Олег Михайлов известен читателю как критик, откликающийся на значительные явления современной советской литературы. Следует отметить сборник статей «Верность», носящий подзаголовок «Родина и литература», монографический очерк о творчестве Юрия Бондарева и предисловие к десятитомному собранию сочинений Л.М.Леонова.
      Много, внимания уделяет Олег Михайлов пропаганде русской классической литературы. Читатели хорошо встретили его книги о И.А.Бунине «Строгий талант» и вышедшую в серии «Жизнь замечательных людей» беллетризованную биографию А.И.Куприна. В последние годы Олег Михайлов выступил в качестве «чистого» прозаика. Его роман «Час разлуки» — лирическая исповедь современного горожанина — вышел в массовом издании «Роман-газеты», а сборник рассказов «Маленькая Наташа» появился в приложении к журналу «Огонек».
      И все же главное свое признание Олег Михайлов заслужил как автор исторических документально-художественных романов. Как известно, за последнее время резко возрос интерес читателей к документально-художественным произведениям, к фактам и явлениям история, и особенно к произведениям о выдающихся деятелях прошлого.
      Признание Олегу Михайлову принес его незаурядный талант писателя-романиста, создавшего сочинения, в которых нашла отражение историческая реальность со скрупулезной достоверностью, вплоть до мельчайших деталей, фактов, событий и исторических персонажей.
      Так, в «Романизированном описании исторических происшествий и подлинных событий, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина», полнившемся в серии «Жизнь замечательных людей», и особенно в романе «Суворов», отмеченном премией Министерства обороны СССР за 1981 год, автору удалось запечатлеть великие образы прошлого, воссоздать в их неповторимо пндшш дуальных чертах характеры замечательных патриотов России XVIII столетия. «Роман Олега Михайлова „Суворов“, — писал в газете „Правда“, откликаясь на выход книги в Воениздате Герой Советского Союза, профессор генерал армии С.П.Иванов, — привлекает тем, что художественный домысел, фантазия автора не затемняют, а помогают выявить историческую правду. На страницах созданной на основе огромного фактического материала книги мы видим Суворова освобожденным от литературного грима позднейших наслоений».
      В романе привлекает точность исторических реалий, в нем звучит живое суворовское слово, живая суворовская речь — точная, лаконичная, отрывистая, броская, афористичная. Самобытный характер Суворова, его новаторство полководца, его народность — все это нашло свое удачное воплощение в слове. Автор подчеркивает цельность личности замечательного сына России, ее «первого меча». Он стремится показать своего героя как пример, достойный подражания для будущих поколений, в том числе и для воинов Советских Вооруженных Сил.
      Олег Михайлов хорошо знает ту эпоху, о которой идет речь в его романе, знает подробности, без которых и не может быть художественной достоверности. Вот один лишь пример: «У подпоручика на груди серебряный офицерский знак с вызолоченным гербом суздальцев: в золотом щите белый сокол в княжеской короне. Такие же, только медные, гербы на патронных сумках мушкетеров и на высоких суконных, с зеленым верхом, гренадерских шапках».
      Исторический роман «Суворов» — роман патриотический, что очень важно подчеркнуть, рождающий волнующее чувство гордости за нашу Родину, ее народ, военную доблесть предков.
      Книга заканчивается словами о том, какое наследство оставил Суворов: «Заветы великого полководца, как бы частицы его бессмертной души, остались в сердцах людей — чудо-богатыря сержанта Ребиндерова полка Якова Старкова и капитана Алексея Ермолова, семнадцатилетним юношей получившего из рук фельдмаршала боевого Георгия; черноволосого гиганта генерала Милорадовича, выказавшего чудеса храбрости в Альпах, и будущего гусара-поэта и партизана Дениса Давыдова, как святыню хранящего память о встрече с русским Марсом; прямодушного князя Багратиона и мудрого Голенищева-Кутузова. Всем им предстояло вскоре спасти Отечество от нашествия, быть может, самого грозного со времен Батыя».
      Новый роман Олега Михайлова «Генерал Ермолов» своей основной, патриотической темой продолжает историческое повествование «Суворов». Главным героем автор избрал колоритную и самобытную фигуру Алексея Ермолова, всю свою жизнь посвятившего русской армии, выказавшего отвагу и героизм в целом ряде военных кампаний, включая Отечественную войну 1812 года и заграничные походы русской армии против Наполеона 1813 — 1814 годов, а затем в течение десяти лет управлявшего Кавказом.
