- Чхумлиана Дерибасова?! - сузил глаза Осип Осинов.
      - Да. Ну, «Назарьинского феномена», - подтвердил кто-то.
      - Еще чего, - отрубил Осип. - Это он мой ученик. Самый плохой ученик.
      - Как вы смеете?! - взвилась сестра Лидия. - Товарищи, это провокация! Не слушайте его! Это просто Чхумлиан нас испытывает!
      Но не допущенные к портику буддо-христианские массы уже сделали свой выбор. Они хватали из рук Осипа фотоиконы, засыпали его вопросами и, услышав в ответ что-то знакомое, но развернутое, испытывали восторг обретения истины и разбредались на индивидуальное медитирование.
      Когда осталась только восьмерка «допущенных», многие из которых были с фотоиконами, сестра Лидия решилась на грех. Она отвела Осипа Осинова в сторону и, пристально глядя в глаза, спросила:
      - Скажите, пожалуйста, кто был предыдущим мужем Евдокии Платоновны?
      Осип посмотрел с интересом. Неужели эта женщина тоже начала прозревать и выстраивать цепь зла? Чуть поколебавшись, он не стал скрывать:
      - Все правильно. Ваш так называемый Чхумлиан и был. А по-нашему - Мишка Шампиньон. Местный придурок и даже выродок.
      Глаза женщины заблестели, как показалось Осипу, от ужаса.
      - Скажите, а когда он уехал? - вкрадчиво, но с каким-то внутренним напряжением спросила она.
      Осип долго думал над тайным смыслом вопроса и, не найдя его, ответил:
      - В прошлом году.
      - А точнее? Постарайтесь вспомнить.
      - А что тут вспоминать, - буркнул Осип, потерявший интерес к нелогичному разговору, - в самом конце лета.
      Сестра Лидия пошевелила губами, лицо ее приобрело специфическую одухотворенность забросившего шайбу спортсмена, и она воскликнула:
      - Я так и знала!
 
       Глава 27. Москва - Назарьино
 
      Сестра Ирина-первая оказалась первым буревестником. Несколько секунд они с фиктивным мужем изображали симпатичную пародию на картину «Не ждали». Сходство усугубили галоши, рваные чулки и мешок.
      - Так вот ты где, значит, была, - протянул деловой фиктивный супруг. - Досрочно освободили?
      - Что, сверхдуша горит? - Ирина-первая метнула недобрый взгляд на пустые бутылки и потащила мешок на кухню.
      Однако фиктивный благоверный возник на ее пути и попер буром.
      - У меня уплачено вперед. А твое досрочное освобождение - это твои радости и твои же проблемы...
      - Ты что, меня в собственный дом не пускаешь? - не поняла Ирина Ивановна Мостина, 1946 г. рождения, русская, уроженка г. Москвы, из служащих, б/п, образование среднее специальное, родственников за границей, судимостей, правительственных наград, научных трудов и изобретений не имеющая. - Раз так, то час на сборы и выметайся! И чтоб ни одной пустой бутылки после тебя не осталось!
      Но фиктивный благоверный рассмеялся в лицо:
      - А не хочешь досрочно вернуться откуда пришла? А ну чеши отсюда за сто первый километр!
      - Здорово же ты тут досамоусовершенствовался! - взвыла хозяйка. - А ну пошли к твоему учителю!
      - Ты со мной по фене не ботай! - вскипел фиктивный. - Это у тебя там паханы, учителя, бугры и спиногрызы!..
      - Ладно, гражданин начальник, - с трудом начала входить в образ Ирина Ивановна, год назад - гример. - К параше-то допусти.
      Она прошмыгнула в совмещенный санузел, нашла под ванной, среди бутылок, ружье для подводной охоты, зарядила гарпуном, срепетировала перед зеркалом достигнутый упорными медитациями сверхчеловеческий взгляд и вышла.
      Через несколько минут в квартире не осталось никого фиктивного. На сданные порожние трофеи Ирина Ивановна смогла дотянуть до первой зарплаты.
