Миниатюры на слоновой кости с изображением владык династии Ци-Дзян, а это более позднее... Франция, золотой XVIII век. Этот хрустальный флакончик все еще хранит неповторимый аромат духов маркизы Помпадур. Ах, этот "Весенний луг"! Неповторимый шедевр Лоренцо Менотти - парфюмера и алхимика.
      Украшение коллекции - корона персидского царя Ксеркса! Какая россыпь камней, какая композиция и... какая цена. Да разве можно ее оценить?
      Но даже не эта корона манила сейчас к себе Картрайта. Вот оно, последнее приобретение! НевеДомая индусская богиня! Такую не встретишь ни в одном музейном каталоге мира. И не ее более чем почтенный возраст, и не золотой вес, и не количество каратов в бриллиантах и рубинах инкрустации волновали Картрайта. Нет. Голову богини защищал скафандр! Скафандр!
      Он не походил на киношные шлемы отчаянных космопроходчиков, и все же это был натуральный скафандр. И от него, едва приметные среди бус, змеек, чаш с жертвенной кровью, протянулись к пупку богини два тонких гофрированных шланга. Они входили в пупок и терялись в чреве статуэтки. Было от чего потерять голову!
      О существовании богини Картрайт узнал от гуру. В тот вечер гуру задержал Картрайта после очередного сеанса трансцендентальной медитации. Картрайт не спрашивал зачем. Гуру видней...
      он все знает...
      Гуру долго молчал, застыв на своем ветхом коврике. Он молчал так долго, что Картрайт решил, что гуру уснул. Но он терпеливо ждал...
      - Хорошо, - размежил наконец гуру набрякшие веки. - Ты слишком любишь себя. Твое тщеславие беспредельно, как Вселенная. Я хотел помочь тебе обрести свою карму, но тихая вода не в силах сокрушить камень. Вода - это мой разум, камень - твое сердце...
      - Но разве вода не может отшлифовать камень, гуру? - почтительно припал к земле Картрайт.
      - Нет. Для этого нужны тысячелетия. А человеку недоступна амрита вечности [Амрита - напиток вечности, употребляемый богами.].
      Гуру утомила длинная фраза, и он снова устремился в далекие, одному ему ведомые миры. Но минут через пять он вернулся на землю, а верней, на грязный коврик посреди небольшого зала, некогда спортивного, а теперь отведенного для местопребывания великого гуру.
      - Хорошо. Я могу тебе помочь, но тебя ждет трудное испытание. Готов ли ты пройти через него?
      Картрайт замешкался с ответом. Перспектива трудного испытания его вовсе не прельщала.
      - Ты колеблешься, - удовлетворенно отметил гуру.
      - Я... я готов, - решительно, но покорно склонил голову Картрайт.
      - Ты не спрашиваешь меня, что это за испытание... Это хорошо... Ты выйдешь чистым, если... - многозначительно умолк гуру.
      Картрайт облился холодным потом, но гуру прожег его таким взглядом, что ему показалось, будто рубашка на груди затлела и зачадила голубым дымком.
      - Если выйдешь, - закончил мысль гуру.
      Засим последовало очередное состояние прострации, из которого гуру вышел не скоро, зато так же легко, как и вошел.
      - Это будет испытание страхом, - обрадовал он Картрайта. - Но я не могу провести тебя, как раньше. Ты пойдешь один.
      - О, не покидай меня, гуру, - взмолился Картрайт.
      - Нет. Так надо. Готов ли ты?
      Картрайт собрался с силами и прошептал побледневшими губами:
      - Готов, гуру.
      - Будет так, - грозно сверкнул очами учитель.
      И уже в который раз впал в транс. Но на этот раз он медитировал. Он общался с невидимыми и неслышимыми собеседниками в беспредельных космических далях. Разум Вселенной поучал его.
      Теперь на его лице не было обычной покойницкой маски. Впалые щеки гуру озарились туберкулезным румянцем. На высоком лбу выступила испарина.
      Открытые чакры гуру уловили концентрированный сгусток энергии, и теперь учитель представлял собой не что иное, как радиолокационную антенну, приемник и передатчик, вместе взятые.
