Вот эта самая ясность сейчас и подсказала ему, что сон, ненадолго испугавший его нереальным кошмаром, а потом вильнувший хвостом и исчезнувший неизвестно куда – словно рыбка, обнюхавшая наживку и не клюнувшая, умчавшаяся на поиски чего-нибудь по-вкуснее, – сон этот скорее всего все-таки имел под собой какое-то реальное основание – сколь бы неправдоподобным это ни казалось. В этот сон следовало внимательно вглядеться. Хорошо было бы золотую рыбку сна вернуть. Однако чем ее приманивать – писатель не знал, и думать на эту тему было некогда.

Он точно попал ногами в тапочки. Встал, лениво разгибаясь. Включил малый свет. Натянул халат. По привычке остановился перед зеркалом. Задумчиво разглядывая отражение, ковырнул мизинцем в носу – движение, не контролировавшееся с раннего детства. Нет, ничем он, пожалуй, не отличался от того Истомина, что взошел на борт «Кита» восемнадцать лет тому назад. Может, здесь, у черта на куличках, время и в самом деле текло как-то по-другому, чем в далеких родных местах?

А в общем – какая разница? Кого это волнует?

Он еще поразмышлял: а не заглотать ли и в самом деле еще таблетки три-четыре? Может, сон вернется и можно будет увидеть что-нибудь определенное, понять – кто нападает, зачем, откуда? Поморщился и мысль эту отбросил. Зевнул – с некоторой надеждой. Но тело было легким, и голова тоже, и зевок этот был не ко сну, а просто так.

«Пойти прогуляться, что ли?» – мысленно спросил он сам себя и помедлил, словно ожидая ответа неизвестно от кого.

И тут же вздрогнул и насторожился.

Показалось? Или на самом деле короткая дрожь прошла по кораблю – такая, что даже ковер ее не погасил, и она заставила тело ощутимо сотрястись – пусть и лишь на мгновение-другое?

Это могло быть, конечно, и какой-то физиологией, но не исключено, что и психикой. Кратковременные иллюзии, чаще всего слуховые, изредка возникали тут у каждого, хотя и не все в этом признавались: капитан, например – никогда. Могло быть. Однако...

Часа три тому назад, укладываясь в надежде уснуть, он, как нередко бывало, не потрудился затворить дверь в ванную. И сейчас отсюда ясно видел, как освещенное падавшим из спальни светом явно раскачивалось (с небольшой, правда, амплитудой) мохнатое полотенце. Оно-то ведь иллюзиями не страдало?

Не успел он это осмыслить, как пол вторично дрогнул. И на этом вроде бы закончил свои экзерсисы.

Восемнадцать лет обитания в многосемейном гробу если чему-то и научили Истомина, то прежде прочего тому, что для них – для населения – корабль всегда был – и должен был быть – совершенно неподвижным. Для них – потому что для воображаемого стороннего наблюдателя «Кит», возможно, и совершал какие-то движения относительно чего-то там, тоже воображаемого, однако этого люди ощущать никак не могли. Он, правда, медленно вращался вокруг продольной оси, получив некоторый момент количества движения, когда от него отчалил ныне покойный Петров с гравигеном в обнимку. А также, уж и совсем неторопливо, обращалась вокруг центра тяжести, общего для системы «Кит» – Петрония, растущая планета. Но люди этого никак не воспринимали – подобно тому, как не замечает вращения своего мира население любой планеты. А все системы, работавшие сейчас в корабле, никаких вибраций такой мощности, как и всегда, не производили.

Так что если сотрясение возникло, то оно могло быть вызвано одной из двух причин.

Либо какая-то из систем дала сбой. И в этом таилась опасность, потому что беда, как известно, не приходит одна.

Либо же молодое поколение затеяло очередной эксперимент, но, в отличие от предшествовавших – выходивший за пределы безопасности.

В любом случае следовало что-то предпринять. Если сбой в системе – будить капитана или хотя бы инженера Рудика. Если молодежь – призвать их к порядку: в конце концов, они и сами зависят от исправности и долголетия корабля ничуть не меньше, чем старая гвардия. А если, наконец, не подтвердится ни одно, ни другое – рассказать всем о своем сне, как о серьезном предупреждении, и призвать готовиться к большим неприятностям.

Истомин решительно затянул пояс халата и направился к выходу.

