Елизавета МИХАЙЛИЧЕНКО, Юрий НЕСИС
      БОЛЬШИЕ БЕЗОБРАЗИЯ МАЛЕНЬКОГО ПАПЫ
      Фантастическая история в четырех днях
      "Привет! Добрый день!
      Я - так оборотень.
      Неловко на днях обернулся.
      Хотел превратиться в дырявый плетень,
      Да вот на середке споткнулся".
      В. Высоцкий
      Д е н ь  п е р в ы й
      МЕТАМОРФОЗЫ
      - Уезжаю в экспедицию, - деловито сказал Папа.
      - А пропуск есть? - строго спросил Милиционер.
      - Далеко ли? - небрежно поинтересовалась Принцесса.
      - А!.. - сказал Папа. - В Занзибар для начала. Пригласили на Совет Старейшин.
      Настоящий Папа прислушался и подошел к окну. Это не лезло ни в какие ворота. Не ролевой аутотренинг, но и не безобидная детская игра. Неприятно, когда собственный сын передразнивает тебя на потеху остальным соплякам. Очень неприятно.
      - Брешешь! - резанул Милиционер.
      - Я? - захлебнулся Папа. - Да будет тебе известно, что я ни разу в жизни не сказал неправды.
      - Брешешь, - обронила Принцесса. - А в детстве что - никогда не врал?
      - А вот никогда, - упрямо сказал Папа. - Я в детстве не делал ничего такого, что надо было бы скрывать.
      - Был маменькин сынок и не дрался?
      - Нет, - сказал Папа и опустил глаза. - Только когда защищал слабых, - добавил он после неловкого молчания.
      "Да это вообще не игра! - возмутился Настоящий Папа. - Этот мерзавец меня почти дословно цитирует. Как он смеет надо мной открыто издеваться! Этот щенок превращает совершенно правильные слова в образчик кретинизма".
      - А что едешь в Занзибар?! - торжествующе закричал Милиционер. Наврал!
      - Я наврал?! А командировочное удостоверение видел?
      - Покажи!
      - В моих руках читай!
      - А ну... Сам ты Занзибар! Занзибаровка здесь написано.
      - Деревня? - поджала губки Принцесса.
      - Сама деревня! Там институт с Ученым Советом! И никто кроме меня не умеет делать кворум.
      - Немедленно марш домой! - заорал Настоящий Папа, уже полчаса искавший командировочное удостоверение.
      Сын явился не сразу и с полным пониманием щекотливости ситуации. Папа сел, заложив ногу за ногу, и побарабанил пальцами по столу. До автобуса оставалось около часа. Надо было использовать свободное время для воспитания сына.
      - Во что это вы сейчас играли? - начал он издалека.
      - В принцессу и милиционера, - дипломатично ответил Сын.
      - Так ты был принцессой? - съязвил Папа.
      - Принцессой всегда Наташка. Она больше никем быть не соглашается.
      - А ты, значит, согласен на любые роли. Тебя заставили играть меня?
      - Нет, - потупился Сын. - Я сам.
      - Значит, ты сам, добровольно, выставляешь отца посмешищем перед всем двором?! Как ты мог? Не могу даже представить, чтобы я в детстве мог насмехаться над своим отцом!
      Строптивая Папина память никак не хотела соглашаться с этим утверждением, и чтобы отвязаться от нее. Папа решил сменить тему:
      - А кто разрешал тебе лезть ко мне в портфель?!
      - Я не лез!
      - Так заврался во дворе, что теперь врешь собственному отцу?
      - Я не вру!
      - Значит, ты нашел мое командировочное удостоверение на полу?
      - Да.
      От такой наглой лжи Папа схватился за голову:
      - Как у человека, который, словно присягнувший, всю жизнь говорит одну только правду, мог родиться такой лгун?.. Дай сюда удостоверение!
      - Нельзя! - заявил Сын, потупившись.
      - Что?! Почему это нельзя?!
      - Нельзя. И весь разговор.
      Папа собирался быть спокойным и ироничным, но всему есть предел:
      - Как ты смеешь так говорить?!
      - Ты вчера так говорил.
      - Запомни, так могу говорить только я! - строго сказал Папа и добавил, подумав: - Потому что я знаю что можно, а что нельзя... Ты соврал. Где ты мог взять удостоверение, как не в портфеле?
