В машине Умница вел себя, как перевозбужденная болонка, только что не перепрыгивал с переднего сиденья на заднее. Вместо этого он перепрыгивал с темы на тему: то восхищался красотой пейзажа за окном, то задавал дурацкие олимовские вопросы, то возвращался к основной теме:
      — Хорошо бы, чтобы это все-таки был Максик, правда, Боря?
      — Для кого хорошо?
      — Для тебя, Боря. И для Ленки. Правда?
      У меня было ощущение, что я, задумавшись, пропустил часть нашего диалога, а теперь не могу включиться.
      — Ну-у, — протянул я. — А что ты имеешь в виду?
      Он преданно посмотрел на меня и изрек:
      — Но ведь мы не имеем права кого-нибудь не подозревать, правда? А кроме нашего Клуба присутствовала еще и ваша семья. Да и этот твой, скульптор…
      Умница поднимался к Максику, а я сидел в «Шкоде» с обычной телефонной трубкой и ловил насмешливые взгляды. Понятно, оле хадаш подражает соседу на «Мерседесе» с сотовым телефоном. Наконец, я услышал звонок в дверь, и тоненький голосок осведомился на иврите, мол кто это еще там? Мне очень захотелось, чтобы Максика с Инкой не было дома. Умница это заслужил. Я, как какой-нибудь патриций, опустил большой палец вниз. Не знаю, кто в римском пантеоне курировал моральный садизм, но этот божок меня услышал.
      Большую часть жизни шестилетнего Авигдорушки вокруг него трепались взрослые дяди и тети, считавшие себя интеллектуалами. Но если моя племянница Ирочка воспринимала подобный треп, как фон для игры в куклы, то Авигдорушка внимал и уточнял в сложных местах. В Израиле русский с него слинял, как шерсть с зайца, а резонерство только прогрессировало.
      Умница засюсюкал на иврите, что, мол, это дядя Фима, который забирал тебя, Витенька, из роддома, когда ты родился и научил тебя завязывать шнурки, помнишь?
      — Не пизди, господин мой, — перешел кроха на русский. — Фима поднялся в страну три дня тому назад. Он не знает говорить иврит хорошо.
      — Какой ты стал умный! — поразился Умница. — Но я ведь тоже умный. Вот я и выучил иврит еще в России. Я знаешь сколько языков знаю?! Разве тебе…
      — Сколько? — перебил Авигдорушка.
      — Двадцать! Открой, пожалуйста, дверь, я не хочу ждать родителей на лестнице.
      — Два-адцать? — озадачился малыш. — Рэга… раз, два, три… нету в мире столько языков. Не ложи мне на уши пасту!
      — Надо говорить: «Не вешай лапшу на уши», — автоматически поправил Умница.
      — Есть у меня свой особенный способ говорить, — недовольно сообщил Авигдорушка. — Ты ведь понял, что хотел я сказать? Почему ты думаешь, что можешь говорить мне, как я должен говорить?! Просто скотство, какие вы все, взрослые, одинаковые… Это значит, что по виду вы все, конечно, разные, но как с вами со всеми одинаково тяжело!
      Милый все-таки мальчик, зря его Ленка недолюбливает. Ну, подумаешь, выставил ее дурой, да еще и подытожил: «Какие вы, женщины, бедные. Даже сердитесь одинаково смешно — глаза делаете большими и кричите. Это потому, что вы слабые и сделать больше ничего не можете. Вот и пугаете.»
      — Конечно, я понял что ты хотел сказать, — озадаченно выдавил бездетный Умница. — Но и ты должен понять, что если ты говоришь не правильно, про тебя будут думать, что дефективный…
      — На что намекаешь ты, господин мой? — строго сказал мальчик. — Какой корень в слове последнем твоем? Дефект или фиктивный? Не люблю я и то, и другое… Ты знаешь что? Ты гадкий мужик. Даже хочется мне тебя исчерпать!
      — Что сделать?!
      — Исчерпать! — настаивал Авигдорушка.
      — Что это?
      — Это чуть лучше, чем убить.
      Про то, что давно пора было сделать с Умницей, лучше не скажешь.
      — Так, — сказал Умница, — хватит! Ты меня впускаешь или нет? Если нет, то скажи когда будут родители.
      — Есть у тебя шанс, — задумчиво сказал Авигдорушка, слегка гнусавя, как будто ковырял в носу. — Разве ты можешь доказать, что ты Фима?
