Ясно, что проснулся я последним. Кинулся в холл, заглянул за занавесочку — Умница успел сбежать. Так спешил, сволочь, что даже «волшебный фонарь» не выключил. Решил урвать еще сутки на свободе.
      Как ни странно, я оказался не прав.
      — Фимошка прошил передать, — сообщила теща, — што он не мог ждать, пока ты прошнешьшя. Он поиждержалшя, ему надо поджаработать ш утра. Но это не помешает вашим планам. Он будет ждать тебя у миштары, на Рушшком подворье.
      — Во сколько?
      Теща даже растерялась. Ей, видимо, только что пришло в голову, что подзарабатывать и ждать одновременно — невозможно.
      — Ну, не жнаю! — наконец произнесла она раздраженно. — Это вообше не мое дело. Но раж ты вше равно едешь в Иерушалим, то жавежи меня к штоматологу в Рехавию, Наум уже договорилшя.
      В Рехавии дешевые стоматологи не практикуют. Хорошо бы знать, о чем именно ее кавалер договорился. Уж не собирается ли он поучаствовать в предсвадебных стоматологических хлопотах. Однако на прямой, но очень деликатно сформулированный вопрос я получил ушат холодного рассола:
      — В нашем роду, Боря, женшины вшегда выходили жамуж ш хорошими жубами и приданым!
      Я не стал спрашивать, ни какое приданое было за Ленкой, ни кто его получил, ни что она имеет в виду под собственным приданым. Молча надев форму, я собственноручно повез похожую на отретушированную фотографию прикинутую тещу навстречу моему банкротству.
      Однако, Умница не обманул! Он ожидал и подзарабатывал одновременно.
      Понял я это раньше, чем увидел, потому что еще со стоянки услышал знакомый голос на знакомую всем с детства еврейскую мелодию:
 
Я ведь не прошу не сто, не триста.
Бросьте шекель или пару
Мне в чехол из-под гитары,
Чтоб на ужин был хотя бы «Вискас».
 
      Затаившись за елью в тени Троицкого собора, я наблюдал, как к Умнице приближается русскоговорящая группка не слишком новых олим, из тех, кого теща называет «устроенными». Выдающийся ученый подбавил слезы в голос:
 
Господа, я был в Союзе главный инженер,
здесь я никому не нужный бедный старый хер,
так подайте же мне, люди,
ваш маскорет не убудет,
чтобы я от голода не вмер!
 
      Ему обильно сыпанули в чехол. Умница, в знак благодарности, покачал им ручкой, как Брежнев с мавзолея и перешел на иврит, заметив компанию израильтян. С богатыми восточными вибрациями, обертонами и стонами, он сообщил им, как ему тяжело из-за безнадежной любви — далее следовало описание утянутой у меня из-под носа смуглянки. Тяжело, что нет денег пригласить красавицу даже на один единственный «кос кафе». И он просит всех мужчин с яйцами помочь ему в любви — подать на один «кос кафе». А лучше на два. А еще лучше — на много-много! Потому что он готов всю жизнь приглашать свою любимую выпить с ним чашку кофе — далее рефреном снова описание красавицы. По-моему, ему дали достаточно, чтобы пригласить на чашку кофе весь израильский филиал клуба самодеятельной песни.
      На горизонте появилась респектабельная арабская семья со скорбно-уязвленными лицами посетителей КПЗ. К моему удивлению, Умница оборвал восточную мелодию, взял знакомые блатные аккорды «Отца-прокурора» и сопроводил их трагическим гортанным пением. Я готов был поставить свою «Шкоду» против новых тещиных зубов, что он пел об отце-коллаборационисте, рыдающем на тюремной могиле сына — героя интифады. Вознаградили Умницу достойно.
      Затем он спел американцам в кипах, что хоть и тоскует по просторам, прериям, мустангам и макдональдсам, но Стена Плача ему милее Уолл-стрита. В чехле зазеленело.
      Мне это надоело, и я, как кремлевский курсант, вышел из-за ели. Под аккомпанимент «Наша служба и опасна и трудна», я подошел к барду и прекратил чес.
