– Да как сказать… – несколько замялась Вера Ивановна.

Замялась она потому, что врать не любила, да и не очень-то умела; и все же правду сказать ей что-то мешало. Вроде бы и не было в Андреевом возвращении никакого нарушения закона, ничего ни стыдного, ни подлого, но вдруг старуха поняла, что правда ее – такая, что скорее самому окаянному вранью поверят, чем тому, что на самом деле произошло. – Далеко, Павел Никодимыч, – лишь подтвердила она. – Дальше некуда.

– На Дальнем Востоке был? Или, может, в Заполярье? Вид у него, прямо сказать, не больно здоровый.

– Хворает, оттого и вернулся. Уж я просила, просила. А то и еще бы там остался. – На всякий случай она перекрестила себе живот – чтобы пониже стола, незаметно. Хотя это сейчас в вину уже не вменялось, но все же непривычно было.

– Денег, наверное, привез. Будет вам теперь облегчение.

– Деньги-то у него были, – не очень уверенно согласилась Амелехина, – но не так, чтобы много. Болеть – дело дорогое. Конечно, вроде бы и бесплатно, только… Да и жизнь там дорога. И у нас тут не дешево, а уж там…

– Оттого и супругу к себе не выписывал?

– Оттого, а как же, от того самого. Да и потом, – вдруг осенило ее, – сейчас вернулся он, и его к жене сразу пропишут, а уедь она туда к нему – кто бы их сейчас заново в Москве прописал?

– Не прописали бы, – сурово подтвердил участковый. – А без прописки, сами понимаете, проживать не только в столице, а и где угодно запрещено. Такой существует порядок. Разве что в лимит попали бы, но сейчас вон новый Моссовет грозится и вовсе лимиту упразднить. Хотя, конечно, грозить проще всего, а вот сделать… – Он пошевелил пальцами, и Амелехина согласно кивнула.

– Ну что же, – сказал после небольшой паузы Тригорьев, как бы собираясь закончить разговор, хотя на самом деле до конца еще очень далеко было. – Приехал, значит. На каком вокзале встречала-то?

– А… на Казанском, – нашлась старуха, внутренне страдая.

– Так, так. Багаж, наверное, большой был?

– Н-ну… Багаж, знаешь, он малой скоростью отправил.

– Понятно. Значит, с вокзала без помех – домой?

– Куда же еще; домой, конечно.

– И верно, куда же еще? В кооператив, может, по дороге?

– Да разве что по дороге, – сказала старуха и смолкла.

– Ну ясно, по дороге. Наверное, срочность большая была. Что вы там заказывали-то?

– Да так… Вроде и ничего такого, Павел Никодимыч…

– Так заказывали – или нет?

– Нет, – сказала Револьвера Ивановна, изнемогая.

– Зачем же такая срочность была?

– Да надо было Андрею кого-то там повидать… Привет, словом, передать… издалека.

– Так и запишем, – сказал Тригорьев казенным голосом. – Ну, раз так, пойду я. Я ведь зачем зашел: только предупредить, чтобы с пропиской не мешкали. Прямо сразу пусть сходит, сегодня же. Вот встанет, позавтракает – и сразу туда.

– А как же. Пал Никодимыч, – глядя в сторону, подтвердила старуха. – Непременно, как же иначе.

– Дай-ка мне паспорт его на минутку, взглянуть только, – как бы невзначай попросил участковый, уже совсем было собравшись распрощаться. – Человек он для меня все же новый, и должен я знать, что с ним все в порядке.

Хозяйка дома стала болтать ложечкой в пустой чашке так усердно, словно звонила к ранней обедне.

– А я и не знаю, – сказала она нерешительно, – где у него этот самый паспорт лежит.

– Ну, где лежит! – не согласился Тригорьев. – Не под пол же он его спрятал. В пиджаке лежит, в кармане – где же еще? Ну, в крайнем случае в тумбочку сунул, или в шкаф, под белье. Сходи, возьми тихонечко и принеси, чтобы мне лишний раз не ходить к вам, а то мало ли что…

Это «мало ли что», кажется, напугало старуху больше всего остального, и она, как бы совершив над собой некоторое насилие, проговорила:

– Понимаешь, Павел Никодимович, какая беда вышла, – говоря это, она глядела в чашку с таким видом, словно надеялась найти на дне по меньшей мере три рубля, – тут это… – Не найдя трешки, она с последней надеждой перевела взгляд в окно. – Ах, батюшки, мальчишкам в школу идти, а они на качели залезли! Ты бы приструнил их, Павел Никодимович, а то видишь, какая растет смена…

– Имею в виду, – откликнулся Тригорьев казенным голосом и так же продолжал: – Но не будем, Револьвера Ивановна, отвлекаться от дела. Какая же это беда у вас вышла? Объяснитесь.