      — Как?! — по-деловому спросил Умница. Кажется, он понял, что попасть в дом в отсутствие Максика может быть очень полезно.
      — Так. Вот на чем ты знаешь играть?
      — Да почти на чем угодно! — не без дурацкой гордости ответствовал Умница. — Я играю больше, чем на двадцати инструментах.
      — Опять врешь?! — возмутился Авигдорушка. — А Фима знает играть на гитаре. Ну-ка, сыграй на гитаре!
      — Да нет у меня с собой гитары! — взревел Умница. — Что я — дурак тащить гитару в дом, где она и так есть!
      — Тогда спой, — холодно сказал мальчик.
      — Да что я тебе — артист?
      — Ты мне — преступник. Пока не докажешь, что ты Фима.
      — Что прикажете петь? — обреченно поинтересовался Умница.
      — «Вероника-Вероничка — перезрелая клубничка», — потребовал Авигдорушка одну из самых похабных песенок Умницы.
      Умица только вздохнул. И запел. Я первый раз слышал, как он поет это по-трезвому. В сопровождении подъездного эха. Может быть он просто не знал, что по статистике каждый пятый в Израиле знает русский. А в таких местах… в общем, в подъезде Максика жила, кажется, всего одна ивритоязычная семья.
      — Не слышу! — восторженно орал юный Станиславский, и Умница делал громче.
      Но гораздо громче стало при появлении соседки. Она визжала так, словно ее действительно звали Вероника и с ней стряслось не меньше половины того, что успел пропеть Умница. Приходилось отстранять трубку от уха. В какой-то квартире залаяла собака, к ней тут же присоединилась другая.
      — Да я… да мне… — только и успевал выдавить Умница между ушатами обваривающей ругани и вдруг завизжал:
      — Не надо!!! Уберите газовый баллончик!!! У меня астма!!! Аллергия, понятно вам!!!
      — Я знаю, что такое аллергия! — продребезжал старушечий «петербургский» голос. — А у меня, молодой человек, аллергия на подобные сальности! Здесь почти в каждой квартире есть дети!
      Вдруг, сквозь вопли, визг и лай пробилось щелканье открываемого замка и ангельский голосок Авигдорушки:
      — Есть дети! Шалом всем! Ой, Фима! Здравствуй! Когда приехал ты? Смотри, Вероника, смотри, госпожа Фаина, это же Фима, друг родителей моих. Он поднялся в страну три дня тому назад. Смотри, Вероника, это просто такая у них там ментальность. Слышал я, они не только поют в подъездах, но и пьют в подъездах. Скажи мне, госпожа Фаина, это правда? Да заходи же уже в дом, Фима, заходи. Шалом, госпожа Фаина, бай, Вероника, привет Оре… — дверь захлопнулась. — Что это ты так активно смотришь на меня?
      — Что значит активно? — прорычал Умница.
      — Активно — это значит сердито.
      — Ну ты и гад! — прочувствованно, даже как-будто с оттенком уважения сказал Умница.
      — Что вдруг я — Гад?  — не понял мальчик. — Я — Авигдор. Если сложно тебе, то Виктор. Ты привез что-нибудь мне?
      — Конечно! — прошипел Умница. — Тебе разве папа не передал? Наверное, он решил, что ты еще маленький. Потерпи годик-другой и ты это получишь.
      — А что «это»? Что?! — взволновался Авигдорушка. — Мне родители мои как обычно дают все! Что для детей, что не для детей. Все дают! Что это такое, что нельзя дать? Ответь мне!!!
      — Ну ты, наверное, видел, что папа привез? В красивом таком термосе.
      — Что это такое — термос?
      — Банка такая большая, железная, разрисованная. Женщина-китаянка на нем изображена с цветком. Видел?
      — С аленьким? — оживилось дитя.
      — Да, с красненьким. Видел?
      — А, это… Это я видел.
      Мы с Умницей затаили дыхание.
      — Где?!
      — Да по телевизору. Там сначала был кино, где роботы шли стадом. И там самолет наш воткнулся в самолет врага. И чужой самолет сгорел весь! А наш только разбился… И в летчика выстрелили из блейзера — и все! В кине он больше не участвовал!
      — Стоп! — приказал Умница. — Давай по теме. Про термос.
      — Какой термос?
      — Банка. Железная. Большая. Нарисована женщина с аленьким цветочком.
