Попытки учредить что-то вроде школы, чтобы дать потомству так называемое систематическое образование, окончились ничем: не очень понятно было, какой должна быть эта система, чему надо учить и чему не следует или не стоит. Успели научить читать, писать и загружать компьютер, а также погружаться в скафандры и даже управлять катером – на всякий случай; остальное же пошло уже как-то само собой. Понятно, раз нет школы – не будет и диплома; только кому и на кой черт эти дипломы здесь нужны?

И вот дети взяли да заявили, что являются большинством населения «Кита», что прекрасно разбираются во всем, что относится к жизни этого мирка, играют в нем не меньшую роль, чем взрослые, и не потерпят применения к себе тех законов, которые, может, и справедливы в краях, где взрослые что-то определяют, где существует политика, экономика, производство и тому подобное – но совершенно не должны применяться здесь, в мире абсолютного равенства, где никто из людей ничего не производит, не торгует, не защищает – и так далее. И опровергнуть их позицию, убедить детей в ее неправильности так и не удалось.

Поэтому им отказали без всяких объяснений. Просто потому, что взрослые морально не были готовы к такому повороту событий, при котором они переставали быть большинством.

В ответ новое поколение заявило, что выражает недоверие не только Зое, как Судье, но и всему поколению родителей. И не только выразили недоверие, но и обосновали его. Даже математически.

С цифрами в руках они доказали, что весь замысел создания новой планеты, а вместе с нею – и нового, радужного будущего для потомства является совершенно некорректным. При имеющейся мощности гравигена и энергетических ресурсах «Кита» создание планеты, даже крохотной планетки, на которой можно было бы хоть как-то жить, требовало значительно больше времени, чем (по существующим воззрениям) суждено было просуществовать – во всяком случае, в современной его форме. На практике же Петрония росла еще куда медленнее, чем было рассчитано Карачаровым. Дети обвинили родителей в том, что те просто-напросто обманывали: возможно, и самих себя, но уж детей – во всяком случае. И тем самым лишили себя права возглавлять что-либо и призывать к чему бы то ни было.

Взрослые потребовали опровержения от Карачарова: замысел-то принадлежал именно ему, и его обоснование – тоже. Физик начал пересчитывать с большой неохотой, а потом и вовсе бросил и откровенно заявил, что так оно и есть, и он знал это с самого начала, что же касается обнародованных тогда расчетов, то он намеренно исказил их, поскольку того требовала обстановка. А о слишком медленном даже для истинных расчетов росте планеты ответил, что и понятия об этом не имеет. Тогда это так и было.

– Иначе вы все пострелялись бы, – заявил он. – А так – вот, живете...

Возможно, он выразил свои мысли именно в такой форме потому, что обижался за недоверие ему, выразившееся в неизбрании.

Заявление физика вызвало среди взрослых растерянность. И, конечно, чувство горькой досады. Физик снова удалился в свою каюту и продолжил заниматься своими гипотезами и расчетами: он хотел все-таки докопаться до корней происшедшей с ними беды. Видимо, где-то в подсознании у него еще тлела надежда оказаться в конце концов спасителем всех этих людей и таким образом пристыдить их. Не говоря уже о том, что из заочной битвы с коллегой Хиндом, тоже, как известно, физиком, и не из последних, Карачаров надеялся, нет, не то слово – просто-таки жаждал выйти победителем в глазах всего научного мира.

Люди же, которых он все еще собирался спасти, лишившись возможности высказать ему все то, что хотели, обратили свое негодование – на кого же? На детей, разумеется, – потому, что это ведь их поведение привело к столь печальным открытиям. Детям, под горячую руку, отказали во всем на свете – и на все времена.

Убедившись, что их не поняли и не признали, дети объявили, что создают на территории «Кита» свое государство. И (должно быть, в пику взрослым) избрали не Судью, а Королеву, ту же Орлану, естественно.

Вот как и вот почему произошло разделение и размежевание.

