Он улыбнулся, но на сей раз его улыбка не достигла цели.
– А сейчас тебе не тяжело от мысли, что я девочка на побегушках, которая с утра до вечера носится по Москве и развозит заказы? – поинтересовалась Катя без улыбки. – А, милый?
– Это совсем другое!
– Да, – покладисто согласилась она. – Это совсем другое. Сейчас я курьер. Я – никто. Мне негде поесть, у меня мерзнут ноги и попа, я за день посещаю два десятка чужих квартир. Я таскаю на плече тяжеленную сумку с детскими пирамидками и деревянными барашками. Ругаюсь, когда нет сдачи, и бегу разменивать хозяйские купюры в ближайший магазин. Если меня возьмут работать в офис, я забуду об этом, как о страшном сне. И мне плевать, кем – хоть уборщицей! А если согласятся принять секретаршей, я буду просто счастлива!
Она сама не заметила, как повысила голос.
– Не кричи на меня, ты!
Катя закрыла рот и посмотрела мужу в лицо. Артуру показалось, что карие глаза жены потемнели.
– Я тебе не «ты»! – отчеканила она, спрыгнула с подоконника и ушла в их комнату.
Артур вполголоса выругался на родном языке. Вот что Москва с людьми делает! Привез девочку – мягкую, уступчивую, ласковую… И что спустя месяц? Пререкаться начала, да? На мужа голос повысила, огрызается!
Он походил по маленькой кухне, припоминая все, чем раздражала его Катя последнее время. Вспомнил: «По ночам не любовью с мужем занимается, а к стене отвернется – и засыпает за две секунды. Я, конечно, понимаю: устает на работе, тяжело ей. Но и она меня понять должна: я мужик молодой, мне женщина нужна! А теперь, значит, надумала в секретарши пойти…» Заведя себя перечислением прегрешений жены, Артур решительно направился в комнату, где беседовали мать с сестрой.
Катя услышала из-за двери сначала возмущенный голос мужа, быстро говорившего что-то по-армянски, затем короткую фразу Седы и сразу – успокоительное бормотание Дианы Арутюновны. Она не понимала ни единого слова, но не сомневалась, что ее свекровь увещевает собственного сына. Артур воскликнул что-то, и вдруг бормотание его матери из успокоительного стало угрожающим. Она повысила голос, затем раздался хлопок по столу. Седа что-то пискнула, но тут же замолчала.
«Да что у них там? Неужели скандалят?»
Но голоса уже затихли. Катя прислушалась и услышала шаги. Дверь распахнулась.
– Я подумал. И вот что решил, – бесстрастно сказал Артур. – Ты права. Попробуй найти новую работу. Спокойной ночи.
Он поколебался, но в конце концов подошел к кровати и наклонился, чтобы поцеловать жену. Катя очень обрадовалась, что их странная короткая ссора закончилась, обняла его, потянула к себе, начала раздевать, быстро целуя то в шею, то в подбородок. Артур скинул джинсы, забрался под одеяло, прильнул к ней худощавым мускулистым телом, положил ладони на Катину грудь. Ее кольнула неприятная мысль о том, что муж не сам принял решение о примирении, а его заставила мать, но в следующую секунду Катя прогнала ее. Какая разница? Главное, что они помирились.
Олег Борисович заварил себе кофе, приласкал Антуанетту, остановился у окна. Что за погода стоит последние годы! Видно, не врут о глобальном потеплении. Что ни осень, так сюрпризы, а про весну и говорить нечего.
Он глянул на часы – скоро придет Катерина. Подумав о девушке, Вотчин довольно усмехнулся. Приятно пустить пыль в глаза, что ни говори! Девочку-то он еще две недели назад заприметил, вот только она не обращала на него внимания. Бежит на работу чуть свет, возвращается поздно. Одета бедненько, хоть и чистенько – курточка одна и та же, ботиночки одни, джинсы старые, потертые на коленях. А личико у девушки славное – скуластая, темноволосая, глаза большие и темные, как вишни. Очень хорошенькая девушка, что тут говорить! И разговаривает вежливо.
«Бедненькие чистенькие порядочные девушки – это просто сокровища!»
