Неофициальная жизнь Романовых. Царский декамерон

Михаил Сергеевич Пазин

Неофициальная жизнь Романовых. Царский Декамерон

Вступление

Династия Романовых правила Россией на протяжении более чем трехсот лет. И, если мы хоть что-то знаем о царях и императорах Дома Романовых, то об их интимной жизни – практически ничего, разве лишь то, что у Екатерины II было много любовников. В остальном же Романовы предстают перед нами в бронзовом образе безгрешных политиков, великих военачальников и умных государственных деятелей. Вот и все. Помните перестроечный фильм С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли», в котором прямо-таки обожествляется персона Николая II? И эта лента – тому пример.

Между тем Романовы были живыми людьми – они влюблялись, женились и прелюбодействовали: заводили себе любовниц, имели связи на стороне, от этих связей у них часто рождались дети-бастарды, плели любовные интриги, венчались вопреки законам Империи и вели предосудительный образ жизни. Однако их интимная сторона жизни была скрыта от постороннего взгляда, а папарацци и «желтой» прессы тогда не существовало. Скандальные подробности личной жизни членов клана Романовых не разглашались и не афишировались. Оно и понятно – кому интересно выносить сор из избы?

Первые русские цари из династии Романовых были благочестивыми и тихими людьми, они хотели жениться по любви, но зачастую их привязанности разбивались о боярские интриги. Например, царских невест Михаила Федоровича и Алексея Михайловича бояре всячески оговаривали, возводили на них напраслину, а порой и отравляли. Это было результатом борьбы боярских кланов за влияние на царя. Бедные цари – они были вынуждены жениться не по любви, а по боярскому и родительскому произволу. Михаил Федорович еще хоть как-то пытался бороться за свою любовь, а Алексей Михайлович покорно шел на поводу у бояр и верил, во все, что они говорили худого о своей избраннице. Правда, Алексей Михайлович нюха не терял – завел шашни с женой своего стольника. Эту боярскую традицию нарушил царь Федор Алексеевич – он женился по собственному выбору, по любви, но его супруга при родах умерла. Федор женился вновь, но умер совсем молодым от наследственной болезни цинги.

А потом пришла царевна Софья – уникальное явление в русской истории XVII века. Женщина на русском престоле – к этому страна еще не была готова. Однако она успешно процарствовала целых семь лет вместе со своим любовником князем Голицыным – первым фаворитом на Руси. Софью сгубила смена фаворита, в результате чего она оказалась в монастыре.

Петр I тоже в этом плане был уникальным человеком. У него было множество любовниц (одна из них стала императрицей Екатериной I) и еще больше внебрачных детей, число которых доходило до ста человек. Со своими любовницами Петр обращался грубо, часто бросал их, а иногда и казнил бывших пассий. Страшный был человек…

Екатерина I не отличалась добродетелью; помимо любовников, которые у нее были до Петра, она наставляла ему рога во время частых отлучек царя со случайными мужчинами. Была у нее и одна неслучайная интрижка с Виллимом Монсом. Узнав об этом, Петр I казнил Монса. В общем-то они были как два сапога – пара; оба неверны друг другу, ветрены и охочи до секса. Став императрицей, Екатерина I спилась и умерла. Вот так.

Время царствования Анны Ивановны – страшное для России время. Она правила при помощи своего фаворита-любовника Бирона, выжимавшего из страны все соки. Однако в плане взаимной привязанности им можно простить многое, ибо они по настоящему любили друг друга, ведь Бирон стал любовником безвестной курляндской герцогини еще до того, как она воцарилась. Он любил ее бескорыстно.

Мало кто знает, что мать императора-младенца Ивана VI, Анна Леопольдовна, ставшая регентом при малолетнем сыне, была лесбиянкой и эксгибиционисткой. Вместо фаворита у нее была фаворитка, с которой она не вылезала из постели, и любила загорать в чем мать родила у всех на виду. За что, в числе прочего, ее и скинули с престола.

В общем, амурные похождения первых Романовых – история захватывающая и интересная. Однако эта книга не только о плотских наслаждениях, но еще и о Любви – любви яркой, необычной, порой эксцентричной, но вместе с тем и кристально чистой, светлой, иногда безответной. О ней-то в первую очередь мы и постараемся рассказать.

РОКОВЫЕ СЛАДОСТИ

(царь Михаил Федорович)

Михаил Федорович снял очки, отложил в сторону Библию, задул свечу и, улегшись поудобнее на постели, погрузился в сладкую полудрему, вспоминая прошлое. Время от времени он ощущал сильные рези в животе! но целебный отвар, выпитый на ночь, действовал успокаивающе. Наконец, боль совсем прошла, а вместе с болью отлетела и душа к Богу первого царя России из династии Романовых. В ту пору ему было всего 49 лет. О чем же вспоминал перед смертью Михаил Федорович?

А вспоминал он вовсе не о том, как в совсем юные годы, по приказу Бориса Годунова он очутился в заточении в Белоозере, будучи разлучен с родителями; и не о том, как оказался в заложниках у поляков, захвативших Москву во время Смуты: там-то он и подорвал свое здоровье; не о том, как его, 16-летнего юношу, Земский собор избрал на Царство, как поляки, узнав об избрании, вознамерились убить его; как, укрывшись за толстыми стенами Ипатьевского монастыря, он ждал неминуемой гибели, но его спас староста Иван Сусанин. Вспоминал Михаил Федорович о той единственной и ненаглядной, своей первой любви Марии Хлоповой.

Дело было так. Находясь в ссылке, Михаил познакомился с племянницей их охранника Марией Хлоповой. Ее дядя хорошо относился к ссыльным Романовым, помогал, чем мог. Их дети всегда играли вместе – зимой катались на санках, лепили снеговиков, кидались снежками; летом ходили за грибами и ягодами, купались в реке, играли в лапту или салки. Михаил с восхищением наблюдал за бойкой хохотушкой Марией Хлоповой, у которой был румянец во всю щеку и задорно блестели глаза; весь облик выражал неподдельное веселье.

В 1616 году, когда Михаилу исполнилось уже 20 лет, ближние бояре вознамерились его женить. По правде сказать, в его годы он был уже переростком для женитьбы – на Руси венчались рано, рано и умирали, но государственные обязанности не позволяли сделать этого раньше. Страна лежала в разрухе после великой Смуты и польско-шведской интервенции. И только когда дела в России мало-помалу пошли на лад, настал черед женить царя.

Сердце Михаила уже давно было отдано Марии, и потому за выбором невесты дело не стало – ею стала именно она, подружка мальчишеских лет Михаила, дочь московского дворянина из незнатной семьи Мария Ивановна Хлопова. От остальных претенденток на руку и сердце царя ее отличала необычная красота и стать, да и сам Михаил со всей горячностью юношеского сердца полюбил ее. Состоялось обручение. Как будущую супругу, ее поселили в кремлевском теремном дворце и по обычаю того времени дали новое имя – Анастасия, напоминавшую умную и добросердечную первую жену Ивана Грозного. Она и была такой – открытой и искренней, доброй и очень неглупой. Избранницу царя теперь стали упоминать в богослужениях. О предстоящем бракосочетании бирючи оповестили все государство. Во дворец вместе с царской невестой перебрались ее мать и бабушка, а отец и дядя повадились ежедневно, на правах будущих родственников, ходить к ним.

