Мор начался такой, что в день по десятку человек падало. Надсмотрщики боялись бунта, потому и не прекращали работ. Когда бы людей просто по баракам запереть, то от страха и от безделья все бы умом тронулись. А так – работа… Мы с Хассемом сберегли немного хлеба, сухарей. Он спрятал в лесу в тайнике. Там и напильник у нас был… Хассем сумел в подсобке стащить. Собирались бежать вдвоем. Но тут из Анвардена прислали войска. Помнишь, окружили каменоломни? А то надсмотрщики, глядишь, уже и сами бы разбежались от мора. Я говорю Хассему: «У нас один выход: спрятаться в телеге, лечь вместе с мертвецами. Пойдешь?» Хассем сказал, что не может. Вера это ему сильно запрещает: если так сделает – осквернится на всю жизнь. «Беги, – говорит, – один». Тогда я дал слово, что буду жив – вернусь за ним в каменоломни. Сам спрятался в телеге под рогожу. Надсмотрщики заметили, что меня на работах нет, стали искать: сбежал. Везде искали, по лесу ловили, только никто не подумал в телеги с мертвыми заглянуть. Да и я бы на их месте не подумал. До сих пор не верю, что это стерпел и ума не лишился. А когда телеги повезли в лес, Хассем нарочно встал с моей стороны, дал мне знак, я потихоньку выбрался – ив кусты. Сбил колодки… Потом-то все-таки меня выследили. Дальше ты, Ирица, появилась.

Глядя на Береста, лесовица все больше замечала, как не похож он на ее лесных братьев, задумчивых дубровников. Его худое, заросшее лицо, которое раньше вызывало у нее чувство жалости, было решительным и бесстрашным. Но голос человека, не похожий на лесные звуки, – голос человека, говорящего словами, – удивлял и завораживал Ирицу больше всего.

– Да, такие дела… – Берест рассматривал свое отражение в озере.

Как они с Ирицей ни старались, с его одеждой ничего поделать было нельзя. Стоило Бересту снять рубашку, чтобы ополоснуть ее в озере, как стало ясно: снова нацепить это рванье, похоже, будет непросто, – как бы не разлезлось на лоскутки.

– Беглый раб, за версту видно… – развел Берест руками, посмотрел на плечо, на котором был еще свежий, покрытый засохшей кровью рубец, скосил глаза на другое плечо – на нем отчетливо проступало выжженное клеймо. Запястья были стерты кандалами.

Без куска хлеба, без гроша, без одежды, еще и босой, Берест не мог протянуть в лесу долго. Вдобавок он твердо решил сдержать слово, данное Хассему. Бересту нужна была работа, и притом не всякая, а такая, чтобы сделать ее можно было быстро, получить плату и убраться подальше. В окрестных деревнях знают, что на каторге мор. Беглого не то что выдадут – вернее всего сразу убьют, опасаясь заразы.

Еще раз глянув на свое лицо в воде, Берест только покачал головой, отошел и сел на мох, задумавшись.

– Как тут пойдешь? – сказал он Ирице. – Испугаются меня, собак спустят или на вилы поднимут. На хутор, что ли, выйти какой? Там, если мужиков мало, хоть побоятся сразу в драку лезть.

– Тебя испугаются? – Ирица в недоумении посмотрела на Береста. – Разве ты страшный?

Ей казалось, что другие должны не бояться его, а быть ему рады, как она сама.

– Страшнее некуда, – хмыкнул Берест. – Будто сама не видишь?

Ирица покачала головой.

– Нет, не вижу. Ты не страшный.

– Ну, все равно… – в раздумье произнес Берест. – Ничего не остается, как выйти к людям. Там уж как сложится…

– А я очень страшная? – вдруг спросила Ирица.

– А ты совсем нисколько, – рассмеялся Берест: ее льняные волосы поддерживала украденная красная лента, и Ирица казалась человеческой девушкой, правда диковатой, как лесной зверек. – Как можно бояться такую красавицу?

