Он прошел еще дальше.
      - Ага, тут была машина. Другая, не грузовик. Легковая. Не пойму только, что за марка; вроде старье какое-то, времен Ленка Фаринского... Подъехала, тут стояла, развернулась, уехала в лес, откуда пришла. Просто чудеса какие-то...
      - Слава Рыбе, мы выкрутились. А могло быть похуже.
      - Могло быть и совсем плохо. Задумали они разумно. Но кто-то помешал. Ладно. Двое остаются здесь пока что. А мы - в столицу.
      Меня взяли под руки, вежливо, но крепко, и повели. Еще даже не успев как следует прийти в себя после переброски, я понял, вернее почувствовал, что посылку под названием "Капитан Ульдемир" доставили не по адресу: я помнил, что должен был оказаться на планете (хотя название ее восстановилось в памяти не сразу), а тут было явно что-то другое. Человеческий организм определенным образом реагирует на присутствие крупных тяготеющих масс - и, напротив, на их отсутствие; на планетах или околопланетных орбитах мы этого не ощущаем - просто не с чем сравнивать, но с опытом путешествий в открытом космосе такое чувство вырабатывается и уже не исчезает. И вот сейчас я был уверен, что ни звезд, ни планет в непосредственной близости не имеется; что-то неуловимое подсказало мне, что я нахожусь в какой-то системе, напоминающей Ферму, хотя это наверняка была не она.
      Меня то ли провели, то ли протащили по коридору и втолкнули в большую, хорошо освещенную комнату. Невольно я зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел перед собой целую компанию - человек пять или шесть, они почему-то никак не сосчитывались точно. Одного из них я сразу же определил как хозяина дома: что-то было в нем общее с Мастером, хотя внешне они были совершенно непохожи друг на друга; еще один запомнился сразу: здоровый, топорный амбал.
      Не дожидаясь, пока мне предоставят слово, я заговорил и с хода произнес что-то около трехсот слов. Слова были русские, и каждое из них в отдельности ни один из тех, к кому я обращался, не смог бы понять, даже будь у него в руках словарь; однако я очень надеялся, что генеральный смысл всего сказанного до моих собеседников дошел, хотя бы благодаря интонации. Правда, слово "собеседники" тут не совсем точно передает обстановку: они, безусловно, хотели бы выйти на трибуну, но я им не позволял, и едва кто-нибудь из них разевал рот, как я снова открывал огонь на поражение. Так что когда мне потребовалось подвезти боеприпасы, они этому страшно обрадовались и заговорили все сразу - очень уж они измолчались, пока я солировал, и грянули враз, словно бы нашей целью было - исполнить концерт для барабана с оркестром, где ударные, конечно, принадлежали мне. Оркестр вступил, я помахал ладонями около ушей, тогда они спохватились, быстренько разобрались в колонну по одному, и направляющий приступил к просветительской деятельности.
      - Господин капитан! - сказал он мне. - Мы претендуем на спокойную и содержательную беседу. Мы не думаем, что ее можно заменить извержением вулкана.
      Он говорил на каком-то языке, которого я не знал, но тем не менее прекрасно понимал сказанное.
      - Вот и зашли бы ко мне вечерком, - ответил я. - Посидели бы за чашкой чая или чего-нибудь другого, в тех же тонах и потолковали бы по душам. Тогда у нас было бы больше шансов для взаимопонимания. А сейчас? Вы, без всякого на то основания, перехватываете меня на точке Таргит, так что вместо того места, где мне следовало бы сейчас находиться, я оказываюсь в какой-то дыре в обществе нескольких подозрительных типов и вынужден выслушивать разные глупости - вроде той, что все это сделано только ради удовольствия видеть меня. Спокойную беседу! А вы на моем месте стали бы беседовать спокойно?
      - Да, господин капитан, - соврал он, даже не покраснев при этом. - Я, да и любой из нас, на вашем месте стал бы вот именно беседовать спокойно. И в этой беседе постарался бы как можно скорее установить, во-первых, кто мы такие, во-вторых, куда, и в-третьих, зачем мы вас переместили. Так поступил бы любой здравомыслящий человек.