      Незагарпуненный фиктивный муж неожиданно всплыл перед Осоавиахимом, полностью сменившим к тому времени имидж. Теперь уже никакая вахтерша не приняла бы его за начальника сантехнического участка. Он был бы неотличим от послереволюционных изображений буржуев, если бы не роскошный каштановый парик, купленный им на рок-фестивале у очень популярного бас-гитариста, фамилию которого Осоавиахим не запомнил. Такой внушительный вид несколько умерил агрессивный пыл фиктивного мужа. Тем более, что смущение и испуг проняли Осоавиахима только после ухода жертвы.
      - Ты чего, мужик, - обиженно прогудел Осоавиахим, веривший Дерибасову, что большая часть доходов уходит в «Контакт», - я же тебе не председатель кооператива. Это только главный бухгалтер может разрешить денежки вернуть, у нас предприятие солидное. А я человек маленький, у меня зарплата сто рублей. Простой советский труженик. И инвалид. Так что ты лучше к ним иди, с них начинал, ими надо и заканчивать. Чтобы все по-людски и по-божески. А их ты потряси, а как же. Потому что правда твоя.
      Обеспокоенный Осоавиахим, выставив вперед гордость за свою хитрость, поехал к Дерибасову и доложил. К концу доклада на антикварном столе защебетал японский телефон.
      - Миша, ты? - снисходительно удостоверился председатель кооператива «Контакт». - Помнится, и не мне одному, что, втягивая нас в эту аферу, ты божился, что все будет замыкаться на тебе...
      - Я как раз собирался звонить, - затараторил Дерибасов. - Я сам только узнал. Это мой ассистент. Он нарушил инструкции...
      - Кстати, о вашем ассистенте, профессор Дерибасов. Вероятно, по разработанной вами теории, преподобный Чхумлиан останется на свободе слать посылочки с сухарями нам и ассистенту? Так вот, «Контакт» уполномочен заявить, что ваша теория ошибочна. Она свидетельствует об оторванности автора от жизни. Короче, ты нарушил уговор, что все эксцессы расхлебываешь сам. И подставил нас. Так что контракт расторгается, Миша.
      - Да что ты, Володя! Шлите мужика сюда...
      - Да нет, послать мы решили тебя...
      - Я же предлагаю все компенсировать...
      - А ты уже компенсировал. Мы ему выплатили из твоей половины сверхприбыли за прошлый месяц. Честно говоря, мы были удивлены размером компенсации. Ты называл куда более скромные цифры... Ну это ладно. А вот быть уверенными, что такое не повторится, мы не можем. С этого момента все причитающиеся тебе выплаты пойдут на образование компенсационного фонда...
      - Да никто больше никогда у вас не появится, - обещал Мишель, но голосу недоставало уверенности, и это чувствовалось.
      - Так это же хорошо, Миша. Тогда со временем ты получишь все, что останется. А вот если получится наоборот, и должок окажется за тобой... Тогда мы попросим ребят, которые следят, чтобы нас не обижали, брать наш налог с тебя. Ну извини, тут ко мне зашли. Привет ассистенту.
      Просидев несколько минут под испепеляющим взглядом Дерибасова, Осоавиахим почувствовал, что пахнет жареным:
      - Ты че, племяш, расстраиваешься? Обойдется. Давай на этих волков плюнем...
      Племянник, не отвечая, поигрывал пистолетом.
      - Миша, родной! Убери ты это от соблазна. Нельзя человеку самому себя жизни лишать... Просто так, не на благо обществу... Всех денег не заработаешь, а прожиточный минимум на такси с коньяком мы теперь и без них иметь будем. Я ведь дело открываю. Хотел сам, но теперь по-родственному возьму в долю и тебя. Мы с братом Митрием на днях кооператив регистрировать будем. Проявим социалистическую предприимчивость. «Рыцарь» называется, понял?
      - Заткнись, тупарь! - попросил Дерибасов. - Ведь убью. Да что ж мне так с людьми не везет! - простонал он. - Правильно говорят, лучше с умным потерять, чем с дураком найти.
      Осоавиахим безмолвствовал. Дерибасов вышагивал по периметру толстого ковра. Горло было так же сухо, как и русло его «денежной Миссисипи». Арбатовский квартал был практически реализован. Конечно, в чемоданчике оставалось еще целое «водохранилище», но стоячая вода - это не живое дело. Тем более, что если буддо-христиане начнут репатриировать в Москву... А если они еще начнут всучивать арбатовские дома назад по той же цене?!
