Интуиция, конечно, имела место, однако были и более конкретные поводы для возникших у меня сомнений. И сейчас, не торопясь покинуть узел, я попытался выстроить их в некую систему.
      Одно из сомнений, правда, сразу же, видимо, отпало. Заключалось оно в том, что вектор, по которому «Барон» пришел в узел, не использовался бы кораблем, стартовавшим с Соланы: было еще самое малое две силовых линии, пользуясь которыми, транспорт выиграл бы время, а время – и в Просторе деньги, а не только на тверди миров. Однако раз они заходили на Ардиг, этот крюк получал простое объяснение, и тот факт, что корабль пришел сюда, используя вектор Ардига, не должен был вызывать никаких подозрений.
      И не вызвал бы, будь оно единственным. Но не тут-то было. Я для ясности мышления даже составил небольшую табличку:
      «1. Космопорт Ардига закрыт, борта не принимаются».
      Допустим. Предположим даже, что информация об этом задержалась – Ардиг все-таки настолько отдален от секторов, включающих в себя по нескольку миров, что там могли и не торопиться с рассылкой предупреждений, а другие миры, получив их, не стали бить в большие колокола, поскольку сообщения регулярного с Ардигом не было, да и чартером транспорты заходили туда нечасто – лишь по мере накопления того, чем они там промышляли: удобрения. Допустим. Но нас ведь отправлял с Теллуса не кто-нибудь, а высокое должностное лицо Службы. А уж если Служба не знает о закрытии космопорта пусть и отдаленного мира, значит, конец света уже наступил. Нет, Иванос знал бы. А если так, то не стал бы не только советовать нам воспользоваться для отдыха этим миром, но даже, строго говоря, не организовал бы эту экспедицию.
      Но если так и если вспомнить, что еще на Теллусе некие не установленные лица хотели нас отправить в какое-нибудь другое место, то не вырисовывается ли тут уже определенная тенденция?
      «2. Груз сельхозпродуктов в миры шестнадцатого сектора».
      Это сильно смахивает на импровизацию. Капитан «Барона» не был готов отвечать на такие вопросы, потому что шел из мест со слабым движением, этот узел, в котором мы все еще висим, посещается редко и капитан не ожидал встречи. А уклониться от ритуала не мог: это вызвало бы подозрение у любого, расценивалось бы если и не как чрезвычайное происшествие, то, во всяком случае, как нештатная ситуация: корабельщики всегда формалисты в таких делах. А почему я так уверен в том, что это импровизация? Вот почему: сочиняя на ходу, капитан вынужден был пользоваться только своей памятью, и в ней сохранились такие вещи, как сельхозрейсы в шестнадцатый сектор. А на самом деле снабжение этих миров извне было закрыто восемь лет тому назад, когда последний из дотировавшихся миров этого сектора – Тернара – вышел на самообеспечение.
      А из этого следует еще одно любопытное заключение. А именно: всякий капитан торгового космофлота – хоть разбуди его среди ночи после большой гулянки – не задумываясь скажет, что куда возят и что – не возят. Это у них всегда в оперативной памяти, поскольку борьба за фрахты между кораблями таких колоссов, как «Астрокар» и «Транскерн», не утихает ни на минуту, и не только суперкарго, но и самим капитанам приходится суетиться. Все они знают. А капитан Ступ, оказывается, не в курсе. Что же он, в таком случае, за торговый капитан? Ну, что капитан, это скорее всего соответствует, хотя гарантии и тут нет. А вот что торговый?..
      Ну-ка, не поленимся…
      – Люча, будь добра, вытащи у себя действующий «Кто есть кто среди звезд». И поищи там капитана Ступа. Раздел «Торговый флот», «Астрокар». Вообще любого Ступа, может, он не обязательно капитан.
      – Ты думаешь, что…
      – Думать не запрещается. И строить гипотезы, даже и сумасшедшие.
      – Минутку…
      Краем глаза я видел, как по дисплею информатора Лючаны скользили имена и звания.
      – Ты не ошибся с фамилией? Как она правильно пишется?
      – Как читается. Посмотри в их визитке.
      – Уже попыталась, но… Куда ты ее загнал, умник этакий?
      – И не трогал.