      Я решил не нарушать субординацию и обратиться к непосредственному своему начальнику. Хотя фактически не успел еще с ним поработать, он при знакомстве показался нормальным мужиком. Шеф был занят, и я успел отправить термос со стаканами на дактилоскопию, а также выяснить, что Капланчики задержаны за мошенничество — несколько мелких банальных махинаций, общая сумма ущерба около ста пятидесяти тысяч долларов. Вирус здесь и близко не валялся.
      К моему возвращению в приемную шефа, Умница приготовил вчерашний долг — причем возвратил его частично бумажками, а в основном пятишекельными монетами. Мелочь и валюту он оставил себе. Не знаю, чем это показалось секретарше — взяткой или дележкой.
      — Боря, — признался он мне, — я ужасно нервничаю. Мне кажется, для нашего дела будет лучше, если ты пойдешь один.
      — Черта с два! — с удовольствием ответил я.
      Шеф был благодушен:
      — Знаю, знаю. Мне уже звонили из аэропорта. Я тебе очень благодарен, что ты разрушил мои стереотипы о русских полицейских.
      — ?
      — Эта пара, они ведь твои друзья, да? Но ты доказал, что долг для тебя важнее… У тебя ведь не было с ними своих личных счетов, правда?.. Шучу.
      Умница смотрел на меня с презрительным любопытством.
      — У меня тут по-мелочи еще один друг, — сказал я почему-то подсевшим голосом.
      — Оставь, — добродушно сказал шеф. — Зачем ты его привел? Так ты совсем без друзей останешься. Ты в отпуске — отдыхай. Я его уже видел, дал шекель. Пусть поет… — жестом разомлевшего теннисиста, вяло отбивающего шарик слева, он отослал Умницу за дверь.
      Умница попятился к выходу.
      — Ку-у-да?! — рявкнул я и, так как Умница застыл молча, вынужден был продолжить. — Йоав, это доктор Ефим Зельцер, выдающийся ученый из России, то есть уже из Израиля.
      — Оле хадаш? — сообразил шеф, ласково глядя на это существо, и не подумавшее сменить свою «пионерскую» униформу: шорты, белая рубашка с закатанными рукавами, носки с сандалиями. Вместо лопатки, правда, была гитара, причем с пышным бело-голубым бантом.
      Я тоже не без стыда вспоминаю теперь неадекватность своих первых патриотических проявлений, но это уже все-таки черт знает что… Хоть бы зачехлил ее гад, что ли.
      — Кен, кен! — обрадовался Умница и потыкал себя в грудь пальцем. Ани оле хадаш, ани. Ани саентист меод гадоль. Ата андестенд?.
      Видимо, Умница действительно страшно нервничал. Наверное, такое может случиться только с полиглотом — огромный запас слов, а большие строения всегда хрупкие, всегда рушатся первыми, вот все и перемешивается. Очень интересно.
      — Йоав, — серьезно сказал я. — Ситуация очень плохая. Понимаешь, угроза для всей страны, и даже больше. Он сделал очень опасный вирус.
      — Он? — улыбнулся шеф. — А сколько времени он в стране?
      Умница подобострастно улыбнулся и показал ему два пальца:
      — Штаим йомаим. Йом, вэ од йом..
      — Он сделал вирус еще там, в России. Иракское бактериологическое оружие, это как грипп по сравнению с его вирусом, — пояснил я. — И привез его сюда…
      — Как? — кажется, наконец-то заинтересовался шеф.
      — Бэбакбук бишвиль тей! — брякнул Умница и сам видимо ужаснулся произнесенному, потому что тут же добавил:
      — Эфшар гам кафэ….
      Шеф действительно был хороший мужик. В ответ на все это он спросил нас, что мы будем пить.
      — Еш леха кцат-кцат водка? — ляпнул Умница и, видя мое лицо, поспешно пояснил:
      — Мне нужно срочно снять стресс. Ты же видишь — у меня лингвистический срыв на нервной почве!
      — Что он сказал? — спросил шеф.
      — Что нервничает…
      — Савланут, Ефим! — шеф привстал и похлопал Умницу по плечу. — Ийе бесэдер….
      — У него украли вирус, — попытался я вернуться к теме. — Поэтому у него теперь стресс.
      Шеф посмотрел на часы и развел руками:
      — Своди его к психологу в купат-холим. У него есть медицинская страховка?