      — А! — обрадовался Авигдорушка. — Савланут, господин мой! В середине кина была реклама. Он говорит: «Что привезти тебе?» А она: «Цветочек аленький». А он ей коробку с конфетами! Во-от такую! Значит, они опять от меня конфеты подзапрятали! Ну так мы их сами отрыщем!..
      С этого момента я слышал только прерывистое сопение, пыхтение, скрип, шорохи и стуки. Все это перемежалось авигдорушкиными высказываниями, типа:
      «… а мне в кине этом самих террористов совсем и не жалко. Мне организмы их жалко…»
      Вдруг Умница истошно заорал:
      — Ты куда?! Стой! Упадешь! Разобьешься!!! Не смей прыгать!!!
      — Я Бэ-этмен! — с завываниями прокричал откуда-то Авигдорушка. — У-у-у! Я Супермен! Ага-а-а! Я новый русский! А-ха-ха!!!
      Куда же это он залез? Умница дрожащим голосом пресек эту манию величия:
      — Если ты дашь мне себя снять, получишь пять шекелей!
      — О-кей! — спокойно согласился Авигдорушка. — Лезь.
      Не понимаю, как у Максика без участия Умницы мог получиться такой сын.
      Наконец, я заметил Максика, и вскоре в трубке раздались радостные приветствия и похлопывания. Я побоялся, что мне залепят в ухо, отстранил трубку и остался без первой фразы.
      — …чтобы выпить с тобой, — лицемерно объявил Умница.
      Потом они долго собирали на стол, обсуждали напитки и продукты. Потом пришла Инка, заявила, что так гостей не принимают и стала перенакрывать.
      Потом я слушал, как они пили и жевали. Сколько раз говорил себе, что в машине всегда должно быть что-нибудь пожрать! Хоть йод пей из аптечки, да все равно он здесь не на спирту.
      Потом Умница, видимо для раскачки, для светского, так сказать, разговора, завел бесконечные дурацкие лошадиные истории. Наверное, вдохновился беседой с моей тещей. На что Максик, который чем больше пил, тем грустнее становился, а чем грустнее становился, тем больше пил, неизменно повторял: «Все мы немножко лошади». Потом Умница, видимо, решил, что можно перейти на профессиональные темы и перешел. Я расслабился. Была приятная дрема под бормотание научных терминов, как под иностранное радио. Порой, как крупные капли с осеннего неба, срывались грустные слова Максика: «…все мы немножко мутанты…»
      Окончательно я проснулся от звука спускаемой в унитаз воды и пьяного шепота из телефонной трубки:
      — Боря! Ты слышал?! Он поверил, что его надо срочно пересеивать!.. Впрочем, вряд ли ты это понял. Ладно, слушай внимательно. Теперь Максик считает, что вирус погибнет, если до утра его не… ну, скажем не пересадить, как цветок, х-ха… Посмотрим, что он будет делать. Он должен либо меня выставить, это если вирус дома, либо сам смыться туда, где он хранит вирус. Так что смотри, не усни, тебе теперь до утра надо дежурить! Ну, это не страшно, тебе же завтра на работу не идти, ты же в отпуске… Конец связи, х-ха!
      Максик никуда Умницу не выставлял и сам смываться не собирался.
      Наоборот, он вдруг встрепенулся и начал рассказывать Умнице что-то биологическое, а потом и доказывать. Я дремал сладко, как студент на лекции, пока Умница снова не спустил воду:
      — Боря! Ты понял?! Это не он! Впрочем, где тебе понять… В общем, у него есть своя идея. Неплохая, кстати. Он ею поглощен полностью. Днем отбывает на чужой теме в универе, а по ночам подпольно экспериментирует. А ты, конечно, считаешь, что если он подпольно экспериментирует, то это уже подозрительно? Но не-ет, Боря! Это логика плебея, то есть, извини, не творческого человека… Когда ученый заражен своей идеей, он на чужие не зарится! Ты понял? Ну, оно тебе и не надо… Короче, езжай домой, а то Ленка волнуется. А я тут останусь, Максик уговаривает, да и спать хочу… Боря! А ты сам там не спишь? Ты меня слышишь? Если слышишь — посигналь!
      Сейчас! Мики недавно вот так же посигналил ночью под «русской» многоэтажкой и уехал с разбитым бутылкой лобовым стеклом…
      Я потянулся, разминаясь перед дорогой и услышал дикий вопль из окна:
      — Бо-оря!!! Просыпайся!!! Снимай наблюдение! Бо-оря! Это не он!!! Уезжай1 Спокойной ночи!
