Глава первая

Огромная пультовая, чем-то напоминающая пультовую атомной станции, мигала разноцветными огнями. Сержант сидел перед Центральным Пультом и напряжённо следил за показаниями приборов и цифровых табло.

— Установка готова к работе, сэр!

— Защита? — голос из репродуктора звучал громко и требовательно.

Сержант взглянул на крайнюю слева панель, где только что загорелась надпись: «Защита включена».

— Есть — защита!

— Время эксперимента — тридцать секунд!

— Есть — тридцать секунд!

После непродолжительной паузы слышится последняя команда:

— Пуск!

Сержант, незаметно перекрестившись, опустил рычаг. Тут же на Центральном Табло вспыхнула надпись: «Внимание! Излучение!» Там же, в правом углу, замелькали цифры, отсчитывающие время эксперимента. Пять секунд… десять… пятнадцать… двадцать пять… Стоп!.. Надпись погасла, на её месте появилась другая: «Эксперимент окончен».

Сержант вздохнул и тяжело опустился в кресло. Эти эксперименты всегда производили на него удручающее впечатление.

В небольшом комфортабельном баре в трёхстах метрах от Центрального Пульта собрался почти весь офицерский состав военного испытательного полигона. Играла лёгкая музыка, настроение было приподнятым. Слышались хлопки открываемых бутылок с шампанским; смех и грубоватые шутки, характерные для сугубо мужского коллектива, создавали впечатление непринуждённой, почти праздничной обстановки.

— Приветствую вас, господа!

В бар вошёл высокий стройный офицер с лицом арийского типа.

— А, капитан… — отозвался толстый багроволицый майор, поворачиваясь к входящему. — Я слышал, всё сошло благополучно?

— О, как нельзя лучше! — улыбнулся капитан и взял со стойки бокал с шампанским. — Тридцать секунд — и сотня белых мышей отправилась на тот свет.

— Ха-ха-ха! — затрясся в хохоте майор. — В рай или ад?

— В «чистилище».

«Чистилищем» на полигоне называли биолабораторию, где проводились различные исследования, в том числе и вскрытие подопытных животных, подвергшихся действию таинственного излучения.

— Какой же это по счёту эксперимент? — спросил майор, отправляя в своё бочкообразное чрево очередную порцию спиртного.

— Пятнадцатый, — ответил капитан и презрительно скривил губы. — Только всё это детские шалости. Мыши, кролики… Чепуха!

— Чего же вы хотите?

— Я хочу, чтобы новое оружие было применено в настоящем деле, — с металлом в голосе отрезал капитан, и глаза его сверкнули дьявольским огнём.

Разговоры и смех в баре вмиг смолкли.

— Капитан Хамберг! Вы же физик, — прозвучал в тишине резкий голос только что вошедшего в бар полковника, чьё словно высеченное из камня лицо заставило офицеров подтянуться и одёрнуть кители, а седые волосы говорили о долгом и нелёгком жизненном пути. — И ваш гражданский долг, как физика, как учёного — это служение человечеству, а не истребление его. Вам ясно, капитан?

— Я офицер, сэр, — твёрдо ответил капитан, глядя прямо в глаза полковнику, — и как офицер, как солдат, вижу свой долг в служении отечеству. Своему отечеству и, если хотите, своему народу. А ваши взгляды, сэр, — капитан усмехнулся, — отдают пацифизмом, а это, согласитесь, как-то не вяжется с вашим служебным положением.

Полковник нахмурился.

— Не забывайтесь, капитан! Я свой долг выполняю не хуже вас, и у вас нет никаких оснований ставить это под сомнение. А пацифистом я никогда не был, но и фашистом быть не хочу!

С этими словами полковник круто повернулся и вышел.

А в это время в машинном зале вычислительного центра происходила обработка результатов эксперимента. Работа кипела, информация продолжала поступать, и целая группа операторов в белых халатах усердно стучала по клавишам компьютеров. Ход эксперимента автоматически записывался на магнитооптические диски, и каждый раз, когда очередной опыт заканчивался, дежурный оператор проверял правильность этих записей.

Вот и теперь, уткнувшись носом в экран монитора, он внимательно следил за сменяющими друг друга рядами букв и цифр. Всё шло как обычно, всё было в полном порядке. И вдруг… Что такое?.. Дежурный оператор выпрямился, зажмурился и тряхнул головой. Не может быть!.. Он прокрутил запись назад и снова запустил её. Так и есть!

Оператора прошиб холодный пот. Он вытер лоб дрожащей ладонью, ещё раз тряхнул головой, но надпись на экране монитора не исчезала. Всего лишь два слова, но каким ужасом от них веяло! Надпись гласила: «Защита отключена».

Надо срочно принимать меры! И первым делом оповестить начальство… Дежурный оператор бросился к телефону и поднял трубку.

Цепочка телефонных звонков достигла, наконец, капитана Хамберга. Он только что вошёл в свою комнату и собирался отдохнуть.

— Капитан Хамберг у аппарата! Да, слушаю… Что?! Вы уверены? Да вы знаете, что вас за это… Всё!

Капитан бросил трубку и вылетел из комнаты. Не найдя полковника, он бросился прямо к начальнику полигона, генералу Нортону. Пока он мчался по длинным коридорам, то и дело предъявляя пропуск многочисленным постам, в душе его боролись два чувства, вернее, не боролись, а сосуществовали, ибо ответственность за допущенную ошибку в проведении эксперимента и нарушение, хотя и не умышленное, инструкции для капитана Хамберга играла куда меньшую роль, чем радость и ликование по случаю совершенно неожиданного расширения границ эксперимента. Буквально пять минут назад он сожалел, что командование не решается поставить широкомасштабный эксперимент на открытой местности, и вот счастливая случайность сама решила эту проблему. А ответственность… Что ж, капитан Хамберг никогда не скрывался от ответственности, и если нужно, он ответит по всей строгости воинского устава. Но как бы строго наказание не было, оно не идёт ни в какое сравнение с тем чувством восторга, которое капитан испытывал при своём стремительном продвижении по полуосвещённым коридорам военного полигона.

Генерал Нортон, только что закончивший свой утренний кофе, был несказанно удивлён, когда к нему в кабинет, отбиваясь от адъютанта, влетел капитан Хамберг с горящими от возбуждения глазами.

— Что вы себе позволяете, капитан? — загремел генерал Нортон, вставая во весь свой гигантский рост. — Извольте сейчас же объясниться!

Адъютант, поняв, что на этом его обязанности заканчиваются, бесшумно исчез.

— Господин генерал! Случилось… — задыхаясь, начал капитан.

— Что, что случилось? Возьмите себя в руки, капитан!

— Случилось непредвиденное, — капитан Хамберг несколько успокоился и отвечал теперь чётко и быстро. — Во время проведения последнего эксперимента по невыясненным пока причинам отказала защита.

— Что?! — взревел генерал Нортон и побагровел.

— Отказала защита, сэр, — окончательно успокоившись, повторил капитан. — Я готов нести полную ответственность за это недоразумение. Но, — капитан на мгновение запнулся, а потом продолжал с обычной своей уверенностью: — Я считаю, что более удачной случайности трудно себе и представить.

