В позе Наполеона Слинько выглядел очень внушительно.
      - Клевета! - ревел он в коридор. - Грязная интрига! - Опомнившись, он резко выдернул правую руку из-за левого борта пиджака и, воздев ее над головой, возмутился: - Да это же обручальное кольцо! Ишь, жучары! Его носит каждый порядочный человек.
      Головы втянулись, и двери захлопнулись.
      - Так, сынки, - озираясь по сторонам, сладким шепотом завел Слинько. - Пойдемте, милые, ко мне в кабинетик.
      Говоря это, он все сильнее и сильнее подталкивал Папу и Сына вверх по лестнице.
      - Ну-ка, сынки! Дайте-ка я на вас посмотрю хорошенечко! Садитесь на диванчик... У-у, волчата какие вымахали. А свидетельство о рождении у вас с собой?
      - В опекунском! - заявил Папа, стараясь занять на диване как можно больше места. - А ты, папка, я вижу - жучара. Когда домой поедем?
      - Нельзя нам сегодня домой ехать, кремешочки... Дома ведь дисциплина... Руки мыть. Умываться... Да я вас в такой интернат устрою! С таким уклоном! С каким хотите, с таким и устрою!.. Нож метать умеете? Там научат.
      - Это когда-нибудь потом. Сейчас мы хотим к нам домой. Мы хотим посмотреть на братика, на новую маму... Она же нам разрешит завести овчарку?
      - А мне дога! Ты мне обещал! - наконец прорвало ошалело молчавшего Сына. - Они с овчаркой подружатся и у них родится много щенков! Да?! Да, папа?!
      - Нет, - сказал Слинько. - Нет!
      Недавно Слинько закончил 30-укольный курс вакцинации от бешенства. Мрачный Слинько вытащил из сейфа бутылку армянского КВ и, позвякивая горлышком по краю стакана, наполнил его до краев.
      - Хотите? - спросил он, доставая из сейфа плитку шоколада.
      - Хочу! - сказал Папа и схватил стакан. Но опрокинуть его не успел из-за сильного подзатыльника. Папа оскорбился:
      - Что, родительские чувства, наконец, взыграли?
      Сын был счастлив.
      - В общем так, - сказал Слинько и стукнул пустым стаканом по полировке стола. - Гены в вас мои, и сейчас мы друг друга поймем.
      - Хорошо, - жестко сказал Папа, - только игрушки и мороженое оставь своему законнорожденному.
      Слинько вздохнул.
      - Я только пристроился к кассе, а тут парочка волчат хотят меня отмести... Я предлагаю вам вместо пошлого домашнего уюта, о котором только и мечтают разные бичары, свободную и обеспеченную молодость: лучшая школа-интернат и карманные расходы в размере алиментов. По пять невыплаченных тысяч кладу каждому на сберкнижку. Если не согласитесь, вы мне не сыновья!
      - По десять и на руки! - сказал Папа, входя в азарт.
      - Я подумаю до вечера. Ждите меня здесь и никуда не уходите.
      "Переиграл!" - понял Папа. Он рванулся за выходившим Слинько, но тот успел закрыть дверь перед Папиным носом и провернуть ключ. Папа обернулся, увидел в руке Сына полный стакан коньяка, влепил ему подзатыльник и, напрягшись, ждал, что будет - Сын был намного крепче. "Опять переиграл", пронеслось в голове. Сын захныкал:
      - Я не хочу к новой маме. Какая мама может быть у такого папы, как этот. И в интернат не хочу! Сам иди в интернат! У меня дом есть.
      - Хорошо, - сказал Папа ледяным тоном. - Завтра я отвезу тебя к маме.
      Сын внимательно посмотрел на стиснутые губы Папы и виновато произнес:
      - Ничего, папа. Мы вместе вернемся к маме. Она ведь у нас добрая. Она и такого тебя будет любить.
      Папа представил всю семью на воскресной прогулке и содрогнулся.
      - Папа, мне здесь надоело. Придумай, как нам убежать, - потребовал Сын.
      Папа вспомнил про балкон и расправил плечи.