– Да потерял он паспорт, когда возвращался. Или украли, кто его знает. И паспорт, и деньги последние, и вообще все дочиста. Ехать ведь далеко пришлось, ну, выпил с попутчиками, а ему, хворому, много ли надо…

– Так-так, – молвил Тригорьев почти уже совсем строго. – Заявление об утрате паспорта подали уже?

– Да когда же, батюшка мой? Вчера только приехал…

– Когда же собираетесь? Сегодня?

– Сегодня подадим, Павел Никодимович, непременно.

– У него что же – справка с собой есть?

– Какая справка?

– Обыкновенная, по форме: такой-то прописан и проживает там-то…

– Так еще не прописан он тут.

– Значит – оттуда нужна справка, где он все это время жил.

– Напишем туда, напишем, – из последних уже сил боролась Револьвера Ивановна. – Но пока туда напишем, пока ответят – ты уж дай ему пожить спокойно, не чужой ведь человек, мне он сын, Бинке – муж законный…

– Гм, – издал Павел Никодимович, выражая как бы сомнение.

– Да ты что – мне не веришь, что ли?

– Ладно, помогу вам, Вера Ивановна, – сказал Тригорьев, как бы входя в положение. – Милиция поможет. Вы мне назовите то место, где он жительствовал – адрес, название и прочее, – и мы по своим каналам их милицию запросим. Хоть по телефону. Подтвердят – и не буду вас беспокоить до самой справки.

– Да вот – не помню я, там название какое-то секретное.

– Ну, – сказал Тригорьев, – от милиции секреты бывают разве что у правонарушителей. Не можете вспомнить – придется Андрея Спартаковича будить, чтобы достичь полной ясности.

Сказав это, участковый решительно встал с табуретки, вышел в тесную прихожую и твердо стукнул в ближайшую дверь.

– Гражданин Амелехин! Выйдите-ка на минутку!

Дверь распахнулась сразу, будто в комнате только и ждали такого приглашения. И в самом деле, Амелехин был уже, в общем, готов к разговору – уже в брюках, хотя и в нижней рубашке.

– Гражданин нача-альник! – провозгласил он едва ли не радостно. – Кто бы мог подумать! Я Амелехин, я, не сомневайтесь!

Тригорьев отступил, и Андрей Спартакович вышел в прихожую, аккуратно, без стука затворив за собою дверь.

– Жена спит еще, – пояснил он. – Утомил я ее.

– Дело молодое, – поддакнула старуха из-за милицейского плеча.

– Пройдемте на кухню, побеседуем, – предложил участковый.

– Это мы с радостью. Мать, сообрази поесть чего-нибудь. И пошарь там…

– Шарить не надо, – остановил Тригорьев. – Разговор будет короткий – если темнить не станете.

– Я тут весь, как на ладошке, – сказал Амелехин. – Чист, как малое дитя. А кто старое помянет, окривеет. Верно, гражданин начальник?

– О старом не будем, – согласился Тригорьев. – Хватит и новостей. Попрошу предъявить документы.

– Еще не обзавелся, – сказал Амелехин и развел руками. – Да вам же мамаша объяснила, как и что было.

– Вот и оденьтесь, пройдемте со мной, там напишете все ваши объяснения и заявления, а милиция их рассмотрит и решит.

– Да что ж тут решать?

– А то: поверить ли вашему объяснению, или задержать, как проживающего без документов, и поступить соответственно…

– Гражданин начальник! – сказал Амелехин убедительно. – Да что я, паспорта не достану? Век свободы не видать…

– Не только в паспорте дело, – сказал Тригорьев. – Вы и о том напишете, зачем вчера, едва успев приехать, направились в известный вам кооператив. Уж не документы ли заказывать туда ходили? Фальшивые, понятно? Признавайтесь откровенно и сразу, вам же легче станет, как только ясность наступит. С кем вели переговоры? Кто вас на этот кооператив навел? Ну? Ну?

