Деревушкин. Полагаю, что... в самое ближайшее время.
      Софья (холодно). Что же ты решил, отец?
      Серафима (сухо). Очень интересно. Говори.
      Растегай. Слушаем вас, Платон Петрович!
      Раиса Павловна тревожно переглядывается со своей
      сестрой. Старуха теща сидит с каменным выражением лица.
      Деревушкин. Итак, я решил поставить вас кое о чем в известность. Я хочу, чтобы вы узнали об этом из первоисточника, от меня. Но раньше, чем это сделать, я хотел бы несколько отвлечься, для того чтобы воскресить некоторые моменты из моей, достаточно хорошо известной вам биографии. (Помолчав.) Оглядываясь назад, на прожитые мною годы, я могу, не кривя душой, сказать, что я в своей жизни был достаточно счастлив. (Обращаясь к жене.) Простите меня, если я скажу, что я любил свою первую жену, мать моих дочерей, и что я тоже был любим ею... Несчастный случай навеки разлучил нас, но я навсегда сохранил о ней светлую память. Она много сделала для меня в пору моей юности, в пору моего становления на путь науки... Всю свою сознательную жизнь я посвятил любимому делу, в котором я в меру моих способностей преуспел и признан ученым миром. Завершен наконец мой многолетний труд: в ближайшие дни выходит из печати третий и последний том "Семейства муравьиных". Я стою на рубеже шестидесятого года моей жизни. И все же, оглянувшись назад, я не могу не пожалеть о том, что многие события и испытания, затронувшие большинство моих сограждан и современников, прошли как-то мимо меня, едва коснувшись своим дыханием...
      Александра. Что ты имеешь в виду, папа?
      Деревушкин. Взять хотя бы войну. Люди воевали на фронтах и в тылу: голодали в осажденном Ленинграде, работали в подполье, эвакуировали эшелоны, лечили раненых, строили в невыносимых условиях повью заводы. А я продолжал за тридевять земель от фронта сквозь лупу изучать жизнь муравьиных семейств...
      Раиса Павловна. Вы же ученый, Платон Петрович! Как вы можете так говорить? Правительство знало, что вы рассматриваете в лупу!
      Деревушкин (спокойно). Разве я об этом сейчас говорю? Я все прекрасно понимаю. Я говорю сейчас о личном моем ощущении, о сугубо индивидуальном осмыслении моей личной, деревушкинской жизни и деятельности. (Помолчав.) Вот и сейчас... Другие ученые работают на главнейших направлениях нашей отечественной пауки, я не буду сейчас уточнять эти направления, вы их прекрасно знаете, - а я опять, как и двадцать и тридцать лет назад, ползаю на коленках по лесу с той же лупой в руках, делаю разрезы муравейников, продолжаю изучать строение муравьиного тела и так далее, и тому подобное... И, на коленках, я слишком близко вижу перед глазами землю по сравнению с теми, кто сегодня стоит на земле и летает над ней!
      Александра. Папа! Ты, по-моему, что-то преувеличиваешь или преуменьшаешь! Ты - исследователь!
      Деревушкин. А? Что? Ну? Верно. Я исследователь. Но я опять же говорю сейчас не о той конкретной пользе, которую я приношу обществу своими знаниями и открытиями в области энтомологии, а о моем личном ощущении того, что всю свою жизнь был лишен чего-то, что мне всю мою жизнь чего-то не хватало, без чего я, как ни странно, подсознательно чувствую себя неполноценным человеком.
      Раиса Павловна (с большой тревогой). Чего вам не хватало?
      Хвощ, отложив в сторону альбом, внимательно и серьезно
      слушает речь Деревушкина.
      Деревушкин. Какого-то нового, неведомого мною ощущения... И вдруг я понял, чего мне недостает!
      Александра. Чего, папа?
      Деревушкин. Была у меня в юности одна мечта. В течение всей своей жизни я возвращался к ней мысленно довольно часто, но каждый раз, уже почти созрев до решения, она в силу разных обстоятельств уходила от меня в несбыточное и нереальное. И вот совсем недавно моя искусительница вновь явилась ко мне и сказала: "Человек живет один раз. Сейчас или уже никогда! У тебя осталась единственная и последняя возможность осуществить свое желание. Решай!" И я подумал: почему я должен отказать себе в том, о чем я, собственно говоря, мечтаю с ранних лет моей жизни? Зачем? Во имя чего? В конце концов, это мое личное дело, и, в сущности, кроме моих близких, никого это не касается. И я принял твердое и непреклонное решение. Может быть, одним оно покажется странным, другим - абсурдным, третьим - даже безумным, не исключено и такое суждение, но решение мною принято и, как это у вас говорится (смотрит на Растегая), обжалованию не подлежит!
      Раиса Павловна. Какое решение? Ради бога!.. Вы нас пугаете!
      Софья (неприязненно). Что же это еще за странная мечта такая?
      Александра. Какая мечта, папа?
      Серафима. Любопытно, что же ты решил?
      Растегай. Что вы решили, Платон Петрович? Не томите нас!
      Все напряженно смотрят на Деревушкина. Большая пауза.
      Деревушкин (не сразу). Я решил... прыгнуть с парашютом! А?.. Что?.. Ну?..
      Немая сцена.
      Анна Павловна. Прыгнуть?
      Раиса Павловна (приходя в себя). С парашютом?
      Софья. Как - с парашютом?
      Серафима. Зачем с парашютом?
      Растегай. Куда с парашютом?
      Деревушкин (озорно). Да. Представьте себе. Я решил совершить один прыжок с парашютом. И я буду прыгать!
      Елена Викентьевна (не расслышав, Анне Павловне). Куда?.. С кем?..
      Деревушкин (теще). Вниз! (Показывает.) Один! А теперь к столу!
      Все молчат. Деревушкин первым уходит в дом. Остальные,
      переглядываясь, следуют за ним.
      Голос за забором: "Хозяйка! Малинки не надо?"
      Раиса Павловна (уже в дверях). Не надо, не надо!
      Сцена пуста.
      Медленно идет занавес
      ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
      Там же в августе. Позднее утро. За чайным столам сидят
      сестры Раиса Павловна и Анна Павловна. На коленях у Анны
      Павловны несколько книг и брошюр. Сестры говорят
      вполголоса.
      Анна Павловна (продолжая разговор). Раиса! Я не хочу об этом думать, но весь ужас заключается в том, что, если не дай бог с ним что-нибудь случится, закон будет не на твоей, а на их стороне! А это значит, что и дача, и библиотека, и обе коллекции, которые он собирал всю жизнь, - одним словом, все, буквально все будет разделено между всеми наследниками - между тобой и его дочерьми.
      Появляется домработница.
      Домработница. Раиса Павловна! У нас картошка вся!
      Раиса Павловна. Хорошо. Сварите кашу. С изюмом.
      Домработница. Сварю. (Уходит.)
      Раиса Павловна. Ты, кажется, хотела с кем-то посоветоваться. Тебе это удалось?
      Анна Павловна. Ну, а как ты думаешь? Нет, я буду сидеть сложа руки и ждать, пока у тебя всё отнимут!
      Раиса Павловна. Что ты узнала?
      Анна Павловна. Что все так и будет, как я тебе только что объяснила. Конечно, в том случае, если не будет завещания.
      Слышны голоса. Из дома выходит на веранду Никологорский.
      Сестры умолкают.
      Никологорский (потирая руки). Сто лет! Сто лет!
      Раиса Павловна (профессору). Что вы говорите, Савелий Савельевич? Какие сто лет?
      Никологорский. Сто лет, говорю, можно прожить с таким сердцем, как у Платона Петровича! Шумов нет. Тоны чистые. Пульс отличный. Кровяное давление, как у юноши. Не по возрасту молод ваш благоверный, Раиса Павловна! Следить за ним надо!
      Раиса Павловна. В каком смысле?
      Никологорский. В прямом смысле. В самом наипрямейшем! "Любви все возрасты покорны", а при таком богатырском здоровье тем более... Одним словом, просьба ваша выполнена, драгоценнейшая соседка! Супруг освидетельствован во всех деталях. Диагноз выведен: здоров!
      Раиса Павловна (упавшим голосом). Большое вам спасибо, Савелий Савельевич! Ну, а как все-таки ваше мнение насчет парашюта? Можно ему прыгать?
      Никологорский (пожав плечами). А почему нет, если ему так хочется? Почему нет?
      Раиса Павловна. Но, согласитесь со мной, Савелий Савельевич, это все же как-то неестественно человеку в его возрасте, в его положении добровольно так рисковать! Ему не двадцать лет!
      Анна Павловна. Он ученый, а не парашютист!
      Никологорский. Видите ли, уважаемая Анна Павловна, прыгать могут и ученые, если они к этому подготовлены. Морально Платон Петрович подготовлен к этому давно, физически он вполне здоров и крепок, а все остальное приложится.
      Раиса Павловна. Ну, а вы бы сами стали прыгать с парашютом, Савелий Савельевич? Вы сами!
      Никологорский. А мне-то зачем? У меня иная мечта.
      Раиса Павловна. Какая, если не секрет?
      Никологорский. Мечтаю когда-нибудь в одиночество на курорт поехать! За сорок лет супружеской жизни ни разу не удавалось. И не ради каких-нибудь амуров мимолетных, а ради полного душевного покоя. Простенькая у меня мечта, комнатная, а вот поди ж ты... Так-то вот, уважаемая Раиса Павловна!
      Голос Деревушкина из дома: "Савелий Савельевич! Я хочу
      нам кое-что показать. Можно вас на минуточку?"
      Никологорский (сестрам.) Извините! Здоровый больной зовет! (Уходит в дом.)
      Раиса Павловна. Ну, а что должно быть сказано в завещании?
      Анна Павловна. "Все принадлежащее мне имущество завещаю своей жене Раиса Павловне Деревушкиной". И тогда все автоматически переходит к тебе.
      Раиса Павловна. А если он такого завещания не составит?
      Анна Павловна. Тогда все будет автоматически делиться на равные доли. Вот я и думаю: почему же ему не составить такого завещания? Он тебя любит! И потом это, кажется, не такая уж сложная процедура? Вызвать нотариуса и составить!
      Раиса Павловна. Господи! Но как же надоумить его? Во-первых, он вовсе не собирается умирать, а во-вторых, он может рассердиться, что-то заподозрить и тогда в сердцах завещать все кому угодно! Даже брату, Степану Петровичу.
      Анна Павловна. Это было бы ужасно!
      Раиса Павловна. Конечно, я где-то в глубине души готовила себя к тому, что рано или поздно все может случиться. Но, честно говоря, я до сих пор почему-то совершенно не интересовалась нашими законами в этой области.
      Анна Павловна. Я тоже по своей наивности, по своей неопытности думала, была уверена, что в любом случае дача остается за теми членами семьи, кто до последнего момента проживал вместе с ним. В данном случае - за тобой и мамой. Но когда я влезла во все эти законы... (Показывает книги, лежащие на коленях.) Вот! Когда я проштудировала эти справочники, я поняла, что вам надо было иметь хотя бы дачу в кооперативе! А у вас собственная! Вот в чем горе!
      Раиса Павловна (грустно). Как-то нехорошо, что мы сейчас говорим обо всем этом... Может быть, лучше просто не думать... Просто не думать...
      Анна Павловна. То есть как же это не думать? Приходится и думать и говорить.
      Раиса Павловна. Все это ужасно грустно и неприятно... Ужасно неприятно... Мы же интеллигентные люди...
      Анна Павловна. Это - сама жизнь. Ничего не поделаешь!
      Слышны голоса. На веранду выходят Деревушкин и
      Никологорский.
      Деревушкин (продолжая разговор). Я получил этого южноамериканского эцитона прямо с Амазонки. Великолепный экземпляр! Вы обратили внимание на его развитые челюсти? Они не могут иметь никакого применения в строительстве. Они - только орудие тунеядца!
      Никологорский. У вас, Платон Петрович, внушительная коллекция!
      Деревушкин (бодро). А что делать? Растет и растет. Представляете себе картину, если бы я вдруг взял да и составил карту мира с нанесенными на нее точками всех мест и районов, откуда я получил экспонаты!
      Никологорский. Да-а-а... Представляю себе...
      Появляется домработница.
      Голос за забором: "Грибов не надо?"
      Раиса Павловна. Дуняша! Там грибы предлагают. Если недорого, возьмите для маринада.
      Домработница. Возьму. Савелий Савельевич! Пришли с вашей дачи, супруга вас кличет.
      Никологорский. Спасибо, Дуняша! Скажите, я сейчас.
      Домработница. Скажу. (Уходит.)
      Деревушкин. А как же муравейник? Выходит, мы никуда не пойдем?
      Никологорский. Нет, нет! Пойдем! Я только загляну домой, узнаю, в чем там дело. Обязательно пойдем! Я отпрошусь. Вы без меня не уходите, Платон Петрович. Я сейчас. (Поспешно уходит.)
      Анна Павловна уходит в дом. Деревушкины остаются одни.
      Деревушкин (жене). Надеюсь, профессор вас успокоил? Уж ему-то можно верить! Светило! А? Что? Ну?
      Раиса Павловна. Да, он сказал, что сердце у вас хорошев. Но ведь парашют может не раскрыться!
      Деревушкин. Глупости! Прыгают же другие!
      Раиса Павловна. Зачем все же так рисковать своей жизнью, Платон Петрович! Разве есть такая необходимость? Сейчас мирное время.
      Деревушкин. А я и в военное время не рисковал ею.
      Раиса Павловна. Избави бог, я вас не отговариваю, но сама логика говорит за то, что ваш прыжок ничем не оправдан!
      Деревушкин. То есть? А мое желание? А мое решение? Совершив прыжок, я буду чувствовать себя в сто раз лучше. Я буду больше уважать себя. Более того - я буду в более превосходном положении по отношению к тем моим коллегам, которые не испытали того, что испытаю я! Разве это не ясно как дважды два?
      Раиса Павловна. Почему же вы не сделали этого тридцать лет назад, когда вы были молоды?
      Деревушкин. Я боялся... боялся увлечься не тем, чему я посвятил свою жизнь! А теперь, теперь мне это не угрожает! Я могу позволить себе это...
      Раиса Павловна. Не забывайте, что вы уже дед! Через две недели вам шестьдесят лет!
      Деревушкин. Я приурочил прыжок к моему юбилею. Это мой подарок самому себе! И потом - будет что внукам рассказать!
      Раиса Павловна. Через два месяца выборы в Академию. Может быть, можно было бы отложить до выборов?
      Деревушкин. Зачем каждый день возвращаться к тому, что уже решено раз и навсегда? Зачем?
      Раиса Павловна (подходит к мужу и обнимает его). Не сердитесь на меня, Платон! Поймите меня! Я не могу не волноваться! Вы мне бесконечно дороги!
      Деревушкин. Я это знаю, Раиса.
      Раиса Павловна. Вы любили свою первую жену, и она любила вас. Я ее понимаю. И я не ревную к прошлому... Но скажите мне... разве я не являюсь для вас таким же помощником, каким была она? Я, кажется, целиком живу вашей жизнью... Живу при вас...
      Деревушкин. Я благодарен вам за все, что вы для меня делаете. И я ведь сказал тогда, что я ни в чем не раскаиваюсь, я счастлив.
      Раиса Павловна. Я тревожусь за вас. Я гонга от себя черные мысли. Я не хочу думать, но... но все может случиться! Что тогда?
      Деревушкин. Ничего со мной не случится! Меня на днях познакомили с человеком, который совершил свой тысячный прыжок с парашютом. И этот человек - женщина! Что такое один учебный прыжок с обыкновенного самолета? Парашютизм в нашей стране стал массовым видом спорта. Что со мной может случиться? Техника не подведет. А сердце и нервы у меня отличные. А? Что? Ну?
      Раиса Павловна (грустно). Хорошо. Пусть будет по-вашему. Но берегите себя!.. Берегите себя!.. Заклинаю вас.
      Появляется Никологорский.
      Никологорский. А вот и я! Получил увольнительную до трех часов. Пойдемте?
      Деревушкин. Вы готовы?
      Никологорский. Как юный пионер!
      Деревушкин. Да тут недалеко. Каких-нибудь десять минут ходу, не больше. (Жене.) Вернутся с реки Соня и Сима со своими Ивановичами, пусть не уезжают, а дождутся меня. Саня с мужем должна была приехать. Пусть тоже ждут. Они мне особенно нужны сегодня. Пойдемте, Савелий Савельевич!
      Никологорский. Вы лупу не забыли? А то ведь я и в очках плохо вижу.
      Деревушкин. Лупа всегда при мне.
      Никологорский (спускаясь в сад). Раиса Павловна! Все забываю у вас спросить: как обстоит дело с очищением водки? Пробовали?
      Раиса Павловна. Нет еще. Но я помню. Обязательно попробую.
      Никологорский. Советую, советую. Не раскаетесь! В этой области я многими друзьями признан как крупнейший специалист.
      Мужчины уходят. Возвращается Анна Павловна.
      Раиса Павловна (не сразу). Ну, а если бы дача была кооперативной?
      Анна Павловна. Тогда другое дело. Тогда наследницы имели бы право только на часть паенакопления, а не на саму площадь. Ты бы продала несколько картин или библиотеку, выплатила бы сестрам то, что им положено, а сама бы осталась владеть дачей. Но у вас дача собственная! Этим все сказано.
      Раиса Павловна. Что этим сказано?
      Анна Павловна. А то, что ее будут делить по частям.
      Раиса Павловна (бледнея). Как - по частям?
      Анна Павловна. По комнатам! По квадратному метру! Я представляю себе: в вашей теперешней гостиной будет жить Соня со своим Растегаем и детьми. В столовой - Сима со своим сатириком. В кабинете Платона Петровича - Саня со своим аэрофлотом. А ты будешь ютиться с мамой в двух комнатах на втором этаже! Вот тебе и земной рай! Коммунальная квартира в лесу! А потом дети... Ты в окружении чужих детей! Того гляди они еще будут называть тебя бабушкой! Какая ты им бабушка, скажи на милость! Ужас, тихий ужас! (Помолчав.) А как себя ведет противная сторона? Я полагаю, вежливо? Предупредительно? Особенно с Платоном Петровичем. Да? Что ни воскресенье - они у вас? То негаданно, то случайно - мимо ехали, то еще как-нибудь... Вот и сегодня тоже: "Мы не к вам, мы на реку! Разрешите загнать машину за ваши ворота?" Я угадала?
      Раиса Павловна (виновато). Ведь не выгонишь! И отец им рад, приглашает заезжать в любое время, оставляет обедать, ужинать.
      Анна Павловна. А им только того и надо! И он ничего не видит, ничего не подозревает. Сонин муж - юрист, так что можешь не беспокоиться, у них все уже давно продумано наилучшим образом. Ты с ними эту тему не затрагивала?
      Раиса Павловна. Зачем? С какой стати?
      Анна Павловна. Ну, хорошо. Что же ты думаешь делать?
      Раиса Павловна. Не знаю. Мне кажется, что лучшим выходом из положения было бы, если бы Платон Петрович все-таки отказался от прыжка. Но он не откажется.
      Анна Павловна. При всей своей кажущейся мягкости он упрям, как муравей!
      Раиса Павловна. Если бы он отказался от своей затеи, у меня была бы по крайней мере возможность со временем, пока он жив и здоров, принять какие-то меры на будущее... Что-нибудь я бы, безусловно, предприняла. Но сейчас... (Задумывается.)
      Анна Павловна. Сейчас было бы уже хорошо, если бы он согласился отложить прыжок хотя бы до зимы. Скоро выборы в Академию. Если он пройдет, ты, как вдова академика или члена-корреспондента, могла бы по крайней мере рассчитывать... (Умолкает.)
      Слышны громкие голоса. Появляются Софья и Серафима с
      мужьями. Сестры развешивают мокрые купальники и
      полотенца на спинку скамьи возле веранды. Мужчины
      поднимаются на веранду. Растегай ставит радиоприемник на
      скамью.
      Растегай (держа в руке коробку от папирос). Раиса Павловна! Платон Петрович у себя?
      Раиса Павловна. В лесу.
      Растегай. Какая жалость! Хотел ему показать! (Протягивает Раисе Павловне коробку.)
      Раиса Павловна (не понимая). Что показать?
      Растегай. Да вот поймал на пляже какую-то букашку. Не то летающий муравей, не то ползающая стрекоза! Посадил в коробку. Хотел спросить у Платона Петровича, не нужна ли ему такая мошка для его коллекции.
      Раиса Павловна переглядывается со своей сестрой.
      Может быть, вы посмотрите? Как супруга специалиста! (Подходит к Раисе Павловне и приоткрывает перед ней коробку.)
      Раиса Павловна (с отвращением). Есть у него такая! Все букашки, какие только есть на свете, у него уже есть.
      Растегай (разочарованно). А я думал взять и ее на булавочку! Значит, есть?
      Раиса Павловна. Есть, есть.
      Растегай. Что же мне с ней тогда делать? Выпустить?
      Анна Павловна. Вы меня простите, но если вы ничего не понимаете в насекомых, то зачем их собирать и мучить? И потом - неужели вы могли предположить, что у Платона Петровича нет какого-то насекомого, живущего в этом районе? Тогда как у него есть редчайшие экземпляры насекомых откуда угодно.
      Раиса Павловна. Даже с острова Борнео!
      Анна Павловна (многозначительно). По-видимому, Марком Ивановичем руководили другие соображения. Он просто хотел по отношению к Платону Петровичу проявить внимание! Не так ли, Марк Иванович? Я угадала?
      Растегай. Отчасти. И это тоже. А почему нет? (Открывает коробку и выбрасывает насекомое в сад. Попадает в жену.)
      Софья. Ой! Ты сошел с ума! (Брезгливо отряхивается.) Она кусается!
      Растегай. Извини! Не заметил!
      Софья. Надо же смотреть! Разуй глаза! (Садится рядом с Серафимой на скамейку.)
      Откинувшись на спинку скамьи, сестры загорают. Хвощ,
      сидя в кресле, делает свои зарисовки, поглядывая на жену
      и ее сестру. Раиса Павловна и Анна Павловна, продолжая
      мыть и вытирать чайную посуду, с неприязнью смотрят на
      молодых женщин. Растегай поднимается на веранду и через
      плечо Хвоща смотрит, как тот рисует. Затем спускается с
      веранды, садится на скамью рядом с женой. Включает
      радио. Звучит музыка.
      Растегай (умиротворенно). Отлично искупались! А пожалуй, лучше места для купанья и отдыха, чем здесь, еще надо поискать! Какой пляж! Какой песок! Вы знаете, Раиса Павловна, там, где мы сейчас дачу снимаем, тоже есть река, но - не то! Не то! Совсем другой коленкор! Верно, Соня? А содрали с нас за лето без малого четыре тысячи! Грабеж!
      Софья (не открывая глаз). Надо будет в следующее воскресенье захватить с собой детей. Кстати, отец давно их не видел.
      Раиса Павловна (встрепенувшись). В следующее воскресенье вы нас здесь не застанете.
      Софья. Странно... Отец нас приглашал.
      Раиса Павловна. Не знаю. Мы собирались в Ленинград.
      Серафима (с закрытыми глазами). Марк! Вы будете строиться?
      Растегай. Нет. Мы решили отказаться от дачного участка.
      Раиса Павловна (замерев с чашкой в руках). Почему вы отказались от дачного участка? Вы же собирались строить дачу?
      Софья. Слишком хлопотно.
      Раиса Павловна (с тревогой). Что же, вы так и будете каждый сезон кочевать с одной чужой дачи на другую?
      Растегай. Пока так. А там видно будет.
      Серафима. Мудрое решение. Мы тоже решили ждать.
      Раиса Павловна. Чего ждать?
      Серафима. Лучших времен.
      Хвощ. Она имеет в виду дачный вопрос.
      Растегай. А у вас, Раиса Павловна, я смотрю, кирпич как лежал на участке, так и лежит?
      Раиса Павловна. Да. Как видите.
      Растегай. А без теплого гаража зимой плохо! Ой как плохо! Мне, например, так нужен был бы зимний гараж! Всю зиму машина под окном стоит. Сердце кровью обливается!
      Хвощ (продолжая рисовать). А у меня потом. Когда я свой мотоцикл на третий этаж таскаю.
      Раиса Павловна (Хвощу, раздраженно). Не рисуйте меня, пожалуйста! Я не люблю карикатур! И, может быть, можно выключить музыку?
      Хвощ. "Юмор - спасательный круг на волнах жизни". Вильгельм Раабе. Немецкий писатель. Умер, к сожалению, в тысяча девятьсот десятом году.
      Растегай (выключает радио. Машинально берет одну из книг, лежащих на стуле возле стола. Смотрит на название. Оживляется). О! Кто же это читает? "Наследственное право"! Я вчера как раз в городском суде по любопытнейшему делу выступал. Почти беспрецедентный случай; сын обжаловал завещание родной матери.
      Анна Павловна. Обжаловал завещание? Разве можно обжаловать завещание?
      Растегай. Как видите.
      Раиса Павловна. Ну, и что же там было? Почему возникло судебное дело?
      Растегай. В дачно-строительном кооперативе "Труженик науки" жил некий заслуженный деятель Воробьев-Васильчиков. Вы, наверное, слышали эту фамилию - известный микробиолог. Так вот после его кончины все паенакопление, а стало быть, фактическое владение кооперативной дачей, естественно, перешло его законной супруге. Не прошло и года, как старушка следует за своим супругом в потусторонний мир. Владение дачей должно по существующему закону перейти к ее сыну - великовозрастному наследнику, по профессии преподавателю марксизма. Но не тут-то было. Старушка, оказывается, за две недели до смерти отписала в своем завещании дачу и все имущество в равных долях сыну и своей младшей сестре, до скорбного момента проживавшей с ней на данной даче. Воинствующий материалист решил опротестовать завещание матери и подал в суд.
      Раиса Павловна (странно волнуясь). Ну, и как суд?
      Растегай. Первая инстанция, естественно, отказала. Вчера дело слушалось в городском суде.
      Раиса Павловна. Ну?
      Растегай. Отказ.
      Раиса Павловна. Ну, а сын?
      Растегай. Не удовлетворен. Лезет выше. Напрасно. И там откажут. Завещание есть завещание.
      Раиса Павловна. Ну, а как же теперь ему быть?
      Растегай. Очень просто. Разделить дачу пополам и продолжать жить со своей теткой. Тем более что она ему обед готовит. И бельишко стирает...
      Во время всего этого разговора Серафима и Софья, сидя на
      скамье, с интересом наблюдают за Раисой Павловной,
      взволнованной судебной историей. Хвощ рисует.
      Раиса Павловна (внезапно хватаясь за сердце). Ох!..
      Анна Павловна. Что с тобой, Раиса?
      Раиса Павловна. Ничего... ничего... сейчас пройдет... (Тяжело поднимается с места. Уходит в дом.)
      Анна Павловна. Раиса! У меня есть валокордин! (Вслед за сестрой уходит в дом.)
      Пауза.
      Софья (нарушая молчание). А? Что? Ну? Ишь как она разволновалась!.. (Включает радио. Звучит музыка.)
      Серафима. Что ее вывело из себя? Как ты думаешь?
      Софья. Мне ясно.
      Серафима. Что?
      Софья. Она боится того же, что и мы.
      Серафима. Что с отцом что-нибудь случится?
      Софья. Что отец без ее ведома может составить завещание.
      Растегай. Если он уже его не составил.
      Софья. У тебя есть данные?
      Растегай. Данных нет. Но все может быть. Для этого не надо трубить в фанфары или ехать в Австралию. Нотариальная контора есть в каждом районе.
      Серафима. Ну, а если он действительно составил завещание, и не сейчас, а, скажем, давно, что от этого меняется?
      Растегай (пожав плечами). Многое. В зависимости от его родственного расположения.
      Софья. Ну, нас-то, своих детей, он, надеюсь, не обделит.
      Растегай. Как знать.
      Серафима. А если завещания еще нет?
      Софья. Тем лучше. Тогда все делится в равных долях. Верно, Марк?
      Растегай. А если завещание будет составлено?
      Софья. Когда?
      Растегай. Скажем, непосредственно накануне прыжка?
      Софья. Катастрофа! Он может все завещать одной Раисе! Братцы! Что же делать?
      Растегай. Спокойно! Делать то, что мы уже делаем! Располагать Платона Петровича к себе. Наша задача - чтобы никакого завещания не было!
      Софья. А ее задача?
      Растегай. Чтобы оно было, но без нас!
      Серафима. Может быть, поговорим с отцом начистоту?
      Растегай. Что это даст? Вы поговорите, а он возьмет да всем назло и выкинет еще какую-нибудь штуку. Нет уж... Доверьтесь моему опыту. Без паники! Наоборот! Сейчас надо всячески вселять в него уверенность, что все пройдет отлично, что при современной технике это совершенно безопасное предприятие и что возможность несчастного случая начисто исключена!
      Серафима. А что это даст?
      Растегай. Если завещания до сих пор нет, то его и не будет. Он просто забудет о том, что оно могло бы быть!
      Хвощ (вздохнув). Эх, люди, люди! А может быть, даже и не люди...
      Серафима. Рисуй и молчи! Сам же потом будешь на себе волосы рвать, если нам ничего не достанется!
      Хвощ (мрачно). Меня вообще это мало волнует.
      Серафима. А что, что тебя вообще может волновать?
      Хвощ. НТР! Загрязнение среды! Экология! Демографический взрыв!.. (Уходит в сад.)
      Серафима. Псих какой-то! Выходила замуж за перспективного плакатиста, а имею дело... (Не договаривает. Выключает радио.)
      На веранду возвращаются Раиса Павловна и Анна Павловна.
      У сестер заплаканные глаза.
      Растегай (бодро). Что у вас с сердцем, Раиса Павловна?
      Раиса Павловна. Так... Ничего особенного. У меня это бывает.
      Растегай. Невроз. У меня тоже. Вчера выступаю в суде, чувствую - в ловом боку колет! Несколько раз кольнуло и отпустило. А один мой знакомый адвокат, холостяк, здоровенный мужчина - никогда на сердце не жаловался, решил жениться. Накануне самой свадьбы утром встал, побрился, выпил стакан кефира и - брык! Молниеносно! Оставил после себя сорок тысяч на книжке и десять новых костюмов. А ходил всегда в одном.
      Раиса Павловна. И кто же это наследовал?
      Растегай. Сводный брат, которого он тридцать лет знать не хотел и на порог не пускал!
      Анна Павловна. Зачем вы всё это нам рассказываете?
      Растегай (присматриваясь к Раисе Павловне). А что?
      Анна Павловна. Неприятно слушать.
      Растегай. Хотите что-нибудь повеселее? Извольте! Другой мой приятель, в прошлом тоже убежденный холостяк, на вид болезненный тип, женился - седьмой год с женой живет и, представьте себе, жив! Не помер еще! (Смеется.)
      Анна Павловна. Я не понимаю, что тут смешного! (Берет чайную посуду и уходит в дом.)
      Раиса Павловна, захватив с собой что-то со стола,
      следует за ней. Растегай уходит в сад искать Хвоща.
      Пауза.
      Софья (помолчав). А как же делить эту дачу? В ней пять комнат и две веранды. И комнаты все разные.
      Серафима. И две смежные.
      Софья. На втором этаже?
      Серафима. Да.
      Софья. Придется их уступить Раисе Павловне.
      Серафима. Там, где сейчас папин кабинет, могу жить я. А вы - в бывшей гостиной.
      Софья. Но кабинет намного больше. И у меня двое детей.
      Серафима. Я тоже не бездетная, а потом Афанасий художник, и ему нужен свет!
      Софья. По моему, это суд будет определять, кому какая комната.
      Серафима. Ты что же, будешь со мной судиться?
      Софья. Почему обязательно с тобой?
      Серафима. Мы забыли Александру. Она ведь тоже имеет право на комнату. А что же остается ей? Столовая? И мы все будем через нее ходить? Она не согласится!
      Софья. У нее будет веранда.
      Серафима. Какая? Застекленная?
      Софья. А если эта?
      Серафима. Надо спросить Марка. Он наверняка знает, как делятся веранды! (Зовет.) Марк! Марк! (Встает, уходит за угол дачи.)
      Софья (одна). Так я вам и отдала застекленную веранду! Держите карман шире!