– Значит, на меня не спустят собак? А если спустят, то мне ничего. Собаки на меня не кинутся, – обрадовалась Ирица. – Хочешь, я вместо тебя пойду к людям? Меня никто не испугается… и у меня лента красивая, как у человеческих женщин.

Хуторок в лесу был небогатый, но ухоженный, неподалеку от большого села. Ближе к сумеркам Ирица подошла к калитке. Сторожевой пес не залаял на лесовицу. Хозяйка, которая возилась на грядке, не подняла головы. Седой крепкий мужик обтесывал топором колышки. Яблоням было трудно держать на весу свои полные яблок ветки. Хозяин делал для них подпорки.

Ирица не пряталась, но ее все равно не замечали. Лесовица стояла у самой калитки.

– Здравствуйте, хозяин и хозяйка, – тихо сказала она. Берест научил: если будет мужик, сказать «здравствуй, хозяин», а если женщина – «здравствуй, хозяйка».

– Здравствуйте… – повторила Ирица громче.

И все же она с трудом удержалась, чтобы не юркнуть в густые кусты у забора, когда хозяйка подняла голову от грядки.

– Ты кто такая? Бродяжка? – спросила она. – Ты зачем пришла?

Мужчина с топором нахмурился, но Ирица быстро сказала:

– Я ищу работу… – и добавила. – Для мужа.

Хозяин прикинул:

– А кто он, к примеру, у тебя по ремеслу?

Ирица перечислила, что сказал Берест:

– Он воин, охотник, он очень сильный. Может трудное дело выполнить. Зверя выследить… Защитить, если надо, от кого-нибудь…

– А почему твой муж сам не нанимается? Что он вперед себя бабу послал? – недоверчиво сощурился хозяин.

Ирица обвела взглядом людей.

– Ему медведь на охоте все лицо порвал, – она для выразительности согнула свои пальцы, как когти, и провела ими у себя перед лицом. – Он не любит показываться лишний раз… Говорит, что страшный, вы его сразу прогоните.

– Что, очень страшен с виду? – с уважением спросил хозяин.

– Очень! – заверила Ирица.

Так ей велел говорить Берест.

Хозяин глубоко задумался.

– Ну, пусть приходит. Скажи: не испугаемся. Если он подходящий нам человек, то какая бы там рожа у него страшная ни была, заплатим ему. Кажись, есть для него работа.

– Берест! – позвала Ирица, оборачиваясь с сторону леса. – Выходи! Они обещали не бояться!

Когда Берест учил ее, что сказать людям на хуторе, Ирица никак не могла понять: неужели здешние люди говорят не на том же самом языке, на каком говорит с ней Берест?

– Чудно, что ты, лесовица, по-нашему разговариваешь! – воскликнул он. – Ты ведь в Даргороде не бывала!

– Как ты разговариваешь, так и я стала, – ответила Ирица, не понимая.

Берест усмехнулся. Вот так наваждение! Он вспомнил, как ее голос звучал у него в голове.

– Ну-ка, Ирица, а что я сейчас скажу?

Берест в плену научился западному наречию. Говорил он плохо, не бегло, как и большинство рабов в каменоломнях, но высказать свои мысли мог.

– Лэри, лесная девица, понимаешь ли ты, что я сказал?

Ирица услышала совсем незнакомые слова и подняла тонкие брови. Лесовица понимала речь Береста, хотя она и звучала на другой лад.

Ирица ответила на западном наречии, запинаясь:

– Я, лэри, лесная девица, понимаю, что ты сказал.

Она увидела смысл слов в его разуме. Берест засмеялся.

– Диво ты лесное, Ирица! И впрямь, ты можешь видеть все, что я думаю, что вспоминаю… И мои сны, да?

Он покачал головой, не зная, что и сказать об этом.

