- Это о вас в газете писали? - удовлетворенно сказал директор. - Вы же грибами торгуете?.. Пошел отсюда со своими предложениями знаешь куда?!
      - Знаю, - побледнел Дерибасов и улыбнулся. - В любое другое ПТУ. И компьютер новенький туда же отнесу. За маленькие услуги я расплачиваюсь маленькими ЭВМ... Я спонсор по вычислительной технике.
      Директор медленно обплыл крючок с червяком и стал принюхиваться:
      - Ворованная?
      - Тебе что, предъявить родословную? - усмехнулся Мишель. - Могу.
      - Списанная? - директор уже тянул руку за бумагами.
      - Отнюдь, - ответствовал Мишель. - Полуторамесячная, краска на губах не обсохла. Но умна, я скажу тебе, не по возрасту! - Дерибасов сел и закинул ногу за ногу.
      - А где взял?!
      - Купил. В Москве. За наличные. Между прочим, вопреки тому, что пишут о нас некоторые подкупленные конкурентами любители порнографии, кооператив «Деликатес» больше половины своих доходов тратит на благотворительность. Ликвидируем компьютерную безграмотность подрастающего поколения. У себя в Назарьино мы уже оборудовали компьютерный класс. Теперь беремся за Ташлореченск... Ну, ясно, что не все сразу. Одну машинку могу дать хоть сейчас, а дальше по обстоятельствам. А обстоятельства, сам понимаешь, зависят от доходов... У нас, как раз, временные трудности, - Дерибасов сделал паузу.
      - Ну, а мы-то что взамен? - послышалось с крючка.
      Дерибасов начал выбирать леску:
      - Да почти ничего. Тут у нас некстати скончался член кооператива, отвечающий за автоматизацию производства. Линия стала. А производство масштабное. Придется временно перейти на ручной труд... Короче, три смены по шесть человек. Итого восемнадцать крепких ребят. На месяц.
      - А компьютер? - спросил директор. - Нам же срочно! Ввели информатику, а им даже показать нечего.
      - Компьютер за дверью. Но бригада должна выехать завтра утром. Социально-бытовые условия хорошие, питание деликатесное, и подзаработать смогут.
      - Добро. Сниму с ремонта училища. Завтра утром и везите. Есть на чем? Ладно, транспорт дадим...
      Утром работодатель Дерибасов пошел встречаться с рабсилой. К рабсиле был приставлен лысоватый сумрачный мастер, пахнущий «Шипром» и лавровым листом.
      - Здорово, гвардейцы! - сказал Мишель восемнадцати закованным в цепочки подросткам.
      - Привет, нэпман, - отозвался правофланговый.
      - Ну зачем же ты так, - мягко сказал Мишель, твердо решивший установить с пэтэушниками добрые отношения. - Какой же я нэпман-то? Я вырос в бедной и многодетной семье... Я сам этих назарьинских куркулей не люблю... И они меня тоже... Я, между прочим, в свое время был первый рокер на селе.
      - Че он там тарахтит? - спросили, приглушив магнитофон, из середины кучки.
      - Хочет за рокера, с понтом, проканать.
      Кучка заржала, открутила струю музыки до отказа, и та мощно ударила в раковины ушей.
      - Ладно, - разозлился Дерибасов, - в автобус!
      Никто не шелохнулся.
      - А ну, - вдруг заорал мастер, - вперед! В металлический автобус!
      Толпа заржала и бросилась занимать лучшие места. То есть ближайшие к двум врубленным на всю железку магнитофонам. Под перекрестным «металлом» Дерибасов и мастер сникли и даже не пытались общаться.
      Обратное действие произвели брызги «металла», вылетающие из раскрытых окон, на тосковавшего в поле за околицей Митьку Козла. Он сделал стойку, запеленговал источник и вбежал в пыльный автобусный шлейф, стремясь за своей кометой.
      На въезде в село Мишель с беспокойством ощутил, что чего-то не хватает. Не хватало оранжереи Еремихи, а на ее месте еще тлели головешки. Дерибасов почувствовал на горле длинную руку Куцего, забеспокоился и проложил маршрут мимо Дуниного дома. Вернее, мимо своего портика и похожих на гнилой зуб обгорелых руин. В фонтане пестрела дохлая Милка, а почерневшая Евдокия голосила над невинно убиенной коровой:
      - Да лучше бы они его порешили, ирода окаянного!
