– Я найму вас, если вы того стоите, – подумав, решил лорд Эрвуд.

Семеро крепких вооруженных парней на собственных лошадях – их можно было прихватить с собой.

– Мы не нанимаемся, господин, – миролюбиво повторил Берест. – Деньги или воинская слава – не наше дело. Нам все равно, кому из лордов служить, лишь бы он был в силах дать мир и защиту Пристанищу.

– Зато мне не все равно, какому из лордов вы будете служить, – Эрвуд бросил пренебрежительный взгляд на князя Пристанища, с виду похожего на крестьянина. – Я не намерен отпускать вас живыми, чтобы вы могли присоединится к врагу моего лорда. Или вы с нами, или я поступлю с вами, как на войне поступают с неприятелем.

Бересту стало досадно. Потерять убитым кого-нибудь из своих в случайной, нелепой стычке? В Пристанище и так мало людей, а других таких, как эти шестеро, вовек не нажить.

– Мы вам не мешаем, господин, – сказал Берест. – Если что – ладно, поедем искать себе другой ночлег. Худой мир лучше доброй ссоры.

Берест сделал знак своим, чтобы шли назад к лошадям. Он чувствовал, что его спутники хотят драться, и краем глаза видел, как у Энкино гневно подрагивают губы: он всегда был вспыльчивее других и готов броситься на сильнейшего. Но Бересту было жаль потерять хоть одного из них еще больше, чем скряге – золотую монету.

– Стой, холоп! – приказал ему господин Эрвуд.

Берест остановился. Одним кивком Эрвуд дал приказ своим латникам, и они высыпали во двор.

– Не хочешь добром отпустить? – задорно бросил Берест. – Так чем за людьми прятаться, давай я тебе один на один по шее надаю.

– Грязному наемнику я заткну рот по-своему, – ровно сказал Эрвуд, подходя к нему. – Просто выбью зубы, а потом вас всех вздернут на воротах!

Не доставая меча, Эрвуд замахнулся кулаком.

– Ну, пес… – выругался Берест, уклонившись.

Но он мог бы и не увертываться от удара: руку рыцаря еще раньше перехватил стоявший рядом Снодрек…

…В обеденной зале ярко горели свечи и камин. Были ранние зимние сумерки. Огоньки свечей отражались в столовом хрустале. По обычаю, стол правящей семьи стоял на небольшом возвышении, вокруг замерло несколько слуг, готовых переменить блюдо или налить вина. Лорд Эйтол, король Годеринга, обедал в кругу семьи. Жена лорда, две его дочери – все три почти одинаково стройные, светловолосые, – двенадцатилетний сын и молодой брат жены.

– Отец, – сказала младшая дочь лорда, разглядывая отражение свечи в бокале вина. – Из-за войны не будет зимних празднеств?

Лорд вздохнул. Война затягивалась, ее исход был неясен, более того – затраты на войско опустошали казну. Становилось не до зимних турниров.

– Все эти восстания вассалов имеют свойство затягиваться, – сказал родственник лорда. – Они нанимают воинов, потом не могут с ними расплатиться, и воины рыскают по всей стране, чтобы набить кошелек. За ними приходится гоняться бог знает по каким дорогам. Правда, потери Вельдерна не могут не радовать. Лорд Эрвуд убит…

– Так что на самом деле за слухи о его гибели? – вскинула брови жена лорда Эйтола.

– Бесславно пал во дворе деревенского трактира. Проезжий рыцарь со свитой – человек восемь или десять – полностью разгромил весь его отряд. До Вельдерна добралось несколько уцелевших латников, чтобы донести весть о кончине его любимца, – с удовольствием сообщил лорд Эйтол.

– Кто-то из наших рыцарей? – спросила старшая дочь.

Лорд Эйтол весело пожал плечами:

– Ума не приложу. Какой-то князь Берест. Вельдерн рвет и мечет и объявил награду за этого «проклятого вассала Годеринга».

– Но среди наших вассалов такого нет, – пожала плечами супруга лорда.