      И все это на автономном питании.
      По комнате заметались синие электрические искры. Сам гуру разве что не светился в полумраке, но молнии от него полетели словно от Зевсагромовержца. Запахло озоном, и тогда гуру заговорил. Собственно, говорил не он сам, а космос.
      Гуру лишь выполнял функции посредника и переводчика. А может, гуру и не говорил вовсе, но Картрайт слышал его голос:
      - Ты возьмешь ее. Но она никогда не будет твоей. Она ничья. Она оттуда. Смотри!
      И обалдевший, впавший в транс вслед за наставником Картрайт увидел... На противоположной стене... Словно изображение диапроектора, только объемное...
      Лачуга... Китайская фанза... таких много в Чайна-тауне... Картрайт прошел сквозь стену. Какие-то узкоглазые желтые рожи... Подвал... Господи единый... Вот она...
      Адрес на "голограмме" не указали, но Картрайт точно знал, где искать лачугу.
      - Ты возьмешь, - снова забубнил и заискрил гуру. - Ты возьмешь, тебе никто не сможет помешать. Так будет. Иди.
      Картрайт очнулся и пулей вылетел из электрической комнаты. Вслед ему гуру отпустил последнее напутствие:
      - Ты будешь сам.
      Тренированные парни из личной гвардии Картрайта без особого труда разыскали в тесном переплетении узких улочек скромную китайскую лавчонку и ночью, без лишнего шума, атаковали ее.
      Однако в лавчонке не оказалось ни единой живой души, но в подвале... В подвале они обнаружили странную капсулу со статуэткой и без приключений доставили ее Картрайту.
      Но вместе с богиней в дом Картрайта вошел и страх. Он стал вползать к нему в постель по ночам.
      Очень скоро Картрайт научился чувствовать его приближение.
      Вот... словно холодный ветерок коснулся волос... По телу пробежала легкая дрожь. Тело Картрайта цепенело в ожидании неведомого и страшного. И "оно" приходило...
      Тошнотворная волна поднималась откуда-то изнутри и подбрасывала Картрайта в постели. И он вскакивал с кровати, зажигал свет и метался по спальне, сжимая виски руками. Сердце бешено колотилось и рвалось наружу. Картрайта знобило...
      Затем он успокаивался, и тогда неудержимо хотелось спать. Но самое ужасное - уснуть он не мог! Стоило прикрыть на секунду веки, и голова начинала раздуваться, как резиновый шарик. Мозг, казалось, делился на части, словно одноклеточный организм. И каждое новое его полушарие жило и думало по-своему, совсем отдельно от него, Картрайта.
      Затем накатывала новая волна. И Картрайт медленно, но уверенно пополз к грани, за которой начиналось безумие.
      Поначалу приступы тревожили его раз в неделю. Затем они стали повторяться все чаще, и наконец каждая ночь стала для Картрайта пыткой.
      Он забывался только к утру, наглотавшись транквилизаторов. Но такой сон не освежал. Картрайт осунулся и очень быстро похудел. А днем он иногда засыпал на ходу. Самое плохое - он стал забывать некоторые бытовые детали и рабочие мелочи. А это уже было почти катастрофой.
      Он дошел до того, что решил избавиться от богини и... не смог. Тогда он изменил своим принципам и отвез статуэтку знакомому профессоруэксперту, большому доке в таких вопросах.
      Профессор Стейнер долго вертел богиню на столе, поворачивая ее то так, то эдак, словно прицеливаясь - с какой стороны к ней лучше подобраться.
      Затем он вооружился устрашающей на вид лупой и старательно изучил мельчайшие шероховатости и выпуклости на золотом теле богини. Наконец, причмокнув губами, профессор задумчиво поскреб абсолютно голую макушку.
      - Э-э... занятнейшая вещица, коллега. Честно говоря, настоящий шедевр и весьма похоже на подлинник. Поздравляю... поздравляю... Но... откуда же вы ее выудили?
      Еще месяц назад Картрайт соврал бы, не моргнув глазом, но сейчас он замялся.