      И собравшийся было разделить Дунино горе, Дерибасов передернулся. Он старался не думать, что готовили ему этой ночью и что может быть завтра. Как же кстати теперь полвзвода «телохранителей»!
      Во дворе Мишель начал борьбу за авторитет:
      - Ша! Выключите маги и смотрите сюда!
      Магнитофоны не выключили, но «сюда» посмотрели.
      - Да ще ви на мини уставились, как на памятник Дюку Ришелье? Смотрите туда! На пугало!
      - А мы на него и смотрим! - сообщили Мишелю.
      - Фильтруй базар, - веско сказал Мишель, довольствуясь минимальным эффектом. Он перевел часы, и чучело подрыгалось под припадочный смех.
      Мишель сделал вид, что не замечает морковки в расстегнутой ширинке чучела и неприличной надписи на ржавеющем хлопкоуборочном мини-комбайне.
      В сенях Мишель продемонстрировал рукомойник с фотоэлементом, льющий воду при приближении рук. Когда все помыли руки и наобрызгивались, Мишель решил отложить прочие технические эффекты на черный день и условным свистом открыл дверь в подвал.
      Со свистом и улюлюканьем все скатились вниз. Несколько секунд Дерибасов наслаждался впечатлением. Даже мертвая, техника казалась «космической».
      - Видал я подпольные цеха, - сказал парень с красным поленом магнитофона. - Но это полный отпад!
      - Че ты там видал! Ниче ты там не видал! Фуфло ты видал! - ответил владелец менее изысканного магнитофона. - Вот у меня кореш в «ящике» пашет, так он такого натырил!.. Тут такого и во сне не натыришь!
      Но большинство с ним не согласилось, а, быстро рассредоточившись, стало деловито откручивать все, что отвинчивалось. Фамильный рок настиг Дерибасова. Разве не так же боролся отец его - Венедикт - с оравой Арбатовых? И вся-то разница, что тогда все происходило в тяжелой весовой категории, а тут в «весе мухи», отчего темп был как в немом кино, да еще с лобавшим «хэви металл» тапером. Дерибасов, ощерившись, метался, вырывал из рук, орал: «Положь!», «Не лапай!», матерился и, наконец, схватив за грудки мастера, задохнулся лавро-шипровой аурой:
      - Ты!!! Всю жизнь не расплатишься!!!
      - Да ладно, - вяло встрепенулся висевший мешком мастер. - Только с тебя магарыч... Кончай!!! - вдруг заорал он, перекрывая оба мага: - Перерыв на обед! Все ложьте на место! До того жрать не получите!
      - Привинчивайте обратно! - встрял Дерибасов. - А ну! Я сказал! Быстро! Ты! Куда суешь железку?! А ну вынай из кармана!!! - Дерибасов кинулся на ближайшего юркого клептомана. Тот с готовностью протянул что-то никелированное, но в последний момент, коротко тыкнув, перебросил деталь товарищу.
      - Витька! Пас! - азартно заорал кто-то.
      Дерибасов поборол соблазн стереть наглую щербатую ухмылку о бетонную стену и метнулся к Витьке.
      Витькин пас оказался неточным - железка попала в магнитофон. Все испуганно притихли, и Мишель овладел железкой. Владелец мага прошелся носом вдоль красного полена. Успокоившись, он поднял с пола разводной ключ и метнул в Витькину голову, успевшую увернуться. «Булава» разнесла огромный стеклянный реактор, на излете врезалась в толпу и тут же вылетела из нее, задела кого-то, попала во что-то и повернула обратно.
      Оцепеневшему от нелепой гибели уникального реактора Дерибасову казалось, что вместо разводного ключа по подвалу мечется, смутно множась в осколках стекла, ошалелая птица, которую сбивают гайками, молотками и всем, что можно оторвать. Он пытался понять, что делают подростки. Дерутся? Танцуют? Беснуются? Кого-то вогнали мордой в компост, и он, отплевываясь, выл:
      - Сволочь! Из дерьма грибы растит! Нам что, месяц это дерьмо из дерьма жрать?! Да это же сортир! Я сортир чистить не нанимался!