– Это не мог быть кто-то под чужим именем? – с волнением спросила дочь.

У двери показался оруженосец лорда.

– Что там, друг мой? – приветливо окликнул его лорд Эйтол.

Оруженосец подошел к своему лорду и замялся, видимо, не решаясь говорить при всех. Лорд дал ему знак наклониться, и юноша прошептал ему на ухо несколько слов.

Лорд негромко рассмеялся.

– Ну что, – обратился он к своему семейству. – Хотите увидеть наших героев в лицо? Свиту пусть покормят, – сказал лорд оруженосцу, – а князя зови сюда.

– Тот самый загадочный вассал? – догадалась леди.

– Сейчас мы на него посмотрим… – кивнул ей муж. – Что-то очень уж неожиданно и таинственно.

– Наверно, какой-нибудь воин, предкам которого твой отец или дед давным-давно пожаловали рыцарство и небольшой клочок земли, а ты и забыл, – предположила жена.

Через миг в дверь вошел высокий светловолосый человек с перевязанной головой. В пропахшей лошадью одежде, с осунувшимся, усталым лицом, он хмуро и застенчиво огляделся.

«Похоже, князь-то из простонародья?» – мелькнуло у лорда.

– Приветствую, друг мой, – мягко произнес лорд Эйтол. – Итак, передо мной тот самый князь…

– Берест из Пристанища, – сказал раненый.

Он все оглядывался, как-то тревожно, непривычный к богатым палатам.

«Что за медвежий угол это Пристанище? И ведь наверняка мой дед о нем знал, а я даже представления не имею, – мелькнуло у лорда Эйтола. – И что мне теперь делать с этим героем? Князья там, как видно, одичали, работают в поле вместе с мужиками (он заметил, как выглядят руки Береста), дороги туда нет, непроходимые леса или горы, и теперь этот наследник милостей моих предков является ко мне и наверняка потребует за свои подвиги еще милостей, дополнительных. Впрочем, он, похоже, неприхотлив. При дворе ему делать нечего, а небольшая сумма из казны…»

– Слава бежит впереди тебя, – улыбнулся Бересту лорд. – Подойди ближе.

Берест подошел и молча остановился, опустив руки. Губы у него чуть кривились: от тряски в седле болела рана. Сын и дочери лорда смотрели на него с веселым любопытством, как на введенного в комнаты зверя.

Юный наследник тем временем оторвал взгляд от Береста и негромко прошептал младшей из сестер несколько слов. До того места, где стоял Берест, донесся только обрывок – «мышь в кувшине!». Видно, это было давней семейной шуткой и Береста никак не касалось, но он сам почувствовал, что от смущения на его лице появляется раздосадованное и суровое выражение. От этого ему стало еще больше неуютно.

– А что за могучий боец был с вами? – продолжал лорд. – Кто-то один уложил четверых и дрался двумя мечами – своим и отнятым у врага?

Берест вдруг отмяк и чуть улыбнулся:

– Это Зоран. Ему под руку лучше не попадаться, но и добрее человека не сыщешь.

– Ты приехал за наградой? – спросил лорд. – Я рад буду пожаловать тебе столько золота, сколько лорд Вельдерн обещал за твою голову. Подайте ему вина!

Двое слуг тотчас наполнили для Береста огромный охотничий рог. Один поднес рог, другой на серебряном подносе – целую груду хлеба и мяса. Берест поблагодарил почтительным кивком головы и в три глотка осушил кубок, потом отломил корку хлеба. Лорд наблюдал за ним со снисходительным одобрением.

У Береста было еще трое раненых, но все нетяжело. Хуже всех пришлось самому Бересту и Снодреку, у которого левая рука теперь безвольно висела на перевязи. Лошадью Снодрек правил одной рукой и шенкелями, но неплохо справлялся.