      – В записи нет никакой визитки. Словно и не было.
      – О господи! – только и пробормотал я. – Ты совсем разучилась. Ничего, это восстановится. Дай-ка я.
      Потребовалось около двух минут, чтобы я убедился в правоте Лючаны: от полученных с «Барона» текстов не осталось ничего. Ни бита.
      – Ну что, убедился?
      – Ты права, – пришлось мне признать. – В очередной раз.
      – Наконец-то ты понял. Что это, по-твоему, может значить? Сбой в нашей аппаратуре? Но в таком случае…
      – У нас все в порядке. Тут возможно только одно: тексты были запрограммированы на самоуничтожение после определенного времени, установленного отправителем.
      – Зачем?
      – Мало ли может быть причин. Но, скорее всего, чтобы у адресата не оставалось никаких доказательств того, что был такой обмен посланиями и даже что встреча вообще состоялась.
      – Ну, – сказала она, – в бортжурнале все зафиксировано.
      – Вернее – должно быть записано. Однако если для них это почему-то имело такое значение… Да что гадать: проверим.
      Я загрузил последнюю страницу журнала, который заполнялся не экипажем, а самим «Триолетом»; в него поступали и в нем хранились все сведения о рейсе – каждое изменение скорости и направления, все остановки и продолжения пути, отправленная и полученная любым способом информация – и все такое прочее.
      – Полюбуйся, – сказал я ей, когда последние записи возникли на мониторе.
      – Вот так раз! – молвила Лючана, даже не очень удивленно. – По записи, мы вошли в узел, уравновесились, перестроились на новый вектор – и продолжаем тут висеть. Все верно, но ни встречи, ни обмена, выходит, не было? Слушай, может, мы с тобой и в самом деле – того?..
      И она покрутила пальцем у виска.
      – Если бы, – сказал я. – Ну, так что там у тебя со Ступом?
      – Извини. Я сейчас. Идет поиск. Ага! Найдено. Он… Да что это такое! Что за идиотский день сегодня!
      – Чем тебя обрадовали?
      – Был такой капитан – в космотории Инары, на внутрисистемных трассах. Да только он уже тридцать лет как помер. От старости. Место захоронения тебе нужно?
      – Обойдусь. Зато место воскрешения могу назвать и сам: вот этот узел. И дата – сегодняшний день.
      – Поняла.
      – Ну, раз мы это выяснили, давай поищем в анналах транспорт «Барон Фонт» – «Астрокар», Солана; и когда мы его не обнаружим…
      – А вот и нет! Нашла!
      – Вот как! Приятно слышать. Ну, и что там о нем?
      – Так. Только не Солана, а Армаг. Посадочный танкер, собран на орбите пятнадцать лет тому назад, дальнодействие – неограниченное, использовался на трассах – Первый-Шестой и Восьмой-Двенадцатый секторы Федерации… А, вот интересное: пропал без вести пять лет тому назад, совершая заказной рейс на… Слушай – на Ардиг! Розыски не дали результатов.
      – Есть какие-нибудь подробности об этом последнем рейсе?
      – Здесь – нет и не должно быть. Они могут найтись в годовом отчете «Астрокара» за тот год. Поискать?
      – Сейчас не станем тратить время. Давай лучше обсудим ситуацию.
      – А что тут обсуждать?
      – Хотя бы то, почему мы остались целыми и невредимыми, хотя у встречного были все возможности уничтожить нас на месте?
      – Интересно. А зачем им это? Из любви к искусству? Мне уже страшно: встреча даже не с пиратом, а с кораблем-маньяком, скитающимся в Просторе с единственной целью: уничтожать всех встречных и поперечных. Ничего себе! Даже дух захватывает! Слушай, что у тебя за всплеск фантазии? Из чего ты делаешь такие выводы?
      – Из того, что встречный накормил нас липовой информацией. У нас все уши в лапше. И, кроме прочего, настоятельно рекомендовал не соваться на Ардиг, лучше вообще к нему не приближаться – так я понял его добрый совет. А это, если верить моему опыту, говорит о том, что там что-то не так.
      – Ты считаешь? – поинтересовалась Люча вроде бы задумчиво.