      Талантливый ученик великих русских полководцев А.В.Суворова и М.И.Кутузова, генерал от инфантерии и артиллерии русской армии А.П.Ермолов поистине, как об этом писали спустя 26 лет после его смерти, оставил в истории «память славных военных подвигов и громкое имя человека, недостаточно оцененного современниками, но которого будут высоко чтить потомки» .
      Роману предпосланы замечательные строки из письма великого Пушкина своему современнику — А.П.Ермолову, в котором выражена высокая и наиболее верная оценка значимости героя романа, его деятельности и славы для России.
      А.С.Пушкин и М.Ю.Лермонтов явились поистине первыми историками и биографами этой на редкость оригинальной и сильной фигуры своей эпохи. Цитата А.С.Пушкина взята Олегом Михайловым как эпиграф к своему роману не случайно. Она предельно точно формулирует задачу, которая успешно решается автором в ходе всего повествования.
      В романе «Генерал Ермолов» его герой предстает перед читателем незаурядным человеком, блестящим офицером, затем крупным военачальником, дипломатом, многогранно образованным генералом, грамотнейшим и непревзойденным артиллеристом, талантливым администратором, сильным, ЕОлевым, взыскательным воспитателем, прогрессивным представителем военной интеллигенции своего времени, горячо сочувствующим вольнолюбивым декабристам, истинным патриотом своего Отечества.
      В романе лейтмотивом прослеживается мысль, предельно точно и метко выраженная в свое время М.И.Калиыпным: «…русскую армию царское правительство держало подальше от народа, и она не была патриотичной в нашем смысле этого слова», но «в ней постоянно имелась прослойка, выделявшая искренних патриотов и талантливых полководцев, которые честно служили Родине и, наперекор давлению сверху, улучшали действительно боевые качества армии, поднимая ее авторитет на полях сражений» .
      А.П.Ермолов был одним из ярких представителей русской армии и тех, кто действительно поднимал ее авторитет на полях многочисленных сражений.
      Сама специфика проблемы, поставленной автором, в известной мере уникальна для такого основного эпического жанра современной литературы, каким является роман.
      Ценность его заключается прежде всего в том, что он создан на основе убедительных исторических документов.
      В совершенстве зная предмет, владея методом историзма и хорошим литературным языком, автор сумел добиться слияния литературы и истории. Олег Михайлов отобрал наиболее значительную литературу о Ермолове, ввел в литературный и научный оборот много интересных и важных сведений, почерпнутых из редких изданий и архивных материалов. Он умело и творчески использовал эпистолярное наследство А.П.Ермолова и других политических, государственных и военных деятелей России и Франции описываемой эпохи. Автор создал целую галерею портретных образов.
      Несомненно, в данном труде проявилось и возросшее мастерство автора как романиста. Роман Олега Михайлова многолюден, и люди его, независимо от их положения в обществе — от рядового солдата до императора, — все имеют свое лицо, своп характер, которые прослеживаются от начала до конца романа. С особой симпатией освещены жизнь и ратная служба рядовых русских солдат, которым так много внимания, отеческой заботы и тепла дарил А.П.Ермолов.
      Авторский комментарий в романе — одновременно и научное исследование, а в некоторых случаях и историческое эссе. Все это преподносится квалифицированно, интересно и познавательно.
      Крутые повороты в судьбе генерала А.П.Ермолова оказываются в романе логическим продолжением предшествующего этапа развития, переломные моменты в жизни и ратной деятельности героя романа освещаются подробно, часто весьма трогательно и психологически достоверно.
      Тенденция к психологическому анализу вообще и персонажей романа в частности, проникновение в их глубокий внутренний мир, метод историзма при создании центральных и второстепенных образов — характерная черта романа Олега Михайлова. Другой особенностью данного сочинения является анализ человеческих взаимоотношений в описываемую эпоху с дифференцированным подходом к представителям каждой социальной группы. В конечном итоге в романе предпринята попытка изучить анатомию всего общества в России в конце XVIII — первой трети XIX вв.
      Роман насыщен пафосом высокого патриотизма и чувством гордости за героическое прошлое нашего народа, сражавшегося за честь и независимость России, за русскую армию, за прогрессивное русское военное искусство, превосходство которого над европейским военным искусством неоднократно было доказано в Отечественной войне 1812 г. и в сражениях на полях Европы. С прекрасным знанием материала, эмоционально и в основном исторически достоверно Олег Михайлов описывает крупнейшие сражения и значительные бои русско-австро-французской войны 1805 г., русско-прусско-французской войны 1806 — 1807 гг., Отечественной войны 1812 г., русско-персидской войны 1826 — 1828 гг. и ряд других боевых действий в Европе и на Кавказе.
