Не думал, что без сирены и «мигалки» можно так быстро доехать до Кирьят-Арбы. Формально Вувос казался так себе отцом. Но я-то знал, что он может сделать ради Номи. Потому так и спешил. Нет, ну почему человеку так не везет с бабами?!
      Я пронесся мимо вувосовых скульптур, зацепив одну и запнувшись за другую и уже схватился за дверную ручку. С той стороны сильно вмазали в дверь. Я осторожно приоткрыл ее. На уровне моего лица, в нарисованном лице Елки вибрировал десантный нож. Надо полагать, это он так по-суперменски страдал, романтическая курва!
      — А если б я чуть раньше открыл?!
      — Увернулся бы.
      В караване было убрано и противно. Из творческого гнезда он превратился в нищенскую лачугу. Вувос сидел напротив входа в готовности «номер один», словно ждал, что я ему сразу скажу куда идти и что делать. Но, встретив мой вопросительный взгляд, отрывисто спросил:
      — Вирус нашел?! Нет?! Хреново… Тогда садись. Видишь, опять с этими бабами… Короче, про вчера ты знаешь. С утра крутанулся по делам в Иерусалиме. Вернулся — никого. Не придал значения. Номи обычно по соседям… Елка — ну, свободная женщина… Захотела — приехала, захотела — убрала и уехала. Шмон это был под видом уборки, понял? Тут ты позвонил. А потом она. Говорит, ситуация такая, извини. Короче, у нее там, в России, сына украли.
      — Олежку?!
      — А хрен его знает. Какие-то кавказцы. Один ваш общий знакомый. Тот, с которым она в Хевроне по телефону говорила.
      — Ахмат?!
      — Да. Он как-то по-крупному влетел из-за вашего Фимы. Они вроде оба этот вирус вырастили, а этот ваш козел перед отъездом всю оставшуюся порцию уморил.
      — Ага, — осенило меня. — Ну да. Все правильно — «мутанта убил».
      — Кого? — Вувос тупо посмотрел на меня и махнул рукой. — Ну, неважно. Короче, сына ей вернут только за вирус… Нужен вирус, Боря. Надо найти.
      Надо. Причем, в собственной семье. Потому что остальные варианты пристрелены дуплетом. Если, конечно, отбросить всякую экзотику, типа мистификации мента для отмазки. Найти, чтобы отдать арабским террористам?
      — А почему Елка решила, что вирус у тебя?
      — Н-не знаю… Она уходит от ответа. Явно ее кто-то навел. Не знаешь, кто?
      Я не знал, конечно, но очень даже догадывался. В нашей благословенной стране морды среди бела дня случайным людям просто так не бьют. Только по знакомству. Или по необходимости.
      Я набрал номер Максика.
      — Привет, — отозвался он почти сразу. — Ты все еще у меня под окном?
      — Кто Умнице морду разбил? Ты или соседи?
      — А он что, с разбитой мордой? Как интересно! — оживился Максик. — Я его поздним утром сдал целым и невредимым Елке лично в белы рученьки. В машину с синим номером. Откуда у нее арабская машина, не знаешь?
      — А откуда у нее в Совке был лемур?.. И куда она Умницу умчала?
      — Разве не к тебе? Слушай, я думаю, что это авария. Умница расквасил морду о панель и пускает романтический туман. А у Елки что? Нормально? Ну, ладно. Будешь ночью под окном — заходи. Бай.
      Я положил трубку. Хоть что-то прояснялось:
      — Умница тебя подставил.
      — Зачем? — искренне поразился Вувос. — Почему?
      — Судя по всему — пыток не выдержал, — пожал я плечами. — Елка каратэ когда-то занималась… Может, нам ее поискать у Халиля?
      — Бесполезно. Она сразу предупредила, что она с Номи даже не в Хевроне. Где-то в дальней деревушке.
      — Поехали спросим у Халиля адресок? Чем мы хуже Елки, и чем он лучше Умницы?
      Вувос помялся:
      — Нет смысла. Был я уже там. Не мог же я тебя ждать на самом деле! Дом вымер, никого. Соседи ничего не знают… Что будем делать?