      Уютно пристроившийся на плечах четырех кариатид балкон тянулся через приемную и соединял кабинеты директора и зама. Кабинет директора и приемная пустовали - начался обеденный перерыв. Обретенная свобода оказалась относительной - дверь из приемной была запертой. Петринский кабинет и каморка с телетайпом, наоборот, были открыты. Очевидно, Лидочка должна была вот-вот вернуться. Заработал телетайп. Папа оживился и подскочил к нему.
      - Ой, смотри-ка, - сказал Сын. - Машинка сама печатает.
      - Ага, - обрадовался Папа и прочитал: "Директору Занзибаровского филиала Петрину. Вам надлежит в недельный срок представить отчет по форме 6 по теме 812.223 за минувшее полугодие. В отчете дополнительно указать коэффициент использования научной аппаратуры. Криволапов".
      - Хочешь сыграть в Папу и министерство?
      Сын хотел. Папа лихо отбил: "Задолбали требованиями дурацких справок. Мешаете делать научные открытия. Стройноножкин".
      Некоторое время телетайп задумчиво молчал, переваривая информацию. Наконец отстучал: "Непонятно. Подтвердите прием указания".
      - Кто вы такие, чтобы мне указывать! - возмутился Папа.
      "Оборудование создает интерьер с большим коэффициентом научности. Случаи ошибочного причаливания моторных и безмоторных водоплавающих средств сократились за истекший период вдвое, в связи с урбанизацией бывшего пляжа наукоемкой аппаратурой".
      "Непонятно. Повторите".
      "Колобок в бок!" - огрызнулся Папа.
      - Теперь я! - потребовал Сын и напечатал: "Потопленный пиратами микроскоп сдох и микробов не видно". Телетайп отключился. Вскоре телефон запищал по-междугородному учащенно. Папа отодрал от рулона на телетайпе использованную бумагу.
      - Я знаю, как отсюда убежать, - объявил Сын. - Надо связать простыни и спуститься с балкона.
      - Не болтай ерунду, откуда здесь простыни.
      - Берутся же они откуда-то в книжках, - уверенно сказал Сын. - Надо поискать.
      - Простыни? "Простыни" здесь только бумажные. Так называют огромные такие таблицы. А там цифры, данные, результаты... Идея! Сейчас мы его самого замочим. Чтоб сирот не обижал.
      Папа вернулся к телетайпу и, не включая аппарат, просто, как на печатной машинке, отстучал:
      "Занзибаровский филиал. Прошу пригласить лично Слинько. Криволапов".
      "Слинько у телетайпа".
      "Где обещанные документальные доказательства фальсификации Петриным научных результатов?"
      "Материалы готовы, жду оказии".
      "Поторопитесь, коллегия в понедельник".
      - А это что за игра? - спросил Сын.
      За дверью послышался заразительный Лидочкин смех и беззаботный перестук каблучков. Злоумышленники юркнули в директорский кабинет. Увидев знаменитого петринского попугая. Сын пришел в восторг:
      - Пещера людоеда! Настоящая. Да, Папа?
      Папа затравленно озирался, ища куда спрятаться. "Опять переиграл!" пронеслось в мозгу. Пушок, в котором было его рыльце, могли вот-вот подпалить. В приемной послышался голос Петрина:
      - Лидок, ну сколько можно повторять! Опять телетайп не заперт.
      - Ой! А я запирала! Может, кто-то открыл?
      - Это кто же? Ты думаешь, это просто для инструкции? Знаешь, какие бывают случаи?
      - Ты что, мне не веришь? Да хоть Слинько. У него тоже ключ.
      Только за третьей дверцей шкафа оказалось достаточно свободного пространства. Два первых отделения были плотно набиты документацией.
      - Лезь! - приказал Папа.
      Сын сострил попугаю рожу, гаркнул: "Занзибар!" и юркнул в шкаф.
      - Как мягко! - сказал он оцепеневшему от страха Папе. - Садись на подушечку. Вот где есть простынь. И совсем даже не бумажная. Давно бы сбежали.
      Петрин вбежал в кабинет:
      - Ну какая сволочь подучила попугая! Да запирай же ты двери, когда уходишь!
      - Я запирала...
      - Насочиняли дурацких легенд! Теперь его хоть выкидывай. Повтори, что ты сказал, Гамаюн!