      Должен признаться, что говорливый тип довольно точно изложил ту программу, которую я и сам успел выработать и единогласно (одним голосом при отсутствии прочих) принять. Я и начал, собственно, ее выполнять, только они этого не усекли - их обучали тактике совсем в другом заведении. Я провоцировал их на откровенность, а они решили, что я просто ругаюсь, чтобы стравить пар. Но раз они вроде бы не собирались далеко прятать свои намерения, можно было и принять их подачу и посмотреть, как пойдет игра дальше. Кто знает - может, и на их подаче я смогу выиграть гейм.
      - Не могу сказать, чтобы вы были правы, - ответил я, несколько убавив громкость, - но в качестве временно исполняющей обязанности истины вашу концепцию можно и принять. Итак, считайте, что я уже спросил вас: кто вы? Где мы находимся? Зачем я здесь нахожусь и почему? Дополнительные вопросы: долго ли я здесь буду содержаться и когда смогу благополучно завершить свое путешествие. Ваш черед. Если требуется небольшая преамбула пожалуйста, я настолько терпелив, что перенесу и ее.
      Собеседник посмотрел на меня с некоторой, как мне показалось, печалью во взоре.
      - Господин капитан! - молвил он. - Хотелось бы, чтобы наш разговор был не только спокойным, но и серьезным. Очень серьезным. Впрочем, вы и сами понимаете, что без достаточно веских причин никто не идет на нарушение Генеральной Транспортной Конвенции, что всегда чревато серьезными неприятностями. Так что будет только лучше, если вы перестанете...
      Тут у него, видимо, возникло затруднение с лексикой, и он зашептался со своей бандой, они что-то наперебой стали ему подсказывать, - на этот раз я не понял ни слова, - после чего он вернулся к тексту:
      - Будет только лучше, если вы перестанете опрокидывать глупого.
      Мне пришлось пустить в ход все мои врожденные способности, благодаря которым я понял сразу три вещи. Прежде всего - что оратор высказал пожелание, чтобы я перестал валять дурака. И что язык, которого я не знал, но почему-то понимал, оказался русским, но в непривычной для моего слуха аранжировке. (Что означало, что я вдвойне прав: никто из нас русского языка толком не знает, и чем дальше, тем хуже; однако когда к нам обращаются по-русски, мы понимаем.) И третье - что если у них и есть какая-то информация обо мне, то она далека от полноты; в противном случае им было бы известно, что человек я достаточно мрачный и валять дурака (о, как вульгарно!) начинаю только тогда, когда дела идут - хуже некуда и известный жареный петух уже поставил клюв на боевой взвод. Ну что же пусть думают, что я чувствую себя легко и весело. Уверенность противника в своих силах всегда несколько сбивает пыл атакующих; а сейчас инициатива была, безусловно, у них, я же играл свободного защитника.
      - О'кей, - сказал я. - Могу перестать. Но уж если серьезно, то серьезно. Без финтов ушами. Итак: вследствие каких причин я оторван от горячо любимой семьи и преданных друзей? На обдумывание дается одна минута.
      - Господин Ульдемир, - сказал он с погребальной серьезностью. - Прежде всего, как вы выразились, преамбула. Нам известно, кто вы. На кого работаете. Кто послал вас в Ассарт. И с какой целью. Вряд ли надо говорить об этом подробнее, потому что все это вы и сами прекрасно знаете. Теперь то, чего вы совершенно не знаете. Мы вовсе не собираемся помешать вам в выполнении поставленной перед вами задачи. Наоборот, хотим предельно облегчить это нелегкое дело. Мы намерены заверить вас, что с нашей помощью вы исполните все быстро и успешно. Без нее вы вообще ничего не исполните.
      - Откуда такая уверенность? - не удержался я.
      - Потому что без нашего согласия вы отсюда вообще не выйдете. Никогда и никуда.