Схватка в трактирном дворе была отчаянной. Лошади испуганно ржали и всхрапывали на конюшне. Берест хотел прорваться к лорду Эрвуду, но тот и сам не ушел из первых рядов – они одновременно кинулись друг на друга. Это был поединок в свалке: ни Бересту, ни лорду не оставалось времени смотреть за опасностью, исходившей не от них самих. Они рубились почти вплотную, и некуда было отступать: мешали и свои, и чужие воины. Их было две дюжины на тесном дворе трактира. Берест не защищался, нанося удары мечом так, что лорд Эрвуд успевал только отбиваться. Наконец клинок Береста опустился не на подставленный в ответ клинок, а прямо на голову лорда. Тот, как и Берест, был без шлема: не надел его перед боем из пренебрежения к горстке наемников.

– Бегите! Кто побежит – не тронем!.. – громко крикнул Берест латникам Эрвуда.

Вдруг его голос оборвался. Берест не понял, что произошло: он был в забытье раньше, чем упал – от удара сбоку, которого не видел.

Друзьям показалось, что он убит. Из-за этого схватка страшно ожесточилась. Потерявшие предводителя латники, хотя еще были в большинстве, сопротивлялись все слабее. Но оруженосец Эрвуда приказал им отступать к трактиру, и они там заперлись.

У своих руководил теперь Снодрек. Его левая рука уже повисла, а лицо побледнело от потери крови. Но ему хватило бы задора начать высаживать дверь. Однако Снодрек всегда верил Бересту и поступил по его: обещал латникам, что никого не тронет, пускай седлают лошадей и убираются восвояси.

Пока он вел переговоры, Зоран убедился, что Берест жив. Зоран стоял на вытоптанной, схваченной заморозками земле на коленях, поддерживал его голову. Тот был без памяти, и щека с одной стороны залита кровью. Зоран достал дорожную фляжку и наклонил, поливая его лицо водой. Берест глубоко вздохнул и открыл глаза.

– Ничего, – сказал Зоран, наклонившись ниже. – Глаз у тебя цел, а лоб заживет.

Когда латники Эрвуда подобрали своих убитых и раненых, в том числе лорда, и выехали со двора, маленький отряд Береста сам разместился в трактире. Трактирщик с женой во время боя спрятались и долго не показывались. Зоран сам огляделся и выбрал, где уложить Береста (остальные раненые были на ногах, но Берест с трудом сам дошел до порога). Объявившийся трактирщик подал ужинать, а потом вдруг рухнул в ноги Бересту, вернее, возле лавки, на которую его уложили, укрыв плащом.

Чувствуя, что трактирщик ловит его руку, чтобы поцеловать, Берест повернул к нему голову с болезненно опустившимися уголками губ.

– Уезжай, князь, сделай милость! – стал молить трактирщик. – Лорда Эрвуда убил ты, а подожгут-то за это мой двор…

Трактирщика била дрожь при мысли о том, что лорд Вельдерн сочтет его виновным.

– Меня вздернут на моих же воротах, когда узнают, что вы потом еще и жили у меня. Уезжай, сделай милость! Пожалей, у меня жена, дочь…

У Береста губы подергивались от боли, ему холодно стало под плащом.

– Хозяин, худо мне… – признался он. – Дай поспать. Не задержимся мы… Завтра после полудня поедем.

Трактирщик стал благодарить и опять целовал обмякшую в его руках ладонь князя Пристанища. Берест наконец отнял ее и сказал:

– Ты, хозяин, пойди, попроси Энкино. Такой черноволосый… Скажи, пусть напишет тебе грамоту: мол, лорда убил Берест, отвечать за это ему.

Свиту князя Береста в замке лорда Эйтола поселили вместе в помещении для воинов и замковой охраны. Бересту отвели особый гостевой покой. С ним, князем, должен был оставаться слуга или оруженосец. Эта роль досталась Энкино, единственному из всех, кто знал, как вести себя в господских хоромах. С ним Берест чувствовал себя не таким беспомощным перед предстоящими ему переговорами с лордом Эйтолом.

Для князя и его дружинников согрели воды, чтобы они могли вымыться с дороги, и лорд прислал им в подарок чистую одежду.