– Нет, – возразил Амелехин, – чего не было, того не было, что ж попусту на людей катить…

– Зачем же туда ходили?

– Ну, значит надо было. Пришел и ушел.

– Пришли и ушли, да. – Тригорьев наклонился к самому уху Андрея Спартаковича. – А тело осталось.

– Да вы что? Какое еще тело?

– А то. Которое в ванне. Почем вас наняли человека убить?

– Да Христос с вами! – на этот раз Амелехин возмутился совершенно искренне. – В жизнь мокрухой не занимался, а сейчас тем более мне не в цвет…

– Вы мне не лепите горбатого к стенке!

– Да я хоть по-ростовски побожусь…

– Кто же его завалил?

– А я почем знаю?

– Тогда зачем же туда ходили? Давай-ка, Доля, рассказывай все по порядку, как было…

10

Так начали этот день три – отнюдь не главных, впрочем – героя нашего повествования. Но и остальные не дремали.

Землянин, например, в то самое время, когда разговор между участковым уполномоченным и двумя поколениями Амелехиных вошел в самую интересную свою фазу (где и был нами прерван), находился на приеме у народного депутата. Их собеседование тоже не лишено интереса, и мы постараемся воспроизвести его как можно точнее.

Депутат был очень занят, потому что входил в одну из комиссий Верховного Совета, имевшую своей задачей – разработать такую систему налогообложения, какая как можно скорее привела бы к полному прекращению любого производства и таким Образом сделала бы жизнь в стране намного проще, а следовательно – совершеннее, ибо давно уже известно, что все совершенное – просто. Тем не менее, несмотря на свою погруженность в налоговые проблемы, депутат старался выслушать каждого посетителя по возможности внимательно – в том числе и Землянина, который постарался изложить свое дело как можно короче и понятнее.

– Так, – сказал депутат, когда кооператор закончил. – Это все очень интересно. Но я считаю, у вас нет никаких оснований ходатайствовать о снижении налоговой ставки.

– Но я же вовсе не об этом ходатайствую!

– Гм. Тогда я не понимаю…

– Я хочу, – сказал Землянин, – чтобы вы помогли. Не мне. Старому человеку, прожившему нелегкую и честную жизнь и сейчас оказавшемуся в сложном, я бы сказал, даже драматическом положении. В конце концов, она – советская гражданка, этого у нее никто не отнимал, не лишал, и она требует лишь своих законных прав, гарантированных Конституцией СССР.

– Ага, – сказал депутат. – Она проживала за границей, будучи гражданкой СССР? Да-да, вы говорили, что она отсутствовала десять лет… Скажите, а она получала там какой-то доход? А налог с него она уплачивала? Я имею в виду не их, а нашим финансовым органам. В рублях или в валюте? В какой именно? С нее взяли слишком много? В чем конкретно проблема?

– Ну что вы! – сказал Землянин. – Там она, естественно, никаких доходов не получала. Она…

– Что же в этом естественного? – удивился депутат. – Это, простите меня, ретроградная позиция. Мы же считаем, что естественно как раз, проживая за границей, получать как можно больший доход и исправно уплачивать налоги. Если вас интересуют конкретные ставки… Или там напутали с курсом? Можно пересчитать.

– Боюсь, – сказал Землянин, начиная несколько раздражаться, – что вы не очень внимательно меня выслушали. Моя мать скончалась несколько лет назад…

– Ну да, извините, – спохватился депутат. – Вы и в самом деле говорили… Речь, следовательно, идет о налоге на наследство? Согласен, это проблема достаточно сложная, и наша комиссия сейчас как раз ею и занимается. Что оставила вам ваша покойная матушка? У нее была там недвижимость?

– Где – там?!

– Ну, она же проживала за границей – я так понял?