      Сын молчал.
      - Я знаю, что ты врешь, - сказал Папа. - Дай его сюда, или ты знаешь что будет. Знаешь?
      Сын знал. Он уже совсем собрался зареветь, но окно во двор было открыто, а во дворе сидела Наташка. Оставалось сжать зубы и молчать.
      - Так, - сказал Папа, схватив Сына в охапку. Через несколько секунд удостоверение вернулось к Папе. На обратной стороне документа чернильными каракулями было написано:
      У тебя, Наташка, красивая мордашка,
      Джинсы, как у Нонки из 7 "Б".
      У меня, Наташка, лишь одна ромашка.
      Я по ней гадаю о своей Судьбе.
      Папа представил лицо секретарши, отмечающей это удостоверение, потом компанию девиц из бухгалтерии и пошлые шуточки насчет пьяного почерка, пробудившегося поэтического дара и, наконец, оживленную дискуссию о том, которая именно из многочисленных институтских Наташ этот дар пробудила. Когда он поднял лицо, оно было страшным. Где-то на периферии Папиного сознания мелькнула мысль: "Раз исписал, значит действительно нашел на полу и принял за выброшенную", но лава ярости вытеснила все мысли и изверглась:
      - Откуда ты взялся на мою голову! Боже! Что за наказание! У всех дети, как дети, а тут сплошное вранье! Мой сын лгун! Воришка! В семь лет пишет любовные письма! Потешается над родным отцом вместе со всем двором! Но почему именно у меня? Разве я был таким? Мои родители ходили в школу как на именины! Я ничего от них не скрывал! И чтоб я залез в портфель к отцу?!
      - И-й-а-а-а н-н-не ла-а-азил, - выдавил Сын между рыданиями.
      - И я не перебивал старших! - Папа перевел дух и потребовал: - Не реви! Я в детстве никогда не ревел.
      - Бр-е-е-е-шешь! - размазывая слезы, зло заявил Сын.
      - И не ругался, - спокойно продолжил Папа. - И не дерзил старшим, особенно отцу. Учился только на "отлично", не обижал младших. Как бы я хотел снова стать семилетним мальчиком, чтобы показать тебе, как надо себя вести! Я бы тебе показал, как надо помогать маме, ходить в магазин, учить уроки, уважать родителей, есть все, что дают. И главное, никогда не говорить неправду. Ни-ког-да! Понял? Я до сих пор не могу говорить неправду, даже если бы захотел. Мне кажется, что если я хоть раз совру, произойдет что-то ужасное.
      За "ужасным" дело не стало...
      - Ой, папочка! - испуганно завизжал Сын. - Папочка, перестань, не надо! Я больше не буду!
      Было очень страшно: родной папа прямо на глазах становился все менее родным. Папины залысины стали зарастать густыми кудрявыми волосами, усы превратились в пушок и исчезли.
      - В чем дело? - сказал Папа ломающимся баском и, заметив в зеркале свою вдруг ставшую нескладной и угловатой фигуру, застыл.
      Тем временем с Папы быстренько свалились брюки. Подхватить их не удалось - руки запутались в рукавах пиджака. Грозный ремень растерянно извивался на полу, а потом исчез под цветастыми сатиновыми трусами.
      - Ой, - сказал Папа, стыдливо прикрываясь.
      Пытаясь удержать соскальзывающий с плеч пиджак, Папа резко взмахнул руками, и часы, вслед за обручальным кольцом, сверкая на солнце, вылетели в форточку. Папа шагнул вперед, оставив за собой носки, и тут же упал, запутавшись в рубашке, ставшей смирительной. Он встал, хотел что-то сказать, но рот его искривился, набранный в легкие воздух никак не выдыхался, а бился внутри него и, наконец, маленький Папа заревел, размазывая кулачками слезы.
      Папа в огромной рубашке, с болтающимся вокруг шеи, почти достающим до пола галстуком, да еще плачущий тоненьким девчоночьим голоском был так смешон, что Сын сначала неуверенно улыбнулся, а потом обидно захохотал, показывая пальцем. От смеха у Сына тоже выступили слезы, и теперь они оба стояли друг против друга и терли кулачками глаза. Первым заговорил Папа:
      - Дурак! - сказал он.
