Михановский Владимир

Находка

Я никогда не представлял себе собственную жизнь без моря. Не то, чтобы я был какой-нибудь там бесстрашный морской волк, продубленный всеми нордами и вестами капитан, который только и знает, что вечно бороздить водные просторы. Нет!

Правда, я в детстве мечтал быть морским капитаном, но это так и осталось неосуществленной мечтой. Однако еще с тех времен сохранилось у меня чувство, которое можно назвать неистребимой жаждой моря.

Пусть не бороздить на судне море, нет, но хотя бы жить и работать подле него. Знать, что море всегда рядом – доброе, а порой и жестокое, вечно непредсказуемое.

Окончив Московский инженерно-физический институт, я долго не раздумывал над тем, куда бы хотел получить назначение, и вызвал улыбку членов распределительной комиссии, когда на их традиционный вопрос о моих пожеланиях относительно места моей будущей работы выпалил, не задумываясь:

– Куда угодно, на любой объект, лишь бы поближе к морю!

Что ж, в каком-то смысле моя детская мечта сбылась. Я живу и тружусь у моря. И есть своя закономерность в том, что именно здесь я нашел свою судьбу.

Люблю, когда выпадает свободный часок, побродить у моря, ловя его дыхание, влажное, солоноватое, то мягкое и ровное, то жесткое и прерывистое. Люблю постоять на мокрой прибрежной гальке, наблюдая за торопящимися издалека волнами.

И разве случайно именно здесь произошло событие которому суждено было наполнить всю мою дальнейшую жизнь смыслом?

Но расскажу все по порядку.

Мыс почти правильным полукругом уходил в море. Интересно, кому пришла в голову не слишком умная мысль устроить именно здесь киберсвалку? Ведь это место самой природой предназначено под причал. Теперь, когда Мировой океан по населению обогнал сушу, удобные причалы стали необходимы людям, как кислород.

Море всегда навевало на меня раздумье. Я медленно шел берегом, прибой лениво шевелил гальку, следы моих ног мгновенно наполнялись водой. На широкий лоб моря набегали белые морщины волн. Немало повидало оно на своем веку. Жаль, песок не хранит следов, он, наверное, о многом мог бы рассказать. О том, например, как проходил здесь мой коренастый пращур в свисающей с плеча медвежьей шкуре, со шрамом на виске, оставленным страшными когтями…

Быть может, именно здесь первое пресмыкающееся вылезло из теплых и ласковых морских глубин на обжигающий жесткий песок, под огненные лучи мохнатого рыжего зверя, изготовившегося к прыжку в недосягаемо высоком небе?

А может, в те времена, когда и жизни на Земле не было, на эту гладь, близ грани тверди и прибоя, опускались корабли инопланетных мыслящих существ?

Давным-давно, на заре времен, жизнь нашей молодой планеты шагнула на сушу из своей колыбели – Мирового океана.

Теперь, на очередном этапе истории, завоевав не только всю сушу Земли, но и ближний космос, человек вновь обратил взоры к морю прародителю жизни.

Подойдя к мысу, я замедлил шаги. Отличное место выбрал Совет для перевалочного пункта. Тут круглосуточно велись работы. Вскоре и в этом месте любой, кто захочет, сможет пересечь границу двух стихий – земли и моря.

Место здесь, конечно, пустынное, и причал будет не столь грандиозным, как, скажем, в Приморске, где я окончил интернат. Работники морских хлорелловых плантаций или придонных строек, расположенных поблизости, смогут выходить здесь на берег, чтобы провести на пляже свой день отдыха.

Я представил себе сооружения, которые вырастут вскоре на мысе. Кружевная башня, излучающая ультраволны, – маяк для тех, кто находится в толще воды. Камера перехода, похожая на большой пузырь, переливающийся всеми цветами радуги. Бегущая лента с вечно мокрыми перилами, которая, начинаясь в камере перехода, веселым ручейком стекает в море…

По решению Совета, такие сооружения воздвигались на примерно равных интервалах вдоль побережий всех континентов Земли.

У самого мыса я остановился, наблюдая за машинами, расчищающими столетние залежи лома. Наблюдать за умными машинами было, конечно, интересно. Но не только они влекли меня на мыс. Неподалеку располагался линга-центр… Но это уже другая материя…

Экскаваторы размеренно трудились, добросовестно перенося и опрокидывая в вагонетки ковши, из которых во все стороны торчали обломки покореженных механизмов – перепончатые щупальца, ломаные зубчатки, изогнутые пружинки и еще бог весть что.