      - Петя, Петя хор-р-роший, - подхалимски заворковал попугай и постучал по пустой кормушке.
      - Умный, собака, - растаял Петрин. - Еще раз услышу это слово - отдам кошке.
      Папе очень захотелось выкрикнуть: "Занзибар!" Справившись с собой, он на всякий случай поднес кулак к носу Сына. Тот вздохнул.
      - Лидок! - крикнул Петрин. - Свяжи меня с Криволаповым по телетайпу.
      Минуту спустя бледная Лидочка ворвалась в кабинет, сжимая в дрожащих руках криво оборванную Папину месть.
      - Слинько! Предатель! Дерьмо! А сам-то!
      - Успокойся, - сказал Петрин. - Опять телетайпограмма криво оторвана.
      Лидочка швырнула в Петрина бумагу и зло заплакала.
      - Криво?.. Зато тебе теперь голову ровно оторвут!
      Петрин уткнулся в телетайпограмму. Сдавило сердце, он откинулся назад. Спинка кресла уперлась под левую лопатку. Петрин отчетливо ощутил торчащую из спины рукоятку кинжала. Слинько был проверенным товарищем по команде. Петрин чувствовал себя играющим тренером, с паса которого лучший игрок умышленно забил мяч в свои ворота. Что-то происходило с окружающими его людьми. Жена отказалась ехать в Занзибаровку, сын, Слинько... Послать бы все к черту. Да только что потом?..
      - Сначала я ему голову оторву! - мужественно сказал Петрин, глядя на до смерти надоевшие, прыгающие Лидочкины губы. - Сколько еще до ученого совета? Пора идти? - Петрин нервно закурил. - Но зачем ему это? Он же еще даже в должности не утвержден... Кому же верить? - голос Петрина дрогнул. - Ладно... Пока меня прижмут, я его с таким "волчьим билетом" отсюда вышвырну, этого волчару... Но зачем ему это надо?.. Слушай, а может, это не он? И как он мог такую улику забыть...
      - Как не он? - возмутилась Лидочка. - У кого еще ключ от телетайпа? Если не он, значит, я? Это ты хотел сказать?
      Петрин сокрушенно махнул рукой, сунул под язык таблетку валидола и пошел на ученый совет. Через минуту Лидочка последовала за ним. На этот раз открытыми остались все три двери.
      Пока Сын снова прыгал перед попугаем и орал: "Занзибар!", Папа испытывал уколы совести. Кто бы ни был Слинько, но его с ним связывали многолетние приятельско-деловые отношения. Папа не смог бы объяснить, за что он так взъелся на Слинько. Ну, запер в кабинете. Запер двух наглых пацанов. Подумаешь. Любой нормальный человек поступил бы так же. Но вспоминая захлопнувшуюся перед носом дверь, Папа впадал - нет, даже не в ярость, а в чисто детский азарт отмщения. Тем более, что он оборачивался изысканным развлечением. Петрина было по-человечески жалко, и Папа успокоил себя мыслью, что если Петрин клюнул на такую грубую фальсификацию, то это характеризует и его жизненные устои.
      ...Когда Папа просунулся в приоткрытую дверь актового зала, директор уже читал доклад. Поэтому собрание вел Слинько. Сидевший у входа Женя Скобельцев, зав. лабораторией охраны материнства и детства, с небрежностью профессионала взял Папу за ухо и выкинул за дверь. "Всегда был хам". Со слезами на глазах Папа бросился к двери, ведущей на сцену. Появившись из-за спины Слинько, "близнецы" непринужденно уселись рядом. Слинько дернулся.
      - Мы по тебе так соскучились! Папочка! - страстно прошептал Папа.
      - Что за дети?! - страшным шепотом спросила ученый секретарь.
      Взгляд Слинько заметался по залу.
      - Э... э... - сказал он. - Так ведь первое июня. День защиты детей! Слинько упивался своей находчивостью.
      - А-а, - сказала ученый секретарь. - Я и забыла.
      Петрин дочитал доклад и под жидкие аплодисменты сидевших в первых рядах вернулся на место. Встретившись с Папой взглядом, директор изумился:
      - Что это такое?
      - День защиты детей! - поспешно ответила ученый секретарь.