      - Разнести все к чертовой матери! Долой нэп!
      И все начало разноситься к чертовой матери с фантастической быстротой. Дерибасов воззвал к мастеру:
      - Все что хочешь!!! Только останови!!!
      Мастер с сожалением сплюнул:
      - Не выйдет. Разошлись. Молодые, энергии много... Теперь пока не устанут... Пошли отсюда, а то зацепят. - Мастер лениво полез вверх, продолжая: - Если бы брандспойт был... их же как огонь тушить надо. Я б их щас притушил! Я десять лет пожарником...
      - Скорей! - выкрикнул Дерибасов, вспомнив про елисеичевский поливальный агрегат. - Только б шланг подсоединить! И как крыс в трюме! Пусть эти токсикоманы от удобрений тащатся! Пока не захлебнутся!
      Но десятитонная емкость отозвалась на пинок Дерибасова так глухо, что сомнений в ее пустоте не осталось. А все что осталось - схватить старую двустволку и, не слыша причитаний мастера, вершить высший суд.
      Но то, что открылось с верхней ступеньки, та картина подвала, превратившаяся из индустриальной в оголтело-абстракционистскую, оказала на Дерибасова столь нашатырное эмоциональное воздействие, что он понял: «Все». Руки его опустились вместе с ружьем, правда, не без помощи повисшего на стволах мастера.
      Медленно, боясь то ли расплескать переполнившую его скорбь, то ли сместить обломки переломившейся мечты, прошаркал Дерибасов по двору и по-стариковски застыл на завалинке, щурясь на солнце. Именно здесь любил греться Елисеич в свои последние деньки. Видны были аккуратные черепичные крыши с чисто вымытыми чердачными окнами, ухоженные симметричные деревья, яркие резные наличники и широкий небесный просвет над Назаркой. И запах ранней осени, неуловимо напоминающий невнятный аромат ранней весны.
      Лишь из-под земли, из самой преисподней, выталкивался упругий агрессивный ритм.
      Не потерявший след Митька Козел влетел в раскрытые ворота и влился в расплавленный металл. Через несколько минут потрясенный Митька выскочил из преисподней, держась за глаз, и жалобно попросил:
      - Ме-ме-медяк!..
      Дерибасов не среагировал. Он размышлял о неизбежной встрече с Куцым, так недвусмысленно заявившим этой ночью о себе. Информация наслаивалась на ассоциации, и мысли постепенно прибило к скорбному душой Гуру.
      И снова, только многократно усиленно, ощутил Дерибасов и горькую непричастность к вершащимся в мире событиям, и тоскливое блаженство замерзающей души, в то время как тело нежится на пригреве, и гибельное одиночество маленького сгустка жизни, зовущегося Михаилом Дерибасовым, в безразличье вечной, бесконечной и абсолютно холодной вселенной... И астральные голоса Гуру и Елисеича вели нескончаемый диалог, и хотелось настоящей жизни, где умные, интересные, а главное несуетные люди, и чтобы дворец, который хоть немного, но храм, и чтоб оторваться, наконец, от Назарьино, по-настоящему оторваться, чтобы изболелось раскаяньем село, не желавшее понять и уважать своего невеликого ростом сына. Все это не стыковалось, не выстраивалось, мешало друг другу, но вдруг весь этот сумбур исчез, промелькнула ослепительная пустота, и в ней развернулась четкая карта с ясно проложенным маршрутом «Назарьино - Москва».
      - Гармония! - удовлетворенно сказал Михаил Дерибасов, вытянул ноги и привалился к стене.
 
       ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. «НАЗАРЬИНСКИЙ ФЕНОМЕН»
 
       Глава 17. «Ташлореченск - Москва»
 
      - Гармония! - сказал Михаил Дерибасов, попав струей нарзана в прыгающий по столу вагона-ресторана стакан. - Санька, будешь?
      - Что? - повернулся Санька Дерибасов. - Я, дядь Миш, вот что думаю... Раз уж родители меня прокляли, буду по ночам вагоны разгружать.