Дети переселились все разом, большие и малые. Сначала они раскинули свой лагерь в саду, заявив заодно свои права и на бассейн. Спали под деревьями и купались. Но уже месяца через три такая романтика им приелась, они принялись искать более комфортабельное жилье. Такое могло быть только одно. И теперь уже два года туристический модуль, где они сначала потеснили, потом же (так получилось) и совсем выжили Истомина, сами того не желая, – модуль этот находился в полном и безраздельном владении молодых.

Когда новое поколение отпочковалось от родителей, переселилось, провозгласило себя отдельным государством и избрало Королеву, взрослые, как ни странно, не стали противиться: видимо, почувствовали, что изрядно перегнули палку. Ведь дети в чрезмерном хулиганстве не замечались, с родительским поколением общались чем дальше, тем реже – может, просто потому, что общих тем становилось все меньше. Так что волноваться особенно не приходилось: детвора оставалась тут же, под рукой, и в случае чего – если вдруг понадобится – можно было и силу употребить, и вернуть беглецов в лоно семьи. Хотя как это будет выглядеть в реальности, никто всерьез не задумывался. Да и поводов не возникало. Патриархи ограничились напутствием: если возникнут неясности – приходите и спрашивайте, не стесняйтесь. Их и спросили – где-то через полгода после отселения: как будхическое тело взаимодействует с нейтрино? Какое – «будхическое»? А с чем его едят? К физике такое вроде бы не относилось, может, к медицине – но Зоя была очень занята, потому что у Милы после эмиграции Валентинов в турмодуль нервы снова пошли вразнос (она попыталась было последовать за детьми, но была категорически отвергнута), и доктору стало не до детей – и своих в том числе, – поскольку они явно были здоровы. На всякий случай попросили консультацию у капитана; он лишь пожал плечами: тела эти явно не были астрономическими. Ответ последовал, естественно, на уровне «Ээ-мм – мм-ээ». Больше вопросов молодые не задавали.

Зоя, продолжавшая исполнять обязанности Судьи, сперва несколько растерялась и даже хотела снова подать в отставку: видно, не была до конца уверена, что с молодыми обошлись правильно. Как-никак, и ее детей там находилось теперь уже трое. Тем более что кое-кто – и ее супруг, капитан Устюг в том числе – заговорили о том, что все-таки не худо было бы применить к детям и силу, чтобы сохранить единство общества.

Урезонил «ястребов» Карский, поинтересовавшийся: а какой, собственно, силой кто располагает?

Прикинув реальные возможности, пришлось признать: подросшие, здоровые и крепкие мальчики и девочки могли не только оказать серьезное сопротивление, но и, чего доброго, одержать верх. Что было бы уж и вовсе никуда.

Осталось лишь признать такую действительность, какая сложилась. То есть – если не согласиться с молодыми, то, во всяком случае, вслух не возражать.

На этом и примирились.

Государства – республика и Королевство – друг с другом не воевали. Но отношения между ними сложились достаточно прохладные. Была надежда, что все наладится, когда дети повзрослеют. Однако для этого требовалось время, которое шло со своей обычной скоростью – никак не быстрее.

Возможно, тут не лишним будет заметить, что в ту пору ни взрослые, ни дети не понимали еще, что не в разнице возрастов и темпераментов заключалась главная причина несогласий, а совсем в другом: в отношении к миру.

Старшие хранили память о большом мире, в котором родились, жили и из которого были, помимо желания, исторгнуты; маленький мир «Кита» являлся для них лишь местом временного пребывания – если бы даже эта «временность» оказалась постоянной. И потому всерьез размышлять об этом мирке и своем месте в нем никто из взрослых не собирался: он был в их восприятии всего лишь частью – пусть изолированной – большой цивилизации людей, составной частью ее техники, не хранившей в себе никаких изначальных тайн, но с начала до конца придуманной и созданной людьми в соответствии с известными законами природы и технологии.

Что же касается молодого поколения, то для них «Кит», в котором они появились на свет и теперь жили, был не частицей какого-то другого, намного более обширного и сложного мира, но величиной самостоятельной, независимо от условий и причин его возникновения. Он был для молодых явлением такого же ранга, как любое небесное тело, светило, туманность... И поэтому нуждался не только в изучении, но и в осмыслении, в установлении его места в системе мироздания, которая представлялась им не совсем такой, как взрослым, именно потому, что в их восприятии столь существенный элемент, как обширная людская цивилизация, промежуточное звено между «Китом» и галактиками, просто не существовал, как реальность, которую следовало принимать во внимание.