– Где бы я лучшую кандидатуру нашел, скажи на милость? – обратился Вотчин к собачке. – Вот то-то! А самое главное – ты ее одобрила, моя прелесть! Да, умница моя. Антуанетточка!
Звонок в дверь возвестил о том, что его сокровище пришло вовремя.
Приведя Антуанетту с прогулки, Катя снова получила приглашение на чашку кофе. Она уже поняла, что хозяин одинок и ему нравится показывать свою коллекцию, составленную по непонятному принципу. А может, ему просто хотелось хотя бы короткое время не быть одному. Как бы то ни было, Олег Борисович Кате нравился, да и слушать его было интересно.
– Если у вас есть пять минут, юная леди, то посмотрите внимательнее на эту картину. Меня, как я вам говорил, интересовали не просто редкие или ценные предметы искусства, но обязательно предметы с историей. Вы, может быть, подумали, что я просто приобретал все мало-мальски ценное, что встречалось мне в моих поездках? Подумали, я же вижу! Но вы ошиблись, Катерина, ошиблись! Вот послушайте об этом пейзаже…
Пока хозяин рассказывал о картине, Катя стояла возле полки, на которой были расставлены разнообразные деревянные статуэтки. День с утра выдался на удивление солнечным для осени, и лучи освещали причудливые фигурки, добавляя им жизни. Ее внимание привлекла одна из них – даже не статуэтка, так, игрушка. Очень просто вырезанная русалка, обхватившая себя руками. Фигурка была размером чуть больше Катиной ладони. Она наклонилась к фигурке, на секунду перестав слушать Олега Борисовича и всматриваясь в темные впадинки глаз. «Странно. Такое ощущение, будто у русалки есть глаза и она меня видит».
Катя совсем перестала слышать Вотчина, удивленная игрой собственного воображения. Нос не вырезан, а чуть намечен двумя линиями, губы тоже прорезаны как будто небрежно. И при том создается впечатление, что русалка улыбается, и улыбается именно ей. А волосы? Копна мокрых вьющихся волос («Темно-каштановых», – почему-то решила Катя) – но ведь ее нет, этой копны. Есть только волнистые очертания.
– Ах, вот чем вы заинтересовались! – сказал Олег Борисович прямо над ее ухом. Катя вздрогнула и чуть не стукнулась головой о верхнюю полку – она и не заметила, что наклонилась к русалке так близко! – Да, вот уж эта красавица и впрямь с историей, да с такой, что не сразу поверишь. К тому же она магическая.
– Магическая?
– Ну да, – кивнул старик. – Исполняет желания. Что вы так на меня смотрите, Катерина? Это самая настоящая кукла-желанница – вы слышали о них?
Катя отрицательно покачала головой, думая, не сбежать ли ей от старика, сошедшего с ума среди своих сокровищ, или все-таки дождаться первой заработанной тысячи и только потом исчезнуть.
– Признаться, это единственная желанница в моей коллекции и к тому же единственная когда-либо виденная мною деревянная кукла. Ведь по обычаю желанниц мастерили из берестяных палочек. Обматывали тряпочками, тряпочки перевязывали ниточками – вот и готова вещица. И ни в коем случае не пользовались иголками при изготовлении!
– А… зачем их делали?
– Как зачем? Чтобы желания исполняла.
Посмотрев на Катино лицо, Вотчин рассмеялся.
– Дорогая моя, я не сошел с ума! Но неужели вы и в самом деле не знаете об этой старой традиции? Это кукла-оберег, ее прятали и никому не показывали. Желанница должна быть тряпичной, потому что для исполнения желания ее украшали – бусинкой, красивой ниточкой. Потом подносили к зеркальцу или к воде, чтобы она увидела свое отражение, и приговаривали что-то вроде: я тебя украсила, а ты исполни мое желание. Обязательно представляли сбывшуюся мечту во всех подробностях. И ждали, когда она и в самом деле сбудется. Но чтобы желанницу вырезали из дерева – это я только в Кудряшове видел.
– Почему же вы решили, что русалка – именно желанница? Может быть, просто кто-то вырезал из дерева куклу, вот и все.