      - Придется съездить в Назарьино, - с сожалением констатировал Дерибасов. - Ты готов?
      - Ну, Мишка, - ожил Осоавиахим, обнаружив, что может разверзнуть уста, не опасаясь высшей меры. - Вы с сестрой Лидией прямо как сговорились. А ненадолго съездить я согласен. Мне надо Зинку проучить. Агрессор должен получить отпор! Она мне вчера по щеке съездила, прямо тряпкой, которой стол вытирала, дура. Знаешь, Миша, женщины - они подарков не понимают. Я ей первый опытный образец «Рыцаря» принес, а она...
      - Что ты мелешь? - спросил Дерибасов. - Откати назад. При чем здесь сестра Лидия?
      - Ну как же, Миша, при чем? Я разве телеграмму тебе не показывал? Третий день в кармане ношу... Видишь - «молния». Дорогая, наверное.
      - Ну-ка, - встревожился Дерибасов. - Дай сюда.
      - Да ничего интересного, - сказал Осоавиахим. - Я тебе ее не дам, она мне прислана. Направлена в мой адрес. И бланк красивый. Все равно ничего не понять. Вот жадная баба - слова лишнего не написала. Вот, я тебе сам прочту: «Немедленно приезжайте! Лидия».
      Уже через час черный «мерседес» с Дерибасовым и Осоавиахимом на борту мчался по Симферопольскому шоссе.
      - Жми, Мишка, жми! - призывал медлительный, но обожавший быструю езду Осоавиахим, развалясь в комфортабельном сиденье. - О! Так его! - и победно смотрел на очередного обгоняемого водителя.
      - Все! - сказал Мишель, - теперь придется тратить с оглядкой.
      - Это уж как водится, - поддержал Осоавиахим. - Это только дураки, прости, Миша, без оглядки тратят. Настоящий человек тратит с умом. Вот я - все копеечки, словно крошки со стола подбираю. Потому что хлеб - наше богатство.
      - Ну, ты и жмот! - подначивал Мишель.
      - Я, Мишка, не жмот. Просто я всю жизнь на сэкономленном сырье работаю. А тебе этого не понять. Потому как ты мне классово чуждый элемент. Вся жизнь в достатке, и детство счастливое, я видел. Уж я-то на своей шкуре испытал, что экономика должна быть экономной.
      - А на такси кто все время катается? - разозлился Дерибасов.
      - Так это же, Миша, я от необходимости на ней катаюсь. Я человек сельский, труженик полей, а в Москве так все запутано, никогда без таксиста не попадешь куда надо. Ум ведь только в мелочах и проявляется. Вот ты на баб сколько потратил? Видишь, даже сам не помнишь. Потому что живешь без централизованного планирования. А я два рубля пятьдесят копеек - пять раз в кино ходили. На Новый год с уличной елочки игрушку захватил. А на восьмое марта вербочку приметил, да вечерком веточек наломал, то-то радости было! Конфетами шоколадными, самыми лучшими, правда, баловал, так то ж без убытку... Каждому - по потребности... А Зинаида Владимировна женщина видная, и, признаться, получше многих твоих девок. Вот взять хотя бы эту твою последнюю, длинную. Кувалдой бы ее по голове сплющить, может, и получилась бы справная баба. А так, по справедливости, она бы тебе платить должна.
      - Дурак ты, - усмехнулся Мишель. - Женился рано, а в Москву приехал поздно. А надо бы наоборот. С такой длинной полная новизна ощущений - пока гладишь коленку, забываешь о груди. А когда ласкаешь грудь, начинаешь скучать по ногам.
      - Не-ет, - не согласился Осоавиахим. - Я не дурак. Просто мне это распутство ни к чему... Как и все честные люди, я не приемлю этот западный образ женщин... Или возьмем харч. Ты по ресторанам желудок портил и деньги спускал, а я на домашней пище видишь как раздобрел. Тут только взглянуть на нас - сразу видно, кто с пользой для себя время провел... Слушай, а ты не боишься, что тебя в Назарьино поучат? А то ведь ссыльный ты... Без позволения ведь едешь. Вдруг встретят камнями да колами... А что если не сможем дать достойный отпор зарвавшимся молодчикам?
