Рюрик. Полёт сокола

– Дяька Кряж, разве мало у нас ребят крепких, вон Окунь, Валуй, Шульга…

– Ах ты ж, зелена медь! Да при чём тут крепкий не крепкий, – раздосадовался Кряж, – молотом махать любой здоровый дурень может, а вот кузнецом мало кто способен быть! А ты из кельтов будешь, ваш род завсегда железо разумел. Это ж, брат Ольг, волшба, а не ремесло. Вот как пришёл я когда-то к своему учителю, гляжу – маленький, сухонький, что твой гриб-сморчок, мыслю, какой же это кузнец? Мне-то виделся настоящий повелитель железа, чтоб косая сажень в плечах, грудь, что бочонок твой, и кулаки с голову младенца. Да после оказалось, что нету равных моему учителю в сём труде ковальском. Он мне всегда повторял: не тот кузнец, кто молотом стучит, а тот, кто душу железа зрит. – Очи Кряжа засияли, как всегда, когда он начинал речь о любимом деле, забывал тогда обо всём и мог долго и складно сказывать о своём промысле. Ольг хотел поскорее уйти, но понимал, что тем может обидеть словоохотливого кузнеца, которого все в Приладожье уважали за его мастерство и добродушный нрав.

– Помню, первый раз закладывал я руду в домницу, а учитель мой только глядел молча. Вдруг он мне, так же молча, подзатыльник отвесил. За что, говорю, я ведь всё сделал в точности, как ты в прошлый раз. А за это самое, речёт. В прошлый раз, когда мы домницу заряжали, сыро было и холодно, да и руда из другого места была, иная руда, понял? Запомни, речёт, всякий раз всё делается в нашем деле впервой, потому как руда, погода, уголь древесный, всегда иные. Да и крица одна для клинка гожа, а другая только для крюка или подковы. Волшебство работа наша, а не слепое повторение. Ведь в домницу не заглянешь, как в котёл, где кашу варят, и ложкой на вкус не попробуешь, а передержать или недодержать нельзя, не будет доброго железа! То-то, зелена медь! – Кузнец с досадой махнул рукой и пошёл обратно в свою кузницу, а Ольг заспешил своим путём.

Юноша осторожно подошёл к дому Велины, ему очень не хотелось встретиться со строгим родителем возлюбленной. Пёс за изгородью начал было лаять, но Ольг окликнул его и швырнул загодя припасённую кость. Услышав знакомый голос, да ещё и получив «подарок», страж тут же замолчал и принялся за подношение.

– Велина, – тихо позвал юноша, стараясь унять вдруг разволновавшееся в груди сердце. – Велина! – уже громче окликнул он и пару раз стукнул железным кольцом по калитке.

Тихо хлопнула дверь, и знакомые лёгкие шаги прошелестели по дорожке. Калитка, скрипнув, отворилась. Пред юношей предстала ладная черноглазая девица с туго заплетённой косой, перевитой лентами, в расшитой белой сорочке тонкого полотна и красной понёве, облегающей стан. На шее в три ряда красовались цветные бусы, а на голове был тонкий серебряный венец с височными кольцами и подвесками в виде лунниц.

– Ты чего, Ольг, – стала выговаривать она, – упреждала же, отец вчера вернулся, сердит на всех, что-то у него не сложилось с торговлей в Ладоге…

– Я тебя увидеть очень хотел, Велинушка! Мы с отцом живицу на днях заготавливать поедем, долго не свидимся…

– Я вот сейчас дубину-то возьму и хотение твоё сразу поубавлю, узнаешь, как девкам голову кружить, – грозно прокричал, выходя из-за угла дома, отец девушки.

– Так я же не просто так, дядька Бажан, – растерянно проговорил юноша, – я ж сватов засылать по осени хочу…

– Сватов засылать? – ещё более взъярился Бажан, хватая первую попавшую под руку палку. – Да ты сначала добро накопи, хозяйство заведи, а потом про женитьбу мысли! – Купец проворно ринулся в сторону Ольга, который поспешно скрылся за калиткой и был таков.

Ефанда нашла брата сидящим на камне у воды. Он сидел неподвижно, обхватив голову руками.

– Ольг! – осторожно тронула она за плечо. Юноша не отзывался. – Что, опять прогнал? – спросила она и уселась рядом. – Может, оно и к лучшему, – по-взрослому проговорила девчонка, – не нравится мне твоя Велина… Красна, знамо дело, да вся из себя такая важная, одевается, как боярыня…

– Много ты понимаешь! – утирая глаза от невольных слёз, сердито обронил юноша. – Всё равно моя будет! – с вызовом произнёс он и стал с силой бросать в воду камни.

– Чего зазря-то водяника с русалками тревожишь? – спросила сестра. И вдруг насторожилась. – Слышишь, кричит кто-то?

– Где? – навострил уши Ольг.

– На улице, пойдём скорей! – И брат с сестрой побежали в посёлок.

Ещё издали они узрели босоногого мальца, который размахивал руками и кричал:

– Нурманы! Нурманы идут!

На улицу стал выбегать всякий люд: кузнецы, скорняки, женщины, дети. Некоторые мужчины с вилами и рогатинами, иные с пиками, а то и мечами.

– Неужто опять грабёж? – вопрошали друг друга люди.

– Нет, купцы! – отвечал на бегу малец.

– Знаем мы этих купцов. Я прошлый раз двоих на вилы поднял, когда они мой двор грабить пришли… – мрачно молвил могучий словен.

– Говорят, на них мор напал, хоронить своих будут…

– А чего орёшь-то, коли они не грабить, а хоронить пришли? – спросил кузнец Кряж.

– Да не ору, я к старосте бегу, вы ж сами первые меня спрашивать начали! – с обидой в голосе отвечал малец и, решительно махнув рукой, быстро побежал по улице в сторону дома старосты – отца Ольга и Ефанды.

– Так речёшь, ярл, от неведомой болезни воины твои померли? – прищурив правое око, молвил коренастый староста Приладожья с белыми, чуть «позолотившимися» от работы на солнце волосами.

– Да, хёвдинг, именно от болезни, – закивал своей большой головой, похожей на медвежью, ярл по имени Лодинбьёрн – Косматый Медведь. – Выдели нам место для погребения усопших, чтоб мы по нашему обычаю их достойно проводить смогли… – Его слова переводил сухощавый невысокий воин с водянисто-невыразительными очами и обязательной для всех викингов бородой, которого именовали Ас-скальд, – что по-нурмански означало «божественный певец».

В полной мере значение его имени раскрылось только тогда, когда мёртвых викингов сложили в доспехах и вместе с оружием на погребальный костёр из брёвен и оградили камнями в виде лодии. И тут скальд, выйдя вперёд, запел. Он пел красивым и мощным голосом о славных родах, из которых вышли погибшие викинги. О великих богах, которым они служили, о подвигах, которыми прославились воины Одина, Тора и Тюра. О прекрасной Вальгалле, в которой боги ожидают павших героев, чтобы взять их в своё небесное войско и вместе с ними вступить в Конце Всех Времён в последнюю битву с силами Тьмы.

«Боги любят только воинов!

Боги ждут в Вальгалле тех героев, кто умирает в битвах!

Вы будете пить там божественный эль из чаши, которая никогда не иссякнет! Вы будете охотиться на оленей, медведей и кабанов, счёта которым, кроме богов, никто не знает! Вы будете гибнуть в бесчисленных схватках и каждый раз воскресать снова, чтобы бесконечно наслаждаться звоном оружия и шумом битвы!

Такова судьба всех героев!

Идите же, мужественные воины, прямо в Вальгаллу дожидаться там последнего боя, в котором вы будете сражаться рядом с богами, подобные богам!» Об этом пел скальд.

В Приладожье издавна живут рядом словене, весь, чудины, варяги, встречаются также даны и свеи, даже норвеги, потому некоторые жители посёлка разумели нурманскую речь и переводили песнь своим соседям. Хотя все знали, что викинги на самом деле больше разбоем, чем торговлей промышляют, но пламенная песня искусного в слове скальда задела слушателей до глубины души. Иные приладожцы, вслед за нурманами, роняли невольную слезу.

Ольг с Ефандой тоже присутствовали на погребении викингов. Юноша зачарованно слушал певца, и пред очами так и вставали морские походы и жаркие сражения.

Когда скальд закончил песнь, ярл взял горящий факел и поджёг кострище с телами мёртвых.

– Пойдём отсюда, – потянула его за рукав сестра, глядя огромными смарагдовыми очами, полными какого-то неведомого страха, – пойдём, братец, неладно здесь! – Ольг нехотя пошёл в посёлок с Ефандой. На пристани, где у причала стоял нурманский драккар, юноша невольно остановился.

– Гляди, Ефанда, какая лодья, как добротно сработана, верно, хороша в ходу, – восторгался Ольг, оглядывая чёрные борта драккара, его выкрашенную синим корму и нос, который венчала голова злобно оскаленного медведя. Юноша всё ещё был под впечатлением песен Ас-скальда.

– Нет, – упрямо замотала головой младшая сестрёнка, – страшный он, чёрный, не токмо снаружи, но и по сути своей, кровь тут, братец, беда! – И она снова стала тянуть его за рукав, как на нурманском погребалище. Ольг хотел на сей раз воспротивиться и остаться, но, взглянув в очи Ефанды, как часто бывало, не смог перечить ей и дал увести себя, иногда оглядываясь на дивную нурманскую лодью.

«Надобно будет самому прийти, без Ефанды», – решил про себя юноша.

– Плутоват сей купец нурманский, – говорил дома за вечерним столом староста. – Речёт, от болезни неведомой его гребцы умерли, да меня-то не обманешь, рубленые раны на телах покойников я заметить успел…

Эту ночь Ольг почти не спал, ворочаясь на душистом сене под навесом из сосновой коры. Мысли о Велине, о прочном драккаре, несущем в себе мощь морских просторов и грубую силу суровых бородатых воинов, о своём предназначении в жизни, и ещё образы чего-то неведомого, но важного и значимого – всё смешивалось, причудливо переплетаясь. Отец Ольга с Ефандой происходил из старинного рода кельтских друидов, и способность порой зреть неведомое была привычной с самого детства. Даже имя «Ольг» все воспринимали, переводя с языка вепсов, как «солома», что подходило к цвету волос, но отец открыл ему кельтское значение имени и предупредил, что никто случайный того значения знать не должен, тогда оно проявится в полную силу и определит его жизнь. Ощущение, что что-то должно произойти этой ночью, не покидало молодого кельта весь вечер, потому он не пошёл спать домой, а улёгся на сеновале. Звёздное небо, духмяное полевое сено, таинственные звуки ночи и ощущение огромности мира давали простор чувствам и разуму, телу и душе. Иногда мысль прерывалась, и виделись какие-то кровавые стычки, большие сражения, многие лодьи и лица воинов…

На следующее утро Ольг уже был у чёрно-синего драккара, он с восторгом глядел на обветренных и уверенных в себе скандинавов. На причале были выгружены некоторые тюки и бочки с товарами. Купец придирчиво оглядывал их, когда к нему подошёл тот самый певец.

– Послушай, Ас-скальд, ты сейчас уедешь в Альдогу, а кто будет помогать мне торговать, я ведь не понимаю словенской тарабарщины? – озабоченно проговорил нурманский купец.

– Ты же знаешь, Лодинбьёрн, что это повеление Олафа, а толмача я тебе постараюсь сыскать.

– Я могу быть толмачом, – неожиданно даже для себя, по-нурмански молвил Ольг, подходя к купцу.

– Ты из свеев, судя по выговору, – молвил купец, внимательно оглядывая крепкую стать юноши.

– Мой род долго жил в стране свеев.

– Тогда давай со мной на торжище, сейчас воз за товаром подъедет, как зовут тебя, юноша?

– Ольг, – ответил юный приладожец.

– А что означает твоё имя?

– По-местному, по-словенски, Вольга – «прекрасный», а на вепсском языке, «ольг» означает «солома», – уклончиво ответил Ольг.

– Солома? – громогласно расхохотался Лодинбьёрн, хлопнув себя по бёдрам. – Ну и имена у вас, деревья, цветочки, разве это имя для мужчины? Я буду называть тебя Хвитрбарт – Беловолосый!

Все последующие дни Ольг помогал ярлу в торговле как толмач.

– Хвитрбарт, ты можешь найти мне десятка полтора крепких мужей, что уверенно держат в руках весло и меч? Платить буду хорошо. – Бородатый здоровяк Лодинбьёрн молвил это как бы между прочим. Увидев, как загорелись очи юноши, добавил, хитро сощурившись: – Тебя первым приглашаю, увидишь новые земли, познаешь долю настоящего викинга, грозы морей, а уж добра сколько заработаешь!

Последние слова нурмана напомнили юноше грозные окрики отца Велины. Мысль о том, что он может испытать себя, стать настоящим мореходом и вернуться к Велине и её отцу с щедрыми дарами, всё больше нравилась Ольгу. Теперь юноша засыпал и просыпался с мечтами о предстоящей новой жизни викинга. Но ни отцу, ни матери об этом до поры до времени не говорил. Только чуткая сестра сама с тревогой спросила:

– Ты что задумал? Мне Жданка Быков сказывал, будто ты его брата уговаривал идти в викинги, стяжать славу и достаток…

– Сами боги даруют мне сей редкий случай, – стал с жаром доказывать сестре Ольг, – либо я загину в славном бою, как поёт Ас-скальд, либо вернусь домой совсем другим. Тогда-то уж точно дядька Бажан не станет возражать против моей женитьбы на Велинушке!

Сколько ни отговаривала его Ефанда, сколько ни плакала, но брат твёрдо стоял на своём.

Незадолго до отхода Ольг с двумя десятками друзей стоял перед драккаром. Ярл Лодинбьёрн, мощный и лохматый, прошёлся вдоль выстроившихся молодых ладожан, придирчиво осматривая каждого.

– А ну-ка, проверим, как вы мечом владеете, – молвил важно ярл и кивнул стоящему рядом пожилому викингу. Тот принёс меч и щит и стал проводить поочерёдно с каждым из приладожцев пробные поединки.

Ярл отобрал четырнадцать молодых и крепких ладожан. Но четверо в последний момент раздумали, подчинившись воле родителей. Всего вместе с Ольгом на драккаре уходили десятеро сотоварищей.

– Не ходи с викингами, братец, прошу тебя! – снова умоляла Ефанда. – Мама, отец, не отпускайте его!

Мать плакала, собирая в дальнюю дорогу одежду и снедь, уж она-то знала, из-за кого решил податься в дальние края её любимый сын, но знала и то, что по характеру он весь в отца, и если что решил, не откажется от задуманного.

– Мужи в кельтских родах исстари сами отвечали за свою судьбу, так поступил когда-то и я, уйдя из страны свеев в эту приладожскую землю. Теперь ты, Ольг, взрослый, я обучил тебя обращению с железом и деревом, ты достиг возраста мужа и сам должен принимать решение. Но одно скажу, жить среди нурманов тебе будет трудно, раньше или позже ты покинешь их страну, как это сделал я в своё время. Да хранит тебя Беленус! – молвил отец и обнял сына.

– Я знаю, отчего ты поступаешь так, братец, и не могу тебя остановить, – тихо и печально молвила Ефанда, глядя на него как на шаловливого мальца. Движения её были непривычно медленными, из зелёных очей покатились слёзы. – Вот, возьми сей старинный торквис, – шмыгнув носом, еле слышно молвила она и, сняв со своей шеи, надела на него оберег. – Дар покойной бабушки, он тебе поможет, я знаю… – Девчонка разрыдалась и убежала. Провожать драккар она так и не пришла. Не пришла на пристань и Велина, но тайная их встреча состоялась вечером накануне отплытия. Девушка незаметно ускользнула из дома в укромный уголок березняка, начинавшегося прямо за оградой отцовского дома.

– Велинушка, я пришёл проститься, поутру уходим, я нанялся гребцом к нурманам, – молвил юноша все приготовленные заранее слова и замолчал от нахлынувших на него чувств. Велина растерялась, она привыкла к тому, что Ольг всегда рядом, глядит зачарованными очами, такой крепкий, надёжный, готовый носить её на руках – и вдруг…

– Зачем, почему ты уходишь? – спросила девушка, перебирая косу.

– Твой отец хочет, чтобы жених непременно был богатым, и я им стану, – в волнении рёк юноша, сжимая в ладонях руку милой. Непременно стану! – воскликнул он, а потом тихо добавил: – Коли не погибну в море или в какой схватке. Ты будешь меня ждать?

Резкий порыв ветра с реки прижал лёгкое одеяние к телу девушки и проявил его стройность. В голове у юноши зашумело от волнения, он обнял милый гибкий стан, и на какой-то миг перестал видеть и ощущать что-либо вокруг, кроме её дивного тела и волшебных уст. Почти в полном забытьи он нашёл эти уста своими и слился с ними в долгом первом поцелуе.

– Погоди, – томно и страстно прошептала Велина, – погоди, не сейчас, не сегодня…. Потом, когда вернёшься, всё будет потом… – Она, как в полусне, прикрыла ладошкой его страстные и неумелые уста, чуть отстранила свою взволнованную грудь.

Ольг вновь привлёк любимую к себе, и они долго стояли, обнявшись, не в силах оторваться друг от друга, пока не услышали встревоженного голоса матери девицы.

– Велина, где ты, куда опять запропала? Вот отец приедет, я ему всё расскажу!

– Ну и пусть рассказывает, – молвил, нахмурившись, Ольг, – а я тебя не отпущу!

– Да нет, она добрая, совсем не такая, как отец, просто стращает меня, – ответила девица. – Только идти, в самом деле, надо, а то подумает невесть что, шибко за меня волнуется. Ну, прощай, мой викинг! – она быстро чмокнула его в щёку и легкой козочкой унеслась прочь на голос матери. В смехе любимой Ольг впервые уловил скрытые нотки удивления и гордости за него.

– Послушай, Ларри, – как-то спросил Ольг низкорослого и говорливого нурмана, – от какой такой болезни умерли те викинги, которых погребли в Приладожье?

– Ха, Беловолосый, ты поверил старому Косматому Медведю? Эта болезнь называется «клинки отчаянных ререгов». Лучше с ними не встречаться. Их было мало, нас много, товара у них тоже изрядно, вот ярл и польстился. Но ререги покрошили почти половину нашей команды. Не зря ярлы и конунги стремятся иметь ререгов в союзниках, а не в стане врагов.

– Ререги, это русы с берегов Варяжского моря, у которых есть град Рарог? – вспомнил Ольг рассказы отца.

– Ререг – это их конунг, сущий берсерк. Даны хотели переманить его к себе, но он не захотел креститься. Заручился поддержкой франков и заключил династический брак с их принцессой.

Большую силу имеет!

– Я вижу, ярл огорчён потерей своих воинов…

– Огорчён? – ехидно захихикал Ларри. – Да ведь Лодинбьёрну теперь за каждого убитого викинга придётся отдать часть добычи семье погибшего! А что ещё скажет наш конунг Олаф Жестокий, когда узнает, что Косматый влез в драку с ререгами, тут будешь не просто огорчён!

Прошло немного времени, и приладожцы стали настоящими гребцами драккаров. Их руки, и до того не избалованные, ещё более окрепли, походка по качающемуся настилу стала твёрже, а на стоянках под зорким оком Лодинбьёрна они совершенствовали своё владение оружием. Ольг старался усвоить хитрые боевые уловки, на которые викинги истинные мастера. Когда возвращались в фиорд, то все расходились по домам, а новобранцы под руководством кого-то из воинов отрабатывали знаменитый низкий шаг викинга, благодаря которому они могут ходить на дальнее расстояние даже быстрее, чем конный воин. Несколько раз попадали в стычки, и двое ладожан погибли, один был тяжело ранен.

Так прошло два лета и две зимы.

Когда весеннее солнце засветило по-настоящему радостно и принялось жадно глодать снежные покрывала склонов, образуя плеши-проталины, началась подготовка к большой морской охоте.

– Главные на корабле – это гарпунёры, – пояснял Асскальд Ольгу и его землякам-ладожцам, которые впервые отправлялись на столь необычную охоту. – На острый конец гарпуна надевается кольцо. Когда наконечник входит в кожу зверя, кольцо снимается и остаётся на древке, а из наконечника выходят зацепы, которые не дают гарпуну вырваться из тела жертвы. Охотникам остаётся дождаться, когда загарпуненный кит выдохнется, таская драккар.

– Кто же будет таким человеком на нашем «Медведе»? – спросил любопытный Шульга.

– На вашем ярл Лодинбьёрн, а я иду с самим конунгом Олафом Жестоким, никто лучше и дальше его не может бросить тяжёлый гарпун с привязанным к нему канатом из китовой кожи, – как всегда несколько высокопарно молвил певец.

– Говорят, эти морские звери очень велики? – спросил снова любопытный кривич.

– Да они просто невероятно огромны, как три наших драккара, и только мы, могучие викинги, можем добывать этих зверей на своих замечательных драках и шнеках.

– Ты его не очень-то слушай, – на вепсском молвил, обернувшись к Шульге, Бобрец. – Мы с отцом как-то ходили за пушниной на полуночь, к Студёному морю, и видели, как возвращались с охоты на китов тамошние люди полночных берегов. Они ходили на морских зверей в простых челноках из кожи, сами маленькие, кривоногие, очи узкие, а тащили на привязи за собой к берегу огромные туши.

– Ну да, викинг без хвастовства, что топор без рукояти, – тоже на вепсском поддержал его Ольг, – мне про то ещё отец рассказывал.

– О чём вы говорите, я не понимаю этого языка? – слегка обеспокоенно спросил скальд.

– О том, певец, что морской зверь, даже в один драккар величиной, опасен, а уж в три драккара… – молвил коренастый чудин с белесыми очами по прозвищу Окунь, лукаво подмигнув друзьям.

– Не верите мне, вот пойдём через три дня в море, тогда сами увидите, – отвечал, нахмурившись, Ас-скальд.

Море встретило их холодным ветром. Пока шли под парусом, все вглядывались в необъятный морской простор, не взметнётся ли где фонтан, который выпускает кит, вынырнув из водной толщи.

– Вижу! – первым завопил низкорослый Ларри, указывая рукой в море по левому борту, – вон там фонтан!

– Я тоже вижу, вон там…

– И я вижу ещё фонтан, даже, по-моему, два!

– Все к вёслам! – крикнул кормчий. Викинги бросились по местам, по двое на весло и стали быстро разгонять драккар. На других кораблях было то же самое. Стараясь первыми успеть к стаду китов, гребцы каждого корабля налегали на вёсла изо всех сил. Но прийти первым, ещё не значило первым начать охоту. «Медведь» оказался рядом сразу с тремя могучими морскими скитальцами, но киты один за другим, блеснув мокрыми горами-спинами, тут же скрылись в глубине. Были эти морские животные хоть и очень велики, но не втрое больше драккара, как стращал Скальд. Лодинбьёрн, сжимая в руке свой гарпун, стоял на носу «Медведя», дрожа от нетерпения и досады, что очередная гора мяса и жира снова исчезла под водой, так и не подпустив его на расстояние верного броска.

– Куда ты правишь, – орал он на кормчего, – левее, давай левее, я сказал! Охо-хо, опять не туда!

– Не ори! – так же разгневанно отвечал ему кормщик. – Твоё дело вовремя и точно метнуть гарпун, а уж как управлять «Медведем» – моя задача!

Вдруг огромная изогнутая спина вынырнула из воды почти рядом с драккаром. Ярл с необыкновенным для его грузного тела проворством метнул свой тяжёлый гарпун, огромное животное быстро исчезло под водой, а толстый, почти с руку, канат из кожи кита, стал стремительно разматываться. Вот он закончился и натянулся, гребцы перестали налегать на вёсла. Огромный морской зверь то тащил драккар за собой, то от боли начинал метаться. Канат ослабевал, потом вновь туго натягивался. Несколько викингов с тяжёлыми копьями стали на носу, другие по бортам, ожидая, когда всплывет уставший великан.

– Вон он, я вижу его! – закричал кто-то с левого борта.

– Нет, это не наш, этот без гарпуна, – ответили ему сразу несколько голосов. Неожиданно у правого борта «Медведя» показалась из воды огромная угловатая голова морского зверя, который с шумом выпустил вверх и вперёд водяной фонтан. Зверь лежал на воде, неспешно двигаясь, и продолжал шумно дышать, низвергая из себя фонтаны воды. Лодинбьёрн решил поразить и второго кита, он уже подхватил запасной гарпун, потрогал своей большой дланью, прочно ли привязан к нему канат, как вдруг нос «Медведя» стал уходить от такой уже близкой цели. Загарпуненный ранее кит снова начал метаться. Другой шнеккар, воспользовавшись этим, вклинился между «Медведем» и китом, и его гарпунёр тут же метнул свое оружие.

Кит, в которого только что попал гарпун, резко ударил по воде огромным хвостом с разрезом и ушёл вглубь и в сторону.

– А-а-а… – раздался с носа драккара дикий вопль боли. Воин с тяжёлым копьём оказался прижатым толстым канатом к левому борту. Ольг, что грёб у самого носа, даже услышал, как трещат рёбра несчастного. В это время драккар вздрогнул, будто живой, что-то ударило в его правый борт, и он сильно накренился влево.

– Весло, рулевое весло! – закричал кормщик, когда корабль выровнялся.

– Слава Одину, что удар пришёлся вскользь! – взволнованно молвил ярл, поднимаясь на ноги с настила, куда его опрокинул неожиданный удар кита.

– А вон там, – указал Ларри рукой вправо, – видно, не вскользь! – Действительно, один из кораблей как-то неуклюже осел на корму и стал быстро погружаться. Люди прыгали в воду и плыли к ближайшему шнеккару. На «Медведе» же принялись чинить руль, стараясь вёслами удерживать корабль носом к волне. Но загарпуненный кит тут же разворачивал корабль по-своему. По команде кормщика то одна, то другая сторона гребцов налегала на вёсла, тогда как другие чинили руль.

– Вот он! – истошно заорал кто-то на корабле. – Он вынырнул совсем рядом, это точно наш, у него в спине гарпун ярла Лодинбьёрна! – В животное полетели копья, а кто-то подхватил железную палицу.

– Брось палицу, этому киту она не поможет, у него над головой видишь какая броня, притом мягкая, – урезонил викинга с палицей ярл, – лучше возьми топор и руби меж спинных позвонков!

Вода вокруг всплывшего кита стала красной от крови. Острые копья и топоры на длинных рукоятках кромсали обессилившее от борьбы и потери крови морское животное. Зверь вяло пошевеливал огромными плавниками, а его могучий хвост лишь подрагивал.

– Всё, – торжественно крикнул ярл, – он наш, мы его одолели!

Радостные вопли викингов были ответом Лодинбьёрну. Руль починили до наступления темноты и взялись за вёсла, направляясь к родному фиорду. А утром под громкий галдёж чаек и крики воронов причалили к берегу.

– «Медведь» пришёл первым с добычей! – закричали те, кто оставался на берегу, в основном женщины и дети.

– Да, мы пришли первыми, потому что мы лучшие из всех не только в нашем фиорде, но и во всей Скандинавии! – гордо выпятив грудь, воскликнул Косматый Медведь. – Мой незнающий промахов гарпун с одного удара поразил самого большого кита во всём море. Ни у кого нет таких гребцов, которые могут гнать драккар быстрее ветра!

– А я с первого удара топором разрубил хребет зверя надвое, и он перестал дышать!

– Великий Один направил моё копьё прямо в спину зверя! Я выпустил из него сто бочек крови!

Викинги наперебой похвалялись друг перед другом, а ещё больше перед стоящими на берегу. И только ладожские гребцы молча наблюдали за происходящей вакханалией. Им была странна и неприятна глупая похвальба.

– Да, завалили морского зверя, будь здоров, однако зачем хвастаться и привирать? Как-то не по-мужски это, – обронил Шульга.

Тут же, вытащив морского зверя на мелководье, команда драккара, женщины с детьми и старики, получившие увечье в боях, – все взялись за разделку добычи. Туша кромсалась на куски, жир в огромных сковородах переплавлялся на ворвань, мясо шло на корм собакам и свиньям, – кашалоты непригодны для еды. Из огромного мешка на голове добывали желтоватый китовый воск, чудодейственную мазь от всяческих ран, порезов, ломоты в суставах и многих других болезней.

К обеду причалил драккар конунга Олафа Жестокого, а немного погодя ещё один. Самолюбие Олафа было несколько задето тем, что первым добычу притащил Лодинбьёрн. Но увидев, что «Медведь» добыл кашалота, отыгрался похвальбой о том, что его драккар добыл настоящее мясо, а не падаль!

– Узнаю медвежью повадку, загребать лапами что побольше, а зачем, это уже не важно, – высокомерно изрёк конунг, глядя, как на берегу возятся с разделкой кашалота.

– Зато теперь свиньи и собаки не сдохнут с голоду, они должны молиться за Косматого, – ехидно добавил Гуннтор, сын конунга.

– Эгей, люди фиорда, – прокричал Олаф, – бросайте эту дохлятину, мой драккар притащил настоящую еду, принимайтесь за дело!

На канате драккара болтался серый кит.

Зато вечером, когда булькали котлы со свежим китовым мясом, и к этому запаху примешивался запах эля, щедро наполнявший чаши викингов, Лодинбьёрн достал из-за пазухи зуб кашалота.

– Послушай, Альвхильд, – обратился он к крутобёдрой вдове, что принесла большое бронзовое блюдо с дымящимися кусками китового мяса, – хочешь получить зуб кашалота? Это оберег, и ещё он исполняет желания.

– Эге, ярл, – оттопырила нижнюю губу дородная жена, искря лукавыми очами, – я не так много выпила эля, чтобы не помнить: тот, кто получает зуб, должен вначале сам выполнить желание того, кто его дарит.

– А что, ты не хочешь выполнить моё желание? – раскатисто и хрипло расхохотался Лодинбьёрн.

– Смотря какое, ярл, – хохотнула Альвхильд, ставя на стол блюдо с мясом и как бы невзначай толкая Косматого бедром в бок.

– А какое выберешь: можешь ты ко мне прийти на сегодняшнюю ночь, или я приду к тебе, какое из этих желаний тебе больше нравится? – прошептал на ухо улыбающейся вдове Косматый.

Спустя несколько дней на берегу фиорда остались только огромные голые скелеты и гниющие вороха кишок, вокруг которых лениво ходили объевшиеся собаки, вороны и чайки.

Ярл Лодинбьёрн велел Ольгу с сотоварищами осмолить «Медведя», получившего некоторые повреждения после охоты на китов.

– Эй, словенцы, – крикнул Ас-скальд, проходя мимо и направляясь вверх в посёлок, – идемте к дому хёвдинига Хродгайра, будет потеха, потом досмолить успеете.

– Что за потеха, скальд? – спросил Ольг.

– Сыну Хродгайра сегодня исполняется десять лет!

– Ну и что? – не понял Окунь, макая в растопленную смолу пеньковую кисть. – День рождения – это весело, пойдём, коль приглашают?!

– Не ходите!.. – глухо обронил Ольг и опустил очи, будто что-то рассматривал на свежеосмоленном борту драккара. Он вспомнил рассказ отца о том, как посвящают нурманы своих детей в викинги.

– Ну, чего молчишь, Солома, рассказывай! – поторопил Шульга, который с детства прихрамывал на левую ногу.

– Когда викингу исполняется десять лет, он должен собственноручно убить человека. Обычно для этого используют старого или больного раба, – хмуро поведал предводитель ладожан.

– Не верится мне что-то, пойду, сам погляжу, – сказал Шульга и, слегка припадая на ногу, зашагал вслед за Асскальдом.

В центре большого плотного круга, который образовали викинги, стоял сияющий сын хёвдинга Хродгайра и восхищённо вертел в руках широкий нурманский нож в ножнах из оленьей кожи с костяной отделкой.

– Сегодня тебе десять, Фарри, – торжественно рёк Хродгайр, – ты должен уничтожить своего первого врага, а значит, стать настоящим воином. Поэтому я дарю тебе этот нож, которым ты убьёшь свою жертву.

– Но ведь я убивал уже не раз, отец! – обиженно выпятил губу сын викинга, во всём старающийся быть похожим на отца.