На другой день Зоран, Снодрек и другие «княжеские дружинники» отправились в город, точнее – до ближайшего кабака. Стычка с лордом Эрвудом, по военным законам, обеспечила их добычей: несколькими лошадьми. Они продали их по дороге, дешево и второпях, как всегда продается военная добыча.

Энкино потом жалел, что не пошел в кабак с ними. Берест на переговорах с лордом Эйтолом справился сам, и даже когда лорд процитировал ему древнего автора, не растерялся – кивнул и подтвердил меткой пословицей с тем же смыслом.

Зато Зоран напился в кабаке до одури. Его хмель был тем коварен, что свалить Зорана с ног не хватило бы вина у кабатчика. На ногах Зоран остался крепок и говорил внятно, только глаза помутнели, а голос, сорванный в боях, стал более хриплым. И все же он был мертвецки пьян.

Под вечер в кабаке стало шумно. Снодрек с друзьями тоже поднабрались, но не пытались угнаться за богатырем Зораном. В это время до них донесся громкий хохот. Давно засевшая за соседний стол компания мастеровых потешалась над одним из своих друзей.

– Вот-вот, ступай домой, а то жена за вихры оттаскает! Ты смотри – пришла мужа из кабака забирать!

Жена, молодая бойкая девчонка с растрепанными темными волосами, пыталась перекричать собутыльников мужа:

– Чтоб вам пропасть! Если вашим женам все равно, то это их дело! А мы только-только своим домом зажили… Нечего ему наливаться. Идем домой, слышишь, сейчас же, – она потащила за руку захмелевшего мужа.

Ее слова тонули в дружном хохоте. Муж, крепкий мужик с круглым лицом и маленькими глазками, мотал головой:

– Не пойду! – и вдруг стукнул кулаком по столу. – Сказал – буду сидеть, отстань!

– Пойдем, – уговаривала его жена, как ребенка, желая пристыдить. – Ты же бешеный, когда выпьешь, тебе море по колено, еще подерешься опять с кем-нибудь. Ну пойдем, слышишь? – она стала еще настойчивее, силком поднимать его из-за стола.

Муж приподнялся, глаза его налились кровью.

– Убирайся отсюда! – заревел он на жену. – Когда хочу, тогда и приду.

Собутыльники хохотали, вокруг парочки собрались сочувствующие.

– Ты же на бровях придешь или под забор свалишься. Сам же завтра будешь жалеть!

– Пошла вон! – рассвирепел муж, встал, размахнулся и сильно ударил женщину в плечо.

Она вскрикнула и пошатнулась, а он сжал кулаки:

– Сейчас еще не так получишь!

Разошедшийся мастеровой толкнул ее, и она упала на колени на заплеванный пол.

Зоран неуклюже вскочил с лавки и встал между ними. Он был выше обидчика на голову, намного шире в плечах, и в исходе стычки сомневаться не приходилось. Но мужу, видно, и правда море было по колено, когда он пьян. Он развернулся к Зорану.

– А тебе чего надо?

– Что ты обижаешь свою хозяйку?! – Зоран засопел и нахмурился. – За это надо душу из тебя вытряхнуть!

Черноволосая девчонка, которая хотела увести мужа домой, чем-то напомнила ему Иллу. От Зорана сильно пахло крепким вином. Его грозные, наставительные слова вызвали в кабаке новый взрыв веселья.

– А я сейчас и тебя угощу! – парень наотмашь ударил Зорана по щеке.

Зоран только слегка мотнул головой, как будто сгоняя муху, с хрипом выдохнул и страшно сказал:

– Ну, все… Теперь я твои кишки на кулак намотаю.

В какой-то миг пьяный буян протрезвел и запоздало понял, что седоволосый громила еще пьянее и бешенее его. В трактире в одно мгновение повисла тишина. Снодрек быстро встал перед Зораном, но тот ладонью оттолкнул его так, что Снодрек отступил сразу на несколько шагов.

– Убьет! – выкрикнул кто-то.