      Дерибасов ощерился:
      - А что, кооператив «Рыцарь» хочет навязать мне шлем и кольчугу?
      Осоавиахим утробно захохотал, обнажая огромные редкие зубы, десны и широкий язык.
      - Не-е, Миш... Наши кольчуги не тебя, а от таких, как ты, спасать будут! А защищать мы будем женщин и девушек, как истинные рыцари. Кооператив гарантирует защиту от изнасилования, измен, СПИДа и прочего сифилиса.
      К Дерибасову начало возвращаться нормальное настроение:
      - От СПИДа, говоришь? Да это же Нобелевская премия и миллион в валюте!
      - А как же, - приосанился Осоавиахим. - Зря я, что ли, все свои трудовые сбережения в «Рыцаря» вложил? Я тебе сейчас по порядку растолкую. Раньше рыцарь, когда из дома уходил, жену свою на замок запирал. Но не в комнате, а то как бы она по хозяйству управлялась? Он прямо на ней замок запирал. Такой пояс целомудрия, с замком. Мне брат Митрий на картинке показал. Для наглядной агитации. Понимаешь, они тогда никому доверять не могли - время такое было. А сейчас время тоже как раз такое. Сложных социальных проблем. Вот брат Митрий и смастерил современную конструкцию, лучше всякого ожерелья. Мера по дальнейшему усовершенствованию. Легкую, удобную, и на разный размер регулируется! Я первый образец Зинке дал, чтоб примерила. Испытать надо было. А она мокрой тряпкой. А еще городская...
      Дерибасов заинтересованно снизил скорость. Осоавиахим тоже рос прямо на глазах - по сравнению с прокатом бутылок идиотизм его идей стал утонченней. А дядя, размахивая руками, как веслами, продолжал:
      - А миллион, племяш, будет не только в одной валюте. У нас в стране тоже многие нам выразят свою признательность и поклонятся в пояс.
      - Целомудрия? - подсказал Дерибасов.
      - Чего? Ты это, не перебивай. Я ведь интересовался - очень много героических профессий, когда люди все время в командировке. Снабженцы, артисты, военные, геологи, журналисты... А моряки, охотники, проводники... Да что там! И у всех жены. А тут пояс наш человек купил, на подругу одел и дальше как хочешь - хоть сам уезжай, хоть ее на курорт отправляй.
      - Ну вы даете! - Дерибасов выключил негромкую музыку.
      - Это еще что! - горячился Осоавиахим. - Это ведь только первая мысль! Ты вот телевизор смотришь? Знаешь, с какого класса они теперь начинают? А тут, пока под стол пешком ходит, ее на замочек щелк! А на свадьбе мужу «под ключ» и сдать. У нас уже и заявки от родителей есть! Из Азии, с Кавказа, еще откуда-то... А наладим производство мы быстро. Потому что нас министерство медицины поддержит. Им ведь тоже надо отчитаться, что со СПИДом борются. Ты, может, не знаешь, но этому сейчас придается очень большое значение. Оставим свой след.
      Их обогнал «Запорожец», но Осоавиахим не среагировал и продолжил:
      - Так что с рублями проблем не будет, а валюту, брат Митрий сказал, будем получать из мусульманских стран и центральной Африки.
      Чтобы сохранить две жизни, Дерибасов съехал на обочину и упал на руль. Мишель дергался, словно «баранка» была под напряжением. Наконец он выдавил:
      - Какую валюту предпочитаете, профессор?
      - В основном, мы с братом Митрием рассчитываем на нефтедоллары, - холодно ответил Осоавиахим.
      - Неф-неф-неф-нефте... что? Что это такое?
      Осоавиахим досадливо поморщился и с трудом провернул ручку своей мыслительной мясорубки:
      - А вот что: обычные деньги - они из бумаги, значит из дерева. А эти из нефти - полиэтиленовые, чтоб прочнее, значит, были. Для мощного экономического стимулирования. Понял?
      Осмеянный Осоавиахим раз двадцать проревизовал планы кооператива во всех звеньях, прежде чем успокоился и возжаждал реванша:
      - А все-таки, Миша. Ты мне зубы не засмеивай. Как ты в Назарьино ехать не боишься? На пистолет надеешься, что ли? Хочешь решать свои проблемы силой оружия?