      Вызывают большой интерес живо и эмоционально освещаемые страницы героизма русских солдат, умелое руководство боевыми действиями А.П.Ермолова и других генералов и офицеров. Подробно описано вторжение наполеоновской армии в пределы России (глава I, часть третья). И вообще, главы, посвященные Отечественной войне 1812 г., написаны со знанием материала, насыщены динамизмом. Автор сумел научно подойти к оценке политики царского правительства на Кавказе в ермоловское время, правильно охарактеризовать деятельность А.П.Ермолова как ревностного проводника этой политики. Олег Михайлов ярко показал, что Ермолов сумел разобраться в сложной и своеобразной обстановке края, овладеть которым в его время стремились Османская Турция и шахская Персия. При этом автор не игнорировал такие факты, как противоречивость натуры Ермолова, его черты характера, проявлявшиеся в период участия в наполеоновских и Отечественной 1812 г. войнах и в бытность наместником Кавказа и командира Отдельного Грузинского (Кавказского) корпуса.
      Представляют интерес страницы романа, показывающие А.П.Ермолова как человека, причастного к движению декабристов, имеющего огромный авторитет, благодаря которому он объединил вокруг себя передовых людей своего времени, как русских, так и кавказцев. Помимо уз войскового товарищества Ермолова связывали с ними — и это очень важно — общие принципы свободолюбия и критическое отношение к действительности. Эти сюжеты в романе прослеживаются весьма рельефно.
      Роман Олега Михайлова представляет собой глубоко психологическое, актуальное сочинение, которое явится определенным вкладом в советскую литературу серии исторических романов. Думается, что он вызовет большой интерес у всех специалистов-историков, литераторов, критиков, у военного читателя и более широкой читательской аудитории.
       Доктор исторических наук — полковник Хаджи Мурат Ибрагимбейли

      Четырех императоров пережил он и от двух претерпел незаслуженные и жестокие обиды. От отца и сына — Павла Петровича и Николая Павловича…
      Старик, с большой головой, покрытой совершенно белыми волосами, и с выражением непреклонной воли во всех чертах умного лица, сидел за письменным столом. На нем был казинетовый сюртук и синие шаровары со сборками на животе. Ноги мощного старика, обутые в узорчатые азиатские сапоги, покоились на раскинутой под столом медвежьей шкуре. Два шандала, стоявшие на письменном столе, мягко освещали небольшой кабинет, медальоны графа Толстого на стене, изображающие войну двенадцатого года, низкий диван, вырывая из полутьмы лишь знаменитую уткинскую гравюру генералиссимуса Суворова да латинскую книжицу, на которой лежала красная огромная, похожая на львиную лапу рука старика.
      Тихо было в комнате. Тишина царила во всем скромном семиоконном деревянном домике, примыкавшем к зданию пожарного депо. В передней, освещенной свечкой с зеркальным рефлектором, на желтом конике сладко клевал носом камердинер, ровесник старика.
      А на Пречистенском бульваре, в двадцати шагах от домика, в этот сентябрьский погожий вечерний час было шумно и празднично. В радужном свете газовых фонарей, серебривших своим светом листву деревьев и кустарников, клубилась по-летнему разряженная толпа, в которой лишь изредка мелькали чуйка или засаленный армяк. Звероподобные лихачи, туго перепоясанные кушаками, развозили в колясках по ресторанам развеселые компании, парочек или одиноких господ в «Дрезден» на Тверскую площадь и в «Кавказ» в Козицкий переулок, к «Яру» на Петербургское шоссе и в «Европу» в Неглинный проезд, в «Лондон» к Охотному ряду и в «Петербург» на Воздвиженку. Дворянская, чиновная, купеческая Москва, как всегда, много и сытно ела, всласть пила, веселилась, не обращая внимания на отчаянно-призывные крики мальчишек, чертенятами вившихся в толпе с пачками сырых газет: «Новая бомбардировка Севастополя!», «Зверства турок в Бессарабии!», «Обмен пленными в Одессе!».
      Далеко, далеко витали мысли старика.
      — Так быстро развалить армию… И какую армию!