Вечерело. Апрельское солнце готовилось нырнуть под горизонт, и моя тень вытянулась далеко вперед. Я уж совсем собрался было идти дальше привычной тропкой, как вдруг мое внимание привлек один из ковшей. Заглатывая очередную порцию обломков, он слегка дрогнул и замер, упершись в преграду – старый контейнер. Миг – и сверкающее лезвие надвое разрезало заржавленный цилиндр. Из половинок его высыпались листки. Весенний ветерок подхватил их и короткими перебежками со своей добычей двинулся к морю.

Сам не знаю зачем, я подошел и подобрал несколько оставшихся листков. В неровном пламени автогена листки казались желтоватыми. Каждый был исчерчен письменами, ни на что не похожими. Я подровнял пачку и сунул ее в карман, тотчас забыв о находке.

Когда я поднимался к линга-центру, уже совсем стемнело. День выдался напряженный, и я устал. Перед глазами все еще стоял лист ватмана, исчерканный вдоль и поперек. Но по крайней мере до завтрашнего утра я мог не думать о нем. Так приятно было шагать узкой тропкой, всей грудью вдыхая соленую живительную прохладу. Пахло едва проклюнувшимися почками, и нагретым за день камнем, и морем, морем…

Тропка сделала последний поворот – впереди среди колючих ветвей показался матово светящийся купол.

Я ускорил шаг.

Лена, как всегда, ждала меня – ее тонкий силуэт выделялся на фоне стены, за которой высился купол. Все мне было здесь так знакомо, так близко, что не верилось: неужели всего месяц назад я и не подозревал о существовании линга-центра, ничего не знал о его старшем операторе?..

– Здравствуй, Андрей! – весело крикнула Лена сверху.

– Добрый вечер!

– Поднимайся сюда!

Хорошо было стоять на маленькой площадке, окаймленной гранитными барьерами. Мы смотрели вниз. Было новолуние, и море там, вдали, скорее угадывалось, чем виднелось.

– Мыс почти расчищен. Наверно, завтра киберы монтаж начнут, – сказал я.

Лена кивнула.

– Мне сегодня попался интересный текст, – сказала она. – Наказ вождя о подготовке племени к переходу через огненную пустыню.

– На чем текст? – поинтересовался я. – Кора?

– Камень вулканического происхождения. Из Космоцентра привезли.

– Легко расшифровалось?

– Что ты! Целый день мучилась. Чуть информатор не сожгла!

– Камень с Марса, наверное?

– С Аларди.

– Аларди? – повторил я название незнакомой планеты.

– Созвездие Центавра, – пояснила Лена.

Над линга-центром прорезались звезды. Стало свежо я снял куртку и набросил ее на плечи Лены.

– Что это? – Она опустила руку в карман и вытащила узкий пластиковый листок.

Я коротко рассказал, как он попал ко мне.

– Какой это язык, как ты думаешь? – спросил я.

Лена рассматривала мою находку, так и сяк вертя ее при скудном свете.

– Не знаю… Такие письмена вижу впервые, – тихо сказала она.

– Может быть, в этих знаках вообще нет никакого смысла? – спросил я.

Лена, не отвечая, подносила листки к светящейся панели внимательно рассматривая каждый.

– Все может быть, – произнесла она наконец после долгой паузы. – Знаешь, что? Я попробую дать их дешифратору.

Мы вошли в машинный зал. Высокий купол-потолок сливался с вечерним небом. Над панелями бессонно перемигивались лампочки. Машинам нет дела до того, утро сейчас или вечер. День и ночь заняты они тем, что пытаются расшифровать письмена, привезенные астронавтами с далеких планет. Задача сложная, и не всегда, далеко не всегда поддается она решению. Корабли привозят знаки, вырезанные на коре тропических деревьев, нацарапанные на твердой почке, высеченные на глыбах гранита. Не все удается линга-машинам разобрать сразу. Но то, что удается, навечно оседает в их бездонной памяти, помогая дальнейшему штурму таинственных знаков…

Лена дала задание дешифратору.

После мы пили чай с медом, слушали музыку, как всегда, читали старые стихи. Я посмотрел на часы, встал и начал прощаться. И в этот миг дешифратор загудел. На пульте загорелся ровный глазок. Лена нагнулась к переговорной мембране.