И тут девчонка, которая уже оправилась от последнего тумака мужа, с криком «Не смей!» кинулась на Зорана. Так кошка бросается на косматого пса, чтобы защитить котят. Она вцепилась Зорану в рубашку. Тот остановился как вкопанный. Рубашка треснула и порвалась, а растрепанная молодая женщина с безумным лицом колотила его в грудь обеими маленькими руками. «Не смей!..»

Зоран отступал, что-то растерянно бормоча и бережно отводя ее руки. Загнав его в угол, женщина бросилась к мужу, который сидел на скамье. Его залитые вином глаза стали теперь большими от страха и изумления.

Женщина потянула мужа за руку. На этот раз он послушно встал и побрел за ней к выходу. Жена пропустила мужа вперед, точно боясь, что он опять заупрямится, и даже слегка подтолкнула его в спину. Через плечо бросила негодующий взгляд на Зорана – «Ух ты мне!» – и вышла следом за мужем, хлопнув дверью.

Только тогда подвиг этой маленькой кошки нашел своих почитателей. Кабак сотрясся от хохота. Зоран молча сел на скамью и стал одергивать разорванную рубаху. Черноволосая отчаянная девчонка, которая бросилась в драку за своего дурака-мужа, по-прежнему напоминала ему Иллу. Зоран повесил голову, ему захотелось домой. Так, с опущенной головой, Снодрек и привел его назад в замок.

Берест хотел рассказать им о своем разговоре с лордом, но увидел поникшего Зорана. От него несло вином, и Берест посмотрел укоризненно. Снодрек стал рассказывать, что случилось. Берест хмурился, и губы у него крепко сжимались, а на лбу прорисовалась складка. Зоран скучал по дому, по дочери и жене. А Берест только что заключил с лордом Эйтолом договор, что приведет на помощь Годерингу полсотни клинков, снарядив их сам (большей частью на те деньги, что пожаловал ему недавно лорд Эйтол). Такова была цена, по которой Годеринг объявлял Пристанище вотчиной князя Береста и брал его под свою защиту.

В середине зимы маленький отряд вернулся в Пристанище.

Семеро всадников въехали во двор замка поздним вечером, почти ночью. У Береста сжалось сердце, когда он увидел в окнах огни. Пристанище, никем не охраняемое, было одиноко и беззащитно.

Ирица первой услышала ржание коней. Она всегда подолгу засиживалась за прялкой. В ее покое тускло горела лучина. Лесовице хватало света, и глаза ее по-кошачьи поблескивали в полумраке. Ирица никогда не пела за прялкой, как Илла, но любила прислушиваться к жужжанью веретена. И вдруг ржание коней во дворе… Ирица вскочила, а с улицы уже долетел громкий крик:

– Мы вернулись!

Это был голос Береста. Через несколько мгновений, сбежав с крыльца, она уже прижалась к его груди, к холодным пластинам доспеха. Он замер, сомкнув руки, не выпуская ее. Ирица слышала, как, наклонив голову, Берест шепчет ей на ухо:

– Соскучилась? Лесовица моя, а я-то еще больше…

Закрыв глаза, Ирица не видела, но чувствовала, как на холоде из его губ вылетают клубы теплого пара. В это время во дворе замелькали факелы. Приехавших встречали, принимали у них вспотевших коней, чтобы выводить их и поставить в денники, Зоран громко звал: «Иллесия! Илла!»

Илла, громко смеясь, повисла у Зорана на шее. Он подхватил ее на руки молча, с таким счастливым лицом, что, глядя на них, засмеялся и Энкино.

– А до меня тебе совсем нет дела, сестрица?

– Погоди, братец, потом и тебя поцелую! – пообещала Иллесия.

А Ирица все не поднимала головы от груди Береста, затихнув в его объятиях. Она чувствовала, что ему тревожно и грустно, что на сердце у него лежит тяжесть, но он хочет быть веселым, как все, и не портить радости встречи.

Наутро Береста никто не тревожил. Возвратившимся путникам дали отдохнуть. Усталый Берест крепко проспал всю ночь, несмотря на свою тревогу. Ирица хорошо разглядела свежий рубец, наискось рассекавший ему левую бровь и лоб. Она проснулась раньше и, сидя на кровати, смотрела на спящего мужа, стараясь разгадать, что за груз у него на душе.

