В атаке у спартаковцев были еще и Валентин Гуреев, Александр Лобанов (он потом перешел в ЦСКА), Константин Климов, в обороне успешно действовали опытнейший Валерий Кузьмин, Евгений Паладьев, Юрий Ляпкин, Василий Спиридонов, Владимир Кучеренко. Команда была задорная, тактически неординарная, хоккеисты стремились играть в пас. Немало встреч со спартаковцами стали для меня запоминающимися. В 1970 году мы выиграли 8:2, и все шайбы забросило наше звено.
В московском «Динамо» рядом с Александром Мальцевым находились братья Александр и Владимир Голиковы, воспитанник ЦСКА Анатолий Белоножкин, Юрий Чичурин, Юрий Репс, Анатолий Мотовилов, Виктор Шилов, Александр Сакеев, в обороне Валентин Марков, Валерий Васильев, в воротах — Владимир Мышкин. Динамовцы умели классно обороняться, и если сразу им мы не забивали, то получались сложные матчи. С начала семидесятых годов резко прибавили «Крылья Советов». Мне нравилось, как играют в атаке Игорь Дмитриев и Владимир Расько, затем Борис Кулагин пригласил из ЦСКА тройку Юрий Лебедев — Вячеслав Анисин — Александр Бодунов, она стала лидером и в немалой степени способствовала тому, что «Крылышки» стали чемпионами страны. При мне в этой команде играли Сергей Бабинов и Сергей Капустин (оба затем перешли в ЦСКА), Виктор Тюменев, Сергей Котов, Владимир Репнев, в «Крыльях Советов» была прочная оборона и классный вратарь Александр Сидельников, дублер Владислава Третьяка в сборной СССР.
Считалось, что хоккейным центром страны была Москва, в которой были собраны лучшие хоккеисты. С этим нельзя не согласиться. Но нелишне было бы подчеркнуть, что довольно высоким был уровень игры в целом. Да, армейцы забрасывали периферийным командам много шайб, побеждали с крупным счетом. Но легко никогда не было. С одной стороны, были вполне приличные соперники, с другой — их постоянно подстегивали, гнали вперед тренеры.
В моей памяти осталось немало замечательных мастеров из различных клубов. Например, в составе бронзового призера чемпионата СССР 1971 года ленинградского СКА играли мои партнеры по сборной Игорь Щурков и Игорь Григорьев. Там же отлично играли Юрий Глазов, Валентин Панюхин, Вячеслав и Сергей Солодухины, в воротах стоял Владимир Шеповалов, он входил в сборную СССР. В горьковском «Торпедо» лидеров ЦСКА всегда заставляли работать с полной отдачей Владимир Ковин — Александр Скворцов, Юрий Варнаков. Хорошие игроки были в челябинском «Тракторе»: вратари Александр Тыжных, Леонид Герасимов, Геннадий Цыгуров, Николай Макаров, Валерий Белоусов, Николай Бец, Николай Шорин, Петр Природин. Это вообще была быстрая команда. До поры не слишком эластичная, но с приходом в нее Анатолия Кострюкова заиграла в рамках советской школы. Имел собственное лицо и Воскресенский «Химик», в нем все выделяли Юрия Савцилло, Валерия Никитина, Александра Пашкова, Александра Сырцова, Юрия Чичурина, братьев Голиковых.
«Химик» играл от обороны, и взломать ее было непросто. А как резко прибавило к середине семидесятых рижское «Динамо», хорошо помню игру Петра Воробьева, моего помощника в сборной страны в 1993 году, Хелмута Балдериса, Вячеслава Назарова, Владимира Крикунова. И до моего прихода в команду мастеров, а затем и в сборную в СССР было много способных хоккеистов в самых различных командах высшей лиги. И существовала преемственность, с помощью которой постоянно рос интерес к хоккею.
Наверное, закономерно, что многие из названных мною мастеров стали добротными тренерами. А несколько человек добивались высоких результатов. Например, чемпионами делали свои команды Геннадий Цыгуров (тольяттинская «Лада»), Валерий Белоусов (магнитогорский «Металлург» и омский «Авангард»). Все они, а также Крикунов и Дмитриев работали в сборной страны.