      — Не знаю, — честно сказал я. — Может, в полицию сообщим? Есть же какие-то информаторы, может, что и выплывет..
      — Не сообщим, — категорично отрезал Вувос. — Знаю я эти операции по освобождению трупов заложников… Слишком рисковано. Вирус надо найти.
      Я подумал и решил, что точки над «и» мы будем ставить сразу:
      — Нашли. И потом?
      — И потом сообщить в полицию. Когда Номи заберем. Что у них вирус.
      — И?
      Вувос снова метнул нож в дверь. Нож отскочил от елкиного лба и упал на пол.
      — И пусть потом решают профессионалы. Хоть бомбят, если надо…
      — Старик, — сказал я грустно. — Все гораздо хреновее, чем ты думаешь. Я уже был в полиции по поводу вируса.
      — И что?
      — И больше не пойду. Мне намекнули, что изобретателю вируса нужен психиатр. Короче, пока не начнется эпидемия, они этим заниматься не начнут… В общем, нельзя отдавать арабам вирус, даже если его найдем. Что, кстати, тоже маловероятно.
      Вувос помрачнел окончательно, встал, пометался по комнатушке каравана, как по клетке и прорычал:
      — Поехали!
      — Ко мне? — утвердительно спросил я.
      — К тебе. То есть, к нему.
      Мы решили сначала выяснить, почему Умница навел Елку именно на Вувоса, а потом заставить мерзавца сделать имитацию злосчастной пробирки, благо пустых термосов в хозяйстве было навалом.

      Добраться до Умницы оказалось непросто, он был подобен локтю — близко, да не укусишь. Стоял еще ранний вечер, но Умница уже залег за занавеской.
      Ленка с тещей нервно курили на кухне. На столе красовался не первой свежести букет. Из-за занавесочки неслось страстное «чириканье».
      — Что это? — не понял я.
      — Это черт знает что! — довольно громко прошипела Ленка. — Привел какую-то хунвейбинку среди бела дня! Сунул мне цветы и конфеты прежде, чем я успела рот открыть. Конфеты потом унес — угостить даму… Левика пришлось отправить к приятелю. А он уроки не успел сделать!
      — Не правда, Леношка, — вступилась теща. — Уроки он шделать как раж ушпел. Тебя не было, а Фимошка с Левиком жанималшя математикой. Ни ражу не видела, штобы это делал родной отеш.
      — Мама! Но у нас же ребенок в доме!
      Теща длинно усмехнулась и пустила кольцо дыма:
      — Ах, Леношка… Вше проишходящее с Фимошкой имеет к тебе, конешно, непошредштвенное отношение, но жашем же так оштро вше это вошпринимать…
      — Какое еще отношение? — Ленка, с заранее оскорбленным лицом, поддавалась на провокацию.
      — Ну-у, — теща посмотрела на меня и ласково пояснила:
      — Не штоило этого говорить при Боре и пошторонних, но раж уж ты наштаиваешь… Мне кажетшя, што Фимошка демонштрирует тебе швой шекшуальный темперамент. Он до ших пор переживает твой шкоропалительный брак…
      Ленка задохнулась от неловкости:
      — Какой скоропалительный брак?! При чем тут я?! Пора ему вообще подыскивать себе квартиру, или бордель, как ему больше нравится!
      Софья Моисеевна покивала, по-вороньи наклонила голову и нейтрально произнесла:
      — Фимошка хошет шнимать мою комнату. Когда я уйду жить к мужу.
      — ЧТО?! — пискнула Ленка и беспомощно посмотрела на меня.
      — А што такое? — холодно бросила Софья Моисеевна. — Я хотя бы буду шпокойна, што мой внук полушит багрут.
      Ответив Ленке взглядом, типа «твою мать», я уставился в потолок. А Вувос неожиданно заржал и громко, зло объявил:
      — Не волнуйся, Лена. Сейчас я с ним поговорю, и больше он баб водить не будет. Никуда. Разве что в кино.
      Все притихли. За занавесочкой жалобно захлебнулась последняя трель.
      Через несколько минут Умница, прижимая к себе, как заложницу миленькую раскосую девчушку, попытался прорваться на улицу.