      - На суверенитет, - отрезал Дерибасов, действительно боявшийся возвращаться и даже взявший в дорогу огромные черные очки для себя и дяди. - Запомните, гражданин Арбатов. Едем мы не в Назарьино, на которое нам наплевать с высокой горки, а в не имеющую к селу никакого отношения общину. Расположенную по соседству, на бывшей назарьинской территории. Государство в государстве, так сказать. Ясно?
      - Мне-то ясно, - вздохнул Осоавиахим. - Но народ у нас тупой, не поймут, и поучат.
      - Не каркай! - прикрикнул помрачневший Дерибасов. - Наши буддо-христианки за меня им все глаза выцарапают. За осквернение Верховной Личности знаешь, что положено? Эти быки назарьинские еще обомлеют, когда увидят, как меня встретят. Так в Назарьино еще никого не встречали. Да меня по улицам в паланкине, это специальные носилки, носить будут! А к назарьинцам они теперь станут обращаться не иначе как: «Эй ты, слепец из нечестивого селения, не оценившего Чхумлиана Венедиктовича Дерибасова!»
      - Пусть добавляют: и Осоавиахима Будулаевича Арбатова! - попросил дядя. - А где ночевать будем?
      - В машине.
      - Это ты сам спи в машине. А я себе стог подыщу, - зевнул Осоавиахим.
      Дерибасов холодно смотрел вперед.
      - В стогу и останешься. Едем без остановок - неудобно заставлять даму ждать. Даже если она сестра.
      - Миша! - взмолился Осоавиахим. - Ну хоть на полночи! Какой же тут сон. Я усну, потом ты за рулем уснешь - пропадем! Каждый день наблюдается некоторый рост числа дорожно-транспортных происшествий. А ночью тем более...
      Ночь эта оказалась бессонной также и для супругов Курашвили, сестры Лидии и брата Рудика.
      Первая пара гуляла на свадьбе Дуниной племянницы. Сбегав около полуночи покормить Чуню и убедившись, что сестра Лидия четко выполняет инструкции, изголодавшаяся по обществу Евдокия вернулась в светившийся и гудевший дом Федора Назарова. А уж там пела и плясала до первых петухов. Когда петухи отпели, Дуня и Гиви обнаружили пустую кроватку и письмо:
 
      «Уважаемые Дуня и Гиви Отарович! Хоть мне и тяжело выполнять свой долг, но идущему по ступеням самоусовершенствования еще тяжелее не выполнить его.
      Твоему, Евдокия, сыну, как я справедливо предсказывала ранее, уготовано большое будущее. Зная вспыльчивый характер Гиви Отаровича и его привязанность к младенцу, я боюсь, что он наделает глупостей в поисках ребенка. Это вынуждает меня выдать Дунину тайну: этот ребенок, Гиви Отарович, не имеет к вам никакого отношения. Никакой он не недоношенный, почти три килограмма, просто - в отца, который тоже миниатюрен. И потом, вспомнили бы, сколько вам лет, да и поинтересовались бы, какого числа провел свою последнюю ночь с Евдокией ее бывший муж Михаил Венедиктович Дерибасов, прежде чем Сверхдуша повелела ему покинуть кров и идти в столицу проповедовать истину.
      Да, Евдокия, истинно, что ближних одинаково ослепляет звезда и фонарик. Лишь дальние могут поведать им о размере человеческого величия! И я сообщаю тебе, что многие годы сама Верховная Личность, имя которой ты дала сыну, была твоим мужем и она же благодатный отец твоего ребенка! Радуйся!
      Теперь вам обоим понятно, что вы не имеете права воспитывать ребенка, которого подготовить к великим деяниям - удел шагающих по ступеням самоусовершенствования к вершинам гармонии.
      С утешением и благословением - ваша Лидия».
 
      Гиви заклекотал, словно горный орел. Гордая Дуня решила не оправдываться, но не смогла:
      - Гиви! Я же с ним почти год почти не жила! Всего один раз пожалела! - выдавила Дуня, запрокидывая голову, чтобы не лились слезы.
      - Что, летом, да? - горько усмехнулся генерал.