– Могу, – подтвердила Ирица. – Ведь я видела, что ты вспоминал про Хассема и про Демона. Но теперь я так не делаю. Я хочу как люди – говорить словами. Чтобы ты мне словами все объяснял.

Берест смотрел на нее, приоткрыв рот. «Вот так дела! – подумалось ему. – Зачаровал я лесовицу: в человека оборотил!»

Пока Ирица рассказывала хуторянину о своем муже, лицо которому будто бы навсегда обезобразил на охоте медведь, Берест стоял за деревом у самого края леса. Она окликнула: «Берест, выходи!» – и он подошел и встал рядом с Ирицей.

Хозяин хутора посмотрел на молодого бродягу с обросшим и исхудавшим лицом, сильно оборванного.

– Так ты кто такой? – недоверчиво спросил хуторянин, сжимая в руке топор. – Жена твоя говорила, что тебе медведь лицо располосовал, так что ты людям теперь на глаза не показываешься. А я смотрю, рожа у тебя хотя и разбойничья, но не то чтобы в шрамах.

– Я не разбойник, – ответил Берест.

– Беглый? – приглушенным голосом спросил Береста хозяин. – С каменоломен? Мор там…

– С каких тебе каменоломен! – вдруг сказала хозяйка. – Опомнись! Так с молодой женой и сбежал! Известное дело, какой же кандальник без жены из острога бегает!

– А ты помолчи. Сам вижу… – отмахнулся хозяин. – А по говору слышу, чужак?

– С севера.

– Так не разбойник?

– Нет.

Хозяин махнул рукой:

– Ладно, пошли! – и открыл калитку. – Собаки на тебя не лают, – мельком удивился он, бросив взгляд на двух мирно лежащих на земле черных дворовых псов.

Хозяин отвел оборванца с женой в дом, где возле печки пригрелся кот, на столе лежала чистая стираная скатерть. Берест только сжал зубы: от запахов снеди у него закружилась голова.

– На разбойника ты, конечно, смахиваешь, а все-таки с тебя может быть толк… – сказал хуторянин, сел за стол и дал знак своим гостям тоже садиться. – У нас есть обычай. Когда соберем урожай, начинается состязание. Ты на кулаках бьешься? Ну вот, соседнее село отыскало себе какого-то бродягу. Третий год ничего с ним не можем поделать… А ты-то?

– И я бродяга… – ухмыльнулся Берест.

– Нашли против нас злодея! У нас с соседями давний спор за поемные луга. Чей боец победит – то село на будущий год и косит, – сказал хозяин. – Третий раз их берет. Ну как такое можно стерпеть?

Своим для хуторянина было ближайшее к хутору село, где жила его родня.

– Наши местные против соседского кулачника не тянут. В последний раз и мы нанимали бойца – все равно проиграл.

– Наймите меня, я выиграю, – сказал Берест.

Ирица вспомнила битвы оленей за своих олених, за поляны, где они привыкли пастись, и за то, кому быть вожаком стада. Лесовица посмотрела на Береста: он был сильный и молодой, как один из этих лесных бойцов. Хозяин между тем продолжал:

– Как тебя звать? Берест? Так вот, Берест, если наши мужики согласятся тебя нанять, я вас с женой возьму к себе жить, чтобы никто о тебе не знал. Кормить буду, одежку какую-нибудь найду. Победишь – получишь и деньгами. Тогда уходи своей дорогой – и концы в воду. С хутора пока что ни ногой. Нечего заранее соседям знать, какого мы бойца наняли. А проиграешь…

Хозяин замолчал. Берест вопросительно посмотрел на него. «Тогда, видно, поглядят, нет ли у меня на плече клейма», – догадался он.

– Тогда посмотрим, что с тобой делать, – решил хуторянин и повторил: – Но, думается мне, с тебя будет толк.