      — Йоав, — очень серьезно сказал я, понимая, что слушать меня будут всего несколько секунд. — Я понимаю, как это для тебя все выглядит. Но поверь, дело очень серьезно.
      — Кен-кен! — завопил Умница. — Рецини! Хем афилу аргу эт а-кольба шели! Мифлацот! Мияд ахарей алия шела!.
      — Значит, суку убили, — тихо сказал шеф. — Я ознакомился с твоим личным делом, Борис. И ребята из Центрального округа меня предупреждали… Давай с тобой договоримся — со своими родственниками, любовницами, гениальными психами и убитыми суками разбираешься сам. В нерабочее время. А я делаю вид, что этого разговора не было…
      Умница вышмыгнул за дверь, а меня придержали финальным вопросиком:
      — Борис, секунду. А вот эта пара из аэропорта… они ведь не были твоими БЛИЗКИМИ друзьями?..
      Я покидал кабинет с таким лицом, что секретарша поперхнулась кофе.
      Умница семенил на отлете и лепетал:
      — Нескладно как-то получилось, да, Боря? Как-то я нескладно… Но у меня так не в первый раз… Разволнуюсь, и… Вот и на конгрессе в Германии, когда нас обокрали, двух слов не мог связать… Я поэтому и в шахматы играю только по переписке — от волнения дебюты забываю и глупости делаю… Может, ты меня действительно к психологу свозишь? У тебя есть хороший?..
      Я не мог себя заставить даже посмотреть на него, не то что ответить.
      — Видел бы ты себя со стороны, — не выдержал он молчания. — Свиреп, как ворвавшийся в осажденный Иерусалим римлянин.
      — Ошибся на тысячу лет. Скорее уж, как крестоносец, — наконец обронил я.
      Умница явно обрадовался, что я вступил в контакт:
      — А почему как крестоносец?
      Я пнул пустую банку из-под колы:
      — Потому что я несу крест, поставленный на моей карьере.
      — Ну-у, Боренька, — просюсюкал Умница, — ну это, конечно, обидно, но ты же понимаешь, что это в жизни не главное. А главное для нас всех сейчас — как можно скорее найти вирус… Слушай, у тебя ведь есть подслушивающее устройство?
      — Целых два. Левое и правое, — я коснулся ушей и удивился, какие они горячие.
      — Как же так! — огорчился он. — Я думал, что у ментов это в комплект входит. С наручниками и пистолетом… Ну а хоть элементарный паяльник у тебя дома есть?
      — Кажется, в багаже… А кому вставлять будешь?
      — Судьбе, Боря, судьбе. Поехали быстрее! — Умница плюхнулся на переднее сиденье с видом человека, намеревающегося распоряжаться, куда ехать. Как назло мне совершенно нечего было делать в Иерусалиме, а в Маалухе меня ждали сосед Матан и мелкие хозяйственные дела.
      Я был прав — Матан оказался дома. Люди, знакомство с которыми не хотят афишировать, обычно днем бывают дома, а вечером и ночью — наоборот.
      Когда я увидел Матана, все стало ясно. На этом изящном юноше средних лет с обесцвеченными кудрями был точно такой же халат, как у Архара. Из-под него торчали ноги в узорчатых черных чулках. Он как раз собирался выйти в свет и заканчивал макияж.
      — Твой приятель Артур… — начал было я.
      — Он мне больше не приятель! — уязвленно вскинул Матан свой птичий профиль и плавно повел плечами. — Что ты хотел еще?
      Вряд ли он смотрел на меня как-то по-особенному, но мне все время казалось, что он смотрит оценивающе.
      — Когда ты видел его последний раз?
      Матан вздохнул и, трагически закатив глаза, поведал:
      — В шаббат ночью. Он был тут, в соседнем доме, а мне не сказал. Представляешь, я весь вечер искал его по Иерусалиму, возвращаюсь домой и вижу его машину. Обрадовался, решил, что он ждет у двери. А он был у кого-то другого…
      — Да-а, — покивал я. — И как же ты его нашел?
      У него тоже был большой аквариум. Наверное, подарок Архара. А, может быть, они и сошлись на почве любви к рыбкам. Два одиноких гомосексуалиста, повстречались в магазине природы, дарили друг-другу рыбок… и халаты.
