– Одним словом, тело исчезло без следа.

– Как сейчас Аргенор?

– Совершенно так же.

– М-да, это убеждает.

– Во всяком случае, самого Куранта убедило настолько, что он немедленно занялся конструированием – или вычислением, или сочинением, это уж как вам будет удобнее – таких же триад для миров, которые уже в те времена являлись значительными. И в этом преуспел.

– Интересно, как человечество отблагодарило своего спасителя?

– Никак. Пока оно раздумывало, какие почести ему воздать, Курант умер. Точнее – покончил с собой.

– От обиды, что ли?

– Скорее с горя. Дело в том, что коллеги-богословы обвинили его в занятиях магией и астрологией, а это противоречило вероучению. И сколько Курант ни доказывал, что без применения триады было не обойтись, его отлучили от церкви. После этого – такова, во всяком случае, официально принятая версия – он наложил на себя руки.

– Я бы на его месте… – проговорил Ястреб задумчиво, – вместо этого… Ну, ладно. А что стало с его наследием? Я не имею в виду его рясы и подштанники.

Президент пожал плечами:

– Какие-то ссылки на его работы по вакууму можно найти в соответствующей литературе, но ведь всё-таки полтысячи лет минуло. Ну, а что касается триад – вас ведь именно это интересует? – то о них было велено забыть, все его записи, касавшиеся их, подверглись уничтожению, и даже лабораторию его разгромили…

– Зависть?

– И зависть, и догмы… Так вот, пятьсот лет считалось, что триады утрачены – и никто не старался их восстановить. Но вот выяснилось, что они сохранились. Как, где и кто их скрывал, каким путём они попали к Смоляру? Это вам предстоит выяснить.

– Зачем – если они уже у него?

Президент покачал головой:

– Кроме комбинации звуков необходимо – разве я не сказал? – уметь оперировать некоторыми магическими символами, но главное – знать время и место произнесения формул. Если ещё живы люди, обладающие этой информацией, Смоляр мог…

– Пятьсот лет – многовато даже для долгожителя. Или есть прецеденты?

– Господин Ястреб, обещаю вам устроить состязание в остроумии с непременным вашим участием – когда опасность минует. Если она минует вообще. Речь идёт о передаче устной информации из поколения в поколение, которая существовала всегда – начиная от семейных преданий и анекдотов до действительно серьёзных тайн. И в нашем случае такая передача, несомненно, имела место – иначе формулы триад не дошли бы до Смоляра. Способы хранения и продвижения этой информации реальны. И если вы сможете отыскать их, задача намного упростится.

– Но почему бы просто не взять его, и…

– Чтобы взять, нужно, во-первых, иметь для этого правовые основания. Которых нет. И во-вторых – нужно его найти. Потому что сразу же после визита сюда – в связи с гибелью двух кораблей – Смоляр исчез. Брать его здесь, во время официального визита? Не имея даже чётко сформулированного обвинения? Такая мысль возникала, но это выглядело бы, согласитесь, позорно – и резонанс общества, которое далеко не всегда сочувствует властям, мог бы оказаться чересчур сильным. Так что где Смоляр сейчас – никому не ведомо. Когда он нам нужен – его никогда нет. Зато когда мы его не желаем видеть, он возникает спонтанно.

– А раньше? После уничтожения Аргенора? Было у него и на этот раз пресловутое алиби?

– Было, к сожалению.

– Оно проверено?

– В этом не было нужды. В тот день, час и минуту Смоляр находился в этом самом кабинете. Сидел на том месте, господин Ястреб, где сейчас сидите вы.

Ястреб поёрзал по стулу.

– Впору прибить к нему табличку: «Здесь сидел Смоляр». Простите, опять меня занесло. Значит, задача: найти его, выяснить, когда и где он собирается приступить к делу. Так я понял?

– Совершенно правильно.

– Что же, – сказал Ястреб. – Это интересно. Сколько вы даёте на это времени?