Все ближе и ближе наступал день свадьбы. Михаил уже изнывал от любовного томления – ему хотелось постоянно быть рядом со своей избранницей, держать ее за руку, говорить о своих чувствах к ней, не говоря уже о большем. Однако обычаи того времени не позволяли этого: до свадьбы – ни-ни. Но внезапно настала беда – ненаглядная Маша неожиданно заболела, через несколько дней у нее началась частая рвота. Ее «рвало и ломало нутро, и опухоль была». Тут же об этом доложили царю. Тот немедленно прислал к Марии придворных лекарей, которые осмотрели ее и назначили лечение, хотя точная причина болезни не была установлена. Надзирать за докторами поручили двоюродным братьям Михаила Федоровича – Борису и Михаилу Салтыковым. Однако состояние Марии не улучшалось, и Салтыковы рапортовали царю, что болезнь ее очень опасна, препятствует деторождению и поэтому Хлопова не может стать его женой. И еще – что Хлоповы якобы нарочно скрыли «порчу» девушки, для того чтобы занять ведущее место при дворе.

Делать нечего. Погоревал-погоревал Михаил Федорович, да и повелел созвать Земский Собор, чтобы решить судьбу его любимой Машеньки. Ведь деторождение – дело серьезное, царица должна исправно рожать супругу детей, а наследников «мужеска полу» тем паче. Братья Салтыковы постарались, и Земский Собор решил, что «царская невеста к государственной радости не прочна». Ее было решено отослать от царского двора подальше. Марию Хлопову выселили из теремного дворца, где она прожила всего шесть недель, и поместили в Москве у ее бабки Феодоры Желябужской. Дней через десять последовал новый указ – Марию вместе с бабкой, теткой и двумя дядьями сослать в Тобольск, разлучив с отцом и матерью. Правда, отцу Маши, Ивану Хлопову, царь, продолжая питать нежные чувства к несчастной девушке, пожаловал воеводство в Вологде.

Однако Михаил не забывал свою нареченную. С определенного момента участь Хлоповых была облегчена. Сначала семью переселили в Верхотурье, где они прожили около года, а на Рождество 1620 года последовал царский указ о переводе их в Нижний Новгород.

Прошло три года. Неожиданно, к радости Михаила и всей родни, в 1619 году из польского плена вернулся отец царя – патриарх Филарет (в миру Федор Романов). Михаил все еще продолжал любить свою ненаглядную Машеньку, о чем откровенно признался отцу.

Филарет был не в курсе произошедшего расстройства свадьбы сына и странной болезни невесты, а потому повелел учинить официальное следствие по этому делу. Он искренне желал сыну семейного счастья и добра. В результате перекрестных допросов лекарей, пользовавших Марию, и братьев Салтыковых вырисовалась следующая картина. Оказывается, еще тогда лекари выяснили причину открывшейся рвоты у Марии Хлоповой – чрезмерное употребление сладкого. Видно, бедная девушка дорвалась до сластей в царском дворце, поскольку в доме своих родителей ее ими не потчевали. Относительно деторождения, то лекари заявили Салтыковым, что «плоду и чадородню» от этого «порухи не бывает». Но Салтыковы повернули дело таким образом, что царская невеста была признана неизлечимо больной. Братья Салтыковы сознались на допросе, что боялись усиления семейства Хлоповых при дворе, а потому и решили оклеветать несчастную Марию. Они опасались, что неизбежное влияние клана Хлоповых на молодого Михаила вредно скажется на их собственном положении. Особенно им не нравилось поведение ее дяди – Гавриила Хлопова: бойкого и умного боярина, что и привело к его ссылке вместе с Марией. При этом так думали не только Салтыковы, их мнение разделяли многие другие бояре – братья просто стали исполнителями их воли. В то время, как сейчас, постоянно шла драка за близость к правителю – будь то генсек или царь. Чужых ко двору не пускали и старались любыми способами от них избавиться. Так Хлоповы стали жертвой боярского коварства и зависти.

После того как вскрылась истина, в Нижний Новгород нагрянула целая докторская комиссия во главе с боярином Ф. И. Шереметевым, и Марию признали вполне здоровой девушкой! Братьев Салтыковых за их коварство и за то, что они «государской радости и живота учинили посмешку», удалили от двора и сослали в их вотчины.

Пока шло все это разбирательство, Михаила было решено женить на какой-нибудь иностранной принцессе. Выбор пал на Данию, но датский король отказался даже принять царских послов. Тогда снова решили выбрать кого-нибудь из своих, русских девушек, о чем и сообщили Михаилу Федоровичу. На это предложение последовал ответ уже возмужавшего, все еще влюбленного человека: «Обручена мне царица, кроме ея не хочу взять иную». Патриарх Филарет, видя непреклонность сына, уже готов был вернуть ни в чем не повинную Марию Хлопову в Москву и благословить этот брак, но неожиданно против этого выступила мать Михаила – инокиня Марфа. Она решительно заявила, что покинет Московское царство в случае женитьбы сына на Хлоповой! Марфа Ивановна тоже пребывала в плену амбиций и боялась усиления незнатных дворян при дворе. К тому же она была обижена опалой своих племянников, братьев Салтыковых.

Так судьба Марии Хлоповой была решена окончательно. Ей приказали оставаться жить в Нижнем Новгороде на дворе Козьмы Минина (того самого!), где она и оставалась до самой смерти в 1633 году. Так закончилась жизнь девушки, которая была виновата лишь в том, что проявляла неумеренный аппетит к сладостям, которыми ее угощали при царском дворе. Кстати, одним из отдаленных потомков рода Хлоповых был академик Андрей Сахаров.

Вот о чем вспоминал в последние часы своей жизни Михаил Федорович. Потом, в 1624 году была женитьба на Марии Долгоруковой, которая на следующий день после свадьбы занемогла и, проболев три с лишним месяца, умерла. Ходили слухи, что ее отравили. Вероятно, яд подмешали в белила или румяна, которыми пользовалась царица. Очевидно, кому-то она перешла дорогу. Такой способ расправы с царскими женами был известен давно. От такого же яда погибли Елена Глинская (мать Ивана Грозного) и Марфа Сабурова (вторая жена этого царя). Заметим, что официального расследования по этому поводу никакого не проводилось. Кому-то это было совсем не выгодно.

Через год царю представили на выбор 60 красавиц. Ему не приглянулась ни одна из них, а свой выбор он остановил на служанке одной из претенденток Евдокии Стрешневой. Она-то и стала русской царицей – скромная, доброжелательная и далекая от борьбы боярских кланов и семейных интриг. На этот раз семейная жизнь Михаила Федоровича оказалась счастливой. Супруги родили десятерых детей, один из которых, Алексей, стал следующим царем из династии Романовых. Они и умерли, можно сказать, в один день – и июле и августе 1645 года.