Олег Борисович стал серьезным.
– Нет, Катерина, не все. Этой русалке люди желания загадывали, и она их исполняла – об этом мне достоверно известно.
– Так-таки исполняла? – усомнилась Катя.
Старик усмехнулся.
– А вы попробуйте. Пожалуйста, пожалуйста… Раз вы не верите… Сами убедитесь.
Катя осторожно взяла деревянную фигурку в руки.
– И что нужно сделать? – улыбаясь, спросила она. – Произнести заклинание? Трижды плюнуть через левое плечо? Вырвать волосок из брови и порвать на сто четыре кусочка?
– Думаю, произнести желание будет вполне достаточно. Сам-то я никогда ничего не загадывал, но прежний владелец именно так мне и объяснял.
Девушка провела пальцем по гладкому дереву. Задумалась на секунду, затем представила, что она нашла новую работу, и мысленно попросила русалку помочь ей. «У меня самой не получится, – словно оправдываясь перед фигуркой, сказала Катя. – Помоги, пожалуйста!»
Осторожно положила фигурку обратно на полку с ощущением, будто только что сделала большую глупость и выставила себя смешной перед Вотчиным. И тут спохватилась:
– Подождите, Олег Борисович! Вы сказали, что никогда не загадывали желание этой русалке?
– Нет, никогда.
– Так все-таки вы не верите в нее? – Катя укоризненно покачала головой, ожидая насмешки от хозяина.
– Верю, – старик был совершенно серьезен. – Как ни странно, верю. И те люди, которым она принадлежала, тоже верили.
– Но тогда… почему?
Вотчин помолчал, затем неохотно признался:
– Вы можете смеяться надо мной, юная леди, но я берегу свое желание. Смотрю иногда на эту красавицу и мечтаю – загадать бы что-нибудь эдакое! А потом думаю: вдруг она только одно желание исполняет? И что тогда? Волосы на себе рвать буду, что не приберег его!
Он комичным жестом вырвал воображаемый клок волос из блестящей лысины, и Катя рассмеялась. Она так и не поняла, шутил Вотчин или говорил всерьез, но до конца дня вспоминала ощущение в ладони, когда она держала русалку.
Ей казалось, что фигурка была теплой.
Глава 4
Бывший коллега Бабкина сработал быстрее, чем ожидалось, и теперь данные лежали на столе перед Сергеем и Макаром.
– Девять налетов за три месяца? – протянул Сергей. – Восемь смертей… И попались на какой-то глупости. Странно.
Илюшин молча кивнул.
Документы, поднятые из архива, рассказывали, что банда, состоящая из трех человек, с марта девяносто третьего года по май того же года совершила девять нападений в разных районах Москвы. Грабители действовали во всех случаях одинаково нагло: двое из них днем приходили в выбранную квартиру, звонили в дверь, представлялись залитыми соседями снизу и, дождавшись, когда им откроют, заталкивали хозяев внутрь. Затем очень быстро изымали имеющиеся ценности и убегали. Третий сообщник ждал внизу, в машине. Если хозяин оказывал сопротивление или не признавался, где хранит деньги, его убивали: в трех квартирах были найдены тела пенсионеров, забитых до смерти.
Налеты продолжались до тех пор, пока двое из банды не были расстреляны при нападении на продуктовый магазин, а третий не погиб при попытке скрыться. Преступниками оказались трое молодых людей, за полгода до этого вернувшихся из армии: Никитин Александр Васильевич, Коряк Федор Федорович, Кузяков Степан Иванович. Их тела опознала одна из выживших жертв ограбления, и дело закрыли.
Архивные документы рассказывали обо всем подробно, с фотографиями, со свидетельствами очевидцев… Но Макар им не верил.