      - Понимаю, - тихо рассмеялся Стейнер, - видно, ловили в мутной водичке... Впрочем... иначе в наше время хорошую коллекцию не составить.
      Он резко оборвал смех и поднял на Картрайта бесцветные глазки.
      - Очень ценный экспонат, очень... И все-таки, назовите хотя бы приблизительно, э-э... географический регион, откуда прибыла богиня.
      Картрайт только покачал головой и развел руками:
      - Знаю только то, что богиня относится к культуре времен раннего буддизма, VI-V век до нашей эры.
      - Что ж... В древних источниках есть указание на существование некой богини Махапаринирвана [Махапаринирвана - уход из жизни, обретение великой нирваны.]. Даже имя этой богини было запрещено поминать всуе, поэтому и оно утеряно. Может быть, но... нет! - Стейнер снова глянул на пупок богини через лупу и твердо повторил: - Нет! Сделана она действительно в Индии где-то в VI-V веках до нашей эры, но к индуизму богиня отношения не имеет! И к буддизму тоже.
      Картрайт от такого заявления даже рот приоткрыл и тупо уставился на профессора в ожидании пояснений.
      - Видите ли, - наслаждаясь произведенным эффектом, глубокомысленно пояснил Стейнер, - ни люди, у которых вы купили статуэтку, ни вы, Картрайт, не знаете, что определяет ценность богини. Впрочем, и я сам не все знаю. Но кое о чем догадываюсь... Хотите кофе?
      - Потом, - невежливо отмахнулся Картрайт.
      - Как хотите... Тогда я продолжу. Так вот: богиня относится к куда более древней и куда более загадочной культуре, чем буддизм и даже индуизм.
      Вы обратили внимание на значки, которыми сплошь покрыто тело богини?
      Картрайт поспешно кивнул:
      - Они напоминают иероглифы.
      - Правильно. И если присмотреться внимательно, то можно заметить, что даже украшения богини в своих переплетениях образуют знаки. Но это не иероглифы! Это в ученых трудах именуется халдейской клинописью.
      - Неужто? - подпрыгнул в кресле Картрайт.
      - Да. Именно те халдеи, которые считаются основателями черной и белой магии.
      - Расшифровать, конечно, нельзя?
      - Увы... увы... мне понятны только некоторые знаки...
      - Ну! - потребовал Картрайт, и глаза его зажглись лихорадочным блеском.
      - Что "ну"? - не понял Стейнер.
      - Продолжайте, - умоляюще прошептал Картрайт.
      - Я и продолжаю, - сердито пробурчал профессор. - Видите этот знак?
      Он с трудом "уложил" тяжелую богиню и ткнул пальцем в завитушку с тремя точками под ней. Странным знаком как бы запечатали вогнутое основание статуэтки.
      - Этот... гм... иероглиф... повторяется чаще других. Вот здесь... здесь и здесь... - Стейнер завертел статуэтку. - Да будет вам известно: у древних халдеев это символ смерти.
      Стейнер умолк многозначительно, а Картрайт вдруг ощутил знакомый холодок под волосами.
      - А еще мне знакомо значение этого символа, - профессор снова крутанул богиню на 180 градусов. - Это страх. Символ страха перед неведомыми силами. Так-то! - Стейнер перевел дух и только теперь заметил, что его слушатель находится в состоянии, близком к обмороку.
      Глаза Картрайта с расширенными зрачками бессмысленно шарили в пространстве. Взмокшая прядь волос прилипла к потному лбу, а дрожащие руки комкали носовой платок.
      - Что это с вами, коллега? - засуетился профессор и метнулся к настенному шкафчику-бару.
      Картрайт почувствовал, что в руки ему сунули стакан с жидкостью. И он послушно сделал несколько глотков. Жидкость оказалась неразбавленным ромом. Картрайт поперхнулся, закашлялся и... пришел в себя.
      - Вот так-то лучше, - похлопал его по спине Стейнер. - Никогда бы не подумал, что вы такой впечатлительный.