В молодости Михаил Федорович был здоровым и крепким – в одиночку ходил с рогатиной и ножом на медведя, но начиная с 1637 года страдал болезнью ног (от цинги они опухали), стал близорук и носил очки. Весной 1645 он заболел какой-то желудочно-кишечной болезнью и умер в начале одиннадцатого часа ночи аккурат в день своего рождения. Его кончина была тихой: Михаил умер «яко неким сладким сном усне». Опять роковые сладости…

ТУГИЕ КОСЫ И ПОДМЕТНЫЕ ПИСЬМА

(царь Алексей Михайлович)

Девушки спали. В горнице было темно, лишь возле образов тихо потрескивали лампады. Вдруг на пороге появились мужчины; двое из них проходили вдоль кроватей, занятых спящими красавицами, и рассматривали, как они спят, обмениваясь многозначительными жестами и взглядами. Одним из них был царь Алексей Михайлович, другой – его личный врач. Царь искал между ними свою будущую супругу: «жену, способную стать утехою своему господину». Наконец, выбор был сделан…

Алексей Михайлович хоть был прозван Тишайшим, но тихим и робким он никогда не был. По характеру он был добрым, незлопамятным, временами мягким, а временами и строгим человеком. Но мог вспылить и прогневаться. На его долю пришлись и жестокие русские бунты, «бессмысленные и беспощадные», Соляной и Медный, и подавление восстания Стеньки Разина, и раскол в Русской православной церкви, и долгая война с Польшей за обладание Украиной, и скоротечная война со Швецией, в которой он лично принимал участие. Где уж тут тихость проявлять?

На престол Алексей Михайлович вступил в возрасте 16 лет, сразу же после кончины своего отца царя Михаила Федоровича. Когда Алексею Михайловичу стукнуло 18 лет, бояре озаботились его женитьбой. Его решили женить «по старине». Выбор царя должен был пасть на одну из русских красавиц. Грамоты о царских смотринах разослали во все концы страны. Князья, бояре и купцы привезли в Москву полторы тысячи своих дочерей. Придворные боярыни и бояре получили приказ отслеживать прибытие в Москву молодых девушек и производить строгий и самый подробный осмотр их, не исключая даже самые интимные места. Особенно проверялась девственность претенденток. Сначала отобрали триста из них, потом двести, затем количество претенденток сократилось до ста, и уже в самом конце осталось только шесть девушек. Среди них была Евфимия Всеволожская – дочь касимовского боярина Рафа (Федора) Всеволожского. Ее-то и заприметил Алексей Михайлович во время своего тайного ночного обхода. В то время существовало поверье, что как девушка спит (спокойно, или беспокойно), такой у нее и будет характер.

Девушки по нескольку раз проходили перед Алексеем, но он свой выбор уже сделал – больше всех понравилась Евфимия, он все чаще поглядывал на нее и, наконец, подозвав к себе, надел ей на руку золотое кольцо и вручил платок – знаки царского выбора. Нельзя сказать, что Алексей полюбил ее – она выделялась среди других красотой и статью, этим и пришлась по вкусу царю, но не более того. Надо же на ком-то было жениться царю; и он решил не перечить «старине».

Царскую избранницу поселили у сестер Алексея, взяли «наверх», как говорили тогда. «Верхом» назывались личные теремные покои цариц. (Так вот откуда появилось понятие – «близость к верхам» или «распоряжение сверху»! В подлинном смысле этого слова это значило быть приближенным к женщинам-царицам или царевнам, а в переиначенном – вообще к власть предержащим). До бракосочетания ей надлежало жить с царевнами, а перейти в особую половину дворца она могла, только став царицей. Через некоторое время царственную невесту должны были обрядить в торжественные одежды, с молитвой возложить на нее царский венец и после принятия клятвы подвести к государю. С этой минуты девушка становилась полноправной царицей, а по всем церквям рассылался указ об упоминании ее имени вместе с именем царя. Характерно, что родной отец с этого момента уже не смел называть ее родной дочерью.

В предвкушении сего радостного момента боярин Всеволожский решил закатить пир на весь мир и повсюду разослал приглашения на него. От приглашений, само собой разумеется, никто не отказался (как же: все-таки будущий родственник самого царя!), и пьянка удалась на славу. А наутро, едва протрезвев после вчерашнего, Раф Всеволожский узнал, что в дом пришла беда.

На венчании вместе с царем был ближний боярин Морозов, который имел большое влияние на 18-летнего Алексея. Морозов в окружении царя набрал большую силу, и никто ему перечить не смел; он занимал особое положение при царе и поэтому своих недоброжелателей нисколько не боялся. Боялся Морозов лишь родню девушки, которая, как он считал, благодаря родственным связям с царем наберет большую силу и затмит его, Морозова, влияние на Алексея.

Необходимо во что бы то ни стало опорочить невесту, Евфимию Всеволожскую. Чтобы не возбудить подозрений, надо было действовать решительно и быстро. Морозов, где уговорами, а где и угрозами, заставляет боярыню, приставленную к Евфимии, пойти на преступление. Когда эта боярыня укладывала девушке косы под кокошник, она заплела их так туго, что бедная Евфимия чуть не потеряла сознание. Она едва сдержала крик, но постеснялась кому-либо об этом сказать. От боли у нее раскалывалась голова, заколки в волосах сильно кололи ее в темя. В таком виде бедняжку и подвели к жениху. От волнения и боли она тут же грохнулась в обморок! Немедленно вызванный врач (тоже подкупленный Морозовым) заявил, что девушка страдает «падучей» болезнью, то есть эпилепсией.

Разразился неслыханный скандал. Пошли слухи, что Евфимию «очаровали» завистники, что царскую невесту «испортили» и даже что она отродясь была «порченая» и «некрепкая». Пошли слухи, что ее подсунули царю «воровским умыслом».

Началось специальное расследование, которое выявило (по подсказке конечно же боярина Морозова), что ее отец, Раф Всеволожский, скрыл от царя болезнь дочери. Бывшую царскую невесту мгновенно вытурили из дворца. В утешение Алексей, добрая душа, пожаловал ей подушку, ковер, сафьяновую скамейку и богатое одеяло на соболях с горностаевой опушкой. Наверняка оно ей очень пригодилось впоследствии, так как Евфимию вместе с отцом, матерью и братом отправили в ссылку в холодную Тюмень. Уже отсюда, из Тюмени, отца бедняжки за причиненные неудобства назначили воеводой в Верхотурье. Впоследствии неудавшуюся царскую невесту вернули в родное поместье, но строго-настрого запретили выезжать из него куда бы то ни было.

После этого случая Алексей Михайлович, сильно тоскуя по девушке, которая воспалила его воображение, несколько дней не притрагивался к еде. Боярину Морозову с трудом удалось отвернуть Алексея от горьких дум. Охота на медведя и волка – вот лучшее лекарство от сердечной привязанности. Охота была любимым занятием Алексея Михайловича, особенно соколиная, он даже написал книгу «Урядник сокольничья пути». Правда, с делами царь развлечения не путал – именно ему принадлежит поговорка «Делу время, а потехе час».