Так что непросто было выходить на лед и побеждать все эти клубы. Тем не менее мы, имея более высокую мотивацию, справлялись с ними, мы стояли выше по качеству, были стабильнее. Да и состав был хорош. У нас в ЦСКА, пожалуй, и не было, так сказать, «белых пятен». Все защитники по уровню подходили для сборной, а впереди прекрасно действовали габаритные Александр Волчков и Владимир Попов, которые вполне могли бы не испортить картину в сборной, Александр Лобанов, Владимир Трунов.
На мой взгляд, интереснее всего было играть против «Спартака», который действовал в атакующем ключе, был тактически грамотным, напористым. Пожалуй, и болельщикам матчи ЦСКА — «Спартак» доставляли особое удовольствие. Ни мы, ни они не играли в закрытый хоккей. Поэтому было много азарта, красивых атак, заброшенных шайб.
ЦСКА, как все другие команды, был в мое время в определенной степени семьей. Хоккеисты много времени проводили на сборах. И, естественно, надо было как-то отдыхать, развлекаться. Ребята любили играть на бильярде, лучшими были Володя Викулов и Витя Полупанов. Конечно, в ходу были и карты. Ясно, не по-советски это было — азартные игры, но тренеры понимали, что ребятам необходимо переключаться. Я был сторонником преферанса, в который научился играть еще в «Локомотиве» с помощью Михаила Рыжова.
Находиться долго в отрыве от дома, конечно, трудно. Поэтому игроки сами придумывали себе занятия веселые, азартные, я всегда был в этих забавах одним из наиболее активных участников. Например, на сборах в ГДР, на базе ГСВГ — Группы советских войск в Германии — устраивали по заданию Анатолия Тарасова спартакиаду между звеньями — играли в настольный теннис, в шахматы, в волейбол и футбол и еще — в домино. Все делалось серьезно. Сбрасывались и покупали какие-то сувениры для победителей. Проводили награждение в торжественной обстановке, с юмором. Если на сбоpax у кого были дни рождения, то команда обязательно преподносила юбиляру торт, а наиболее приближенные скрытно выпивали по бокалу шампанского, заперевшись у кого-нибудь в комнате. Все видели и в таких случаях говорили — пошли.
Естественно, немало времени отдавалось общественной работе. Каждую неделю проводилась политинформация. Поэтому волей-неволей приходилось читать газеты, расширять свои знания. Раз в месяц — комсомольское и партийное собрания. И не для галочки. Анатолий Тарасов придавал им большое значение, сам выступал с присущим ему блеском, критиковал, наставлял, призывал, и ведущие игроки так же серьезно разбирались с теми, кто плохо тренировался, играл. Не было каких-то недомолвок, все делалось открыто, поэтому на замечания никто не обижался, не вставал в позу. Может, только Володя Петров спорил, но это в счет не принималось. Все, в том числе и тренеры, знали, что он иначе не может.
Всегда внимательно я слушал разбор игр, который мастерски делал Анатолий Владимирович. Кинооператоров тогда еще не было. Но у него была отличная память, он схватывал все эпизоды, запоминал ошибки. А также, будучи психологом, чувствовал, как именно надо поступать в определенной ситуации — кого-то, как говорится, прилюдно раскритиковать, с кем один на один поговорить.
Кроме тренеров, особая роль в команде принадлежала врачам. Они у нас были как бы семейными. Чуть что, мы или наши жены шли к доктору, обращались по самым разным поводам — советовались по каким-то бытовым вопросам, спрашивали, как от травмы восстановиться, чем лучше простуду лечить, что делать, если детишки прихварывают. Мы все любили Олега Марковича Белаковского. Он был не просто врачом, а человеком, объединяющим команду. Причем не только ЦСКА, но и сборную СССР, в которой работал довольно долго.