      Профессор зашелся своим дребезжащим смешком, потом низко наклонился к уху Картрайта и прошептал:
      - Привезите богиню завтра вечером... попозже... в лабораторию. Я там частенько засиживаюсь. Покрутим ее на моих приборах. Мне кажется... она полая и внутри что-то есть. Только не хочу, чтобы знали мои ассистенты. Я сам управлюсь. О'кэй?
      - О'кэй, - вяло согласился Картрайт.
      Стейнер довел Картрайта до двери кабинета, бережно поддерживая под локоток.
      За дверью шефа ожидали два меланхоличных джентльмена. При виде плачевного состояния, в котором пребывал их драгоценный патрон, телохранители переглянулись и подозрительно уставились на Стейнера.
      - Что случилось? - недружелюбно, сквозь зубы, процедил один, обращаясь к профессору.
      - Так... маленькое нервное потрясение, - пожал плечами Стейнер и поторопился исчезнуть за дверью.
      На следующий вечер Картрайт, как и было договорено, привез богиню в лабораторию.
      Для начала профессор взвесил статуэтку. Богиня "потянула" на шестнадцать фунтов [фунт равен 453,6 г (16 фунтов - 7,257 килограмма)].
      Стейнер быстро просчитал что-то на калькуляторе и удовлетворенно хмыкнул. Затем сунул статуэтку в рентгеновскую установку. Результат этого исследования озадачил профессора - он ринулся к ультразвуковому сканеру.
      Целый час профессор, словно одержимый, метался между своими приборами. Картрайт, сжавшись на стуле, терпеливо дожидался "оглашения приговора". Он не мешал профессору и не задавал глупых вопросов. Лишь раз, когда Стейнер собирался соскоблить тонкой бритвочкой что-то с поверхности статуэтки на смотровое стекло, Картрайт вмешался:
      - Это не повредит?
      - Нет, - не удостоив Картрайта даже взглядом, отмахнулся профессор.
      Наконец Стейнер угомонился. Он еще раз повертел статуэтку в руках, заглянул богине в лицо, словно надеялся прочесть на нем ответ на какойто вопрос, и вздохнул:
      - Да. Поражение...
      - Как так?
      - Должен вам сказать, что экспертиза еще больше запутала дело, Стейнер смущенно развел руками. - Нет, кое-что я, конечно, установил...
      - Что именно?
      - Она действительно полая. Но время изготовления датируется не VI-V веками до нашей эры, а третьим тысячелетием...
      - Эпоха фараонов, - тихо ахнул Картрайт.
      - Да... Но я уже говорил: ни к фараонам, ни вообще к Древнему Египту богиня не имеет никакого отношения. Это культура Междуречья, точней древнеассирийская. Далее: статуэтка покрыта несколькими слоями лака. Вы чувствуете такой неопределенный запах, исходящий от богини?
      - Угу, - угрюмо подтвердил Картрайт.
      - Так вот, последний слой лака свежий. Нанесен эдак веков двадцать назад.
      - Не позже? - быстро переспросил Картрайт.
      - Нет. Секреты таких лаков утрачены приблизительно на этом временном отрезке. Либо... если это сделано в более поздний период, то неизвестный мастер знает то, что неведомо мне, а значит, никому, - профессор церемонно поклонился. - Далее. Под слоем лака трудно разглядеть слои более поздней работы на днище статуэтки. Но я разглядел! Что это за работа? Одному Аллаху известно - как говорят мусульмане. Самое любопытное! В чреве богини что-то есть...
      Картрайт напрягся и подался вперед.
      - Да! Какое-то устройство и еще порошок.
      Похоже на "сухой" электролит.
      - А что это за устройство? - звенящим шепотом осведомился Картрайт.
      - Это я могу сказать точно, если... если распилю статуэтку, - и Стейнер невозмутимо скрестил на груди руки.
      - Ни в коем случае! - ужаснулся Картрайт. - Ни за что!
      - Пожалуй, вы правы, - Стейнер задумчиво потер переносицу, - статуэтка потеряет ценность и... товарный вид, хотя я бы сделал все очень аккуратно. Как ученого...
      - Нет! - еще раз решительно воспротивился Картрайт и запричитал: - Я не ученый, мне это незачем. Тайны древних, знаете ли, священны для меня, но иероглифы, иероглифы?