В очередной раз проклятые бояре ради призрачной выгоды для себя вмешивались в личную жизнь царей! Сначала они проделали такую штуку с Марией Хлоповой, невестой Федора Михайловича, а потом и с Евфимией Всеволожской. И если в первом случае производилось дознание и виновные попали в ссылку, то во втором Алексей всецело поверил боярину Морозову, даже спас его во время Соляного бунта 1648 года, и сквозь пальцы смотрел на все его злоупотребления.

Алексей Михайлович быстро забыл Евфимию, тем более что вездесущий Морозов предложил новую кандидатуру – Марию Милославскую. Дело было в том, что боярин Борис Морозов имел своего верного сподручного – Илью Милославского, так что конкуренции при дворе он составить ему не мог. У Милославского было двое красивых дочерей – Анна и Мария. Вот у Морозова и возник план: выдать за царя одну из дочек Милославского, а самому женится на другой. Он всячески расхваливал царю дочерей Милославского и предоставил случай ему увидеть их во время молитвы в Успенском соборе Кремля. В результате такой пропаганды Алексей Михайлович велел позвать их к своим сестрам, явился туда сам и, приглядевшись поближе, выбрал Марию.

Бракосочетание состоялось уже через полгода после падения, в прямом и переносном смысле этого слова, бедняжки Евфимии, в январе 1648 года. Опять прошла церемония приглашения со всей страны потенциальных невест, опять был объявлен «конкурс красоты», но делалось все это лишь для вида, в угоду «старине». Претендентка-то была уже заранее определена! Сам Морозов (ох, и ушлый же был мужик!) немедленно женился на сестре Марии Милославской Анне и, таким образом, стал царю свояком. Уж с таким положением за свое будущее можно было не беспокоится!

Брак с Марией Милославской, отличавшейся скромностью и добротой, оказался счастливым. Любил ли он ее или нет, история умалчивает. У супругов родилось 13 детей: пять сыновей и восемь дочерей. Трое из сыновей умерли, а оставшиеся в живых Федор и Иван были болезненными. Из дочерей Милославской статью, умом и красотой отличалась Софья (о ней мы расскажем особо). Вместе они прожили 21 год. Смерть царицы в 1669 году глубоко опечалила Алексея Михайловича. Ее похороны сопровождались обильными раздачами милостыни (в богадельни посылали даже осетрину), а сотни московских нищих провожали гроб с телом Марии Милославской в Вознесенский собор Кремля, где она и была похоронена.

Был ли Алексей Михайлович верен своей жене Марии? Вопрос не праздный – в этом и задача нашей книги, темой которой являются интриги и скандальные любовные связи. Похоже, что нет. Ходили упорные слухи, что он имел секс, как сказали бы американцы, с женой своего комнатного стольника Алексея Мусина-Пушкина. От этой связи у них родился сын Иван, которого записали конечно же тоже Мусиным-Пушкиным. Стольник Алексей не стал устраивать из-за этого скандала своему повелителю и правильно сделал, а то не избежать бы ему опалы. Косвенно это подтвердил лично Петр I. Однажды под влиянием винных паров он решил разобраться, чей он на самом деле сын (об отцовстве Петра Алексеевича мы поговорим позже). «Вот этот, – вскричал он, – указывая на одного из своих собутыльников, Ивана Мусина-Пушкина, – знает, по крайней мере, что он сын моего отца…»

Таким образом, Петр I официально считал Ивана Мусина-Пушкина своим братом. Жизнь Ивана очень интересна. Он родился в 1661 году, был боярином, Астраханским воеводою, в 1701 году был назначен главой Монастырского приказа, в 1710 Петром I был возведен в графское достоинство, а в 1711 году стал сенатором, причем его имя в списке стояло первым. С 1725 года заведовал Монетным двором. Умер Иван в 1729 году. Завидная биография, ничего не скажешь, тем более что Петр к нему благоволил и почитал за сводного брата.

После кончины Марии Милославской царь опять вздумал жениться. Ему в ту пору было всего 40 лет – почему бы и нет? Опять начался съезд красавиц со всей страны, выбранных из различных слоев общества: среди них были представительницы знати, народа и даже монастырские послушницы. Царю приглянулась послушница Вознесенского девичьего монастыря Авдотья Беляева, скромная девушка из бедной семьи, сирота. Однако окончательно выбора Алексей Михайлович пока не сделал.

Дело в том, что дома у своего нового ближнего боярина Артамона Матвеева (злокозненный боярин Морозов к этому времени уже умер) он заприметил красивую брюнетку, которую он принял сначала за его дочь. Но это была всего лишь его воспитанница, Наталья Нарышкина, порученная своим отцом, бедным и безвестным дворянином из провинции, на попечение богатого и могущественного боярина. В обычной московской семье такого быть не могло – женщинам строго воспрещалось заходить на мужскую половину, а уж тем более сидеть за одним столом. Но, у Артамона Матвеева все было по-другому. Вопреки обычаю, он был женат на иностранке, некой Гамильтон, носил немецкое платье, знал языки, много читал, имел неплохую библиотеку, завел физический кабинет и химическую лабораторию. В общем, приобщился к европейским ценностям. Да и положение Артамона было высоким – он заведовал Посольским приказом, Приказом Большой казны, управлял делами Двора, заведовал стрельцами и являлся, как сказали бы сейчас, «представителем президента» в Малороссии, Казанском и Астраханском ханствам. Большой человек был Артамон Матвеев!

Наталья Нарышкина занимала место за столом вместе со своими приемными родителями, была весела, не скупилась на добрую шутку и за словом в карман не лезла. Бойкая девушка запала в душу Алексею Михайловичу. Она тоже приобщилась к общеевропейским ценностям, пила вино и в отличие от богобоязненной Авдотьи Беляевой была доступной бабенкой. (Ох, знать бы Алексею Михайловичу, что из этого выйдет!)

Таким образом, Алексей Михайлович стоял перед выбором – жениться ли ему на тихой и скромной Авдотье Беляевой или же на по-европейски образованной Наталье Нарышкиной? И тут Артамон Матвеев не упустил своего шанса – продвинуть в царицы свою воспитанницу. Во дворце неожиданно стали находить подметные письма, в которых преследовалась цель отговорить царя от женитьбы на Нарышкиной и порочилось имя Матвеева. Следовательно, автором писем мог быть только кто-то из родственников Беляевой, а Артамон Матвеев оставался вне подозрений. Обвинили в составлении этих писем дядю Авдотьи Беляевой, некоего Ивана Шихарева. Его взяли в оборот и обыскали, но ничего, кроме травы зверобоя, которым он лечился, при нем не нашли. В травке, найденной у Шихарева, усмотрели попытку околдовать царя, чтобы он взял в жены сироту Авдотью, и потащили бедного дядю на дыбу. Началось следствие, а у следствия есть такая особенность, что если уж начали искать колдунов, то они обязательно найдутся. Но не в случае с Шихаревым. Он ни в чем не сознался (да и сознаваться ему было практически не в чем, ведь подметные письма стряпали под руководством Матвеева), разве уж в слишком вольных речах и в попытках поговорить с царским врачом. С голландским доктором, осматривающего Авдотью, он пытался договориться не замечать у нее некоего изъяна, «не так» торчащего пальца, если быть точным. И это все! Больше ничего под пытками у Ивана Шихарева не добились.