      – Больше того: уверен. И потому выношу на обсуждение вопрос: может быть, последовать его совету и в самом деле поискать подальше закоулок? Потому что отдых, как я его понимаю…
      – Стоп, – прервала Лючана. – Лучшим отдыхом, как известно, является смена занятий. А мои соображения такие: Ардиг тут вовсе ни при чем. Занюханный окраинный мирок. Да если бы на его счет имелись какие-то подозрения, разве Иванос стал бы советовать нам…
      – Твоя позиция ясна, – признал я. – Ты за то, чтобы продолжать движение запланированным курсом.
      – Да. Хотя бы ради того, чтобы понять, как обстоят дела в действительности. Если их космопорт на самом деле закрыт, спокойно уйдем обратным курсом и примемся обсуждать – под каким солнышком и на каком песочке станем нежиться. А пока у нас – только предположения, которые могут и не оправдаться.
      Слушая Лючану, я внимательно смотрел на нее, и от меня не ускользнул хорошо знакомый огонек, снова – после перерыва – загоревшийся в ее глазах. Когда она входит в такое состояние, дискутировать с ней себе дороже.
      – Люча, – сказал я как можно спокойнее, – в конце концов, мы пустились в этот полет потому, что тебе – тебе, а не мне – нужно было сменить обстановку. Иными словами, ты заказала музыку. Ладно, давай ее послушаем – может быть, она окажется не самой плохой на свете.
      – За что я люблю тебя, – заявила в ответ Лючана, – это за мягкость твоего характера. За сговорчивость. Давай, милый, разжигай керосинку.
      – «Триолет»! Мы готовы к разгону! – доложил я, и наш виртуальный капитан подтвердил, что сообщение принято.

      «Простор **0189+ Генерал-максимату Системы „Сотворение“.
      Докладываю: военный разведчик с Теллуса встал на вектор 00Х. Предполагаю несанкционированный визит. Принял меры к предотвращению. Остальное на ваше усмотрение. Продолжаю движение по схеме без коррекции. Уровень безопасности сохранен. Шкип 0 189».
      «Шкиперу **0 189 – Система „Сотворение“.
      Сообщение принято к сведению. Принимаются меры предосторожности. Спокойного Простора. Генерал-максимат Системы».

      «Триолет» подтвердил, что моя команда им принята, пообещал продолжение полета и умолк. За этой отмашкой должны были последовать действия. Их не произошло.
      Вернее, не совсем так. Что-то случилось. Но вовсе не то, чего я ожидал и что должно было происходить, будь у нас все в порядке.
      А случилось вот что: возник раздрай между обстановкой, в которой мы находились согласно показаниям всего приборного иконостаса, и той, какая напрашивалась, если верить собственным чувствам.
      Все как один индикаторы указывали, что корабль выполняет заданный маневр, покинул узел и разгоняется по вектору с нормальным ускорением. Иными словами – что все в полном порядке. Все как один, похоже, врали хором и весьма согласованно.
      А что они именно врут, проистекало из свидетельств, самое малое, двух органов чувств, подкрепленных показаниями пусть и немногих, но зато, так сказать, независимых очевидцев.
      Первым оппонентом приборам выступил мой собственный организм. Его ощущения. У меня нет такого опыта жизни в Просторе, который позволял бы моему телу со всеми его системами не ощущать разгонного ускорения, даже будь оно достаточно мягким. Может быть, конечно, профессиональные Орлы Простора, но даже от них мне никогда не приходилось слышать о таком, наоборот – не раз они высказывались в том смысле, что было бы очень неплохо пересмотреть физику именно в той ее части, которая ведает инерцией. Но даже в сопространстве, то есть в Просторе, масса оставалась массой и воспринимала ускорение с таким же неудовольствием, как и в любом другом месте. Так вот, если верить приборам, я должен был бы сейчас испытывать очень неприятные ощущения из-за все нарастающего ускорения; должен был бы – потому что пилотские кресла в значительной мере компенсируют влияние ускорения на организм, но уж никак его не отменяют, к сожалению. Я должен был – но не испытывал. Ни малейшего. А при расхождении показаний прибора и собственного ощущения я все-таки предпочитал всегда верить ощущению. Тем более что – я убедился в этом, легко повернув голову, – и Лючана испытывала, а вернее – не испытывала никакого неудобства и лишь, в свою очередь, смотрела на меня, высоко поднятыми бровями выражая удивление.