Наверное, без тех мастеров, которые окружали меня в ЦСКА, я, возможно, не стал бы известным игроком, а затем тренером. Наблюдая за хоккейными наставниками, я многое запомнил. И потом использовал в работе. Но слепо никого не копировал, у меня были и остаются свои взгляды на игру.
Александр Рагулин был воплощением русского былинного богатыря. Высокий, мощный, он выглядел внушительно, возвышаясь над нами этакой глыбой. Мы звали его уважительно — Александр Павлович, или Палыч. Но характер у него был хороший, с ним было легко общаться, Саша во всех отношениях был коммуникабельным. На льду он прекрасно пользовался внушительными данными. По мнению специалистов, ему иногда недоставало скорости, но зато он хорошо владел клюшкой, был защитником тактически грамотным, с хорошо развитой интуицией.
Владислава Третьяка, вне всякого сомнения, можно назвать явлением в мировом хоккее. Он обладал блестящей реакцией, чувством позиции, его отличала выдержка и стабильность. Вообще о нем можно говорить много. Приведу лишь одно высказывание, которое показывает величие Владислава. Бобби Халл, оценивая мастерство Третьяка, сказал, что считал классными вратарями только канадцев и был уверен, что только в в канадском хоккее их можно воспитать. «Но Третьяк заставил меня изменить точку зрения. Я понял, что далее нашим лучшим вратарям есть чему у него учиться». Третьяк беззаветно любит хоккей. Мы с ним в свое время в ЦСКА устраивали такое соревнование: я бросал после тренировок три буллита, и если два забивал, то Третьяк в раздевалке должен был сказать, что он плохой вратарь. Я в таких случаях несся в раздевалку и кричал: два забил! Потом приходил Владик, говорит — я плохой вратарь, а ребята смеются — мы уже знаем. Он злится — опять меня опередил. Конечно, выигрывал и он, классный же вратарь, и тогда мне приходилось говорить, что я плохой нападающий.
Вратари вообще в хоккее люди особенные. Я всегда следил за ними внимательно, пытался понять, чем они в данный момент дышат, знал их манеру игры, старался использовать это с пользой для себя. Однажды, когда при выходе один на один забросил шайбу Александру Пашкову, игравшему в «Химике», он после игры и говорит: «Борь, ну как угадать, куда ты будешь бросать?» Я отвечаю: бросаю в «домик» — между щитками. Прошло какое-то время. Играем против «Химика», два раза один на один выхожу, все делаю правильно, но забить не могу. После игры говорю Пашкову: ну, ты молодец, а он мне — так ты же сам сказал, что в «домик» бросаешь. Вот такие были истории.
Виктор Кузькин в жизни был весельчаком, все время что-нибудь придумывал. Бывало, подойдет сзади к кому-нибудь из молодых, ударит по печени и говорит: ох, как хорошо! Нам это надоело. И раз мы его прихватили, по-моему, впятером, говорим — не отпустим, пока не даст слово больше нас не лупить. Ну, ему деваться некуда, даю — говорит — слово. А мы — спасибо, Виктор Григорьевич.
Кузькин был на редкость разносторонним хоккеистом, он начинал в ЦСКА нападающим, служил в спортроте, откуда его забрал Тарасов. Он, наверное, единственный, увидел в нем защитника — быстрого, цепкого, умеющего отдать пас, способного подключиться к атаке и точно бросить.
На редкость высокая скорость отличала Игоря Ромишевского. Я не удивлялся тому, как он «летает» по площадке. Игорь до прихода в ЦСКА играл нападающим в хоккей с мячом. Я считаю его талантливым, разнообразным защитником. В то время многие пробовали перейти из хоккея с мячом в шайбу, но удалось по-настоящему, пожалуй, только ему, если не считать тех, кто играл в первые послевоенные годы.
Резким, я бы сказал, злым защитником был Александр Гусев, имевший классный бросок. А вот Владимир Лутченко, на мой взгляд, обладал всеми лучшими качествами защитника. Он успевал на льду разбираться в любых ситуациях. Его невозможно было вывести из равновесия. И в жизни он был и остается спокойным, рассудительным.