Когда Берест умылся и, с еще мокрыми прядями волос сел есть, Ирица уже разгадала: приближается новая разлука.

Берест поел, и она села напротив него.

– Вчера было время для добрых вестей, и все радовались. Одному тебе было печально, – она ласково взяла его за руку обеими руками. – Расскажи теперь о плохих новостях. Нам опять придется расстаться?

Берест начал рассказывать. Говорил, что не знает, верное ли принял решение. Его пришлось принять одному, сразу, на месте. Из полусотни бойцов, которых обещал Берест своему покровителю в Годеринге, не все снова придут домой. Вернуться к весенней запашке и вовсе нету надежд. А хорошее ли это дело – воевать в чужих краях за «вотчину князя Береста»? Пристанище останется без защиты, потому что взять с собой придется самых молодых, сильных и смелых. Из них только три десятка умеют держать в руках оружие. Правда, это отборные бойцы – бывшие невольники из казарм. Но недостающих придется набирать из добровольцев, которые еще год назад были рабами высших. Эти люди ничего не слыхали о большом мире. Как они пойдут в бой, до сих пор не смевшие поднять головы? Какую цену они заплатят?

И князь Пристанища, который назначил эту цену за всех, в беспокойной тоске опустил голову.

– А как хорошо было, Ирица, когда мы с тобой были королем и королевой только в Королевстве белок, – вздохнул Берест.

– Ты устал, – сказала Ирица, читая в его душе. – Потом, когда ты вернешься, ты отдохнешь. Я буду ждать… Ты прав, я чувствую, что ты прав. Не бойся.

– Я не буду бояться, – тихо пообещал Берест.

Внутренним взором Ирица увидела, как в глубине его души блеснула радостная искра надежды, которую сумела она заронить.

Днем была первая в Пристанище сходка. Жители собрались во дворе замка. Берест стал рассказывать, почему для защиты Пристанища, по его разумению, придется сперва послужить лорду Эйтолу. Берест не был уверен, что его вполне понимают. Он спрашивал себя, что будет, если двух десятков добровольцев не наберется? В дружине, в бывших рабах из казарм, он был уверен. Эти, люди неробкие, не видали большой беды ехать воевать.

Берест вспомнил, как в дни основания Пристанища он собрал во дворе замка бывших рабов и хотел дознаться, есть ли среди них кузнец – он был нужен тогда для работы, а сам Берест не знал кузнечного дела. Люди стояли, молчали – и никто не выходил вперед. Тогда Берест стал спрашивать каждого поодиночке и наконец нашел кузнеца, хмурого мужика с толстыми руками. Берест догадался, что страх выйти одному из толпы мешал ему отозваться. Они, недавние рабы, не умели выходить вперед.

И теперь, когда Берест кликнул добровольцев, у него замерло сердце. А люди топтались и переглядывались, глазами спрашивая друг друга: «Ты пойдешь?» Берест хотел дать им подумать и собирался отложить решение. Но тут из-за чужих спин выступил Вестр:

– Берест, я хочу!

На мгновение повисла тишина, а потом вышел еще один парень:

– Я тоже с тобой поеду.

Эти двое словно пробили какую-то брешь. Добровольцы выходили кто молча и даже будто стесняясь, кто с коротким, подтверждающим решимость, восклицанием. Их набралось больше двух дюжин.

Берест почувствовал, что у него перехватило дыхание. Он обводил взглядом свой отряд из Пристанища – отряд сделавших шаг вперед. Вчерашняя искра надежды в душе горячо вспыхнула. Берест понял, что верит в них и верит в будущее как никогда.