      - Клинопись, вы имеете в виду?
      - Да! Да! Вы можете попытаться ее прочесть?
      - Хм... можно попытаться. - Стейнер скептически прищурился. - Но для этого я должен хотя бы сфотографировать статуэтку в нескольких пропорциях.
      - Только по частям. Не надо общих снимков.
      - Как вам угодно, - сухо подчеркнул Стейнер.
      Картрайт понял эту сухость по-своему и торопливо полез в карман за чековой книжкой.
      Стейнер брезгливо принял чек и небрежно сунул его в ящик стола, даже не взглянув на выписанную сумму.
      - Я очень на вас надеюсь, - поторопился замять неловкость Картрайт. Если потребуются дополнительные расходы, я...
      - Да при чем здесь расходы? - сердито оборвал его профессор. - Мне самому интересно. Но результат очень сомнителен. Над клинописью бились и не такие головы. Да что там головы! Самый современный компьютер бессилен. Древние ведь оперировали не буквами и не словами, а абстрактными категориями. Да еще какими! Эх! - Стейнер безнадежно махнул рукой. Забирайте-ка свое сокровище да катитесь спать. Впрочем, думаю, сегодня вам заснуть будет трудно.
      Профессор Стейнер в неведении попал в точку - Картрайт забылся только к утру, после очередной дозы барбитуратов.
      Он боролся с богиней еще неделю. Но статуэтка доконала Картрайта. И он снова предстал пред светлые очи гуру. Но куда девался его цветущий вид?! Похудевший и осунувшийся, с нездоровой синевой под глазами, с дрожащими руками, Картрайт был жалок. А глаза лихорадочно блестели, словно у умалишенного.
      Он пал перед учителем ниц и уткнулся лбом в грязные кеды. Но закаленное сердце гуру не ведало жалости, и Картрайту пришлось возлежать довольно долго. Он лежал и благоговейно впитывал дух видавшей виды обувки гуру.
      - Встань, - наконец сурово повелел учитель.
      Картрайт не шелохнулся.
      - Встань, - повторил гуру, но голос его смягчился.
      Картрайт поднял мокрое от слез лицо и смиренно сложил на груди руки:
      - Гуру! Я слаб! Это выше моих сил. Освободи! - заскулил он.
      Гуру молчал, задумчиво дрейфуя взором в пространстве. Тонкие лучики света пробивались сквозь грубую вязь шторы-циновки, и причудливые узоры увивали стены. В углу едко коптил и потрескивал светильник. Неясные тени плясали по лицу гуру.
      Картрайт поскулил еще немного и притих. Гуру не торопился нарушать божественную тишину.
      - Хорошо, - наконец произнес он, но лицо гуру осталось беспристрастным. - Я предупреждал тебя, что ты пойдешь сам. Я спрашивал: готов ли ты?
      Картрайт тихонько всхлипнул в ответ.
      - Зачем ты пришел ко мне? Ты, жалкий червь, не вынесший и сотой доли испытания?
      - Я больше не хочу, - неожиданно буднично отрезал Картрайт и шмыгнул носом.
      Гуру, пораженный не столько ответом, сколько тоном ученика, ощерил черные зубы и издевательски прошелестел:
      - Он не хочет..
      Судя по всему, гуру смеялся.
      - Да ведаешь ли ты, с какими силами затеял игру?
      - Не ведаю. Но это не я затеял, - прошептал Картрайт.
      - А чем это кончится, ты ведаешь? - не обращая внимания на дерзость ученика, возвысил голос гуру.
      - Я больше не хочу, и все, - тихо, но твердо повторил Картрайт и поднял на учителя глаза, полные искренней скорби. - Кто дал тебе право, гуру, назначать ученикам испытания, через которые ты не прошел сам? А теперь я пришел к тебе за помощью, а ты отказываешь. Разве так завещал Единственный ?
      Этот бунт в храме, казалось, озадачил учителя.
      Теперь гуру неприкрыто изучал лицо непокорного ученика. Но в божественном его взгляде Картрайт подметил простые человеческие чувства: недоумение и... жалость.