      — Я сейчас… только провожу ее до остановки и сразу же вернусь, — твердил он, как заклинание. Китаянка стойко улыбалась — просто еще один оживший термос.
      — Вместе проводим, — прогудел Вувос. — Чтоб тебе снова шпана морду не набила. Пошли, Боря.
      Под одинаковыми недоуменными взглядами мамы с дочкой мы удалились.
      Минуть десять молча постояли на остановке, рассматривая огоньки фар на иерусалимской дороге и огоньки звезд над ней. Подошла расфуфыренная теща. Не перестаю удивляться, как ей удается собираться так быстро, а главное — почему она не научила этому Ленку. От нее несло незнакомой мне парфюмерией.
      Странно, что она еще не обвинила меня в распитии ее пробирочки с «Красной Москвой».
      Когда подошел автобус, Вувос положил лапу на щуплое плечо дернувшегося Умницы, и мы дружелюбно помахали поджавшей губы Софье Моисеевне и непроницаемо улыбавшейся китайской сестре.
      — Пожалуй, я пойду, — задумчиво проговорил я, глядя вслед удаляющемуся автобусу. — А то у Вовы из-за тебя дочку арабы похитили… Не хочу я быть свидетелем того, что сейчас будет…
      — Боря, не уходи! — мяукнул Умница. — Вова, ребята, я не виноват! То есть, виноват, но не совсем… Объективно не виноват! Я объясню, вы поймете. Она меня завезла. В лес. В рощу. Вы не поверите: столы, скамейки, мангалы и урны. И ни души… Зверски избивала, пока я не сказал, что вирус у Вовы.
      — Почему у меня, сука? — тихо спросил Вувос.
      — Потому что я подумал, ты единственный, кого она не найдет так сразу. А если и найдет, то не изобьет, как меня, не справится… Кроме того, Боря, подтверди, что мы всех остальных проверили… под подозрением оставались только ты и Елка. Не мог же я сказать Елке, что вирус у нее…
      У Вувоса просто руки опустились. Пришлось вмешаться и объяснить по-простому, на уровне голых причинно-следственных связей:
      — Смотри, Умница. Там, в роще с мангалами, ты неудачно спас свою морду. Из-за тебя единственная дочка Вувоса стала заложницей у арабских друзей твоего Ахмата.
      — Да, Боря! — спохватился Умница. — Хорошо, что я теперь могу тебе сказать! У Елки-то тоже сына украли. Там, в России. Представляешь?
      Я кивнул:
      — Знаю. И знаю из-за кого.
      Умница слегка смутился и, явно не желая продолжать эту тему, повернулся к Вувосу:
      — А сколько лет дочке?
      Вувос молча на него смотрел.
      — Три, — процедил я.
      — Так это еще ничего, — приободрился Умница. — Еще маленькая, ничего не понимает. Это не будет для нее психической травмой…
      Я на всякий случай ненавязчиво встал между Вувосом и Умницей.
      — Фима, — сказал я, пока Вувос старался ненавязчиво меня обойти, а Умница, как бы случайно, двигался в противоположном направлении, — тебе предоставляется последнее слово. Что ты намерен делать?
      — В полицию надо заявить, — пискнул Умница.
      — В полицию ты уже заявлял, — напомнил я.
      Хоровод вокруг меня ненавязчиво ускорялся.
      — Я намерен делать все, что вы скажете! — выпалил Умница. — Для спасения ребенка надо сделать все. Это святое… Ребята! Я знаю! Надо подделать термос. Я подделаю. А вы обменяете его на ребенка.
      Вувос остановился, и Умница чуть не влетел к нему в объятия.
      — Мы втроем обменяем его на ребенка, — доходчиво сказал Вувос. — Ты, я и Боря. Так что постарайся. Сколько тебе надо времени?
      — Завтра к обеду будет готово, — обреченно вздохнул Умница. — Можно было бы и раньше, но уже все закрыто. Придется кое-что докупить с утра.
      — Докупим, — кивнул Вувос. — Я тебя сам отвезу к открытию. И в Старый город заскочим, прикупишь себе арабскую одежду. Что-нибудь неброское.