Замечательные отношения много лет сохраняются у меня с Геннадием Цыганковым. Он по качеству игры, безусловно, входил в элиту защитников всех времен. С одной стороны, он — крупный, внушительный — легко разбирался с соперниками в силовой борьбе. С другой — отличался прекрасным видением площадки, сильным броском, поэтому удачно подключался в атаку.
Во второй половине семидесятых годов у нас сформировалось отличное звено: Хелмут Балдерис — Виктор Жлуктов — Сергей Капустин. Как и мы с Петровым и Харламовым, собравшись вместе, они поняли друг друга. Хелмут обладал высокой скоростью, прекрасной техникой, он мог от кого угодно убежать и забить, а Виктор выполнял массу черновой работы, но его КПД и в атаке был немалым. Сергей был эластичным форвардом, техничным, тактически грамотным. Я бы даже сказал, что в общих чертах он напоминал Валерия Харламова. Но, к сожалению, эта тройка довольно быстро распалась, скорее всего потому, что ее крайние нападающие попали в ЦСКА, так сказать, под нажимом. Требовалось звено, которое играло бы вместе и было готово для сборной. Хелмут, с которым мы дружили семьями, вернулся в Ригу. Но до сих пор поддерживаем самые теплые взаимоотношения. Сергей перешел в «Спартак», куда его пригласил Борис Кулагин.
Когда я уже был, как говорится, ветераном, в команду пришли Вячеслав Фетисов, Сергей Макаров, Владимир Кругов. Наверное, все знают, что они стали великими игроками. Я в их возможностях убедился сразу — по степени таланта. И кроме того, они были истинными армейцами, обладали свойственными нам качествами.
Немало хоккеистов ЦСКА достигли такого уровня, который позволил им успешно работать тренерами. Из пионеров это, безусловно, Всеволод Бобров, Николай Пучков, Юрий Баулин. Из тех, с кем мне удалось играть, Константин Локтев, Виктор Кузькин, Игорь Ромишевский, Юрий Моисеев, Борис Александров, Владимир Петров, Александр Волчков, Владимир Попов, Александр Лобанов, Владимир Брежнев, Виктор Кузнецов, Владимир Викулов, Владимир Кругов работали с командами мастеров и сборными страны. А многие другие стали юношескими наставниками. И все они принесли нашему хоккею огромную пользу, поскольку были воспитаны в его лучших традициях.
Ближе к завершению карьеры стал задумываться над тем, что буду делать дальше. Легендарный футбольный вратарь Лев Иванович Яшин, когда-то сам бывший хоккейным голкипером, обладателем Кубка СССР, человек огромной доброты, несколько раз говорил мне: Борис, подумай о поступлении в ВПШ — Высшую партийную школу. В Советском Союзе сделать это было крайне трудно, подбирались во всех отношениях проверенные кадры. Я ему, естественно, верил. Яшин прошел потрясающую жизненную школу, вырос, как и я, в простой рабочей семье, в войну трудился на производстве… Как считал Лев Иванович, Михайлов по всем параметрам проходил — коммунист, капитан сборной. Безусловно, случись так, жизнь потекла бы совсем по другому руслу. Почти наверняка я бы стал номенклатурным работником. Но в силу характера стремился к общению с людьми не по чинам и удовлетворен бы жизнью чиновника-партийца не был.
Так что в ВПШ я не рвался. И тогда состоялся разговор с Борисом Кулагиным и Вячеславом Ивановичем Колосковым, который тогда был начальником отдела хоккея Госкомспорта. Они сказали: Борис, у тебя есть задатки тренера, считаем, что в этом направлении тебе надо работать.
В принципе, встреча с ними оказалась решающей. Я пошел в спортклуб Министерства обороны и сказал, что вряд ли у меня с ВПШ что-нибудь получится, мол, не готов к столь ответственному шагу. Там удивились, но настаивать на моем поступлении в ВШП не стали.
Казалось бы, два коротких эпизода. В обоих случаях люди проявили ко мне внимание и заботу. Но именно Кулагин и Колосков решили мою судьбу.