      - Летом, но не в августе. Честное слово, в июле. Ты мне веришь?
      - Верю - не верю, Чхумлиана искать надо... - на имени Гиви споткнулся и посмотрел на жену более назарьинским взглядом, чем у кого бы то ни было. - А почему ты предложила назвать сына именем своего мужа от первого брака?!
      Перевернув весь арбатовский квартал, Гиви уехал в Благодатное, подключать районную власть. От буддо-христиан не было никакого толку. Большинство явно ничего не знали и молчали даже под угрозой взорвать портик.
      Назарьинцы с утра отправились прочесывать Луковый лес, а Дуня, порыдав над каждой пеленкой, распашонкой и чепчиком Чуни, вышла высматривать Гиви с балкона.
      Не пошел в Луковый лес и Осип Осинов. Он был поражен кражей Антиназарьева отродья не меньше Дуни. Что это был символ, и весьма зловещий, он не сомневался. Но над его расшифровкой пришлось долго размышлять. Наконец Осип умозаключил, что продолжение Антиназария уже вошло в клан неоарбатовых, как «язычок» застежки роковой цепочки. Отсюда нетрудно было вывести, что в любой момент может раздаться щелчок, и тогда уже никто и ничто не сможет разорвать сковавшую Назарьино фатальную цепь!
      Тем временем в Благодатном Гиви завладел кабинетом районного военкома и яростно крутил диск телефона. После того, как из соседней части пообещали выслать батальон для прочесывания леса, а районная милиция получила подробные приметы сестры Лидии и Чуни, Гиви позвонил в Военно-медицинскую академию имени Кирова своему приятелю, начальнику кафедры военно-морской хирургии, доктору медицинских наук и генерал-майору медслужбы.
      - Сергей Владимирович? Здравствуй, дорогой! Генерал Курашвили говорит. Слушай, мне твоя консультация нужна! Кого осматривать, я тебе сам все расскажу! Понимаешь, ребенок, чуть меньше трех кило, может быть семимесячным? Какой педиатр!? Что?! Да сын это мой. Спасибо... Какая кафедра акушерства? Пошли узнать, я подожду. Как, вообще нету? А, ну да... Слушай, ты не крути! Отвечай по-военному - «да» или «нет». Про элементарную вещь спрашиваю!.. Что, специалист! Ты профессор или кто?! Не может? Думаешь, нормальный, да? Спасибо, не буду волноваться. Хорошо, будем считать девятимесячным... А ты точно в этом уверен?..
      Гиви скорбел, обхватив голову руками. За полчаса он убедил себя, что военный хирург начинает разбираться в людях с призывного возраста. И дозвонился до кафедры акушерства и гинекологии Ташлореченского мединститута. Однако там его не утешили, но оставили лазейку, что без осмотра сказать окончательно трудно, и посоветовали обратиться к районному акушеру-гинекологу.
      Осматривать было пока нечего, и Гиви решил понадеяться на свои наблюдательность и красноречие.
      Здоровый, рыжий, наглый и циничный докторище, не дослушав с трудом исповедовавшегося генерала, заржал:
      - Знаете, папаша, такие недоноски только в Назарьино бывают! Краевая патология!
      Через несколько минут напор на районные власти резко усилился. Им было невдомек, что теперь отставной генерал-майор Курашвили искал сына.
      Когда Дуня поняла, что Гиви счел себя подло обманутым и уже никогда не вернется, вдали показалась черная точка. Она выросла в заграничное длинное авто, которое затормозило у ворот.
      Два длинноволосых иностранца в огромных черных очках явно пялились на Дунин дом. Дуня приосанилась и незаметно вытерла слезы. Маленький бородатый вылез из-за руля, картинно облокотился на капот и прокричал омерзительно знакомым голосом:
      - Евдокия! Как дела? Блюла ли себя? Х-ха!
      За развязностью Дерибасова стояли сложные и противоречивые чувства. Дом его ошеломил. Во-первых, о таких размерах не мечтал даже он. Во-вторых, так в Назарьино до сих пор не строили. В-третьих, дом соответствовал специфичным представлениям Дерибасова о гармонии. И, наконец, это означало, что Евдокия отыскала-таки елисеичеву кубышку, а может, еще и при жизни получила ее от старика и припрятала.