Однако сомнение в душу Алексея Михайловича все же закралось; он сделал окончательный выбор в пользу Натальи Нарышкиной, и в январе 1671 года они обвенчались. Авдотья Беляева была вместе с ее незадачливым дядей отправлена в ссылку. Так протеже Артамона Матвеева стала русской царицей.

В связи с этим возникает вопрос – а любил ли хоть одну из своих женщин Алексей Михайлович? Сдается, что нет. Сначала он позволил оклеветать Евфимию Всеволожскую и даже не проверил, правда ли то, что она страдала падучей. Взамен Всеволожской ему подсунули Марию Милославскую, которой он был сам неверен и завел амуры с женой Мусина-Пушкина. Затем он поверил в подметные письма, якобы составленные Шихаревым, из-за чего расстроилась его свадьба с Авдотьей Беляевой, и женился на развратной Наталье Нарышкиной, которую ему «верный» боярин Артамон Матвеев рекомендовал. Нам кажется, что Алексей Михайлович просто плыл по течению; никакой личной привязанности у него к женщинам не было, а уж любви тем более. Он охотно верил всяким сплетням, распускавшимся к выгоде того или иного высокопоставленного боярина, и менял свое мнение о невестах на прямо противоположное. В общем, в этом отношении он был не мужик и спал с теми, кого ему подсунут «верные» бояре. За свою любовь нужно сражаться, драться до последнего, даже зубами, отстаивать свою возлюбленную, что бы там ни говорили о ней разные интриганы, а он был просто, как сказали бы сейчас, лох. И ладно, если в случае с Евфимией ему было только 18 лет и он мог поверить в боярские сказки, то в последнем случае Алексею Михайловичу уже стукнуло 40 лет, и он мог разобраться, где правда, а где вымысел! В общем, лох, он и есть лох, и это мы докажем в дальнейшем.

Итак, в 1671 году он женился на двадцатилетней Наталье Нарышкиной. От этого брака у них родилось трое детей, и первым из них был Петр, будущий император Петр Великий. Он родился в мае 1672 года. До сих пор неустановлено точно, где это произошло – в Московском кремле, в селе Коломенском или Измайлове? Так же неустановлено, кем был его отец. Официально считается, что им был Алексей Михайлович, но это официально, а правда была в том, что развратная, «приобщившаяся к европейской культуре» Наталья Нарышкина блудила, с кем попало. И первого своего сына зачала неизвестно от кого.

Вопрос, а Романов ли он, возник сразу же после его появления на свет. Все Романовы, начиная с Михаила Федоровича, были маленькими и толстенькими, и дети Алексея Михайловича от Милославской были типичными Романовыми – маленькими, упитанными, со стабильной психикой и очень добродушными. Первого Романова – Михаила Федоровича, избрали на престол как раз за его добрый нрав, а прозвище Алексея Михайловича – Тишайший – говорит само за себя.

Клан Нарышкиных тоже не отличался ни ростом, ни силой. Петр же вымахал в 2 метра 9 сантиметров ростом и отличался нездоровой психикой, грубо говоря, был «с приветом», агрессивным, жестоким, кровожадным и сильным мужчиной. Он не был типичным Романовым. Поэтому сразу пошли слухи, что Петр – не родной сын царя Алексея Михайловича. И он, что характерно, ничем не был похож на своих сводных братьев от Милославской – Федора и Ивана. Те были болезненными юношами и умерли рано, а Петр был крепким мужчиной, и если бы не постоянное пьянство, мог бы умереть не в 53 года, а прожить значительно дольше.

Дыма без огня не бывает. Ведь не приписывали же Марии Милославской, что ее дети появились на свет от побочных отцов? А о Нарышкиной говорили, да еще такое! Видно, репутация у двух жен Алексея Михайловича была разная.

Отцовство Петра приписывали и конюху Мишке Доброву, и патриарху Иоакиму, и постельничему Тихону Стрешневу, и грузинскому царевичу Арчилу, и лекарю Келлеру, и опекуну Натальи боярину Артамону Матвееву, и даже родственникам Нарышкиной – двоюродному брату царицы Петру и родному брату Федору.

Насчет конюха Мишки Доброва ничего определенного сказать нельзя, а вот относительно патриарха Иоакима существовало подозрение. Ведь именно он, когда разгорелся спор, кого ставить на царство – Ивана или Петра, высказался за Петра. Считалось, что именно за своего сына и ратовал Иоаким. У историков появились даже предложения сравнить антропологические данные патриарха Иоакима с Петром I – форму ушей, лицевой части черепа и так далее.

Насчет немца-лекаря Келлера тоже однозначно ничего сказать нельзя, разве ходили лишь слухи, что он подменил своим мальчиком девочку, истинный плод первых родов Натальи. Но зачем ему это было делать – непонятно. Царю нужен был сын – наследник престола? Но у него уже и так было два сына, Федор и Иван, так что Петру царствование никак не «грозило». Может, любовником царицы был сам Келлер и от него родилась дочь? Тогда зачем менять одного ребенка на другого? В общем, непонятная и маловероятная история.

Займемся лучше другой версией – якобы отцом Петра был грузинский царевич Арчил. Петр I был подозрительно похож на Арчила (по портрету). Грузинский (правильно – имеретенский и кахетинский; тогда Грузия еще не была единым государством) царевич Арчил действительно приезжал в Москву по велению своего отца, Арчила I, слезно просить русского царя принять под свое покровительство его страну, страдавшую от набегов турок и татар. В подарок он привез в Москву гвоздь, которым прибивали Иисуса Христа к кресту. (Крест и гвозди были обнаружены в Иерусалиме в начале III века; потом один из гвоздей византийский император Константин передал в дар первому христианскому царю Грузии Мириану. Ныне по одному такому гвоздю хранится в Париже, Вене, Риме и Москве.) Сразу же по приезде в Москву Арчил начал бурную политическую деятельность. Наверняка он встречался и с Натальей Нарышкиной, но вот неувязка – царевич приехал в Москву в 1685 году, тогда как Петр родился в 1672 году. Так что версия с грузинскими корнями Петра I не проходит.

Артамон Матвеев? Действительно, такое могло быть. Известно, что, когда Алексей Михайлович впервые увидел в доме своего боярина Наталью, Матвеев не спешил ее отдавать царю в жены. Вполне возможно, оттого, что она была его любовницей. И, только сообразив, какие выгоды для него принесет это замужество, согласился, и даже сам рекомендовал ее царю.

Двоюродный брат Натальи Нарышкиной Петр и родной брат Федор? Такое тоже вполне могло быть. Ходили слухи, что клан Нарышкиных имел склонность к близкородственным связям. Православная церковь считала родственников до седьмого колена слишком близкими для браков, но Нарышкины несколько раз обходили эти строгости. Был слух, что на самом деле отцом Петра Нарышкина был папа Натальи – Кирилл. Раз Наталья зачала Петра I от своего двоюродного брата, тогда получается, что Петр – сын сводных брата и сестры. Значит, в его жилах нет ни капли крови Романовых. Приписывали Наталье и родного брата Федора, но это невероятно, так как Федору было всего 8 лет, когда родился Петр. Близкородственные связи – это признак вырождения, характеризирующийся непропорциональным телосложением отпрыска и неустойчивой психикой. Именно таким и был Петр I – у него была несоизмеримо маленькая голова на громадном туловище при 38 размере ноги, он отличался чрезмерной моторикой (ни минуты не мог усидеть на одном месте) и невероятной жесткостью. К тому же страдал эпилептическими припадками.