Русский ураган в мировом океане
В 1967 году в моей карьере произошло событие, к которому стремится каждый хоккеист. Я был впервые, по рекомендации Анатолия Владимировича Тарасова, включен в состав сборной СССР. Он переговорил с Аркадием Ивановичем Чернышевым, и меня официально уведомили, что буду приглашен на сборы. Не знаю, как себя сегодня чувствуют хоккеисты после подобных предложений, хотя они говорят, что это почетное, ответственное дело, но, вне всяких сомнений, в мое время путевка в сборную считалась великим признанием. Игрок ощущал, что ему доверено играть на высшем уровне, сохранять победные традиции, плюс — политические моменты. Вроде бы все оставалось, как всегда, но взгляды на работу менялись, я все время ловил себя на том, что думаю о сборной. В общем, находился я в восторженном состоянии, я верил — все должно получиться. На эту тему много говорил с Татьяной, и она, понимая меня, была настроена оптимистично, говорила: не волнуйся, мол, все будет хорошо. Для меня была важна ее поддержка.
Произошло мое появление в сборной на первом розыгрыше приза Московского международного турнира, позднее его стали именовать призом «Известий». Этот турнир сыграл огромную роль в развитии отечественного хоккея. Через него прошли многие звезды, причем не только советские. Турнир пользовался огромной популярностью, всем нравился его талисман — симпатичный снеговик. Что же касается организации, то я с особой теплотой вспоминаю замечательного журналиста «Известий», своего тезку Бориса Федосова, который стал отцом-основателем турнира и придумал снеговика.
Нашу страну тогда представляли две команды: одну тренировали Анатолий Тарасов и Аркадий Чернышев, другую, куда взяли меня, возглавлял Владимир Егоров, наставник столичных «Крыльев Советов».
Откровенно говоря, деление в определенной степени было условным. Не было смысла ломать голову над тем, кто сильнее, я выступал вместе с Борисом Майоровым и Вячеславом Старшиновым, Виктором Якушевым, Вениамином Александровым, Анатолием Фирсовым, Виктором Кузькиным. И против нас играли известные мастера — тарасовская «система»: Анатолий Ионов с крайними Юрием Моисеевым и Женей Мишаковым, спартаковская тройка Евгений Зимин — Владимир Шадрин — Александр Якушев, Александр Рагулин, Виталий Давыдов, вратарь горьковского «Торпедо» Виктор Коноваленко.
Просто это были две сильные сборные. В очном поединке моя команда победила 5:2 и выиграла турнир. Наша тройка отлично провела микроматч против звена Анатолия Ионова. Мне удалось забросить две шайбы. За что после окончания матча получил прямой удар в челюсть от армейского защитника Олега Зайцева. Этому особо не огорчился. Ведь тройке, в которой я играл вместе с ленинградцами Игорем Щурковым и Игорем Григорьевым, удалось подорвать престиж знаменитой тарасовской «системы». Это была пятерка ЦСКА в составе Олег Зайцев — Игорь Ромишевский — Евгений Мишаков — Анатолий Ионов — Юрий Моисеев. Она считалась эталоном в нейтрализации соперников. Все специалисты отмечали, что играли они здорово. Во-первых, у Мишакова и Моисеева была сумасшедшая скорость, во-вторых, они были игроками цепкими, бесстрашными. Но нельзя сказать, что «система» Тарасова работала только на разрушение. В большинстве случаев эта пятерка играла активно, с прицелом на атаку и вполне неординарно, поскольку тактически гибким был центрфорвард. Я считаю, что этот турнир стал для меня новым шагом вперед в большом хоккее и остался в памяти на всю жизнь.