      - Да ладно, - Дерибасов мудро ухмыльнулся в усы. - Видишь ли, Санька... Я ведь тоже был студентом. Да еще не таким, как ты, дылдой, а сразу после восьмого класса! А родители, хоть от меня и не отрекались, но в переводе на чистоган все равно что отреклись. А я, знаешь, как жил? - Дерибасов зажмурился. - В армию уходил, больше тысячи имел... И заметь - за всю жизнь ни одного вагона и даже грузовика... Ни днем, ни ночью.
      Санька вздохнул:
      - Так то вы! Акула индивидуальной трудовой деятельности.
      «Акула» наждаком своей шкуры царапнула дерибасовское самолюбие. Но Дерибасов стерпел.
      - Не в том дело, Санька! - отмахнулся он. - Просто разгружать вагоны, придуряться ночным сторожем, дворником там, пожарником - все это ширпотреб. Мы, Дерибасовы, всегда ищем свой путь. И находим! И идем по нему до конца!
      - Да уж! - ехидно сказал Санька. - Однако же и конец был у вас в последний раз!.. Ой, ну дядь Миш, ну скажите все-таки, куда Арбатовых дели?! Ну я никому не скажу!!!
      Дерибасов люто выругался. Санька поозирался и, дождавшись, когда официантка морской походкой отойдет подальше, сказал:
      - А я все равно догадался! - Он оглядел Дерибасова пристальным назарьинским взглядом. - Я-то читал, что такое трансплантация сегодня! Успех во многом зависит от свежести того, что пересаживают. Все думают, что вы Арбатовых органам сдали. А вы их на органы пустили! В подпольную клинику, да? На запчасти. И можете меня не разубеждать. Потому что другого логического объяснения нет. Да?
      Дерибасов истерично захихикал:
      - Ладно, Санька. Хватит! А то много будешь знать, сам знаешь куда попадешь. В разные места! Будет дан приказ - и все! Одна почка на запад, другая - в другую сторону! Так что кончай тарахтеть, как сказал бы мой друг Куцый... Короче, держи, земляк. На первый семестр. Если не будешь шиковать - хватит. - Дерибасов запустил руку во внутренний карман, долго копошился там, отсчитывая вслепую намеченную сумму. Затем воровато сунул Саньке несколько сотенных.
      Санька отпрянул и сузил глаза:
      - Это на чью почку прикажете не шиковать? Кому, вместе с вами, быть обязанным?
      - Ну, дура-ак! - взвыл Дерибасов. - Переучился, парень! Да «Волгу» я продал! Кровную!
      Санька радостно улыбнулся:
      - Спасибо, дядь Миш! Мне, конечно, деньги очень нужны! Но я смогу их принять, только если буду точно знать, куда вы дели Арбатовых! Вы что, мне не доверяете?
      - А ты что, мне не доверяешь? - выпятил челюсть Дерибасов.
      - Доверяю, дядь Миша, - поспешно закивал Санька, - но все-таки не очень...
      Пока Санька на все лады давал обеты молчания, Дерибасов все больше колебался - на ту ли лошадку ставит деньги. С одной стороны Москва - это не медведь. Ее в одиночку, даже при большом опыте и дерзости, не возьмешь. А тут как раз Санька. Башковитый и лопушковатый, которого знаешь как облупленного.
      Здесь Дерибасов задумался, а знает ли он Саньку как облупленного? Получалось, что не слишком. То есть все даже малозначительные фактики его биографии Дерибасов знал. Но с кнопочками на пульте его управления еще только предстояло разбираться.
      И тут распахнулась, как выломалась, дверь, доведя сердцебиение колес до зловещей силы, и...
      Если бы в летящем самолете Осоавиахим вошел в распахнувшийся люк, Дерибасов поразился бы не больше. Дерибасовский кадык дернулся вхолостую - слюны на сглатывание не оказалось.
      - Ладно, Санька! - Дерибасов перешел на страшный шепот. - Раз уж ты так настаиваешь. В виде особого доверия. Разрешаю обернуться.
      - Зачем? - осторожно спросил Санька.
      И тут Осоавиахим затрубил:
      - Граждане дорогие! Подайте на пропитание жертве Чернобыля! - он потыкал себя в лысину. - Выселили меня из родных мест! Оторвали от родной земли-кормилицы! Остался без средств к существованию! - Потупив взгляд, протянул ковш ладони, как шляпу, Осоавиахим двигался между столиками, пожиная не слишком обильную дань.