Иными словами: если для взрослых то пространство, в которое они оказались заброшенными, было лишь своего рода местом ссылки, то молодыми оно воспринималось как естественное место обитания – вместе со всеми его странностями и особенностями, которых они пусть и не знали еще, но об их существовании интуитивно догадывались.

То есть даже времени будет, надо полагать, не так легко сгладить эти противоречия.

Впрочем – это так, к слову...

Глава 6

ЗЕМЛЯ

На Земле, как и вообще в Федерации, дела между тем шли своим чередом. Годы и там протекли, хотя, может, по земному счету ускользнуло их несколько больше, чем по календарю «Кита». Старая планета ни разу не разгонялась до релятивистских скоростей, как это происходило с кораблем, так что время на ней не замедлялось; поэтому у человечества лет утекло больше: двадцать два с какими-то еще месяцами. То есть – вполне достаточно для того, чтобы память об исчезнувшем корабле и его немногочисленном населении перестала причинять острую боль.

Такое событие, естественно, не могло пройти совершенно бесследно. Сразу же после печальных проводов «Кита» в никуда правительство Федерации своим распоряжением приостановило все рейсы между системами, входившими в эту политико-экономическую систему. «Вплоть до выяснения причин и принятия мер по предотвращению подобных происшествий», – гласило распоряжение.

Всем, однако, с самого начала было ясно, что этот документ – лишь демонстративный жест правительства, предназначенный для того, чтобы показать, что оно все знает, все понимает и обо всем заботится. И не более, чем жест. Потому что все, хоть немного интересовавшиеся проблемой, отлично понимали, что причины гибели «Кита» если и найдут, то далеко не сразу, для этого потребуются, самое малое, годы, а то и десятилетия; а пока не известны причины, то и никаких мер принимать нельзя, поскольку непонятно, в чем же они должны заключаться. Правительство, разумеется, создало чрезвычайную комиссию – и на том сочло вопрос закрытым. Потому что даже самому мелкому клерку любого министерства было совершенно ясно, что Федерация существует и может существовать только при условии регулярных и частых рейсов торговых (и не только торговых) кораблей; прекратись они более чем на две недели – и Федерация начнет распадаться на отдельные острова, которые уже ничто больше не будет объединять. Стремление же к самостоятельности никогда не угасает даже в самой крохотной территориальной единице, и чем менее оно экономически и политически обосновано, тем жарче горят его угли под более или менее толстым слоем золы.

Так что, невзирая на то, что правительственное распоряжение формально так никогда и не было отменено, уже через двенадцать дней после ухода «Кита» первый корабль крупной торговой компании стартовал с Ливии в систему Самнии и благополучно прибыл к месту назначения, после чего вся транспортная система сразу же возобновила свою деятельность. Хотя и за неполные две недели простоя многие фирмы успели понести ощутимые убытки, ни торговцы, ни транспортники не стали высказывать свои претензии правительству; они просто сделали вид, что ни о каком распоряжении ничего не знают, правительство же, в свою очередь, наблюдая за порядком в космосе, прикладывало, подобно легендарному адмиралу Нельсону, подзорную трубу к незрячему глазу – и, естественно, ничего не замечало.

Иными словами, для Земли все вроде бы обошлось без особых происшествий.

* * *

ОДНАКО, К СОЖАЛЕНИЮ, НЕ ДЛЯ ВСЕХ

Нет, доктор Функ, невзирая на весьма почтенный вроде бы возраст, до сих пор не только жив-здоров, но и активен так, что молодому впору. И среди проблем, все еще интересующих его, вопрос установления связи с давно исчезнувшим «Китом» занимает далеко не последнее место.

Правда, поиски решения в традиционных направлениях никаких благоприятных результатов до сих пор не дали. Нигде в пространстве следы «Кита», не говоря уже о нем самом, так и не были обнаружены. Вывод напрашивался сам собой: корабля более не существует; или же – для любителей изящных формулировок – он если и существует, то нигде.