Итак, состоялся дебют. Но до чемпионатов мира и Олимпиад мне было далеко. Скажем так, места в сборной Михайлову пока не находилось. Я не считал это ударом по собственному престижу. Отдавал себе отчет в том, что при трех звеньях, в состав которых входили великие нападающие, я еще к сборной не готов. И не задавал вопросов Анатолию Тарасову. Он, понимая что к чему, сам сказал: «Волноваться не стоит, отработал ты добросовестно. Не сбавляй обороты, все идет по плану, надо подождать». Мне его внимание тогда здорово помогло. Я понял, что он в меня верит. И еще одна важнейшая деталь: очевидно, что он наверняка думал о создании нового крепкого звена, способного стать первым не на один сезон. К тому времени распалась тройка Локтев — Альметов — Александров. Правда, ставка делалась на звено Викулов — Полупанов — Фирсов, но предполагаю, что одного такого звена для ЦСКА было мало. Тарасов, естественно, хотел иметь вторую армейскую тройку и чтобы она непременно играла в сборной. Вот и заставлял меня с Петровым и Харламовым работать с максимальной отдачей. Собственно, мы были к этому готовы, поскольку сразу после прихода в ЦСКА поняли, какие нужно приложить титанические силы, чтобы выиграть чемпионат СССР.
Естественно, немало хоккеистов находилось в поле зрения тренеров сборной как потенциальные кандидаты. В составе сборной клубов они выезжали в Северную Америку. Там проходили проверку на прочность. Речь в основном идет о силовой игре. Соперники не были грозными, но приходилось после каждого матча переезжать в другой город, и от этого накладывалась усталость. И конечно, серьезную физическую нагрузку мы получали в самих играх. Канадцы много дрались, бывало до крови, и тех, кто дрогнул, в сборную уже не привлекали. Кроме того, нас предупредили, что получим премию, если выиграем минимум 60 процентов матчей. Для меня это не имело значения, надо было закрепляться в сборной. Я не боялся наскоков соперников, мог, как говорится, держать удар. И надеялся на лучшее.
В моей первой поездке в составе были опытные Виктор Кузькин, Владимир Брежнев, Евгений Мишаков, но больше — абитуриентов. Сдавали экзамены я, Игорь Щурков и Игорь Григорьев из СКА, московские динамовцы Александр Сакеев, Анатолий Мотовилов, Виктор Шилов. Все они были перспективными игроками, но, кроме меня, никто из них в сборную не прошел.
В 1968 году меня в национальную команду долго не приглашали. Даже на приз «Известий», не говоря уж об Олимпиаде. Но я к этому относился спокойно, хотя мне было уже 24 года. Знал, что этот турнир, по сути дела, малый чемпионат мира, победа в нем считалась престижной. Поэтому тренеры, естественно, экспериментировали в нем до определенного времени редко. Новичков пробовали, так сказать, поштучно. Сейчас картина иная. Европейский тур — полигон для испытаний. И это понятно, поскольку все лучшие в НХЛ.
Меня вместе с Петровым и Харламовым проверили в сборной в товарищеских встречах в Москве со сборной Канады. Впервые на уровне первой сборной СССР мы вышли на лед Дворца спорта в Лужниках 6 декабря 1968 года. Выиграли — 8:1, смотрелись совсем неплохо, две шайбы забросил Владимир Петров. Я же открыл свой лицевой счет только в четвертом матче с канадцами, который проходил в Ванкувере 21 января 1969 года.
Вообще 1969-й — один из самых памятных. Мы всем звеном попали в сборную СССР и выиграли чемпионат мира! Не скрою, я отчетливо помню его, как и Олимпиаду-72, матчи того же года с канадцами-профессионалами.
Когда пришел в сборную, так сказать, по-настоящему, вскоре понял, за счет чего именно, кроме мастерства, команда побеждает на чемпионатах мира и Олимпиадах. Существовала программа развития хоккея СССР, вертикаль, вершиной которой была сборная. Сразу скажу, всесоюзная федерация всегда строила ежегодный календарь с прицелом на главную команду страны. Собственно, это было разумно, поскольку, с одной стороны, для ряда клубов появлялись «окна» для учебно-тренировочной работы, а с другой — «сборники» могли с помощью занятий выходить на пик формы в нужное время. Замечу, что, даже побеждая, например, в товарищеских матчах, хоккеисты выкладывались полностью, но не все задачи по содержанию игры уже были решены. Все шло по восходящей — мы должны были выходить на оптимальный уровень к мировому первенству.