* * *

Инженер Рудик и в самом деле – один из немногих на корабле – крепко спал. Настолько крепко, что вибрация, которая, по всем статьям, должна была разбудить его, с этим не справилась.

Причиной столь глубокого и – хочется сказать – здорового сна явилась нормальная и очень сильная усталость. Она же, в свою очередь, была вызвана тем, что инженер – единственный, пожалуй, из всех обитателей маленького мирка – все то время, что они находились в неизвестном уголке пространства, утратив всякую связь с породившей их цивилизацией, был занят настоящей, серьезной и необходимой работой. Один. Потому что помощников ему по штату не полагалось – да и не было среди окружавших его людей таких, кто разбирался бы в сложной корабельной технике. Дел же было – да и оставалось еще – выше головы.

* * *

ХРОНИКА: ОТ ГОДА ВТОРОГО

Инженер всегда считал, что смысл его жизни – во всяком случае, когда он находился на корабле – поддерживать этот корабль со всеми его механизмами и системами в образцовом порядке и полной готовности.

Последние восемнадцать лет своей жизни Рудик находился только на корабле. Значит – восемнадцать лет он занимался этим кораблем, и ничем другим.

А заняться было чем.

Когда судорожные попытки людей вернуться в нормальный мир наконец закончились (пусть и ничем), Рудик некоторое время занимался лишь оценкой состояния «Кита». То, что он увидел, его не то чтобы огорчило – это слово слишком невыразительно, – но на несколько дней привело в отчаяние. С таким он еще никогда не сталкивался.

Батареи накопителей энергии, необходимые для движения в пространстве, вышли из строя – и, во всяком случае, на первый взгляд восстановлению не подлежали.

Катер был разбит во время предпринятой администратором Карским попытки к бегству – еще там, в Приземелье, – и средством передвижения в пространстве служить никак не мог.

Это означало также, что нельзя было – в случае какой-то надобности – воспользоваться воротами катерного эллинга: они могли действовать, только если катер находился в полной исправности и был готов к старту. Причиной было то, что электроника катера являлась частью цепи, по которой механизмы ворот принимали команды и реализовывали их. При неисправном катере ворота оставались наглухо заблокированными. Как и тогда, когда катер находился в пространстве.

Но если бы еще только эти ворота. На самом же деле корабль – после того, как Инна Перлинская сильно повредила механизм пассажирского люка, и потом им воспользовались в последний раз, чтобы выпустить за борт сыщика Петрова с гравигеном, основой будущей планеты, – корабль ни одним нормальным выходом вовне больше не располагал.

Конечно, сейчас никто покидать его и не собирался; во всяком случае, инженеру об этом ничего известно не было. Но это его не интересовало: главным было, что исправность корабля нарушилась, а чтобы ее восстановить – нужно было содержать в порядке все без исключения; в том числе и все люки.

Кроме уже названных, на корабле имелись еще три выхода: грузовой – из трюмного корпуса, аварийный – из центрального поста и резервный – из туристического модуля.

После всего, что произошло с кораблем, в случае надобности люди не смогли бы воспользоваться ни одним из них.

Аварийным – потому что он был предназначен лишь для срочной эвакуации экипажа в случае, если кораблю угрожала гибель – но лишь при условии, что на борту не было других людей, то есть – пассажиров, и оба жилых модуля – главный и туристический – были отключены от корабельных сетей. Так бывало, когда корабль использовался лишь для перевозки грузов. Если в таком рейсе возникала угроза катастрофы, аварийная спасательная капсула, рассчитанная на пятерых, просто выстреливалась из корабля, и установленный на ней маяк начинал сигналить; люди при этом могли рассчитывать только на помощь извне. Иными словами, хоть это устройство и находилось в исправности, выйти в пространство при его помощи было практически невозможно.

Грузовой люк тоже был в исправности. Вернее, не люк; то были ворота весьма внушительных размеров. Но – точно так же, как и в катерном эллинге – ворота эти, а точнее – механизм их открывания мог срабатывать лишь при соблюдении двух условий: либо снаружи должно было существовать давление окружающей среды не ниже определенного, то есть корабль должен был находиться на поверхности обитаемой планеты или же в эллинге такого размера, какими обладали, кроме Земли, еще лишь две планеты Федерации. Или же никакого давления не должно было существовать изнутри; то есть из трюмного корпуса должен был быть выкачан весь воздух. Теоретически это было несложно; однако выкачивание являлось процессом продолжительным, потому что объем трюмного корпуса был громадным, а кроме того – после всех прыжков и других приключений, через которые пришлось пройти кораблю, внутренняя герметичность трюма нарушилась, и пока все внутренние входные и вентиляционные отверстия не обрели былой герметичности, пользоваться трюмными воротами было невозможно даже в случае самой крайней необходимости.