      - Ясно, - кивнул я.
      - Считаю необходимым добавить: если неприятное постигнет вас именно здесь, то уж на Ферме вы никогда не окажетесь.
      Пока он грозил, у меня где-то в затылочной части головы стали складываться некоторые соображения. Но показать это сейчас никак не следовало. Так что я ответил лишь:
      - Ну, предположим, что так. Что вы хотите мне предложить?
      - Сотрудничество.
      - В чем же?
      - Я уже сказал: в выполнении вашей задачи. Все дело в том, что необходимо видоизменить эту задачу - в некоторых деталях. От этого она не сделается сложнее. Ни в коем случае.
      - Ближе к телу, - сказал я. Впрочем, они не уловили фонетического расхождения.
      - Чтобы подойти ближе, - ответил он мне, - сначала отойдем подальше. Чтобы проблемы стали видны нам, так сказать, в общем виде.
      Я вздохнул.
      - Что же, если без этого никак нельзя...
      - Увы, никак нельзя. Но я полагаю, что мы можем продолжить нашу беседу за столом. Вы ведь проголодались, господин капитан?
      Вот это уже была сама истина, а не временная концепция. Мне оставалось только склонить голову.
      - Где вы предпочли бы: здесь или на воздухе?
      - Дождь не идет?
      - Нет, господин капитан. Здесь никогда не бывает дождя.
      Я так и думал.
      - Тогда на природе.
      - О'кей, - сказал он и вызывающе посмотрел на меня.
      С полчаса, или около этого, за столом все молчали, и я успел убедиться, что в этой игре они ничуть не уступают мне. Правда, все было вкусно, хотя некоторых блюд (например, фаршированного скорпиона - или его ближайшего родственника - под каким-то зеленым с разводами соусом) я так и не решился отведать, боясь несварения. И лишь когда мы прошли примерно две трети дистанции, разговор возобновился. Один из них (всего, как я окончательно установил по числу тарелок, было пятеро, но один то и дело раздваивался, и тогда я на всякий случай придерживал свою тарелку) - не тот, что открывал конференцию, обнажил длинные, янтарного оттенка зубы и произнес:
      - Итак, господин Ульдемир. Вам выпала. Редкая возможность. Присутствовать. В резиденции. Охранителя. Которая называется. Застава. В, может быть. Переломный момент. Развития Вселенной...
      Он весь свой реферат - не из самых коротких - продекламировал в такой манере; похоже было, что во рту у него больше двух слов сразу не умещалось и каждую новую пару подавали откуда-то с большой глубины. Я попробую изложить смысл его высказываний обычным языком; если подсунуть вам стенограмму, боюсь, вы начнете думать обо мне еще хуже, чем я того заслуживаю.
      Так вот, прежде всего он сообщил, что я нахожусь на "Заставе". Попросил обратить внимание на пейзаж. Это я уже успел сделать, как только мы вышли из резиденции - в отличие от Фермы, тут дом был сложен из массивных каменных плит, - и несколько удивился увиденному. Вокруг простирался черный песок со вкраплениями камней; ни травинки, ни кустика, что уж говорить о деревьях. По-видимому, мы - пятеро или шестеро и я - были здесь единственными представителями какой бы то ни было жизни. Ни птиц, ни насекомых, ни единого водоема тоже не было в поле зрения, в котором горизонт так же располагался где-то наверху, образуя подобие чаши - только напиться из этой чаши было нельзя.
      Ну что же, о вкусах не спорят. Можно было подумать, что у существа, которым все это было задумано и осуществлено, была стойкая идиосинкразия к зелени (допустим, в детстве поел немытых овощей или ягод, заработал понос и возненавидел все, что растет из почвы), - если так, пейзаж оставался его личным делом. Но дальнейшие откровения показали, что причины были куда более глубокими и, пожалуй, не столь безобидными являлись следствия.