– Какой это язык? – спросила она.

Дешифратор не ответил.

– Совсем как ты, – усмехнулась Лена. – Предпочитает промолчать, чем сказать: не знаю.

– А может, дешифратор перенял… – начал я, но Лена жестом велела мне молчать: дешифратор что-то произнес быстро и неразборчиво. Лена глянула на меня и повернула регулятор скорости воспроизведения.

– …Стена заполняет собой весь мир, разрезая его надвое, – медленно, чуть не по слогам произнес механический голос, лишенный всякого выражения. – Нет ей ни конца, ни края. Стена, похожая на волну неведомого моря, вдруг вставшую на дыбы…

Дешифратор дважды произнес последнюю фразу и умолк.

– Дальше, дальше, – снова нагнувшись к переговорной мембране, заторопила Лена.

– Дальше следует темное место… Логический пропуск… – сказал дешифратор. – Пытаюсь сопоставить с прежними вариантами расшифровки…

С минуту мы тщетно ждали продолжения.

– Что же ты не подобрал все листки? Машине было бы легче, – упрекнула меня Лена. – Чем больше материала, тем проще поддается он расшифровке.

– Откуда было мне знать, что в них есть хоть какой-нибудь смысл? – пожал я плечами. – Когда я посмотрел на квадратики и ромбы, соединенные кривыми линиями, то решил, что это упражнение ополоумевшей машины, изгнанной из линга-центра.

Лена не улыбнулась – она не приняла шутки.

– А вдруг там что-нибудь осталось? – сказала она.

– Где? – не понял я.

– На берегу.

– Говорю же тебе – ветер сразу подхватил их…

– А вдруг? – перебила меня Лена.

Я с сомнением покачал головой.

– Давай попытаем счастья? – Лена схватила меня за руку, и мы выбежали из зала.

Я прихватил фонарик, и струящаяся тропинка была поэтому для нас явственно различима, хотя протоптали ее только двое.

– Вот… здесь… лежал контейнер, – тяжело дыша, сказал я, указывая на место, ровное, как стол, – киберы сегодня превзошли самих себя.

Не отвечая, Лена подошла к берегу. Стоял прилив, и почти вся песчаная полоса была залита водой. Листков, которые мы искали, не было и в помине.

– Листки тяжелые? – задумчиво сказала Лена. – Наверное, тяжелее воды. Может быть, часть их осталась на дне? Раздевайся! – решительно заключила она.

Черная вода лежала у наших ног.

Я отдал фонарик, чтобы освободить руки, и перешагнул белую каемку прибоя.

Сильный луч следовал за мной по пятам, освещая пятачок каменистого дна. Потревоженные крабы бестолково шныряли во все стороны. Листков нигде не было: наверно, приливные течения унесли их в глубину.

Окончательно продрогнув, я уже совсем решил выходить, но в этот момент упорство искателя было вознаграждено. Отыскалось несколько листков, попавших в расщелину между камнями. Правда, после этого мне ничего не попадалось, несмотря на поиски.

– Н…наверное, в…вода смыла знаки, – сказал я, выйдя на берег и протягивая Лене один листок. Она навела на него луч: угловатые письмена, чем-то напоминающие математические символы, четко выделялись на потемневшей поверхности.

Я сделал несколько кругов, чтобы согреться, а потом пошел проводить Лену – ей надо было дежурить до утра.

Но уйти с линга-центра мне так и не пришлось. Мы до рассвета слушали странную повесть, которую рассказывал дешифратор. Он часто прерывался и надолго умолкал.

Тускло звучал монотонный голос, и перед нами разворачивались загадочные картины чужого бытия, чужой планеты.

Кто скажет, когда и где это происходило?

Хроника ли это подлинных событий?

Или неумеренная и мрачная фантазия какого-нибудь древнего автора?

* * *

…Румо медленно отдал команду, и манипулятор послушно переместил его к хранилищу – низкому строению, собранному из листов гофрированного пластика. Румо заглянул в отсек и вздохнул: снова, как вчера, он был заполнен не больше, чем на треть. Видно, у… (в этом месте дешифратор запнулся, – наверно, подыскивал равнозначное слово в нашем языке), – видно, у белковых снова начался период сезонной хандры. А может, что-нибудь похуже? Значит, опять бесконечная возня с настройкой логических блоков. Надо сказать, опасная возня: если белковый (в этом месте дешифратор снова запнулся), если белковый, неловко повернувшись, случайно заденет землеца – тому не поздоровится.