Что же касается запасного выхода из туристического корпуса, то он никак не предназначался для аварийных ситуаций, и мог работать лишь в воздушном пространстве: этим люком пользовались только для ускорения посадки и высадки пассажиров в местах старта или назначения.

Все это нужно было привести в какой-то порядок. Такую задачу поставил себе инженер Рудик, как только пришел в себя после всего, что произошло с кораблем и его населением. Никто им не командовал, да он и сам ни у кого не спрашивал указаний: что и как делать он знал сам и решал единолично. И пока прочие люди были заняты созданием общества и улаживанием взаимоотношений, пока они образовывали семьи, рожали и воспитывали детей, инженер не покладая рук трудился над приведением корабля в нормальный вид, порой отчаиваясь, но вновь настраиваясь на работу и продолжая свое дело.

В первую очередь он – когда после катастрофы прошел едва год – принялся за ремонт, а вернее – за восстановление катера. Жестянка (так он называл пренебрежительно катерный корпус со всеми его принадлежностями) потребовала полугода трудов, не считая наружной полировки, на которую ушло еще два месяца. Зато на двигатели ушел целый год, а на главное – электронику – целых два. Конечно, все это можно было бы сделать вдесятеро быстрее, если бы в распоряжении инженера имелись готовые запасные части. Их, естественно, не было: ремонты такого рода силами самого корабля никак не предусматривались. Хорошо хоть, что в памяти главного инженерного компьютера имелась большая часть чертежей, так что синтезатору можно было задать нужные программы по изготовлению потребных материалов и деталей. Но работа эта была настолько кропотливой и трудоемкой, что даже мощная аппаратура, какой обладал «Кит», справлялась с нею не быстро. Порой даже на доставку готовой, довольно-таки громоздкой детали от синтезатора в катерный эллинг уходила чертова уйма времени, потому что приходилось сперва изобрести и изготовить нужные для такого дела приспособления, и только потом, при их помощи, дотащить деталь и установить на место. Ремонтные роботы умели действовать лишь в пределах установленных программ, а подобные операции (Рудик про себя называл их партизанскими) при настройке ремонтников предусмотрены не были. Одним словом, процесс восстановления катера занял, ни много ни мало, около четырех лет. Но лишь закончив эту работу, инженер Рудик окончательно поверил в себя если не как в чудотворца, то, во всяком случае, как в мастера.

Следующим, на что он посягнул было, явилось самое для него святое; то, что и делало, собственно, корабль средством передвижения: двигатели. То есть не сами двигатели, собственно: с ними-то ничего особенного не произошло, диафрагмы и сейчас сработали бы – если бы дать на них нужную для движения мощность. А батареи. То есть то, что только и могло давать эту нужную мощность.

С батареями все было очень просто, потому что их не было. Не существовало. Вот уже восемнадцать лет. С того дня и часа, когда пришлось катапультировать их в пространство, чтобы предотвратить гибель всего корабля.

От них осталось лишь место и шесть постаментов, от которых батареи были отстрелены и выброшены в пространство, где и догорели. Но сейчас даже попасть на это место, чтобы хоть присесть в печали на один из постаментов и основательно подумать над тем, что можно восстановить практически, что – теоретически, а что и вообще нельзя ни так и ни этак, – даже попасть туда было не в силах инженера. И неудивительно. Когда корабль вышвыривал свои батареи, чтобы уцелеть самому и сохранить людей, створки над ними исправно распахнулись, повинуясь команде; но батареи тогда уже раскалились настолько, что, вылетая и одновременно раскидывая во все стороны обрывки раскаленных или просто пылавших пластин, оплавили шарниры, так что закрыться створки более не смогли, и помещение, где прежде располагались энергетические батареи, стало частью открытого пространства. Так что о восстановлении батарей сейчас нечего было и думать даже теоретически: до того, как створки снова закроются и во вновь загерметизированное помещение будет дан воздух, думать, собственно, не о чем. Здесь работы на годы – если ее вообще можно выполнить своими силами; а других не было.