      Столько гадостей наделать в Севастополе! Уступить во всем!.. — проговорил он наконец, сжимая и разжимая тяжелый кулак. — У всякого свой царь в голове… А у России? Царь, выходит, в отпуску?..
      Старик медленной глыбой поднялся из-за стола, сутуловатый, но еще крепкий, даже могучий, и прошелся по кабинету той неслышной походкой, которая не будила и секретные засады немирных горцев. Постоял в раздумье перед гравюрой — блестящим резцом выгравирован портрет Суворова, превосходно изображено лицо, белый австрийский фельдмаршальский мундир, многочисленные ордена…
      — Если бы был жив Суворов… Если бы он был жив!
      Туговатым ухом старого артиллериста уловил легкий шум в передней.
      — Ксенофонт! — громовым голосом, способным перекрыть рев пушек, крикнул он.
      Некогда, во время неожиданной ссылки при сумасбродном Павле Петровиче и заточения в Костроме, он воспользовался вынужденным бездельем и приобрел большие сведения в военных и исторических науках, а также выучился весьма основательно латинскому языку у соборного протоиерея и ключаря Егора Арсеньевича Груздева. Алексей Петрович будил его ежедневно чуть свет словами: «Пора, батюшка, вставать: Тит Ливии с Ксенофонтом нас давно уже ждут».
      Тогда-то переименовал он своего юного денщика Федула в Ксенофонта.
      Камердинер не тотчас появился в дверях и слегка наклонил трясущуюся голову.
      — Ксенофонт! — строго повторил старик. — Что за беспорядок?
      — Офицер к вашей милости, Алексей Петрович, — ничуть не смущаясь грозным видом хозяина, ответствовал Ксенофонт — Федул.
      — Хм… Офицер? К отставному солдату?
      — «Отставной»… — бесстрашно передразнил его камердинер. — Да ты и сейчас любого супостата опровергнешь.., Недаром, чай, тобой детей пужали…
      Пропустив мимо ушей реплику Ксенофонта, старик вновь утвердился за столом, приобретя вид еще более строгий, грозный:
      — Зови!
      Защелкали быстрые шажки, и в кабинет влетел гвардейский капитан, тонкий и гибкий, словно лоза, с натертыми воском, торчащими усами и витым серебряным аксельбантом.
      — Адъютант его превосходительства московского генерал-губернатора Закревского со срочным пакетом вашему высокопревосходительству! — Сильной фистулою отчеканил капитан.
      — Так! — не подымаясь, молвил старик, принял куверт и сломил сургучные вензловые печати.
      В феврале истекающего 1855 года его, семидесятивосьмилетнего старца, несмотря на явное недовольство ныне почившего в бозе императора Николая Павловича, почти единогласно избрали начальником ополчения в семи центральных губерниях, причем сам он принял эту должность по Московской.
      Он нашарил на столе лупу, вперил через стекло слабые глаза в казенную бумагу и громко зашептал:
      — «Препровождаю Вам, как начальнику ополчения Московской губернии, сей скорбный приказ главнокомандующего Южной армией его сиятельства генерал-лейтенанта Горчакова-2-го об оставлении…» Об оставлении… — Голос старика пресекся. — Что-то, батюшка мой, — обратился он к капитану, — совсем худо: ничего не вишу, буквы двоятся…
      Прочитай ужо приказ сам. — И вынул из пакета другую бумагу.
      Капитан поправил нафабренный ус и еще более высоким, чем при представлении, голосом начал:
      — «Храбрые товарищи! 12 сентября прошлого, 1854 года сильная неприятельская армия подступила под Севастополь, Невзирая на численное свое превосходство, ни на то, что город сей был лишен искусственных преград, она не отважилась атаковать его открытою силою, а предприняла правильную осаду. С тех пор при всех огромных средствах, которыми располагали наши враги, беспрестанно подвозившие на многочисленных судах своих подкрепления, артиллерию и снаряды, все усилия их преодолеть наше мужество и постоянство в продолжение одиннадцати с половиною месяцев оставались тщетными — событие, беспримерное в военных летописях: чтобы город, наскоро укрепленный в виду неприятеля, мог держаться столь долгое время против врага, коего осадные средства превосходили все принимавшиеся данные в соображение расчеты в подобных случаях…»
      — Теперь все ясно! — твердо сказал старик, сгибая огромной кистью медную рукоять увеличительного стекла. — Но продолжай.