Хозяина звали Лассел. Он отвел Бересту и Ирице для жилья пустующую клеть в своем доме. Хозяйка Нейнел, немолодая больная женщина, всегда чем-то раздраженная, сразу попыталась привлечь Ириду к домашней работе, а заодно и расспросить, кто они с мужем да что. Вечером хуторянка позвала лесовицу прясть. Пряла Ирица быстро и тонко. Хозяйка только дивилась. Но расспросить бродяжку ей так ни о чем и не удалось: Ирица все больше молчала или говорила: «Спросите мужа». Так ее научил Берест…

Берест, не упускавший Ирицу из виду, всегда был неподалеку. Он боялся оставлять лесовицу одну. Хозяин не досаждал ему работой: понимал, что не в работники нанял чужака. Берест по своей охоте брался за что-нибудь, но так, чтобы не ходить далеко со двора.

Тетка Нейнел подметила много чудного в этой парочке… А Лассел как-то раз уперся в Ирицу взглядом и сказал Бересту:

– Странная у тебя жена. Где только такую выпекал?

– Ты смотри, – хмуро ответил Берест. – Я сам еще больше странный…

– Ну, мне все равно, лишь бы с моими бабами поладила, – отступил Лассел: он говорил о своей дочери и жене.

Однажды, хлопоча возле печки, хозяйка попросила Ирицу:

– Подай-ка ухват.

Ирица оглянулась на Береста, поймала его взгляд… Тот вдруг сам поспешно взял ухват и подал хозяйке.

Тетка Нейнел замечала и многое другое. Жена чужака не умела ни приготовить, ни растопить печь, ни прибрать, а злые дворовые псы на цепи не то что не лаяли на нее, а при ней всегда притихали.

В доме Ирица всегда терялась, молча сидела в углу. При первой возможности она старалась уйти в сад или в лес. Тетка Нейнел решила для себя, что жена бродяги просто никогда не жила в доме, а бродяжничала с детских лет.

У хозяина был сын и двое работников. Сын – высокий парень по имени Норен со светлыми, как солома, волосами, бровями и ресницами, – напрямик спросил Береста:

– У тебя жена, что, дурочка?

Берест помолчал…

– Это уж, брат, мое дело, мне с ней жить.

А потом своим острым слухом Ирица услыхала, как Норен рассказывает отцу:

– По всему видно, этот чужак за ее красоту с ней живет. Кажись бы, какой прок с дурочки. Но уж больно хороша, хоть сам женись, – и засмеялся.

Хозяин ответил:

– Ну, в бабе-то ум не главное, а вот что она ухвата от помела не отличает…

Ирица целыми днями пряла, как будто настала зима и она сидела в своем лесном дупле. Как-то раз Берест был занят работой во дворе, а Норен вошел в дом и сел напротив нее.

– Берест тебе муж или пет? – начал хозяйский сын, на всякий случай поглядывая на дверь: бродяги, которого нарочно наняли драться на празднике, он остерегался.

– Муж, – подтвердила еще раз Ирица.

– И давно ты замужем? – не отставал Норен. – Так и шляетесь вдвоем по дорогам?

– Недавно, – сказала Ирица в замешательстве, продолжая быстро вращать прялку. – Да… Так и ходим.

– А ты брось его, – неожиданно предложил Норен. – Хочешь, я тебе ленту подарю?

– Как это бросить? – не поняла Ирица и слегка покачала головой, удивляясь.

– А что тебе от него толку? – развел руками Норен. – Ни кола ни двора, разве это муж? Я тебе гостинца дам. Так хочешь ленту?

– У меня одна уже есть…

– Муж подарил? – усмехнулся Норен. – А я тебе три подарю.

– У твоей сестры много лент… – подумав, сказала Ирица. – Но мне столько не надо. Я себе лучше бусы сделаю из ягод или коры.

Норен рассмеялся:

– Из ягод или коры? А ты приходи ко мне к вечеру, я тебе настоящие бусы подарю, стеклянные. Нет, к вечеру неладно… – Норен подумал, что от Береста не так-то легко отделаться: разве он отпустит от себя жену?