      - Эй, земляк! - крикнул Дерибасов. - Привет из Чернобыля!
      - Мишка! Племяш родной! Господь тебя храни! - ликующе возопил Осоавиахим, всплеснул руками, высыпав из ковша ладони все монеты, и полез под столы - подбирать их.
      - Ни фига себе! - тихо протянул Санька. - Так вот вы их куда дели! А дети тогда где? А Арбатовы что, и к радиации устойчивы?!
      - А что, и вправду из Чернобыля? - подсел из-за соседнего столика мужик в синей майке послевоенного образца. - А я и не дал ничего, думал брешет. - Он протянул рубль под стол, и тот, жалобно хрустнув, исчез. - Ну и как там у вас?
      - Извините, товарищ, - сдержанно сказал Михаил Венедиктович. - А у вас оформлен допуск к специнформации?
      Мужик юркнул на место.
      - А чего это он? - удивился Санька. - Вроде как испугался...
      - Он знает чего, - усмехнулся Михаил Венедиктович непуганности нового поколения. - Короче, ты деньги берешь?
      - Спасибо, беру, дядь Миш. Но...
      - Уф! - Осоавиахим плюхнулся рядом с Дерибасовым. - Все собранное - сохранил! - и полез целоваться.
      - Но только, дядь Миш, - сказал Санька. - Как же я вам такие деньги верну?
      - Да ладно! - Дерибасов вытер обслюненные щеки. - Отработаешь!
      - А как отработаю? - выпытывал Санька.
      - Да уж вагоны разгружать не заставлю, - снисходительно улыбнулся Михаил Венедиктович.
      - И я отработаю! - встрял Осоавиахим. - Ты мне, Мишка, тоже денег дай! Вот те крест, ударно отработаю! - и очень обрадовался, получив трешку.
      - Ну вот и отрабатывай, - приказал Дерибасов. - Рассказывай, гад, куда Арбатовых дел?! Твоя ведь работа?!
      - Господня работа! - увернулся Осоавиахим и свистящим шепотом поведал всю историю арбатовских скитаний.
      Цыганские костры, свежий воздух и обилие впечатлений растормошили Осоавиахимово честолюбие. Усвоив основные принципы кочевья, он возжаждал стать Арбатовским Назарием и что-нибудь основать. Хотя бы свой табор.
      Осоавиахим растолковал цыганам, желавшим избавиться от балласта осточертевших нахлебников, что от арбы Арбатовы ни на шаг. И чтобы отделить рой Арбатовых, цыгане выпрягли лошадей и, бросив пчеломатку арбы, форсированным маршем двинулись в сторону Каспия. А отроившийся табор «Осоавиахимово» подался к Дону.
      В родовой тотем с восседавшим на нем Осоавиахимом и двухлетней Анюткой, Арбатовы впрягались по очереди, а на подъемах налегали всем табором. Когда становилось слишком круто, и в таборе поднимался ропот, Осоавиахим воздевал длань. Все останавливались, и он провозглашал очередной закон табора, достаточно многословно, чтобы сородичи успели отдышаться. Так, например, появился закон о том, что питаться надо по режиму и в покое. То есть исключительно на привалах. Поэтому вся добытая по пути пища должна складываться на арбу. И пока сородичи в поте лица своего тянули тотем, Осоавиахим на пару с Анюткой меланхолично жевали.
      Продовольственная проблема оказалась самой сложной. Основное антагонистическое противоречие состояло в том, что Арбатовы отличались низкой добычливостью, а Осоавиахим и Анютка - хорошим аппетитом.
      И чем больше оттягивал Осоавиахим время привала, страшась взрыва народного гнева, тем голоднее становился блеск в глазах сородичей. Наконец мать сняла Анютку, и Арбатовы осуществили переворот. Перевернули арбу с Осоавиахимом. По странному стечению обстоятельств в тот же день судили и Дерибасовых - Михаила Венедиктовича и Саньку.
      В клубе на сцене составили два стола, накрыли их красным сатином и сервировали графином со стаканом. Аккордеонист исполнил «На привольном на Назаровом лугу». И заседание началось.
      Первым слушалось дело Александра Дерибасова, несовершеннолетнего, обвинявшегося в измене селу.