– Чушь собачья, – озвучил его мысли Бабкин, разобравшийся в деле. – Посмотри на обстоятельства нападений: из девяти случаев четыре – на квартиры пенсионеров, все из одного района – того, где у Никитина жила сестра. Кстати, они у нее и останавливались, по-видимому. А машина принадлежала ее мужу. Еще пять налетов – в разных районах Москвы, но их объединяют жертвы: во всех квартирах проживали коллекционеры. Что там у них пропадало? Ага, иконы, деньги… Понятно. Во всех случаях ограблений квартир пенсионеров хозяева были дома. Думаю, потому так и шли, нахрапом, чтобы старики дверь открывали. А там, где жертвами становились коллекционеры, в трех квартирах во время нападения были их домашние, а две другие квартиры пустовали, и двери попросту вскрыли. Скажу тебе прямо: не вяжется у меня забивание стариков палками, а также тупая попытка ограбления магазина с кражей икон. А вот и нож начал фигурировать в деле, – добавил он, вчитываясь. – Хозяин квартиры, из которой вынесли деньги и редкие инкрустированные шкатулки, пытался оказать сопротивление, и был заколот одним ударом. Довольно профессионально. Это тебе не палками стариков бить.
– Есть еще кое-что, – заметил Илюшин. – Посмотри на данные о тех троих, Никитине, Коряке и Кузякове. Они все родились и выросли в разных местах: один в Подмосковье, второй в Луганске, третий – во Владимире. И встретились только в Москве. Где бы ни жила Белова, она не могла знать всех троих, а значит, не могла и сказать, что «они такие были с детства».
– Повесили на отморозков все, что смогли, – подытожил Сергей. – Обычная практика. Значит, настоящих преступников не нашли, однако нападения на коллекционеров прекратились. О чем это говорит? Вряд ли эти убийцы тоже погибли – в такое совпадение я не верю. Значит, в мае случилось что-то, что заставило их остановиться.
– Есть и другой вариант, – сказал Макар, набрасывая на листе бумаги три фигурки с кривыми страшными лицами. – То, что заставило их остановиться, случилось во время последнего ограбления. Либо…
Он замолчал, быстро рисуя непонятные Сергею закорючки вокруг фигурок.
– Что?
– Они грабили не просто так, а что-то искали. И в конце концов нашли.
Макар Илюшин шел к кирпичному зданию больницы, во дворе которой прогуливались пациенты с посетителями, и думал о том, что смерть Беловой может поставить точку в их расследовании. Ему была совершенно безразлична судьба бывшей гардеробщицы: для него женщина имела значение лишь потому, что могла вывести на след.
Все эти годы он ошибался, считая, что убийца Алисы либо погиб в перестрелке, либо разбился в машине. Возможно, он жив до сих пор. И тогда Макару необходимо его найти. Илюшин не произносил слова «месть», потому что оно отдавало корридой, графом Монте-Кристо и стилетами – чем-то театральным, напыщенным. А в его бесстрастном желании убрать человека, убившего девушку, которая составляла жизнь двадцатилетнего Макара, не было ничего театрального.
Белова лежала с закрытыми глазами на продавленной койке и не открыла их, когда Илюшин подвинул стул и присел рядом, не обращая внимания на заинтересованные взгляды других больных.
– Кто они? – негромко спросил он. – Зинаида Яковлевна, кто они?
Женщина чуть шевельнула губами, и он наклонился к ней.
– Зачем тебе? – еле слышно проговорила она. – Столько лет прошло…
– Вы знаете, где они сейчас?
Она наконец открыла глаза. Из угла правого, ближнего к Макару, потекла мутная слеза.
– Не знаю, – обреченно выдохнула она. – Не видела никого из них. Я сама-то столько лет пряталась, дома отсиживалась. А семь лет назад не выдержала: чувствую, не могу больше, задыхаюсь в деревне. Вот и вернулась. А жить-то все равно страшно!
– Я хочу найти их и убить, – обыденно сказал Макар вполголоса. – Они мне нужны. Расскажите, Зинаида Яковлевна, прошу вас.
– Свидетель не соврал, а ошибся, – бросил он Бабкину с порога, вернувшись из больницы. – Ему показалось, что грабитель ударил Зинаиду Яковлевну ножом, и та начала падать. Однако видеть этого он не мог – Белова стояла к нему спиной. На самом деле ей стало плохо, когда она поняла, что произошло, и ее затащили в машину. Затем сказали, чтобы она убиралась из города, иначе убьют.
– И где она спряталась?