      - Чьи это дети? - не понял Петрин.
      - День защиты детей, Петр Альбрехтович, - повторил Слинько.
      - Товарищи! - громко сказал Петрин в зал. - Чуть не забыл! Сегодня у нас первый день лета. День защиты детей...
      Слинько судорожно захлопал. Зал охотно поддержал. Папа взял довольного Сына за руку, они вышли на авансцену, раскланялись и, к удивлению присутствующих, вернулись на свои места в президиуме.
      Вопросов по докладу не было. Ученый секретарь торжественно зачитала проект характеристики со всеми "грамотный специалист", "пользуется уважением коллектива", "дисциплинирован", "политически грамотен", "морально устойчив"... Слинько скромно потупил глаза и погладил Папу по головке.
      Они ласково улыбнулись друг другу... Слово взял Петрин.
      - Налей-ка себе нарзану, - сочувственно посоветовал Папа.
      Петрин начал издалека. Он рассказал коллективу, каким прекрасным и дружным коллективом является возглавляемый им коллектив. Как быстро растут на благодатной занзибаровской почве в творческой атмосфере филиала научные кадры. Как прекрасен дух царящих в филиале неформальных отношений.
      - Однако, - продолжил Петрин, - как нет худа без добра, так нет и добра без худа. Нам пора в чем-то пересмотреть наши отношения. Быть принципиальнее в оценке друг друга. Начну с самого себя...
      Папа набрал в легкие воздуха.
      - ...Чего греха таить, со Слинько мы старые приятели. Вероятно, это как-то сказалось на моем решении выдвинуть его кандидатуру на должность заместителя директора по науке. Вот уже месяц исполняет Слинько обязанности зама. И, к сожалению, вы все могли убедиться, что я поспешил, назначая Слинько на такой ответственный пост...
      - Дядя Петя, - звонко выкрикнул Папа. - А кто это - старик Криволапов?
      Затаивший дыхание зал оживился. Судьбы филиала в министерстве вершил именно Криволапов.
      - Ты что, мальчик? - опешил Петрин.
      - Ничего. Я просто умею читать мысли. И мама моя умела. Вот вы сейчас подумали: "Будешь, жучара, знать, как вести двойную игру. Сам подгонял результаты, а теперь стучишь старику Криволапову и валишь все на меня". Старик Криволапов? - это что, медведь?
      Петрину казалось, что он оглох - весь зал трясся от смеха, но не издавал ни звука. Научные сотрудники прятались за спины друг друга. На директора было жалко смотреть.
      - Я такого не думал, - растерялся он. - Что за ерунда!.. И что это за дети? Кто твои родители?
      - Мать мою погубил, теперь и за отца взялся?! - гордо и грозно ответил Папа.
      Слинько, не в силах отвести глаз от Петрина, шарил рукой по столу в поисках стакана. Папа заботливо налил ему нарзан:
      - Выпей, папочка, и не волнуйся.
      - Почему он называет тебя "папочка"? Это же не твой сын! - закричал Петрин. - А... а... Кто же мать?
      - Нет... - тихо сказал Слинько.
      - Вы правильно только что подумали! - Папа взял Сына за руку, они снова чинно раскланялись. - Мы два потомственных разнояйцевых близнеца-телепата. Наша мама - Инна Ветрова! - Папа резко обернулся к Слинько. - Не смей думать о маме так плохо в моем присутствии! - И обратился к залу: - Правда же непедагогично, когда один из родителей плохо думает о другом в присутствии детей?..
      Вопрос оказался риторическим. Все лица были обращены к полу. Перед Папой сидел спешившийся эскадрон всадников без головы. Плечи и спины тряслись. Сдавливаемые похрюкивания, повизгивания и блеяния прокатывались по полу и захлестывали сцену.
      Петрин зло уставился на Слинько:
      - Докатился! Детей подучил подавать нужные реплики!
      - Да я их впервые сегодня увидел! Черт их знает, может, действительно в мать пошли...
      - Товарищ Слинько! - возмутился Петрин. - Вы же говорите с учеными. В мать пошли... Да вы же лично доказали, что Ветрова шарлатанка!
      - Но я не доказывал ее неспособности иметь детей-телепатов!