      - Мое имя, - сказал тогда докладчик и очень красивым жестом ткнул в себя, - Охранитель. Я издавна знаю и фермера, и Мастера. Когда-то мы вместе постигали одни и те же премудрости, но потом оказалось, что мир мы воспринимаем совершенно по-разному и представления о его судьбе у них и у нас совершенно противоположны. Поймите, капитан: мы не враги в обычном смысле этого слова, то есть я не желаю никому из них, да и никому из тех, кто с ними работает, ничего плохого. Но мы - люди противоположных взглядов. Мы по-разному понимаем, что хорошо для мира и что плохо. Это, так сказать, исходная предпосылка. С их точки зрения я глубоко и опасно неправ, с моей - наоборот. Если бы все оставалось в умозрительной сфере, наши расхождения вряд ли заслуживали бы серьезного разговора. Но они стараются реализовать их на практике, и я вынужден делать то же. Как и у них, у меня достаточно своих эмиссаров, которые выполняют мои поручения не хуже, чем вы - задания Мастера или Фермера. То есть, существует противостояние, в котором ни один не обладает решающим перевесом. Вам понятно то, что я изложил?
      - У вас несомненный талант популяризатора, - признал я. - Но я не сумел уловить: в чем же заключается расхождение? Безусловно, вы это сказали, но я порой с трудом постигаю фундаментальные истины.
      - Нет, - ответил он совершенно серьезно. - Я только собирался сказать это. Хотя, конечно, к каким-то выводам вы могли уже прийти самостоятельно. Поскольку вы знаете суть воззрений Фермера и Мастера.
      - Ну, в моем постижении, - сказал я, так как видел, что они ждут моего ответа, - их воззрения - это развитие Вселенной, вернее, развитие жизни во Вселенной, как главного условия продолжения ее существования (уф! Вот такой период я одолел без запинки). Развитие - качественное и количественное - разумной жизни. Это благородная деятельность по насаждению жизни и ее охране.
      По их лицам прошли улыбки, а один из них, тот, что постоянно раздваивался, от восторга разделился даже на три ипостаси.
      - Охрана - это очень хорошо, - сказал дирижер. - Но Охранитель - это я.
      - Ну что же, - сказал я. - Чем больше, тем лучше.
      Они поулыбались еще немножко и скисли.
      - Главное заключается в том, - сказал докладчик, - что же нуждается в охране, а что, напротив, в ней не нуждается.
      - Ну, - сказал я, - мне как-то не кажется, что в охране нуждаются, например, камни. Или... хотя бы газовые туманности.
      - Вот здесь вы очень ошибаетесь, - сказал Охранитель. - Они как раз и нуждаются. Они, а не растения или животные...
      - Или даже человек, - закончил я его интересную мысль.
      - Даже человек, - согласился он, - нуждается в охране вовсе не в такой степени, как кажется Фермеру... и всем вам.
      - Это интересно, - сказал я, потому что это действительно становилось интересным. - Может быть, вы объясните подробнее? Не забудьте, я ведь просто человек с планеты, и то не самой развитой.
      - Но ведь именно для этого мы вас и пригласили! - воскликнул Охранитель, а остальные скорчили такие рожи, словно я их обидел.
      - Я вас внимательно слушаю.
      - Конечной целью, так сказать, сверхзадачей вашей стороны является заселение Вселенной целиком. Разумная Вселенная. Прекрасная, благородная задача - на первый взгляд. Но стоит вдуматься - и вы увидите, насколько она несостоятельна.
      - Помогите вдуматься, - попросил я.
      - С удовольствием. Ваши взгляды можно критиковать с разных позиций. Начнем с простого примера. Нам не очень многое известно о планете, на которой началась ваша лично планетарная стадия - хотя, как видите, мы даже знакомы с вашим языком. Скажите, если смотреть с точки зрения планеты, на которой вы родились: много ли добра принесло ей возникновение на ней разумных существ? Или, может быть, вреда оказалось больше?
      - Стоп, стоп, - сказал я. - Вы рассуждаете так, словно планета разумное существо. Во всяком случае, живое.