      Вторым слушалось дело Дерибасова Михаила Венедиктовича, обвинявшегося в уничтожении одного из назарьинских родов, наводке банды поджигателей на оранжерею Еремихи и домовладение Евдокии Дерибасовой, организацию разгрома унаследованной Евдокией Дерибасовой мастерской покойного Матвея Елисеича Дерибасова и нанесении селу морального ущерба.
      Третьим рассматривалось заявление Евдокии Дерибасовой о расторжении ее брака с Михаилом Дерибасовым и присвоении ей девичьей фамилии Назарова.
      И суд приговорил:
      1. Александра Дерибасова из села Назарьина выслать. Но учитывая, что он еще сопляк, с правом на амнистию, если он ее заслужит.
      2. Михаила Дерибасова из села Назарьина выслать напрочь. Без всяких прав.
      3. Евдокию Дерибасову считать незамужней Евдокией Назаровой. Обязать сельсовет найти ей мужа, как невинно пострадавшей.
      Не обошлось на суде без неожиданностей. Против всего мира пошел Осип Осинов, ожесточенно требовавший сохранить семью Михаила и Дуни. Он махал кулаком и в противном случае грозил ядерной катастрофой. Но после того, как Осип перед тюрьмой заявил, что Назарий был душегубом, что бы он ни говорил, всерьез назарьинцами не принималось. Осип Осинов и был единственным человеком, с которым притихший Мишель зашел проститься и тут же пожалел об этом. Узнав, что Михаил собрался в Москву, Осип нагрузил его общими тетрадями и поручил передать их в Академию Наук. Спешившему Дерибасову пришлось еще и дожидаться, пока Осип сделает последнюю запись:
 
      «Сегодняшний форум убедил: подвергнув остракизму двух своих граждан, Назарьино наследует древнегреческим полисам.
      Принужден умозаключить: законоучитель Назарий обнаруживал знакомство с античностью.
      Вывожу: Назарий не мог быть Назаром Кистенем, а, очевидно, был-таки семинаристом. Отец Василий прав, я посрамлен.
      Горечь унижения смешивается в моей душе с гордостью за Назарьино и болью за неспособное сосуществовать человечество».
 
      Так в один день три таких разных человека, как бывший вождь табора, бывший «принц Уэльский» и бывший кооператор были подвергнуты остракизму.
      Что может сблизить пассажиров первого, второго и третьего класса? Только кораблекрушение. Когда все трое качаются на волнах, уцепившись за один обломок. Крушение же жизни - значительно более серьезный повод для соединения несоединимого.
      - Чтобы в один день!.. - мотал лысиной Осоавиахим. - Надо ведь! Не иначе - знамение! Точно! Господне знамение, Мишка! Мы теперь вместе держаться должны! Как братья! Как братские республики! Как хочешь, Мишка, а я от тебя ни на шаг! Хоть гони!
      И почти четверть века проненавидевший дядю Осоавиахима Михаил Дерибасов растрогался, ощутил смутное родственное тепло и жалость сначала к Осоавиахиму, потом к Саньке, а потом и к себе.
      - А Евдокия-то… - Дерибасов повозил кулаком по столу, - столько лет вместе... Э-эх! Не пил... чтоб хоть раз пальцем... Все в дом!..
      - Миша! Родной! - прослезился Осоавиахим. - Тебя-то хоть одна жена предала... А меня! И жена, и дети! Все, единогласно! Продемонстрировали полное единодушие. Одна внучка пожалела... Анютка...
      - А меня так вообще - родители!.. - Санька недоуменно развел руками и отвернулся к окну.
      В возникшей паузе каждый вновь остро пережил свое одиночество и то ли осознал, то ли почувствовал, что нет иной судьбы, кроме общества двух бывших земляков, а ныне соседей по столику вагона-ресторана пассажирского поезда «Ташлореченск-Москва».
      - Выпить бы по случаю дружественной встречи, - прочувствованно предложил Осоавиахим.
      - Да где достанешь! Не те времена, - не без сожаления отмахнулся непьющий Дерибасов, чья тоскующая душа вдруг остро возжелала спрятать голову под крыло хмеля.