      - Да, уважаемый коллега. Мы видим, что вы сделали все возможное, чтобы доказать обратное.
      - Смешно! - крикнул Женя Скобельцев с места. - Даже самые отъявленные парапсихологи не приводят примеров рецепции мыслей такими шпендриками. Кто-то спутал первое июня с первым апреля. Но и два месяца назад это был бы розыгрыш для домохозяек!
      "Шпендрики", неожиданно для Папы, больно ранили. И ухо еще горело. Папа знал все обстоятельства Жениного перехода в филиал с кафедры акушерства и гинекологии.
      - А вы, дяденька, не злитесь и не жалейте, что тогда отказали папе в его просьбе. Все равно мама не согласилась бы нас убивать.
      Зал насторожился: лица поднялись от пола. Не слишком красивую историю о Жениной сверхурочной работе, вынудившую его уйти с кафедры, знал не один Папа.
      - Я не просил! - реакция у Слинько была лучше.
      - Я не жалею! - Женя нашел не самую удачную формулировку.
      Единственным человеком, им поверившим, был Папа.
      Сын дернул Папу за рукав:
      - За что ты так дядю Женю? Помнишь, он мне паровоз подарил? Смотри, из-за тебя над ним все смеются.
      На мгновение в Папе проснулся отец. Конечно, надо было Сына взять за руку и увести подальше отсюда. Но Папа уже себе не принадлежал. Зал жаждал продолжения, и его понесло. Папа подошел к Слинько, энергично пожал ему руку:
      - Ты прав, папа! Все эти рванины занзибаровские только и думают, как тебя отмести от кассы. Вот, например, знаешь, что сейчас этот с лысиной думает...
      Неизвестный Папе солидный лысый мужчина вскочил и истерично заорал:
      - Да, думаю! И скрывать это не намерен! Вся наука Слинько - эта... лысый запнулся. Папа произнес неприличное слово на мгновение раньше, чем лысый продолжил: - ...основывается на некорректных экспериментах!
      Раздались хлопки. Папа раскланялся на аплодисменты. Сына он больше не стыдился, наоборот, выругаться перед взрослыми казалось отважным и заслуживающим восхищения.
      - Устами младенца глаголет истина, черт побери! - воскликнул лысый.
      Папа решил в дальнейшем придавать его мыслям благородный оттенок.
      - Пусть Слинько зайдет в свой виварий! - заорал кучерявый с Камчатки. - В клетках дыры! Мыши сбегают! Перемешиваются опытные с контрольными! Какие после этого результаты? А статьи печатают!
      - Прошу слова! - сказал Яша Шикун, вставая. Его подчеркнутый академизм, появлявшийся неизвестно откуда в нужную минуту, действовал безотказно. Зал сосредоточился на Яше.
      - Глубокоуважаемый председатель! Глубокоуважаемые члены ученого совета! - начал Шикун.
      Впрочем, истоки шикунского академизма вполне прослеживались. В свое время Яша был исключен из трех вузов: с физфака МГУ, Семипалатинского мединститута и, наконец, из ВГИКа. Курсу к третьему Яше становилось скучно, и он начинал развлекаться. Во всех трех вузах легенды о Яше ходят до сих пор.
      - ...результаты на кроликах всегда оказывались лучше, чем на других животных, - продолжил Яша. - Позвольте поделиться своими соображениями на этот счет. В рационе лаборантов Слинько крольчатина занимает видное место. Кролиководство в Занзибаровке не развито... Источник крольчатины, увы, ясен. Всякий, знающий человеческую природу, поймет, а незнающие пусть поверят мне, как лаборанту - животных берут не из опытной, а из контрольной группы. Причем самых здоровых и жирных. Это, естественно, ухудшает показатели в контрольной группе. И опыт выигрывает. Не являясь членом ученого совета, я не настаиваю, чтобы мое скромное мнение заносили в протокол, - Яша скромно сел, и свара разгорелась с новой силой.
      Зная подноготную филиала достаточно хорошо, Папа осуществлял режиссуру с легкостью и изяществом.