      - Планета - часть мира, не так ли? Как и вы сами. Если ей нанесен ущерб - то он нанесен и всему миру, и вам - верно?
      - Опять вы за свое! Что значит - планете причинен ущерб? Ну ладно, согласен - сведены леса, опустошены недра, втравлены воды и воздух... Но что до этого планете? Она же не живая, я уже сказал вам!
      - Сказали, и я это услышал. Но, может быть, вы знаете, что такое жизнь и где проходят ее границы? Тогда поделитесь знанием с нами, потому что нам это неведомо. Или, может быть, это все-таки находится вне нашей компетенции - хотя бы потому, что не мы сотворили жизнь, но сами были сотворены вместе со всей прочей жизнью?
      - Ну, если судить по-житейски...
      - Нет! Если речь идет о судьбе Мироздания, какое тут может быть житейское суждение! Оно - для вашей кухни, не более. Итак, что такое жизнь, мы не знаем. Зато знаем другое: до нашего с вами появления в мире он развивался по определенным законам. Потом явились мы. Нам показалось, что на дворе прохладно. Мы решили согреться. И подожгли дом, в котором живем. Дом горит. Сейчас мы еще греем руки. Но он догорит, рассыплется угольками последняя головня. И что тогда?
      - Но вы ведь знаете, мы вовремя спохватились! И больше не будем...
      - Во-первых, я вовсе не уверен, что не будем! Для нас всегда самое важное - погреть руки сейчас, а завтра - пусть будет, что будет. А во-вторых - вовремя спохватились как раз мы! - Охранитель широким жестом обвел остальных четырех с половиной. - Мы поняли: расселение людей не нужно! Оно вредно! Смертельно опасно! Это процесс, который приведет к гибели мира, потому что разум эгоистичен и недалек!
      - Ну, и что по-вашему - заняться истреблением рода людского? Всей жизни вообще? Чтобы мир стал таким, как вот у вас здесь: песок и камни - и ничего более?
      - Не надо изображать нас человеконенавистниками. Мы не таковы. Поскольку человек не сам создал себя, можно верить в необходимость его существования. Он нужен как инструмент постижения миром самого себя. Но не более! Он - зеркало. Но в мире, состоящем из одних зеркал, недолго сойти с ума. Представьте себе комнату смеха метагалактических масштабов! Страшновато? Нет, наша позиция такова: что есть - да пребудет. Но - не более! Дадим миру отдохнуть от нашей экспансии! Вместо этого займемся собой. Пусть каждый микрокосм - и вы, и я, каждый! - станет открытым для всех остальных, пусть каждый станет звездой среди прочих светил - и тогда начнем думать о дальнейшем. Сейчас - это просто преступление, и помогать в его осуществлении способен только безумец - или преступник. Вы - не тот и не другой. Зачем же вы помогаете им?
      Не знаю, может быть, он ожидал моих возражений; но я промолчал. Не то, чтобы признал его правоту - но что-то в его речах было, в чем следовало разобраться на досуге.
      - Капитан Ульдемир! Скажите: вы пойдете с нами?
      Я вдруг почувствовал усталость. Мне больше не хотелось ни с кем полемизировать. И тем менее - принимать какие-то решения.
      - Вы, однако, не сказали, - ответил я, - чего вы хотите именно сейчас и именно от меня. Ведь не всех же соратников вы вербуете таким способом! Или как раз таким?
      Охранитель кивком головы переадресовал мой вопрос одному из тех трех-четырех, что до сих пор лишь слушали, помалкивая в тряпочку. Тот пренебрег вопросом о способах вербовки и сразу схватил быка за рога.
      - Вот чего мы хотим, - молвил он негромким и даже приятным голосом. Фермер и Мастер, как нам - и вам тоже - известно, принимают меры к заселению ближайших шаровых скоплений. Как известно, первая попытка не удалась...
      "Теперь можно понять почему", - подумал я, но высказываться по этому поводу не стал, предпочтя слушать дальше.
      - ...теперь предпринимается вторая. И поэтому вас послали сюда. Не так ли?