– Ты ночью, как муж заснет, приходи.

– Нет. Берест не разрешает мне без него никуда ходить, – ответила Ирица.

Берест заглянул в дом: они с работником во дворе чинили телегу. Но, услыхав его шаги в сенях, хозяйский сын сам встал и вышел ему навстречу. Они разминулись в дверях, Норен вышел на двор, а Берест в сенях стал пить воду, зачерпнув ковшом из ведра.

Ирица сразу же, как только Норен ушел, перестала думать об их разговоре, в котором для нее не было ничего интересного. Бересту она ничего не сказала.

Как-то Лассел завел речь, что есть у него один неудобный покос: далеко, за оврагом. Поскорее бы его скосить, пока не пошли дожди, а все работники нужны в поле.

– Сходил бы ты, что ли? – попросил он Береста.

– А давай, – согласился тот.

На другой день, еще до рассвета, Берест взял косу и брусок, а Ирице в узелок тетка Нейнел собрала с собой поесть.

– Ждите к вечеру, – обещал Берест.

Ирица была рада оказаться на весь день под открытым небом. Пока шли к покосу, она, чтобы не задерживать Береста, не отходила от него далеко. Но по лицу было видно, насколько ей спокойно и весело и как хочется походить одной среди утреннего леса.

На лугу Берест стал надевать косу на косовище.

– Пока ты будешь косить, я поброжу по лесу, – сказала Ирица. – Недалеко. Посмотрю, кто здесь водится, и ягод наберу.

– Только и вправду недалеко, – предупредил Берест. – Чтобы слыхать меня, если позову. И приходи к полудню.

Ирица скрылась в зарослях, а Берест взялся косить – широкими взмахами, почти бегом, и мокрая от росы трава падала со звоном.

Ирица ушла не сразу: из зарослей она смотрела, как Берест косит, – и любовалась на него… Потом исчезла в лесу. Этот лес принял ее, узнал, как свою, но из ее «братьев» и «сестер» здесь никто не жил – вблизи были люди… Ирица полдня бродила по окрестностям, иногда замирая в неподвижности и вслушиваясь в знакомые звуки, иногда – двигаясь очень быстро, хотя и бесшумно, забираясь порой то в непроходимые заросли, то на деревья… Она облазила весь овраг, нашла ручей на его дне и долго сидела возле воды… К полудню лесовица, набрав ягод, желудей, коры, с цветами в волосах, вышла к покосу. Она подошла к месту, где оставила хозяйкин узелок с едой. Ирица не могла сдержать радостной улыбки.

– Уже пора есть? – окликнула она Береста, окидывая взглядом луг. – Я тебе малины и ежевики принесла. И себе всего набрала: буду делать бусы.

Берест, у которого рубашка промокла и потемнела от пота, бросил косу и широко улыбнулся ей в ответ.

– Иди сюда, Ирица! – он, смеясь, упал в еще не выкошенную траву. – Вот она, воля! Это не в штольнях кайлом махать!

Ирица подобрала узелок и подошла, глядя на лежащего, раскинувшего руки Береста:

– Вот остаться бы здесь…

– А что ты в лесу видела, Ирица? Может, белок? – Берест смеялся, теперь одними глазами.

– Не только… Белок здесь правда много! Я залезала на дерево, и наткнулась на двух. Они хотели скрыться, но поняли, что это я… и остались. Так и сидели рядом.

Берест приподнялся на локте.

– Так ты, Ирица, сама скачешь по деревьям, как белка? И что тебе сказали твои подружки?

– Это были подружка и друг. Белка и… бел! – произнесла Ирица. – А еще вот, смотри!

В руках у Ирицы был рожок, сделанный из большого листа лопуха: в него она и насобирала ягод.