      - Евдокия! - продолжил Мишель, входя во двор, - а я за портиком. Чего это ты тут к нему приспособила? Давай, отсоединяй свой бронепоезд. Даю тебе неделю срока, а я пока в нем жить буду. Если дальше не пустишь. Х-ха!
      Вместе с яростью к Дуне пришла надежда. Слишком хорошо Евдокия знала своего бывшего мужа - явно не случайно явился. Уж он-то знает, что ребенок не его! Значит, приехал поглумиться и выторговать что-нибудь за ребенка, подлец. Дуня испытала облегчение от того, что все становится на бытовую почву, и Чуню не ждет никакое сектантское изуверство.
      - А ну, зайди, подлец! - крикнула Дуня.
      И Дерибасов, самодовольно улыбаясь, вошел в хоромы.
      Не успел Мишель оглядеться, как на него, словно в старые добрые времена, уже надвигалась жена Евдокия с ухватом и грозно вопрошала:
      - Где Чхумлиан?!!
      - Здесь, Дуняша, здесь, - улыбнулся Дерибасов. - Но если ты не отложишь ухват и не поставишь наливочки, то он не захочет к тебе вернуться!
      К изумлению Дерибасова, Евдокия привела его в комнату и, раздувая ноздри, выставила наливку на огромный, больше биллиардного, стол, покрытый четверкой сшитых скатертей:
      - Жри, гад!
      - Только с тобой, - не обиделся Дерибасов.
      Кормящая Дуня затравленно посмотрела на бывшего мужа. Дерибасов истолковал прочитанную во взгляде тоску в свою пользу и выдвинул из-под стола колени:
      - Ладно, иди к своему Чхумлиану.
      Озарившее Дуню счастье сделало на миг счастливым и Дерибасова.
      - Куда?! - вскочила Дуня. - В машину?!
      - Зачем? - изумился Дерибасов. - Машина, конечно, хорошая, но эту ночь я и так в ней провел. Давай уж в спальне, как люди...
      Дуня потрясенно молчала, наконец решилась:
      - Ладно. Только сначала ребенка.
      Дерибасов не понял:
      - Ты что, от счастья свихнулась? В природе все наоборот.
      - Понятно, - прошептала Евдокия и отерла слезы. - Глумиться пришел. Не выйдет!
      От бутыли с наливкой Дерибасов увернулся, однако рассвирепел. Оставленный в машине чемоданчик взывал к самоуважению и требовал строить отношения с Евдокией на новой основе.
      Левой рукой Дерибасов перехватил ухват, а правой, с удовольствием, первый раз в жизни, вмазал Евдокии промеж бриллиантовых сережек.
      Дуня ахнула и выбежала за дверь.
      - Так-то, - сказал Дерибасов, настороженно оглядываясь. Затем услышал удивившее его лошадиное ржание и подошел к окну, выходившему в сад. В саду тоскливо щипали траву забытые хозяевами крутобокая телка и стройный вороной жеребец. Но не на этот символ равноправия молодоженов смотрел потрясенный Дерибасов. Между деревьями, на веревке, трепыхались пеленки, распашонки, чепчики и мужские трусы. И снова в мыслях Дерибасова прозвучали обрывки хамских Санькиных фраз: «...теть Дуня родила... от генерала...»
      - Быть не может, - прошептал Дерибасов и тут же понял, что может, что с любой «кубышкой» одна Дуня такой замок меньше чем за год воздвигнуть не могла.
      Процесс прозрения внезапно оборвался. В дверном проеме возникла Дуня, рыскавшая трясущимся дулом.
      Пистолет сладострастно содрогнулся, выпустив первую пулю отмщения. Стекло разлетелось. Снова заржал жеребец, замычала корова, надавил на клаксон Осоавиахим.
      Дерибасов проворно закатился под стол, выхватил пистолет и, не поднимая скатерти, выстрелил куда-то в сторону Дуни. Он очень спешил нажать на курок, прежде чем вторая пуля оборвет его жизнь.
      Дуня завизжала, поддернула юбку и вспрыгнула на диван, словно из-под стола могла выскочить огромная крыса.
      Так как визг Дуни не походил на вопль раненого, Дерибасов выстрелил на звук и, подражая шерифам, ковбоям, гангстерам и прочим суперменам, откатился к другой ножке стола.