      Я поспешно выжал акселератор, от души желая Умнице скорой встречи с Вероникой и старушкиным баллончиком.
      Я снова вернулся домой в начале четвертого, излишне говорить, что собачья тушка уже была приготовлена. В этот раз это было что-то породистое, возможно даже слегка знакомое — соседское, что ли…

      Утро началось, как у собаки Павлова — по звонку. Только вместо желудочного сока у меня выделился адреналин. Звонил Архар. Моя племянница Ирочка явилась к нему ни свет ни заря и вот только что ушла. Он не знает, чего эта дочь полка нанюхалась или вколола, но факт, что супервирус Умницы — у нее. Дура сперла его, когда вы выходили нас провожать и задержались из-за этой несчастной собаки. И твоя племянница собирается этой заразой воспользоваться! По прямому назначению! Она вообразила себя новым Ноем, а скорее, ей кто-то это внушил… Может, ею кто-то манипулирует… Боря, представляешь, она подбирает пары из основных народов, чтобы спасти их в каком-то убежище. А остальным — полная эпидемия, пандемия. А мы с ней теперь, как Авраам и Сарра, производители будущего еврейского народа. Боря, оказывается, она в меня давно влюблена… Сделай что-нибудь!
      Почему все уверены, что именно я должен спасать человечество?! А сам, извращенец, даже не сообщил этой влюбленной терминаторше о своей сексуальной ориентации, чтобы хоть охладить ее пыл и выиграть время. Где я ее теперь найду?
      — Почему ты не позвонил, пока она была у тебя? Где я ее теперь найду?
      — Боря, она не сказала куда пошла… То есть, я не догадался спросить… У нее вообще вид очень странный был. А вела она себя…
      Ну вот и все. Все-таки, значит, Ирочка. Хоть какая-то определенность, но очень странно… Не надо было обещать сестре, что присмотрю за девкой.
      Собственного сына вижу два раза в неделю… С кем же она связалась, идиотка?
      Если ею манипулируют, то, скорее всего, из «Американской колонии». Я выдернул из семейного фотоальбома Ирочкину мордашку и поехал в отель.
      Перед стойкой портье я поколебался, что приложить к ирочкиной фотографии — свой портрет на полицейском удостоверении, или портрет Агнона на купюре. Выбрал нобелевского лауреата и оказался прав — мне тут же было сообщено в каком номере проживает госпожа. Поселилась в ночь на воскресенье. Будь у меня побольше «агнонов», я бы еще прикупил информации, но как раз на клубных посиделках я, как обычно, отстегнул Ирочке «на учебу».
      Так, примерно на трое суток в отдельном номере приличного отеля…
      Коридор был пуст. Я приложил ухо к двери, она поддалась — была незащелкнута. Внутри шел какой-то разговор, слов было не разобрать. Оторожно приоткрыл дверь, она почти не скрипела. Говоривших видно не было, ирочкин голос я узнал, второй был мужской, английский для него тоже был неродной, потому что говорили они медленно, внятно, как раз для выпускника советского юрфака.
      Я прошмыгнул в ванную и застыл у двери.
      — А почему вы не пригласите профессиональных актеров? — спросил мужчина.
      — Маэстро Михалков-Кончаловский, — важно сказала племянница, — знаменит своими удачными экспериментами с непрофессиональными актерами. Перед началом съемок мы обязательно покажем вам всем его потрясающую «Асю-хромоножку». И вы все поймете. Это не будет кино в том смысле, как вы думаете. Это, скорее, будет жизнь. Маэстро хочет сделать так, чтобы даже камер видно не было… Ну как, вы согласны?
      Ну ее и заносит! Авантюристка. Вызову сестру, пусть сама ее пасет. А сам займусь Левиком.
      — Ну-у… в принципе — да, — промямлил гость, — я хотел бы… а сценарий можно прочитать?
      Я понял, что говоривший совсем мальчишка — от волнения проявилось неумение управлять новым взрослым голосом, сродни неуклюжести вымахавшего вдруг подростка.