А вот история с Тихоном Стрешневым объясняет все. До Петра, конечно, доходили слухи, что Алексей Михайлович ему не родной отец, да он сам ощущал это. Мы ранее приводили отрывок из высказываний по пьянке Петра I, когда он допытывался, чей он сын. Теперь мы приведем этот текст полностью. Как пример, он приводил историю с Мусиным-Пушкиным: «Этот вот, – указывая на одного из своих собутыльников, Ивана Мусина-Пушкина, – знает, по крайней мере, что он сын моего отца. Но от кого же я сам? Уж, не от тебя ли, Тихон Стрешнев? Ну! Говори, не бойся! Говори, не то задушу…» Побледнев, Тихон отговаривался незнанием. Тогда Петр избрал столь же радикальный, столь и простой способ узнать правду – он приказал пытать Тихона Стрешнева и поднять затем на дыбу! Выплевывая зубы из разбитого рта и испытывая невыносимую боль в вывороченных суставах, он прохрипел: «А пес его знает, чей ты сын! Много нас к твоей матушке ходило…» Этим было сказано ВСЕ!

Таким образом, отцом Петра I мог быть кто угодно, хоть двоюродный брат Натальи Нарышкиной Петр, хоть патриарх Иоаким, хоть конюх Мишка Добров!

Вот вопрос – знал ли об амурах своей жены сам Алексей Михайлович? История об этом умалчивает. Но еще древними отмечено – если в одних делах человек проявляет деловитость, целеустремленность или даже талант, то в других он не смыслит ровным счетом ничего, и его легко обмануть. Таким и был царь Алексей Михайлович: если в политических делах он был асом, заядлым театралом, покровителем художников и ученых, то в семейных делах был лохом и легко поддавался на разные боярские уловки, в том числе и относительно своей второй жены. Клан Нарышкиных после женитьбы царя на Наталье занял главенствующее положение при дворе и изгнал всех своих недоброжелателей; они не могли допустить утечки информации об амурах своей родственницы. Алексею Михайловичу просто некому было сказать правду о похождениях царицы. Так, что царь, видимо, ничего не знал, не ведал и даже не догадывался. Кремлевские спальни умеют крепко хранить свои тайны.

Умер Алексей Михайлович в январе 1676 года, через пять лет после своей женитьбы на Наталье Нарышкиной от наследственной болезни – цинги. Ему было всего 47 лет, что дает повод некоторым историкам считать его пожилым человеком. Наверное, это так – с учетом высокой смертности в то время он в действительности считался пожилым.

Алексей Михайлович на своем коротком веку так и не познал сладости и мук любви, когда страсть к единственной и неповторимой женщине заставляла бы, образно говоря, свергать горы, поворачивать вспять реки, рвать глотку соперникам или крушить врагов. Поэт Владимир Маяковский однажды написал такие строки: «Любить – это значит в глубь двора вбежать и до ночи грачьей, блестя топором, рубить дрова, силой своей играючи». Этим сказано очень многое – и показать свою силу, даже если любимая не видит, и восторг от сознания того, что ты любишь, и сладострастное изнеможение от усталости, такое же, как после близости со своим божеством, и многое, и многое другое. К сожалению, Алексей Михайлович дров не рубил. Да, и мышей, похоже, в спальне своей второй жены не ловил тоже.

ВЛЮБЛЕННЫЙ РЕФОРМАТОР

(царь Федор Алексеевич)

Чтобы проверить свои чувства, Федор прогарцевал на лошади мимо дома Заборовских три раза, каждое мгновение поглядывая на окна. И только тогда, когда в чердачном окошке появился лик светлый Агафьи, он окончательно уверился в том, что влюблен в эту девушку, и она обязательно станет его женой.

Когда умер отец, царь Алексей Михайлович, завещавший ему трон, Федору Алексеевичу было всего 14 лет. В день смерти родителя, его, больного, с опухшими ногами, придворные под руки потащили в Грановитую палату и усадили на трон. Началась присяга новому государю. Скорость, с которой прошла присяга у еще неостывшего трупа прежнего царя, имела свою причину. Как мы уже писали ранее, Алексей Михайлович был женат два раза: первый раз на Марии Милославской и второй раз на Наталье Нарышкиной. От Милославской у него было два сына – Иван и Федор, а от Нарышкиной один, Петр. Несмотря на то что Алексей Михайлович завещал престол Федору, клан Нарышкиных решил сделать ставку на Петра, поскольку Федор был больным, а Иван слабоумным, в общем, не жильцы на этом свете. Из-за битвы за престолонаследие Россия могла погрузится в новую Смуту, так как Нарышкины и Милославские были смертельными врагами.

За Петра, в частности, рьяно ратовал его предполагаемый отец, боярин Артамон Матвеев. Однако в этой схватке победил клан Милославских, чем и объясняется такая поспешность возведения на трон Федора. Зловредного Артамона Матвеева за его гнусные происки Милославские лишили всех чинов и званий и сослали в далекий северный город Пустозерск. Ему еще «пришили» колдовство, что было тогда серьезнейшим преступлением. Он якобы, будучи главой Аптекарского приказа, не допивал за царем лекарства (так тогда проверяли содержимое напитков на яд) и вызывал духов, которых было полным-полно в избе. Их вроде бы видел лежавший за печкой карла (карлик) Захар. Также ему вменялось в вину, что переводчик грек Спафарий читал отцу и сыну Матвеевым «черную книгу» и учил обоих колдовать на ней. Еще Матвеева обвинили в казнокрадстве – а кто тогда не крал? И поделом ему. Он еще старому царю, Алексею Михайловичу, с предполагаемой женитьбой на Авдотье Беляевой вредил.

Главных недоброжелателей Милославских – Ивана и Афанасия Нарышкиных за «попытку покушения» на Федора Алексеевича приговорили к смертной казни, но царь заменил ее недалекой ссылкой. Так что огульные обвинения в мнимых покушениях на товарища Сталина – это не изобретение чекистов 30-х годов, а издревле осуществлявшаяся практика.

Итак, Федор Алексеевич стал царем. На похоронах отца его несли, сидящего на носилках – так сильно болели ноги. Причина болезни у Федора была та же, что и у отца, – цинга. Через неделю после отставки Матвеева с должности главы Аптекарского приказа новый начальник собрал консилиум из шести самых знающих врачей страны на предмет освидетельствования нового царя. Обследование Федора показало, что «ево государская болезнь не от внешнего случая и ни от какой порчи, но от его царского величества природы… та де цинга была отца его государева… в персоне». То есть доктора признали, что болезнь была наследственной. Хроническая цинга дает сезонные обострения, заявили врачи, которые лечатся с помощью внешних укрепляющих средств: «сухой ванны», мазей на царские «ношки» и прочего. Полное излечение «возможно исподволь, а не скорым времянем». Его организму просто не хватало каких-то витаминов.