– Не я, – сказал Президент. – Смоляр. А сколько – это вы узнаете сами, как только найдёте обладателей той информации, о которой мы говорим.

– Ясно, – кивнул Ястреб. – Дело становится ещё интереснее. Вы позволите приступить к работе?

– Именно об этом мы вас и просим. И желаем больших успехов.

Покидая кабинет, Ястреб мысленно похвалил себя за то, что за время разговора успел снять церебральные поля Президента Стойка. Ястреб не знал, зачем сделал это; скорее всего по привычке. Да и, как говорится, своя ноша не тянет. Он шагал широко, словно боясь, что догонят и отберут ценные данные, так что Младой настиг его только у самого выхода.

7

Вернувшись в контору, они сразу же принялись за дело.

– Отказаться от такого предложения просто невозможно, – заявил Младой категорически. – Методика нам понятна, не так ли?

Ястреб кивнул. Методика у него была для всех случаев одна.

– Вопрос только в том – где взять его частоты?

– Запросить Министерство безопасности?

– Если у них и есть, пройдёт уйма времени, пока мы от них что-либо получим. А ведь это не главное и не единственное. Тут идеальным был бы личный контакт. Но для контакта надо найти Смоляра. А чтобы найти, нужно знать характеристики его полей, тонких тел и всё такое. Порочный круг. Давай-ка думать быстро: время уже пошло.

Однако они не успели и начать, как ожила связь.

– Тебя, – удивлённо произнес Младой, передавая трубку Ястребу. – Что-то ты вдруг пошёл нарасхват.

– Есть же на свете справедливость, – хмуро откликнулся Ястреб, поднося трубку к уху. – Да, к вашим услугам?

Голос, услышанный им, Ястребу не то чтобы не понравился; голос этот сразу же вызвал странное ощущение опасности: как будто кто-то зашёл за спину и теперь неторопливо прицеливается ему в затылок.

– Вы – Ястреб?

– Гм, – произнёс названный глубокомысленно. – С точки зрения зоологии я не уверен в точности этой характеристики. Если же говорить об устоявшейся привычке, я бы даже сказал – традиции…

– Вы – шутник. Постарайтесь быть серьёзным. С вами говорит Смоляр.

– Нет, – сказал Ястреб, стараясь по возможности не выказать овладевшей им на миг растерянности. – Шутник – это вы.

Собеседник рассмеялся. А потом заявил:

– У вас есть возможность проверить ваше утверждение. Я хочу встретиться с вами для непродолжительного разговора. Гарантирую вашу полную безопасность.

Ястреб почувствовал, как сердце непроизвольно перешло в другой режим работы – деловой.

– Согласен. Время и место?

– За вами заедут через… пятнадцать минут. Вы будете один.

– Ну да, – усмехнулся Ястреб понимающе. – И без оружия, разумеется. Я правильно понял?

– Я не ставлю ненужных условий; можете взять с собой даже стратегическую ракету, только она вам не понадобится: вам, повторяю, не будет угрожать никто и ничто.

– Хорошо. Где я – вы, видимо, знаете. Итак, через пятнадцать минут…

– Теперь уже через двенадцать.

– Предложение принято.

– Жду с нетерпением.

8

Ястреб загонял в память под давлением, чтобы уж не забыть никогда:

«Рост – сто семьдесят пять. Телосложение хрупкое. Худощавый. Волосы чёрные, зачёсаны назад, приглажены. Гладко выбрит, или вообще растительность на лице выведена. Уши небольшие, правильной формы, прижаты к черепу. Брови горизонтальные, сросшиеся у переносицы. Нос небольшой, узкий, спинка вогнута (возможно, в прошлом перелом). Глаза большие, чёрные, чуть навыкате, взгляд уверенный: сознание превосходства. Рот маленький, губы узкие, изгиба почти нет. Особых примет не видно. Лицо, в общем, легко запоминающееся, отличимое без усилий. Далее: жестикуляция – сдержанная, движения выверены. Речь гладкая, свободная, без слов-паразитов и пауз – речь хорошо образованного человека. Богатые интонации. При разговоре смотрит прямо в глаза. Часто откидывает голову, полуопустив веки…»

– Ну, что же? – прервал описываемый собеседник сам себя. – Закончили словесный портрет?