      — Я раздала все английские копии, — надменно сказала Ирочка. — А по-русски вы ведь не читаете? Ну ладно, я вам переведу синапсис. — Зашелестела бумага, и Ирочка торжественно объявила:
      — Человечество погрязло в грехах. Изменить людей не в состоянии даже Господь. Выдающийся ученый изобретает смертоносный вирус, от которого нет спасения и который может уничтожить человечество в считаные месяцы. Ученый хочет использовать открытие для наживы. Его юная прекрасная подруга слышит Глас. Господь велит ей выкрасть этот вирус, отобрать от основных народов Земли по паре достойных и спасти их от эпидемии в укромном месте…
      На фиг ей все это надо? А, может, у нее крыша по-настоящему поехала? На Арарат отъезжает…
      — Это как новый Ноев ковчег?! — догадался парень.
      — Да! — восторженно воскликнула Ирочка. — Я знала, что я в вас не ошиблась! Фильм так и будет называться «Ковчег-2».
      — Я согласен! — захлебнулся гость. — А где будут съемки? А когда подписываем контракт?
      — Завтра. В двенадцать ноль-ноль, здесь. Вы должны прибыть сюда с недельным запасом продуктов. Странно? Удивлены? Но это кино будет неотделимо от жизни. Вы будете жить по-настоящему, а это будет фиксироваться. Вы поняли великий замысел Высшего Режиссера? Для вас это — жизнь… — племянница взяла драматическую паузу. — Впрочем, если вы…
      — Нет, нет! — выкрикнул парень. — Я согласен! Это, если подумать, полный кайф! Спасибо, до завтра!
      Ирочка высокомерно с ним попрощалась, в щели мелькнули желтая щека, раскосый глаз. Хлопнула дверь. Я запер ее и вытащил ключ. Вошел в комнату:
      — Хочу попробоваться на роль еврея-самца.
      Ирочка опешила:
      — Но… Мы же родственники…
      — К несчастью, — прокомментировал я в стиле Софьи Моисеевны и огляделся. На стене висел самодельный плакат, с теми же глазом и рукой, которые Ирочка намалевала на двери Архара. В комнате был дикий балаган, валялись какие-то странные вещи, часть, видимо, с помойки. На племяннице было втрое больше «феничек», и на ногах тоже. Закутана она была в какую-то тряпку с письменами, среди которых я углядел штамп отеля. Глаза сверкали.
      Похоже, племянница была действительно не в себе, и это все очень осложняло.
      Требовалось ее как-то встряхнуть, и я не нашел ничего лучшего, чем, кивнув на ее плакатик, сообщить:
      — Но зато я не «голубой», как твой избранник на роль нового отца еврейского народа.
      — Что?!
      — Артур, говорю, очень извинялся и просил передать, что у него ничего не получится, потому что он гомосексуалист.
      Ирочка замерла. Потом помотала головой, видимо сбрасывая роль ассистента режиссера и посоветовала:
      — Боря, застрелись.
      — Прямо здесь? И ты не боишься неприятностей с администрацией?
      В ответ она саркастически рассмеялась.
      — «Неприятностей с администрацией»?.. Не боюсь. Поезжай домой и, если ты любишь семью, пристрели сначала остальных.
      — И Левика? — уточнил я, начиная подозревать, что она не издевается.
      — Сейчас… — она застыла и, наконец, облегченно улыбнулась:
      — У меня для тебя благая весть. Мне разрешили взять Левика вместо Артура. Но остальных обязательно пристрели. Нам же пока не дано знать, какая смерть от вируса. Наверняка, более мучительная, чем от пули.
      Я просто не знал что делать дальше, поэтому тянул время:
      — А с вами нам по родственной протекции никак нельзя?
      Племянница презрительно посмотрела на меня и процедила:
      — Нельзя. Человечество погрязло в грехах. Даже ты! Только что ты хотел купить себе жизнь ценой кровосмесительной связи. Застрелись, Боря.
      — А растление несовершеннолетнего двоюродного брата?! — заорал я. — Ты что, совсем сбрендила? А ну, сдавай сюда пробирку, засранка!
      В ответ племянница гордо выпрямилась, вспыхнула и прокричала в монаршем гневе:
      — Кто?! Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь, смерд?!
      Я схватил ее за патлы и ткнул наглой мордой в стол. Несильно. Но зато немного повозил носом по каким-то бумагам, чтобы было обиднее.
      — Насилуют! — завопила она на иврите. — Помогите! Помогите!
      Я, к стыду своему, на мгновение растерялся, и эта дрянь тотчас же с неожиданной силой выскользнула, впрыгнула на подоконник и, выдернув из лифчика пробирку, прохрипела мне в лицо:
      — Дьявол! Отойди! Выброшусь и пробирку разобью! Кровосмеситель!!!