Поэтому, как ни грустно было отказываться от сладкой надежды, инженеру пришлось отложить работу по восстановлению батарей и взяться за другое дело, тоже нелегкое и трудоемкое: приведение в порядок всех прочих выходов из корабля. Хотя бы потому, что без возможности покидать корабль и возвращаться в него столько раз, сколько потребуется, инженер – да и кто угодно другой – не мог бы начать работы по воссозданию батарей; а именно это дело инженер Рудик счел целью своей жизни – сколько бы она еще ни продолжилась.

Работа по ремонту и переоборудованию выходов из корабля оказалась еще более трудоемкой и тягомотной, чем восстановление искореженного катера. Для того, например, чтобы сделать пригодным для использования в любое время запасной выход в туристическом модуле, нужно было ни более ни менее как создать на пустом месте тамбур, герметическую выгородку, и оборудовать ее насосами для выкачивания воздуха перед открытием люка и обратной закачки его – после закрытия. Чтобы выполнить эту работу, инженеру пришлось (и на это ушла уйма времени) скопировать каждую деталь соответствующих механизмов главного входа, а поскольку многое там было приведено в негодность во время памятной попытки Инны выброситься за борт, а после того, как главный люк в последний раз использовали для выхода Петрова, его наглухо закрыли и даже заварили, – по этой причине многое инженеру пришлось восстанавливать по памяти и интуиции. В недрах корабельной «Сигмы» хранились, как оказалось, далеко не все конструктивные детали корабля – то есть данные о них, конечно, – а лишь те, ремонт и замена которых разрешалась экипажу в условиях рейса, иными словами – то, что попроще; заложить в память главного компьютера полное описание той же автоматики люков никому не пришло в голову: за все время существования галактического флота никому и никогда не приходилось производить такой ремонт своими силами вдалеке от ремонтной базы. Так что многое инженер едва ли не изобрел заново, до предела напрягая воображение. На это ушла уйма времени и сил. Другая часть работы – доставка изготовленных синтезатором листов металлопласта, из которых Рудик и собирался соорудить тамбур, а затем сварка этих листов – хотя и проводилась при помощи уцелевших роботов (в основном былых еремеевских футболистов и солдат), требовала немалых физических усилий; тем более что порой необходимой точности не достигалось и приходилось разрезать только что сваренное, заказывать новые листы и делать всю работу заново. Не удивительно, что Рудик стал на несколько лет старше, пока не смог наконец сказать, что запасной выход готов к работе. А ведь это был только первый, так что, передохнув, инженер принялся за такую же работу – но уже применительно к главному люку. Конечно, все можно было бы сделать быстрее, призови Рудик на помощь других обитателей корабля; но этого он не делал и не собирался: и потому, что профессиональная гордость мешала, но главным образом по той причине, что спешить-то ему было некуда, и он это отлично понимал, а работа давала его жизни нужную наполненность: он чувствовал себя при деле, и это помогало ему жить, не думая ни о чем печальном. И вот восемнадцать лет прошло, и осталось у инженера только одно – зато главное дело: возродить батареи. Крышки люка над уцелевшими постаментами он все-таки привел в порядок: заменил шарниры, проявив при удалении старых и установке новых немалое хитроумие. А вот что касается собственно батарей – инженер вовсе не был уверен в том, что это у него получится. Однако знал, что сделает все, что в его силах, чтобы удалось.

В последние месяцы он заметил, что стал уставать быстрее, чем раньше, и медленнее возвращаться к нормальному самочувствию. Ему даже в голову не пришло, что, быть может, это возраст сказывается – возраст и одиночество. Он решил просто, что перетрудился и нужно побольше отдыхать. Отдыхать в представлении Рудика значило – спать. И он спал подолгу и крепко.

БЫТИЕ

Вот почему этой ночью странная вибрация корабля как-то прошла мимо внимания Рудика, что вообще-то не было для инженера характерным.

* * *

Для того, чтобы добраться до туристической палубы, писателю предстояло совершить целое путешествие.

Прежде всего – пересечь трюм, обширный, пустой и гулкий.