Она повернулась на месте, как будто вот-вот готова была начать танцевать: лесовицы часто танцевали на своих полянах в одиночестве. Потом словно раздумала и, чуть ли не в два прыжка оказавшись возле Береста, села рядом, подогнув ноги, и протянула рожок с ягодами Бересту. Лицо ее просто сияло.

– Там ручей, глубоко в овраге, – сообщила лесовица. – Он течет сюда. Хочешь, к нему пойдем?

Берест пригрелся на солнце, и вставать ему было неохота.

– На что нам ручей? – спросил он.

– Там камни, мох… Тень от веток, – медленно стала говорить Ирица, словно вспоминая. – И блики света на воде.

– И белки, – поддразнил Берест, щурясь от солнца.

Ирица стала развязывать узел с едой.

– Я люблю так, могу долго сидеть и смотреть. Или озеро ночью… – сказала она.

– И я могу долго смотреть… на тебя, – добавил Берест – и опять поддразнил. – На королеву белок. Которая сидит на камне, как на троне, во мху, точно в бархате, и в бликах солнца, так?

Ирице все казалось смешным и забавным.

– Вот, а ты говоришь, что нам делать у ручья. Я буду на воду смотреть, а ты на меня. Но ты и сейчас на меня смотришь…

В узелке был глиняный кувшин с молоком и хлеб.

– Нам хозяйка дала. Давай, поешь, – сказала она, протягивая кувшин и каравай Бересту.

– Воля… – опять произнес Берест, взяв у нее хлеб и кувшин.

Но, не донеся кувшин до рта, он вдруг помрачнел. Демон, мор, барак, Хассем промелькнули у него в памяти. Ирица прислушалась к чему-то, сказала.

– Ешь.

Берест кивнул и молча взялся за еду.

Ловко перебирая пальцами, Ирица принялась делать те самые бусы из коры и желудей, которые давно собиралась начать. Чтобы отвлечь и Береста и себя от тревожных мыслей, она заговорила о другом:

– А в ваших краях девушки носят стеклянные бусы? Мне Норен хотел подарить такие…

Береста нахмурился.

– А взамен что у тебя просил?

– Ничего не просил… Он еще предлагал ленты, целых три, – улыбнулась Ирица. Она продолжала нанизывать на выдернутую из подола нитку кору и желуди и время от времени придирчивым взглядом оценивала, как получается. – Но я сказала, что не надо… А ты как думаешь, нужны мне еще ленты или нет?

Берест, поставив на траву кувшин, посмотрел на Ирицу и просто сказал:

– Ты и так хороша.

Ирица подняла глаза от своих поделок и встретила взгляд Береста немного растерянно, словно хотела спросить: «Правда?»

– Ты и так хороша, Ирица, – подтвердил Берест. – Но когда-нибудь я все-таки подарю тебе ленты и бусы.

– Когда-нибудь… Это когда ты придешь к себе, туда, на север?

– Когда мы с тобой придем, – поправил Берест.

Ирица медленно кивнула.

– А там такой же лес, как здесь? Я буду жить в лесу возле твоего дома? – спросила она.

– Как же ты будешь не в доме жить? – весело удивился Берест. – В дупле, как белка? А как же я один, без тебя?

Ирица развела руками.

– А ты не хочешь без меня, да?

– Я ведь тебе имя дал, – напомнил Берест. – Чтоб звать тебя, Ирица.

– Зови. Я в лесу буду жить, а ты в доме – но я к тебе всякий раз выйду, как только позовешь. Отовсюду… Прятаться не буду, приду.

– А вот я женюсь тогда! – сказал Берест. – А жена мне не велит в лес ходить, тебя звать.

– Почему жена не велит тебе в лес ходить – меня звать?

– А она скажет: не ходи, Берест, в лес. Эта лесовица – красавица, ты полюбишь ее, она нас разлучит, – ответил он.

Ирица смотрела на Береста широко открытыми глазами. Лесовица не понимала. Но отчего-то ей снова стало грустно.