      — «Храбрые товарищи, грустно и тяжело оставить врагам Севастополь, но вспомните, какую жертву мы принесли на алтарь Отечества в 1812 году: Москва стоит Севастополя!
      Мы ее оставили после бессмертной битвы под Бородином. Тристасорокадевятидневная оборона Севастополя превосходит Бородино! Ноне Москва, а груда каменьев и пепла досталась неприятелю в роковой 1812 год. Так точно и не Севастополь оставили мы нашим врагам, а одни пылающие развалины города, собственною нашею рукою зажженного, удержав за нами честь обороны, которую и дети, и внучата наши с гордостью передадут отдаленному потомству…»
      — Севастополь сдан! — в отчаянии перебил офицера старик.
      Он поднялся во весь гигантский рост, силясь сказать еще что-то, но покачнулся и начал медленно сползать на медвежью шкуру, цепляясь руками за поверхность стола.
      С грохотом обрушились на пол оба шандала, упали латинская книжица, увеличительное стекло, табакерка, пасьянсные карты.
      Ксенофонт, гвардейский капитан и сбежавшаяся немногочисленная челядь из отставных и увечных солдат с трудом перетащили на низкий диван хозяина: у него отнялись ноги.
      Некоторое время старик пребывал как бы в забытьи. Но вот он приподнял массивную голову с шалашом седых волос и ослабевшим, но внятным голосом приказал:
      — Мундир мне!
      Ксенофонт скоро воротился, неся генеральский мундир с эполетами, украшенными золотым позументом и бахромой. Единственный белый крестик Георгия 4-го класса — любимый орден — был прикреплен к темно-зеленому сукну.
      — Господь-вседержитель, верни России ее былую силу… — шептал старик, беззвучно плача и целуя орден, внутренним, уже другим зрением видя перед собой картины славного боевого прошлого.
      В эти краткие мгновения страдания и скорби вся его едва не восьмидесятилетняя жизнь протекла перед ним — от самых ранних, младенческих картин, от воспоминания о нарисованной на печи в родительском доме римской богини плодородия Цереры, от впечатлений действительной военной службы на четырнадцатом году от роду и до бессмертного Бородина, до отбития у французов в жестоком штыковом бою Курганной высоты и батареи Раевского, до сражений под Малоярославцем и Красным, до заграничных походов 1813 — 1814 годов и десятилетнего правления на беспокойном Кавказе.
      В глазах современников он казался могучим обломком отошедшей в небытие эпохи. Уже не было в живых никого из его сверстников — героев 1812 года. Уже ушли из жизни те, великие, кто видел в нем кумира и воспел его. Те, из чьих стихов о нем можно было бы составить целую антологию.
      В знаменитом «Певце во стане русских воинов», созданном в Тарутинском лагере, В. Жуковский, осыпавший звенящими похвалами полководцев первой Отечественной войны, восклицал:
 
Хвала сподвижникам — вождям!
Ермолов, витязь юный!
Ты ратным брат, ты жизнь полкам,
И страх твои перуны.
 
      Прославленный своими ратными подвигами, поэт-партизан Денис Давыдов взывал в «Бородинском поле»: «Ермолов! Я лечу — веди меня, — я твой! О, обреченный быть побед любимым сыном, покрой меня, покрой твоих перунов дымом!»
      Один из вождей декабристского движения, поэт-революционер, поэт-мученик К. Рылеев в своем послании предлагал именно ему возглавить освободительное движение Грешит против оттоманского ига: «Наперсник Марса и Паллады, Надежда сограждан, России верный сын, Ермолов! поспеши спасать сынов Эллады, Ты, гений северных дружин!..»
      Прославленный военный вождь — таким запечатлел его Лермонтов:
 
От Урала до Дуная,
До большой реки,
Колыхаясь и сверкая,
Движутся полки…
 
 
И испытанный трудами
Бури боевой,
Их ведет, грозя очами,
Генерал седой.
 
      …Теперь седой генерал припоминал прошлое, и в памяти оживали одно за другим далекие события — он видел вновь поля битв в густых клубах пороха, слышал грохот пушек, стоны раненых, жалобные крики о пощаде и могучее, всесокрушающее русское «ура!», вспоминал безмерные подвиги воинов-сподвижников на поле брани и вереницу государственных дел.
      И сквозь все, уже туманящиеся, грозные годы светил ему этот маленький белый эмалевый крестик, полученный из рук незабвенного Суворова.

Глава первая. РУССКИЙ МАРС