– Говорит, в родной деревне.
– Разумно. «От бандитов прячься в глуши, от ментов – в столице».
– Именно так. Но ей больше и некуда было ехать, а в деревне родственники. Девять лет назад у них случился большой пожар, и после него она соврала, что все ее документы в нем-то и сгорели. В суматохе-неразберихе ей выдали новые, на новую фамилию. Точнее, на старую – Белова она по покойному мужу. Зинаида Яковлевна осмелела и вернулась обратно, устроилась дворником. И до сих пор боится, что те трое ее найдут.
– Кто они, Белова сказала?
– Да. Поэтому исследовать ее биографию нам больше не нужно. Ищем вот этих людей. – И Макар положил на стол записную книжку, открытую на странице с одной-единственной фамилией.
Лето 1984 года. Село Кудряшово.
Несколько дней Николай ходил, погруженный в себя. Со стороны он выглядел чуть более задумчивым, чем обычно, но в мыслях его возникали и рушились целые миры, в центре которых был он, простой тракторист Коля Хохлов. Николай опасался любопытных расспросов и внезапного пристального внимания жены, которая с недоверием поглядывала на русалку, а потому старался контролировать себя на людях. Ни к чему ему сейчас расспросы.
Словно человек, поймавший золотую рыбку и обдумывающий три желания, Николай прикидывал, о чем попросить русалку так, чтобы желание его устроило. Он боялся, хотя красавица из Марьиного омута об этом ничего не говорила, что количество желаний будет ограничено, и старался как можно полнее и лаконичнее сформулировать их в уме.
– Просто сказать – жизнь изменить, – бормотал он под шум работающего трактора. – Нужно еще объяснить, как именно менять. Значит, сначала надо самому понять.
После трех дней раздумий и примерок на себя разных судеб Николай решил окончательно: в Кудряшове он не останется. Поедет в Одессу. Почему именно в Одессу, он не мог бы толком объяснить, но знал, что хочет туда – к морю, чайкам, кораблям в порту и небрежно сплевывающим морячкам, видевшим полмира. Оставалось решить вопрос с родней и Фаиной. Николай не знал, может ли русалка сделать так, чтобы он исчез из их жизни, как будто его и не было, но предполагал, что не может. «Просто так исчезнуть – нельзя, не по-человечески это. Файка убиваться станет… да и родители. Что ж придумать-то такое?»
Он вспомнил Оксану, которую не видел с
тойночи, и на миг прикрыл глаза. Эх, а может, не надо ему никакой Одессы? Загадать желание: пусть все устроится, чтобы Оксана стала его женой, а Фаина… А Фаина – Гришкиной. Пусть. Он бы даже и не ревновал, если б так все случилось. Нарожала бы ему Оксанка детишек, и жили бы они припеваючи. А то и в самом деле – в Одессу с ней вдвоем. Ох, елки, как же лучше-то придумать?
От мыслей его отвлек Колька Котик – прибежал, жестами заставил заглушить машину и проорал:
– Фаина просила тебя до магазина дойти – там, говорят, конфет привезли. А она сама не успевает!
– В обед дойду! – крикнул в ответ Николай. – Каких конфет-то?
– Я почем знаю?
В перерыве Николай вспомнил о просьбе жены и, чертыхаясь, поплелся к магазину. Солнце припекало, и по дороге он успел десять раз мысленно сказать Файке все, что думает об ее глупой просьбе: «Сладкого ей захотелось! Сейчас еще в очереди стоять, слушать, как старухи языки чешут…»
В магазине было не протолкнуться: Николай даже внутрь заходить не стал, присел в теньке на деревянные ступени. Из-за приоткрытых дверей слышались молодые женские голоса – девчонки стояли возле выхода, и от Николая их отделяла только стена. Голоса были незнакомые, и тракторист удивился: «Кто такие? Откуда?»
Насмешливо брошенная фраза заставила его вздрогнуть и прислушаться.
– Люба, как купалось-то ночью? Водяные за пятки не хватали?
– Зря вы со мной не пошли! В город вернемся – всем расскажу! А вы чем будете хвастаться? Как сорняки на колхозных полях пололи?