      - А я б достал, - обещал Осоавиахим саркастически улыбающемуся Дерибасову. - Вот не веришь, а я бы вправду, Мишка, достал! Вот ей-богу, зря лыбишься. Сразу бы достал. Дай четвертной Саньке, если мне не веришь, хотя и зря. А если не достану, он тебе вернет. А когда достану, ты, Санька, смотри, отдавай деньги без всякого обману! Чтоб никаких конфликтов с обеих сторон...
      - На, - сказал Дерибасов Саньке.
      - И ты на, - радостно ответил Осоавиахим Дерибасову и достал из кармана бутылку самогона. - А ты, Санька, давай! Нечего моим деньгам в твоих карманах задерживаться. Мне в скитаниях деньги нужны. Я по Руси скитаться буду! Лицом к народу!
      - Тьфу! - сплюнул Дерибасов, жалея четвертной. - Ладно, пошли в купе, пока там пусто.
      Но там пусто уже не было. Две полувековые женщины яростно разыгрывали партию знакомства. Хорошо пахла снедь на столе, напоминая скитальцам о утраченных домашних очагах.
      Через пару минут дорожное знакомство состоялось. Дверь заперли, и домашняя снедь завела хоровод вокруг бутылки.
      Осоавиахим извлек засаленную колоду разнорубашечных, как строй призывников, карт и нагадал дамам массу приятного. Очевидная безыскусность и неуклюжесть придавали прогнозам достоверность. Под мерный стук колес Марья Трофимовна разразилась двадцатикилометровым монологом, в котором поведала, что ее сын жениться будет фиктивно, на москвичке ради прописки, потому что ему работу предложили в столице очень хорошую, а без прописки не зачисляют.
      - Это как?! - не понял Мишель. - Это значит, что в Москве так просто и не обоснуешься?
      Обе женщины рассмеялись.
      - Ну и ладно, - сказал Осоавиахим.
      - Что значит ладно?! - возмутился Дерибасов. - Как это я не поселюсь, если я при деньгах? Квартирку снимем.
      - Квартирку-то вы еще снимете, - полненькая и разбитная Зинаида Владимировна, выпятив нижнюю губу, сдула челку. - А чтобы прописаться - нет. С этим у нас строго. А без прописки никуда не устроишься. А вы что, все в Москве решили остаться?
      - А что? - придурялся Дерибасов. - Раз в Москву не всех жить пускают, значит в ней хорошо. Кооперативчик какой-нибудь организуем, или еще что...
      - Это! - перебил Осоавиахим. - Мишка! Прокатный пункт! Я все обдумал. Пункт по прокату непорожней стеклотары. Проявляя заботу о нуждах трудящихся.
      Дерибасов скривился:
      - Чего?
      - А вот чего! - Осоавиахим воздел перст и начал вещать: - Вот ты мне сегодня четвертную, спасибо тебе, дал? А ведь можно сказать не за что. Это я к тому, что этого дурманящего зелья нынче мало где достанешь. То есть, достать, конечно, оно можно, но надо заранее побеспокоиться. Выступить со своевременной инициативой. Надобность в бутылке возникает, как у кого, правда, но у положительного человека к вечеру. Даже к ночи. А тогда или уже закрыто, или все разобрали, или такая очередь, что никак не успеть до закрытия.
      - Все это мы знаем. Короче, - потребовал Мишель.
      - Да просто много народа через это каждый вечер страдает. Широкие слои населения. Я полагаю, в Москве так... тысяч... сто! Не меньше. Или даже больше! Это, значит, я к чему? А к тому, что для них и открываю я пункт проката. Все для блага человека. Вот, например, захотел ты, племяш, с друзьями посидеть, или с подругой... И некуда тебе деваться, кроме как по мне в пункт проката. Мол, дядя Осоавиахим, дайте, пожалуйста, напрокат бутылочку белой. Я беру у тебя под залог паспорт и прокатываю свою бутылку по твердо установленной цене пять копеек в сутки. Потому что экономика должна быть экономной!
      - Ну, бизнесмен! - рассмеялся Дерибасов.
