Нам бы день продержаться - Нам бы день продержаться…

Порежут их, как только они завал разгребут. Или подыхать куда отправят. Мы для них, как паршивые чужаки на их земле. Недостойные даже пыли под их ногами. Спеши, лейтенант. А я тебе нарисую, как их там обложить, заманить и расколошматить. Ты мне бумагу дай только и карандаш на планшетке. И еще скажи, что у тебя из вооружения есть. – Пришлось перечислить этой информационной бомбе на мою голову все наше вооружение. Услыхав про две снайперки, два ПКМ и пару гранатометов с выстрелами, майор довольно закрыл глаза. Узнав, сколько у меня людей, техники и лошадей, поморщился, но не сильно.

– И что? – потребовал я разъяснений. Как же ты задолбал меня, майор, своими воспомина-ниями.

– А то, что они их только утром выводят на работу из того склада, где они и я сидели. А до этого там пара часовых, и все! Значит, тебе надо туда сейчас выдвигаться, немедленно. Иначе растерзают мальчишек досы ножами, как баранов на бойне. И тебе прибыток – люди злые, опущенные донельзя. Они за тобой не то что на Кушак – в эпицентр пойдут без защиты. Твоим бойцам опыт боевой. А этим перевертышам урок. Только ты их, бандюков, не жалей, лейтенант. В спину тебя кинжалом ударить – это для них счастье и почет, как пропуск в рай получить. Добрые вы тут, в своем уголке нетронутом. Пора и пожестче на мир взглянуть. – Майор замолк и начал рисовать одной рукой, поясняя мне, как лучше расположить нападающих. И что делать и как, если что-то пойдет не так, как задумано. – Смотри, Олег, вот здесь твоя горная дорога из-за сопок выходит на трассу, ведущую к девятой ПЗ. Получается у тебя Т-образный перекресток. Как раз отсюда до девятой заставы не больше километра вправо по асфальту, а налево до первых зданий поселка метров пятьсот и повороты такие, что не видно ни черта, что там впереди, пока не повернешь вокруг сопок. Соответственно и из поселка не видно, что за ним и на дороге к заставе творится. Но твоя горка, что на выезде из перекрестка справа стоит, господствует. Она выше всех. С этой стороны трассы речки нет, она по другую сторону шоссейки течет, это хорошо и плохо. Она и препятствие и укрытие с теми деревьями и кустами, что вокруг нее по берегам разрослись. Вечером туркмены уйдут с территории разрушенной заставы в поселок спать, но оставят на ночь смену из двух часовых. Пленных стеречь надо. В полночь их поменяют, и отслужившая смена уйдет спать в поселок своим ходом. Два часовых останутся до утра. Рассветет новый день, взойдет солнце, потом и остальные правоверные подтянутся из поселка, чтоб организовать работы. Тогда будет поздно.

«Эх, не видел ты, майор, глаза моих коней и моих солдат, после того, как я их беззащитных и беспомощных лошадок из автомата в затылок, как эсэсовец евреев в Бабьем Яру». – Я его слушаю и понимаю, что вот так вот разложить мне схему нападения, действия и возможные варианты развития событий при ведении боя может только человек, который сам не раз брал такие постройки и организовывал подобные нападения. Ладно, посмотрим, что там будет. А пока… Застава! В ружье! Лошадей седлать! Строиться у конюшни! ФАС-фонари [24] и рации – разобрать по заслонам. ПКМ снять с опорного – заменить на РПК. Гранатометчикам грузить выстрелы в шишигу! Запас патронов в грузовик – с расчетом цинк – человек. ПКМ на крышу кабины. Все магазины снарядить. Боря – старший машины. Я – старший конного заслона. Доложить по готовности! – Закипела застава жизнью. Старая добрая команда «В ружье!» расшевелила сонных бойцов. И я еще ору, подгоняя своих парней с матом и угрозами. Солдаты, по привычке, ускоряются вокруг меня, вооружаясь, оседлывая коней и загружая грузовик. Вопросы потом. Сначала подняться надо, как положено. И мои солдаты готовы. Стоят, смотрят в свете двух керосинок у летней конюшни. А что? Неплохо – четыре минуты с седловкой и загрузкой «мыльницы». Лошади пофыркивают. Бьют по ляжкам хвостами, звенят оголовьем, трут щеками и скулами о передние ноги или плечи. Стучат, перебирая копытами. Позвякивают карабины на антабках автоматов солдат.

– Значит, так. – Не знаю я, как начать. – По поступившим данным, в поселке Арчабиль ору-дует банда, которая хитростью и коварством, пользуясь беспомощным состоянием, захватила в плен оставшихся в живых после взрыва пограничников с заставы соседей. Здание заставы разрушено. Под зданием склад АТВ и НЗ. Пока наши пленные разгребают свою же разрушенную заставу, они живы, так как нужны. Как только разроют развалины, то их, скорее всего, ждет смерть, жестокая и показательная. Бандитам достанется оружие и боеприпасы. Вооружившись, они смогут нам реально угрожать нападением. Утром наших солдат погонят, как скот, на работу. – По мере моего «ввода в обстановку» строй заслона и тревожки начинает все сильнее гудеть, как рассерженный рой ос.

– Вот же суки! – слышу я и не обращаю внимания, давлю на эмоции, славянскую психику, на «сам погибай, а товарища выручай». Мне вполне удается пробудить ненависть к досам, которая всегда тихонько тлеет в глубине души любого русского, который пашет вместо них на их земле, по приказу и высоким соглашениям наших руководителей.

– Поэтому я вас и поднял, – разъясняю я. Народ замолкает, чтобы взорваться нетерпением.

– Ведите, тащ лейтенант! А то еще не успеем, – говорит Боря с правой оконечности строя. Строй одобрительно подтверждает желание и согласие, высказанные моим сержантом, короткими возгласами. Даже Кушниренко кивает вслед моей речи, не находит ошибок и зло материт нашего врага, а не мою неопытность.

Я разбиваю мою армию на боевые группы по три. Пять троек. Не густо. Назначаю командиров. Проверяю экипировку, оружие, боеприпасы, пять станций.

– К машине! – командует Боря своей группе.

– По коням! – бросаю в седла своих конников я. – Эх, нам бы ночь продержаться да день про-стоять.

Мы едем по тылу с включенными фарами на «ГАЗ-66». Вернее, Федя их включает, когда едет вперед. Впереди две тройки на лошадях, во главе со мной на максимальной дальности от автомобиля. Сначала мы проверяем дорогу до следующего поворота, потом шишига несется до кавалериста, который ждет машину, чтоб обозначить точку следующего ожидания. Расчет на то, что лошадь для туркмена животное почти священное. И то, что темно. Значит, сразу стрелять не будут. Подумают, свои. Мы ж для них второй сорт. На лошадях не ездим. Ничего в них не понимаем. Откуда у нас лошади? Пусть поудивляются. Лошади сами чуют дорогу. По тылу все явственнее пахнет гарью. Животные беспокоятся. Но мы даем им шенкелей в бока и переходим с рыси на тяжелый и медленный галоп, рискуя сломать себе шею. Нашу колонну никто не пытается остановить. Около четырех тридцати утра стрелок, который едет впереди, останавливается. Чуть запоздало тормозим и мы все, следующие за ним. Одна лошадь на скорости врезается в зад той, что уже успела остановиться. Получает дуплет копытами в грудь и чуть не валится от такого отпора. Лошади что-то чуют. Разгоряченные кони нервничают. Они чуют запах смерти, горелого и разлагающегося мяса там, за последними сопками, которые отделяют нас от выхода на шоссе, ведущее к арчабильской заставе. Гранатометчик-водитель Федя, стрелок с портпледом, пулеметчик с коробками и вторым номером с теми же коробками, прибор ПНВ со мной и радиостанцией, и снайпер с ночным прицелом бегут со мной на господствующую сопку. Две тройки обтекают возвышенность слева и справа. Остальные привязывают лошадей к груде металлического лома возле кучи мусора за сопкой. И отпускают подпруги. Распихивают дополнительные пачки патронов по карманам и сидорам. Притягивают ремешки касок. Надевают бронежилеты. Прыгают. Валятся на землю, ползают, приседают, встают на колено, чтоб окончательно подогнать под себя неудобную амуницию устаревшего образца. Эх, не успел я у соседей в гостях-то побывать. Ничего, разберемся. Группе на сопке двигаться не придется. Их задача – держать под обстрелом шоссе, развалины заставы и начало поселка. Это мой козырь. Господствующая высота. Грунтовка, по которой мы ехали ночью, выходит здесь на асфальтовое шоссе, огибая эту высотку слева. Справа тоже можно обойти горушку, но уже только пешком или в конном порядке.

Вдоль шоссе влево был поселок. Сейчас там тишина и остовы жилья. На отдельных деревьях, кото-рые выстояли, вдоль речушки, параллельно которой идет шоссе, нет листьев. Остальные лежат вдоль дороги и речки буреломом. Но на самой дороге до самого того места, где я вижу очертания развалин заставы, нет препятствий. Кто-то убрал их для себя. Или кого-то заставили почистить трассу. Я вглядываюсь в ПНВ и ни черта не вижу дальше подножия нашей сопки. Ночь начинает отступать. На востоке чуть светлеет небо. Но еще достаточно темно.

Я бегом спускаюсь вниз к своей правой тройке. Левая следует за нами. За ней еще трое пограничников. Мы выходим на шоссе и, скрываясь за буреломом, идем до поворота с шоссе на заставу. Сто метров. Вот он, поворот. Дальше триста метров почти открытого пространства вдоль асфальтированной дороги. Вот что значит показная застава. Асфальт. Впереди что-то выделяется. Это ж грузовик! «КамАЗ»! Трехосный бортовой. Рядом такой же «КамАЗ» с цистерной. Долой броник. Такое богатство одним часовым охранять не будут. Одну тройку с пулеметом, снайпером и вторым РПГ я оставляю здесь под прикрытием бурелома. Две тройки распыляю, укладываю и посылаю за собой ползком в сторону грузовиков. Орлы сосредоточены и пыхтят сзади. Радиостанции мы выключили. Шипение щекофона на приеме неприятно отвлекает. В развалинах заставы играют тенями отблески костра, разожженного под прикрытием остатков стен в углу. Между «КамАЗами» мы обнаруживаем «уазик» с пробитыми пулями дверьми и без запасного колеса на задней двери корпуса машины. А у меня половина солдат с правами. Интересный разворот событий получается. Или боженька за нас, или чертушка. Если дело выгорит, то мы станем самыми богатенькими буратинами в радиусе пятидесяти километров. Цистерна полная. Интересно, что там? Бензин? Соляра? Грузовик наполовину загружен металлическими и деревянными балками, вывороченными из развалин строений. От машин до развалин, где засел часовой, метров пятьдесят открытого пространства, покрытого строительным и прочим мусором. Я хочу двинуть туда ползком и взять на себя грех, тихо удавить стоящего на фишке своими руками с ножом, но меня тянет и требовательно теребит за ткань одежды Шакиров.

– Не надо ползать, тащ лейтенант! – шепчет он. – В грузовике стекла запотели. Второй часовой в кабине спит. Посмотрите на часы – пять тридцать. Они меняться сейчас будут. Он его заранее пойдет будить, иначе к шести тот его не сменит.

Вот так вот просто все. И не надо никуда ползать, пачкать, марать и рвать форму, сдирая колени и локти о грунт. Надо уметь смотреть, и видеть, и думать. Ну, и не только приказы отдавать, а самому чаще ходить «часовым у заставы». Мы прячемся за теми колесами, что максимально нас скрывают от часового, который идет к «КамАЗу». Я снимаю с себя все, что может звякнуть. Тихо и медленно вынимаю нож. Если вырву быстро, то скрежет клинка по зажиму можно будет хорошо расслышать. Штык-нож у меня не уставной, потому что лезвие заточено на наждаке. Зато он острый в отличие от тех, что лежат годами в оружейных комнатах. И кроме лезвия заточен и скос обуха.

Часовой пытается дернуться. Но клинок у горла – это хороший успокоитель. К тому же, руки нерадивого воина Аллаха тут же пеленает Шакиров концом веревки.

– Жить хочешь? Хочешь – кивни, – шиплю и приказываю в ухо и давлю сильнее холодным лезвием теплую кожу на его горле. Пока я его держу, Шакиров обыскивает и снимает с него оружие и ремни, расстегивает брюки, глупо хмыкнув при этом. Захваченный врасплох часовой дергается, когда Ренат в спешке задевает его достоинство.

– Тихо. Сделаешь то, что скажу, – отпущу! Позови второго! По-русски! Дернешься – яйца вырву! – Молодой парень кивает. Пахнет от него хуже, чем от наших лошадей после сна. Я не шучу насчет его хозяйства, которое зажимаю в руку у основания. Стою, чуть присев, у него за спиной. И толкаю к двери кабины. Если он попытается дернуться, то больно ему будет так, что смерть счастьем покажется. Шакир страхует пленного с автоматом с одной стороны, Косачук навел автомат на дверь с другой стороны от меня, Нефедов и Швец «держат» противоположную дверь. Двое пограничников контролируют подступы и связь.

– Ахмэд! Вставай! Смэна! – стучит в дверь освобожденными руками часовой. Ответ, как в анекдоте:

– Пошел ты на х… Фариз! Еще пятнадцать минут! – Мы не ждем. Дергаю дверь за ручку, замок открывается, резко и больно толкаю плененного часового в сторону, он с криком валится к ногам Шакирова, хватая себя за промежность. Передо мной грязные пятки второго часового. Они выписывают зигзаги в воздухе, и одна пролетает мимо моего лица потому, что Нефедов, с другой стороны кабины, крепко обнял локтем за шею невыспавшегося Ахмеда и тянет его на себя, удушая между двумя своими предплечьями. Я хватаю его за ноги, прижимаю их к широкому сиденью и бью рукояткой ножа в промежность. Туркмен вскрикивает коротко и обмякает. Через минуту оба доса сидят у колеса, связанные по рукам и ногам. На глазах повязки из промасленной ветоши, что лежала под сиденьями кабины.

– Тихо. Где пограничники? – На мой вопрос Ахмед орет и брызжет слюной. Мне не нужен перевод. Когда сатанеешь, то ярость снимает все ограничения с мозга. Нож втыкается в шею Ахмеда неожиданно легко и неумело для профессионального убийцы, каким я должен быть. Руку омывает теплый и липкий поток крови из раны. Ахмед страшно хрипит и таращит на меня глаза. А я его не вижу, пелена на глазах. Руку тяну на себя, и еще больше крови брызгает из пробитой шеи. Убитый валится на Фариза. Повязка срывается с одного глаза, и кровь Ахмеда щедро течет по его лицу и одежде. Перевожу глаза на падающее по Фаризу тело. И он мои зрачки, холодные и безразличные, видит. И ему становится страшно. Ведь найдем по-любому. А так шанс есть, обещал я ему. А эти русские глупы. Они свои обещания, данные врагу, выполняют, даже себе во вред.

– Скажу! Скажу! Не убивай! Они в зиндане! Там, возле костра люк! – Он перебирает ногами, толкается от земли и ползет на спине подальше от моей окровавленной руки и ножа. Тело Ахмеда дергается и трясется в смертных судорогах у моих ботинок. Пыль, поднятая нами, клубится вверх между грузовиками. Мне мало Ахмеда, меня дурманит легкая победа, запах свежей крови и страх Фариза. Хочу еще кого-нибудь убить, растерзать, порвать на куски.

– Веди, урод, а то… – Фаризу не надо объяснять, как я хочу утолить мою жажду найти виноватого в том большом, что произошло со мной и со всеми. Меня начинает трясти. Я никогда не убивал никого руками. Нож надо бы вытереть. Но мне не до него, и я, неопытный, сую его в ножны. Фариз неуклюже встает и бежит, спотыкается и чуть не падает, к углу обрушившегося здания. Пробегает мимо него в утренних сумерках и останавливается возле решетки, лежащей на земле. Решетка пристегнута замком и цепью к отогнутому уху из толстой арматуры, которая торчит из бетонного кольца, врытого в землю, и закрывает вход вниз.

– Ключ? – протягиваю липкую и красную руку. Фаризу жутко. Он привык, что его земляки побеждают неверных легко и безнаказанно. А тут утренний кошмар славянской жестокости и мести.

Примечание:

1

Система (сленг). ЭСЗ – Электросигнализационная система, забор из колючей проволоки с козырьками, 2 метра 30 сантиметров в высоту. Под забором с обеих сторон идет полоса лишенной растительности и разглаженной земли шириной не менее одного метра.

2

Участок – часть линии электронно-сигнализационной системы пограничной заставы. Как правило, одна пограничная застава имеет двадцать участков слева и справа. Первый участок – самый ближний к заставе. Двадцатый – самый дальний. Длина участка от 100 до 600 метров.

3

ОППЗ – опорный пункт пограничной заставы.

4

Приказ на охрану – отдается командиром лично каждому пограничному наряду, выступающему на охрану линии государственной границы.

5

Пограничная комендатура – руководящий штаб соединения из нескольких застав.

6

Пограничный отряд – войсковое объединение из нескольких пограничных комендатур.

7

Ковкузнец – штатная должность кавалерийского кузнеца на пограничной заставе. Он же лошадиный ветеринар.

8

ПЗ – пограничная застава.

9

Школа СС – школа сержантского состава. Второе значение «СС» вполне характеризует гестаповские методы подготовки молодых командиров. Результат, господа демократы, – всегда поразительно превосходный.

10

ОЗК – общевойсковой защитный комплект (химзащита).

11

Розетка – скрытое гнездо для подключения к линии связи посредством микротелефонной трубки.

12

Блочок – на стыке участков находится блок управления, накрытый деревянным маскировочным ящиком, и монтажная доска, под которой спрятана электрическая разводка на нити колючки.

13

Облегченка – ремни пехотинца: плечевые лямки, пояс, грудная лямка.

14

Подступы дальние и ближние – дальние могут находиться на расстоянии трех и более километров от заставы. Ближние – непосредственно у заставы, в радиусе пятисот-тысячи метров.

15

МЗП – малозаметное препятствие – инженерно-саперное заграждение из перевитой проволоки. Она же «паутина».

16

«Кристалл-М» – простейшая сигнальная система «на разрыв», применяемая нарядом ночью для эффективного прикрытия охраняемого участка. Состоит из тончайшей проволоки, коробки и столбиков для натяжки нитей.

17

КСП – контрольно-следовая полоса, обычно проходит не далее пятидесяти метров от ЭСЗ и контрольного валика. Ширина – от восьми до шестнадцати метров.

18

Боевой расчет – ежедневное построение личного состава ПЗ, на котором доводится график несения службы, уточняется порядок перекрытия линии госграницы заслоном, состав тревожной группы, вооружение и прочее. Проводится в 20.00.

19

КПВТ – крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый калибра 14,5 миллиметра.

20

Мыльница – автомобиль «ГАЗ-66» бортовой грузовик с двумя ведущими мостами.

21

ДШМГ – десантно-штурмовая маневренная группа. Предназначена для ведения боевых действий по обе стороны границы в приграничной полосе округа. Основное место применения – Афганистан.

22

Пограничные сутки – начинаются в 20.00 текущего и заканчиваются в 20.00 следующего дня. От «боевого» до «бое-вого».

23

Дос – кличка местных аборигенов на сленге.

24

ФАС – фонарь аккумуляторный следовой.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.