      - Ой, как интересно получается! - Папа решил, что пора обобщить опыт свары. - Вот вы ссоритесь, а думаете во многом одинаково. Вот прямо все-все думают: "Довели филиал черт-те до чего, занимаемся черт-те чем! Кому это все надо?!" И еще каждый думает, что мог бы вместо этого заниматься настоящей наукой. А дальше все уже думают по-разному. Дядя Петя думает: "Какая может быть серьезная наука, когда министерству нужны только отчеты, а завлабы дорвались до своих высоких окладов и ничего уже не хотят". А вот эти дяди, - Папа поочередно ткнул пальчиком во всех заведующих лабораториями, отделами и секторами, - думают, что можно было бы делать что-то настоящее, не заставляй их директор строго следовать этой дурацкой тематике, и не будь среди их сотрудников стольких безграмотных и ленивых дураков. А все остальные, - Папа сделал плавный жест рукой, думают, что давно бы уже сделали что-то путное, если бы шефы не мешали работать.
      Папа сел на место. Все ошалело молчали.
      Наконец, Дуня Дунаевская, первая красавица филиала, явно подражая Шикуну, торжественно попросила слова. В элегантном костюме, с раздвоенным румянцем на щеках - натуральным и наведенным, Дуня была и впрямь хороша.
      - Спорим, - азартно сказал Папа Слинько, - встала, чтобы показать костюм!
      Получив слово, Дуня, теперь уже подражая Петрину, рассказала, какой хороший коллектив в филиале. Дуня работала у Слинько, и отношения у них были прекрасные. Обнаружив, что Слинько зашатался, она со всей непосредственностью дуры решила продемонстрировать лояльность директору:
      - ...периодически возникающие с моим научным руководителем сложности...
      - Красивая девочка, но дура, - доверительно прошептал Папа Слинько.
      - Так, например, в этом году я не ограничивалась, как прежде, простым изучением методов народной медицины по лечению алкоголизма. Но и параллельно проводила большую атеистическую работу среди стоящих у нас на учете народных врачевателей. А товарищ Слинько не хотел понять важности этой работы и все время подтрунивал надо мной. А между тем, не занимаясь этой атеистической пропагандой, можно скатиться... просто, знаете ли, к чему угодно! И вообще, в последнее время я часто не понимаю, что Слинько от меня хочет. Ну просто не понимаю!
      - А я знаю! Я знаю! - Папа запрыгал по сцене на одной ножке.
      - Что? - растерялась Дуня.
      - Сказать?
      - Что сказать?
      - Ну, что он от вас хочет. А-я-яй, папочка! Так сказать?
      Папе пришлось довольно долго повторять "сказать?" на разные лады и прыгать на одной ножке. Наконец, естественный Дунин румянец поглотил искусственный.
      - Молчи, сопляк! - крикнула Дуня и беспомощно оглядела окружавших ее мужчин, ища защиты.
      - Ну?! - нетерпеливо крикнул Женя. Подобные ситуации всегда просто возрождали его к жизни. - Что он от нее хочет?
      Дуня процокала через весь проход и скрылась за дверью.
      Папа резко перестал прыгать и, повернув ухо в сторону Жени, сделал вид, что прислушивается.
      - Ишь, какой хитренький! - неодобрительно сказал он. - Думаешь: "Пусть шпендрик выдаст намерения этого бабника Слинько, и разговор пойдет не только о его научной деятельности, но и моральном облике. Тогда он уж точно в замы не прорвется, а назначат, скорее всего, Федю. А мы однокашники. А при своем заме уже можно жить". Нет! И не надейся! - Папа нахмурился. - Не буду я в угоду тебе разоблачать своего родного папочку!
      - Дайте мне его на пятнадцать минут! - попросил Женя. - И я узнаю, какая сволочь его подучила!
      - А-а! - Папа погрозил пальчиком Жене. - Хочешь надрать мне уши, запугать, а потом объявить, что меня подучил Леонид Васильевич? Чтобы отомстить ему за отрицательную рецензию?!
      - Не выйдет! - взвился Леонид Васильевич - самый склочный в институте тип, которого год назад с большим трудом сослали в Занзибаровский филиал. - Мне все равно, кто его подучил, но пора разобраться с вами со всеми по-крупному!