      То была оппозиция приборам за номером первым. Вторая же – и не менее убедительная – заключалась в том, что выброшенный нашим капитаном «Триолетом», как это всегда делается в узле, репер (он нужен в первую очередь для того, чтобы легче было удерживать корабль в нужной точке, потому что порой какие-то еще как следует не объясненные силы вызывают здесь нечто вроде дрейфа, пусть и небольшого) по-прежнему висел там, куда был определен, убедиться в этом было легче легкого – стоило только взглянуть на экран. А ведь начни мы действительно движение, эта штука была бы втянута в ту нишу, где она и пребывает большую часть времени. Репер, или, как иногда его называют, якорек, – вещь достаточно дорогая, и сорить ими, оставляя в каждом узле, который посещаешь, слишком накладно. «Триолет» не подобрал его – и, значит, реальное движение и не начиналось, и даже подготовка к нему не была завершена, хотя «Триолет» через приборы старался, кажется, убедить нас в обратном.
      – Похоже, у нас проблема? – не выдержала молчания Люча. – Сбой?
      – Скорее всего, так и есть, – ответил я.
      – Зависли в узле?
      – Можно назвать и так. Но лучше определить как временный отказ управляющей системы.
      – Почему он возник? Плохо настроили?
      – Не думаю. Это все-таки корабль Службы.
      – Тогда что же?
      – Выясним. Подозреваю, что наведенная дезинформация.
      – Объясни членораздельно, – потребовала она.
      – Ну, как тебе сказать… А вот сейчас покажу. Ты хорошо сидишь?
      – Нормально, как полагается.
      – Не меняй положения. Пожалуйста.
      – А ты… Постой! Что ты собираешься делать?
      – Всего лишь провести маленький опыт.
      Говоря это, я расстегнул страхующую систему моего кресла. Выждал секунду-другую. У нас ничего не случилось, приборы продолжали показывать разгон по вектору. И все же что-то стало не так. Ага, вот оно: якорек больше не виднелся в уголке экрана. Значит… Все правильно.
      – Держись, – сказал я Лючане – просто так, чтобы приободрить ее. И, прочно утвердив ладони на подлокотниках моего кресла, стал медленно выжиматься, отрывая свое седалище от сиденья – а значит, и от всех расположенных в нем датчиков. Если мои предположения…
      Дзеннн!..
      Колокольным басом мое кресло отозвалось на последовавшие события. А именно – на то, что меня с немалой силой швырнуло на то место, от которого я только что оторвался. Хорошо, что я был к этому готов. Меня впечатало в спинку и в само сиденье, и это было то самое воздействие силы инерции, которого нам так не хватало. Машина прямо-таки рванулась вперед. И тут же движки отключились: это был лишь разовый импульс.
      Я представил себе, как выглядел бы сейчас, если бы действительно встал с кресла, а не симулировал это вставание. Скорее всего, я сейчас стекал бы с задней переборки, в которую меня крепко, от души, впечатало бы.
      – Все в порядке, – торопливо проговорил я, чтобы предотвратить возможные высказывания со стороны моей жены. – Просто надо было убедиться…
      – В чем, олух ты этакий! Ты…
      Свобода слова – великая вещь. Но все великое утомляет.
      – Я ведь сказал: все в порядке. Надо же было выяснить – как далеко заходили их пожелания: только ли предупредить или поступать круто. Второй вариант выглядит более убедительным.
      – Ну, и что теперь? Ты видишь какой-нибудь выход?
      – Очень простой. Простой – не значит легкий.
      – А именно?
      – Спокойно обождать. У них было слишком мало времени и возможностей, чтобы засорить комп серьезно. Скорее всего, большая часть того, что они нам отправили, застряла в наших фильтрах. А прошла вот эта симулятивная программа и второе – быстрый старт в мгновение, когда кто-то из экипажа находится вне страховки. Но «Триолет» – сильная машина, судя по тому, что нам говорили. И наверняка уже копается в себе, ищет причины.
      – Покушение на убийство! Ты это хотел сказать?