– А как я тогда буду одна? Тогда зачем мне с тобой идти, если я не смогу тебя видеть? – огорчилась она. – Ты раньше говорил, чтобы я твоей женой была, а не другая, – вспомнила Ирица.

– А ты говорила, что со мной к людям пойдешь, – напомнил Берест.

– Пойду, – ответила Ирица. – И сейчас я живу с тобой у людей… и дальше пойду, на полночь: буду жить с тобой в доме. Тогда ты не женишься на другой?

– Нет, Ирица, правда, нет!

Берест поймал руку Ирицы и прислонил к своей щеке, которая заросла небольшой светлой бородой. Лесовица ощутила ладонью тепло и улыбнулась.

Хуторяне собирались на праздник в село. Дома пришлось остаться только тетке Нейнел: у нее разломило спину. С ней на хуторе оставалась и Ирица. Берест просил ее:

– Ты с нами не ходи. Там гуляние, пьяные будут, толпа, бой кулачный. Что хорошего? Дождись меня здесь, я ведь задерживаться не стану. Возьму верх в поединке, получу плату, какая мне причитается, и приду.

Ирица глубоко вздохнула и кивнула, слегка покосившись на тетку Нейнел.

– Я никуда не пойду, мы с хозяйкой в доме посидим, – обещала она и добавила. – Приходи скорее.

Берест обнял Ирицу и шепнул:

– Ну, я скоро…

– Полно уже вам! – со смехом окликнул Лассел. – Пора!

Ирица отодвинулась от Береста:

– Я буду в окно смотреть – сразу увижу, когда ты вернешься, – сказала она напоследок.

Когда хозяева, работники и Берест отправились в село, тетка Нейнел пошла прилечь, а Ирица с прялкой села у открытого настежь окна.

Ирица не знала, когда ждать Береста назад. Когда начнется этот кулачный бой, а когда еще кончится?.. Время шло – лесовица чувствовала, что солнце начинает припекать. «Не стоит ждать раньше полудня», – говорила она себе. Тетка Нейнел, кажется, уснула. Ирица вышла во двор, погладила сторожевого пса, посидела рядом с ним, потом снова вернулась и села у окна. День был уже в самом разгаре… Ирице была видна опушка леса, на ней холм, а за ним – дорога в село.

Внезапно лесовица увидела высокого светловолосого человека, который появился из-за холма на дороге. На хутор торопливо возвращался хозяйский сын Норен.

Ирица вскочила и выбежала в сени, открыла дверь и встала на крыльце. «Почему это? – подумала она. – Возвращается один, а где вся семья?»

Когда Норен открыл калитку, Ирица быстро подошла к нему:

– Праздник уже кончился?

– Чего это ты так встрепенулась? – оскалил зубы Норен. – Не меня ждала?

– Береста… – призналась Ирица.

– Ах, Береста? – переспросил Норен. – Побили твоего Береста. Хвалился он много. «Я, да возьму верх!» А побили его так, что не в сказке сказать.

Ирица вздрогнула.

– Побили?

Она рванулась к калитке, оглянулась на Норена, остановилась на миг:

– Где мне его искать?

– Ладно, пошли, я тебе покажу. Это не в селе – в поле… Ишь, побежала, – недобро добавил Норен.

– Он в поле? – Ирица уже открыла калитку. – Пойдем скорее… Пойдем – или скажи, в какую сторону бежать, – настойчиво просила она хозяйского сына, который шел медленнее ее и отставал. Постоянно оглядываясь на Норена, Ирица почти бежала к холму, от которого дорога вела в село через лес.

– Да куда ты так бежишь? – Норен ускорил шаг, когда они с Ирицей углубились в лес, и догнал ее. – Твой Берест – нищий бродяга, да еще он пустой бахвал, говорил, что победит, а самого измолотили до полусмерти. Да и зачем он тебе, а, Ирица? – он изловчился и схватил ее за руку. – Ну зачем? У него же ни кола ни двора…