– Практически – да, – ответил Ястреб, не улыбаясь.

– Зря потратили время. Моих фотографий – целые альбомы в каждом полицейском участке, есть и живописные портреты неплохих, должен сказать, мастеров – один из них в Президентской галерее, кстати. Мой дар. Так или иначе, я продолжу. Думаю, вы уже поняли: страхи, которыми с вами, без сомнения, поделился уважаемый Глава нашего государства, существуют лишь в его воображении. Меня не нужно разыскивать: я здесь, перед вами, и если имеются хоть какие-то законные основания для того, чтобы задержать меня, – пожалуйста, вот телефон, номера соответствующих служб вам известны, не так ли? Далее: я намерен – с вашего позволения, разумеется – передать вам расписание моих действий на ближайший месяц; на более продолжительные сроки я не планирую. Обладая этим документом, вы сможете контролировать все мои передвижения – и даже, если угодно, сопутствовать мне; разумеется, я не обещаю посвящать вас во все подробности моих дел, промышленные и коммерческие тайны останутся тайнами, не взыщите. Согласитесь, однако, что в такой ситуации мне было бы чрезвычайно трудно, я бы даже сказал – невозможно исчезнуть с планеты, чтобы совершить то, в чём меня подозревают, и что, скажу вам откровенно, мне вовсе не по силам: уничтожить планету, на которой мы с вами сейчас находимся и предполагаем оставаться и в дальнейшем. Так вот, если вы хоть на минуту всерьёз задумаетесь над сказанным мною…

Ястреб, однако, в эти мгновения думал совершенно о другом. Выставив хорошую защиту (лучшую из всех, какими он обладал), он, всем своим обликом выражая уважительное внимание, настроился, наконец, на церебральные поля Смоляра и сейчас закончил их анализировать. То же произошло и с тонкими полями собеседника. Теперь оставалось лишь произвести подсадку.

– …Должен сказать – вы убедили меня если не на сто, то уж на девяносто пять процентов определённо, – одновременно отвечал он собеседнику. – И опасения Президента сейчас не кажутся мне совершенно обоснованными. Конечно же, я крайне благодарен вам за предоставление плана ваших ближайших передвижений и встреч…

– Вы возьмёте его, не так ли?

– Было бы бестактно не воспользоваться вашей любезностью.

– О, я думаю, вы уже поняли: при этом я преследую и свою выгоду. А именно: мне представится прекрасная возможность разобраться в способах, какими вы будете меня контролировать. Ведь если они окажутся обычной полицейской методикой – наружное наблюдение, прослушивание, жучки и тому подобное, – я просто начну думать о вас хуже, чем думаю сейчас, и тогда, возможно, захочу пересмотреть наше соглашение. Вы меня поняли?

– Да, конечно же.

– Это меня бесконечно радует.

– Благодарю вас. Могу ответить лишь тем же самым.

За этим последовали поклоны и улыбки. И обратный путь – сперва в сопровождении двоих непонятно кого: на типичных телохранителей они не очень походили, но и на домашнюю прислугу – тоже; скорее всего их можно было бы принять за ассистентов профессора. Зато водитель лимузина, доставлявшего Ястреба обратно в контору «Прозрачного мира», был похож именно на шофёра и ни на кого больше. «И на том спасибо, – подумал Ястреб, глядя на него. – Так или иначе, главное я сделал: подсадку произвёл. Пусть теперь Смоляр разбирается, какими такими способами мы будем его контролировать…»

9

– И ты ему поверил? – фыркнул Младой. Каждое слово шефа просто щетинилось иглами сарказма.

Ястреб пожал плечами:

– Он предложил правила игры – я их принял. А дальше – посмотрим, насколько честно он будет их придерживаться. Главное-то я сделал: подсел в него. Так что в любой миг могу определить его место и действия.