      - Откуда мне знать, что в голове у начальства, - сказал я, но это положение не нашло поддержки среди присутствующих.
      - Ну-ну, господин капитан, вы же прекрасно знаете, да и не в обычае Мастера - посылать эмиссара, не объяснив задачи. Вас послали сюда, чтобы вы постарались разобраться в том, что происходит на восемнадцати обитаемых планетах этого региона - чтобы потом принять меры к установлению здесь длительного мира. Ибо только в условиях длительного мира и научно-технического сотрудничества возможна космическая экспансия такого масштаба, как заселение и колонизация планет в других скоплениях. А другого пути нет, это вы тоже знаете. Вам предстояло сыграть роль разведчика, а если окажется возможным - и миротворца-невидимки. К счастью, это стало известно нам. Каким образом? Можете предположить, что среди окружения Мастера у нас есть сочувствующий нам человек, но можете и не предполагать: весь замысел настолько поддается простому логическому анализу, что затруднение может возникнуть лишь в определении личности эмиссара. Это было бы крайне просто, если бы Мастер послал одного из постоянно действующих эмиссаров; все они нам известны. Но именно поэтому он так не сделал, и нам еще до начала действий было ясно, что он выберет кого-нибудь из своего резерва, но имеющего достаточный опыт самостоятельной деятельности в иных цивилизациях. Безусловно, нам пришлось приложить усилия, чтобы обнаружить вас. Но к моменту, когда вам предстояла пересадка на точке Таргит, мы уже все знали. Техническая же часть не представляла трудностей...
      - Вам повезло с этой пересадкой, - вставил я. Он усмехнулся.
      - Безусловно, безусловно. Но везет, как правило, тому, кто ищет везения. И даже создает какие-то предпосылки для него.
      Я снова кивнул и сделал еще одну зарубку в памяти.
      - Теперь перейдем непосредственно к вашей задаче. Как ни прискорбно, но в существующей обстановке нам не нужен мир в этом скоплении. Напротив. Чем меньше будет в нем порядка, тем лучше. Потому что во времена беспорядков государства используют корабли и десанты не для заселения далеких миров, а для борьбы с ближайшими. Да, вы можете сказать, что это негуманно, и прочее. Мы и сами уже не раз говорили себе все это. Но может быть, вы знаете другой способ охранить Вселенную от преждевременной человеческой экспансии? Нам такой способ неизвестен. У вас он есть?
      Я лишь пожал плечами.
      - Мы были уверены, что нет. Таким образом, вам придется направить свои усилия на Ассарте на создание не мирной, но военной ситуации. Только при таком условии вы вообще попадете туда. Вы нам верите?
      В этом я им верил: если уничтожение людей в межпланетной войне, тысяч, десятков, а может быть, и сотен тысяч людей их не смущало, то жизнь одного эмиссара и подавно. Я сказал:
      - Не вижу оснований сомневаться в ваших словах. Однако, думается, вы хватили через край. Я был послан, собственно, для сбора информации, не более того. Вы же требуете от меня куда большего: влияния на власть обширной державы. Боюсь, вы переоцениваете мои скромные возможности.
      - Господин Ульдемир! На первый взгляд, сказанное вами выглядит убедительно; но лишь на первый. Мы знаем, что, разобравшись в обстановке, вы так или иначе вмешаетесь в нее. И не вы один: нам известно, что у вас имеется группа поддержки. Эти люди уже там, на Ассарте.
      - Вам удалось убедить их? Я спрашиваю не из пустого любопытства.
      - Да-да, разумеется... - Тут он сделал секундную паузу. - К сожалению, они прошли точку Таргит раньше, чем мы успели принять меры. Так что убеждать их придется вам. Впрочем, насколько нам известно, они привыкли верить вам - поверят и на этот раз. Теперь вам ясно, чего мы от вас ожидаем.
      - Куда уж яснее, - согласился я.
      - Итак: вы согласны? На прямой вопрос мы ожидаем столь же откровенного ответа. Мы знаем, что вы человек слова.