      - Не сбивай старших, Мишка! - строго прогудел Осоавиахим. - Я ведь, прежде чем тебе бутылку отдать, ставлю на этикетке печать заведения и инвентарный номер. Ну вот, значит, прибегаешь ты назавтра ко мне, подаешь бутылочку белой. Вот вам, дядя, бутылочка назад, вот вам пятачок, верните мне паспорт. А я гляжу на тебя и удивляюсь. «Это, - говорю, - Миша, не та бутылочка, что ты напрокат брал. Какая-то неофициальная. Тут ни печати, ни номера. Паспорт вернуть не могу. Мы, объявив непримиримую борьбу пьянству за трезвый образ жизни, тебе бутылочку напрокат дали. Чтоб на столе постояла как дань народной традиции. А ты ее выжрал». Ну ты, конечно, в бутылку лезешь: какая, мол, разница, мол, точно такая же, поставьте, мол, печать, номер напишите и всех делов, что за бюрократизм в период гласности... А я тебе объясняю, что у нас пункт проката непорожней стеклотары, а не пункт ее обмена. А за промотание прокатного имущества, как в библиотеке - в пять или десять, в общем, во много раз дороже. Но чтоб тебя не разорять такими темпами инфляции, так и быть, давай бутылочку и вноси в кассу стоимость утерянного имущества по госцене. Ну, каков новаторский почин?!
      Ошарашенный затейливой тупостью дядюшки, Дерибасов молчал. А Зинаида Владимировна обиделась:
      - Ну, Осоавиахим Будулаевич, это вам все-таки Москва! Если бы и впрямь такие доходы были, у нас бы давно в каждом районе по 10 таких пунктов работали. Там многие хотят миллионами ворочать, да не у всех выходит.
      Осоавиахим засопел:
      - А я все экономически обосновал! Сто тысяч по десятке, это миллион в день! А в год - триста шестьдесят пять миллионов, копейка в копейку! Это не считая по пять копеек в сутки за прокат.
      - А почитать что-нибудь у кого-нибудь напрокат не найдется? - попросил прискучавший Санька.
      - Роман хочешь? - заржал Дерибасов. - На сельскую тему, но глубоко философский. Я как раз на досуге написал, думаю в Москве издать.
      Так решился вопрос о спальном месте для Осоавиахима, ибо Санька, получив доступ к наблюдениям и умозаключениям Осипа Осинова, всю ночь читал в коридоре общие тетради. А когда с первыми лучами солнца просочился в коридор и Мишель, Санька поднял на него красные глаза.
      - Ну чего? - зевнул Дерибасов. - Сдать в Академию наук или для тебя оставить?
      - Ближних одинаково ослепляет звезда и фонарик. Лишь дальние могут поведать им о размере человеческого величия! - ответил Санька и воздел перст. - Поэтому прости отца своего, считающего тебя придурком. И мать, и братьев, и сестер, и детей, и родственников, и соседей, и товарищей, и земляков, и сограждан, и современников!
      Пока Дерибасов просеивал фразу, отбирая что отнести на свой счет, Санька пояснил:
      - Это третья универсальная аксиома Осипа Осинова! Поэтому я решил отвезти это собрание сочинений как можно дальше от Назарьина и рассматривать дядю Осипа оттуда через все эти три десятка призм!.. Нет, ну какая голова у мужика!.. У него, кстати, и про головы есть: «Братья и сестры! Доколе мы будем считать скот в головах, а людей - в ртах!?..»
 
       Глава 18. Акклиматизация
 
      Чтобы снять квартиру, Дерибасову даже не потребовалось въезжать в Москву. Поезд еще только подходил к Подольску, а он уже снял комнату у Зинаиды Владимировны. Но Осоавиахим его переплюнул: в тот же день, не выходя из квартиры, он снял Зинаиду Владимировну. Поэтому в уютной двухкомнатной квартире все расположились достаточно оптимально: Дерибасовы в одной комнате, «хозяева» в другой.
      Зинаида Владимировна ушла рано, оставив завтрак на одну персону. Воспитанный на пословице: «кто рано встает, тому бог дает», Санька воспринял остывшую яичницу как божий дар. Потом пришел старичок. Морщинистое лицо при угловатой подростковой фигуре.
      - Доброе утро, молодой человек! - строго сказал он.
      - Здрасьте! - с готовностью подтвердил Санька, рассматривая старичка, как молодой сенбернар старого пекинеса. - Проходите, пожалуйста, на кухню.