«Государская» болезнь усугублялась еще и тем, что Федор, когда ему шел тринадцатый год, будучи страстным лошадником, попал под сани. Как-то он с тетками и сестрами захотел прогуляться за город. Им была подведена ретивая лошадь. Тетки с сестрами сели в сани, а Федор взобрался на лошадь – он захотел сам быть кучером. Однако сани были так перегружены, что лошадь не могла их сдвинуть с места и поэтому стала на дыбы, при этом сбросив седока. Царевич попал под сани, лошадь рванула вперед, и «тут сани всею своею тяжестью проехали по спине лежащего на земле Федора и измяли ему грудь, отчего он и теперь (1676 г.) чувствует беспрерывную боль в груди и спине». Бедный юноша! Не хватало ему одной цинги!

Тем не менее, по заключению докторов, болезнь была не смертельной, и при правильном уходе и лечении Федор мог править еще долгое время. Бояре вздохнули с облегчением, и новый царь приступил к своим обязанностям. Он был прекрасно образован: знал латынь, польский и древнегреческий языки, писал стихи и песни (некоторые его произведения дожили до нашего времени), играл в шахматы, в его личной библиотеке насчитывалось двести томов книг – богатейшее собрание по тем временам. О его увлечении лошадьми мы уже говорили; кроме того, Федор был прекрасным лучником. Его наставником был Симеон Полоцкий – выдающийся церковный деятель, философ и поэт. Федора изначально готовили к управлению государством.

Царь был немощен настолько, насколько был силен его дух. Федор поддавался болезни только в дни тяжелых приступов, а в остальное время был подвижен и деятелен. Он начал реформировать Россию! Федор Алексеевич простил народу недоимки и облегчил налоги, отменил местничество, ввел «немецкое» платье, при нем стали брить бороды, обновил Кремль, изменил управление приказами (так тогда назывались министерства), совершенствовал судебную систему, организовал систему военных округов, реформировал армию, учредил то, что при Петре I стало называться «Табелью о рангах». При такой системе в люди выбивались умные, толковые и знающие специалисты, а не заносчивые и бестолковые невежды, кичащиеся своим высоким положением. В итоге правой рукой царя Федора стали незнатные И. Языков, братья А. и М. Лихачевы, князь Василий Голицын и священник Сильвестр Медведев.

Позже все нововведения Федора Алексеевича приписали Петру I, а его самого просто вычеркнули из истории! А сколько еще мог сделать добра для страны царь Федор, не умри он так рано! При этом реформы Федора отличались продуманностью, постепенностью и ненасилием. Петр I же проводил их с запредельной жесткостью, непоследовательно, урывками и чрезмерной регламентаций всего и вся. Но наш рассказ не об этом, а о любви. Большой и пылкой любви, которую испытал Федор Алексеевич.

Однажды в 1679 году, с трудом переступая распухшими ногами на крестном ходе, Федор заприметил в толпе богомольцев чрезвычайно симпатичную девушку. Они обменялись взглядами. Молитвенное настроение как ветром сдуло. Царь был сражен наповал и влюбился в нее с первого взгляда. Тотчас же он шепотом приказал верному Языкову узнать – кто такая? Языков проследил за ней до дома, все разузнал и доложил: девушка – дочь смоленского шляхтича Агафья Грушецкая, по происхождению полька, живет в доме своей тетки, жены окольничего Заборовского. Тогда Федор послал Языкова в дом Заборовских познакомиться с семьей поближе, а вскоре объявил Заборовскому, «чтоб он ту свою племянницу хранил и без указа замуж не выдавал». Короче, застолбил за собой место ее потенциального жениха.

Намерение Федора женится вопреки устоявшейся традиции, да еще на польке, повергла родню царя в шок. Первый министр, Иван Милославский, попытался воспрепятствовать женитьбе Федора на Грушецкой и стал чернить ее: «Мать ее и она в некоторых непристойностях известны». Молодой человек от слов своего дяди впал в черную тоску и даже перестал есть. Однако верные Языков с Лихачевым уговорили царя проверить слова Милославского. Федор охотно согласился. Они поехали в дом Заборовских и, ужасно смущаясь, спросили о «состоянии» невесты: мол, девица ли еще она. Это было страшным оскорблением для Заборовских. Они, «уставив бороды», возмутились: «как стыд о таком деле девице говорить». Агафья слышала весь этот разговор и решила вмешаться. Она вышла к гостям из-за занавески и сказала как отрезала: «…чтоб оне о ее чести ни коего сомнения не имели и она их в том под потерянием живота своего утверждает». Короче, под страхом смертной казни поклялась в своем целомудрии. Так Языков с Лихачевым вывели Ивана Милославского на чистую воду. Федор, а ему в ту пору было всего 19 лет, в отместку за ложь дяди решительно запретил ему появляться ко двору, снял с должности первого министра и натурально опалился на него.

После этого Федор Алексеевич воспрял духом, прогарцевал мимо ее дома на коне, направляясь со свитой в Воробьево, и, узрев милое сердцу лицо в чердачном окошке, твердо принял решение жениться. Агафья Грушецкая тоже была не против, и свадьбу сыграли 18 июля 1680 года. Браковенчание прошло очень скромно – на свадьбе присутствовали всего лишь несколько человек. Молодая жена, «разсудя слабость человеческую», уговорила царя вернуть Ивана Милославского ко двору. Добрая душа! Она простила клеветника. Чтобы отблагодарить Агафью, Иван как-то крался к царице в ее покои с ворохом соболиных шкур. На его беду ему на пути встретился сам царь. Федор взъярился на Милославского: «Ты прежде непотребною ее поносил, а ныне хочешь дарами свои блудни закрыть!» Он вытолкал дядю взашей; насилу царя успокоили. С тех пор Иван Милославский потерял при дворе всякое влияние.

А теперь о последствиях женитьбы царя Федора. Во-первых, он чудовищно нарушил традиции, не обсудив с Боярской думой свое намерение жениться. Царь просто поставил бояр перед фактом, и все. Федор Алексеевич первым из Романовых поступил не как государь, а как частное лицо.

Во-вторых, приняв решение жениться, он хотя бы для видимости не пригласил в Москву других претенденток в царицы. Таким образом, Федор навсегда отменил архаичный прадедовский обычай выбирать себе жену из тысяч девиц (неизвестно еще какая попадется!). Он женился исключительно по любви и только по любви.

В-третьих, Федор Алексеевич женился на девушке совершенно незнатной (правда, такие прецеденты уже были), но чтобы на польке! С Польшей Россия постоянно воевала; это было бы приблизительно то же самое, как во время Великой Отечественной войны жениться на немке. Или как в разгар первой чеченской войны Кристина Орбакайте вышла замуж за чеченца Байсарова. Ее осуждали все.

И еще бояре были обижены на царя за скромную свадьбу: вместо того чтобы, как в старые добрые времена, пировать, жрать жареных лебедей и вусмерть опиваться водкой и винами из царских погребов (а «государские» свадьбы тогда порой длились неделями!), Федор ограничился только небольшим застольем. Ему это было не нужно. И в этом случае он повел себя как частное лицо.