      — З-зачем? — побелел Умница.
      — Пока не знаю, — признался Вувос. — До обеда придумаем что-нибудь нетривиальное.
      — Кстати, о нетривиальном, — мстительно сказал Умница. — Ребята, тут одна проблема. Вирус, он не сам по себе, а в питательной среде. В данном случае, Боря знает, в сперме.
      — В кроличьей, — подтвердил я, вспомнив разговор в аэропорту.
      — Ну так вот, ватики. Вы в стране давно, где тут поблизости кроликов разводят? А я искусственную вагину сварганю.
      Вувос передернулся:
      — Ты что, охренел? Кто их тут будет разводить, некашерных?
      — Плохо, — подытожил Умница и, опасливо косясь на Вувоса, процитировал: «Ну ничего. К утру придумаем что-нибудь нетривиальное».
      Усмехаясь, он медленно вытащил из кармана два квадратных пакетика и вальяжно, как король Молдаванки — блядям, выдал нам по презервативу:
      — К утру, ребята. Надеюсь, обойдетесь без искусственной вагины? Пока они отличат от кроличьей, Номи уже будет дома.
      — Может, ты сам справишься? — мрачно предложил Вувос.
      Умница самодовольно развел руками:
      — Ребята, имейте совесть… Я же не кролик. Вы же видели — только что проводил.

      К полуночи нам стало ясно, что план вызволения Номи потребует, кроме немалого личного мужества и немалых личных средств. Мужества нам с Вувосом было не занимать, а вот денег и занять не у кого. Пришлось идти на шабашку.
      Мы хорошо так посидели в кустах, в засаде. В траве валялась пустая бутылка и вскоре должна была обрести свою пару. Мы ждали «час собаки», как день зарплаты.
      И дождались. В полвторого с моего балкона сбросили альпинистскую веревку.
      — Хорошо, что ты не ревнивый, — сказал Вувос.
      В лунно-фонарном свете блестели железные побрякушки на черной коже куртки, а прическа Левика выглядела еще отвратительнее. Дюльфером (сам научил) он спустился на газон и, взглянув на пустое еще крыльцо, быстро зашагал в сторону амуты.
      — Посиди один, — бросил я Вувосу и пошел за сыном.
      Вот и пришло время им заняться. Не отпуск, а сплошное бебиситерство — через ночь слежу за детьми. Куда это он идет? Уж не вирус ли проведать?
      Красться пришлось недолго. Левик спустился в амуту и, озираясь, скрылся в крайнем доме у обрыва. Там уже мерцал свет свечи. Я хотел было подобраться поближе к дому, но вовремя заметил еще одно существо примерно в такой же экипировке, только помельче, да прическа, вроде, была девичья. Пришлось посидеть в тени минут десять. Чувствовал себя, как советская женщина, занявшая две очереди — и отсюда уходить было пока нельзя — вдруг какой-нибудь опоздавший сатанист заметит, а там информация про термос могла уже пройти, да и вообще интересно…
      В конце-концов я решился и присел под окном. Слышно было великолепно!
      Не позавидуешь будущим жильцам.
      — … короче, пора приносить жертву! — сказал кто-то ломающимся голосом.
      После паузы испуганный девичий голосок пропищал:
      — К-какую?
      — Человеческую! — отрезал первый. — Но для начала можно и кошку.
      В этот раз пауза была дольше, затем зазвенел возмущенный девчачий голосок:
      — Почему это кошку?! Я кошку не согласна! Давайте кого-нибудь другого убьем. Змею, например. Ядовитую.
      — Змею?! — ужаснулся Левик, с детства панически боящийся змей. — Нет, змею нельзя. Потому что они — слуги дьявола.
      — А кошки тоже слуги дьявола! Особенно черные.
      — Ну, хорошо, — это был снова Левик. — можно и не кошку. Можно и собаку. Я завтра сам принесу убитую собаку, раз вы все трусите!
      — Это кто тут трусит? — попер первый. — Ты сначала собаку убей и принеси. А потом приступим к человеку.