В Годеринге, получив награду за победу над лордом Эрвудом, Берест позвал Зорана и Энкино: они обошли все окрестные книжные лавки. Роль Зорана и самого Береста сводилась, правда, к тому, чтобы донести купленные книги, если их окажется много. Выбирал, само собой, Энкино. Книгопродавцы таращили на посетителей глаза. Энкино не видел книжных лавок несколько лет, с тех самых пор, как попал в кухонные рабы в Анвардене. Теперь он был в каком-то смятении и, оглядываясь, называл незнакомые Бересту имена, как будто здоровался с незримо присутствующими в лавке людьми:

– О! Сардоник! Тернарий! Смотри, это Ренино!

Схватив за руку Береста или Зорана, или самого книгопродавца, Энкино начинал говорить:

– Поэма «О природе вещей», в ней, в частности, вот что говорится об облаках… – он взволнованно вспоминал цитату, но сбивался, потому что взгляд натыкался на следующий корешок книги. – О! «Царь-скиталец»! Это трагедия о разбитом в бою и раненом древнем царе, который, переодевшись нищим, странствовал по своей захваченной врагом стране и искал приюта… Что это? «Механизм природы», «История»…

Однако в конце концов Энкино пришлась сделать разумный и скромный выбор: он купил те книги, которые были корнем современного образования и которые сын учителя с юных лет знал почти наизусть.

В Годеринге у Береста появилась упрямая мысль. Он увидел академию и стал спрашивать Энкино, мог бы он так научить детей из Пристанища, чтобы хоть кого-то из них приняли?

– Ты один у нас книжник, – говорил Берест Энкино. – Случись что с тобой – где мы другого возьмем? Воевать с нами не поедешь. Ребят книгам учи.

– Детям простолюдинов нельзя учиться в академии, – ответил Энкино.

Берест нахмурился:

– А ты говорил, в Соверне был какой-то философ – погонщик ослов?..

– Да, в Соверне может учиться всякий, кто заплатит известную цену.

– Цену заплатим. Пускай едут в Соверн. И ты, брат, с ними, доучивайся, чему тебе надо. И южному наречию ребят учи…

Энкино задумчиво улыбнулся и покачал головой:

– Берест, ты знаешь… Глядя на тебя, я и в самом деле почему-то верю, что мы это сделаем. Ты всегда задумываешь странные вещи. Но они почему-то воплощаются.

Берест все еще хмурился. Ему чаще и чаще казалось, что он грудью идет против ветра. У него падало сердце при мысли о том, как другие верят ему. И отдалось где-то в глубине души: «Цену заплатим…»

Добровольцев в дружину оказалось немного больше, чем нужно. Берест объявил, что в Пристанище останутся семейные.

– У нас в Пристанище пока мало семей, – сказал он. – Нам не нужны вдовы.

Ирица грустно улыбнулась, слыша его слова. Ее муж, конечно, уедет… Негодующему Вестру, который первый вызвался в добровольцы, пришлось остаться с Лин.

Берест решил оставить в Пристанище и Зорана. Он заглянул к ним с Иллесией вечером. Зоран старательно украшал резьбой детскую кроватку. Ярина с радостным смехом и писком тискала размякшего серого кота. Кота было не узнать. В прошлый голодный год котище совсем отощал и погрустнел, и стало видно, какой он старый. Но теперь Илла откормила его, счастливый кот вконец обленился. Он больше не охотился, зато спал целыми днями в кроватке Ярины и стал ее первой игрушкой.

Зоран помолодел. Чудилось, для него в самом деле пошло назад время. Раненый, прячась в катакомбах, Зоран сильно сдал и исхудал не хуже кота. Но Илла вылечила его больную, застуженную грудь. Теперь Зоран снова стал таким же мощным и даже грузным, как до ранения. Он приобрел своеобразную красоту зубра или дикого вепря. Илла нарадоваться не могла: видели бы сплетницы из Богадельни, которые болтали, что Илла вышла за хромого старика, какой он у нее на самом деле молодец!

Берест поздоровался и сказал:

– Ты и так навоевался за свою жизнь, Зоран. Поживи немного под своей крышей, хватит тебе уже спать у костров.

Глаза Иллы заблестели от радости. С этого дня они с Зораном участвовали в общих сборах с каким-то особенным рвением. Зоран чинил лошадиную сбрую, для прочности подбивал сапоги воинов скобами и гвоздями, Илла помогала снаряжать обоз.