      Никогда бы про Архара не подумал.
      — Я просто включил сирену на своей машине. Чтобы он сразу понял, что это я его жду. Такой сирены нет больше ни у кого, мне сделал ее один друг… До Артура у меня был верный друг, он теперь в Америке. А вы, русские, все такие! — вдруг сообщил Матан с истеринкой в голосе.
      — Какие — такие?!
      — Очень милые, пока не устроитесь. А потом — жестокие. Он забыл, кто его устроил на первую работу! Кто отдавал ему все свободное время! Он слушался меня, как ребенок. Шагу не ступал без моего совета. А когда я стал не нужен, то «извини, дорогой, я сегодня очень занят», и его видят в пабе с каким-то сопляком… А теперь он мне заявляет, что приехал его старый друг!
      Я, было, опешил, но вспомнил «шведское кино» и попытался успокоить Матана:
      — Это совсем не то, что ты думаешь. Просто собралась компания старых друзей. Мужчины и женщины. Без секса. Водка и песни.
      Но успокоить Матана оказалось еще труднее, чем Ленку.
      — Бессмысленно меня убеждать! — сверкнул он нарисованными очами. — Я теперь понимаю вашу ментальность! У вас же даже есть такая пословица, как это… двух новых друзей вы отдаете за одного старого… Он, наверное, с высшим образованием?
      Я невольно кивнул.
      — Я знал! — в тоске прошептал Матан. — Конечно, я простой человек. Школа, армия, безработица… ему со мной скучно… Он терпел меня только пока нуждался во мне. Ну ничего, они оба еще сильно пожалеют! Поверь мне!
      Похоже, Козюля стала жертвой гомосексуальной ревности. И собачки на крылечке будут мне попадаться, пока Архар не вернется, или Умница не отселится. Хотелось бы думать, что второе произойдет раньше.
      — Ты видел собаку, с которой вышел Артур?
      Матан неожиданно обиделся:
      — Неужели ты думаешь, что в такой момент я видел что-то, кроме Артура?! Я был очень взволнован…

      Вернувшись домой и увидев лицо Левика, я только и смог спросить:
      — Что-то с мамой?! Что случилось?!
      Левик, едва удерживая слезы, мотнул головой и прошептал:
      — Стереосистема… Он ее сломал… расковырял… нарочно… Попросил паяльник, потом попросил сходить за кофе… а сам… фашист, сын шлюхи!.. Папа, я согласен… Согласен жить в этой полкомнате! Только уберите его отсюда!
      Из-за занавесочки тихо насвистывали. Я приподнял ее край — Умница воодушевленно ковырял паяльником фирменную электронную плоть.
      — Знаю, знаю, — сказал он, не оборачиваясь. — Ребенок в соплях, и все такое… Но ты же понимаешь, что сейчас не это главное. Найдем вирус и купим ему новую, лучше прежней… А второй телефон тебе все равно не нужен был, правда? Посмотри, как классно получилось! — он повернул ко мне потное счастливое лицо и даже расстроился, увидев мое:
      — Да ты не думай, я и своих деталей много использовал, и не ширпотреб, а то, чего в магазине не купишь. Сам понимаешь, что попало с собой не везут.
      То, чем он похвалялся выглядело очень неряшливо и было ни на что не похоже.
      — Подслушивающее устройство? — наконец сообразил я.
      — Минипередатчик и приемник! «Длинное ухо», как сказал бы Бен Иегуда, — радостно подтвердил он. — Смотри! — он положил в карман то, что было поменьше, щелкнул тумблером на том, что было побольше и сунул мне подсоединенную к этому телефонную трубку. — Вернее, слушай!
      Он вышел в холл и постучал в дверь комнаты, которую теща считала своей.
      — А, Фимошка! — заорала теща через дверь. — Жаходите, жаходите!
      — Как вы догадались, что это я? — восхитился Умница уже из трубки.
      — Как я догадалашь?! — с трагическим пафосом вопросила теща. — Вы думаете, я ждешь кому-нибудь нужна? Вы шшитаете, они ко мне жаходят? Только Левик, ешли ему што-нибудь нужно. Но он так ими вошпитан, што входит беж штука.