Будь они прокляты, тупые автоматы.

Нет ничего ужасней однообразия, подумал Румо. Ну, отрегулирует он белковых роботов, а что толку? И завтра и послезавтра, и через месяц, и через десять лет одно и то же. Пшеница, пшеница, пшеница… Как будто нет ничего на свете, кроме пшеницы. Ни моря, ни мегаполиса, ни открытого космоса.

– Мегаполис – что это такое? – быстрым шепотом спросила у меня Лена, когда дешифратор запнулся.

– Кажется, огромный город. Бесконечный город или что-то вроде этого, – ответил я.

И тут же динамик ожил снова.

Другим землецам хоть бы что – они довольны своей судьбой. Некоторые даже считают, что лучше доли землеца вообще на свете нет! А что, им нельзя отказать в известной логичности. Каждый землец обладает манипулятором – совершенной машиной, которая послушно и умело выполняет все его команды, по требованию хозяина доставит его куда угодно – разумеется, в пределах зоны, даже укачает, если на землеца нападет вдруг бессонница…

А урбаны? Живут в вечной копоти, в грохоте и лязге, говорят, у них там в мегаполисе и дышать-то нечем…

Все это так.

И все-таки Румо мечтал о мегаполисе, скрывая сокровенное даже от самого близкого друга. Он и сам не знал, как зародилась эта мечта. Ведь со дня рождения судьба его была предрешена: весь путь его – от колыбели до смерти – лежал под знаком пшеничного колоса…

Но каждое слово воспитателей, направленное к тому, чтобы лишний раз растолковать, как прекрасна судьба землеца, вызывало у юного Румо неосознанный протест.

Пшеница – штука тонкая. Собирать полный урожай с каждого квадрата, не дать пропасть ни единому зернышку – дело непростое. Ведь созревание каждого квадрата рассчитано чуть ли не по часам. Промедли с одним участком – и дела на соседних полетят к черту. А тут еще имей дело с исполнителями – белковыми роботами, за которыми нужен глаз да глаз.

С белковыми у Румо были свои особые счеты. С первого дня знакомства он невзлюбил это племя.

В тот день на опытном поле воспитатель дал ему первое самостоятельное задание – убрать участок с помощью белкового робота. С утра хмурилось, однако служба погоды сообщила, что дождя не будет, и Румо отправился на выделенный ему участок в манипуляторе с открытым верхом.

Сначала все шло хорошо.

Румо устроился на пригорке, отдал нужные команды белковому, и тот приступил к работе.

Овеваемый ветерком, Румо задремал. Его разбудила тяжелая капля, упавшая на лоб. Румо открыл глаза, испуганно огляделся: к счастью, он был один на участке, провинности его никто не заметил. Вдали маячила фигура белкового робота, размеренно, как машина, убиравшего пшеницу.

Нужно было поднять верх у манипулятора, однако даже такая физическая нагрузка была не под силу землецу. Да и к чему? Для выполнения низменных усилий имеются белковые роботы, а дело землеца лишь отдавать команды.

Румо отдал команду, однако белковый даже не поднял головы, продолжая клешнями, словно ножницами, срезать колоски. «Наверно, испортился биопередатчик», – подумал Румо и крикнул, но его голос был заглушен хлынувшим ливнем. Румо попытался сам поднять верх манипулятора, но его слабые руки лишь бессильно скользили по складкам ребристого перепончатого укрытия. Он сразу же вымок до нитки, холодные потоки били в лицо, сбегали по спине, и Румо ощутил себя вдруг совершенно беспомощным. Он кричал до хрипоты, кричал чуть не плача, но робот так ни разу и не обернулся. Лишь когда дождь кончился и пора было возвращаться на учебную базу, робот пересчитал контейнеры, набитые собранными колосками – ливень, конечно, был ему нипочем – и вперевалку подошел к манипулятору, в котором сидел посиневший от холода его хозяин-землец.

– П…почему ты не ответил на мой биовызов? – спросил Румо. Хотя у него зуб на зуб не попадал, он старался чтобы голос звучал строго: ведь с этим белковым истуканом ему предстоит работать долгие годы, каждые пять лет переходя с одного участка пшеницы на другой, определяемый игрой жребия – слепого случая. Не дай бог, если робот сразу почувствует в нем слабинку.