– К примеру, сейчас?

– Это нужно?

– Настоятельно.

– Ну, коли так…

Ястреб расслабился в кресле. Закрыл глаза. Стал настраиваться. При этом он ожидал какого-нибудь подвоха: Смоляр мог, например, ощутив подсадку, выставить крепкую защиту, какой-нибудь непробиваемый блок – а в том, что у наблюдаемого таких был целый арсенал, Ястреб не сомневался. Но опасения не оправдались: настройка прошла без помех, и он стал видеть, не открывая своих глаз, потому что сейчас воспринимал мир чужими: глазами Смоляра.

В этом и заключался дар Ястреба: подселившись, то есть открыв для себя канал в сознание другого человека, по желанию видеть его глазами, слышать его ушами и даже обонять его носом; что касается проникновения в мысли, то это удавалось не со всеми – только с теми, кто не применял даже самой простой, зеркальной защиты.

– Ну, что ты видишь? – нетерпеливо спросил Младой.

Ястреб, однако, его не услышал: слух его тоже был, как и зрение и все прочие чувства, отдан сейчас Смоляру. Он выждал, пока не рассеется неизбежный туман перед глазами; а когда аккомодация закончилась – увидел часть просторной комнаты – не той, в которой разговаривал со Смоляром, но соседней, смежной, в которую успел заглянуть тогда через полуоткрытую дверь. В отличие от первой, гостиной (как ее условно определил Ястреб), это был скорее кабинет, и в той его части, которую сейчас видел Ястреб (и сам Смоляр тоже), располагался длинный стол, уставленный приборами и аппаратурой – в первую очередь, как определил Ястреб, относящейся к связи, ближней и дальней, акустической и графической. Стол начал приближаться – то есть это Смоляр направился к нему; проходя мимо зеркала на стене (зеркала у Смоляра были, похоже, в каждом помещении), мельком повернулся, чтобы оглядеть себя; так Ястреб смог убедиться в том, что он видит сейчас действительно глазами Смоляра, что канал не переадресован кому-то другому.

В следующее мгновение перед глазами оказалась клавиатура, но только на секунду; затем – экран. Смоляр работал профессионально, не глядя на клавиши, так что Ястребу не было видно, что именно набирает хозяин дома; можно было лишь определить, что текст шифруется сразу же: на экране, перед глазами, возникали одни лишь точки.

Ястреб попытался услышать, как работает клавиатура, – иногда это помогало определить хотя бы среднюю длину слова, из чего можно было уже сделать предположение о языке, на котором делалась запись. Но на сей раз не было слышно ничего.

Потом взгляд резко переместился на дверь; в ней стоял человек – один из тех двоих, что провожали Ястреба, когда он покидал этот дом. Губы вошедшего шевелились; он что-то произносил, но Ястреб не услышал ни слова, как не донеслось до его ушей и ничто другое: шаги, например… Движения губ, артикуляция не соответствовали ни одному из четырёх самых распространённых в Галаксии языков; других же, даже не считая диалектов и наречий, существовали тысячи, если не десятки тысяч; какой из них применялся при общении Смоляра со своим персоналом, не стоило догадываться: на это просто не было времени.

Смоляр, вероятно, ответил на сказанное – судя по тому, что вошедший кивнул, повернулся и вышел; но и из сказанного Смоляром Ястреб не воспринял ни звука. Иными словами – слух наблюдаемого оказался защищённым от подсадки лучше, чем зрение; да и не только слух, наверное: пальцы Ястреба тоже ничего не ощущали – а ведь кончики их должны были чувствовать прикосновения к клавишам; это, кстати, порой тоже помогало расшифровать текст: у профессионала каждый палец ведает строго определённой группой знаков. И обоняние тоже равнялось нулю: Ястреб понял это сразу же, как только Смоляр, вновь обратившись к клавиатуре, прежде чем возобновить работу, вынул из ларчика на столе длинную, тонкую сигару, понюхал её (она оказалась прямо перед глазами, как и державшие её пальцы), обрезал кончик, раскурил; но ни малейшего запаха Ястреб не почувствовал.