      — Ну что вы, Софья Моисеевна, — миролюбиво пожурил Умница, — у вас такие хорошие дети! Вот, дали вам самую лучшую комнату…
      Дали?! Как же. Сама ее захватила.
      — Дали?! — возмутилась теща. — Эта квартира куплена и на мои деньги, Фимошка. Беж меня они ее никогда бы не шмогли купить. Шлава Богу, мне от гошударштва положена льготная шшуда. Я уже не говорю о моей репарации иж Германии, беж которой никаких шшуд бы не хватило. Ведь Боря же не шпошобен откладывать деньги. А Леношка не шпошобна наштоять на швоем. Так што, как видите, я более шем полноправная шовладелетша этой квартиры! Штобы они могли вжять мою шшуду, я должна была откажаться от ежемешяшной пожижненной прибавки к пеншии на шъем жилья. А это большая жертва ш моей штороны, Фимошка. Ведь мне эта квартира не нужна, я выхожу жамуж. А у Наума огромный шобштаенный дом в мошаве, целое помештье. Тут, под Иерушалимом.
      — Значит, скоро вы нас покинете? В добрый час… А я уже собирался искать квартиру на съем, чтобы вас не стеснять, но раз так… Тогда бы я, наверное, и не мешал тут никому, раз комната освобождается…
      О, Господи! Только не это. За что?!
      — А жнаете што, Фимошка, — сказала теща задушевно, — я ведь подумывала — не шдать ли мне эту комнату. Наум, конешно, шеловек обешпешенный, но я вшегда шенила шобштвенную незавишимость, ошобенно от мужшин… Но я было откажалашь от этой идеи, штобы не вводить в дом шужого шеловека. А вам бы шдала. Жа полшены. Вшего жа полторашта долларов. Вы будете ухоженным, Леношка вшегда вам поштирает, приберет, приготовит, вы же ее жнаете. Ну как?
      Убить. Обоих, одновременно. Одною пулей… Странно, почему же она не добавила, что Боренька всегда подвезет, поохраняет и займет денег?
      — Я подумаю над вашим интересным предложением, — радостно сказал Умница. — Долларов за сто я бы точно согласился.
      — Вы не жнаете ждешних шен на жилье, Фимошка, — пропела теща, — но, я думаю, о шене мы договоимшя…
      Они у меня договорятся… раньше, чем успеют договориться. До свадьбы не доживет!.. Ну разве мне много надо? Место, куда можно прийти после тяжелого рабочего дня, и чтобы никто не доставал. Господи, неужели это так много?
      — А у вас тут все так же, как в России, — в трубке зашуршало, видимо Умница протискивался среди тещиного хлама. — О, и микроскоп тут! Я помню, мы с Ленкой чего только в него не рассматривали, когда вас дома не было. Один раз чуть не сломали… А это что, такое непонятное-чудное? Ну конечно, это же в ваше время чумологи в таких работали, да?
      Раздался такой звук, словно Умница ударил тещу по голове пустым тазом.
      Я даже дернулся. Но увы:
      — Да, Фимошка. Это мне подарили коллеги, когда я вышла на пеншию… Вот, шижу тут одна, вшпоминаю. Штарые вещи, фотографии — вше, што ошталошь от жизни… Я только пожавшера, когда пришел багаж, поняла нашколько мне вшего этого не хватало… — Раздался шорох страниц, — Смотрите, Фимошка, вот такой я была в школе.
      — Очень симпатичная были, — отозвался Умница.
      — А вот этот юноша вы никогда не догадаетешь — кто. Вот, третий шлева…
      — А я его знаю? — озадачился Умница.
      — Вы о нем шлышали. Ну, ладно, не мушайтешь. Это Наум, мой жених, тогда и шейшаш.
      Интресно узнавать подобное не от тещи или ее дочки, а по «длинному уху». Теперь хоть понятно, почему этот идиот на ней женится.
      — Ни фига себе! — присвистнул Умница. — Это же перерыв в полвека!
      — А што делать? Война… Он пропал бежвешти… Вше были уверены, што он погиб, он ведь шлужил в кавалерии, у генерала Доватора. Шлышали, наверное, про конные атаки на танки. Только одну фотографию и ушпела от него полушить — вот эту, где он на коне, видите? Лихой наеждник, правда?