      — Тихо, тихо, — забормотал я, кляня себя и слегка пятясь — не так с ней надо было. — Не сходи с ума… прекрати…
      Она зло ощерилась:
      — Вон! И передай тем, кто тебя послал, что у них ничего не выйдет!
      — Слушай, подруга, — сказал я, удерживая дрожь в коленках и голосе. Ты это… поаккуратнее. Я так понял, что у тебя — миссия? Тебе прыгать нельзя. А то ты пробирку разобьешь и сама разобьешься…
      Она как-будто прислушалась к моим словам, но на самом деле явно слушала что-то другое. Наконец, мне сообщили:
      — Не разобьюсь… — и вдруг, совершенно неожиданно, она резко выдернула пробку из пробирки и торжествующе прокричала:
      — Вот так! Пусть начинается!
      Я напартачил! Она была абсолютно безумна, и с ней надо было по-другому.
      Я мог спасти всех. Но не спас… Она резко взмахнула рукой в мою сторону, и я почувствовал несколько капель смерти на своем лице. Рефлекторно проведя по щеке рукой, я не понял что размазал по трехдневной щетине — пот или… Я посмотрел на свою ладонь, понюхал ее и спокойно сказал Ирочке:
      — Вроде как моя миссия теперь — идти разносить заразу?
      Она важно кивнула.
      — Ну, так я пошел. А ты успокойся. Положись на меня и ищи своих праведников, — и я вышел, напевая «Москва моя, страна моя, ты самая любимая!».
      О, сладостный, сладостный, запах духов «Красная Москва»! Почему я раньше не замечал, как он прекрасен! Знакомый с детства запах мамы и ее подруг, плавно перешедший в запах тещи, не выветрившийся даже в Израиле, ибо других духов Софья Моисеевна не признавала. Вместе с товарками добывала их при всякой возможности из Совка, а последний раз вместо трех заказанных флаконов привезли один, и старые мымры честно поделили содержимое, разлив на троих по пробирочкам. И безумная Ирочка, подогретая историей про вирус, клюнула не на того червячка и сперла первую же попавшуюся на глаза пробирочку с любимыми тещиными духами. Как Софья Моисеевна еще только их не хватилась и не потребовала, чтобы я их искал…
      По моему требованию портье позвонил куда положено, и мне пришлось сопроводить племянницу в больницу и проторчать там до обеда. Врачи охотно ответили на все вопросы, но умудрились не дать ни капли пригодной для нормального человека информации. Одно было очевидно — Ирочка действительно нуждалась в госпитализации.

      Свободная стоянка нашлась далековато, у доски объявлений. Самое большое объявление было на русском. Духовно-просветительское общество «Хашмонаим» приглашало на лекцию Обер-амутанта. Тема лекции была замалевана, сверху наглым красным фломастером торопливо написано: «Как украсть миллион». Может, не зря сосед принимает зарезанных собак на свой счет…
      Разбитая морда Умницы отвлекла меня от мрачных мыслей об ирочкиной болезни, и даже настроение мое слегка прояснилось. Увы, ничто скотское мне не чуждо. Интересно, все-таки один я такой, или это норма… Неужели пьяная драка двух выдающихся ученых? Или Вероника с бабулей? Или еще что-то?
      — Ты имеешь к этому отношение? — поинтересовался я у подозрительно довольного Левика.
      — Мир не без добрых людей! — хмыкнул сын. Вымахал он все-таки. — Пришел из школы, а он с такой мордой.
      На плече Левика я заметил татуировку. И просто озверел. Мало того, что шкуру испортил, сопляк, да еще чем — пятиконечной звездой в круге. Не татуировка, а тавро какое-то!
      — Это что?! — прорычал я, схватив его за руку.
      — Это? А че? Это тату, — испуганно, но нагло ответил малолетка. — Ну че, пусти! У нас все так ходят!
      — Кто все?! Я тебе сейчас эту дрянь без наркоза выведу! Кто тебе это сделал?
      Левик хихикнул:
      — Па, да ты че? Это же наклейка!
      Я всмотрелся. Сволочи, почти не отличить. Чувствуя себя отставшим от жизни дураком, я отпустил Левика и буркнул:
      — А почему такая дурацкая? В комсомольскую ячейку записался?
      Левик пожал плечами:
      — Что это такое?