      Выходит, они знали обо мне даже то, в чем сам я далеко не был уверен. Однако пользоваться хорошей репутацией всегда приятно, а если она не вполне заслуженна - тем более. Поэтому я приятно улыбнулся и сказал:
      - Благодарю вас за лестное мнение.
      - Следовательно - да?
      - Мне нужно подумать.
      - К сожалению, мы вынуждены принимать быстрые решения. Обстановка заставляет. Долго вы будете думать?
      - Пять минут.
      - Мы даем вам пять минут. Думайте. Мы не станем вас тревожить.
      Можно было ожидать, что после этих слов они деликатно оставят меня в одиночестве; не тут-то было. Никто из них даже не пошевелился; все остались на своих местах. Они не двигались и не проронили ни полсловечка; но взгляды их, острые и немигающие, были прикованы к моему лицу и рукам, чьи движения часто выдают ход мысли, потому что человек в первую очередь думает о выражении лица, а о пальцах забывает. Я постарался "не забыть.
      Собственно, думать было не над чем, и я попросил это время главным образом потому, что мгновенное согласие кажется более подозрительным, чем данное по зрелом размышлении. В человеке, которому предложили переметнуться во вражеский стан, должна происходить некая внутренняя борьба - если только он не беспринципный авантюрист; но я знал, что так плохо они обо мне не думают. Борьба должна быть серьезной. И я постарался всеми способами показать им, что схватился сам с собой не на жизнь, а на смерть. Тогда как на самом деле я успел решить для себя все, еще пока они договаривали свои тексты. Репутация человека слова стоит, конечно, немало. Но она - мое личное достояние, и я вправе распоряжаться ею, как мне заблагорассудится. И если ты готов ради какого-то дела пожертвовать другим своим достоянием - жизнью, - то можно принести в жертву и репутацию. Хотя, откровенно говоря, порой она бывает дороже жизни.
      Прошло уже минуты три из дарованных мне пяти, когда тишину нарушил сам Охранитель.
      - Капитан! - сказал он. - Я вижу, что вам думается нелегко. Весы колеблются. Поэтому позвольте мне бросить на одну их чашу некое обещание. Если вы сделаете для нас все возможное - я не говорю, заметьте, "все, что нам нужно", но лишь - что сможете, то у вас не будет проблем в воссоединении с той женщиной, по которой вы так глубоко тоскуете. Причем воссоединение это произойдет не на условиях Мастера - только в пределах Фермы, - но там, где вы захотите. Потому что мы можем повторить ее планетарный цикл. У нас есть такие возможности. Я бы сказал даже, что наши возможности неисчерпаемы.
      Честно говоря, то был удар ниже пояса. И, как от такого удара, я внутренне согнулся.
      - Это вы могли сказать и раньше, - проговорил я слегка севшим голосом.
      - Я понимаю, капитан, - продолжал он, слегка улыбнувшись, - что это новое обстоятельство вам тоже нужно всесторонне обдумать. Мне не нужны поспешные решения: бывает, от мгновенных обещаний так же скоропостижно и отказываются. Поэтому сейчас вас отведут в спокойное место, где вы сможете поразмыслить глубоко и всесторонне, и лишь после этого сообщите мне ваш окончательный вывод.
      - И если я все же не соглашусь?
      - Увы! - Охранитель развел руками. - Я предупредил вас еще в самом начале нашей содержательной беседы...
      - Помню, - кивнул я. - Хорошо. Мне действительно нужно как следует подумать.
      - Желаю вам ясного мышления, - напутствовал меня Охранитель. После чего меня вывели - снова под руки, словно дряхлую вдовствующую императрицу или еще кого-нибудь в этом роде.
      Вероятно, Охранитель полагал, что рассудок мой успешнее всего будет работать в небольшом помещении с надежным запором; во всяком случае, именно в такое место меня водворили. Обстановка была под стать монастырской: жесткая коечка, столик, два стула, одна массивная дверь и ни одного окна. Что же - выбирать не приходилось, поскольку платы за постой с меня до сих пор не требовали. Я уселся на стул в ожидании, пока мой конвоир не оставит меня наедине с моими мыслями.