      – Ну, можно сформулировать и по-другому: пре-дупреждение, что играют они тут по-крупному. Ставки серьезные.
      – Кто они?
      – Наш встречный купчик во время обмена посланиями. На совершенно других частотах. С этим «Триолет» разберется.
      – А если нет?
      «Сбой устранен. Продолжаю движение. Все по местам!»
      Нет, все-таки не такой уж плохой у него голос, честное слово.

      События ближайших нескольких часов вряд ли заслуживают серьезного упоминания. В нашем с Лючаной полете больше никаких происшествий не наблюдалось, никто не повстречался по дороге – может быть, потому, что мы больше не проходили ни через какие узлы.
      Расчет мой на компьютерный инстинкт самосохранения оказался верным. И когда мы, совершив выход, оказались в привычных трех измерениях, я (хотя и не сразу) с удовольствием услышал доклад «Триолета» о том, что он в полном порядке. Мне был даже представлен подробный перечень операций по обнаружению и удалению вирусов; я сохранил его, полагая, что после возвращения на Теллус этот материал сможет пригодиться Службе, – получится, что они гоняли свой кораблик не совсем из чистого человеколюбия.
      «Триолет» восстановился очень кстати: собственно, самая замысловатая часть полета только сейчас и начиналась. После того как мы вывалились из Простора, удалось, пусть и не сразу, отыскать Ардиг, до которого оставалось еще примерно около пяти миллионов километров. Вирт-капитан не стал сразу же приближаться к нему, но лег на орбиту выжидания. Я было совсем обрадовался, решив, что он намерен просто совершить посадку, предварительно найдя соответственно приспособленное для финиша место (подразумевался космодром), избегая при этом сближения с другими телами, находящимися в припланетном пространстве (имелись в виду возможные спутники, другие корабли, космический мусор естественного и искусственного происхождения), и в процессе выполнения посадочного маневра обшаривать и анализировать эфир по всему диапазону частот, какие находились в широком обороте. С орбиты мы сошли очень плавно, потом «Триолет» изменил плоскость нашего обращения вокруг Ардига с экваториальной на почти полярную, обеспечивая таким образом минимальную вероятность встреч с телами, что могли бы представлять какую-то опасность. Прошли часы, прежде чем мы приблизились к планете на расстояние, с которого уже можно было рассчитать и выполнить посадочный маневр. Поверхность Ардига была примерно на три четверти закрыта облаками, а там, где их не было, просматривалась только вода. Похоже, ее в этом мире хватало, так что купальный сезон получится удачным – такая мысль промелькнула в голове, когда «Триолет» после восьмого витка на предпосадочной орбите доложил:
      «Не обнаружено никаких признаков приемных сооружений».
      То есть космодрома он не нашел. Скорее всего, это означало, что столь полезное хозяйство и на самом деле закрыто и потому не подает никаких сигналов, какие обычно дают возможность посадить корабль именно туда, куда следует. Получалось, что встреченный нами «Барон» не соврал, предупреждая? А как же…
      Додумать я не успел, потому что последовал новый доклад:
      «На всех общих частотах идет предупреждение: „Ввиду неблагоприятных погодных условий посадка кораблей запрещается вплоть до улучшения обстановки. Последствия предпринятых попыток квалифицируются как неоправданный риск“.
      Иными словами – за жизнь нарушителей планета ответственности не несет. Что же, все очень логично и законно. Разумеется, по хорошей космиче-ской практике мы должны были запросить разрешение. Но на сей раз получили отказ, так сказать авансом, и это освобождало нас от такой необходимости. Хотя, с другой стороны, и как бы ставило нас (если мы все же попытаемся снизиться) вне закона.
      Наша высота над поверхностью пока еще была такой, что мы находились в открытом пространстве; граница между открытым и суверенным пространством пролегает на расстоянии тысячи километров от поверхности, так что мы могли крутиться здесь невозбранно – до посинения. И пока еще я не принял окончательного решения, что предпринять дальше: над этим следовало основательно пораздумать, потому что от него могло зависеть очень многое.
      Однако мое мнение тут никому не было нужно.
      «Людям занять места. Включить страховку. Приготовиться к посадке на планету. Начало маневра через тридцать секунд. Начинаю отсчет».
