Сергей Владимирович Михалков
      Пощечина
      Пьеса в двух актах, пяти картинах, с прологом
      Издательство продолжает публикацию пьес известного советского поэта и драматурга, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, Государственных премий СССР и Государственной премии РСФСР им. К.С.Станиславского, заслуженного деятеля искусств РСФСР Сергея Владимировича Михалкова, начатую сборником его пьес для детей (Театр для детей. М., "Искусство", 1977).
      В данном сборнике вниманию читателей предлагаются такие широко известные пьесы, как "Раки", "Памятник себе...", "Пощечина", "Пена", "Балалайкин и К°", и ряд других, поставленных на сцене многих театров страны и за рубежом.
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
      ЩЕГЛОВ ИВАН ИВАНОВИЧ - профессор-медик.
      ЩЕГЛОВА ОЛЬГА ИЛЬИНИЧНА - его жена.
      АЛЕКСЕЙ - их сын, фотокорреспондент.
      ЗАХАРОВА СОНЯ - аспирантка мединститута.
      ЛАРИСА - студентка пединститута.
      ЧЕЛЬЦОВ ЛЕОНИД СТЕПАНОВИЧ - врач.
      СКУРАТОВ \
      ОГУРЕНКОВА \
      ЗАБРОДИНА } врачи - сослуживцы Щеглова.
      БАБАЯН /
      КОСТРОМИН /
      МАШЕНЬКА - секретарь Щеглова.
      ПЕТРИЩЕВ.
      Премьера спектакля состоялась в июне 1974 года в Московском театре сатиры.
      ПРОЛОГ
      Клиника. По больничному коридору быстро идет пожилой
      человек в распахнутом белом халате и врачебной белой
      шапочке. Это профессор Щеглов. Он решительно входит в
      один из кабинетов, где за столом сидит и что-то пишет
      врач средних лет. Это доктор Скуратов. Скуратов
      поднимается навстречу вошедшему, и тот неожиданно,
      подойдя к нему, молча дает ему пощечину...
      Затемнение
      АКТ ПЕРВЫЙ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Середина мая. Квартира профессора Щеглова. Иван Иванович
      Щеглов и Чельцов.
      Чельцов. У тебя достоверные факты?
      Щеглов. Что ж, по-твоему, я совсем сумасшедший?
      Чельцов. А как он реагировал?.. Растерялся?
      Щеглов. Я не обратил внимания.
      Чельцов. И не поинтересовался, за что бьют?
      Щеглов. Полагаю, догадался.
      Чельцов. Вы были наедине?
      Щеглов. Да. Он был один в кабинете. Я ударил его и вышел. Ты понимаешь, рука как-то сама поднялась... непроизвольно - бац! И точка! Пощечина!
      Чельцов. Я тебя понимаю. Но ты не должен был...
      Щеглов (перебивая). Леня, Леня, знаю! Знаю, что ты мне сейчас скажешь. Ты скажешь, что я должен был сдержать себя? Спокойно и обоснованно составить заявление в партийное бюро? Потребовать создания комиссии для расследования неблаговидных поступков доктора Скуратова?.. Всему свой черед. Будет и заявление, будет и комиссия. Будут, как ты понимаешь, и последствия. В том числе и для меня... А пока что я выразил свое отношение к его личности в прямом и переносном смысле. Вот так-то, Леонид Степанович... Никогда не знаешь, на что способен человек. Это я о себе говорю. Да и о нем тоже. Я ведь ему доверял, выдвигал его, подлеца!
      Чельцов. Ты хочешь знать мое мнение?
      Щеглов. Хочу. Говори!
      Чельцов. Я разделяю твое возмущение, если все соответствует тому, что ты мне рассказал. Я могу тебя понять, однако раздавать пощечины - это не лучший способ разговора...
      Щеглов. Спасибо, что разъяснил! Совершенно верно - не принято! Воспитание нам не позволяет! Высшее образование! Профессиональная и партийная этика! А мне вот на шестидесятом году жизни и интеллигентность позволила и партийность не помешала!.. Да, да! Я ютов за это ответить. Я не потерплю, чтобы больной, лежавший у меня на операционном столе, рассказывал потом своим друзьям и близким, сколько это ему стоило... Я, как ты понимаешь, имею в виду не физические и моральные страдания.
      Чельцов. Разве ты оперируешь больных не по своему усмотрению?
      Щеглов. Сложные случаи я, как правило, беру себе. Но бывает, что кто-нибудь из ординаторов просит меня лично прооперировать его больного. И я соглашаюсь. Оперирую. А теперь допустим, что к доктору Скуратову поступает больной, которому самим Скуратовым подбрасывается мысль, что хорошо бы, дескать, попасть в руки самого Щеглова! Ясно, что больной хватается за эту мысль. Скуратов обещает переговорить со мной и деликатно намекает больному, что было бы целесообразно в определенном смысле заинтересовать шефа. Больной согласен. Скуратов уговаривает меня. Я, ничего не подозревая, беру больного на операционный стол, а Аркадий Сергеевич Скуратов - гонорар!.. И я об этом понятия не имею!
      Чельцов. Ну и устрица!
      Щеглов. Причем, пока больной лежит на больничной койке, он ни о чем не думает, кроме своего здоровья. Дело пошло на поправку, и он уже счастлив. Самое прекрасное - это чувство выздоровления. Но когда он возвращается домой и все уже позади, то все мы в его представлении уже не бескорыстные труженики, а вымогатели. Так сказать, эскулапы, берущие в лапы! Вот ведь что мерзко и обидно, Леонид. Ну, я и взорвался.
      Чельцов. Знаешь, поедем завтра с нами на рыбалку! Поедем! Место преотличное! Посидим на бережку, отвлечемся... Сразу на душе легче станет. Поедем?
      Щеглов. А что? Может, и в самом деле поехать? Транспорт есть?
      Чельцов. У нас как раз в машине одно места свободное. Ланцов не едет.
      Щеглов. Почему это твой Ланцов не едет?
      Звонок в передней.
      Чельцов. Жена забастовала. В прошлое воскресенье зашел к ним. Жена дома одна. Спрашиваю: "Где Петр Ефимович?" - "На рыбалке! - отвечает. - Где же ему быть, когда жена дома?" Я уж ей шуткой: "Что же, он вам в магазине рыбы купить не может?" А она в ответ: "Такой мелкой рыбы, как он с рыбалки приносит, в магазинах не бывает!" Не пустила и снасти спрятала!
      Щеглов. Поеду!
      Чельцов. Ну и отлично. Завтра в пять ноль-ноль мы за тобой заезжаем.
      Щеглов. Буду готов. Действительно, надо как-то в себя прийти! А там видно будет...
      Чельцов. Главное - выкинь все это сейчас из головы. Он ведь, подлец, сам никому не скажет про эту твою оплеуху. Будь уверен. Он сейчас сидит, трясется - ему уже приговор народного суда мерещится. Это я тебе точно говорю.
      Щеглов. Ты так думаешь?
      Чельцов. Не думаю, а уверен.
      Из передней входит Щеглова.
      Щеглова. Ваня! К тебе какой-то гражданин. Говорит, прилетел специально из Норильска.
      Щеглов. Из Норильска? Почему домой?
      Щеглова. Умоляет принять его. Примешь?
      Щеглов. Из Норильска... Ну, пусть заходит.
      Щеглова выходит.
      Чельцов. Я не помешаю?
      Щеглов. Сиди, сиди! Не помешаешь.
      Входит Петрищев. Смущенно улыбается. В руках сверток.
      Петрищев. Добрый день!
      Щеглов. Добрый день!
      Чельцов. Здравствуйте!
      Петрищев. Здравствуйте... Вы уж меня извините. Я, так сказать, прямо к вам... на квартиру... Специально из Норильска прилетел... (Не понимает, к кому обращаться.) Дочку привез на консультацию. Глазик у нее...
      Чельцов. Из Норильска прилетели на консультацию? Но там ведь у вас отличные медицинские силы! Я бывал у вас в Норильске.
      Петрищев. Есть у нас специалисты. Есть...
      Щеглов. В частности, мой ученик - Аронов Илья Борисович! (Чельцову.) Ты помнишь Илью? (Петрищеву.) Вы к нему обращались? Он смотрел вашу дочку?
      Чельцов. Профессор вас слушает!
      Петрищев. Мы как раз вот именно у Аронова и были!
      Щеглов. Ну и что? Что он вам посоветовал?
      Петрищев. Сказал - нужна операция.
      Щеглов. В чем же дело? Он отказался оперировать?
      Петрищев. Нет, не отказался. Говорит - пожалуйста! Сделаем!
      Щеглов. Тогда я вас не понимаю. Он опытный диагност. Руки у него золотые!
      Петрищев. Вы уж нас извините, профессор, мы дома посоветовались и решили показать девочку именно вам!.. Все говорят... только вы такие операции делаете наверняка... Вы лично оперировали в прошлом году одного товарища... Он у нас на металлургическом работает... директором столовой. Здоровый такой! Припоминаете?
      Щеглов. Возможно и оперировал. Не помню.
      Петрищев. Так вот он нам и присоветовал попасть, только чтобы именно к вам. А договориться, сказал чтобы через Аркадия Сергеевича, доктора Скуратова, вашего помощника...
      Щеглов. А почему через него? При чем тут доктор Скуратов?
      Петрищев (мнется). Да вот так именно рекомендовал...
      Щеглов. Договаривайте, договаривайте... (Указывая на Чельцова.) При нем можно. Он такой же врач, как и я.
      Петрищев. Сказал, значит, что Аркадий Сергеевич, так сказать, в курсе... обеспечит все, как надо... во всех смыслах, значит... Мы, конечно, в свою очередь... сами понимаете, в долгу не останемся... Это уж как положено! Согласно договоренности...
      Чельцов. Значит, в долгу не останетесь? Мы вас правильно поняли?
      Петрищев. Точно. Точно. За нами не пропадало и не пропадет. Вы уж только со своей стороны не откажите!
      Щеглов. Вы уже виделись с доктором Скуратовым?
      Петрищев. Нет, не довелось. Сегодня в двенадцать ноль-ноль, согласно телефонной договоренности, прямо из аэропорта зашел в клинику, так его нигде не могли найти. Ушел, говорят, а куда - не доложился. Тут-то я и решил, чем время терять, прямо, непосредственно к вам наведаться! Адресок сам раздобыл...
      Щеглов. Вижу. Хорошо. Раз вы уже прилетели, да еще из Норильска, я вас приму. В понедельник, в девять часов утра, прямо ко мне в клинику. Третий этаж. Там спросите меня. Как ваша фамилия?
      Петрищев. Петрищев я! А дочку зовут Бриджит!
      Щеглов. Не понял. Как?
      Петрищев. Бриджит! Как Бардо! Девочка - и вдруг глазик! Косить стала!
      Щеглов. Сколько ей лет?
      Петрищев. Одиннадцать. В Норильске, конечно, есть специалисты... глазники и прочие... урологи... (Наклоняется, что-то достает из сумки.) Вот, извините, сувенир - северные умельцы... Мы, родители, сами понимаете... Хочется, чтобы как понадежнее, как получше обеспечить, сколько бы ни стоило. Для родного дитя ничего не пожалеем. Я сам-то по пушнине работаю... Край света! Но жить можно!
      Чельцов. Жить, значит, можно? Ясно! Вы поняли? Профессор вас примет. В понедельник в клинике.
      Щеглов (зовет). Оля! Оля! Вот возьми этого "северного умельца" и проводи товарища!
      Появляется Щеглова, провожает Петрищева.
      Петрищев. Если что не так... простите... лично-то вроде лучше... так я...
      Щеглов (Петрищеву). До свидания!
      Петрищев. Спасибо. (В дверях.) Век не забуду! И о себе память оставлю.
      Щеглова выходит вслед за Петрищевым и вскоре
      возвращается со свертком.
      Щеглов. Ясна механика?
      Чельцов. Бриджит Петрищева! Надо ж так назвать бедного ребенка!
      Щеглова. Он оставил сверток. Мех какой-то.
      Чельцов. Вот вам уже и авансик, профессор! Сувенир!
      Щеглов. Олечка! Дашь мне этот сверток в понедельник. Я ему попытаюсь все объяснить своими словами! Вот так оно и делается!
      Щеглова. Ваня, возьми недели на две отпуск и уезжай отдохнуть куда-нибудь. Леонид Степанович, вы бы на него повлияли!
      Щеглов. Куда я сейчас могу поехать? Ничего, завтра на рыбалке отойду.
      Щеглова. Ты что, собираешься на рыбалку?
      Щеглов. Чельцов пригласил.
      Чельцов. Верите, Ольга Ильинична, день проведешь на озере - и уже другой человек! Заряжаешься, как аккумулятор.
      Щеглова. Опять не выспится!
      Чельцов. Ляжет сегодня пораньше, а завтра в пять утра за ним заедем. До свидания. Не провожайте. (Уходит.)
      Щеглов (жене). Спасибо тебе.
      Щеглова. Может быть, действительно это тебя как-то отвлечет...
      В комнату входит Алексей. В руках у него большие
      фотоснимки. Он раскладывает их перед отцом.
      Алексей. А? Живописно?
      Щеглов. Что это за портреты?
      Алексей. Главный инженер домостроительного комбината товарищ Зайченко. Во всех ракурсах! Нравится?
      Щеглов. Лицо как лицо.
      Алексей. Папа, да я не про лицо, а про снимки! Один из них пойдет на обложку журнала. Лучший, конечно. Пока на отобрали.
      Щеглов. За что он такой чести удостоился?
      Алексей. Исключительно высокие производственные показатели. Вот за это его и на обложку! А я его снимал.
      Щеглов. Делаешь успехи. Рад за тебя.
      Алексей. Нравится? Да? (Неожиданно.) Отец! У меня к тебе один вопрос. Почему ты так настроен против Ларисы? У нее ко мне нет никаких претензий. Она вполне современный человек.
      Щеглов. Я просто предостерегаю тебя, так сказать, "сигнализирую", а там решай сам. Ты не боишься и ей жизнь искалечить и себе?
      Алексей. Все-таки - что тебе не нравится в наших отношениях? У нее характер легкий. И это мне не мешает.
      Щеглов. Ты собираешься сделать ее подругой жизни? Спутницей!
      Алексей. Отец! На сегодняшний день она моя подруга. И мне странно, что ты все так близко к сердцу принимаешь! Мы ведь не дети! Мы вполне самостоятельные, взрослые люди.
      Щеглов. Поверь, я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь, хотя, пока мы живем под одной крышей, нет ничего удивительного в том, что я небезразличен к твоим делам. Нам с мамой кажутся твои отношения с Ларисой, ну, как бы тебе сказать... слишком примитивными.
      Щеглова (подходит к сыну, дает ему стакан молока, гладит голову). Я еще могу понять порывы страсти, увлечение, когда человек теряет голову, делает глупости, ломает жизнь наперекор всему... но лягушечьи отношения?.. Если нет настоящей любви, то зачем тогда?.. Грустно все это!
      Алексей (немного иронически осматривает родителей, фотографирует их). Ладно... Все будет о'кей!
      Щеглов. Пока о'кей, а потом гуд-бай!
      Щеглова. Алеша! Разве ваша поездка на юг не напоминала свадебное путешествие?
      Алексей. Мама, сколько можно говорить об этом? Просто я был в командировке от журнала, а она от киностудии. Я снимал, она снималась. Как поехали, так и приехали. Ничего не изменилось.
      Щеглов. Она всерьез решила стать актрисой?
      Алексей. Она получила роль в новом фильме. Она хорошенькая и, наверно, не без способностей, раз на ней остановились.
      Щеглов. Но ведь она, кажется, училась в педагогическом?
      Алексей. Взяла академический отпуск.
      Щеглов. Может быть, ей действительно лучше стать актрисой?
      Алексей. Время покажет. Может быть...
      Щеглова. Только бы это не привело к несчастному браку. Лариса даже не представляет себе семейную жизнь. У нее нет на чувства терпимости, ни чувства долга. Что она ищет в жизни? Только поклонения, ничего не предлагая взамен миловидного личика и стройной фигурки?
      Щеглов. Это тоже немало!
      Щеглова. Ваня, я серьезно говорю. А быть актрисой - трудиться надо, а у нее, может, и есть способности, но она не трудолюбива. А потом - сниматься в кино можно без всякого образования. Даже грудные дети могут сниматься.
      Щеглов. Собаки тоже... Вот Джульбарс был прекрасным артистом.
      Щеглова. Я тебя прошу, Ваня! Раз в жизни поговори серьезно со своим сыном!
      Щеглов. Алексей, когда ты наконец сбреешь бороду?
      Алексей. Папа, что это ты вдруг, ни с того ни с сего о моей бороде вспомнил?
      Щеглова. Не идет она тебе. Ты похож на семинариста из Загорска.
      Алексей. А почему не твой любимый Тургенев, папа? Или на Фридриха Энгельса в молодости?.. Ну ладно, я пойду. (Уходит.)
      Щеглова. Их отношения далеко зашли.
      Щеглов. А он их не скрывает.
      Щеглова. Чем все это кончится?
      Щеглов. Что ты имеешь в виду? Их отношения?
      Щеглова. Нет, сейчас уже о другом. Я сейчас уже о Скуратове. Сколько ты для него сделал! Выдвигал его, доверял ему, называл своей правой рукой.
      Щеглов. Ну, обманулся. Обманулся.
      Щеглова. И все это в канун твоего юбилея!..
      Щеглов. Все! Чем кончится, тем кончится! Дай выпить, что ли? Поднесешь?
      Щеглова. Поднесу. (Хочет уйти.)
      Щеглов (ловит ее за руку). Оля! Я тебя очень люблю!
      Щеглова. Главное - не падать духом. Вот ты падаешь дутом, а у меня все валится из рук. (Заплакала.)
      Входит Алексей.
      Алексей. Отец! Странное явление!
      Щеглов. Что такое?
      Алексей. Твой Аркадий Сергеевич Скуратов собственной персоной. Какой-то у него вид побитый. Как будто первый раз в дом приходит. Просит узнать, примешь ли ты его.
      Щеглов (жене). Кто его звал?
      Щеглова. Поговори с ним, может быть, что-нибудь прояснится.
      Щеглов. И так все яснее ясного.
      В комнату входит Скуратов.
      Затемнение
      Из затемнения луч на Скуратова и Щеглова.
      Свет. Клиника. Разговор среди врачей.
      Костромин. Серафима Петровна, я хочу с вами посоветоваться.
      Огуренкова. Я вас слушаю.
      Костромин. У нас в третьем отделении лежит некая Павлова... Она дочка большого чиновника из министерства какой-то промышленности. Они просят, чтобы оперировал только сам Щеглов.
      Подходит доктор Забродина.
      Забродина. Добрый день. Ну так что?
      Огуренкова. Что?
      Забродина. Ну на картину-то вы пойдете?
      Костромин. Какую картину?
      Забродина. Давно висит объявление. Местком подал коллективную заявку на художественный фильм "Анатомия любви". Костромина, конечно, записываю.
      Костромин. Я уже видел.
      Забродина. Ну и как?
      Костромин. Любовь есть, анатомии нет.
      Огуренкова. А меня запишите обязательно. Нужно быть в курсе!
      Забродина. Записываю. Вы сегодня прелестно выглядите, Серафима Петровна! (Вошедшему Бабаяну, прикуривая.) Благодарю вас.
      Забродина уходит. Бабаян садится в кресло.
      Костромин. Они просят, чтобы оперировал только сам Щеглов. А к нему теперь не подступись - не так воспримет. Прямо не знаю: как быть?
      Огуренкова (замечает Бабаяна). Надо это дело пустить по официальным каналам. Подготовьте медицинское заключение и направление... а там посмотрим... (Уходит.)
      Костромин (подходит к Бабаяну). Говорят, у Ивана Ивановича с Аркадием Сергеевичем произошел крупный разговор. Ты не знаешь, в связи с чем? Странно, Иван Иванович всегда его так поддерживал, а тут - на тебе...
      Бабаян. Ну, а что ты думаешь о Скуратове?
      Костромин. А ты?
      Бабаян. Способный человек... На все способный...
      Затемнение
      Свет. Квартира Щегловых. Щеглов и Скуратов.
      Скуратов. Иван Иванович! Разрешите на минутку? Буквально на одну минутку! Я вас не задержу. Очень прошу...
      Щеглов (сухо). Что вам угодно?
      Скуратов. Нам необходимо объясниться.
      Щеглов. Если вы будете оправдываться, я слушать вас не стану.
      Скуратов. Никаких так называемых взяток я не брал. Все это чистый оговор, если не простое недоразумение. Нет, нет! Я не скрою - меня благодарили. Как, впрочем, благодарят многих из нас. Может быть, в отдельных случаях эта благодарность превышала некоторые этические нормы. Возможно. Вероятнее всего, это так. И, к сожалению, это несколько раз совпадало о тем, что моего больного вы брали себе. И оперировали его, не скрою, по моей просьбе.
      Щеглов. По вашей настоятельной и зачастую малообоснованной просьбе.
      Скуратов. Но я настаиваю на том, что в целом ряде случаев... Ну хорошо! Итак, я, с вашей точки зрения, оказался морально нечистоплотен. Вы пришли к этому выводу, и в состоянии аффекта, я не могу иначе квалифицировать ваше состояние, в котором вы ворвались в мой кабинет... в состоянии аффекта вы ударили меня по лицу.
      Щеглов. Нет, я дал вам пощечину. Это будет точнее.
      Скуратов. Иван Иванович! Поймите меня правильно. То, что произошло между нами, если это станет достоянием общественности, коснется не только меня одного.
      Щеглов. Безусловно. А иначе быть не может.
      Скуратов. Но ведь то, что произошло, может не стать достоянием общественности! Остаться между нами двоими! Никто не видел. Вы вышли из моего кабинета и, никуда не заходя, уехали домой. Пусть же это умрет между нами. Я переживу вашу пощечину, а вы...
      Щеглов (перебивая). А я должен стать вашим сообщником? Так, что ли? Я что, должен скрыть вашу подлость?
      Скуратов. Иван Иванович! Дело даже не в подлости, которая к тому же при ближайшем рассмотрении, может быть, и не такая уж подлость... Дело совсем в другом.
      Щеглов. Что же вы от меня хотите?
      Скуратов. Хочу, чтобы вы, что ли, как шахматист, спокойно и трезво оценили обстановку, взвесили все "за" и "против" разглашения этого инцидента. Я имею в виду не саму пощечину, ибо я лично первым не собираюсь об этом заявлять, а те обстоятельства, которые вынудили вас мне ее нанести. Допустим, вы, как говорится, ставите вопрос на попа. Допустим, обо всем, что вы знаете, доводите до сведения начальства, министерства... Дело доходит до райкома. Что за этим следует? Разбирательство. Как это оборачивается? Доброжелателей у меня, вы сами понимаете, как у каждого, кто что-то из себя представляет... Меня выдворяют из кандидатов в члены партии, горит все: диссертация, меня увольняют с работы, не исключено - возбуждается уголовное дело. Я - погиб. Но при всем этом как выглядите вы, Иван Иванович? Вы! Уважаемый человек, руководитель кафедры! Член партии бьет по лицу нижестоящего сотрудника, своего ассистента. По лицу! При исполнении служебных обязанностей - я писал историю болезни. Иван Иванович Щеглов Аркадия Сергеевича Скуратова! Наставник - ученика. Ученика, которого он сам не раз ставил в пример многим, выдвигал, ну, и так далее и тому подобное...
      Щеглов. Прекратите эту комедию.
      Скуратов (продолжает). Зачем вам все это? Зачем? Ради правды и справедливости? А вы поглядите повнимательнее вокруг себя. Где вы видите эту правду и справедливость? Доктор Мишина в первый раз собралась в туристическую поездку во Францию, а вместо нее поехала доктор Забродина, эта выскочка с ясным общественно-политическим лицом. А история с диссертацией Маятникова? Вот она, ваша правда и справедливость! Все хвалили, а как дело дошло до голосования, так завалили! Вот она правда и справедливость! Простите меня, но мне обидно за вас лично. Вы вот дожили до своего шестидесятилетия, а за науку у вас только один орден. Я не говорю о военных наградах... А много ли раз вы были за рубежом? Раз-два - и обчелся, да и то... сами знаете где! Зато Веревкин, без году неделя кандидат, пол-Европы обскакал, потому что у него связи где-то там, в министерстве. Вот она, ваша правда и справедливость! Разве я не прав?
      Щеглов. Я не желаю вас больше слушать!
      Скуратов (мягко). Иван Иванович! Дорогой мой учитель! Просто вы честнее, вы чище многих, с которыми вы каждый день общаетесь, которых вы поддерживаете, рекомендуете, которым пожимаете руки и за которых голосуете на ученом совете, на собраниях... Уверяю вас! Вы просто добрейший, милейший, несовременный вы человек! И то, что для одних норма, то для вас нонсенс. Я предлагаю вам мировую! Между нами ничего не было. А я со своей стороны обещаю: никогда не дам вам повода краснеть за меня... И кто старое помянет, тому глаз вон!
      Щеглов. Вон!
      Скуратов. Иван Иванович!
      Щеглов. Сию минуту вон!
      Скуратов. Ну, ударьте меня еще раз, ну, прокляните, но не гоните вон!
      Щеглов. И запомните - я больше вас знать не хочу!
      Скуратов (растерянно). Как это глупо... Глупо и недальновидно. (Уходит.)
      Входит Щеглова.
      Щеглов. Оля, если бы я родился на сто лет раньше, я наверняка был бы убит на дуэли...
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      Середина мая. Кабинет Щеглова в клинике. Щеглов что-то
      пишет. Входит секретарь партийной организации
      Огуренкова.
      Огуренкова. Иван Иванович, можно?
      Щеглов. Да, пожалуйста.
      Огуренкова. Иван Иванович, вы утверждаете, что дали доктору Скуратову пощечину?
      Щеглов. Я же уже заявил об этом. Или у вас есть основания сомневаться?
      Огуренкова. Доктор Скуратов категорически это отрицает. Он признает, что между вами состоялся разговор, неприятный для него разговор и к тому же в повышенных тонах, но то, что вы его ударили, он категорически отрицает.
      Щеглов. Серафима Петровна, я дал ему пощечину! Да! Признаюсь и не скрываю.
      Огуренкова. Честно говоря, я даже представить себе не могла, что вы вообще способны кого-нибудь пальцем тронуть.
      Щеглов. Вот как мы еще плохо друг друга знаем. В детстве я был отчаянным драчуном.
      Огуренкова. Я уже десять лет с вами работаю. За десять лет совместной работы с вами я привыкла к резкости, прямоте вашего характера. Однако не думала, что она когда-нибудь так проявится. Надо же было довести вас до такого срыва! Как же теперь быть? Вы заявляете, что ударили его, а он категорически отрицает.
      Щеглов. Я готов ответить за свой срыв. И готов нести ответственность. На аплодисменты я не рассчитываю.
      Огуренкова. Как райком посмотрит...
      Щеглов. Серафима Петровна, да разве в этом дело? Пощечину получили все мы. Щека горит и у меня!
      Огуренкова. Во всяком случае, для меня ясно одно: вопрос надо ставить со всей остротой... вопрос надо рассматривать по существу. А там уж... Одним словом, посмотрим. Дело это неприятное. Скуратов должен защищать диссертацию. Вы его руководитель. В декабре ваше шестидесятилетие. Все одно к одному.
      Щеглов. Я понимаю. Понимаю. Ну, что поделаешь... Серафима Петровна, как вы думаете, могу я как коммунист пройти равнодушно мимо поведения доктора Скуратова, как бы я его в свое время ни поощрял и ни поддерживал? Но и сам я, конечно, повел себя далеко не лучшим образом... Раздавать пощечины - не способ вести разговор... Но теперь назад эту оплеуху уже не вернешь.
      Огуренкова. Скуратов категорически отрицает рукоприкладство.
      Щеглов. Ему стыдно признаться. В прошлом веке за пощечину вызывали на дуэль.
      Огуренкова. А в нынешнем...
      Щеглов. На партийное бюро. Преимущество века!
      Огуренкова. Мы назначим партбюро на восемнадцать часов.
      Щеглов. Я только домой съезжу, пообедаю и тут же вернусь.
      Входит секретарь Машенька.
      Что, Машенька?
      Машенька. Иван Иванович, вас дожидается Захарова.
      Щеглов. Это какая Захарова? Напомните...
      Машенька. Аспирантка. Вы назначили ей на среду в двенадцать. А она пришла сегодня. Нервничает, ждет и не уходит.
      Щеглов. По какому она вопросу?
      Машенька. По личному. Я просила уточнить. Говорит: "По сугубо личному делу". В среду, говорит, будет уже поздно.
      Щеглов (смотрит на часы). Не могу. В шесть часов партийное бюро. А я хотел еще домой заехать.
      Машенька. Иван Иванович, она очень просит, чтоб вы сегодня ее приняли, говорит - безотлагательно важно.
      Щеглов. Ну хорошо! Раз это ей безотлагательно важно, пусть заходит. Приглашай!
      Машенька уходит. Входит Захарова.
      Соня. Добрый день!
      Щеглов. Здравствуйте!
      Соня. Вы извините меня, пожалуйста. Я понимаю. Что пришла не вовремя. Но в среду уже может быть поздно. А вы мне назначили на среду в двенадцать...
      Щеглов. Так. Я слушаю вас. У вас ко мне какое-то дело? Присаживайтесь. Чем я могу быть вам полезен?
      Соня. Видите ли... Я аспирантка кафедры педиатрии. Мой научный руководитель - доцент Пекарский.
      Щеглов. Сергей Альбертович? Знаю такого. Серьезный у вас шеф.
      Соня. Но дело не в этом. (Мнется.) Просто я не знаю, с чего начать.
      Щеглов (сочувственно). Прежде всего не надо волноваться. Скажите, как вас зовут? Садитесь.
      Соня. Соня...
      Щеглов. Ну вот и хорошо. Стало быть, Соня, у вас ко мне дело личного характера? "Сугубо личное", как мне передали? В чем же оно заключается? Чем я могу вам помочь?
      Соня. Иван Иванович! Моя фамилия Захарова. Она вам что-нибудь говорит?
      Щеглов (вспоминает). Захарова... Захарова... Вы имеете какое-нибудь отношение к семье генерала Захарова Петра Михайловича?
      Соня. Нет. Не имею. Но вы когда-то знали мою маму. Во время войны.
      Щеглов. Вашу маму?
      Соня. Да, Анну Александровну Захарову. Медицинскую сестру.
      Щеглов. Анну Александровну? Аннушку?.. Мы были большими друзьями... Четыре года в одном госпитале... Бог ты мой, сколько же лет мы не виделись?.. Как она? Где она?
      Соня (тихо). Мама умерла в феврале этого года.
      Щеглов. Сердце?
      Соня. Сердце. Спасти было невозможно.
      Щеглов. Сколько же ей было лет?
      Соня. Шестьдесят три. Вы меня извините, я вас, наверно, задерживаю? Я сейчас...
      Щеглов. Нет... Нет... Вы даже не представляете, как я рад, что вы пришли ко мне и мы с вами познакомились: И я постараюсь вам помочь, если только смогу. Только не волнуйтесь. Дайте мне вашу лапу. И рассказывайте все ваши беды.
      Соня. Я пришла к вам за помощью... Сейчас самое главное... Может быть, я не должна была к вам приходить... Скорее всего... Но произошло то, что может сломать всю мою жизнь, и не только мою... И только вы можете, наверное, что-то еще сделать.
      Щеглов. Я не совсем еще понимаю: о чем вы говорите?
      Соня (волнуясь). Я понимаю, вы честный, принципиальный. Помогите же мне... и ему... Я люблю его!
      Щеглов. Кого?
      Соня. Аркадия!
      Щеглов. Какого Аркадия?
      Соня. Доктора Скуратова. Я не защищаю его. Он виноват. Он очень виноват. Но он раскаивается, он глубоко раскаивается. Если его будут судить, если его исключат из партии, он пропадет. Он очень самолюбивый, очень ранимый. У него масса недостатков, но ведь он талантливый врач. Вы сами говорили ему это. Он виноват... и если теперь все рухнет - всему конец. Через полгода мы уедем из Москвы, будем вместе работать... А сейчас помогите! Прошу вас!
      Щеглов. Я ничего не могу сделать! Уже поздно...
      Соня. Вы все можете. Вас все уважают. Он уже заявил, что никакой пощечины не было. А она была. Я знаю. И как он у вас дома был, и как вы его приняли. Он мне все рассказал. Простите его.
      Щеглов. Я ничего не могу сделать.
      Соня. Ради моей мамы... помогите мне. Я ваша дочь!
      Улица. Щеглов и Соня продолжают разговор, начатый в
      клинике.
      Соня. Когда мама умерла, в ее бумагах я нашла конверт с фотографией. На конверте ваш старый адрес: "Красноармейская, пятнадцать, квартира восемь". Вы там раньше жили. Мама почему-то не отправила вам письмо, но сохранила его. На оборотной стороне фотографии маминой рукой надпись: "Нашей Сонечке два года. Июнь 1947 г.".
      Щеглов. Я ничего не знал... Ровным счетом ничего... Мы с Аннушкой очень любили друг друга. Зимой сорок четвертого она оставила меня, уехала неожиданно, так мы и не попрощались... За все эти годы она ни разу не напомнила о себе. Я подумаю, что можно сделать... Подумаю... Позвони мне домой. Нет. Нет! Зайди ко мне...
      Соня. К вам домой?
      Щеглов. Да... Дома я все объясню. Меня должны понять. Нельзя еще и это скрывать!..
      Клиника. Кабинет Щеглова. Телефонные звонки. Машенька
      подходит к телефону.
      Машенька. Да! Кабинет профессора Щеглова. В шесть часов.
      Бабаян (входя). Машенька, что, никого еще нет?
      Машенька (в трубку). Он будет в шесть часов. (Бабаяну.) Ашот Сергеевич, вы, как всегда, на пятнадцать минут раньше. (Звонок.) Алло!.. Нет, в шесть часов.
      Костромин (входя). Никого еще нет?
      Машенька. Нет. В шесть часов собираются. (Уходит.)
      Костромин выходит. Входит Забродина.
      Забродина. Что, еще никого нет? (Бабаяну.) Вы прелестно выглядите сегодня.
      Бабаян. Побрился.
      Забродина. Хочу показать фотографию. Площадь Сен-Лазар, где наша группа останавливалась в Париже. (Показывает.)
      Бабаян. О, Франция!
      Костромин (входя). Светлана Петровна, так что вы начали рассказывать про эту Шарлотту?
      Забродина. Не про эту Шарлотту, а про Шарлотту Корде, убившую Марата. Когда ее казнили, ее голова упала в корзину гильотины. Палач Сансон - он принадлежал к династии потомственных парижских палачей - достал из корзины отрубленную голову и за Марата дополнительно дал ей пощечину.
      Входит Машенька с бумагами и графином воды. Наступает
      неловкое молчание. Машенька выходит из комнаты.
      За оскорбление личности казненной палач Сансон был разжалован.
      Костромин. Что вы хотите этим сказать?
      Забродина. А то хочу сказать, что наказывать надо, но не унижая. А у меня впечатление, что наш уважаемый профессор Щеглов унизил Скуратова.
      Бабаян. Которому следовало отрубить голову. Я вас правильно понял?
      Костромин. Не было никакой пощечины. Я деликатно спросил у Скуратова он отрицает.
      Забродина. А что же тогда было?
      Костромин. Сегодня узнаем, если нам доложат. Слухи разные ходят.
      Забродина. Я вообще не понимаю этой материальной заинтересованности... в отношениях с больными. Я так даже цветов от больных не беру. Кстати сказать, как мой учитель профессор Волков, который на двери своего кабинета начертал объявление: "С цветами и пакетами не входить!"
      Костромин (Бабаяну). Ашот, а ты что думаешь по этому поводу?
      Бабаян (не сразу). Что я думаю по этому поводу? Однажды я получаю извещение о посылке. Пошел на почту. Вручают ящик килограмм на восемь. Открываю - дары природы! Тут тебе и грецкие орехи, и чучхела, и мандарины. И вдобавок бутылка "Твиши". Отправитель - некий Гвасалия из Тбилиси. Кто такой? Вспоминаю...
      Костромин. Вспомнил?
      Бабаян. Я его отца года полтора назад оперировал.
      Забродина. А как вы поступили с посылкой?
      Бабаян. Ну, а как я, по-вашему, должен был поступить? Вы бы, конечно, вино - в унитаз, а остальное - в мусоропровод! А я - на стол! Друзей угостить! Ко мне как раз в этот день друзья нагрянули. Все остались весьма довольны. Не обижусь, если такой случай повторится. Но зато, когда я этого грузина случайно в Москве встретил, я его по-московски угостил в "Арагви"! (Серьезно.) И вот что я вам скажу: дело не в цветах, не в духах и не в бутылке вина за рубль восемьдесят...
      Забродина. А в чем же дело, Ашот Сергеевич, поясните, пожалуйста?!
      Бабаян. Хорошо! Вы лечили больного. Вы вернули ему зрение, спасли жизнь, допустим, дали ему свою кровь... Вы делали это, естественно, бескорыстно, по долгу врачебной совести, не расчитывая на специальное вознаграждение. Его выздоровление и было для вас вознаграждением!
      Забродина. Вот и я так полагаю!
      Бабаян (продолжает). За время своей болезни иной больной становится для вас близким человеком, вы думаете о нем и на работе и дома. И, прощаясь с вами, он не хочет обойтись простым рукопожатием и, если вы женщина, дарит вам букет цветов, коробку конфет или флакон духов, а если вы мужчина, преподносит ту же бутылку вина со словами: "Доктор, выпейте за мое здоровье!" Это, как вы понимаете, совсем не обязательно, но так понятно, когда это делается от души, от всего сердца. Нельзя человека лишать чувства благодарности. На мой взгляд, все это допустимо, закономерно. Все дело в чувстве меры и такта. Но вот ежели больному, которому, скажем, предстоит серьезная операция, заранее ставится условие и даже обусловливается цена, которую он должен будет заплатить, вот это, простите меня, вымогательство!
      Забродина. За это судят! Ашот, стало быть, вы считаете, что доктор Скуратов занимался вымогательством? Этому есть доказательства?
      Костромин. Никто точно не знает. Слышали, будто какой-то персидский ковер там фигурирует, какая-то путевка в санаторий...
      Забродина. Да, я тоже слышала про персидский ковер, только он будто вовсе не персидский, а самый простой. И не подарили ему, а он его купил через больного, который работает в комиссионном магазине. А если это не подтвердится?
      Костромин. Так или иначе, а разбираться нам придется, поскольку есть заявление Ивана Ивановича. (Бабаяну.) А с тобой, Ашот, я в принципе согласен. Не нужно быть ханжой и формалистом.
      Квартира Щегловых. Щеглов и Щеглова.
      Щеглова. Ты меня звал?
      Щеглов. Нет. А что?
      Щеглова. Мне послышалось. Тебе обязательно идти на партбюро?
      Щеглов. Да!
      Щеглова. Как ты себя чувствуешь?..
      Щеглов. Да так... как-то... устал... Оля... Ты помнишь, осенью сорок четвертого я приезжал с фронта к вам в Челябинск?
      Щеглова. Помню. Почему ты об этом спрашиваешь? Странно. И я почему-то тоже хорошо запомнила эти три дня... Ты был рядом, был ласков и добр, а у меня было жуткое предчувствие, что, как только ты уедешь, мы с тобой расстанемся навсегда. Вот такая глупость. Ждала твоих писем, а ты писал редко. Но зато в каждом письме было: "Жив, здоров, люблю, помню. Твой муж фронтовой лекарь Иван Щеглов".
      Щеглов. Оля! Мне нужно сказать тебе важное...
      Затемнение
      Затем продолжение разговора.
      Щеглова. Почему ты тогда не сказал мне об этом?..
      Щеглов. Я не смог этого сделать.
      Щеглова. Легче было бы сказать правду, чем лгать.
      Щеглов. Я не лгал. Я молчал.
      Щеглова. Почему?
      Щеглов. На войне каждый день мог оказаться для меня последним. А мне хотелось остаться в твоей памяти таким, каким ты меня знала, каким любила.
      Щеглова. Ты был с ней счастлив?
      Щеглов. Да. Я был счастлив.
      Щеглова. Как вы расстались?
      Щеглов. Зимой сорок четвертого. Она ушла неожиданно, оставив записку: "Я ушла совсем. Ты должен вернуться в семью".
      Щеглова. И вы больше никогда не виделись?
      Щеглов. Нет. Никогда. А теперь ты знаешь, что у меня есть дочь. Надеюсь, ты веришь мне, что я ничего не знал? Это было для меня неожиданностью...
      Щеглова. Скажи, а ты не думал тогда о том, чтобы уйти от нас совсем, от меня и от Алешки? Почему ты молчишь?
      Затемнение
      Кабинет в клинике. Заседает партийное бюро.
      Огуренкова. Не вижу ни Ивана Ивановича, ни Аркадия Сергеевича!
      Скуратов. Я здесь!
      Огуренкова. Сорокин в отпуске. Олег Николаевич в командировке. Варенцова срочно вызвали на консультацию. Нет только профессора Щеглова, остальные все в сборе. Может быть, начнем?
      Костромин. Как же без Щеглова?
      Бабаян. Курить можно?
      Огуренкова. Да, пожалуйста. Машенька, позвоните, пожалуйста, на квартиру Щеглова. Спросите, выехал он или нет. Я пока доложу суть дела. Зачитаю поступившее от Щеглова заявление, введу вас в курс дела. А Иван Иванович тем временем подъедет.
      Вбегает и застывает у двери Машенька. Огуренкова выходит
      из комнаты. Слышен телефонный звонок. Пауза. Затем
      возвращается Огуренкова.
      (Срывающимся голосом.) Товарищи, как быть? Надо посоветоваться... Иван Иванович не может приехать. У него инфаркт!
      Затемнение
      АКТ ВТОРОЙ
      КАРТИНА ТРЕТЬЯ
      Квартира Щегловых. Щеглова и Алексей.
      Щеглова. Готовь встречный марш!
      Алексей. Есть встречный марш!
      Щеглова. Алеша, его не очень громко?
      Алексей. Конечно, очень! Это же встречный!
      Щеглова. Ты помнишь, что отцу разрешили вставать сегодня первый раз? Всего на пятнадцать минут. Сделай так, чтобы ему было приятно, а не тебе!
      Алексей. Вам понравится, мама!
      Щеглова. Сегодня Соня обещала приехать.
      Алексей. Да? Очень мило с ее стороны.
      Щеглова. Она что-то давно к нам не наведывалась.
      Алексей. Занята.
      Щеглова. А вы не поссорились?
      Алексей. Нет.
      Щеглова. Ты ее ничем не обидел?
      Алексей. Допрос?
      Щеглова. Нет, вопрос!
      Алексей. Мама, давай сейчас не будем углублять эту тему.
      Щеглова. Алеша, я же вижу, с тобой что-то происходит. Скажи, в чем дело.
      Алексей. Ничего.
      Щеглова. Мне это небезразлично. В чем дело? Скажи.
      Алексей. Трудновато, мама! Трудновато, знаешь, привыкнуть к наличию взрослой сестры, которую никогда до этого не видел. И вообще - лучше бы этот "тайный плод любви несчастной" развивался где-то на стороне и не объявлял о своем существовании.
      Щеглова. Как ты зло говоришь!
      Алексей. Мама! Я достаточно взрослый человек, чтобы иметь о некоторых вещах свое собственное суждение. Ты думаешь, я не понимаю, что тебе самой было не так просто примириться со всем этим... и думаю, что, если бы не болезнь отца, ты поступила бы иначе.
      Щеглова. Алексей Иванович, сколько вам лет?
      Алексей. Очень много.
      Щеглова. Очень много и еще больше я горжусь твоим отцом, и я счастлива, что я его жена.
      Алексей. Незачем было вводить ее в наш дом, в нашу семью. Объявилась и объявилась. А могла бы и не объявляться.
      Щеглова. Почему такой тон? Алеша, ты Соню напрасно осуждаешь. В том, что она открылась отцу, нет ничего удивительного. Она это сделала ради любимого человека...
      Алексей. Ради любимого подлеца...
      Щеглова. Что она тебе сделала плохого? Чем она тебе мешает? Я не понимаю.
      Алексей. И не поймешь.
      Щеглова. Глупый... (Слышит шаги.) Давай!
      Алексей включает проигрыватель. Марш. Обстановка
      торжественности. Алексей готовится сделать снимок.
      Входит Чельцов, за ним - Щеглов.
      Алексей (делает знак: "Внимание"). Ап! Хорошо! Ап! (Фотографирует.)
      Щеглова пытается поддерживать мужа.
      Щеглов. Оля, не поддерживай, я еще не разучился ходить. (С цветком в руке, "в танце" подходит к креслу, садится.)
      Звонок.
      Сонечка приехала!
      Входит Соня. Алексей выходит из комнаты, как бы
      демонстрируя свою неприязнь к Соне.
      Соня. О, что я вижу? Начало уже положено!
      Щеглов. Не положено, а поставлено на ноги!
      Чельцов. Ну, что можно сказать? Молодцом! Впереди еще трудный путь, но победный.
      Щеглов. Слышишь, Олечка? Победный! Запомни все, что он скажет.
      Чельцов. А теперь что? Режим сна, режим движения, режим питания и даже режим развлечений. Телевизор смотришь?
      Щеглова. Нет. Я пока не разрешила.
      Чельцов. Телевизор не исключаю. Однако что смотреть? Всякие там детективы, военные фильмы, футбол и хоккей с шайбой противопоказаны. Рекомендую: "Клуб кинопутешествий", "В мире животных" и "Спокойной ночи, малыши"...
      Щеглов. Особенно полезно "Спокойной ночи, малыши"...
      Алексей (входя). Да вот! Вы читали? В Америке в обезьяннике установили телевизор, и за неделю обезьяны втянулись, и выяснилось, что у них появились свои любимые передачи.
      Щеглов. Какие же?
      Алексей. Не знаю. Там точно не написано, но думаю, как и у всех, какие-нибудь американские "Семнадцать мгновений".
      Чельцов. И если говорить серьезно, то подальше от сильных эмоций.
      Щеглов. Леня! Где их взять?
      Чельцов. Возраст человека - это не его паспорт, а состояние его сосудов. Человек не бережет, а угнетает свою нервно-сосудистую систему.
      Щеглов. Леня, я теперь решил жить по формуле "все до лампочки". И если уж без сильных эмоций - спокойной ночи, малыши!
      Щеглова и Чельцов выходят, Щеглов задерживает Соню.
      Соня, посиди со мной. Не уходи. Соня, от меня все всё скрывают. Где Скуратов?
      Соня. Отец, не надо об этом.
      Щеглов (настойчиво). Надо!
      Соня. Не надо.
      Щеглов. Очень надо!
      Соня. Он уволился по собственному желанию и уехал на Украину.
      Щеглов. Один, без тебя?!
      Соня. Он женился...
      Щеглов. Женился?.. А мое заявление? Разбирали его на партийном бюро?
      Соня. Да. Ему поставили на вид!
      Щеглов. Я вижу, моя болезнь ему помогла...
      Соня. И тот человек, на дочери которого он женился... Куда-то звонили, и все уладилось... И хватит об этом.
      Щеглов. Всех... всех устраивает моя болезнь. Ну что ж... А мы еще поживем, и главное, без сильных эмоций. Включи проигрыватель.
      Соня включает проигрыватель. Входят Щеглова и Чельцов.
      Чельцов (Щеглову). Дай пульс. Хорошо. Наполненный. Главное, контролируй сам себя - и проживешь еще сто лет. Не до ста, а еще сто! Я не оговорился. Говорят, кит живет пятьсот лет, щука - триста, сокол - почти двести, а человек должен жить до ста шестидесяти! И некоторые живут!
      Алексей. Хорошо живут?!
      Чельцов. Хорошо!
      Щеглов. Хорошо, да больно долго!
      Чельцов. Заговорился я с вами, а меня ждут. А тебе для первого раза достаточно. До свидания!
      Щеглов. Спасибо тебе, друг. Оля, я, пожалуй, тоже пойду.
      Щеглова. Я тебе только перестелю постель. (Уходит.)
      Щеглов (неожиданно). Ребята, как зовут эту знаменитую киноактрису?
      Алексей. Нонна Мордюкова?
      Щеглов. Нет, не нашу.
      Алексой. София Лорен?..
      Щеглов. Нет. Секс-бомбу...
      Алексей. Джина Лоллобриджида...
      Щеглов. Как?
      Алексей. Лоллобриджида.
      Щеглов. Вот-вот. Брижитт. Брижитт Петрищева. Совершенно верно. (Уходит.)
      Алексей. Хочешь, я тебя сфотографирую и напечатаю твой портрет в журнале "Здоровье", на обложке?
      Соня. Зачем, Алеша?
      Алексей. Ну, так просто... Тебе на память, мне на память, и людям интересно: молодой специалист, кандидат наук. Какая у тебя тема?
      Соня. "Иммунологические реакции у детей при заболевании ревмокардитом".
      Алексей. Тем более. У тебя скоро защита?
      Соня. Скоро, а что?
      Алексей. И ты потом сразу уедешь?
      Соня. Вероятно. Знаешь, Алеша, мне очень хочется сказать тебе, что у меня на душе. Меня это мучает. Ты ведь мне веришь, что, если бы не эта история, я бы ни за что не решилась на такой шаг. Правда, когда мне попало в руки мамино письмо и я узнала, что у меня есть отец, у меня появилось желание встретиться с ним, поговорить, рассказать, что мама умерла... Но потом я подумала - зачем? У него есть ты, твоя мама... Но тут произошло все это. Скуратов был в панике... упрашивал меня чуть ли не на коленях, уверял, что ради меня Иван Иванович может еще что-то предпринять, что сможет ослабить "удар судьбы", как он выразился... И я пошла. А теперь понимаю... не надо было. Не надо!
      Алексей (напевает).
      То ли в избу и за печь...
      Просто так, с морозу.
      То ли взять да помереть
      От туберкулезу...
      Я бы тоже с удовольствием куда-нибудь махнул... в какую-нибудь экспедицию, что ли... Месяцев этак на десять. А то и на целый год, чтобы никого не видеть...
      Соня. Прямо-таки никого?
      Алексей (резко). Да! Никого! Никого! Уеду, и все будет о'кей! Все встанет на свои места.
      Соня. Знаешь, Алеша, а я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас. Тебе это может показаться странным, даже смешным. Но я счастлива, что отец поправился, что у меня есть ты, такой милый бородатый брат, что есть твоя мама - прекрасная женщина и все понимающая. Я ведь скоро, совсем скоро уеду от вас. И хорошо, что я самостоятельный человек и мне от вас ничего не надо, кроме того, что вы есть. Я буду вам писать, с нетерпением ждать от вас писем. Выйду замуж за хорошего, настоящего человека, какого-нибудь моряка, рыбака, геолога... Буду лечить чужих детей и воспитывать своих. А у меня будет не меньше трех. Я так решила. Два мальчика и одна девочка... Мальчиков я назову Владимир и Петр, а девочку Екатериной. А все они будут твои племянники...
      Алексей. И вообще - лучше бы мне тебя век не знать...
      Соня. Что?
      Алексей. Ничего. Магазин закрывается на переучет... (Выходит.)
      КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
      Квартира Щегловых. Лариса и Алексей. Входят Чельцов и
      Щеглова.
      Щеглова. Здравствуйте, Лариса.
      Чельцов. Здравствуйте.
      Лариса. Здравствуйте, Ольга Ильинична!
      Щеглова. Как ваши успехи?
      Лариса. Ничего. Спасибо!
      Щеглова. Вы все еще снимаетесь в кино?
      Лариса. Нет, я уже отснялась. Озвучивание осталось.
      Щеглова. Удачно получилось?
      Лариса. Да. Тьфу-тьфу-тьфу...
      Щеглова. Когда мы увидим вас на экране?
      Лариса. В конце года.
      Щеглова. У вас хорошая роль?
      Лариса. Да ничего. Один большой эпизод и два поменьше.
      Щеглова. И кого же вы играете?
      Алексей. Бабу-ягу!
      Лариса. Грубо. И неостроумно.
      Щеглова. Наверное, какую-нибудь сказочную принцессу?
      Лариса. Ткачиху!
      Щеглова. Нашу современницу. Стоите у станка?
      Алексей. Ха!
      Лариса. Да! Сначала я стою у станка, а потом я танцую, участвую в самодеятельности.
      Щеглова. Ну что ж, это очень интересно. Посмотрим, посмотрим. Вы окончательно избрали себе путь актрисы?
      Лариса. Нет, Ольга Ильинична, я еще не решила. Чтобы сниматься в кино, нужны связи.
      Щеглова. Связи? А я думала - талант.
      Лариса. Талант тоже не мешает, но если нет связей, так это пустой номер. В кино не пробьешься! А уж на какой-нибудь зарубежный фестиваль поехать, так и не мечтай!
      Щеглова. Да-а! Печальная, однако, перспектива. Не позавидуешь!
      Лариса (Алексею). Ну, показывай фотографии...
      Алексей выходит. Помедлив, Лариса идет за ним.
      Чельцов. Что-то наш Иван Иванович загулял.
      Щеглова. Леонид Степанович, что с ним? Я его не узнаю. Это совсем другой человек. Ни о чем не спрашивает, ничем не интересуется. Даже вся эта чертовщина, которая произошла в клинике, - и о ней не вспоминает... Это не он! Это не он!
      Чельцов. Вот спасибо. Вот порадовали. Значит, и мои труды не пропали даром. Радоваться надо.
      Щеглова. Чему?
      Чельцов. Ольга Ильинична, у него был инфаркт. А это сигнал. Звонок. Он заглянул в иной мир. Поэтому другой взгляд на этот. Он ученый! Неповторимый врач! Его ценность в его свершениях врача и ученого. Он обязан от всего устраниться, кроме науки, и я все время это ему внушал. А вы его выходили.
      Щеглова. Что же было причиной инфаркта?
      Чельцов (помедлив). Пощечина...
      Щеглова. Кому?.. Места себе не нахожу. Из рук все валится, Леонид Степанович. Он казнился своей виной передо мной. Это его чуть не убило. А я молчала. Значит, и я виновата. Понимаете, я!
      Чельцов. Ольга Ильинична, зря себя терзаете. Надо думать о завтрашнем дне.
      Щеглова. Может быть, я устала? Но слишком много всего навалилось. С тех пор как все это произошло, в нашем доме многое переменилось. Алешка мечется. Соня почему-то перестала бывать, только звонит. Справляется, как и что. Иван молчит. Может быть, думает - я виновата? А вы же знаете, я сделала все, что возможно... Я приняла ее всем сердцем. И поделиться не с кем. Иван для меня закрыт. Извините, Леонид Степанович, кроме вас, и поплакаться в жилетку некому.
      Чельцов. Я у вас, Ольга Ильинична, вроде "скорой помощи", с той только разницей, что прибываю вовремя. Еще раз вам говорю: думайте о завтрашнем дне. Смиритесь с тем, что нет уже прежнего Ивана, зато он будет жить.
      Щеглова. Жить! Но поймите - он не сможет так жить. Он не сможет пройти мимо несправедливости. Он не сможет пройти мимо лошади, которую бьют. Ему до всего дело.
      Чельцов. Если он хочет жить и быть полезным, то должен подумать о самосохранении. Скоро его на рыбалку вытащу. Ну, мне пора. Больше его ждать не могу. У меня сегодня трудное дежурство. Когда вернется с прогулки, пусть позвонит мне в больницу.
      Чельцов и Щеглова уходят. Входят Алексей и Лариса.
      Лариса рассматривает фотоснимки.
      Алексей. Вот этот снимок, пожалуй, лучше других! Тут у тебя такое вдохновенное лицо, как у Элизабет Тейлор!
      Лариса. У Тейлор не лицо, а маска! Мне вот этот снимок больше нравится!
      Алексей. Здесь у тебя тяжелый подбородок, как у Симоны Синьоре!
      Лариса. Тогда этот. Распущенные волосы. А что? Распущенные волосы мне к лицу. Ты мне сам это говорил.
      Алексей. Согласен. Этот хорош. Здесь ты, как Марина Влади...
      Лариса. Ладно. Пусть будет этот. Печатай!
      Алексей. Теперь мне надо знать: в каком количестве вы хотите иметь свое изображение и для каких целей?
      Лариса. Как - в каком количестве?
      Алексей. Сколько? Полдюжины? Дюжину? Какого формата? На какой бумаге? Бумага бывает глянцевая и матовая. Формат любой. Ну что? Я что-нибудь не так сказал?
      Лариса. Не так. Ты вообще меня не понял. Вообще.
      Алексей. Поясни: что я не понял?
      Лариса. Я думала, что отберешь лучший снимок и напечатаешь его... на обложке в журнале.
      Алексей. На обложке журнала?
      Лариса. Да! А что? Разве это так трудно? Разве ты не можешь это для меня сделать? Журнал "Советский экран" все время печатает на обложках чьи-нибудь портреты.
      Алексей. Значит, ты хочешь увидеть свой портрет на обложке журнала "Советский экран"? А почему не "Советский Союз" или не "Советская женщина"? Они издаются сразу на нескольких языках.
      Лариса. Не издевайся! Почему тебе легче напечатать портрет какой-нибудь свиноматки-рекордистки, чем портрет хорошенькой женщины?
      Алексей. Потому, что у нее исключительно высокие показатели.
      Лариса. Глупости все это! Захотел бы, так напечатал! Можно подумать, что у тебя нет связей! У тебя во всех редакциях друзья-товарищи. Вот уеду на юг. Одна. Тогда будешь знать. Самый разгар сезона, а я торчу здесь, с тобой, в городе. А я еще не в том возрасте, чтобы приносить себя в жертву. Напрасно ты думаешь...
      Алексей. Начала про Фому, а закончила про Ерему.
      Лариса. Пожалуйста. Молчу. Ты для меня вообще ничего не можешь сделать. Путевку в "Спутник" достать не можешь. Портрет напечатать на обложке не можешь. А что ты можешь?
      Алексей. Могу проводить тебя на юг с пачкой фотографий. Будешь дарить их своим поклонникам на пляже. А потом выйдет на экраны фильм с твоим участием и будут продавать твои изображения на каждом углу по двадцать копеек за штуку во всех киосках. Все будет. Но тебя не погубит слава. Нет, ты выйдешь замуж, купишь породистую собаку и будешь гордиться ее лауреатскими медалями за неимением своих.
      Лариса. Дурак, но ведь ты-то что? Ты что? Будешь снимать мою собаку и хвастаться перед своим знаменитым отцом, что этот снимок поместили в журнале "Служебное собаководство" на последней странице!
      Лариса идет к выходу и сталкивается с входящим Щегловым.
      Щеглов. Здравствуйте, Лариса. Присаживайтесь, пожалуйста. А где Оля?
      Входит Щеглова.
      Оля, извини, что я задержался. Сейчас восемь тысяч шестьсот шагов отмахал. Иду по набережной, смотрю - в Москве-реке рыбу стали ловить! Один чудак пять вот таких шпротин поймал. А я чем хуже? Приду, сяду на парапет, ноги свешу, буду за поплавком следить, а сам о смысле жизни думать... Как сказал Гёте: "Остановись, мгновение, ты прекрасно". Я уже и набережную себе подобрал. Бережковскую! Там, говорят, поклевка лучше...
      Щеглова. Ты чаю хочешь?
      Щеглов. Давай.
      Щеглова. Лариса, чаю?.. А у нас сегодня в музее событие!
      Алексей. Что, украли экспонат?
      Щеглова. Нет. Совсем наоборот. Приходит в дирекцию некая старушенция и предлагает в дар музею большую папку с рисунками. Меня вызывают. Смотрю. И что же вы думаете?.. Пятнадцать подлинников фламандских и голландских мастеров! Спрашиваю, откуда у нее эти рисунки. "Храню, говорит, больше пятидесяти лет. Достались от деда". Спрашиваю: "А знаете ли вы им цену?" Она говорит: "Знаю - они бесценны!"
      Лариса. А сколько бы она могла за них получить, если бы продала?
      Щеглова. Порядочно. Но она же их не продала - подарила!
      Лариса. Выходит, ей деньги не нужны?
      Щеглова. Думаю, что нужны больше, чем нам с вами.
      Алексей. А может, она подпольная миллионерша? Говорят, в одном доме на Чистых прудах одна старушка жила, чуть ли не побиралась. А померла, так под матрацем кучу денег нашли и облигаций трехпроцентного займа тысяч на пять...
      Щеглова. Но эта нет! Была бы миллионерша, так постаралась бы продать повыгоднее. Как говорится, деньги к деньгам!
      Лариса. И часто у вас бывают такие случаи?
      Щеглова. Представьте, Лариса, бывают!
      Лариса. Что ж, по-вашему, руководит этими людьми, которые задаром отдают то, что могут продать?.. А может быть, они просто хотят прославиться? Хоть таким путем. В ущерб карману.
      Щеглова. Ну, сегодняшней старушке, ей прославляться поздно. Она на ладан дышит.
      Алексей. Вот ее бы надо сфотографировать на обложку журнала "Советская женщина"!
      Лариса. Или - "Советский цирк"! Ну, я пошла. Будьте здоровы! (Алексею.) Можешь не провожать.
      Алексей. Воспитание не позволяет.
      Щегловы. До свидания!
      Алексей выходит вслед за Ларисой.
      Щеглова. Леонид Степанович тут тебя ждал и не дождался, просил ему в больницу позвонить. Обещает тебя скоро на рыбалку пригласить.
      Щеглов. Значит, я не зря удочки купил! Спрячь их куда-нибудь...
      Входит Алексей.
      Алексей. Отец, ты сейчас будешь свободен? У тебя нет никаких процедур или врачебных осмотров? Хотел с тобой посоветоваться. Я хочу уехать... в одну дальнюю экспедицию... Месяцев на десять. А то и на год. Океанологические экспедиции Академии наук в зоны Мирового океана. Судно "Витязь" идет в плавание... Хочу оформиться членом экипажа. Мне это будет полезно во многих смыслах. Поживу среди настоящих, полноценных людей. Сменю обстановку. Надышусь океаном. Просолюсь. Прожарюсь... Одним словом возмужаю.
      Щеглов. А как Лариса?
      Алексей. В каком смысле?
      Щеглов. Кончился о'кей, начался гуд-бай?
      Алексей. Отец, на сегодняшний день "гуд-бай" - он и есть "о'кей".
      Щеглов. Алексей, от кого бежишь? От себя! Запомни: от себя, брат, не убежишь! По-мужски тебе признаюсь, всем существом своим чувствую свою вину в том, что с тобой происходит.
      Звонок в передней.
      Сонечка приехала!
      В комнату входит Соня.
      Соня. Здравствуйте, родственнички!
      Щеглов. Здравствуй! Совесть заела? Куда пропала? То каждый день наведывалась, а то только позваниваешь!
      Соня. Нет! На днях защищаюсь. (Отцу.) Выглядишь ты чудесно. Даже загорел!
      Щеглов. И ты как-то похорошела!
      Соня. Алеша? Как дела?
      Алексей. Отлично!
      Соня. Помнишь, ты обещал меня сфотографировать?
      Алексей. Помню.
      Соня. Не раздумал?
      Алексей. Нет.
      Соня. Торопись. Я, наверное, еще в этом году улечу в дальние края.
      Алексей. Я тоже уеду.
      Щеглов. А я... (Отходит к столу, где лежат удочки, несколько смущенно продолжает говорить.) А я, Сонечка, удочку купил. И сегодня уже восемь тысяч шестьсот шагов отмахал...
      Входит Щеглова с букетом роз.
      Щеглова. Ваня! А ты не считал, сколько шагов от нашего дома до клиники?
      Щеглов. Нет. Я хожу в обратную сторону.
      Алексей. Мама, кому цветы?
      Щеглова. Отцу. Сегодня, десятого сентября, в двенадцать часов дня, в то время, как на Бережковской набережной была хорошая поклевка, профессор Щеглов встал к операционному столу и провел свою очередную уникальную операцию. А цветы от Петрищева. (Подходит к мужу, отдает ему цветы, обнимает, целует.)
      Щеглов (смущенно). От Брижитт! (Уходит.)
      КАРТИНА ПЯТАЯ
      Щеглов с сослуживцами. Шумно, с корзинами цветов входят
      в квартиру Щегловых. Здесь же Чельцов, Соня.
      Щеглов. Друзья, ради бога извините, я еще не успел поблагодарить вас за стихи! Как они там у вас кончались? "Юбиляр... скромный дар...".
      Все. "Пусть же примет юбиляр наш партийный, скромный дар!"
      Щеглов. Да вот! "Партийный, скромный дар"! Только дар был совсем уж не такой скромный - хрустальная ваза!
      Забродина. Милый наш, дорогой наш Иван Иванович! Такой юбилей!
      Щеглов. А кто автор стихов? Машенька?
      Огуренкова. Нет, Иван Иванович, это коллективное творчество членов партийного бюро!
      Щеглов. Очень талантливое партбюро, трогательно. Большое спасибо. Это было так непосредственно, так мило... Можно курить! Курите, пожалуйста!
      Чельцов. Нет, нет, нет! Самоубийцы, в коридор!
      Щеглов. Перестань, Леня. Сегодня...
      Бабаян. Иван Иванович, а как вам понравился глаз?
      Щеглов. Чудесный глаз!
      Чельцов. Что за глаз?
      Щеглов. О! Мне филатовцы из Одессы преподнесли муляж глазного яблока из пластмассы на хромированной подставке. А в зрачке светящаяся цифра "60". И эта прелесть несусветная все время моргает. Кстати, где ж он, этот глаз? Откуда он на меня смотрит?
      Бабаян. Мы его в вашем кабинете поставили. Там он будет на месте. Не дома же его держать!
      Чельцов. Одному отоларингологу, помню, на юбилее огромное ухо преподнесли, а в нем вмонтирован радиоприемник. Как это ухо вдруг заговорит человеческим голосом: "Передаем сводку погоды!"
      Костромин. Иван Иванович! Вот, как вы сами понимаете, все полученные в ваш адрес телеграммы я зачитать, конечно, не смог! Их более трехсот! Пришлось сделать выборку! Пятнадцать правительственных и десять из-за рубежа я зачитал!
      Щеглов. Вы объявили, как Левитан!
      Щеглова. И еще одна телеграмма. (Читает.) "Поздравляю дядю профессора высоким званием, большое спасибо за глазик. Брижитт Петрищева".
      Костромин. А еще в адрес клиники пришла поздравительная телеграмма из Лондона, от Королевского общества хирургов. Она тоже здесь!
      Щеглов. Очень мило с их стороны! Не забыли коллегу! Одну минутку... Я сейчас. Почему мы к столу не идем? (Выходит.)
      Костромин. Скуратов тоже телеграмму прислал: "Горжусь от всего сердца..." И так далее. Но я ее в сторону! Не стал зачитывать.
      Бабаян. Правильно сделал.
      Забродина. А почему, собственно, в сторону и почему вы ее не зачитали?
      Костромин. Не стоит бередить старое.
      Огуренкова. Старое? Это инцидент старый, а явление вовсе не устарело.
      Бабаян. "И вечный бой. Покой нам только снится...".
      Щеглова. Только уж в этот бой Ивана Ивановича не втягивайте. Пощадите его сердце.
      Забродина. А кстати, где теперь Скуратов?
      Костромин. Где-то на Украине. Кажется, в Одессе. Во всяком случае, телеграмма оттуда.
      Бабаян. Ручаюсь, что уже докторскую пишет.
      Огуренкова. Еще не известно, чьими чернилами...
      Машенька. Ну, правда, первый раз в жизни пригласили на банкет, платье новое сшила, готовилась, думала - танцы будут, а все как у нас в клинике, попала на производственное совещание.
      Соня. Правильно, Машенька! У нас сегодня праздник. Сотни телеграмм! Тысячи пожеланий! Море цветов! А самая счастливая - я!
      Щеглова. Соня, когда у тебя самолет на Камчатку? Ты успеешь собраться?
      Соня. Все уложено. Лечу сегодня ночью.
      Щеглова. Писать будешь?
      Соня. Через день!
      Входит Щеглов в докторской мантии. Его встречают
      аплодисментами.
      Щеглов. Посмотрите на меня! Леди энд джентльмены! Пропустим по маленькой! (Ставит на стол две бутылки шампанского.) Как, Леонид? Ты - мой лечащий!
      Чельцов. Не очень-то, Иван Иванович! Вы у нас под строгим наблюдением. Но один бокал шампанского мы вам дадим выпить! Один!
      Бабаян. Тогда уж лучше рюмку коньяку!
      Щеглов. Тогда лучше и то и другое!
      Машенька и Ольга Ильинична разносят бокалы шампанского.
      Появляется Алексей. Он сбрил бороду.
      Господи, помилуй! Я не узнаю: кто же это?
      Алексей. Я - ваш сын Алексей! Отсутствие моей бороды - подарок к твоему юбилею! Поверь, отец, это мне дорого стоило!
      Щеглов. Бесценный подарок!
      Соня. Алешка! Так вот ты какой на самом деле! А я и не подозревала. Только фотографию свою на прощанье подаришь мне с бородой! Обязательно с бородой! Я к ней уже привыкла!
      Щеглов. Скажите, вы уже наконец разлили вино? Олечка, поднесешь?
      Щеглова. Поднесу. Только помни, что этот бокал единственный.
      Щеглов. Да, помню... Вот тут говорили, что надо щадить мое сердце. А кто сказал, что лучшее лекарство для сердца - это равнодушие?
      Машенька. Иван Иванович, у вас же сегодня юбилей!
      Щеглов. Машенька, скажу тебе по секрету, что не такая уж это радость, когда тебе стукнет шестьдесят! Важно не сколько ты прожил, а как ты прожил. А я жил по-разному. Да, да! От многого в жизни устранялся... суетился... Все мои интересы замыкались хрусталиком. Возвращал зрение людям, а сам зачастую оставался слепым. Заглядывать в человеческую душу не научился. А вот теперь, когда у меня волею судьбы оказалось достаточно времени для того, чтобы покопаться в самом себе, я понял, что в жизни ни от чего нельзя устраняться, нельзя жить только ради одной науки, только ради самоутверждения. Что такое счастье? Счастье - это понимать, что ты нужен другим. А вот быть нужным другим - это значит разделять вместе с ними всю ответственность за судьбы людей, за вашу судьбу, друзья, за твою, Алексей, за твою, Соня, за твою, Оля, жена моя дорогая, и даже за судьбу моего бывшего ученика Скуратова. Словом, я вас всех люблю, обнимаю и, честное слово, обещаю исправиться. Ваше здоровье!
      Торжественная тишина. Все поднимают бокалы. Пьют.
      "Что ж вы, черти, приуныли? Эй ты, Филька, черт, пляши...".
      Алексей берет гитару и начинает играть. Соня и Ольга
      Ильинична запевают застольную, все присоединяются.
      Хор наш поет припев любимый,
      И вина полились рекой...
      К нам приехал наш любимый,
      Иван Иванович дорогой!
      Ваня, Ваня, Ваня!
      Ваня, Ваня, Ваня!
      Ваня, Ваня, Ваня, Ваня!
      Ваня, пей до дна!
      Песня прерывается неожиданным появлением Скуратова.
      Скуратов. Рискнул. Рискнул нагрянуть без приглашения. На дом... Так сказать, незваным гостем... Не мог не приехать в такой день. Поздравляю! Вас, дорогой Иван Иванович! От души поздравляю с выздоровлением, с днем рождения, со званием поздравляю! Горжусь, что могу называть себя вашим учеником.
      Полная тишина.
      Телеграмму мою, конечно, получили, но, видимо, не зачитали... Большая очень... Но в двух словах ведь всего не выскажешь.
      Молчание.
      Не верите! Понимаю! Все понимаю! "Кающийся грешник", так сказать, хэппи энд из плохой пьесы! Вы думаете, мне легко было прийти сюда? Сюда, где мне сказали: "Вон!" Зачем же вы отказываете мне в самом человеческом - доверии, в праве на благодарность учителю, которому я обязан всем? Иван Иванович, преподанный вами урок не прошел даром. Я много пережил за это время. Но я принес вам в подарок спокойствие за вашего ученика.
      Щеглов. Я ждал вас. Я шахматист. Наша с вами партия не окончена, она отложена. Я знал, что вы придете. Следующий ход был ваш.
      Скуратов. Предлагаю "ничью".
      Щеглов. Ради правды и справедливости? Нет! Нет! Моя позиция сильней!
      Щеглова (неожиданно). Прошу внимания. Высокочтимый юбиляр просит дорогих гостей пожаловать к столу. Места за столом прошу занимать согласно именным карточкам.
      Щеглов. Признаться, мы заждались этого приглашения. Прошу!
      Все, кроме Скуратова, проходят в столовую. Соня
      задерживается.
      Соня. Аркадий Сергеевич, если у вас есть хоть малейшее чувство элементарного такта, вы должны уйти.
      Скуратов. А вот я никогда не смог бы называть тебя на "вы".
      Соня. Вы должны уйти!
      Скуратов. Не попрощавшись? Этого никто не поймет. Это будет невежливо.
      Соня. Я извинюсь за вас.
      Скуратов. Соня! Моя семейная жизнь... Мы разошлись... Ты помнишь, в каком положении я тогда оказался? Очень скоро я понял, что совершил ошибку. Мы разошлись. Ты же знаешь, что, кроме тебя, у меня никого не может быть... Если хочешь знать, я пришел сюда в надежде встретить тебя!
      Соня. Как это понять? Вы хотите сказать, что вы меня любите, что не можете без меня жить? Что все это время думали обо мне? Что разошлись с женой тоже из-за меня?
      Скуратов. Соня! Я понимаю, сейчас не время и не место... Но одной тебе я хочу и могу все сказать...
      Соня. Хорошо.
      Скуратов. Где мы встретимся? (Готовится записать.)
      Соня. Запишите адрес: Камчатка, Карякский национальный округ, районный центр Палана, больница.
      Соня уходит. Входит Алексей.
      Алексей. Аркадий Сергеевич, как жизнь? Как дела?
      Скуратов. На высоком идейно-теоретическом и научном уровне! Жизнь человека, Алеша, как видите, многогранна и многоступенчата!
      Алексей. Надо так понимать, что вы поднимаетесь вверх по ступенькам?
      Скуратов. Стараюсь по возможности!
      Алексей. Кандидат?
      Скуратов. Защитился. Однако ВАК еще не утвердил.
      Алексей. Утвердит!
      Скуратов. Надеюсь! Свет не без добрых людей!..
      Скуратов медленно уходит. Входит Щеглов.
      Щеглов. Удалился?
      Алексей. Как говорится, противник отступил на заранее подготовленные позиции.
      Щеглова (в дверях). Мужчины, вас все ждут!
      Щеглов. Пойдем. Твое место рядом со мной. (Положив руку на плечо сына, уходит с ним.)
      Занавес
      1973