Дружный смех.
– Ну почему… – возразил другой голос, тоненький. – Вон, Верка себе красавца в селе приглядела!
– Так Любаша тоже красавца нашла, только молчит, как партизанка.
– Люб, признавайся, кого ночью выловила?
– Да ну вас! За очередью смотрите, а то без конфет останетесь! А ты, Верка, болтушка…
– Ну а что я? – снова смешки. – Разве нельзя говорить? Смешно же вышло с тем парнем, правда?
– Люба, расскажи!
– Расскажи, все равно делать нечего!
– Ой, краснеет! Девочки, вы посмотрите – краснеет!
И снова смех.
– Давайте я расскажу, раз Любка молчит. В общем, девчата, взбрело в голову нашей Любочке искупаться ночью. Между прочим, нагишом!
– Не может быть!
– Ну, Любовь Витальевна, ты даешь!
– Не перебивайте, слушайте дальше. И кого, вы думаете, она встретила на берегу?
– Корову!
– Водяного!
– Председателя сельсовета!
– Хи-хи-хи! И говорит Любка председателю сельсовета страшным голосом…
– Нет, лучше председатель говорит Любке страшным голосом: исполни три желания, золотая рыбка!
– Ладно, пусть дальше сама излагает.
– А что излагать-то? Подумаешь, рыбака немножко подурачила! Ой, у него такое лицо смешное было – вы бы видели! Только Володьке не говорите, хорошо?
– Вот прямо сейчас пойдем и выложим все твоему Володьке!
– Точно! Он, наверное, сразу рыбачить ночью побежит.
– Чтобы и ему русалка попалась!
– Или председатель сельсовета! Ха-ха!
Николай сидел с каменным лицом. Затем встал, зашел в магазин, остановился около дверей. Оглядел всю стайку.
Им было лет по семнадцать-восемнадцать, не больше. Все тоненькие, как спички, в перепачканных штанах и футболках, белокожие. Одним словом – городские, хоть и косынки на головах повязаны.
Она стояла в середине – темноволосая, зеленоглазая, с пухлыми яркими губами. Очень юная – он даже удивился, как мог принять ее за женщину. Хотя… темно ведь было, да. Сейчас он видел, что не красавица, а просто очень симпатичная девчонка, единственная из всех с хорошей фигурой: высокой крепкой грудью, покатыми бедрами.
Николай смотрел на нее, и она залилась краской, опустила глаза.
– А вам… вам что надо? – с вызовом, за которым скрывалась робость, спросила одна из девчонок – маленькая, рыжая, с забавными хвостиками, рожками торчавшими из дырочек в косынке.
– Русалка, значит? – спросил Николай каким-то чужим, скованным голосом.
Та кивнула, не поднимая глаз.
– Вот оно что. Русалка.
Он покивал как заведенный, стоя на месте, и по тишине, воцарившейся вокруг, понял, что нужно уходить. Мимо него протиснулась старая Нонна Иванова, подмигнула, в шутку толкнула в плечо.
– Что киваешь-то, словно телок, а? – Громкий голос ее разнесся по всему магазину, на них стали оборачиваться. – Вишь, каких ягодок к нам прислали сорняки полоть? Вот! Посмотрел – и иди своей дорогой, чай, у тебя жена имеется!
В магазине засмеялись, стали переговариваться. Николай повернулся и вышел, пошел прочь от магазина. Вслед ему что-то крикнул женский голос, но он не обернулся. Вот оно что, значит. Русалка.
Ощущение было такое, будто он лежал под солнцем весь день, а потом его заставили встать. Перед глазами то и дело вспыхивали черные пятна, и в конце концов Николай вынужден был сесть в траве возле забора, прислониться к нему спиной. Пятна пропали.
Он восстанавливал в памяти все произошедшее и теперь не находил в нем ни одной детали, которую нельзя было бы объяснить. На все, на все находился до омерзения банальный и рациональный ответ, и неожиданная уступчивость Оксаны обернулась всего лишь тягой похотливой бабы, воспользовавшейся удобным случаем.
Николай сидел в траве, невдалеке от него прохаживались куры, и совершенно черный блестящий петух с красным гребешком поглядывал на него настороженно и одновременно воинственно. Но кур Николай не видел. Он видел, как рушится любовно придуманная им для себя жизнь – новая, совсем другая, с чистого листа.
«Не будет тебе Одессы. Не будет моря. И жены Оксаны тоже не будет. Ничего ты не начнешь, Коля Хохлов, – чудес-то не бывает! А ты хотел русалку сделать, чтоб она тебе желания исполняла? Во дурень-то, а! Посмотрите на дурачка, пока он в лес не убежал! Из дерева вырезал… старался… чтоб как живая, чтоб такая же красавица. Вон она, твоя красавица – в магазине за конфетами стоит!»
Николай обхватил голову руками и застонал, раскачиваясь. «Господи, а ведь я поверил – поверил от души и всю жизнь свою уже мысленно перекроил! Как же так…» Он достал из кармана русалку. Деревянная фигурка лежала в его ладони, и он поразился, как похоже удалось ему передать то, что он увидел в симпатичной городской девчонке, решившей побаловаться ночью.
– Талант прорезался, – с циничной насмешкой протянул он и сплюнул в сторону петуха.
Тот возмущенно закудахтал и отошел в сторону.
– Так и буду до старости на петухов любоваться.
Николай провел пальцем по фигурке и еле сдержался, чтобы не зашвырнуть ее за забор. Что-то остановило его. Он поднял заслезившиеся глаза к небу, увидел рядом с солнцем облако – большое, пышное, – и оно напомнило ему, как он сидел утром перед окном и представлял себя на корабле, плывущем к неизведанным берегам. Поднявшийся ветер погнал облако по небу, и десять минут спустя оно растаяло, оставив после себя белые разводы.
Николай некоторое время сидел неподвижно, свыкаясь с мыслью, так легко пришедшей к нему, затем усмехнулся и встал.
Мишку Левушина он нашел на колхозном подворье.
– О, Колька! – удивился тот. – А чего не работаешь? Сейчас Михал Дмитрич увидит тебя, сам знаешь, что будет…
Тракторист молчал, смотрел на него, прищурившись, и взгляд у него был такой, что Левушину стало не по себе.
– Коль, ты чего? С Фаиной поругался, что ли?
– Я тебе подарок хочу сделать, – сказал Николай бесстрастно, игнорируя вопрос о жене. – Сказать честно, выкинуть хотел или сжечь, да рука не поднялась. Держи.
Он протянул Левушину деревянную скульптуру. Удивленный Мишка взял ее, повертел в руках, пригляделся и присвистнул.
– Ба! Русалка! Ничего игрушка, забавная. Откуда она у тебя?
– Сам сделал.
– Шутишь?
Николай помолчал, затем добавил, по-прежнему без выражения:
– Она желания исполняет.
– Чего? – не понял Левушин.
– Желания исполняет. – Он вдруг начал смеяться странным смехом. – Понял, Мишка? Загадываешь ей желание, а она – раз! – и исполняет. Вот только бы – ха-ха-ха! – знать, что загадать!
– Тьфу! Да ты пьяный!
– Ей-богу, Мишка! Загадай, что хочешь, – она тебе и исполнит! Одно-то точно исполнит! А там уж как сложится.
Он вытер слезы, выступившие от смеха, повернулся и пошел прочь. Время от времени плечи его сотрясались, как будто он начинал смеяться, но быстро успокаивался. Левушин проводил его взглядом, посмотрел на фигурку в своей руке и пожал плечами.
– Ничего сделано… Ленке покажу – порадуется.
Русалка смотрела на него темными глубокими глазами, и на секунду Левушина снова охватило то же неприятное чувство, которое он испытал, увидев Николая.
– Вот же черт… как живая! Ну, Колька, ну талант!
Только теперь, присмотревшись, он увидел, как необычно выточена фигурка – вся, от гривы распущенных волос до кончика рыбьего хвоста, изгибающегося вверх. Казалось, она вот-вот изогнется и спрыгнет с его руки, так что Мишка непроизвольно сжал пальцы и обхватил фигурку. И чуть не вздрогнул – она была теплая.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