Подсадка оказалась весьма ограниченной. Но это ещё не было причиной для уныния: зрение, как известно – самое важное из человеческих чувств, несущее максимум информации. Значит, Смоляр принимал всё-таки меры предосторожности, но на зрение их не хватило. Ну что же, неплохо: противник, надо полагать, усмотрел в Ястребе достойного оппонента.

Смоляр снова работал. Теперь уже не с текстом; вместо точек на мониторе появился он сам, словно в зеркале; губы изображения шевелились, видимо – то была запись какого-то обращения к кому-то или выступления перед кем-то, и Смоляр перед отправлением ее адресату хотел проверить и, возможно, отредактировать. За спиной Смоляра – не в фокусе, несколько размыто – виднелось с полдюжины людей в лабораторных комбинезонах, столы, на которых вроде бы работали с какой-то химией, что ли? Люди двигались; вдруг в помещении появился ещё один человек, совершенно голый, остальные окружили его, но Смоляр на экране даже не повернул головы в ту сторону. Ястреб снова попытался прочитать по движениям его губ – что же он говорит; но это, видимо, был опять другой язык, хотя и не тот, какой применялся только что в кабинете; Ястреб либо не знал его вообще, либо же не смог опознать сразу. Текст оказался достаточно коротким; через двенадцать секунд Смоляр убрал изображение и не стал загружать ничего нового.

Он встал и – судя по тому, что находилось и двигалось в поле его зрения, – вознамерился выйти из этого помещения; но не через ту дверь, в которую вошёл, а в противоположную, пониже и поуже. Приблизился. Дверь распахнулась, и хозяин дома шагнул в нее.

Интерьер нового помещения оказался совсем другим. Не лабораторным. И даже не кабинетным. Взгляд быстро скользнул по комнате слева направо. Переливающаяся ткань стен, на которых – несколько небольших пейзажей (лес, поле, морская гладь), три дверцы стенных шкафов, маленький столик на причудливо изогнутых ножках, низкий полукруглый диван…

И сидящая на нём женщина. Чьи глаза показались Ястребу знакомыми. Да и лицо… Если вглядеться как следует…

Но этого сделать как раз и не удалось. Потому что план вдруг резко укрупнился – кажется, женщина вскочила, и оба присутствующих там человека стремительно приблизились друг к другу, так что уже через мгновение осталось видным только её лицо, на котором возникла радостная улыбка…

Стой! Да это ведь та самая, кого я случайно встретил ночью на улице. Она, она! Её глаза, готов поклясться чем угодно.

Но в то же время…

Они сейчас одного или почти одного роста – ну, может быть, она чуть-чуть пониже. Но её рост он успел оценить ещё вчера, в этих делах глазомер его был точен. Рост же Смоляра – по совсем недавней и опять-таки точной оценке Ястреба – должен был, наоборот, примерно на столько же уступать ей. Получается нелепица: или она – не она, или он – не он. И в самом деле: рост человека, чьими глазами Смоляр сейчас видел происходящее где-то там, был примерно таким же, как рост и самого Ястреба; разница со Смоляром – больше, чем полголовы.

Впрочем… что там ещё? Господи! Слушайте, вы, там, перестаньте! Это просто неприлично – вас же видят…

Господи, какой взрыв страстей!

Теперь видны только её глаза. Изображение колеблется, как при съемке ручной камерой. Туда-сюда. Следствие ритмичных движений. А вот они медленно закрываются. Но и закрытые, они, кажется, выражают… Ну, как это назвать? Экстаз? Счастье? Оргазм, наконец? Тьфу!

А вот и вообще ничего больше не видно. Смоляр – или кто это там – тоже закрыл глаза.

– … Ястреб! Ты что – уснул?