      - Нет, Леонид Васильевич, успокойтесь! - крикнул Папа. - Здесь вы не правы! Честное слово, ни один из них ни разу не подумал, что если вас загнали в эту дыру, то вы будете молчать. Наоборот, они все считают, что теперь-то уж вам терять нечего. И для каждого из них вы являетесь грозным и удобным в управлении оружием против противника.
      Лысый зааплодировал. К нему присоединились еще несколько человек.
      - Ах, я еще и оружие?! Даже орудие?! - Леонид Васильевич обвел зал тяжелым и подозрительным взглядом. - Так я, позвольте заметить, оружие обоюдоострое!
      - Ух, как здорово! - заорал Папа. - Ух, как мысли у всех забегали!!! А у вас, дядя Петя, быстрее всех! Даже понять сразу трудно...
      То, что до сих пор у него еще были какие-то тормоза, Папа понял только сейчас - когда они исчезли.
      - Ох и мысли у всех пошли! - рванул он майку на груди. - Буду сейчас их вслух читать! Все! Всем! Каааааааааааайф!!!
      Мысли Петрина действительно мелькали с лихорадочной быстротой - дело заходило слишком далеко. Контроль за течением Совета он утратил, в любой момент могло произойти что угодно, а ответственность за все происходящее возложена на него. Пора было распорядиться вышвырнуть пацанов из зала. Петрин уже открыл рот, но тут мелькнула мысль: "Есть повод потянуть время, окончательно разобраться со Слинько, продумать ходы, "отлежаться". Петрин закрыл рот, задумчиво пожевал губами и объявил, что поскольку рабочий день заканчивается, заседание Совета будет продолжено завтра.
      Папа сжал кулачки и чуть не заплакал. Это же был его звездный час! Лучшее мгновение в обеих его жизнях. Наконец-то детское и взрослое "я" слились воедино. Сколько раз мечтал Папа на подобных чинных пустых собраниях сказать правду и возмутить спокойствие - всегда что-то мешало. И вот, когда это почти удалось, его сшибли на взлете одной фразой.
      В отчаянии Папа пытался объявлять мысли выходивших из зала, но всего, что он добился - была маленькая пробка в дверях. Скакать козлом по опустевшему залу было неинтересно. Сын хмуро восседал в президиуме, отводил взгляд.
      - Ну, как я их? - заискивающе спросил Папа.
      - Хочу кушать! - угрюмо ответил Сын.
      Когда Папа и Сын подошли к магазину, шел уже седьмой час. На улочке змеился хвост очереди из сосредоточенных мужчин. Не слышно было ни ругани, ни пустых разговоров. В магазине ворочалась плотно вбитая толпа.
      - Папа, спой, как в автобусе! - потребовал Сын. - А то я умру от голода. Давай, тебе яблоко дадут или конфетку.
      - Ты что? - испугался Папа. - Там я просто шутил. Так делать нельзя.
      - Но яблоко же с яйцом ты взял. И деньги тоже... Пошути и сейчас!
      - Мы же не попрошайки, - Папа судорожно искал аргументы. - Человек должен питаться на честно заработанные деньги!
      - А ты честно пой!
      - Не буду!
      - Тогда я буду. Я тоже такие песни знаю:
      Цыпленок жареный, цыпленок пареный!
      Цыплята тоже хочут жить...
      - Эй, анархисты! - окрикнул с газона Яша Шикун. Он сидел на траве рядом с неопрятного вида субъектом с пульсирующим кадыком. - Как там говаривал князь Кропоткин? "Хлеба и воли"?
      - Хлеба и водки! - заржал неопрятный.
      - Так что вам надо? - продолжил Шикун. - Хлеба или воли?
      - Хлеба, - сказал Сын.
      Шикун смутился:
      - Обождите, сейчас принесут.
      Из толпы выскользнул вертлявый тип лет тридцати и ринулся к Шикуну, прижимая к груди две бутылки и сверток.
      Шикун выделил детям полбулки и по "Гулливеру". Неопрятный профессионально вдарил бутылку ладонью по дну. Дети и взрослые расположились на газоне, забыв друг о друге.
      Сына что-то мучило. Наконец, он наморщил лоб и спросил:
      - Папа, а вот те люди в зале... Ты вместе с ними работаешь?