      - Хорошо, - подвел итог учитель, и лицо его привычно закаменело. - Я помогу тебе, но...
      Я больше не смогу быть твоим гуру.
      - О, не покидай меня, учитель! - возопил в отчаянии Картрайт.
      - Нет. У тебя будет другой гуру. Только он может. Но... - Гуру отвернулся от Картрайта, словно бы не в силах глядеть ему в глаза.
      - Договаривай, учитель...
      - Он "черный", - едва слышно произнес гуру, не поворачивая головы.
      - Черный? - Волосы встали дыбом на голове Картрайта, хотя он плохо понимал значение прилагательного "черный". Его больше напугал голос гуру.
      - Да. Он уже перешагнул грань познания, - как всегда в таких случаях, подпустил тумана гуру. - Для него почти нет невозможного. Он всесилен. Он достиг могущества бодхисатв [Бодхисатва - "живой бог" Существо, достигшее спасения, но принимающее участие в спасении других], но сам никогда не будет бодхисатвой потому, что он "черный". Его колесо замкнулось. Хочешь ли ты такого учителя?
      Картрайт сжался, как загнанный заяц. Глаза его затравленно шарили по комнате, словно искали какой-то предмет. Губы гуру тронула едва заметная улыбка, но он быстро ее спрятал и грозно повторил:
      - ГОТОВ ЛИ ТЫ?
      - А он избавит меня от страха?
      - Да.
      - А я не сойду с пути спасения?
      - Спасение только в твоих руках.
      - Я... я готов, - Картрайт сглотнул слюну и стал тихим и покорным, как ребенок в набожной семье. - А как мне найти нового гуру? - робко поинтересовался он.
      - Его незачем искать. Он сам найдет тебя, и очень скоро. Жди.
      - О моем существовании он узнает от тебя, ГУРУ?
      - Он уже знает о тебе. Он знает с той самой минуты, как ты принял богиню. Космос сказал ему. А сегодня ночью я говорил с ним.
      - Он здесь? - обрадовался Картрайт и смутился - его радость была, по крайней мере, неучтива по отношению к учителю. Но гуру, казалось, не заметил смущения Картрайта.
      - Я не знаю, где он. Жди!
      - Я... я готов, - повторил Картрайт и снова припал к кедам своего, теперь уже бывшего, гуру.
      10
      Нет! Положительно Картрайту не везло со сном. После встречи с гуру он провел очередную безумную ночь, но едва к утру задремал наконец, как его бесцеремонно потревожил зуммер телефона.
      Картрайт долго не брал трубку, мучительно надеясь, что проклятый зуммер умолкнет, его телефон все пищал и пищал, и с каждым очередным писком желчный пузырь Картрайта все раздувался и раздувался и... опорожнился. Картрайт сорвал трубку и замер в предвкушении момента, когда на голову назойливого абонента можно будет вылить ведро словесных помоев. Но, услышав голос Цербера, Картрайт забыл о своих намерениях.
      Цербер - телохранитель и привратник Картрайта, - пользовался абсолютным доверием шефа и славой непревзойденного психолога-физиономиста. Он уже пятнадцать лет сторожил вход в дом Картрайта и еще ни разу не допустил к шефу того, кого не следовало.
      Сейчас Цербер известил, что хозяина добивается какой-то китаеза, и тотчас добавил, что такой нахально-самоуверенной рожи сроду не видел ни на одном китайце, а потому не прогнал нахала прочь и решил потревожить хозяина.
      Повинуясь могучей силе инерции, Картрайт открыл было рот, чтобы запустить в Цербера парочкой хороших эпитетов, но вовремя закрыл его.
      До Картрайта дошел смысл сказанного.
      "Нахальный китаец действительно явление редкое, - решил Картрайт. Значит, он от Него".
      - Проводи, быстро! - рявкнул он, наспех привел себя в порядок и вышел в кабинет.
      Что и говорить, у странного китайца от расовых признаков остались лишь узкие, раскосые глаза да едва приметный шафранный цвет кожи. Все остальное, и фигура Геркулеса, и открытый взгляд без малейшей угодливости, и вьющиеся, а не прямые волосы, - все это не вписывалось в привычный азиатский стандарт. Картрайт даже вспомнил невесть где слышанную медицинскую шутку:
      "Лечили от желтухи, а оказалось - китаец".
      Китаец с достоинством поклонился и коротко пояснил цель своего визита:
      - Он ждет тебя.
      Говорил он чисто, без малейшего намека на акцент. Картрайт, как и подобало в столь торжественную минуту, быстренько состроил смиреннопочтительную мину, хотя в душе изрядно струхнул.
      - Я готов, - опустив затуманенные бессонницей очи долу, произнес он.
      - Я провожу тебя, - утвердительно, словно одобряя сказанное Картрайтом, кивнул китаец.
      И тут Картрайт допустил досадный промах.
      Повинуясь привычке, он крикнул кому-то за дверью:
      - Хэмп! Машину!
      Китаец сверкнул глазами и возвысил голос на целый тон:
      - К нему не ездят. К нему идут пешком или ползут.
      Картрайт растерялся. Слава Богу, ему хватило ума не полюбопытствовать: далеко ли идти? Доселе невидимый Хэмп появился в дверном проеме:
      - Конвой обычный, хозяин? - буднично уточнил он.
      - Не надо конвоя... и машины не надо... Мы...
      мы пойдем пешком.
      На лице многоопытного Хэмпа не отразилось ровным счетом ничего. Раз шеф сказал пешком - значит пешком. Он только быстро глянул на Картрайта, и тот подал глазами едва приметный знак, понятный лишь им двоим.
      Китаец между тем развернулся и, больше не говоря ни слова, направился к выходу. Следом за ним поторопился и Картрайт.
      Хэмп пропустил их, плотно притворил дверь кабинета и извлек из кармана портативную рацию:
      - Ричи! Это Хэмп! - прокричал в микрофон.
      - Слушаю, - прохрипела рация лающим баском.
      - Шеф сейчас выйдет из дома в сопровождении желтолицего. Они куда-то пойдут пешком.
      Понял?
      - Понял!
      - Пристегни к своим ребятам Бизона и Шимозу и от хозяина ни на шаг. Только незаметно.
      Понял?
      - Понял. А зачем Шимоза?
      - А вдруг они пойдут в Чайна-таун? И, вообще, черт знает, куда они потопают, - досадливо поморщился Хэмп, не любивший внезапных поворотов сюжета. - Так что смотри в оба!
      Очутившись на улице, Картрайт наметанным глазом оценил расстановку сил и остался доволен.
      Хэмп умел обставить все со вкусом и ненавязчиво - как и подобало шефу личной охраны такой фигуры, как Картрайт.
      Китаец, казалось, мало обращал внимания на окружающие его мелочи и не особо торопился. Во всяком случае, Картрайт, не привыкший к такому способу передвижения, вначале без труда поспевал за ним. Однако когда неутомимые ноги китайца, а вместе с ним и полуатрофированные придатки Картрайта пересекли седьмую по счету авеню, в душу Картрайта вкралось сомнение. Он быстренько прикинул, сколько миль придется отмахать до китайского квартала и ужаснулся. К счастью, его странный проводник направлялся вовсе не в Чайна, таун, а в деловой центр Майами. Они отмерили еще два квартала и вышли на оживленную Линкольн-стрит.
      Продвижение несколько замедлилось - Картрайт легко лавировал в толпе автомобилей, когда сам садился за руль, но совершенно потерялся в толпе людской. Он то и дело натыкался на пешеходов, зацепил локтем сгорбленную злую старушенцию и протер полой пиджака заплеванный бок урны. Однако венцом злоключений Картрайта стало столкновение на углу Линкольн-стрит и Шестой авеню.
      Картрайт засмотрелся на живописную группу подростков, чьи взбитые шевелюры отливали всеми цветами радуги, и влез пыльной подошвой прямо на любовно начищенный штиблет полисмена. Фараон скромно стоял в сторонке - у фонарного столба, никому не мешал, такая бесцеремонность Картрайта была натуральным свинством.
      Полисмен досадливо скривился - не то от боли, не то от обиды - и горестно посетовал:
      - Треснуть бы тебя разок по башке, чтоб хайло не разевал, да дубинки жалко.
      И Картрайт, всемогущий Картрайт, ничего не ответил. Он струсил и поймал себя на том, что впервые за свою небезгрешную жизнь спасовал перед блюстителем закона.
      Наконец ужасной гонке пришел конец: китаец свернул в переулок и вошел в подъезд двухэтажного особняка. Картрайт облегченно вздохнул. Они поднялись на второй этаж, китаец уверенно толкнул дверь и шагнул в квартиру.
      Картрайт набрал в грудь побольше воздуха, зажмурился и... шагнул за ним. Здесь, в квартире неведомого божества, Картрайт ожидал встречи с чем угодно и с кем угодно, но действительность превзошла самые смелые его ожидания.
      Во-первых, квартира была обставлена в типичнейшем для горожанина среднего достатка стиле. Коридор, прихожая, одна комната, другая...
      И везде стандартная мебель, картины, люстры, шторы. Без лишнего шика и со вкусом. И никакой экзотики.
      Картрайт даже разочарованно вздохнул, и тень сомнения вкралась в его душу.
      Но главный сюрприз ждал его в четвертой комнате. Здесь его встретил расфранченный денди в темно-бежевом костюме "с иголочки".
      Беспечный франт, лет тридцати, кейфовал в глубоком кресле, закинув ногу на ногу, и посасывал толстую сигару.
      Картрайт быстро пошарил глазами по комнате, но больше никого не обнаружил. Даже китаец куда-то испарился. Взгляд его машинально упал на руку незнакомца в кресле, и... зрачки Картрайта расширились от ужаса и неожиданности: на среднем пальце этой руки покоилась золотая богиня.
      Точь-в-точь копия в миниатюре той самой - его богини, только выполненная в виде перстня.
      Картрайта прошиб холодный пот, и он вдруг почувствовал, что знакомый страх медленно пополз за шиворот, лаская волосы на голове. От перстня он не мог оторвать глаз и явственно видел, как под кончиками пальцев новоявленного гуру проскочили синие искорки. И тут, словно бы издалека, до него донесся бархатный низкий голос:
      - Все проще, человек. Ты шел, ожидая увидеть вокруг меня храм, но храм у каждого в душе.
      То, что вне души, не нужно. Так?
      - Так, - облизал пересохшие губы Картрайт.
      - А в твоей душе лишь страх и смятение.
      И все потому, что ты возжелал спасения, не давая взамен ничего. И страх привел тебя ко мне. Смотри же на меня! - властно скомандовал гуру.
      Картрайт повиновался приказу. Их взгляды впервые встретились, и... Картрайт понял: перед ним Бог или Сатана.
      Черные глаза гуру могли запросто вместить в себя все четыре океана. И в них, словно на дне бездонного колодца, светились звезды.
      Что до лица... Картрайт видывал мужиков и посмазливей, но подобной красоты не встречал никогда. У него даже сладко заныло сердце от вожделения, но за этой плотской слабостью тотчас последовало наказание: на подлокотнике кресла, где покоились руки гуру, снова заплясали искорки, и Картрайта бросило в жар.
      - Ты нечист, как немногие в этом мире, - усмехнулся гуру и погасил звезды в глазах. - Но именно поэтому я помогу тебе. Так велит Вселенная.
      После этой фразы меркантильное начало Картрайта поперло неудержимо из глубин подсознания и вопросило: "А что, собственно, потребуется взамен?" Картрайт уже приоткрыл было рот, чтобы в деликатной форме выпустить наружу этот вопрос, но бодхисатва захлопнул его жестом руки:
      - Не бойся, я не потребую взамен твоей души - мне не нужны нечистые души. Мне нужна только твоя вера. Вера и покорность.
      - Я... я готов, - уже в который раз произнес заветную формулу Картрайт.
      - Сядь.
      Картрайт покорно опустился в кресло.
      - Смотри мне в глаза. Только в глаза... в глаза... Ты заглянешь туда, где встречаются миры.
      Там нет людей, там нет животных. Там только материал, дух, воля. Только там твоя душа сможет очиститься от скверны.