Уже вскоре после переселения в каюту суперкарго Истомин обнаружил, что трюм обладал интересным свойством: незагруженное помещение оказалось прекрасным резонатором. Какие-то особенности корабельной архитектуры привели к тому, что звуки, рождавшиеся даже в очень отдаленных – на сотни метров – корпусах и палубах корабля, здесь – и только здесь, в трюме, были прекрасно слышны, четко, хотя и не очень громко. То, что говорилось в каютах, разумеется, сюда не доносилось: звукоизоляция жилых помещений оказалась весьма надежной. Но уже сказанное в салоне первого класса можно было тут услышать, и в туристическом салоне – тоже, хотя и чуть похуже: первый класс располагался ближе к грузовому корпусу.

Поэтому в трюме Истомин на миг остановился, прислушиваясь. Услышь он что-нибудь – легче было бы понять, какая версия более правдоподобна. Иными словами – куда направиться раньше? Энергодвигательный корпус, где находилось большинство систем и где по-прежнему обитал их хозяин – инженер Рудик, и туристический класс, населенный вот уже два года молодыми (этим завершилась тогда их борьба за независимость, неизбежное в свободном обществе противостояние поколений) – оба наиболее вероятных источника опасности находились в противоположных, считая от грузового корпуса, направлениях. Безусловно, о странной вибрации следовало сообщить инженеру. Ну а что касается необычного, приснившегося ему сюжета – там ведь неизвестные нападали на туристический модуль, на обиталище детей. И, наверное, нужно было – хотя бы для перестраховки – убедиться, что там, у молодых, все в порядке. Или же – не в порядке.

Он выжидал минуты две. Ничего интересного, однако, не уловил. Один только звук донесся до него за это время: что-то, напоминавшее то ли глубокий, печальный вздох, то ли морскую волну, набежавшую на песчаный пляж и отхлынувшую, тихо шурша. Но уж чего-чего, а моря в пределах досягаемости не было.

Писатель думал недолго. Механизмы не умеют вздыхать. К тому же, с ними находился Рудик. Больше ему деваться просто некуда. Может, он, конечно, спал; но и во сне должен был ощутить вибрацию и проснуться. Он давно уже сросся с механизмами – если не телом, то уж духом во всяком случае. Так представлялось Истомину. И зайти туда если и следовало, то разве что для очистки совести. А значит, визит в энергодвигательный корпус можно отложить на потом.

Но вот рядом с молодыми никого не было. Из разумных людей. Способных вовремя остановить, предупредить, растолковать, усовестить, предотвратить... А ведь он был, как-никак, их другом. Во всяком случае, он единственный не считал, что они не доросли до полноправия в этом мире.

Нет, в первую очередь идти следовало, конечно же, к ним.

Глава 5

ХРОНИКИ: ГОДЫ БЫТИЯ С ПЕРВОГО ПО ШЕСТНАДЦАТЫЙ

Дети оказались на туристической палубе в результате разрешения сложных государственных проблем.

Вообще-то государство образовалось на «Ките» вскоре после того, как было заложено основание будущей планеты и одновременно родилась Орлана.

Еще до этих событий всем стало ясно, что «Кит», лишенный возможности передвигаться по воле заключенных в нем людей, перестал быть кораблем и превратился в пусть крохотное, но независимое небесное тело, населенное людьми.

То есть налицо имелось человеческое общество. Общество отличается от толпы тем, что оно каким-то образом сознательно организовано. И когда выяснилось, что в обозримом будущем никаких перемен в их положении не будет, люди решили, что самое время им установить определенный порядок. Иными словами – создать власть и законы.

Собственно, создавать законы им не пришлось: у администратора Карского имелась, как и следовало ожидать, запись текстов не только общих законов Федерации, но и кодексы наиболее значительных миров, входивших в нее. Так что оставалось лишь воспользоваться тем, что было в свое время сочинено множеством законодателей. Для официального утверждения такого порядка следовало сделать немногое: объявить, что «Кит» является членом Федерации, невзирая на отдаленность от ее миров и невозможность принимать активное участие в ее деятельности. Такое решение было принято и объявлено – самим себе, потому что больше объявлять было некому. Все население «Кита» с того мгновения получало статус Народного Собрания и являлось высшим органом власти.

Следующим шагом в создании государства была организация власти исполнительной, судебной и прочей. Это тоже было сделано, хотя и не без некоторых споров.