– Совершенно не так. Кроме того, она совершенно не покойная. То есть, она была покойной, но сейчас снова живет…

– Ах, она ожила. Я понимаю, бывает. Но тогда мне совершенно неясно… С нее что, требуют налог на оживание? Простите, но мне кажется, что такого налога… Минутку, я освежу в памяти…

И депутат принялся быстро-быстро перебирать бумаги на своем столе:

– Ну да, так и есть! – заявил он едва ли не торжествующе. – Нет такого налога! Это, безусловно, крупное наше упущение, и я от души благодарю вас за то, что вы подсказали нам… указали на этот недостаток. Если приравнять оживление к… гм… производству новой продукции, то налоговая ставка может быть… гм… Минуточку, я прикину в общих чертах… Да, тут, очевидно, речь идет о двух разных ставках: за оживление – это налог на тех, кто занимается оживлением, и за оживление – на тех, кто подвергается оживлению. Очень интересно… Скажите, а как по-вашему, оживление относится к области здравоохранения? Или культуры? Или промышленного производства? Крайне, крайне занятно… Скажите, вот вы, сами лично, тоже занимаетесь оживлением? Да? В таком случае, к какой области деятельности вы сами относите свою работу? Согласитесь, что это ведь не здравоохранение: если уж человек умер, то никакого здоровья у него, естественно, не осталось и охранять тут нечего. К области культуры? Тоже вряд ли. Хотя, конечно, среди оживляемых могут оказаться и деятели культуры, даже крупные… И тем не менее… Вообще-то это, конечно, сфера обслуживания… Ремонт, восстановление, реставрация… М-да, задали вы нам задачку… Но я очень, очень вам благодарен, поверьте… Ваш приход еще раз убедил меня в том, что наш законопроект еще сыроват, видите – даже налога на оживление не предусмотрели – а ведь, кажется, следовало бы… Понимаете, вся беда в том, что законопроекты составляются разными аппаратными чиновниками, при чисто формальном подходе, присущей им безответственности… Еще раз – большое спасибо! – Депутат наконец перевел взгляд с бумаг на Землянина. – Ну, не стану далее отвлекать вас от вашей гуманной деятельности… Скажите, а вы не задумывались о создании Фонда Оживления? С точки зрения налогов, это было бы вам очень полезно. Всесоюзный фонд… Вы подумайте об этом на досуге. Всего вам наилучшего!

– Простите, а как же с моей просьбой?

На этот раз в голосе Землянина одновременно прозвучали и раздражение, и удивление, и даже некоторое сомнение. Причем сомнение его касалось в первую очередь его собственной персоны: неужели же даже на столь простое дело он оказался неспособным? И в самом деле: потратить столько времени на разговор с депутатом, и не только не получить какого-то конкретного ответа, но, похоже, даже не суметь растолковать общественному деятелю всю сущность проблемы? Налоги? Да при чем тут налоги, если понадобится Их платить – он будет платить, но дело ведь совершенно не в этом… Может быть, не следовало ударяться в амбиции и идти сюда, но предоставить это маме, как она и предлагала? Хотел помочь, но что же получилось?..

– С вашей просьбой? Э-э… гм… Ах, ну да, конечно. Извините, я, конечно, несколько отвлекся. Итак, в чем же она заключается?

– Я ведь объяснял, – сказал Землянин с усталой терпеливостью. – Моя мама, оживленная, как вы говорите, не имеет необходимых и, безусловно, полагающихся ей документов. Ее права…

– Ага, да, да, – оживился депутат. – Тогда вы просто неправильно обратились. Нет, я понимаю, что вы – мой избиратель, я очень рад тому, что вы пришли именно ко мне, и могу дать вам совет: вам следует обратиться в комиссию по правам человека, это их тема, а не наша, не моя в частности…

Однако Землянин решил держаться до последнего.

– Но мне кажется, что если происходит нарушение Конституции нашей страны…

– Происходит, тут вы совершенно правы. Но Конституция наша сейчас находится в, так сказать, несколько промежуточном положении… Я думаю, что, если вы хотите, чтобы права оживленных были запечатлены в основном законе страны, вам нужно не мешкая обратиться в конституционную комиссию… Только не спутайте ее с управлением по защите Конституции – это совсем иное учреждение. Да-да, именно в комиссию по выработке новой Конституции СССР – вот куда следует вам сейчас пойти… А теперь – до свидания, и желаю вам больших успехов…

Землянин был уже в дверях, когда депутат окликнул его.

– А скажите пожалуйста… вы только людей оживляете?

– А что?

– Да нет, я, собственно… Вот у нас была собака, знаете, верный друг, член семьи, по сути дела. Мы все так переживаем… Раз уж теперь стало возможным оживлять – то, может быть… Я, разумеется, оплатил бы…