В расписании чемпионатов СССР были приличные по времени перерывы для сборов, участия в призе «Известий», турне за океан, чемпионатов мира, Олимпиад. Делали практически все, но и спрос с тренеров и игроков был максимальным. Серебряные медали считали неудачей, например, два сезона, в которых Борис Павлович Кулагин после победы на Олимпиаде-76 не сумел привести команду к «золоту» мировых первенств, стоили ему места главного тренера.
В стране была система развития хоккея, касающаяся и меня. Подготовка сборной была в высшей мере серьезной. Перед тем как соединить в национальной команде Аркадия Чернышева и Анатолия Тарасова, как рассказывали ветераны, тренеров пригласили на беседу в ЦК КПСС и объяснили, что их взаимоотношения должны строиться на принципах содружества, взаимопонимания. Безусловно, оба понимали, какой груз висит на них. Они были потрясающими специалистами и четко распределили обязанности.
Тарасов занимался тренировочным процессом, в котором ему не было равных, помогал в «скамеечной работе» — во время матчей подсказывал игрокам, что нужно делать в определенных моментах и чего избегать. Он мгновенно схватывал ситуацию. Чернышев на тренировках выходил на лед реже. Он и Анатолий Владимирович расписывали план занятий заранее. Тарасов вел их с энтузиазмом, зажигал ребят, был строг к тем, кто ленился, придумывал интересные упражнения. Требовал много, но мы заводились и работали на совесть. Иногда хотел кто-то из ребят поддеть Тарасова, но все заканчивалось в его пользу.
Был один довольно любопытный случай. На тренировке в бассейне на стадионе «Метрострой», он располагался у метро «Краснопресненская», Анатолий Владимирович объявил, что будем прыгать в воду с пятиметрового трамплина — смелость развивать. Кто-то возьми да брякни: «Анатолий Владимирович, всегда готов последовать вашему личному примеру!» Надо было знать Тарасова, который по своему складу не мог дать игрокам возможность хотя бы в чем-то усомниться в нем. Сразу нахохлился — значит, жди беды, полез на трамплин. Грохнулся с него в воду, весил под сто килограммов, вылез весь красный, злой. Но прыгнул! И потом мы так напрыгались, что уходили в раздевалку, пошатываясь от усталости.
Чернышев на тренировках больше наблюдал за нами. Он великолепно руководил самим процессом игры, как бы держал ее нити в руках. Это, как я убедился, став тренером, далеко не просто. Я бы даже назвал это искусством, не доступным простому смертному. У Аркадия Ивановича была крепкая нервная система, я никогда не видел его вспыльчивым, его невозможно было вывести из равновесия, даже когда мы проигрывали важнейшие матчи, а Тарасов буквально носился вдоль скамейки, Чернышев невозмутимо стоял у бортика, ни чем не выказывая волнения.
Мы знали, что Чернышев и Тарасов умеют не только концентрироваться на работе. Безусловно, чтобы держаться в тонусе, им нужно было иногда переключаться на иное занятие, далекое от хоккея. Так, Анатолий Владимирович снимал напряжение в лесу — он был заядлым грибником. Причем умел не только собирать грибы, но и отлично их засаливать, мариновать, сушить. Аркадий Иванович страстно увлекался рыбалкой. Однажды Станислав Петухов, в свое время нападающий сборной СССР и московского «Динамо», рассказал любопытную историю. После одного из чемпионатов мира Чернышеву подарили новую «Волгу». Прошло несколько дней, и ее угнали. Понятно, в МВД на ноги подняли всех. Нашли машину. Сообщили об этом Аркадию Ивановичу. Он примчался к метро «Войковская», сразу полез в багажник и радостно сказал: все хорошо! Оказывается, его больше всего волновала не машина, а рыболовные снасти, которые он привез из Швеции.