      Тридцати секунд мне хватило, чтобы задать вопрос самым негодующим тоном:
      – Эй, «Триолет», что это ты себе позволяешь? Без нашего согласия…
      А ему их же хватило, чтобы ответить:
      «Начинаю выполнение главной программы».
      Дальше пошли мелькать надписи на нижнем табло:
      «Источники видимого света убраны».
      Это проще всего.
      «Загружена подпрограмма „Незримость“.
      Что, черти бы всех их взяли, за сюрпризы?
      – «Триолет», но мы еще не решили…
      «Второй слой поглощения активизирован».
      Пришлось напрячь память. Ага. Под внешним корпусом корабля лежит слой сложного высокомолекулярного полимера, способный после активизации полностью поглощать тепловое излучение, поскольку в нем начинается реакция, требующая для своей реализации очень много тепла. Реакция эта протекает не менее часа – и, значит, именно столько времени нас невозможно будет увидеть в инфракрасном диапазоне. На жаргоне Простора слой этот называется одеялом. О чем «Триолет» мне и сообщил. А что касается нашего с Лючей решения – вирт-капитан дал ясно понять, что оно здесь всем до лампочки.
      Ну-ну. Очень весело. И захватывающе.
      «Первый слой поглощения активизирован».
      А это уже не одеяло, а покрывало. Этим веществом корпус обработан снаружи, и когда «покрывало» включается в работу, то начинает поглощать каждый квант видимого света, все равно – от далекой звезды или от бьющего в упор прожектора. А также – что весьма важно – и от радарных частот. Покрытие тоже выдерживает час даже очень сильного облучения, и на эти шестьдесят минут мы становимся абсолютно черным телом.
      Но этими программами вовсе не исчерпывается набор, которым космическая разведка наделяет свои корабли. Сейчас, если я правильно помню, должен последовать… Ага, вот и он:
      «Терц-защита приведена к бою».
      Кому только пришло в голову назвать ее так? Какому-то поклоннику древних мушкетеров, не иначе. Терц – третья защита в фехтовании, а всего их там шесть. И на разведчиках эта защита тоже третья по счету. Она как раз ничего не поглощает, наоборот – отражает все. Но не как попало. Когда она начинает действовать, корабль окутывает себя еще одной оболочкой – мощным полем, заставляющим падающие на корпус лучи не отражаться и не поглощаться, но огибать его, как бы скользя по этой оболочке, а миновав ее – снова возвращаться на первоначальное направление. Просто черное тело было бы легко различимо на звездном или любом другом фоне; так что только терц делает корабль по-настоящему невидимым. Вообще-то применение терца практически делает «покрывало» ненужным, но третья защита принята на вооружение относительно недавно, бывает, что она по каким-то причинам начинает сбоить, и это создает эффект праздничного салюта, фейерверка, веселого, но только не для пилотов корабля. Поэтому до сих пор предписывается применять терц и покрывало параллельно – для страховки.
      Теперь мы, кажется, подстраховались. И сейчас «Триолет» объявит еще о каком-нибудь волшебстве из его арсенала. Ну вот и оно:
      «Двойник в стартовой готовности».
      Я не сразу усек, что речь шла о фантомном двойнике нашего корабля, на самом деле являющемся лишь компактной схемой, а на жаргоне «кварковиной», способной, будучи выброшенной в пустоту, создать там очень реалистическое изображение оригинала, причем не только видимое, но и обладающее точно такими же характеристиками, включая и гравитационную, и магнитную. У нас же на борту включится антиграв – но только на минуту, иначе весь расчет посадки нарушится. Что же касается магнитного поля, то его полная компенсация связана с чрезмерным риском: бывает, хотя и не всегда, что включение магнитной маскировки приводит к сбою в работе компьютеров, а остаться без их помощи в процессе посадки я не пожелал бы и врагу. Кварковина сможет создавать образ нашего корабля не более тридцати минут подряд – на большее ей не хватит энергии, понадобится время на подзарядку. Но мы за это время должны уже опуститься на поверхность, желательно в безопасном месте, по-прежнему невидимые ни глазами, ни приборами. Что там на табло?
      «Препятствий к совершению посадки не установлено».