      - Ах ты ж, выродок! В женщину?! - завопила Дуня и, не дожидаясь третьей пули, вспрыгнула на стол и стала палить под себя.
      Хоть у Дерибасова от постоянного катанья уже кружилась голова, на второй пуле он сообразил, откуда стреляют, и открыл огонь по низкому потолку своего убежища. Попав под «зенитный» огонь, Дуня запрыгала по столу.
      Евдокия «танцевала», Дерибасов катался, что-то звенело, и со стороны могло показаться, что обоим ужасно весело.
      Первым отстрелялся Мишель, и столешница сразу показалась ему крышкой гроба. Дерибасов взял с места в карьер - набирая скорость, прогалопировал на четвереньках до дальнего конца стола и бросился к двери.
      - Ага-а! - торжествующе завопила Дуня и выстрелила.
      Жизнь Дерибасова спас плохой вестибулярный аппарат. В отличие от пули, он в дверной проем не вписался. Разбив голову о косяк, Дерибасов, покачиваясь, выбрался из комнаты и, слыша за спиной топот с придыханием, куда-то побежал.
      Распахнув очередную дверь, бывший муж Михаил очутился перед бывшим фонтаном, оказавшимся спасительно глубоким. Набрав побольше воздуха, Дерибасов залег на дно. Там он пережил еще один выстрел, увидел, как тщетно давит Дуня на курок, и понял, что будет жить. Выплыв на противоположный «берег», Дерибасов отхаркнул:
      - Дура! Я же! С тобой! По-хорошему! Хотел! Сам пришел! Ну ничего, сука! Ты у меня! Кровавыми слезами умоешься!
      После этого он выстроил матерное сооружение, по сравнению с которым Дунин дом казался примитивной хибарой. Не привыкшая к подобному, Евдокия не просто стала краснокожей, но и метнула томагавк пистолета так метко, что рукоятка попала хоть и не в глаз, но в бровь.
      Мокрая, окровавленная, изнемогающая от ярости Верховная Личность долго рвала ручку «мерседеса» - Осоавиахим, услышав перестрелку, залег: вдавил все дверные кнопки и сам вдавился между сиденьями.
      - Михаил Венедиктович, - истово перекрестился Осоавиахим, наконец-то впустив племянника, - ей-богу - не я!
      - Что?! - прорычал Дерибасов и рванул с места.
      - Не я оповестил, что у тебя пистолет. И кто им сказал, чтоб к нашему приезду вооружались, - не ведаю! Господи, что же будет?! Палят, как в Америке! И на улицах людей нет... Понятно - засаду где-то устроили. Все, линчуют нас, Миша, ей-богу, линчуют. Как негров. Пренебрегая социалистической законностью! Давай вернемся! Я Зинаиде Владимировне ключи забыл отдать!
      Дерибасов начал разворачивать «мерседес».
      - Миша! Племянник родной! - чуть не зарыдал Осоавиахим. - Спасибо! Всю жизнь буду помнить, как ты нас спас от лютого суда! И как мы в безрассудстве своем только решились ступить на эту землю!
      - Красиво поешь, - Дерибасов зло кивнул на дверцу. - Действительно, ступи-ка на эту землю. Ты-то чего пургу метешь? Тебя никто не высылал. Иди в общину и подготовь мне торжественную встречу. Да сними свой идиотский парик, ты не в Москве. И очки тоже!.. Ну чего вылупился? Умоюсь, высушусь и явлюсь.
      Одежду Дерибасов сушил на старой плакучей иве, в том самом укромном ностальгическом месте неподалеку от коровьей купальни. Голый Дерибасов скрючился на уже полусгнившем поваленном дереве и вспоминал Заиньку - единственную, как он теперь понимал, искренне любившую его женщину. И эту чистую девичью любовь он принес в жертву Дуньке-дуре! Впрочем, дураком оказался именно он - это доказывалось элементарной арифметикой. То есть его жена, еще будучи законной, понесла неизвестно от кого и неизвестно где - может быть, на этом же самом месте! И этот кто-то с полным правом мог чувствовать свое превосходство над Дерибасовым! Бровь и сердце кровоточили.