– Как здорово, что тебе не надо ехать на войну! Знаешь, мы с дочкой так скучали! Да тут без тебя всем было плохо, – убеждала Иллесия мужа. – Столько работы, а такого умельца, как ты, поискать!

Вечерами она заваривала ему крепкий свежий отвар, хотя кашля у Зорана давно уже не было и в помине: на всякий случай. Зоран не возражал. Он позволял Илле тормошить себя как угодно – как большой пес позволяет хозяйке делать с ним все, что ей вздумается.

Илла за последний год ничуть не повзрослела. Ее черные глаза все так же весело блестели, и ради Зорана она носила красное платье, в котором была на их свадьбе, похожее на прежнее, времен Богадельни.

Зоран был бы безоблачно счастлив, если бы не какое-то смутное сомнение на душе. Он был лучший воин Пристанища – со своим опытом, выдающейся силой, искусным мечом и сокрушительным кулаком. Даже в стычке с людьми лорда Эрвуда его участие решило все. Многие из добровольцев вернулись бы домой живыми, если бы в их маленьком войске был Зоран. Он знал походную жизнь, умел перевязать рану, вправить кость, мог не спать сутками. Он мог присмотреть за неопытными бойцами, впервые покидающими Пристанище – их было большинство. В душе Зоран сознавал: Берест не прав – ему еще рано себе позволять оставить дома такого воина, как Зоран.

Но у него не хватало духу заговорить об этом с Иллой.

До отъезда отряда оставалось всего пару дней. Илла была уже не так оживлена, как раньше, часто замолкала, рассеянно гладила кота и вглядывалась в лицо мужа. Когда взгляды их встречались, она быстро отводила глаза и начинала очередной рассказ о здешних делах или о ребенке…

Когда-то давно Берест отправился на войну пешим даргородским ополченцем.

Теперь он вел маленькую дружину сражаться с Вельдерном, о котором, в сущности, ничего не знал. Тамошний князь хотел стать независимым хозяином вельдернских земель и ради этого поднялся против Годеринга. Во время свой первой поездки Берест колебался: может быть, поддержать Вельдерн? Если князь борется за свободу и народ его любит, то не постоять ли за него? Он будет рад подкреплению, а иметь под боком доброго соседа – чем не награда для Пристанища? Как ни рискованно это было, Берест, быть может, решился бы принять сторону восставшего вассала. Но, расспрашивая людей, он подметил, что войска Вельдерна – рыцари и наемники: не похоже на народное восстание, и дело, видно, касается только интересов лорда. Простонародье, по слухам, своего князя Вельдерна побаивалось. Тогда Берест решил, что в господской усобице нечего искать правых и виноватых. Он присягнул Годерингу, потому что это было выгоднее Пристанищу.

Наступил день отъезда. Ирица собрала мужа в дорогу так заботливо и просто, как будто надолго расставаться было им уже не впервой. Они обнялись на прощанье, в последний раз – прямо на крыльце замка, и Берест отстранился, бегом подбежал к своему коню: маленькое войско уже ждало его, готовое двигаться. Ирица долго стояла на крыльце с опущенными руками, неподвижно, смотрела вслед отъезжающим, не подавала голоса, не махала рукой. Так замирают лесовицы в лесу, сливаясь с деревьями, и становятся незаметными для человечьего взгляда. На ее непокрытые волосы падал снег, но Ирица не замечала холода. «Возвращайся скорее, – думала она вслед мужу. – Я желаю тебе скорой победы. А если не убережешься, то пусть твоя смерть будет легкой. Я почувствую, что тебя больше нет. Но я не дам тебе уйти одному во мрак Подземья. Если туда лежит дорога людей после смерти, то и я пойду с тобой туда. Кто бы ни решал твою судьбу, пусть сам Князь Тьмы, я не отступлюсь от тебя…»

Во дворе замка дети играли в бабки.

Их научил Берест. Ни дети высших, ни дети рабов не умели играть.