      Однако он, похоже, даже и не собирался ретироваться. Напротив, он взял один из стульев, поставил его рядом с дверью, попробовал пошатать - видно, чтобы убедиться, что стул не разъедется под его тяжестью и не убежит из-под него, как взыгравший жеребчик, - а после этого испытания на прочность плотно уселся и еще поерзал, устраиваясь поудобнее. Это, вероятно, должно было означать, что страж мой утвердился здесь всерьез и надолго.
      - Парень! - сказал я ему нетерпеливо. - По-моему, тебя там заждались, тебе не кажется?
      Он ухмыльнулся и доложил, что ему не кажется.
      - Тогда, может быть, ты уйдешь просто так?
      Он дал понять, что не собирается.
      - Ты что же, - сказал я ему, - не слышал, зачем меня сюда отправили? Чтобы я мог подумать, не так ли?
      Он кивнул.
      - Ну, а как же я могу думать в твоем присутствии?
      Ему понадобилось некоторое время, чтобы обдумать мой тезис. Потом он пожал плечами.
      - Ну и что?
      - Слушай, тебе случалось когда-нибудь в жизни думать?
      Тут он заподозрил, что я над ним смеюсь, и нахмурился.
      - А тебе какое дело?
      - Если бы приходилось, - пояснил я, - то ты бы знал, что думание - это процесс очень интимный. Самый интимный, может быть. И присутствие посторонних ему совершенно противопоказано.
      Кажется, слово "интимный" у него с чем-то ассоциировалось, и он ухмыльнулся. Но "посторонний" ему явно не пришелся по вкусу.
      - Это я, что ли, посторонний? - спросил он мрачно.
      - Ага, - согласился я. - Не я же!
      Он поморгал, сосредоточенно глядя на меня. Похоже было, что ему очень захотелось дать мне в ухо - или еще куда-нибудь. Но он сделал усилие и сдержался.
      - Ты давай, думай молча, - посоветовал он. - И не серди меня. Я ведь и стукнуть могу. И ничего мне не будет. Потому что тебе все равно крышка.
      Слышать это было, конечно, не очень приятно, но я и глазом не моргнул: и без его слов я понимал, что положение мое вполне можно было назвать критическим.
      - Стукал один такой, - сказал я. - И куда покрепче тебя был.
      - Ну и что? - Он не удержался, как я и думал - спросил.
      - Очень пышные похороны были. Все очень жалели. Он, в общем, и неплохой человек был, только глуповатый: стукнуть захотел.
      - Ну ты! - сказал мой страж угрожающе.
      - Не бойся, - успокоил я его. - Сегодня я в добром настроении, так что можешь сидеть спокойно, если уж тебя ноги не держат. Я потерплю. Хотя несет от тебя, правду сказать, как из болота. Ты хоть иногда умываешься?
      - Чего-о?
      - Умываться, понимаешь? Ну, это когда берут воду, желательно и мыло, и при помощи одного и другого удаляют с себя грязь. Не понял еще?
      Я понимал, что перегибаю, но другого выхода просто не видел. Надо было поторапливаться: я не знал, когда Охранитель снова потребует меня, чтобы выслушать мой отказ. Мне обязательно нужно было перехватить инициативу еще раньше. Потому что из всей нашей долгой беседы я сделал один серьезный вывод: все то, что он мне пел там, была чистой воды липа: принципиальные вопросы такого типа, как судьба Вселенной, не решают при помощи перехвата чужих эмиссаров и прочей уголовщины. Здесь явно готовилось что-то куда более сиюминутное и конкретное. И раньше, чем я приложу усилия, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову, мне нужно было хоть в общих чертах уяснить - что тут затевается. А для этого требовалась свобода передвижения - хотя бы в пределах Заставы. Свобода же начиналась с устранения этого типчика.