Дело в том, что на «Ките» имелся, как известно, профессиональный и высокоподготовленный руководитель – все тот же администратор Карский. И у некоторых членов Народного Собрания возникло мнение: избрать его пожизненным Главой государства.

Мнение, однако же, не было единогласным. Против него возражали Нарев и почти целиком женское население корабля. Прекрасная часть общества почему-то симпатизировала путешественнику и авантюристу куда больше, чем государственному деятелю. Члены корабельного экипажа в тот раз дружно воздержались, как бы давая понять, что в пассажирские дела вмешиваться не станут. Так что пристрастия уравновесились: четверо против четырех. Вот почему ни один из наиболее вероятных претендентов не смог прийти к власти.

Карский после этого заявил, что, по его мнению, о пожизненном избрании вообще не может быть и речи. Он объяснил свою позицию тем, что пожизненное избрание, по сути дела, означает установление монархии, он же, как и большинство остальных, воспитан в республиканских принципах. Он предложил и в этом отношении следовать Федеральной Конституции, иными словами – избирать Главу на один год. Кроме того, по мнению администратора, учреждаемый пост лучше назвать так: Верховный Судья-исполнитель. То есть глава и исполнительной, и судебной власти.

Нарев, как и ожидалось, стал возражать – уже по одному тому, что его мнение всегда оказывалось противоположным любому предложению администратора. Он подхватил сказанное Карским относительно монархии и вывернул мысль наизнанку: по его мнению, монархия всегда являлась наиболее устойчивой формой существования общества – в частности, потому, что любая попытка захвата власти в условиях наследственной монархии становилась вне закона. А уж если избирать – то не на год, а хотя бы на четыре, с правом занимать этот пост не более двух сроков подряд; в дальнейшем человек мог вновь избираться Главой «Кита» не раньше, чем через два срока.

Компромиссное решение нашел Истомин. Он предложил не делать власть ни пожизненной, ни наследственной, но в то же время и не ограничивать ее каким-либо определенным сроком, а менять или не менять Главу государства в зависимости от мнения Народного Собрания, то есть – от того, насколько люди будут или не будут удовлетворены его правлением. Такой выход никого не устраивал до конца, но ничего лучшего не придумалось.

Так и решили. Первым Судьей предложили быть капитану Устюгу. Он, однако, отказался все по той же причине: капитан все еще продолжал считать «Кита» полноценным кораблем, а себя и остальных членов экипажа – как бы стоящими над всеми пассажирскими затеями. Так, во всяком случае, он объяснил urbi et orbi1.

1 Городу и миру (лат.).

Возможно, однако, что подлинная причина была несколько иной. Капитан – как ни стыдно ему было перед самим собой – чем дальше, тем больше верил, что беда, постигшая корабль, а следовательно, прежде всего его самого, была вызвана не стечением неблагоприятных, пусть и не известных никому, природных обстоятельств и закономерностей, но волей каких-то высших сил – тех самых, в которые он прежде ни на грош не верил. Теперь же, хочешь не хочешь, приходилось. Потому что в свой-то капитанский опыт он верил, а опыт этот недвусмысленно заявлял, что по естественным причинам ничего подобного произойти не могло; значит – произошло по сверхъестественным. Возможно, то было наказанием за какие-то не такие деяния. Чьи? Этого капитан не знал, но твердо был убежден, что при всякой аварии, при любой катастрофе, которую терпит корабль, больше всего страдает капитан: он теряет то же, что и все остальные – плюс еще свою репутацию. Значит, вина лежала на нем. Как же он мог, зная это, возглавить маленькое человечество, пусть даже чисто формально? Совесть ему не позволяла.

Тогда, несколько обиженные и рассерженные капитанской позицией, люди предложили высший пост в государстве не кому иному, как Зое – врачу и капитанской жене.

Капитан внешне на это никак не откликнулся, Зоя же согласилась без раздумий.

В первые годы ее правление шло без особых происшествий. Механизмы жизнеобеспечения работали: они получали необходимую энергию не от ходовых, в свое время выброшенных за борт батарей, а от малого энергетического блока, сохранившегося в целости. Дети росли, но еще не выросли настолько, чтобы вмешиваться во взрослые дела, старшие же по-прежнему верили, что своими глазами увидят Новую планету – созданный ими для себя мир. Зое, может, не очень легко было бы привыкать к командной должности; однако командовать оказалось, по сути, незачем, так что ее жизнь если и осложнилась, то совсем ненамного.

Тем не менее после одиннадцати лет пребывания во власти она попросила дать ей отдохнуть, хотя бы на время. Поэтому с двенадцатого по шестнадцатый год предложили было баллотироваться Истомину, но он отказался. Хотя ему и пытались доказать, что в истории Земли и всей Федерации не так уж мало было правителей, вышедших из писателей, актеров и даже музыкантов. Истомин заявил, что по натуре он – человек-одиночка и возглавлять общество никак не в состоянии, что же касается самого звания Судьи, то такая функция ему еще более чужда, поскольку он, как писатель, понимает мотивы, движущие любым человеком при совершении любого поступка, а всякий мотив для данного человека является естественным, так что осуждать даже дурной поступок писатель никак не в состоянии, а может лишь объяснить его, не более. Оставалось только развести руками.

Зато неожиданно выдвинул свою кандидатуру физик Карачаров. Но его кандидатуру не захотел поддержать никто. Хотя и много лет уже прошло, целых двенадцать, ему, видимо, еще не простили давнего разочарования: павшим кумирам бывает очень трудно во второй раз взбираться на пьедестал. И – скорее всего в пику физику – снова подступили к капитану. В конце концов, за столько времени он мог бы уже понять, что капитанство его – дело прошлое и невозвратное, и пора почувствовать себя нормальным гражданином маленького государства. Иначе те граждане, что некогда именовались пассажирами, подсознательно ощущали себя какими-то второсортными. Устюг же снова отказался наотрез по причинам, которые никому, кроме него самого, так и не стали известными – во всяком случае, до сих пор. Принято было думать, что капитан, как никто иной, чувствовал, вероятно, свое бессилие в единоборстве со стихией и не считал себя вправе вести людей куда бы то ни было. С этим трудно было согласиться: ведь и никто другой не мог привести никого и никуда, и единственным лозунгом жизни на «Ките» было – терпение и еще раз терпение. Капитан, однако, имел право на собственное мнение, как и любой гражданин крохотной страны. Так, во всяком случае, всем казалось: любой гражданин имел право. (Как через некоторое время выяснилось – вопрос оказался куда сложнее, чем выглядел с первого взгляда.)

Так что Зоина отставка не состоялась, и она благополучно осталась на своем государственном посту. Кажется, это ее не очень огорчило: похоже, она просила о переизбрании главным образом для сохранения приличий.

За последовавшие вслед за тем четыре года ничего не случилось не только страшного, но и вообще заслуживающего упоминания. Казалось, общество уравновесилось, и даже постоянное подспудное противостояние Карского и Нарева проявлялось все реже и реже. Неожиданности начались, когда наступил семнадцатый год автономного существования человечества «Кита».

Как-то незаметно подросли дети. И (как снег на голову!) потребовали переизбрания Зои. Мало того: выдвинули кандидатуру Орланы в Верховные Судьи-исполнители. Орлане стукнуло шестнадцать, и она была признанным вожаком нового поколения.

Сначала это вызвало лишь улыбки. Дети решили поиграть во взрослых. Им разъяснили, что они – дети – не пользуются еще избирательным правом, даже пассивным, не говоря уже об активном: о праве быть избранным куда бы то ни было.

Дети же позволили себе с этим не согласиться.

Вероятно, основной причиной столь ранней самостоятельности послужило то, что дети – народ всегда понятливый – достаточно быстро сообразили, что здесь от родителей ничего не зависит: ни благополучие, ни безопасность. А следовательно, у них нет и никакой власти. К тому же родители были скучными практиками. Детям же – до поры до времени – ближе всего романтика. У каждой эпохи она своя, а тут могла, по обстановке, проявиться лишь в одной форме: компьютерной. Молодежь рано забросила обычные электронные игрушки и перешла на нормальные компьютеры – начиная со второго поколения, они и заказывали, и собирали их сами. Взрослые только пожимали плечами: сами они данной техникой пользовались, как и любым бытовым прибором, только когда возникала потребность, острый интерес к этим машинам у людей по всей Федерации давно уже угас; а вот у молодежи «Кита» почему-то вспыхнул с новой силой. Взрослым это не казалось опасным.