      Папа помолчал и сказал:
      - Да.
      - Теперь буду плохо учиться, - сообщил Сын.
      - Почему?
      - Ну, это же были ученые... А мама говорит: "Будешь хорошо учиться станешь ученым".
      Блестя глазками, к ним подошел Вертлявый:
      - Вундерсенсы! А слабо вам без очереди бутылку взять? Это вам не мысли читать, экстракинды...
      - Не тронь мальчиков! - оборвал Шикун. - Это на мне.
      Он двинулся, как ледокол, рассекая выдвинутым вперед животом сбившуюся в толпу очередь. У двери его попытались задержать.
      - Участник войны! - бросил Шикун и исчез за дверью.
      Толпа заворчала ему вслед:
      - Водка - не предмет первой необходимости. Мог бы и постоять.
      - Это кому как...
      - На какой это он войне был, такой молодой? Ничего святого!
      - Да мало ли на какой...
      С появлением Шикуна, державшего бутылку как скипетр, все разговоры прекратились. Шикун причалил к родному берегу и королевским жестом протянул бутылку Вертлявому. Тот суетливо начал сдирать пробку зубами. Неопрятный забрал бутылку и снова продемонстрировал мастерство.
      - Яков Иванович, так вы, оказывается, ветеран войны? - подобострастно начал Вертлявый.
      - Мальчик! Это называется массовый гипноз.
      - Зря мы взяли эти "Гулливеры". - Сын пнул смятый фантик. - Папа, скажи, а когда ты был взрослым, ты тоже был таким, как все эти?
      - Нет, конечно, - и прежде, чем Папа успел переключить внимание облегченно улыбнувшегося Сына, тот спросил уже по инерции:
      - А чем ты от них отличался?
      Чем дольше тянулась пауза, тем сильнее вытягивалось лицо Сына.
      - Тем, что никогда не врал, - сказал он с горькой усмешкой.
      Рядом допили бутылку и Неопрятный попробовал повторить маневр Шикуна. Сеанс массового гипноза на этот раз не удался. Толпа проглотила Неопрятного, но тут же брезгливо выплюнула.
      - Что-то Сенька сегодня опаздывает, - проворчал Шикун.
      - Вот это дог! - заорал Сын, увидев появившегося из-за угла огромного сенбернара.
      - Сеня, мальчик мой! - позвал его Шикун.
      Сенбернар неторопливо подошел к протянувшему руку Шикуну и церемонно подал лапу. Шикун очень серьезно пожал ее. Потом он достал деньги и сунул бумажку за ошейник. Сенбернар пошел в магазин. Если Яша раздвигал толпу, то теперь она раздвигалась сама. Папа с Сыном бросились к окну. Возникавшее перед мордой сенбернара свободное пространство вывело его прямо к винному отделу. Пес поставил передние лапы на прилавок. Продавец вытащил из ошейника деньги, выставил перед сенбернаром бутылку, продемонстрировал псу сдачу и передал ее в соседний мясной отдел. Там ему быстро и вежливо отвесили колбасы. Сеня, утратив ненадолго флегматичность, торопливо сожрал ее и спокойно вернулся за своей бутылкой.
      - Чертовщина какая-то! - пробормотал Папа.
      Сзади подошел Шикун:
      - Городская псина, хозяйская.
      - Сбежала?
      - Такие не сбегают. Хозяин, наверное, умер. Уже с месяц здесь. Жрать-то надо. Не по помойкам же сенбернару шарить. Умный. Приспособился, - голос Шикуна был непривычно грустен. - Вот и приспосабливаешься. Находишь свою экологическую нишу. Скучно...
      Увидев на пороге магазина сенбернара с бутылкой в зубах. Вертлявый пришел в восторг и, приманивая собаку надкушенным "Гулливером", зачмокал губами. Сенбернар, даже не взглянув на него, поставил бутылку около урны и ушел в сторону леса. Сын долго смотрел ему вслед.
      - Бедная собака, - сказал он. - Живет в лесу, а питается у гастронома на честно заработанные деньги.
      Вряд ли Сын хотел вложить в эту фразу какой-то особый смысл, но Папа долго переваривал его слова.
      Молчание прервал Сын: