Владимир Михановский

Место в жизни

Все подвергнув сомненью,
Как химик кислотам,
Разуверившись вдрызг,
Плюнешь в бешеный вал,
Прыгнешь в лодку
И вдруг
Ты отыщешь весло там,
Руль и компас,
Которые столько искал.

Теперь уже трудно установить, кому первому пришла в голову мысль купить в складчину билет в Лабиринт и затем разыграть его.

Доподлинно известно лишь, что указанное событие в самом деле произошло в городском порту в послеобеденный час, когда под отвесными лучами солнца жизнь в гавани предельно замедляет свой бег, замирают корабли, никнут на мачтах разноцветные флаги, застывают краны, а докеры, разбившись на кучки, отдыхают.

До гудка оставалось еще минут сорок. В тени, отбрасываемой длинным пакгаузом, было относительно прохладно, а молодое вино, распитое по случаю шестидесятилетия дядюшки Леона, приятно кружило головы.

– Нас называют обломками, накипью большого города, разглагольствовал дядюшка Леон, развалившись на бунте джутового каната. – А что? Мы не обижаемся. Что тут зазорного быть обломком корабля, доблестно погибшего во время шторма?

Дядюшка Леон обвел взглядом слушателей, расположившихся в кружок.

– Что ж, не всем суждено попасть в Лабиринт, чтобы получить место в жизни, – вздохнула Люсинда, сверкнув цыганскими глазами.

– У каждого своя судьба, – добавила молодая женщина с ребенком на руках.

– Не судьба, а деньги, – сердито поправил молодую женщину смуглолицый крепыш, сидевший рядом с Люсиндой. – Чтобы купить билет в Лабиринт, нашему брату нужно гнуть спину добрых десять лет.

– И то не хватит, сынок, – махнул рукой дядюшка Леон.

– За место в жизни никакая цена не является слишком высокой, – задумчиво произнес юноша с острыми чертами лица.Знать, что ты на своем месте, – это и есть счастье.

– Счастье... – повторила Люсинда, тихонько высвобождая свою руку, которую под шумок пытался пожимать смуглолицый Топеш. – Кто может знать, какое оно, счастье? Где оно бродит?

– Счастье заблудилось в Лабиринте... – бросил Орт, юноша с острыми чертами лица.

– Лабиринт – главное государственное учреждение, – строго оборвал его дядюшка Леон, рассматривая свой кулак размером с кокосовый орех.

– А я и не думал шутить, – пожал плечами Орт. – И готов повторить: только в Лабиринте и можно сыскать свое счастье. Однако, пожалуй, слишком дорого стоит оно, то счастье...

– Да уж подороже, чем иные стишки, – усмехнулся Топеш.

Никто не успел и глазом моргнуть, как к Топешу метнулся Орт. В глазах крепкоплечего грузчика мелькнул испуг. Он подался назад, и тут же несколько рук схватили Орта.

– На этот раз я доберусь до тебя! – крикнул Орт, тяжело дыша.

– Спокойно, петухи, – сказал дядюшка Леон. – Все равно едва ли кому-нибудь из вас суждено изведать счастье Лабиринта. У всех у нас одна судьба. Чего ж вам делить, молодо-зелено?..

Вот тут-то кто-то и предложил:

– А почему бы нам всем вместе не осчастливить одного? Скинемся все на один билет, а потом разыграем его...

Реплику встретили возгласами одобрения. Предложение всем пришлось по вкусу.

Тотчас в ход пошла широкая шляпа дядюшки Леона, и через несколько минут тулья ее заполнилась трудовыми медяками докеров.

Весть о необычной затее с быстротой звука облетела гавань.

Люди подходили к пакгаузу, и каждый, вносил свою лепту в счастье, предназначенное неизвестному, тому, кто вытянет счастливый жребий...

– Подведем итоги, – сказал дядюшка Леон, когда поток монет иссяк, а шляпа оказалась полной с верхом. Он торжественно высыпал деньги на днище рассохшегося бочонка из-под пива, и обступившие бочонок докеры молча наблюдали за корявыми пальцами, которые складывали в столбики монеты разного достоинства.

– Готово? – спросил Орт, когда дядюшка Леон закончил счет и перестал шевелить губами.

Дядюшка Леон махнул рукой.

– Голытьба! – сказал он, выпрямляясь. Помолчал и добавил: – Я всегда считал, что если даже вывернуть все ваши карманы...

– Не хватает, дядюшка Леон? – спросила Люсинда. Дядюшка Леон не удостоил ее ответом.

– В общем, разберите, друзья мои, по карманам, кто сколько положил, и дело с концом, – решил он.

– Погодите! – воскликнул Топеш, когда две-три руки уже протянулись к бочонку. На смуглом лице парня отражалась отчаянная борьба.

– А много недостает, дядюшка Леон? – спросил Топеш.

– Сорок монет, сынок, – пробасил старый грузчик.

– Сорок монет... – Казалось, парень колебался. – А, была не была!

Топеш стремительно сорвал с себя кожаный пояс и высыпал на бочонок струйку тусклых металлических кружочков.

– Вот. Здесь как раз сорок, – сказал Топеш, кивнув на деньги.

– Откуда у тебя такие деньги? – строго спросил дядюшка Леон и потрогал пальцем кучку монет

– Собирал я. Четыре года.

– На что?

– На свадьбу, – ответил Топеш, опустив голову и теребя в пальцах опорожненный кожаный пояс.

– Свадьба – дело, – одобрил дядюшка Леон. – Только с чего же ты вдруг так расщедрился, парень? А? Верно, надеешься на счастливый билетик?

Топеш молчал.

– Ну ладно, – заключил дядюшка Леон. – Будем надеяться, бог тебя услышит.

Старый Леон заново пересчитал деньги, сгреб их ладонью в видавшую виды шапку и провозгласил:

– Запомните этот день! Сегодня мы сообща сделаем счастливым одного человека. А кого именно – сейчас выяснится!

И толпа, предводительствуемая дядюшкой Леоном, с песнями и хохотом двинулась покупать билет в Лабиринт.