      — А кто сказал, что сатанисты должны убивать людей? — поинтересовалась писклявая.
      — Это всем известно. Все настоящие сатанисты приносят человеческие жертвы! — упорствовал первый.
      — Это, наверное, гойские сатанисты приносят. А еврейские сатанисты не должны убивать людей! — возмутилась писклявая.
      — И кошек! — добавила звонкоголосая. — Убери сейчас же руку!
      — Че это я должен ее убирать?! — нервно хихикнул Левик. — Ты что, правил секты не знаешь?
      — Подумаешь, правила! — возмутилась звонкоголосая. — Кто их вообще придумывает… ладно, можешь оставить…
      Левик хохотнул и довольным голосом сказал:
      — А теперь надо хотя бы потанцевать… на крышке гроба.
      — Где?! — ужаснулась писклявая. — Ты что?! Евреев же в гробах не хоронят. А на гойское кладбище я не пойду.
      — Дура, — ласково сказал Левик. — Ты считаешь, мы просто так этот дом выбрали для шабашей? Нет. Здесь был другой сторож раньше. Не тот, который сейчас в будке спит. Его сестру совратил один христианин. Он его убил, а гроб зарыл в фундамент этого дома. Ясно?
      — Откуда ты знаешь? — возмутился первый. — Ты тут живешь всего неделю.
      — Ну и что? У меня отец полицейский. Это служебная информация, не для всех. Танцуем мы или нет? Только «слоу».
      — Почему это «слоу»? — подозрительно спросила звонкоголосая.
      — Ну пусть, что тебе, жалко что ли… — ответила писклявая.
      — Чтоб сторож не услышал! — сурово сказал Левик. — Иди сюда…
      Будь дети постарше, ни за что бы не поверил, что танец может сопровождаться таким скрипом половиц и громким сопением.
      — Не прижимайся, брат! — требовала звонкоголосая. — Хватит танцевать. Мне уже домой пора.
      — Подождите, — попросил первый. — Мы еще не отчитались друг перед другом. Ну, братья, у кого что?
      — У меня в доме гость гостит. Ученый. Приехал со смертельным вирусом, а его кто-то спер.
      — А чего не ты спер, козел? — возмутился первый.
      Левик вздохнул:
      — Да я собирался. Но не успел. А теперь уже поздно — даже отец не может найти. А уж если он не может…
      Такая вот дискотека. Наши маленькие еврейские сатанисты. Я снова переместился в тень, а через несколько минут по-одной вышли девочки. В доме задули свечу. Вскоре появился Левик с братом-сатанистом, в миру — Бенчиком, с первого дня торчащим у нас дома. Они еще постояли пару минут, не в силах разойтись из-за переполнявших их впечатлений.
      — Ты что, правда собаку завтра убьешь? — ужаснулся Бенчик.
      — Да ну. У нас какой-то кретин дохлых собак на крыльцо подбрасывает. Так я сопру одну и притащу.
      — Давай скажем, что вместе убили? — попросил Бенчик.
      Левик подумал и кивнул:
      — Ладно. Только кончай ты с этими человеческими жертвами, а то они не придут больше. Давай лучше к вахканалиям переходить. Я думаю, уже можно. Видел, как я ей руку на задницу положил?
      — Видел! — восхищенно сказал Бенчик. — А ты видел, как я Ципи прижал?
      От недосыпа, водки и тихой отцовской радости, что сын не вор, мне стало весело. Очень уж они были похожи на рекламу израильского средства от импотенции: «Тебе будет что рассказать друзьям». Короче, мне тоже захотелось принять участие в разговоре. И я сказал из темноты страшным замогильным голосом:
      — Вот за это меня, христианина из фундамента и убили!
      Как они рванули!
      Я закурил и в прекрасном настроении вернулся к встревоженному Вувосу:
      — Левик так влетел в подъезд, что я был уверен — ты за ним гонишься. Я уже думал, может тебя придержать…
      — Это не он, — сообщил я.
      — Хорошо, — обрадовался Вувос. — Тогда давай выпьем за молодежь, а то холодно.