Названный, выйдя из контакта, медленно поднял собственные веки, возвращаясь в служебную обстановку.

– Что с тобой? – Младой явно был обеспокоен. – Весь в поту! И дышишь, как грузчик…

– Да нет, – язык повернулся с трудом. – Всё в порядке. Сейчас, сейчас, только соберусь с мыслями.

Не очень-то много информации; однако главное установлено! – так решил сформулировать свои впечатления Ястреб, окончательно придя в себя в привычной обстановке.

– Ну, что там? – Младой нетерпеливо домогался ответа.

– Всё по правилам. Он у себя дома – как и предполагалось по его плану. Вечером он собирался на званый обед, адрес указан; проверим его и там.

– Очень интересно… – пробормотал Младой.

– Да что у тебя свербит? – Ястреб был уже готов не на шутку рассердиться.

– Свербит? Вот именно. Это. Погляди.

И он щелчком перебросил по столу сложенный пополам бланк донесения. Ястреб развернул. Прочёл.

«СВУ. Сегодня двадцать шестого восемнадцать тридцать две с четырнадцатого скрытно стартовал „Сатир-8“ с Омегой на борту. Установлено личным наблюдением. Вероятность 100 %. Листвен».

Листвен, также как и Ястреб, являлся головным агентом «Прозрачного мира», а СВУ означало – секретность высшего уровня. «Омега» – такое кодовое имя со вчерашнего дня носил не кто иной, как Смоляр.

– Ну? – спросил Малый.

Ястреб пожал плечами:

– Кто-то ошибся. Листвен или я. По-моему, Листвен. А по-твоему?

– Возможно, вы оба правы.

– Ну конечно. И ты, жена, права тоже!

– Ты не допускаешь, что разговаривал с двойником?

Ястреб поджал губы. Покачал головой:

– Конечно, как говорил тот аббат, «чувства могут нас обманывать, а Аристотель никогда не ошибался». Но только чувства тут ни при чём. Мы получили его карту из Президентской команды, верно? Я уверен, что каждая характеристика в ней соответствует истине. Так вот, я общался с человеком, в котором всё было согласно с картой – все девятнадцать позиций. Ты полагаешь, что у двух разных людей возможно совпадение по всем девятнадцати?

Младой помолчал. Потом пробормотал:

– Первая ошибка в послужном списке Листвена? Тоже невероятно.

– Но он-то вряд ли мог сделать анализ по девятнадцати?

– Скорее всего, не мог. Но и ошибиться – просто так? Такого не бывает. Тогда – на «Сатире» улетел двойник? Куда, зачем? Чтобы совершить уничтожение номер два? Думаешь, Смоляр рискнул бы передать ему, да и вообще кому угодно, формулы триады, время, место?..

– Есть и разгадка попроще.

– Ну-ну?

– Это не Листвен. Это как золотые визитки: демонстративная подставка Смоляра. И авторы – те же. Хотя мы не знаем пока – кто это.

– Хочешь сказать, что некто владеет нашим шифром этого дня и часа и самого высокого уровня? С поправкой на расположение планет?

– Сообщение пришло именно так?

– Естественно. Иначе я не стал бы и читать его.

– Не знаю, – сказал Ястреб после паузы. – А куда ушёл «Сатир»?

– Ищем. Пока не обнаружен. И власти шарят – с тем же результатом. С нулевым.

– М-да.

– Что будем делать?

– Думать – что другого остаётся?

– В какую сторону думать?

– А по всем сторонам. Думать и искать. Где-то должны же храниться и сами триады, и условия их применения – раз уж Смоляр разыскал их…

– Допускаю, что всё это уже – в его личном архиве.

– Хранители такой информации редко не оставляют её копий хотя бы. Будем искать копии. Мы ведь не коллекционеры, мне нужен текст – пусть он даже будет записан на нестиранной портянке.

– Обозначим это как направление один. Дальше?

– Надо полагать, где-то у властей имеется достаточно точный реестр всего, чем владеет Смоляр?