      — Да, орел. А конь какой! Вряд ли это его лошадь — слишком шикарная для рядового бойца. Наверное, у командира попросил сфотографироваться…
      — Фимошка! Неужели вы и в лошадях ражбираетешь! — поразилась теща.
      — А то! — я легко представил его довольную физиономию — Умница был по-детски тщеславен. — У меня одноклассник замдиректора нашего конзавода. Он мне много чего порассказал. Да и на ипподроме я поигрывал…
      — Фимошка, а што, наш конжавод еше шущештвует? Я думала, вшех лошадей давно уже шъели.
      — Наоборот. Единственное место в области, где вовремя платят зарплату. У них ценный генофонд оказался, у лошадей. Продают за границу. Про Антея никогда не слышали? Ну, это потому, что вы лошадьми не интересуетесь. Мировая знаменитость — уйма призов. А один жеребенок от него — вообще восьмое чудо света! Ему пока толко два года, он еще в настоящих скачках не участвовал, но когда начнет — равных ему не будет.
      — Фимошка, я шлышала, что имена хорошим лошадям дают по началу имен родителей, так?
      — Нет, не обязательно. Но вот на нашем конзаводе есть такая традиция. Начало имени от матери, конец от отца. Поэтому самые смешные имена — с нашего конзавода. Помню, была кобыла Дефлорация. Смешно, да?
      Ясно, что конец — от отца. Он у всех от отца. Интересно, почему я должен сидеть за занавесочкой и слушать все это? Тем более, что в доме наконец-то есть кофе… На второй чашке на кухню явился заведенный Умница:
      — Ну как? Все слышал? А почему ты здесь кофеи гоняешь? Неужели не работает?
      — Работает, — отмахнулся я. — Просто качество слишком хорошее — теща, как живая. Не могу в больших дозах.
      Умница довольно хмыкнул:
      — Это потому, что основные блоки японские, фирменные… Ладно, налей мне кофе, перекусим и поедем к Максику.
      Вот-вот, Боря подвезет.
      — Поедешь автобусом, нам вдвоем там делать нечего, — неожиданно резко ответил я. — Или сиди дома, а я поеду сам.
      Умница посмотрел на меня, как на недоумка:
      — Ты что?! Прежде, чем такое говорить, подумал бы! Зачем же мы тогда стереосистему испортили? В том-то и весь смысл, что я приезжаю к нему, как к коллеге, провоцирую его и вывожу на чистую воду.
      — А я что делаю?
      — Что, не догадываешься? Ясно же, что ты сидишь в засаде с «длинным ухом» и ждешь моего сигнала.
      — Сигнала к чему?
      — К активным действиям, конечно! Неужели ты думаешь, что он скажет мне, где прячет вирус? Ты ворвешься, дашь ему в морду, или не в морду, ты сам знаешь куда лучше…
      — Лучше для чего?
      — Для дела, Боря. Для нашего общего дела… Я знаю, что ты умеешь. После твоего отъезда уже не секрет, как вы в Афганистане пытали их партизан. Согласись, что сейчас у тебя гораздо больше оснований для этого!
      Я уже открыл было рот, чтобы сказать, что не пытал партизан, но решил не унижаться. Умница же удовлетворенно кивнул.
      Самое противное было то, что к Максику действительно надо было съездить. И если я до сих пор не сделал этого сам, то лишь потому, что не знал с какой стороны его зацепить. А Умница, судя по всему, знал. В любом случае, прежде чем начать говорить с Максиком, стоило послушать его разговор с коллегой… А прежде, чем слушать его разговор с коллегой, давно пора было позвонить насчет отпечатков пальцев.
      Эксперт Элка радостно сообщила мне, что никакой экспертизы не потребовалось — термос был чист. Девственно. Как свежий снег, если я еще помню каким он бывает.
      Круг сужался. Стереть отпечатки могли: Умница, Ирочка, теща, Ленка, Левик, я. Как это сказал мой новый дальновидный шеф: «…со своими родственниками, любовницами, гениальными психами и убитыми суками разбирайся сам.» Впрочем, как давеча заметила моя теща, что это я сразу на своих думаю?