      Действительно холодало. Иудейская пустыня все-таки. Исчезли с улиц последние неблагополучные подростки и подгулявшие благополучные господа. В этот ночной час, когда дома в тишине пустыни остывают, как обычные камни, чувствуешь хрупкость и чуждость молодого городка.
      Чем больше мы пили, тем чаще Вувос сбивался на Елку. Образ ее становился все демоничнее. Часам к трем его осенило:
      — Это очевидно! Как же я раньше-то… Боря, это все мистификация. КГБ замазывает перед арабскими товарищами «русский след», чтобы не делиться вирусом. А вирус она украла сама, по заданию КГБ. У которого она на службе… Ну откуда баба может стрелять лучше меня? Плюс к тому: каратэ, акваланг, парашют, машина, мотоцикл, лошадь… Она же не каскадер, верно? Значит, шпионка. Красивая и смелая.
      — И с хорошим английским, — кивнул я. — Только она это все на моих глазах осваивала, не в шпионской спецшколе.
      — А где?
      — По-разному. Типа частных уроков.
      — На какие деньги, интересно?
      — Какие деньги? Всегда находились добровольцы. Я думаю, захоти она учить марсианский, тут же приземлилась бы тарелочка с сексуально озабоченным пришельцем.
      Вувос вздохнул и оборвал:
      — Неважно. Подумай, бабу с такими данными могли не завербовать?.. А знаешь, жаль, что с ней так получилось…
      В который раз проехал джип внутренней охраны. Дежурные уже успели смениться — рядом с водителем маячил знакомый сталактит бороды одного из наших заказчиков. Коты совершенно обнаглели. Привлеченные запахом закуси, они решили заодно и погреться — терлись теперь вокруг и гоняли друг-друга, привлекая диким ором нездоровое внимание к нашему кусту.
      Продолжать обсуждать детали операции «Номи» уже не хотелось — чем больше мы о ней говорили, тем менее осуществимой она казалась, не помогала даже водка. Я слегка «поплыл» — еще не дремал, но уже не бодрствовал. Сидел в прострации с открытыми глазами. Вувос тоже притих, только изредка тяжело вздыхал. Неожиданно из темноты материализовался силуэт с большой сумкой. Я пихнул Вувоса локтем.
      — Елка, — сипло прошептал он.
      Бедолага, совсем голову потерял. Силуэт приблизился. Джинсы, ветровка.
      Под капюшоном я разглядел лицо Елки. Ничего себе… неужели, действительно, «рука Москвы»? Но зачем она собак режет?
      — Убью… — прошептал Вувос.
      — Чуть позже, — попросил я.
      Елка остановилась на крыльце, сбросила сумку, поозиралась, пошарила по карманам, закурила. Огонь зажигалки романтично озарил растрепавшуюся прядь и красивое взволнованное лицо. Руки у нее подрагивали. Вувос отвернулся.
      Она докурила сигарету и швырнула окурок в наш куст, потом рывком закинула тяжелую сумку на плечо и скрылась в подъезде. Еще и свет зажгла, дура. Испачкать одежду боится, что ли. Ну все, дадим ей еще несколько минут на распаковку трупа и будем брать.
      — Слушай, — глухо сказал Вувос, — а зачем она так долго стояла на крыльце?
      — Ждала, что мы предложим ей выпить, — я быстро разлил остаток по стаканам, и мы не чокаясь, как на поминках, опрокинули.
      — Ш-ш-ш, — вдруг прошипел Вувос.
      В тишине прошаркали шаги. Согнутый под тяжестью мешка, озирающийся силуэт с крючковатым носом крадучись приближался к нашему подъезду. Уже стали видны седые волосы, тяжелый подбородок, оттянутое на коленях спортивное трико, вцепившаяся в горло пластикового мешка большая сильная рука с узловатыми пальцами. Просто театральный злодей. Попав в свет фонаря, он ускорил шаг, почти побежал к моему крыльцу и вывалил на него окровавленную собаку.
      Мы синхронно встали из-за куста.
      — Простите, — сказал я вежливо, — а какой породы ваша собачка?
      Мужик вздрогнул и вызывающе сверкнул глазами:
      — Это неважно!
      Мы приблизились и поинтересовались:
      — А что важно?