Я многое почерпнул из работы Тарасова и Чернышева. Кроме всего прочего — ответственность. Тренеры, принимая сборную, знали, на что шли. И потому тренировочный процесс был на редкость насыщенным. И окунувшись в него, я окончательно понял, через какие испытания, как и в ЦСКА, надо пройти, чтобы потом — на льду — одерживать верх над любыми соперниками. Сумма нагрузок позволяла ему и другим армейцам выйти на максимальный уровень игры, сохранять скоростную выносливость до конца матчей. Мало того что наши хоккеисты переигрывали соперника, они допускали меньше ошибок, действуя на фоне усталости. Выйти на такие рубежи было сложно. Учебно-тренировочный процесс сборной был спланирован так, что мы работали поэтапно. В период межсезонья было сразу несколько сборов, о чем сейчас наставникам сборной и мечтать не приходится.
Сначала команду собирали на втягивающий сбор — на нем постепенно подводили к высоким нагрузкам, второй был базовым — с достаточно сложными в физическом отношении двухразовыми занятиями, в том числе и на льду. Третий сбор называли шлифовочным — это были двухсторонние и контрольные игры. И все это кроме работы в клубах. Наконец, в сборной давали задания, которые мы должны были выполнять в командах. Мне иногда казалось, что без запредельных нагрузок можно обойтись. Но в ходе чемпионата, когда после пяти-шести матчей некоторые хоккеисты из средних клубов начинали «садиться», ЦСКА летал по льду. И становилось ясно, что работали не зря. Конечно, и сборная добивались прекрасных результатов. Цель оправдывала средства.
Неудивительно, что одним из самых памятных для меня стал дебют в сборной на мировых первенствах. Я примерно представлял себе, как сложно играть на высшем уровне. Но когда столкнулся с этим напрямую, то понял, что смотрел на вещи упрощенно. Напряжение было запредельным, играть было тяжело, не так, как я думал. Вот говорят, что особенного, если обыгрывала всех наша команда в советские времена? Откровенно скажу, нельзя смотреть на такие вещи поверхностно. Чемпионат мира, если сказать коротко, — соковыжималка.
Любой, игравший в нем, согласится с этим. Во-первых, напряжение было запредельным, поскольку турниры были короткими — за 15–16 дней надо было провести десять матчей. Так было почти всегда. В моей карьере в одиннадцати чемпионатах мира дистанция равнялась десяти матчам. Причем настраиваться требовалось на каждую встречу. Конечно, многое решалось в очных поединках фаворитов. Но нельзя было и очка терять в играх с теми, кто стоял ниже. Это могло стоить победы. Например, в 1971 году сборная Чехословакии неожиданно потерпела поражение от американцев — 1:5, тогда команды средненькой. И это стоило чехам золотых медалей. Они набрали 15 очков, а мы — 17. Но если бы они не проиграли команде США, то также имели бы 17 очков. И тогда в силу вступали очные поединки. И перевес бы оказался на стороне сборной Чехословакии. Она сначала сыграла с нами вничью — 3:3, а потом добилась успеха — 5:2.
Интересно, что перед чемпионатом мира-69 Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов пошли на значительную по тем временам ротацию состава. В Швецию, кроме нас, отправились еще трое новичков — динамовец Александр Мальцев, армеец Владимир Лутченко и спартаковец Евгений Паладьев. К тому же не выступал из-за травмы Виктор Коноваленко, место которого в воротах занял Виктор Зингер. Естественно, болельщики настороженно отнеслись к этому.
Но, с другой стороны, тренеры все продумали — тогда играли в пять защитников и три звена нападающих. Так вот, с Евгением Зиминым и Вячеславом Старшиновым играл Александр Якушев. Он не участвовал в Олимпиаде-68, но выиграл чемпионат мира-67. Далее другая опытная связка — Викулов и Фирсов, с ними выступал в основном Александр Мальцев, сзади Александр Рагулин, Кузькин, Ромишевский, были в составе и выходили на лед Мишаков, Владимир Юрзинов. То есть двух пятерок, если третья не была откровенно слабой и не проигрывала микроматчи, хватало, чтобы замахиваться на высшие награды. Третьими были мы с Володей и Валерой — и не собирались никому уступать.