      Тут Сын всерьез задумался. Полагалось ответить "Сам дурак!" Но называть Папу дураком никак нельзя. Но был ли это Папа? На всякий случай Сын независимо сунул руки в карманы и, сплюнув, сказал:
      - Если я дурак, то ты... ты... голый командировочник! Как ты теперь в свою Занзибаровку поедешь? Как?
      - Не знаю... - потерянно сказал Папа.
      - И поедешь ли вообще... - задумчиво продолжил Сын.
      От ответа зависело все. Надо было решать, как вести себя с этим мальчишкой. Папа не мог не поехать в командировку - это Сын знал твердо. Если мальчишка в командировку не поедет, то с ним можно не церемониться.
      Маленький Папа вспомнил, наконец, о мужском достоинстве и взял себя в руки. Разрубить узел свалившихся на него проблем было нереально, поэтому приходилось думать, как его распутать. Неприятнее всего была мысль о том, как сложатся отношения с женой. А через неделю надо было отчитываться по командировке. Происшедшее выглядело совершенно необъяснимым, но все равно, надо было что-то предпринимать. Прежде всего требовалось восстановить отцовский авторитет.
      - Вне всякого сомнения в командировку я поеду, - веско, с расстановкой сказал Папа. - Я не могу пренебрегать своими должностными обязанностями. Но не сейчас... Несколько позже. Возможно, я даже возьму с собой вас с мамой.
      Сын стоял, независимо раскачиваясь, но молчал.
      - А теперь, - продолжил Папа, - отвернись, я займусь своим туалетом.
      Заниматься туалетом не пришлось. Сняв рубашку, Папа увидел на себе чистые белые гольфики с помпончиками и выглаженный матросский костюмчик. Тут же Папа с болью обнаружил, что вместо привезенной Брыкиным из Рима оправы из карманчика торчат маленькие очки-велосипед с гнутыми дужками.
      - Можешь повернуться, - дрогнувшим голосом сказал Папа.
      - А почему ты лысый? - ехидно спросил Сын и после неловкой паузы добавил: - Папа.
      - Видишь ли... - медленно начал Папа. - Когда я был таким маленьким, как ты, это считалось полезным и гигиеничным, и поэтому мои родители...
      - Вшей, что ли, боялись?
      - Да кто их знает... Помню, сказали: "Так надо" - и обрили.
      Оба рассмеялись.
      - Что делать-то будем? - спросил Сын. - Скоро мама придет.
      Раздался звонок в дверь.
      - Ой, - сказал Папа и полез под кровать.
      Но это была не мама, а почтальон.
      - Родители дома?
      - Папа! - крикнул Сын. Потом сокрушенно добавил: - Да какой это папа...
      - Что, уже под градусом? - сочувственно спросил почтальон, и, не дожидаясь ответа, вздохнул и отдал Сыну телеграмму: "Приезд Марика отменяется связи свинкой крепко обнимаю целую ждем гости - Анюта".
      Анюта - была мамина родная сестра из Комсомольска-на-Амуре. Сын никогда не видел ни тети, ни своего двоюродного брата. Не видели его и родители.
      - Папа! - радостно закричал Сын. - Вылазь! Ты теперь Марик!
      Пока Папа вникал в телеграмму, замок щелкнул, и вошла Мама.
      - Что-то ты сегодня слишком рано, - подозрительно протянул Папа и осекся.
      - Марик? - растерянно спросила Мама. - Ты уже приехал! А мы тебя ждали только завтра...
      Мама наклонилась поцеловать Марика в щеку, но тот механически повернул голову и привычно поцеловал Маму в губы. Сын хихикнул. Мама покраснела, Папа вздохнул.
      - Дети! - неестественно бодро сказала Мама. - Сейчас мы будем обедать... А папы что, уже нет? - крикнула она из кухни.
      - Да, - сказал Сын многозначительно, - уже нет.
      - Ты хоть застал дядю, Марик?
      - Врасплох, - съязвил было Папа, но спохватился. - В высшей степени приятный человек.
      - Ты так считаешь? - удивленно спросила Мама.
      - А ты нет?
      Мама смутилась и молча разлила кашу по тарелкам.
      - Как Анюта? - неуверенно спросила она.
      До сих пор Папа не интересовался мамиными родственниками. Он, конечно, знал, что на Дальнем Востоке у Мамы есть сестра и даже видел ее однажды, но это было давно.
      - Потолстела, я полагаю, - раздраженно ответил он.
      - Так о маме нельзя говорить, - строго сказал Сын.
      - Дети, - сказала Мама, - почему вы не кушаете? Марик, а как Соня?
      Кто такая Соня, Папа не знал. Поэтому он откусил большой кусок хлеба, долго жевал, но так ничего и не придумав, угрюмо выдавил:
      - Потолстела.
      - А ты почему такой худой? - улыбнулась Мама.
      - В семье не без урода, - буркнул Папа.
      - Узнаю Анюту, - рассмеялась Мама. - Представляю, как она расстраивается из-за того, что ты плохо ешь.
      Папа покосился на Сына:
      - Я никогда не расстраиваю маму, - с расстановкой произнес он. Съедаю все, что на тарелке. Просто у меня такой обмен веществ.
      - Это у тебя от глистов, - парировал Сын.
      - Почему ты так говоришь? - заволновалась Мама.
      - Опять врешь! - возмутился Папа. - Пойди встань в угол!
      - Правильно! - Мама облегченно вздохнула. - Не смей дразнить братика! Иди в угол. А тебе, Марик, еще добавки.
      Добавка оказалась больше порции. Папа лениво проглотил пару ложек, сыто отвалился от стола и встретил взгляд Сына. Дверца в ловушку захлопнулась. Глаза Сына светились любопытством и мстительной радостью. Мама безмятежно улыбалась.
      - Я не могу предаваться чревоугодию, когда брат мой стоит в углу! голос Папы прозвучал торжественно, но обеспокоенно.
      - Кушай, кушай, братик! - протянул Сын. - Раньше мог и теперь сможешь. Знаешь, как мой папа говорит: "Не можешь - научим, не хочешь заставим".
      Папа отпихнул тарелку и рванулся из-за стола. Большая тяжелая рука опустилась на его плечо, и Папа плюхнулся обратно. Покосившись на влажную цепкую лапу, он тоскливо вспомнил маленькие изящные ручки жены.
      - Ну давай, еще одну ложечку за маму... - с каждым словом его голову все ниже пригибали к тарелке.
      - И ложечку за папу! - радостно взвыл Сын.
      Перед Папиными глазами расстилалось море молочной каши. Иногда по нему пробегала рябь. То здесь, то там возникали и исчезали острова. Сладковатая каша стояла уже в пищеводе.
      - Я сейчас вырву, - предупредил Папа.
      - Только попробуй! - возмутилась Мама. - Лучше давай еще ложечку за тетю Соню.
      - Плевал я на твою тетю Соню! - в знакомой роли Папа сразу почувствовал себя увереннее. - Пусть эта корова сама ест за себя! Еще и ешь за нее! Мне все эти родственнички уже вон где... Пошли отсюда! бросил он Сыну...
      * * *
      Народу во дворе прибавилось. Петя, проклиная отглаженные брючки, тоскливо наблюдал за катавшимися с горки Наташкой и Фердинандом.
      - Ну хватит, - ныл он каждый раз. - Ну пошли на качели!
      - Наташка! - крикнул Сын. - Ко мне двоюродный брат с Амура приехал!
      - Ах какой амурчик! - сказала Наташка и, подтянув великоватые джинсы, полезла на горку. Папа смутился. Он только сейчас заметил, какая Наташка красивая.
      - Эй, Амурчик, ты хоть в футбол играешь? - крикнул с горки Фердинанд. - Какая у вас там футбольная команда?
      - "Амурские волны", - нашелся Папа.
      - Дохлая команда, - небрежно сказал Фердинанд. - Плохо взаимодействуют игроки разных линий. Не хватает умения завершить атаку.
      Папа задумчиво погладил голову, Фердинанд, копируя его жест, погладил футбольный мяч и продолжил:
      - Оставляет желать лучшего морально-волевая подготовка игроков.
      Все с уважением посмотрели на Фердинанда.
      - Ты о каждой команде так говоришь, - обронила сверху Наташка и съехала вниз.
      - Дура, иди поиграй в куклы.
      - А я Петя, - аккуратно обойдя лужу, подошел Петя Смирнов. - А у вас что, занятия уже закончились?
      - Завтра Амурчик пойдет со мной в школу! - захлебываясь от восторга, сообщил всем Сын.
      - Не говори глупости, - нервно дернулся Папа. - Я в эту школу не записан.
      - Не бойся, - сказала Наташка. - Я за тебя попрошу.
      - Мама договорится, - уверенно произнес Сын. - Пошли скатимся.
      Но на горке уже катался Стрельчихин Младенец.
      - Куда лезете?! - закричала Стрельчиха, вставая со скамейки. - Не видите, что ребенок катается? Катайся, катайся, ягодка, не бойся.
      - Пошли, - сказала Наташка, - ну ее.
      - Подожди, - в глазах Фердинанда блеснул огонек. - Ты ее боишься? спросил он Папу.
      - Еще чего, - возмутился Папа. Наташка с интересом посмотрела на него. - Я Амур переплываю, - неизвестно зачем добавил Папа под ее взглядом.
      - Тогда скатись. Слабо?
      Папа усмехнулся и шагнул к горке. Стрельчиха кинулась ему наперерез.
      - Ты куда? Не слышал, что сказала? Я тебе сейчас!
      - Не имеете права, - холодно сказал Папа. - Горка общественная. Отойдите.
      - Право? - побагровела Стрельчиха. - Какое право? Вот тебе право!
      Висеть на одном ухе, чуть касаясь носочками земли, было не только непривычно, но и очень больно. И Папа жалобно кричал:
      - Пустите! Пустите! Вы не имеете права, это насилие!
      - Стерва, - через несколько секунд тоскливо сообщил Папа.
      Стрельчиха раскрыла рот и разжала пальцы одновременно.
      Обретя почву под ногами, Папа отскочил на безопасное расстояние и с достоинством произнес:
      - Сейчас я вынужден убежать, но я вернусь и вместе со мной придет закон!
      Стрельчиха и Папа рванулись одновременно.
      - Куда, мерзавец? - задыхалась Стрельчиха.
      - В юридическую консультацию! - кричал Папа, повизгивая, - мелкое хулиганство, статья 206, часть первая...
      - Ах, собака! - восторженно сказала Стрельчиха и остановилась.
      - Сушите сухари, грузите апельсины бочками, волчица ты, тебя я презираю! - гордо прокричал Папа и исчез в подворотне.
      Остаток дня компания провела очень приятно - Папа завоевывал авторитет: не жалея командировочных, покупал на каждом углу мороженое, а Наташке преподнес губную помаду. Этой помадой Фердинанд сделал надпись на двери Стрельчихи. Но конец получился скомканным - проходили мимо "Пирожковой", и распоясавшаяся компания хором, в котором отчетливо прослушивался голос собственного Сына, стала орать: "Лысая башка - дай пирожка" - и орала минут десять, а Папа деланно улыбался, сжимая кулачки в карманах, но пирожки всем все-таки купил.
      * * *
      Мама куда-то ушла. Объевшиеся мороженым дети были очень довольны, что ужин откладывается. Вернулась Мама оживленная, с новой прической и букетом роз.
      - Дети, - сказала она, - быстро ужинать и по кроватям.
      - Почему у тебя новая прическа? - агрессивно спросил Папа.
      - А разве мне не идет?
      - Интересно, для кого это? Муж уезжает в командировку, а она делает новую прическу, - Папа повернулся к Сыну. - Как тебе это нравится?
      Брови Мамы поползли вверх, и Папа спохватился.
      - А вот моя мама, - быстро сказал он, - делает прическу перед приездом мужа. Перед!
      Покрасневшая Мама нервно теребила на пальце обручальное кольцо.
      - Быстро ужинать и по кроватям! - наконец сказала она.
      - Мы не хотим ужинать... - начал было Сын.
      - Почему это не хотим? - Папа уверенно сел за стол и потер руки: Ну-с, из скольких блюд у нас сегодня ужин?
      - Из трех! - наигранно бодро сказала Мама. - Яичница, хлеб и молоко.
      - И это называется ужином? - отодвинутая Папой тарелка чуть не упала со стола. - Стоило лететь за тридевять земель, чтобы съесть яичницу. У нас на Амуре уже три часа ночи, а здесь считают нормальным, что я еще не ужинал. Пренебрегая обязанностями хозяйки дома, делают новые прически, а вместо обещанных мне дома фруктов на столе эти верблюжьи колючки! - Папа обличительно указал на розы.
      - Марик, детка, - тихо сказала Мама. - Ты только не волнуйся. С завтрашнего дня все будет так, как ты хочешь. Мы ведь не ждали тебя сегодня. Дети, - Мама тревожно посмотрела на часы. - Я вас очень прошу, быстренько ешьте и по кроватям.
      - Меня-то здесь явно не ждали, а вот кого-то определенно ждут! - Папа уставился в потолок. - Кстати, - обратился он к Сыну, - ты не в курсе кого?
      - Да ладно, - сполз с табуретки Сын. - Пошли спать.
      - Марик, - голос у Мамы дрогнул. - Ты хоть понимаешь, что говоришь ужасные вещи?
      - Разве я не прав?
      - Ко мне действительно должны прийти гости, - опустив глаза, сказала Мама. - Но кем же ты вырастешь, если уже сейчас все видишь в таком свете...
      Мама как-то сникла, устало провела ладонью по лбу.
      Папа с грохотом отодвинул табуретку и ушел в детскую. Раздеваться Папа не стал. Он ходил в темноте из угла в угол и, не боясь разбудить уснувшего Сына, пинал все, на что натыкался. В дверь позвонили.
      - Здравствуй, Наденька, - раздался слащавый голос Брыкина. - Ты прекрасно выглядишь. Отсутствие мужа идет тебе на пользу.
      - Убью! - тихо прошептал Папа и уселся на пол возле двери. Слезы текли по его щекам, а память услужливо выстраивала перед ним все брыкинские рассказы о его похождениях - от четырнадцати лет до последней командировки. "В коридоре поцелует ручку".
      - Допусти к ручке, Наденька! - дурачась, но со значением сказал Брыкин.
      - Брыкин, это не дружеский поцелуй. Так чего это ты в гости напросился?
      Папа вытер слезы и облегченно вздохнул. Брыкин был еще в самом начале своего привычного сценария. "Прошли в комнату. Так, а при мне Брыкина принимали на кухне. Наверняка шампанское притащил. Полусладкое". В комнате выстрелила пробка, раздался негромкий вскрик, потом смех. "Теперь тост про три розы".
      Интимное бормотание Брыкина постепенно набирало силу:
      - ...Так выпьем же за женщин, которые разумно используют свои лепестки!
      - Какое вкусное шампанское, - сказала Мама.
      - Полусладкое, - подсказал Брыкин.
      "Сейчас Финдлея споет. Истасканный репертуар".
      - А не спеть ли нам? - промурлыкал Брыкин. - Разучил специально для сегодняшнего вечера.
      - Так ведь дети спят.
      - А спят? Это хорошо. Ничего, я тихо:
      ...О том, что буду я с тобой...
      "Со мной!" - сказал Финдлей.
      Молчи до крышки гробовой.
      "Идет!" - сказал Финдлей.
      Они рассмеялись.
      - А ты все так же нагл и неотразим, - сказала Мама.
      "Восхищается". Папа проглотил стоявший в горле ком и решительно открыл дверь.
      - Хочу писять! - требовательно произнес он и увидел торт. Это был наполеон. "Часов шесть старалась. Ну-ну". - И торт тоже хочу! Это ты в честь моего приезда испекла? Мама говорила, что в честь моего приезда испекут торт. Положи-ка мне вон тот кусок. Нет, не этот, самый большой... Очень вкусный торт. Мама была права. Когда ты говорила, что нет ничего кроме яичницы, ты о торте просто забыла, не так ли? Что ж, это бывает. В жизни вообще всякое бывает. А это кто? Сосед или кузен? Он мне меньше нравится. А торт просто прелесть. Представь мне, пожалуйста, этого дядю... Что-что? Нет, это слишком длинно. Я буду звать вас просто дядя Брыкин, хорошо? Вы, я полагаю, тоже медик. Завидное постоянство. Женщины в нашем роду завидно постоянны. Вы, я слышал, пели. Не откажите в любезности спойте "В лесу родилась елочка..." Значит, так, вы поете, она подпевает, я танцую. Уверяю вас, втроем мы сможем чудесно провести время. Положите-ка мне еще тортика. Не объемся. А вообще, если уж установились такие доверительные отношения, то я тебя не понимаю. Тот, что был днем - такой интересный мужчина...
      Мама закрыла лицо руками.
      - Занятный ребенок, - растерялся Брыкин. - Но и занятным детишкам уже давно пора спать.
      - Право же, пусть вас это не беспокоит. По амурскому времени уже утро. А я как раз собрался обсудить с вами варианты проявления синдрома Кандинского-Клерамбо.
      Брыкин поперхнулся.
      - А в какой области медицины вы подвизаетесь? - продолжил Папа. Косметолог? Скользкая профессия. Дурите нашего брата.
      Внезапно Папа ощутил страшную усталость. Эти взрослые стали ему совершенно безразличны. Папу мутило - то ли от сладкого торта, то ли от нервного перенапряжения.
      - А ну вас всех к черту! - Папа отшвырнул недоеденный кусок. Делайте, что хотите.
      Папа, не раздеваясь, лег в кровать. Свет от фонаря бил в глаза. В глубине двора, в беседке, расположилась компания подростков.
      - Боб, ты козел! - послышалось оттуда.
      "Господи, - подумал Папа, - кто же я?" Чем больше он думал об этом, тем яснее становилось, что он стал ребенком не только внешне. Папа с ужасом понял, что им овладевают детские чувства, и даже сохранившийся взрослый интеллект уже не мог их сдерживать. Вспоминая свое сегодняшнее поведение, он подумал, что подарить семилетней девочке помаду не придет в голову ни взрослому, ни ребенку. Получался какой-то странный гибрид, даже страшный в своей странности. Самое неприятное было то, что привыкший четко планировать свою жизнь Папа не мог даже предположить, что выкинет в следующую минуту. Папа по-прежнему хотел бы как можно скорее снова стать взрослым, но сравнивая сегодня и вчера, не мог не признать - теперь жилось интереснее и веселее. Он никогда не думал, что детские шалости могут доставлять столько удовольствия. Испытанный им восторг от хамского монолога перед Брыкиным нельзя было сравнить ни с чем. Но чувство какой-то неудовлетворенности не покидало Папу. Брыкинское бормотание сменила тихая музыка. "Ого, - подумал Папа, - добрался до танца при свечах. Форсирует!" Раздался мелодичный мамин смех. "Быстро же ты отошла".
      - Брыкин, - кокетливо сказала Мама, - я все расскажу мужу.
      Уже издеваются. Ну что ж, первый выход был несколько скомкан. Посмотрим, кто над кем лучше поиздевается.
      Неторопливо, вразвалочку, Папа вошел в гостиную, включил свет, задул свечи, сел в кресло и, закинув ногу на ногу, со вкусом спросил:
      - Не ждали?
      Брыкин понял, что никому, никогда и ни при каких обстоятельствах он не расскажет про сегодняшний вечер. Перед ним небрежно развалился рахитичный лысый очкарик и, кажется, видел его насквозь.
      - Что, из-за девчонки не спишь? - Брыкин понял, что надо устанавливать контакт.
      - Как все, - солидно сказал рахит.
      - Ну, ты даешь, - притворно восхитился Брыкин и посмотрел на Маму. Мама закусила губу.
      - Кстати, о сне, - произнес рахит. - Не знаю, как вы, а я не привык спать один. Мне как-то было неловко сразу настаивать на том, чтобы ты спала со мной, как это делает моя мама, но что делать, - рахит сокрушенно развел ручонками, - никак не могу уснуть. Я надеюсь, мои слова не будут истолкованы превратно, - добавил он после возникшей паузы.
      - Старик, ты уже большой, - безнадежно сказал Брыкин.
      - Ну что вы, дядя Брыкин, я не столь велик, как вам кажется... А можно я позвоню вам как-нибудь на досуге? - неожиданно сказал рахит.
      - О чем разговор, - обрадовался Брыкин, суетливо доставая визитную карточку.
      Рахит принял ее с галантным полупоклоном, шаркнул ножкой, сказал:
      - Не буду вам мешать, - и, похихикивая, вышел в коридор.
      - Марик, за кого ты меня принимаешь? - крикнула вслед Мама и тихо заплакала.
      - Аллё, - ответил Марик из коридора. - Квартира Брыкиных? - Голос его стал плаксивым. - Тут ваш муж пристает к моей маме. Тетенька, приезжайте быстрее и помогите ей. Она долго не продержится, Жемчужная, 8, квартира 12.
      Брыкин вылетел в коридор. Рахит аккуратненько положил трубку и, с интересом глядя Брыкину в глаза, проговорил:
      - Я вас не понимаю. У вашей жены такой приятный голос.
      Не тратя времени на ответ, Брыкин схватил портфель и ринулся вниз по лестнице.
      - Куда же вы? - кричал рахит ему вслед, выбегая на лестничную площадку. - Давайте дружить семьями.
      Когда Папа вернулся, Мамы в гостиной уже не было. Довольный собой, Папа запихнул в рот кусок торта, прислушиваясь к заглушаемым водой всхлипываниям. Мама сидела на ящике для белья и, сунув голову под кран, плакала. Красивая прическа превратилась в нечто бесформенное. По щекам текла тушь.
      - Да пошутил я, не набирал номера, - сказал Папа. - Спокойной ночи.
      Просыпался Папа долго и мучительно. И душа, и тело цеплялись за забытье. Он зарывался в забытье с головой, судорожно сжимал пальцы, но забытье вспорхнуло ковром-самолетом и рухнуло к ногам, оказавшись старым одеялом.
      - Подъем! - заорал дневальный бабским голосом. - Вставай быстрее, а то в школу опоздаете!
      - Не ори! - грустно сказал Папа. - Это тебе не казарма, а детская.
      Не стоило себя обманывать - это был не сон. Огромная, разъяренная жена действительно отхлестала его вчера мокрым полотенцем по голой заднице.
      - Я не пойду в школу! - взвыл Папа. - Я уже окончил первый класс! У меня в табеле одни пятерки! Нельзя дважды вступить в одну и ту же воду!
      - Иди умывайся и не болтай глупости.
      Папа заложил одну цыплячью ножку за другую:
      - Эту глупость, между прочим, сболтнул то ли Демокрит, то ли Демосфен.
      - Вставай, демагог! Все равно в школу пойдешь. Мне на работу. Куда я тебя дену?
      Папа перезаложил ножки:
      - Вспомнил! Гераклит это сказал! - и вдруг завопил: - Не пойду в школу! Не пойду! Сказал - не пойду!
      Это была ошибка. Мама уже подумывала, что такого развитого мальчика, знающего древних философов, можно оставить и одного.
      - Не ори! Быстро одевайся. А то знаешь, что будет. Знаешь?
      Папа знал. Просовывать тонюсенькие ножки в крохотные шортики под контролирующим взглядом жены было унизительно. Пуговицы почему-то никак не хотели попадать в петли, пальцы казались чужими и неумелыми.
      - Быстрее. Мы опаздываем.
      Папа честно старался. Но все выходило плохо. Даже очень. Никак не удавалось сосредоточиться на одевании. Любая мелочь отвлекала, полностью переключала внимание. Мысли лезли полудетские, невольно Папин рот приоткрывался, взгляд туманился и Папа застывал. Периодически Мама привычно встряхивала его. Окрика "Быстрее!" хватало всего на несколько секунд...
      Д е н ь  в т о р о й
      ШКОЛА
      В школу пошли втроем - Сын, Папа и Мама. На ложного Марика Мама старалась не смотреть.
      Тимур Петрович уже третий день был директором школы. Моложе его из всего преподавательского состава была только учительница начальных классов Светлана Савельевна. Но именно она наиболее демонстративно не принимала его всерьез как директора. Но не поэтому с самого утра думал о ней Тимур Петрович. Всю последнюю четверть он разрабатывал генеральный план штурма Светочки, и сейчас этот план близился к своему завершению.
      Когда Мама с Папой вошли в кабинет, директор мечтательно улыбался.
      - А документы есть? - спросил он. - Нет, тогда не положено.
      - Вы совершенно правы, - прочувствованно сказал Папа.