      Кажется, наши лица ему понравились больше, чем наши очертания, потому что он вдруг чуть улыбнулся:
      — Важно то, что эта собака спасет десятки тысяч человеческих жизней!
      — Это что, — громко возмутился наш ревнитель иудейской веры, — жертвоприношение некашерных животных?
      А я, кажется, все понял. Сказывается порой покойный дедушка-профессор, да полвека в медицинской семье (если считать год за три).
      — Так вы хирург? — сказал я.
      Мужик развел окровавленными руками.
      — Да хоть гинеколог! — зло буркнул Вувос. — Тут же дети в школу по утрам ходят.
      Мне этот аргумент показался странным, и я зачем-то добавил:
      — А по ночам женщины…
      Вувос сразу притух, потерял интерес к происходящему здесь и даже демонстративно отошел в сторону. А мы остались дышать друг на друга перегаром. Интересно, он принимает до операции или после? Наконец, я спросил:
      — Какого черта? До мусорки донести тяжело?
      — Не в ваши годы судить, что мне тяжело! — заносчиво ответствовал хирург. — Мне, автору нескольких уникальных операций, не дают самостоятельно аппендикс удалить! Это что?! А на все мои разработки просто плюют! Смеются! Не подпускают к операционному столу!
      Хирург подступал все ближе и орал все громче, и я поймал себя на том, что отступаю.
      — Где ваши наручники? — напирал он на меня. — Вы же полицейский, я знаю! И вообще, где вы были раньше? Почему вы только сегодня меня поймали?! А ваши эксперты?! Это просто сборище недоучек! Уже по первому трупу профессионал должен был понять, кто это сделал! Я! Профессор Уманский! Потому что больше в Израиле никто этого делать не умеет!
      Странно он представлял себе нашу работу. В Израиле и людей редко вскрывают, а уж собак… Только по большому блату. Трудно вжиматься в таком возрасте в новую реальность… Мне стало грустно, когда я представил, как научное светило, наверняка вспоминая «Собачье сердце», подманивает собаку, а потом, вместо того, чтобы сказать восхищенным студентам: «Унесите в виварий», убивает ее и тащит, как тать в ночи. И уже сам сомневается кто он — профессор или собачий Джек-потрошитель. Не может смириться настоящий профессионал, что он никому не нужен. И, как раньше оригинальные операции, он придумал такую вот скандальную операцию саморекламы. Чтобы крикнуть на суде заполнившим проходы журналистам: «Я обвиняю министра здравоохранения в смерти сотен людей, которых могли спасти мои операции!» Ничего этого не будет, даже если я его повяжу. И это-то его и доконает. Может, его отпустить? Да вряд ли он так легко «отпустится». Только деньги на «Номи» потеряю…
      Пока я выбирал между деньгами и милосердием, на его крики в доме зажглось несколько окон, а там и патрульный джип пожаловал. Заказчик вылез и со скорбным осуждением уставился на хирурга. Я уже приготовился выслушать новую серию пауз, но он ограничился одним словом:
      — Предпоследний…
      Значит, профессор хотел убить одной операцией двух собак — и рекламу учинить, и месть всем обер-амутантам, у которых предпоследним купил барак по ложной цене. И, выбирая наши ступеньки, рассчитывал не столько на меня, сколько на моего соседа. И верно рассчитал — по лестнице уже громыхали тяжелые шаги Обер-амутанта. Запыхавшись, он вылетел из подъезда, поскользнулся на собачьей крови и выдохнул, глядя на хирурга:
      — Предпоследний… вот уж никогда бы… профессор, пожилой… стыдно!
      Слово «стыдно» в его устах показалось хирургу верхом бесстыдства.
      Профессор затрясся и начал кричать что-то о религиозной крыше, под которой плетется заговор сионских мухлецов. Обер-амутант глушил его воплями о «совках», кабланах и своей честности. Из окон на иврите, русском, английском и амхарском требовали прекратить балаган. В разгар этой «итальянской» сцены я заметил, что Вувос исчез. Мне очень не хотелось, чтобы за собачьими трупами снова пошли женские. И я побежал домой.