— Вы что, спятили?! — генерал с грохотом вывалился из-за своего стола и подошёл вплотную к капитану. — Вы представляете себе, что всех нас за это к стенке поставят? А вас уж точно, это я вам обещаю. Не дай Бог, если найдут хоть один труп! Не дай Бог!..

Потомственный военный, дослужившийся до генеральского чина уже в преклонном возрасте, генерал Нортон пуще всего на свете боялся ослушаться шефов из военного министерства и считал, что дисциплина в армии — превыше всего. Не обладая глубоким умом, он отличался исключительной исполнительностью, и сейчас, когда в его хозяйстве произошло столь вопиющее нарушение дисциплины, — а любое деяние, не санкционированное «сверху», генерал относил именно к разряду нарушения дисциплины, — он впал в ярость. Он шипел и плевался, вращая бесцветными глазами, обещал собственноручно вздёрнуть капитана на первом попавшемся суку и проклинал тот день, когда чёрт дёрнул его взяться за руководство этим полигоном.

— Оповестить всех! — крикнул он наконец, когда первая волна растерянности и гнева схлынула. — Вызвать ко мне…

Но вызывать никого не пришлось. Дверь внезапно отворилась, и в кабинет по очереди вошли все, кто прямо или косвенно отвечал за проведение экспериментов и обработку получаемой информации. Видимо, весть о происшедшем ЧП облетела уже весь полигон.

— Отлично, — произнёс генерал, останавливаясь у своего стола. — Значит, все уже в курсе событий. Что ж, проведём внеочередное совещание. Господин полковник, я вас слушаю.

Полковник, тот самый, который не был ни пацифистом, ни фашистом, вышел вперёд.

— Господин генерал, сегодня утром, в одиннадцать ноль-ноль, — начал он, — был проведён очередной эксперимент. Установка «ТТТ» была выведена на рабочий режим и в течение тридцати секунд излучала Т-лучи средней мощности. Строго следуя инструкции, дежурный офицер провёл цикл подготовительных работ в полном объёме, и в его добросовестности у меня нет причин сомневаться.

— Кто был сегодня дежурным офицером? — спросил генерал.

— Капитан Хамберг, — ответил полковник.

— Та-ак, — протянул генерал и обжёг капитана гневным взглядом, — Продолжайте, господин полковник.

— Сержант, производивший пуск установки с Центрального Пульта, в точности выполнял команды дежурного офицера. И именно потому, что показания приборов на Центральном Пульте свидетельствовали о нормальном ходе подготовительного цикла, пуск был произведён вовремя и без каких-либо осложнений. Все показания приборов зарегистрированы. Согласно записям регистрации защита была включена. Я проверял лично.

— Включена? — переспросил генерал. — Вот как? В чём же тогда проблема?

— Одну минуту, сэр, — продолжал полковник. — Весь ход эксперимента и его результаты обрабатываются в вычислительном центре. Так вот, при поверке дежурным оператором записей о ходе эксперимента он обнаружил, что защита включена не была.

— Так, — произнёс генерал, задумавшись. — Значит, есть всё-таки надежда, что защита сработала? Чему верить? Показаниям приборов или компьютерам?

— Наша техника редко даёт сбои, — выступил вперёд начальник вычислительного центра, коренастый крепыш небольшого роста.

Главный оператор Центрального Пульта кивнул в знак согласия.

— Скорее всего, подвели приборы, — подтвердил он. — Они уже давно исчерпали свой ресурс, а в министерстве до сих пор не чешутся. Я ведь докладывал вам, господин генерал.

— Только давайте сейчас не будем выяснять отношения! — вскипел генерал Нортон. — Дело слишком серьёзное!.. Капитан, какова площадь поражённой местности?

— Если допустить, что защита действительно не сработала, — отчеканил капитан Хамберг, — то излучение поразило местность в радиусе десяти километров до отметки 2600 метров над уровнем моря.

— Проклятие! — выкрикнул генерал, испепеляя взглядом капитана. — Не дай Бог, если хоть один труп… Населённые пункты есть в этом радиусе?

Капитан впервые смутился.

— Есть, — ответил он тихо. — На расстоянии семи километров от полигона расположена небольшая деревушка.

— Высота? — генерал затаил дыхание.

— 2595 метров над уровнем моря…

— А-а-а! — заорал генерал, сотрясая воздух огромными кулаками. — Всех под трибунал отдам! Всех!!

— Господин генерал, — осмелился перебить его полковник, — техника есть техника. Возможно, всё-таки, показания приборов верны. Пошлите вертолёт в деревню, пусть удостоверятся.

— Да! Вертолёт! — генерал ухватился за тонкую нить надежды. — Лейтенант! — крикнул он адъютанту. — Вышлите вертолёт! Срочно!

Адъютант мгновенно исчез.

— Господа! — произнёс генерал. — Через полчаса всех жду у себя. А сейчас прошу покинуть мой кабинет.

Ответственные лица вышли в приёмную, но из приёмной никто расходиться не спешил. Сигары и сигареты появились в зубах большинства мужчин, и вскоре синий табачный дым окутал помещение.

Багроволицый майор, ведавший интендантской службой, сгорая от любопытства, подкатил к капитану Хамбергу и заискивающе спросил:

— Ну что шеф? Рвёт и мечет? А правда, что защита не была включена?

Капитан молча кивнул.

— Внешняя или внутренняя?

— Болван, — внезапно грубо и на всю приёмную произнёс капитан Хамберг. — Внутренняя включена денно и нощно. Если бы не она, мы бы все давно концы отдали. Внешняя не сработала, внешняя!

С этими словами капитан зло сплюнул, бросил недокуренную сигарету в пепельницу и быстро вышел в коридор.

Майор покраснел ещё больше и растерянно посмотрел по сторонам. Он был сильно обижен. Ответственные лица раскрыли рты от изумления.

— Что с ним? — спросил кто-то.

— Нервы, — послышалось в ответ.

Полчаса спустя все прошли в кабинет генерала. Буквально следом за ними вошёл пилот вертолёта, только что вернувшийся из полёта в деревню.

— Ну? — нетерпеливо спросил генерал Нортон, вставая.

Пилот был бледен, а рука, отдававшая честь, дрожала.

— Все мертвы, сэр, — тихо произнёс он.

Генерал застонал и тяжело опустился в кресло.

— Это конец, — прошептал он и замолчал.

Тягостная тишина тянулась бесконечно долго.

— Расскажите, что вы видели, — устало произнёс генерал, обратившись, наконец, к пилоту.

Пилот никак не мог прийти в себя.

— Жуткая картина, сэр. Сотни полторы трупов, а кроме того мёртвые лошади, собаки, коровы… И куры… Даже куры, сэр!

— Эмоции оставьте при себе! — строго приказал генерал. — Продолжайте.

— Я всё рассказал, господин генерал. Остаётся добавить, что сегодня в деревне праздник… был праздник. Потому-то все люди… погибшие… на улице. Вся деревня…

— Какой праздник?

— Праздник Святого Габриэля.

— Это что ещё за святой? Впервые слышу.

— Это местный святой. Жители близлежащих деревень каждый год отмечают этот день. Святой Габриэль приносит им счастье и удачу в делах.

— Особенно сегодня, — усмехнулся капитан Хамберг.

— Стыдитесь, капитан, — укоризненно произнёс полковник. — Чему вы улыбаетесь?

Капитан Хамберг действительно улыбался, а глаза его возбуждённо сияли.

— Господин генерал! — произнёс он. — Ведь это же победа! Новое оружие проверено в действии и оправдало себя! Это же просто чудо, что эксперимент вышел за пределы нашего вивария. Слава Святому Габриэлю! Поистине, он и наш святой!

— Вы мерзавец, капитан! — тихо произнёс полковник.

— Господин полковник, вы ответите за свои слова! — с угрозой ответил капитан.

— Не раньше, чем вы извинитесь за нанесённое вами оскорбление майору Гопкинсу!

— Тише, господа! — сказал генерал, призывая всех ко вниманию. — Ваши личные проблемы будете решать вне стен моего кабинета. А что касается вашего заявления, капитан Хамберг, то я склонен рассматривать его как мальчишество, не более того. И я надеюсь, что вы не дадите мне повода к пересмотру моего мнения о вас в худшую сторону. Будьте благоразумны, ведь «наверху», — генерал указал пальцем в потолок, — учитывая сложившиеся обстоятельства, могут увидеть в ваших действиях тайный умысел. А это пахнет трибуналом.

— Я готов нести ответственность! — горячо возразил капитан Хамберг.

Генерал отмахнулся от него, так от назойливой мухи, и обратился к остальным членам совещания:

— Господа, я вынужден сообщить в министерство о происшедшей трагедии. Это мой долг.

С этими словами генерал Нортон вышел в небольшую дверцу в углу кабинета.

Минут через десять он появился вновь, вытирая платком пот с сильно покрасневшего лица. Наступила гнетущая тишина.

— Получен приказ, — казённым тоном произнёс генерал, — в течение недели эвакуировать полигон.

— Как — эвакуировать?! — вскричал поражённый капитан. — Ведь это только начало!

— Прекратите болтовню, когда старший по чину говорит! — взревел вдруг генерал, тряся кулаками. — Вы готовы были нести ответственность — вот теперь и отвечайте!.. Далее, — продолжал генерал прежним тоном, — ликвидировать последствия эксперимента… Слышите, капитан? Через три часа доложите о выполнении приказа! Идите!..

К вечеру весь личный состав гарнизона военного испытательного полигона вернулся в расположение части, выполнив приказ командования. Ни единого мёртвого тела, будь то птица, корова или человек, в радиусе десяти километров теперь не было,

А через неделю полигон был эвакуирован.

Глава вторая

Питер выскочил из дома.

— Мам, я на площадь! — крикнул он на бегу. — По дороге забегу к Стиву!

— Беги, сынок! — ответила мать. — Мы следом за тобой.

Питер Селвин, белобрысый паренёк тринадцати лет от роду, был единственным ребёнком в семье. Отец его гонял гурты овец по малодоступным горным тропам из дальних деревень в Город и неделями не бывал дома. Мать одна вела хозяйство, да и хозяйство было невесть какое: корова, с десяток кур да небольшая хижина, как, впрочем, и у большинства жителей деревни.

Деревня на полсотни дворов затерялась среди каменистых гор. Земледелием здесь никто не занимался, так как скудная почва и полное отсутствие растительности, если не считать чахлого кустарника, не располагали к этому виду сельскохозяйственной деятельности. Основной доход жителям приносили перегонка гуртов в Город и скотоводство. Пастбища были далеко, километров за десять от деревни, да и там трава не отличалась изобилием. Ранней весной, как только сходили снега, пастухи угоняли деревенское стадо на далёкие пастбища и оставались там до глубокой осени. Только единожды за лето всё население деревни, включая гуртовщиков и пастухов, собиралось вместе. Этот день люди почитали превыше всех остальных дней в году, и даже Рождество не справляли так весело и дружно. Этим днём был праздник Святого Габриэля.

Вот и в этот раз праздник Святого Габриэля обещал быть самым лучшим днём в году. Люди задолго начинали готовиться к празднику: варили вкусные кушанья, делали квас и брагу, шили наряды и карнавальные костюмы, украшали дома и центральную площадь.

После праздничной службы в деревенской церкви люди стали стекаться на площадь. Отовсюду слышались смех и весёлые анекдоты, улыбки светились на суровых лицах горных жителей. Оставив свои повседневные заботы, они могли позволить себе раз в году расслабиться и забыть все горести и печали. Невероятные ароматы стелились по деревне, обещая людям обильное праздничное застолье. Счастье лучилось из их глаз, озаряя всю деревню, пропитывая сам воздух в этом суровом каменном краю.

Появились музыканты. Заиграла бодрая, призывная музыка. Кто-то пустился в пляс, мелькнули маски, карнавальные костюмы… Праздник начался.

Питер огородами добрался до хижины Стива. Но Стива дома не оказалось. Питер нашёл его на площади, среди гуляющих.

— Здорово, Стив!

— А, Питер!.. Где тебя носит? Я уже целый час тебя жду.

Стив был на два года старше Питера, но роста мальчики были одного, наверное, потому, что Питер был не по годам высок и строен.

— Отец вернулся, вот я и застрял, — сказал Питер.

— Твой тоже пришёл? А мой ещё вчера объявился. Подарки привёз!

— Ну да! Покажешь?

— Здравствуйте, мальчики! — раздался рядом с друзьями звонкий девичий голосок. Друзья обернулись. Перед ними стояла девочка с двумя торчащими косичками и кокетливо улыбалась.

— Здравствуй, Джейн! — хором ответили мальчишки и оба почему-то покраснели.

Джейн была необычайно хороша в новом ситцевом платьице. Питер не отрывая глаз смотрел на неё. Они были одногодками и учились в одном классе. Питер тайно был влюблён в неё, не настолько, впрочем, тайно, чтобы Джейн не замечала этого. Как и всем девчонкам, ей нравилось мучить своих кавалеров. Вот и сейчас, заметив горящий взгляд своего поклонника, она хитро улыбнулась и сказала, обращаясь к старшему из друзей:

— Стив, пойдём попляшем! Смотри, как весело!

Стив сразу приосанился, победно взглянул на бедного Питера и галантно предложил даме руку.

— Джейн, ты же обещала танцевать со мной! — умоляюще произнёс Питер. В глазах его стояло такое отчаяние, что сердце юной кокетки дрогнуло. Однако она решила быть неприступной до конца.

— Стив, пошли! — сказала она и потащила Стива в гущу пляшущих.

— Джейн!.. — крикнул Питер со слезами на глазах.

Девочка оглянулась, вздёрнула веснушчатый носик, фыркнула, махнула косичками и исчезла в толпе.

— Ну и пусть! — с решимостью отчаяния произнёс Питер и повернулся спиной к площади.

Он бежал мимо ликующих лиц, один, с тоской и печалью в сердце, среди всеобщей радости и веселья.

— Никто мне не нужен! — кричал он на бегу. — Все девчонки обманщицы!

Но никто его не слышал. Праздник поглотил всех без исключения.

Внезапно он остановился. Прямо перед ним стоял высокий тополь, единственное дерево на всю округу. Сколько раз он со Стивом, с этим предателем Стивом, взбирался на самую верхушку этой зелёной пирамиды! Не долго думая Питер, словно обезьяна, вскарабкался на дерево и удобно расположился на десятиметровой высоте. Отсюда, как на ладони, была видна вся деревня и площадь, кишащая десятками веселящихся людей. Здесь он и решил провести праздник Святого Габриэля и схоронить свою обиду в густой листве.

Праздник набирал силу. Музыка становилась всё громче и быстрее, всё больше и больше людей вливалось в общий хоровод танцующих. То и дело слышались ликующие крики, восхваляющие виновника торжества.

— Слава Святому Габриэлю!..

— Он наш защитник, он наш святой!..

— Святой Габриэль! Ты с нами!..

К площади подошли мать и отец Питера. Как они прекрасны! Как они ещё молоды! И как их любил белобрысый тринадцатилетний мальчуган, сидящий на дереве!

Взгляд его упал на небольшой домик, прилепившийся к скале высоко в горах. Настолько высоко, что в облачные дни он скрывался из глаз, окутываемый туманом. Там жил отшельник Магнус, наводящий ужас на деревенских мальчишек. Про него ходили слухи, что он занимается колдовством и алхимией, ест живых детей и каждую субботу летает в Город на помеле. Как-то раз Стив с Питером отважились пробраться к его жилищу и заглянуть в окно. Сквозь грязное стекло они сумели разглядеть высокую тощую фигуру с длинными волосами и очками на остром носу, склонившуюся над столом. Отшельник что-то писал. Но достаточно было одного его взгляда, как мальчишек словно ветром сдуло с их наблюдательного пункта. Гонимые ужасом, они на одном дыхании добежали до деревни…

На площадь выкатили огромную бочку с пивом, встреченную бурными овациями и ликующими возгласами мужской половины населения. Сейчас же в руках замелькали ковши и большие алюминиевые кружки, и вот уже пиво льётся по бородам сгорающих от нетерпения и жажды людей.

Внезапно Питер заметил в толпе незнакомого молодого человека в городском костюме. Он носился по площади, протискиваясь сквозь плотную людскую толпу, останавливал всех и каждого и что-то с жаром объяснял им. Но никто его не слушал. Внезапно он исчез и тут же появился на другом конце площади. Там повторилась та же история. Никто не обращал на него никакого внимания. Вот он опять исчез. И вновь появился возле священника. Он что-то говорил святому отцу, что-то горячо доказывал, показывая рукой в сторону гор. Но священник лишь похлопал его по плечу и отошёл в сторону.

Так продолжалось минут десять. В последний раз незнакомец возник возле его матери. Отца рядом не было. Питер заёрзал на своей ветке. Мать всплеснула руками и отступила назад. Незнакомец что-то долго говорил, жестикулируя руками, но мать только качала головой. Внезапно незнакомец резко обернулся и посмотрел на Питера. Как не велико было расстояние, разделявшее мальчика и человека в городском костюме, их глаза встретились. Будто бы током пронзило Питера — и тут же отпустило.

Незнакомец исчез и больше не появлялся. А уже через минуту Питер совершенно забыл о нём.

Праздник достиг своего апогея, когда Питер вдруг почувствовал лёгкий укол в сердце. И тут…

В одно мгновение музыка оборвалась, и люди стали падать. Падали все разом, словно по команде, падали без единого крика, без единого стона, падали везде, падали на площади, падали на прилегающих к площади улочках, падали люди, падали лошади, падали овцы, падали даже ласточки, низко кружащие над деревней.

Всё было кончено в считанные секунды. Наступила мёртвая тишина, не слышно было даже назойливых цикад. Площадь была полна неподвижных тел. Пиво лилось из опрокинутой бочки на вытоптанную десятками ног землю и ручейком стекало в канаву.

Питер смотрел вытаращенными от ужаса глазами на эту жуткую картину и никак не мог прийти в себя. Что это такое? Почему они все лежат? Что там произошло, внизу? Неужели все разом умерли?..

Солнце светило по-прежнему, и лёгкий ветерок шелестел в листве могучего тополя так, как будто ничего не изменилось. Питер поднял голову к небу… Святой Габриэль! Что ты наделал!

Мальчик боялся спускаться с дерева. Он сидел, вцепившись крепкими пальцами в шершавый ствол, и ждал, что вот сейчас все люди встанут, отряхнутся и продолжат свой праздник. Ну, если не сейчас, то через пять минут. Должны же они встать! Не могли же они все разом умереть! Наверное, они спят… Да, да, спят!..

Но проходило и пять, и десять, и двадцать минут, а неподвижные тела не просыпались. Тишина, столь внезапно сменившая шум праздника, убивала мальчика… Что же делать? Мама, бедная мама! Неужели ты тоже… Отец! Родные мои!..

Внезапный нарастающий шум заставил Питера очнуться. От военного полигона к деревне летел вертолёт. Неясный страх заставил Питера крепче вцепиться в ствол и спрятаться за густой листвой. Вертолёт покружил над деревней и улетел обратно. И снова потянулись мучительные минуты одиночества.

Питер не знал, сколько прошло времени, прежде чем он решился спуститься на землю. Осторожно ступая по веткам затёкшими ногами, он, наконец, добрался до основания дерева. Спрыгнув на пыльную каменистую землю, он медленно направился к площади. Жуткая картина открылась его взору. Теперь у него не оставалось никаких сомнений, что все они мертвы. Тела лежали вповалку в самых невообразимых позах, застигнутые таинственной смертью врасплох. Осторожно пробираясь между ними, Питер вдруг встретился взглядом с чьими-то глазами. Он похолодел от ужаса, когда, приглядевшись, заметил, что у большинства людей глаза были открыты. Смерть наступила столь внезапно, что многие не успели даже зажмуриться. Но не открытые глаза мертвецов заставили его содрогнуться, а их лица. Лица их улыбались, смеялись, ликовали… Святой Габриэль! Ведь сегодня твой день! Или ты слеп?..

Костёр, на котором жарился шашлык, погас. Чья-то рука, при падении попавшая в огонь, теперь обуглилась. Один из любителей шашлыка, падая, наткнулся на шампур, и теперь лежал в пыли, проткнутый им, словно шпагой. Лихой танцор разбил себе голову, и кровь его, уже запёкшаяся, смешалась с пивом.

Тошнота подступала к горлу мальчика, но он всё шёл и шёл вперёд, перешагивая через трупы. Он искал мать, он искал отца.

Внезапно он наткнулся на Стива и Джейн. Они лежали, обнявшись, как взрослые, и, казалось, спали. Жгучая обида уступила место нестерпимой жалости к друзьям.

— Прощай, Стив, друг мой верный! — со слезами на глазах прошептал Питер. — Прощай, Джейн, девочка моя хорошая!

А вот и его родители. Мать, раскинув широко руки, словно готовая обнять своего Питера, лежала на спине и крепко держала за руку отца. Ей было всего тридцать пять, а ему сорок… Как они ещё молоды!.. Питер ползал на коленях у тела матери и шептал сквозь слёзы:

— Мама, мама, проснись!.. Не умирай!.. Любимая моя! Не бросай меня… Я же совсем один… Мама!..

Но мать была неподвижна, как и все вокруг. Тогда он поцеловал её в лоб, перекрестил, оглянулся в последний раз на мёртвую деревню и пошёл прочь.

Глава третья

«Пойду в Город, — решил Питер, — Бог даст — не пропаду».

Питер покинул деревню в два часа пополудни и теперь шёл по выжженной солнцем каменистой безжизненной стране. Ни единого звука не доносилось до его слуха, мёртвые птицы попадались то тут, то там, редкие здесь цветы поникли, опустив свои головки.

До Города было около пятидесяти километров, и дорога обещала быть долгой и трудной. Горная тропа шла под уклон, и чем ниже спускался мальчик, тем больше мёртвых птичьих тел встречалось на его пути. «Что же это? — в ужасе бормотал он, обходя несчастных пернатых. — Как же это?»

Питер плохо знал дорогу, так как в Городе никогда не был, но ему было известно направление, в котором располагался Город. Отец как-то говорил, что в город можно прийти, если все время следовать за солнцем. И бедный мальчик шёл, мучимый жаждой и голодом. Ведь он не позаботился взять с собой даже глоток воды.

Однажды, взобравшись на скалу, мальчик увидел вдали вереницу грузовиков, двигавшихся от полигона к его деревне. Он не доверял военным, как, впрочем, и все его земляки… бывшие земляки. Когда грузовики с солдатами проехали, мальчик пошёл дальше.

Раза два или три ему на пути попадались одинокие хижины. Зайдя в одну из них, чтобы напиться, Питер увидел грудного ребёнка в люльке. Ребёнок был мёртв. Во второй раз он даже не смог войти в дом, так как на пороге, у самой двери, лежал большой пёс. Пёс уже успел остыть. Третья хижина была пуста. Только дохлые мухи усеяли её пол. Даже мухи!..

Всё дальше и дальше шёл одинокий мальчик по неприветливой горной стране. Хотя бы один кузнечик затрещал в кустах — и ему бы стало легче. Но нет! Мёртвая тишина преследовала его по пятам, давила на него сверху, встречала за каждым поворотом тропы.

А что, если умерли все люди на земле? Что, если он остался один? Один на всей планете, во всей Вселенной?.. У Питера всё внутри похолодело, гонимый страхом и страстным желанием поскорее добраться до далёкого города, он бросился бежать. И тут он вспомнил о военных грузовиках. Значит, не все умерли! Значит, кто-то ещё жив! Да нет, конечно нет, все живы, только… только его деревня… и мама…

Питер упал на колени и горько заплакал. А потом снова пошёл вперёд. Путь его лежал мимо военного полигона, но его Питер решил обойти стороной. Дважды он натыкался на солдат, рыскавших по скалам, и прятался от них. Безотчётный страх толкал его на это, вместо того, чтобы обратиться к ним за помощью. Ему казалось странным и подозрительным, что в этой мёртвой стране выжили только солдаты. Лучше уж им на глаза не попадаться.

К концу дня уставший путник добрался до небольшой горной долины. Здесь растительность была богаче, а по берегам небольшого ручейка в изобилии росли ветвистые ивы.

Вволю напившись, Питер заметил вдалеке небольшой аккуратный домик. Но страх найти в нём пустоту и смерть удержал Питера на месте. Подойти или нет? Нет, лучше пройти мимо. Хватит с него сегодня впечатлений!

И тут он услышал тихий далёкий плач. Какой волшебной музыкой прозвучал для него этот плач! Как часто забилось сердце бедного мальчика! Не долго думая, Питер бросился к дому. На пороге он увидел девочку лет десяти, а у её ног неподвижное тело молодой женщины. Девочка сидела на корточках и горько плакала.

— Мама, мама! Моя бедная мамочка! — причитала она. — Не умирай! Ну пожалуйста…

Питер остановился. И здесь смерть! Но девочка!.. Девочка ведь жива!

Девочка была маленькой и хрупкой, её опухшее от слёз, раскрасневшееся личико выражало такую скорбь и печаль, что Питер невольно заплакал сам. Он тихо подошёл к девочке, сел рядом с ней и осторожно обнял её за худые плечи.

— Не плачь! Бедная моя…

Девочка перестала плакать, вытерла грязным кулачком глаза и спросила:

— Ты кто?

— Я Питер.

— А я Лилиан, — и добавила тихо: — Мама умерла.

— И моя умерла, — ответил печально Питер.

— Да? — удивилась девочка.

Она немножко подумала, а потом спросила:

— Питер, а почему умерла моя мама?

— Не знаю, — ответил он, опустив глаза. — Лилиан, расскажи, пожалуйста, что здесь произошло.

— Ничего, — снова удивилась девочка. — Я пошла погулять. Мне хотелось подарить маме большой букет цветов. Знаешь, какие у нас красивые колокольчики! А потом мама позвала меня обедать. И я пошла домой. Я видела, как мама махала мне рукой с порога, и я ей тоже махала. Потом мама упала. Когда я подбежала, мама уже умерла.

И девочка снова заплакала.

— Питер, Питер! — говорила она сквозь слёзы. — Не оставляй меня! Я боюсь!

— Не оставлю, — твёрдо сказал отважный мальчик. — Ты пойдёшь со мной в Город.

— Да? — спросила девочка и перестала плакать. — А что это — Город? Это далеко?

Питер кивнул. Он и сам не знал, что это такое — Город.

— Далеко. Но мы дойдём до него, — уверенно произнёс он.

— Обязательно дойдём, — согласилась Лилиан и вдруг засмеялась. — Какой ты хороший, Питер!

Питер поцеловал её в лоб и вошёл в дом. Собрав немного еды и сделав небольшой запас воды, он взял Лилиан за руку и продолжил свой путь, теперь уже с маленькой попутчицей.

Пройдя несколько шагов вдоль ручья, Питер вдруг остановился. Прямо из-под ног выпорхнули две бабочки-капустницы и весело понеслись над водной гладью. Только теперь Питер заметил, что жизнь вокруг идёт полным ходом. В траве стрекотали кузнечики, в воздухе носились синие стрекозы и разноцветные бабочки, тут же кишел муравейник сотнями и тысячами маленьких муравьиных жизней, а высоко в небе беззаботно звенел жаворонок.

— Что ты, Питер? — спросила Лилиан. — Ты передумал?

— Нет, нет, Лилиан! — взволнованно ответил Питер, радостно прислушиваясь к окружающему миру. — Ты слышишь? Они живы!

— Ну и что, — девочка пожала худыми плечиками. — Здесь всегда так шумно.

— Так ведь это же просто здорово! — воскликнул Питер и повлёк Лилиан за собой. — Пойдём скорее, нам ещё так далеко идти.

Вскоре зелёная долина кончилась, и вновь потянулась бесконечная каменистая пустыня. Через час Лилиан стала хныкать.

— Я устала, Питер! Я больше не могу.

Солнце к этому времени скрылось за скалой. Стемнело.

— Хорошо! — сказал Питер. — Переночуем здесь.

Спали прямо на камнях, нагретых за день дневным светилом и сохранявших тепло до самого утра. Утром слегка перекусили и снова двинулись в путь.

Весь день они шли, изредка останавливаясь на отдых. Лилиан вскоре устала, и Питеру пришлось нести её на руках. Но как ни тяжела была его ноша, чувство ответственности за это хрупкое создание придавало ему силы. И всё же к концу дня он настолько выбился из сил, что заснул как убитый.

Третий день пути для двух детей был ещё тяжелее. И несмотря на то, что им изредка попадались зелёные островки растительности, окружающий ландшафт в основном представлял собой всё те же камни, пыль и песок. Горячие камни, сыпучий песок и едкую пыль…

— А что мы будем делать в Городе? — как-то спросила Лилиан, когда они в очередной раз остановились на отдых.

Питер не ответил. Он не знал, что их ждёт внизу, в чужом и незнакомом Городе. Он просто ещё не думал об этом.

— Питер, что же ты молчишь?

— Я не молчу, я думаю.

Он не хотел расстраивать бедную девочку своей беспомощностью. Он должен быть сильным: ведь он мужчина.

Питер вспомнил, как мать как-то говорила о своём двоюродном брате, краснодеревщике, который жил где-то в Городе. Но где? И как его имя? Этого Питер не знал. Единственное, что мальчик смог ещё вспомнить, это то, что дядя его был баптистом. Но как найти в большом, незнакомом Городе дядю-баптиста, не зная ни его имени, ни его адреса, — Питер не представлял.

— Питер, что же ты думаешь?

— У меня в Городе дядя живёт, вот к нему мы и пойдём.

— А он добрый?

— Добрый, — ответил Питер, в глубине души всё-таки надеясь разыскать своего родственника.

Девочка успокоилась,

— Это хорошо, что он добрый. А то я злых не люблю. Ты тоже добрый, — добавила она неожиданно.

Ещё день они были в пути. И вот, наконец, на пятые сутки Питер и Лилиан, голодные и измученные до предела, вышли к Городу.

Город встретил их неприветливым серым туманом. Небо до самого горизонта затянуло непроницаемой свинцовой мглой. Стал накрапывать мелкий колючий дождь.

Путники вошли в Город с северной стороны и сразу окунулись в кипучую беспорядочную городскую жизнь. Люди носились по тротуарам, словно обезумевшие, визг и грохот автомобилей перекрывал все остальные звуки, яркие витрины ослепляли изобилием и многообразием красок, а реклама просто поражала взгляды впервые прибывших в Город. Дело в том, что ни Питер, ни Лилиан никогда до этого в Городе не были. Может быть, поэтому больше всего их воображение поразили многоэтажные дома в десять, двадцать и даже сорок этажей. Как же здесь найти дядю?

Питер приуныл. Огромные серые громадины зданий давили на него всей своей многоэтажной мощью и лишали последней надежды разыскать родственника. Наконец Питер решился остановить прохожего, но как спросить о дяде, не знал.

— Чего тебе, мальчик? — нетерпеливо спросил прохожий.

Питер замялся.

— Мне моего дядю найти надо. Вы мне не поможете? Он краснодеревщик.

Прохожий пожал плечами и помчался дальше.

До самого вечера Питер и Лилиан безрезультатно ходили по улицам большого Города и останавливали прохожих с одним и тем же вопросом. Чаще всего прохожие ничего не отвечали и молча убегали, кое-кто огрызался, а некоторые, хотя и пытались помочь, но не знали как. Слишком уж сложную задачу ставил перед ними незнакомый мальчик. Наконец один пожилой господин спросил:

— Баптист? Знаешь что, мальчик, ступай-ка на площадь Смирения, там обосновалась их община. Может быть, там тебе удастся разыскать своего дядю.

Окрылённые вновь вспыхнувшей надеждой, дети направились к площади Смирения. Площадь найти не составило никакого труда. Когда они добрались туда, уже стемнело. Город зажёгся мириадами разноцветных огней и наполнился всевозможными вечерними звуками. На улицах появилась праздно гуляющая публика, открылись двери кафе, ресторанов и игорных домов. Эти часы люди отдавали отдыху.

Но на площади Смирения царила тишина. По рассказам матери Питер знал, что баптисты не пьют спиртного, не курят, не предаются никаким низменным страстям и излишествам. Их вечерний отдых был благочестив и проводился преимущественно в кругу семьи. Может быть, именно поэтому здесь было так тихо и уютно.

Питер постучал в первую попавшуюся дверь. Открыл толстый краснолицый господин с вилкой в руке.

— Простите, сэр, нам нужен краснодеревщик, — произнёс Питер еле слышным от усталости голосом.

— Кто? — удивился господин. — Краснодеревщик? Я краснодеревщик. А зачем я вам понадобился на ночь глядя?

— Вы?.. — от неожиданности у Питера перехватило дыхание. — Дядя… Извините, у вас есть сестра?

— Сестра? — ещё больше удивился мужчина. — Есть сестра. Мария! К тебе пришли. Наверное, опять по делам благотворительности.

— Нет, нет, сэр! — горячо запротестовал Питер. — Другой сестры у вас нет?

— Другой? Нет, другой нет. Как-то, знаешь ли, не обзавёлся. Да в чём, собственно, дело?

— Очень вас прошу, не сердитесь, дяденька, — чуть не плача проговорила Лилиан. — Мы с Питером ищем его дядю, он где-то здесь живёт.

— Он тоже краснодеревщик, — сказал Питер, — у него сестра в горах живёт… жила.

— Так бы сразу и сказал, — улыбнулся мужчина с вилкой. — Ганс!

Из-за его спины показался чумазый мальчуган лет восьми и тоже с вилкой в руке.

— Проводи ребят к господину Корнелиусу! — наказал он сыну. — И чтоб одна нога здесь, другая там. Понял?

Мальчуган стрелой помчался через площадь к одному из домов на другом её конце. Питер и Лилиан еле поспевали за ним.

— Быстрее! — торопил их мальчуган, размахивая вилкой. — А то отец мне уши надерёт.

Дом был небольшой, но добротный и ухоженный.

— Вот! Вам сюда. Здесь живет господин Корнелиус, они с отцом друзья. А я пошёл. — С этими словами мальчуган растворился в темноте наступившей ночи.

Питер нерешительно постучал. Дверь отворилась, и на пороге появился мужчина средних лет, невысокий, плотный, с волосами, тронутыми сединой, и большими печальными глазами.

— Здравствуйте, сэр! — начал Питер и сразу перешёл в наступление. — Я — Питер Селвин. А вы… вы мой дядя?

— Питер! — вскричал мужчина и крепко обнял мальчика. — Как ты меня нашёл? Как мама? А это кто с тобой? Да проходите же в дом! Какой ты худой и бледный. И как похож на мать! Как она там? Как отец? Всё так же гоняет гурты? Что это за девочка? Почему вы такие грязные? Что случилось?

Питер терпеливо выдержал град вопросов, и только потом заплакал. Его тут же поддержала Лилиан.

— Дядя… дядя!.. — всхлипывал Питер. — Милый мой дядя!..

Никогда раньше он дядю не видел и не знал, как его зовут, но сейчас дядя был единственным на земле близким ему человеком, если не считать, конечно, Лилиан, но она ведь ещё маленькая и сама нуждается в опоре.

— Да что произошло? — с тревогой спросил дядя. — Рассказывай поскорей!

И Питер поведал дяде всю свою историю и историю Лилиан.

Дядя слушал, и с каждым словом Питера лицо его вытягивалось, а глаза становились ещё печальнее. Когда Питер кончил, дядя встал, смахнул рукой слезу и тихо сказал:

— Всё, что ты мне сейчас поведал, Питер, это… это ужасно! Но я тебя очень прошу, ради тебя и ради этой девочки, никогда никому ничего подобного не рассказывай. Мне кажется, здесь скрыта какая-то тайна, в которой замешаны великие мира сего, и если они пронюхают, что ты или Лилиан что-то знаете… Одним словом, лучше молчите — и будете целы. Слышишь, Лилиан?

— Слышу, — тихо ответила девочка.

— Но как же молчать! — возразил Питер. — А мама? А отец? А Лилиан?

— Маму жалко, — согласился дядя и как-то по-детски шмыгнул носом. — И отец твой хороший был человек. Это верно. Но их не воскресишь. Богу было угодно забрать их к себе… А всё этот ваш святой… как его?.. Габриэль! — вдруг гневно произнёс он. — Говорил я твоей матери: не доведёт ересь до добра! Не послушалась… Эх, горе-то какое!..

Теперь и Питер не питал особой симпатии к Святому Габриэлю. Действительно, если он святой, то почему же их не спас?

— Какой же я болван! — вдруг воскликнул дядя. — Вы же устали с дороги и ужасно проголодались! А я вас даже в дом как следует не пригласил, стоим в прихожей. Быстро снимать эти лохмотья и мыться!

Так Питер и Лилиан остались жить у дяди.

Джонатан Корнелиус, краснодеревщик и столяр, работал от случая к случаю, выполняя различные заказы, но в работе недостатка не было, да и платили ему, кстати, неплохо, так как мастером он слыл первоклассным. А если добавить, что человеком он был добрым и покладистым, то станет ясно, почему Питеру и Лилиан он пришёлся по душе.

Но через неделю случилась беда. Как-то вечером Питер возвращался домой после очередной, и снова неудачной попытки найти себе хоть какую-нибудь работу, причём, тайно от дяди. Войдя в дом, он крикнул с порога:

— Лилиан!

Но Лилиан, всегда встречавшая его, на этот раз не вышла ему навстречу.

— Лилиан! — снова позвал Питер, предчувствуя что-то недоброе.

— Что случилось, Питер? — спросил дядя, спускаясь по деснице.

— Где Лилиан, дядя?

— Лилиан? — дядя растеряно посмотрел по сторонам. — Да была где-то тут…

Питер вбежал в комнату девочки. Комната была пуста. Питер бросился назад.

— Давно вы её видели? — задыхаясь, спросил он.

— Да с час назад… — дядя побледнел, начиная что-то понимать.

— Эх, дядя!..

Питер выбежал на улицу, но Лилиан нигде не было. Куда бежать? Питер бросился вверх по улице, потом свернул направо, ещё раз направо, ещё и еще… Питер обегал полгорода, но безрезультатно. Бедная девочка! Она заблудилась! Вышла погулять и заблудилась. Ведь она никогда не была в Городе, никогда! Что же с ней будет?..

Весь следующий день Питер потратил на поиски маленькой Лилиан и обессиленный, разбитый вернулся домой. Лилиан нигде не было. Она исчезла.

Глава четвёртая

Питер Селвин, стройный девятнадцатилетний юноша, вышел из дверей нотариальной конторы «Крафт и К°», пересёк улицу и вошёл в кафе. В этом недорогом заведении он проводил каждый свой обеденный перерыв, пролистывая утренние газеты, выпивая чашечку кофе и съедая пару сандвичей.

Вот уже год, как Питер работал в конторе господина Крафта, человека преклонного возраста и до чрезвычайности скупого; в конторе его за глаза называли «господин Гранде». Говорили, что Крафт женат на молодой красавице, которую страшно ревновал. Три месяца назад от воспаления лёгких умер Джонатан Корнелиус, дядя Питера, и юноше пришлось покинуть дом на площади Смирения, принадлежавший общине евангельских христиан баптистов. Питер снял комнату в центре Города, в десяти минутах ходьбы от конторы. После окончания школы Питер целый год постигал науку юриспруденции на годичных юридических курсах, где его и приметил господин Крафт. Старательность и исполнительность юноши, сочетающиеся с живым умом, понравились нотариусу, и он взял его к себе в контору на очень, правда, незначительную ставку. Но Питеру на жизнь хватало: квартирная хозяйка, добрая душа, щадила тощий кошелёк молодого человека, а на газету, кофе и пару сандвичей у Питера несколько шиллингов всегда имелось.

Стоял октябрь. Холода ещё не наступили, но веяние зимы уже чувствовалось. Изредка по утрам появлялись «белые мухи», косяки перелётных птиц тянулись к югу, многочисленные клёны, которыми славился Город, горели оранжево-красным огнём. Холодный северо-западный ветер иногда нагонял серые тучи, и тогда моросил бесконечный колючий дождь, но чаще светило солнце, неяркое уже и не дающее тепла, но всё такое же прекрасное и так неожиданно преобразующее мир.

Питер сидел за столиком и не спеша пил кофе. Информация, полученная из газет, не радовала его. Опять военное ведомство требует у правительства увеличение расходов на серийное производство нового сверх-оружия, которое, якобы, перевернёт мир. Значит, снова повысят налоги, снова подскочат цены… И так ни гроша в кармане, а тут… Эх, если бы ещё и шеф платил по-человечески!

Сегодня утром Крафт вызвал его к себе в кабинет.

— Садитесь, Селвин. У меня есть для вас одна работа, — сказал он и достал из ящика письменного стола толстую папку с бумагами. — Если выполните за неделю, получите… тридцать процентов к месячному заработку.

— Я слушаю, сэр, — сказал Питер, весь обратившись во внимание.

— Необходимо перепечатать эту рукопись, — шеф кивнул на папку. — Я понимаю, что у вас нет опыта, и неделя — слишком малый срок для новичка, но вы уж постарайтесь. Да, чуть не забыл. Работать будете дома, после службы в конторе. И, пожалуйста, не думайте, что я вас освобождаю от основных обязанностей по службе. Отнюдь! Это, так сказать, дополнительная работа, поэтому и плачу я вам за неё особо. Я думаю, вы должны быть мне благодарны. Ясно?

— Ясно, — буркнул Питер, почему-то не испытывая того чувства благодарности, о котором упомянул шеф.

— О пишущей машинке позаботьтесь сами. Дополнительные инструкции получите у секретаря. Всё! Вы свободны, Селвин.

Теперь, сидя в кафе, Питер достал папку с рукописью и развернул её. Это были деловые бумаги, среди которых попалось несколько завещаний, актов о заключении сделок и ряд других сугубо юридических документов. Но сто пятьдесят листов! И таким мелким, корявым почерком! Да тут работы на месяц, не меньше. А ведь если Питер не сделает задание в срок, шеф наверняка ему ничего не заплатит. В этом он не сомневался. А если заплатит, то что такое тридцать процентов при такой дороговизне? Так, подачка нищему…

Но Питер не думал отказываться от предложенной ему работы. Юношеский оптимизм и вера в свои силы, а также желание самоутвердиться, толкнули его на эту заранее обречённую на провал авантюру.

Вечером, взяв у квартирной хозяйки пишущую машинку, которая у неё очень кстати оказалась, Питер принялся за работу. Было семь часов, когда его палец впервые коснулся клавиши сего незамысловатого печатающего устройства. В двенадцать часов ночи он собирался закончить сегодняшнюю часть работы, так как именно в двенадцать по телевизору начиналась прямая трансляция футбольного матча между командами городского университета и сборной Города. Не следует забывать, что Питеру было только девятнадцать лет, поэтому нет ничего удивительного в том, что он, как, впрочем, и большинство его сверстников, страстно увлекался футболом. Причём футбол для Питера был не только зрелищем, скрашивающим его серую жизнь, но и объектом приложения его юношеских сил. Он играл в одной местной команде и, хотя особых способностей не обнаружил, получал, тем не менее, огромное удовольствие от этого занятия.

Именно этим объясняется его горячее желание не пропустить матч по телевизору. Добрая хозяйка, потакая страсти Питера, разрешила ему пользоваться своим телевизором, который стоял в её гостиной, а иногда даже звала его сама, когда, по её мнению, передавали что-нибудь интересное.

Будильник, заведённый на двенадцать часов, стоял на письменном столе Питера. Сначала с трудом, а потом всё более и более осваиваясь с клавиатурой, он принялся за работу. Успеть бы до двенадцати, твердил он про себя. Успеть бы… успеть… Машинально печатая страницу за страницей, он думал о своей жизни. Он думал о дяде Джонатане, милом, добром дяде, ушедшем в мир иной, о Лилиан, маленькой бедной девочке, которую так и не сумел найти, о матери, отце, о своём одиночестве… Он думал, думал, думал… Он думал и бил по клавишам, бил до боли в пальцах, до ряби в глазах, до тошноты. Голова кружилась, хотелось есть, но ещё больше хотелось спать. Когда же зазвонит этот проклятый будильник?

И вот, наконец, долгожданный звонок. Всё!.. Питер встал, расправил затёкшие плечи, и тут… Его взгляд упал на стопку рукописных листов; рядом лежала другая стопка, с машинописным текстом, такая же толстая и внушительная, Как же это?.. Неужели он перепечатал всю рукопись за эти несколько часов? Питер засыпал стоя. Еле передвигая ноги, он добрался до кровати, буквально рухнул в неё и тут же забылся в тяжёлом сне. О футбольном матче он и не вспомнил.

Утром он встал на редкость бодрым и полным сил. Текст, напечатанный накануне, действительно был реальностью, а не плодом больного воображения, как Питер решил было в первые минуты после пробуждения. Дрожащими руками он перелистал машинописные страницы. Факт оставался фактом. За пять часов он выполнил работу, которую не рассчитывал сделать и за неделю,

Питер протёр глаза. Он никак не мог понять, каким образом это ему удалось. По здравому размышлению он решил, что за те пять часов он просто физически не мог сделать такую огромную работу. Однако он её сделал. И это приводило его в замешательство. Интересно, как на это среагирует шеф?

Когда Питер принёс Крафту перепечатанную рукопись, тот долго рассматривал её, вертел в руках, даже нюхал, а потом, не скрывая удивления, спросил;

— Уже? И вы… вы всё это сами сделали, господин Селвин?

— Разумеется, — ответил Питер. — Видите? — Он показал Крафту покрасневшие и опухшие пальцы.

— Феноменально! — прошептал Крафт. — Вот что, господин Селвин, — обратился он к Питеру, во второй раз за утро назвав его «господином», чего прежде не делал никогда, — я заплачу вам не тридцать, а пятьдесят процентов, и буду платить вам эти деньги ежемесячно, если вы и впредь будете работать столь же результативно.

Последние слова Крафта услышал рассыльный, в этот момент входивший в кабинет, и у него от изумления отвисла челюсть. Как же! Неслыханная щедрость…

— А за работу спасибо, — закончил Крафт. — Идите, господин Селвин, я вызову вас, когда понадобитесь.

«Господин» окончательно добил рассыльного, и он выскочил из кабинета, забыв, зачем приходил.

С этого дня нотариус засыпал Питера работой. То надо было что-то перепечатать, то переписать, то переброшюровать, то составить какой-то документ — всё это ложилось теперь на плечи бедного Питера. Крафт уже усвоил, что, как бы велико не было задание, Питер Селвин выполнит его за один вечер. Крафт не понимал, в чём заключается фантастическая работоспособность его помощника, но и не понимая этого, он был очень доволен создавшимся положением.

Питер не питал иллюзий относительно внезапной щедрости шефа. Поэтому он не очень удивился, хотя и был, конечно, огорчён, когда в день выдачи жалования получил не больше, а меньше обычного. Обратившись к Крафту за разъяснениями, Питер получил следующий ответ:

— Вот как? Простите, господин Селвин, вышло недоразумение. В следующем месяце вы получите всё сполна. Обещаю вам это. Идите, работайте!..

Теперь все вечера Питер корпел над этими дурацкими заданиями, за которые не получал ни гроша, и часто вместо ужина ему приходилось проглатывать очередное обещание этого мошенника Крафта.

Необычная способность Питера заканчивать все дела к заранее намеченному им сроку, каким бы малым этот срок не был, заставила Питера внимательней приглядеться к себе. Если, например, ему нужно было сделать работу за час и закончить её к восьми вечера, то он, как бы медленно её ни делал, ровно в восемь ставил последнюю точку. Но самое удивительное было в том, что этот час для него тянулся бесконечно долго, гораздо дольше, чем это положено обычному, незапланированному часу. Ему казалось, что за это время проходило пять, шесть, семь, а то и все двенадцать часов. Но, взглянув на будильник, Питер убеждался в обратном: проходил только час. Не могли же часы так феноменально отставать, причём каждый раз по-разному! Обычно после подобных бдений он сразу же засыпал, утомлённый до предела, а если сон не шёл к нему, то Питер чувствовал волчий аппетит и набрасывался на еду так, словно голодал по меньшей мере неделю. Даже квартирная хозяйка заметила, что её постоялец стал непомерно много есть.

Постепенно Питер стал приходить к мысли, пока довольно смутной и неясной, что время для него в эти часы течёт по другому закону, с другой скоростью.

И вот однажды Питер решил поставить эксперимент: он купил в соседней лавке метроном, отрегулировал его по часам так, чтобы они работали синхронно, поставил рядом с будильником и стал наблюдать за маятником. Метроном мерно отсчитывал секунды. Затаив дыхание, Питер мысленно приказал ему в пять раз сократить частоту ударов. И метроном послушался его! Маятник теперь медленно, слишком медленно раскачивался из стороны в сторону. Но ведь в метрономе могло что-нибудь сломаться! Питер прислушался к будильнику. Часы тоже, словно сговорившись с метрономом, замедлили свой ход. Сердце юноши бешено заколотилось. Он не мог понять, как ему это удалось, но ему теперь стало совершенно ясно, что он получил власть над временем.