      Не объяснять же ему сейчас. Я потрогал переводную картинку, которую он еще и вверх ногами нашлепнул:
      — Ты сначала объясни, что это такое.
      — Просто так…
      — Это, Боря, знак сатаны, — скорбно произнес Умница. — В твоей ситуации — надо бы знать.
      Левик смущенно усмехнулся:
      — Да ладно… Че, не красиво? Ну пожалуйста, я могу смыть.
      Надо, надо ребенком заняться. Придет Ленка, поговорим вместе…
      Умница от вопросов о морде уклонялся. Так, мол, какая-то шпана привязалась по дороге. Звучало как-то слишком уж по-российски, и я продолжил расспросы: где, когда, как, зачем, почему. Умница дергался, путался и в конце-концов, припертый к стенке, психанул и нагло заявил:
      — А не твое дело. Это мое личное дело. Без тебя разберусь! А ты вирусом занимайся, не отвлекайся.
      В чем-то он был прав — вирусом надо заниматься, а не его мордой. Тем более, что в процессе поиска выплывают порой какие-то дурацкие вещи, глядишь и мордобой, как «Красная Москва» выплывет.
      Я сварил крепкий кофе и достал потрепанную салфетку из кафе со списком подозреваемых. Поредел списочек. Теперь возглавляла его Елка. Еще был Вувос и члены моей семьи. Поэтому, если отбросить экзотику вроде меня-лунатика или Умницы-шутника, то все сводилось к ограниченному числу вариантов. Но покрутить их всерьез не удалось — пришла Ленка, запричитала над мордой Умницы и начала ею заниматься. Левиком бы лучше занялась. Тогда я сказал про Ирочку. Ленка запричитала еще сильнее и повела параллельный допрос — у меня выясняла подробности о племяннице, а у Умницы — о драке. В конце-концов мы оба озверели, и я, чтобы не пересказывать одно и то же в третий раз, позвонил Вувосу.
      Скульптор был дома и в превосходном настроении. Причина была банальна.
      Вчера с утра к нему явилась Елка. Она сумела оценить его творчество и вообще, они провели вместе упоительный день.
      — Ты можешь себе представить, что она стреляет лучше меня?! — восхищался Вувос.
      — В кого же это вас угораздило?
      — Ха. В летающие одноразовые тарелки. Мы пикничок в Иудейской пустыне устроили… Слушай, ты не в курсе, с ее паспортом нас в Синай впустят? Понырять. А то она большую аквалангистку из себя строит, надо бы проверить. Да и вообще…
      Таким Вувоса я еще не видел, то есть не слышал. Впрочем, это было типичное мужское состояние в прологе романа с Елкой. Про эпилог я решил не рассказывать. Разве чуть сбить восторженность, чтобы меньше комплексовал потом:
      — Тебе агар-агар не слишком на мозги давит?
      Ленка и Умница дружно уставились на меня. Она недоуменно, он недовольно. А Вувос продолжал токовать:
      — Хорошая баба. Устроила мне скандал из-за вши.
      — Даже до этого дошло? — с притворным ужасом спросил я.
      — Пошляк, — как-то даже обиделся Вувос. — У Номи. На голове. Увидела какую-то маленькую вошь и это… Схватила Номи, мыла ее, стригла… Не каждая бы. А сегодня утром приехала, пока меня не было, такую уборку провернула — генеральную. Все на положенных местах, и ничего не могу найти. Даже Номи. Даже саму Елку. Ты, кстати, не в курсе — куда она делась?
      С Вувосом было все ясно — даже если это он спер вирус, то в ближайшее время пускать в дело его не будет.
      — Боренька, — прыснула Ленка, как только я положил трубку, — скажи, пожалуйста, как ты себе представляешь «агар-агар»?
      — Смутно, — осторожно ответил я. — А что тебя так развеселило?
      — Ну а все-таки?
      — Да, — перебил ее Умница, — чуть не забыл! К тебе, Боря, через пять минут явится делегация. Уважаемые люди. Лидеры духовно-просветительской организации «Хашмонаим», ну, которые скворечники на склоне строят.
      — Прошмонаем? Кого? — вступила прямо с порога Софья Моисеевна. — Фимошка, што вы имеете в виду?
      — Какой ужас! — взвилась Ленка. — А у нас такой бардак! И ты, Фимка, только сейчас об этом говоришь?! Мама, давай хоть что-то приберем… А кто именно будет? Сосед?