Другой, быть может, на этом успокоился бы и почел свою задачу выполненной, поскольку, как известно, далеко не все благие намерения приводят к желаемому результату.

Функ же отступать не хотел, потому что к ретирадам не привык. К тому же чувство вины в том, что в свое время так и не смог оказать терпевшему небывалое бедствие кораблю какой-то реальной помощи, не оставляло его в покое. Хотя никому и в голову не приходило обвинить его хоть в чем-то, в самой малости.

Он просто, убедившись в бесперспективности лобовой атаки, двинулся обходным путем. И надеялся таким способом добиться успеха.

Тем более что буквально только что ему удалось обнаружить странное явление: вопреки всеобщей уверенности в изотропности пространства, то есть в отсутствии в нем предпочтительных направлений, Функ при помощи своей аппаратуры нащупал нечто невероятное: в определенном направлении сигналы его устройств поиска и связи проходили, не угасая, значительно дальше, чем во всех остальных. В пространстве существовал как бы канал связи.

Связи с кем? Ответа он не знал. Но начал упорно исследовать это направление. Без всяких гарантий. Однако лучше искать где-то, чем вообще не искать нигде. Под этим с радостью подпишется любой суфий, а они – не самые глупые из людей.

Впрочем, был факт, который придавал Функу определенную уверенность.

Он заключался вот в чем: глубокой ночью, ощутив нередкий теперь прилив усталости, Функ уснул прямо во время работы, сидя перед настроенным на канал передатчиком, который он просто не успел выключить.

И увидел странный сон: он оказался внутри корабля, о котором твердо знал, что это – «Кит», и о чем-то разговаривал там с человеком, о котором знал, что это – инженер Рудик.

Проснувшись, он сразу же загрузил в компьютер файл с портретами всех людей, находившихся на борту корабля во время того злополучного рейса, – и убедился, что видел действительно инженера и никого другого.

Это давало основания надеяться, что корабль находится именно в том направлении, куда уходил – или откуда приходил канал.

Нужно было работать, работать...

Так что с доктором Функом все в порядке.

Чего никак нельзя сказать о другом физике – докторе Хинде. Том самом, с которым все еще мысленно спорил Карачаров и который, в свою очередь, ничего другого не хотел с такой силой, как столкнуться с оппонентом лицом к лицу и разорвать его в клочья (не в буквальном смысле, разумеется) со всеми его гипотезами.

Однако ему это не было суждено. Такого торжества его карма не включала.

Можно, конечно, сказать, что ему просто не повезло. Он возвращался из своего института домой, его гравикар находился в пятом, скоростном эшелоне, то есть – на высоте примерно трехсот метров над поверхностью земли, когда антиграв замкнуло, и это полезное устройство сразу же перестало держать машину в воздухе. Лишнее подтверждение того, что любая, даже самая надежная техника подвержена непредсказуемым поломкам и отказам.

Гравикар доктора Хинда начал падать или, как еще говорят, посыпался вниз в полном соответствии с законом тяготения.

Нельзя сказать, что такие случаи не были предусмотрены: как только машина перешла в свободное падение, сработало спасательное устройство: колпак кабины отскочил, кресло вместе с Хиндом было выстрелено вверх, и одновременно включился собственный антиграв этого кресла.

Если бы доктор Хинд, находясь в машине, вел себя так, как полагается человеку, управляющему движущимся механизмом, то скорее всего он отделался бы легким, в крайнем случае – средним испугом и без особых усилий посадил бы свое кресло на первую же крышу. Креслом нужно было внимательно управлять с первой же секунды после катапультирования. При всем желании встроить в кресло еще и автопилот просто невозможно, тут уже все зависит от водителя. Однако в гравикаре автопилот был; и Хинд, едва тронувшись с институтского гравидрома, доверил машину компьютеру, сам же с головой погрузился в мысли о последнем эксперименте с инверсией вещества; в последнее время физика больше всего интересовала возможность устранения парного взрыва – а вернее, перевода этого взрыва в сопространство, чтобы эффект можно было использовать без малейшей угрозы для какого-либо космического тела в пространстве нормальном. Лишь после этого, считал он, можно будет опубликовать сообщение о достигнутых результатах, а также (Хинду не были чужды и соображения чисто практические) зарегистрировать открытие и запатентовать разработанные в ходе опытов (и, по слухам, существовавшие уже и в рабочем варианте) конструкции. Доктор Хинд отличался в вопросах публикации чрезвычайной щепетильностью и никогда не позволял себе даже намекнуть на сущность любой своей работы до того, как им, фигурально выражаясь, не была пришита последняя пуговица к мундиру последнего солдата. Сейчас, по его ощущению, до этого оставалось – всего ничего.

Итак, он основательно задумался – хотя, может, не совсем на эту тему; и когда произошла авария и его вместе с креслом вышвырнуло из кабины, ему понадобилось несколько секунд – три или четыре, – чтобы из отвлеченного пространства физических понятий вернуться в реальный мир, в котором он вдруг очутился в воздухе и падал, правда, быстро замедляясь. Если бы все происходило не в оживленных городских эшелонах, или хотя бы не в вечерний пик, то, возможно, и обошлось бы. Но был именно час пик, эшелоны были плотно загружены всяческим транспортом; и, видно, именно трех-четырех секунд физику и не хватило для того, чтобы, начав управлять креслом (маневренность которого была по необходимости весьма ограниченной), хотя бы удержаться в своем эшелоне и избрать наиболее безопасное направление снижения. Когда он почувствовал, что кресло подчиняется ему, было уже слишком поздно: сверху он ворвался в нижерасположенный четвертый эшелон и оказался прямо перед громоздким аграбусом – метрах в двух-трех. Предотвратить смертельное для физика столкновение теперь не смогло бы даже и чудо – да его и все равно не произошло.

Хинда пытались, конечно, сохранить для жизни – как, впрочем, и любого другого на его месте. Но столкновение и падение с высоты, да притом еще удар креслом, оказавшимся сверху, буквально растерли человека по грунту. Ни реконструктивная хирургия, ни регенеративная ничего не смогли поделать. Оставалось лишь похоронить физика – что и было сделано за счет института.

В числе неизбежных в подобных случаях печальных формальностей было и создание комиссии по научному наследию доктора Хинда. Состояло оно наполовину из чиновников, на другую – из специалистов. В числе последних находился и еще один из крупнейших физиков этих времен, а именно – профессор, доктор и многократный лауреат Авигар Бромли.

Отложив свои дела, Бромли приехал в Лабораторию Нетрадиционных методик (так именовалось научное учреждение, которое создал и возглавлял покойный доктор Хинд) и погрузился в изучение оставленных погибшим физиком материалов, о которых, как и все прочие коллеги, до той поры знал крайне мало. И чем больше Бромли в них разбирался...

* * *

Впрочем, большинству землян не было, в общем, никакого дела ни до покойного Хинда, ни до проблем, которыми он занимался последние годы своей плодотворной жизни. Но, хотя глубоко заинтересованных его наследием было весьма мало, все же Бромли оказался не единственным.

Еще одним специалистом, которого, помимо естественной скорби о погибшем, донимало еще и великое любопытство, касавшееся разработок покойного, был все тот же неугомонный профессор доктор Функ.

Он был одним из немногих коллег, с которыми Хинд поддерживал более или менее регулярную связь. Поэтому, невзирая на обычную сдержанность Хинда во всем, что касалось его работ, Функ был в курсе хотя бы основных его направлений – в самых общих чертах, разумеется.

Авигар Бромли, кстати, к числу этих коллег не относился и с Хиндом даже не был по-настоящему знаком; встречались несколько раз на конференциях, но ни разу даже не поговорили. Так: здравствуй – прощай, и все.

Вряд ли нужно пояснять, что если уж Бромли оказался включенным в комиссию по наследию, то Функ был первым, чье имя назвали, когда принялись эту комиссию создавать.

Возраст доктора Функа, по его убеждению, не позволял ему хоть ненадолго откладывать дела, выполнить которые он считал необходимым. Вот почему, едва успев получить свой экземпляр копий всей оставшейся после Хинда документации, Функ немедля засел за ее изучение.

Он точно так же, как и Бромли, – но несколько раньше – понял, каким было главное направление и разработок, и проектов, которыми в последние годы занимался Хинд. Но, кроме этого, он – в отличие от своего коллеги – сразу же уяснил для себя и другое: работы погибшего Хинда теперь могли помочь ему перевести идею поиска и спасения давно исчезнувшего «Кита» из умозрительной в чисто практическую область.

Функу стало ясно, что пропавший корабль можно вернуть. Для этого нужно только найти его и связаться с его обитателями.

Если они, конечно, еще живы.

Связь, в первую очередь нужна связь.

Ну и, кроме того, средства. И достаточно немалые.

Проблему связи Функ надеялся решить сам.

Что же касается денег – в этом могло помочь только открытое обращение к обществу.

И это тоже, по-видимому, предстояло сделать ему самому.

Функ привычно посетовал про себя: вот всегда такие масштабные задачи возникают не ко времени! Если бы Хинд пришел к своим результатам лет двадцать... ну, пусть даже пятнадцать тому назад, когда он, Функ, был еще совершенно молод!..

Впрочем, судя по его дневникам, Хинд уже и двадцать, а то и больше лет тому назад этой тематикой занимался. Но записи были крайне невразумительны – писалось для самого себя, то есть намеками, – а строгих доказательств Функ не обнаружил ни в одном файле.

Да, всегда не хватает каких-то пятнадцати-двадцати лет. Прямо беда.

Что делать!.. Выход только один: действовать побыстрее.

И он действительно сразу же принялся за дело.

* * *

Может, идеи Хинда, только что осмысленные, чрезмерно взволновали старого физика; возможно, и какие-то другие причины сыграли свою роль, – так или иначе, предпринятая сразу же первая попытка установить связь с «Китом» тем способом, который был разработан Функом и представлялся ему единственным, обещающим нужные результаты, – попытка эта оказалась неудачной: посланную информацию никто на корабле так и не принял. Хотя Функ и ушел в глубокую медитацию, ни увидеть, ни иным способом воспринять что-либо ему не удалось. Невзирая на то, что столь неожиданно обнаруженный им канал беспрепятственного прохождения информации до сих пор, похоже, все еще действовал.

Неудача расстроила старика; он, конечно, огорчился бы еще больше, если бы рассчитывал на мгновенный успех, – однако немалый опыт заранее подсказывал, что неудач в этом тонком деле неизбежно окажется значительно больше, чем достижений. Это ведь не по телефону соединиться...

Тем не менее разочарование оказалось более глубоким, чем он ожидал. Здравый смысл подсказал ему, что не следует пытаться снова и снова: на каждый вызов уходило немало сил, и чем дальше, тем больше требовалось времени, чтобы их восстановить. А ведь даже и тогда, когда сил хватало, никто бы не мог гарантировать удачного результата.

Не мог – потому что связь, которой он пользовался, чтобы установить обмен с «Китом», не была инструментальной; она действовала не по принципу «аппарат – аппарат», а совершенно иным образом: «человек – человек». То есть и приемником, и передатчиком сигналов здесь могли быть только люди, у которых необходимые для этого способности были бы развиты должным образом. Таким способом общения люди пользовались всегда – но лишь очень немногие, большинство же либо и не подозревало о его возможности, либо что-то слышали – но не верили, а потому и не могли. Хотя нужные для такого общения свойства – пусть и в зародышевом состоянии – заложены в каждом.

За последние годы Функу удалось, серьезно занимаясь, не только научиться использовать эти свойства, но даже и подвести под них некоторую физическую базу – просто потому, что это было необходимо ему для полной уверенности в реальности и надежности «прямой связи», как он называл это про себя.

Однако в любом способе связи, кроме передатчика, нужен еще и приемник – то есть человек, не только обладающий нужными способностями, но и желающий и хоть кое-как умеющий ими пользоваться. Для установления надежного общения Функу надо было, чтобы хоть один человек, отвечающий этим условиям, находился среди пленников «Кита» (именно пленниками, по его представлению, являлись люди, унесенные кораблем в неизвестность). Если сейчас он посылал свои сигналы практически наугад и ответа на них не получал (хотя и чувствовал, что они дошли до какого-то адресата), то, определив точно, кто на корабле наиболее продуктивный партнер, Функ смог бы связываться с этим человеком уже более или менее регулярно. А без этого весь его проект оказался бы только лишним сотрясением воздуха.

Еще только собираясь приступить к своим экспериментам, Функ предусмотрительно запасся списком всех, кто находился на борту в том злополучном рейсе. Далее, ему удалось собрать все – или почти все существовавшие в Федерации сведения об этих людях: родословную, биографию, данные о карьере, увлечениях, результаты медицинских обследований – одним словом, все, что могло бы ему пригодиться. Немало времени ушло на анализ этих данных – чтобы с наибольшей вероятностью определить человека, который мог бы оказаться необходимым ему партнером.

Больше всего сведений было об администраторе Карском, что совершенно естественно; самая скудная информация имелась о жене футболиста Еремеева: она, если не считать непродолжительного времени, когда девушкой, еще до замужества, увлекалась (да и то любительски) оформлением жилых интерьеров, более не занималась никакой деятельностью, кроме семейной жизни, – и потому данные о ней никого всерьез не интересовали. Исчерпывающие сведения, прежде всего по медицинской и психической линиям, имелись также о членах экипажа. Очень немного было о некоем Нареве (информация о нем была главным образом отрицательной) и о полицейском инспекторе Петрове. Хотя, что касалось этого человека, то Функ предполагал, что данных о нем было предостаточно, однако служба, к которой он относился, никогда не стремилась делиться имеющимися у нее сведениями с кем бы то ни было.

Проведенные Функом анализы данных оказались столь же неутешительными, сколь были тщательными; выяснилось (с девяностошестипроцентной вероятностью), что никто из интересовавших физика людей эзотерикой никогда не занимался ни профессионально (что было заранее ясно), ни как увлечением (на что Функ, откровенно говоря, рассчитывал). Результаты обязательного регулярного психического тестирования имелись только на Карского и членов экипажа; таким образом, выбирать, по сути, можно было только из них. Произведя необходимую обработку данных, Функ только покачал головой: выяснилось, что наименее инертной психика была не у Карского (на что физик втихомолку надеялся), и даже не у капитана, но у корабельного инженера – иными словами, у человека, которого люди вообще должны были интересовать менее, чем кого угодно другого. Но не доверять выводам не было оснований – потому бортинженер Рудик и оказался тем возможным партнером, которого Функ увидел во сне. После этого физик попытался вызвать инженера на связь. Инженер послание получил, это физик знал достоверно. Ответа, однако, не последовало, а другие попытки вообще результатов не дали. Это можно было объяснить двумя способами: либо инженер не желал устанавливать связь, потому что не верил во все эти материи, либо же какие-то другие мотивы оказались в это время в его психике настолько преобладающими, что на долю Функа не оставалось уже ничего.

Возможно, речь шла о какой-то опасности, грозившей лично инженеру, а возможно, и всему кораблю. Не получая никаких ответов, Функ не мог решить, что именно тут играло роль; но вероятная угроза кораблю, внешняя, от сил природы, или внутренняя, исходившая от самих же людей, так или иначе заставляла физика торопиться с решением задачи, которую он сам же перед собой и поставил.

В поисках способа ускорить решение Функ пришел к выводу, на первый взгляд казавшемуся парадоксальным: если он, будучи передатчиком, не мог найти на «Ките» подходящий приемник, то не следовало ли поступать от противного, а именно – искать такой передатчик, который наилучшим образом соответствовал бы имевшимся на борту корабля приемникам – какому-то из них?

Таким передатчиком – в наилучшем варианте – мог бы стать человек, у которого настройка на приемные свойства кого-то из китян была бы не выработанной, а изначальной, заложенной от рождения, или, на худой конец, выработавшейся за долгое время совместной жизни. Наибольшим образом таким требованиям соответствовали бы родители, дети или, на худой конец, супруги запертых в «Ките» людей. Надо было браться за их поиски. Благо – все, или почти все данные о семьях узников «Кита» у физика уже имелись.

С новой надеждой он взялся за поиски.

Но и тут судьба не желала улыбаться ему.

Оказалось, что у всех членов экипажа своих семей не было.