      Ну, хоть на том спасибо.
      «Четыре, – сказал „Триолет“. – Три. Два. Один. Спуск».
      На мгновение закружилась голова: включился антиграв. Где-то под ложечкой возникла тоска. Погасли все экраны, выключенные, как и положено при соблюдении режима скрытности: минимум излучаемых частот. Минута легкой вибрации. Приборы по-прежнему работают, и по ним можно понять, с какой скоростью мы сближаемся с поверхностью, как греется обшивка и надолго ли хватит защиты-два, а главное – подвергаемся ли мы преследованию. Но приборы дают только цифры, а мне хочется видеть своими глазами…
      – «Триолет», экраны!
      Экраны засветились. Но увидеть удалось не так уж много. Потому что мы садились на ночном полушарии и под нами никаких огней не было – как, собственно, и должно быть на планете, не имеющей населения. И лишь дальномер показывал, что мы уже совсем невысоко. «Триолет» включил торможение антигравом – бесшумное, беспламенное, скрытное. Доложил:
      «Скорость снижается по расчету посадки на поверхность первой категории. До соприкосновения пятнадцать секунд. Четырнадцать. Тринадцать…»
      – «Триолет», что такое «поверхность первой категории»?
      «Девять. Восемь. Включаю страховку на максимум».
      Ого! Основательно нас прижало. Компенсаторы кресла надулись. Никогда мне не нравились эти последние секунды: чувствуешь себя как спеленутый новорожденный, можешь только орать. Хорошо, что…
      «Четыре. Три. Два. Один. Контакт! Просьба не покидать кресел до окончания анализов окружающей среды».
      Даже не тряхнуло. Но мы послушно остались на местах, переводя дыхание, сбившееся, наверное, главным образом от волнения, неизбежного, когда завершается любое, пусть даже самое заурядное путешествие. А назвать таким наше язык не поворачивался. Анализаторы работали вовсю, программа «Незримость» закрылась – все равно, судя по экранам, вокруг была ночь, да и видеть нас вроде бы некому. Так что спешить нам некуда: вполне разумным было бы сейчас залечь в койку, а наружу выйти (если, конечно, не будет никаких препятствий) уже утром, при солнечном свете. Но мы оба понимали, что не утерпим, что хоть на минуту-другую, но выйдем, чтобы ощутить себя вне замкнутого корабельного пространства, вдохнуть природный воздух, почувствовать, как пахнет эта планета, как звучит ее ночь, – кстати, мы ведь даже не знаем, какова тут жизнь, что растет, что бегает, ползает, летает…
      «Исследование окружающей среды завершено. Препятствий для выхода за пределы корабля не имеется. Напоминаю о необходимости выполнения обычных правил безопасности и сохранения окружающей среды».
      Люча среагировала быстрее моего. Отключила страховку. Вскочила.
      – Ты что, уснул? Вставай скорее! Пошли!
      Я тоже встал. И насторожился: палуба под ногами тонко, едва уловимо, но все же завибрировала.
      – «Триолет», в чем причина вибрации?
      «Производятся обычные работы по укреплению корабля на грунте».
      А, ну это ладно. Ничего страшного или необычного. Что же, и в самом деле пришло время глянуть на мир, в котором мы еще никогда не бывали.

      Люк открылся, одновременно выдвинув трап, и мы с Лючаной, самую малость помедлив в открывшемся тамбуре, спустились, чтобы оказаться под ардигскими звездами.
      На них мы почему-то и посмотрели в первую очередь – как если бы хотели увидеть след, оставленный в воздухе нашим кораблем. Но следов – я имею в виду видимые – не осталось. Разумеется, чаша небосклона была черной, звездный узор, конечно, нимало не напоминал ни самый привычный, теллурианский, ни созвездия, виданные на других мирах, и взгляды наши напрасно старались прочертить в этой черноте знакомые линии. Возможно, ярких звезд было несколько меньше, чем на Теллусе, но были они крупнее.
      Поверхность вокруг нас казалась ровной, а когда мы ступили на нее, под ногами что-то захрустело: какая-то растительность, трава, скорее всего, но непривычно ломкая, невысокая – сантиметров двадцати, пожалуй.