– Я уже спрашивал. Такой есть. Немалая коробка кристаллов – названия, расположение, характеристики и всё прочее.

– Это нужно мне – немедленно.

– Надеешься…

– Да ни на что я не надеюсь. Но надо же что-то делать!

– Надеешься. На удачу.

На этот раз Ястреб промолчал. В свою удачу он верил всегда. Но никогда в этом не сознавался.

10

Главное – система. Ястреб всю жизнь исповедовал это правило, и если бы не оно, он вряд ли извлёк бы какую-то пользу из той кучи кристаллов, какую представлял собой реестр собственности Смоляра, поскольку на всех без исключения обитаемых мирах Галаксии её было очень, очень много. Промышленные предприятия. Финансовые. Торговые. Научные. Юридические. Строительные. Транспортные. Развлекательные. Добыча, обработка, переработка, перевозка, продажа изделий, технологий, территорий и вообще – всего, что только можно купить и продать по закону, а если по закону не получалось – Смоляр не унижался до его нарушения: он просто-напросто добивался принятия нового закона в ста случаях из ста. Деньги могут всё.

Таким образом, размышлял Ястреб, с лихорадочной быстротой просматривая то один, то другой кристалл, по сути дела, Смоляру принадлежало уже восемь десятых, если только не девять, всей собственности, какая вообще существовала в Галаксии; даже некоторые из планет (не из крупных, разумеется) находились в его полном владении: в своё время он ссужал власти деньгами под залог этих небесных тел; возвратить долги властям оказывалось, естественно, не под силу, и залоговые объекты в соответствии с законом переходили в собственность кредитора. Создать такую империю на протяжении всего лишь одной жизни было бы невозможно. И действительно, на самом деле Смоляр лишь продолжил дело, начатое давным-давно многими Домами и Семьями; самому же ему удалось лишь объединить все кланы в единый организм по формуле «2У»: убедить или убить. Поэтому из всей гигантской номенклатуры собственности непосредственно на его имя было записано не так уж много; однако аналитики Служб без особого напряжения проследили все связи и убедились в том, что от великого множества компаний, трестов, концернов, холдингов и групп нити неизбежно приводили в одну и ту же точку, и в этой точке всегда находился Смоляр, и никто другой.

Было лишь одно, чего он до сих пор не смог купить официально: полная и законная власть. Будь Смоляр к этому времени постарше, он, возможно, удовлетворился бы тем, что фактическая-то власть всё равно была в его руках; управлял бы без особых забот из-за кулис, являясь режиссёром всего гигантского спектакля Бытия. Но он был в расцвете лет и сил, ещё в возрасте актёра, а не постановщика, и ему, кроме прочего, хотелось ещё и оваций, и букетов.

Стыдно сказать, думал дальше Ястреб, но могучий владыка вернее всего просто завидует чёрной завистью какому-нибудь патлатому сутенёру, которого принято сегодня считать сладкопевцем номер один и который на самом деле стоит не больше пачки сигарет; вот зависть его и погубит, как многих уже губила…

И в самом деле: покупая поодиночке и целыми пачками депутатов и министров, генералов и прокуроров, он никак не мог стать собственником того, что все они, вместе взятые, и составляли: государственной власти. Потому что для этого следовало или быть назначенным в качестве официального преемника – а это было в возможности одного лишь Президента Галаксии; либо же победить на всеобщих выборах. Смоляр, надо полагать, понимал, что второй путь успеха ему не принесёт, сколько бы денег ни вложить в избирательную кампанию: рядовой гражданин не любит супербогачей, сколько бы добра они ему ни сделали и чего бы ни сулили. Не любит и потому, что завидует, и ещё поскольку убеждён: таких денег честным трудом не нажить, значит, неизбежным было воровство, а его самого не раз так или иначе уже обкрадывали. В былые времена магнаты на выборах пользовались успехом; но с тех пор людям надоело разочаровываться. Так что вложи он сколь угодно большие деньги – их возьмут, пообещают – но проголосуют против, если даже к каждому избирателю приставить своего парня: народ давно научился втирать очки, безмятежно глядя при этом прямо тебе в глаза. Не было бы проблемы, если бы подсчёт голосов вёлся людьми; но этим с давних пор занималась электроника, а она находилась под контролем Служб, Службы же (если говорить не об отдельных работниках, а об организациях в целом) воспринимали Смоляра как изначальное зло и постоянный упрёк им; иначе они и не могли бы существовать. Те же в Службах, кто мыслил реалистически и вовсе не отворачивался от возникавших искушений, прекрасно понимали, кроме всего прочего, что золотые ручейки текут в их сторону лишь до тех пор, пока Смоляр не пришёл к законной власти, потому что тогда – зачем он станет на них тратиться? Поэтому их вполне устраивал статус-кво, и если они не очень стремились Смоляра уничтожить, то во всяком случае никак не хотели возводить его на престол: в Службах тоже не дураки сидят.

Так что оставался лишь путь номер один: стать наследником, преемником верховной власти. Для этого и купить-то надо было самую малость: Президента и его ближайшее окружение; окружение – затем, чтобы Президента не ликвидировали в тот миг, когда станет ясно, что он собирается сделать, поскольку из этого круга людей каждый видел преемником самого себя, у персон такого уровня вирус власти быстро справляется даже с микробом жадности и остаётся единственным правящим чувством. Однако микроб жадности никогда не умирает; он может закапсулироваться до поры до времени, но создай ему нужные условия – и он оживёт, и его носитель начнёт всё более убеждаться в том, что хорошо откормленная синица, переданная из рук в руки, на самом деле куда предпочтительнее тощего журавля в небе, которого одновременно с тобой выцеливает ещё дюжина охотников.

Так что Смоляр купил бы всех – если бы тут не вмешивались личные чувства. Они-то и стали тем порогом, преодолеть который для Смоляра было невозможно – или, по крайней мере, крайне маловероятно. В общих чертах об этом знали все, хотя детали не были известны никому; говорилось только, что корни взаимного неприятия Смоляром Президента Стойка, а Президентом – великого собственника, неприятия, чтобы не сказать «ненависти», уходили в прошлое, чуть ли не в студенческие ещё времена. Именно тогда, по слухам, один из них – а именно Смоляр – нанёс второму смертельную обиду; предполагалось, что дело не обошлось без женщины, как оно чаще всего и бывает. Так или иначе, факт оставался фактом: вынужденные время от времени официально встречаться, соблюдая все протокольные требования, оба властелина никогда не смогут договориться ни в чём, тем более – в вопросе наследования власти. Для Президента Стойка это было бы вторым поражением в жизни – и последним: после этого ему оставалось бы лишь покончить с собой, а если бы он этого и не понял, то ему помогли бы. Так что убедить Президента Смоляр не мог бы, даже пообещай он взамен все, чем уже владел, и все, чем овладеть ещё только собирался.

Но понятие отступления Смоляру было чуждо. И он нашёл единственно возможный, как ему представлялось, путь: поставить Президента перед выбором: не хочешь отдать мне власть над миром – тогда я этот мир уничтожу. Не сразу, но часть за частью, и тогда посмотрим, долго ли люди потерпят у власти человека, который не в силах защитить от уничтожения не что-нибудь, но сами планеты, вместе с населяющими их народами. Массы не любят воров, верно; но слабаков они просто не переносят, считая их из двух зол – большим…

Но Смоляр, человек опытный, не может не понимать простой вещи: он припёр Стойка к стене, и у Президента просто не остаётся другого выхода, как уничтожить Смоляра, уничтожить физически, просто и грубо. Пусть это многим не понравится – сделав это, можно будет оправдаться, особенно теперь, когда процесс уничтожения Смоляром миров, по сути дела, уже начался – пусть пока и с необитаемой планеты, но перспектива была ясна любому, способному хотя бы в самых общих чертах оценить обстановку.