Этим своим поступком Федор устанавливал особенное, непривычное для царского двора правило – частная жизнь венценосца выводилась из-под контроля боярского окружения. Выходило, что в таком важном деле, как женитьба царя, не были полномочны решать за него ни родственники, ни знатные бояре.

Для примера можно взять Ивана Грозного. Он тоже выбирал себе невесту сам, не соблюдая никаких обычаев. При этом последние браки он заключал абсолютно незаконно – церковь не считала позволительным венчаться более трех раз, а Иван IV был женат семь раз! Однако женитьбы Ивана Грозного были надругательством и насилием над традициями, над всем обществом. Он просто плевал на бояр! А Федор – нет.

Так что сравнивать браки этих двух царей невозможно. Федор Алексеевич никогда не пренебрегал мнением окружающих. Этот брак у него был первым, заключен для продолжения династии и ничем, кроме отступления от традиций, не мог вызвать неприятия общества. До такой степени независимости, так откровенно вести себя как частное лицо мог далеко не всякий король Франции или Англии.

Брак Федора и Агафьи был счастливым. Еще бы – ведь женились по любви! Если посмотреть на портрет Федора Алексеевича, можно отметить, что он был статным, красивым мужчиной. У него была небольшая бородка, аккуратные усы, выразительные глаза и тонкие брови. Да и Агафья тоже была хороша собой: высокий рост, тонкие черты лица, чувственные губы, необычный миндалевидный разрез серых глаз, матовая кожа – все это необыкновенно привлекало влюбленного Федора. Осознавать, что это божество является его женой, было наивысшим счастьем для него.

Федору Алексеевичу в ту пору было всего лишь 19 лет, а возраст его невесты история не сохранила, но никак не меньше семнадцати-восемнадцати. Практически они были ровесниками. Злые языки утверждали, что многое в нововведениях Федора, как то: брить бороды, носить «немецкое», а точнее, польское платье, ему подсказывала Агафья. Однако царь всегда был самостоятелен в своих решениях, а если что Агафья и подсказывала ему, то значит их вкусы совпадали. И в этом они были идеальной парой. Ведь если у влюбленных совпадают вкусы и интересы, у них одинаковое восприятие жизни, то значит, и любят они одинаково! Может быть, впервые на русском престоле оказалась пара влюбленных.

Однако счастье Федора Алексеевича длилось недолго. Вскорости его постиг страшный удар – при родах 14 июля 1681 года умерла его любимая женщина, его обожаемая жена царица Агафья. Со дня их свадьбы не прошло и года! А через шесть дней скончался и рожденный ею младенец Илья – наследник престола. От этого огромного, нечеловеческого горя Федор Алексеевич окончательно слег и не смог даже присутствовать на похоронах. Болезнь, да еще психологическая травма окончательно подкосили его.

Однако заботы о наследнике не оставляли Федора – будучи смертельно больным человеком, он обязательно должен был жениться вновь, чтобы обзавестись хотя бы одним сыном. В этом был его долг как государя. Ровно через семь месяцев после смерти Агафьи в феврале 1682 году царь женился вновь. Его новой женой стала 16-летняя Марфа Апраксина, тоже происходившая из незнатного рода. Говорили, что ему ее подсунул все тот же Языков, так как она была его то ли крестницей, то ли дальней родственницей. Но, судя по всему, Федору было уже все равно. Безмерное горе заполняло все его существо. Свадьба прошла еще тише, чем в первый раз. Из-за болезни ног царь венчался, сидя в кресле. Кремль на время свадьбы был вообще заперт, чего отродясь не бывало. После венчания Федору настолько стало плохо, что он слег в постель и только через неделю смог принять придворных с поздравлениями. Еще через несколько дней царь с царицей дали скромные «столы». Такая вот скорбная свадьба. Государь был уже одной ногой в могиле, и детей от этого брака не было.

Царь Федор Алексеевич скончался в 1682 году, через два месяца после новой женитьбы «апреля в 27 день, грехов ради всего Московского государства». И шел ему всего лишь 21 год! Остается только удивляться, как много он сделал за свои короткие шесть лет правления, помня при этом юный возраст царя. Он успел и полюбить и реформировать страну. Однако, во всяком случае, движущей силой человека, его побудительным мотивом всегда есть любовь. Так что любовь царя к прелестной Агафье Грушецкой была первична, а реформы вторичны. Такая вот «лав стори».

Однако со смертью Федора Алексеевича не было все так просто. Помните, заключение врачей, осматривавших царя и сделавших вывод, что его болезнь не смертельна? А тут он умирает совсем молодым! Практически сразу пошли слухи, что его отравили. И сделали это Нарышкины, в частности, по приказу «медведихи», как называли Наталью Кирилловну. В подтверждение этой версии можно заметить, что во время бунта, вспыхнувшего сразу после кончины Федора Алексеевича, разъяренные стрельцы изрубили на части Ивана Нарышкина, подозревая его в отравлении царя, и личного врача государя Даниила фон Гадена. Кроме отравления Федора ему приписали еще и чернокнижие. Так это было на самом деле или нет, за давностью времени нам уже не разобраться.

Интересна история кончины второй жены Федора, Марфы Апраксиной. Она на 33 года пережила своего мужа и скончалась в 1715 году. При этом любознательный или начисто «отмороженный» Петр I, тут уж как кому нравится, решил узнать: спал ли Федор с Марфой или нет? Он лично сделал вскрытие и убедился, что Марфа умерла девственницей. Значит, Федор с ней не спал. Любопытство мерзавца было удовлетворено.

СОФЬЯ ПРЕМУДРАЯ

(царевна Софья Алексеевна)

«Свет мой Васенька! Здравствуй, батюшка мой, на многие лета! И паки здравствуй, Божиею и Пресвятой Богородицы милостию и своим разумом и счастьем победив агаряне! Подай тебе Господи и впредь врагов своих побеждать! А мне, свет мой, и не верится, что возвратишься; тогда только поверю, как увижу тебя в объятиях своих, света моего. Что же, свет мой, пишешь, чтобы я помолилась: будто я верно грешна перед Богом и недостойна; однакож, хотя и грешная, дерзаю надеяться на его благоутробие. Ей! Всегда прошу, чтобы света моего в радости видеть. Посем здравствуй, свет мой, на веки несчетные», – писала Софья Алексеевна своему возлюбленному Василию Голицыну, когда он воевал с татарами и турками в Крыму.

Это письмо написала не восторженная 16-летняя школьница, а женщина, которой уже исполнился тридцать один год. Сколько пыла страсти в этом коротком послании! Кто же она, Софья Алексеевна Романова? И кем же для нее был «свет мой», боярин и князь Василий Васильевич Голицын?

Ее образ мы можем видеть на знаменитом портрете Ильи Репина «Царевна Софья Алексеевна в Новодевичьем монастыре в 1698 году». Мы не знаем, какая толстая и непривлекательная, мужеподобная, с выпученными глазами бабища послужила моделью дня знаменитого художника. О ней и сейчас пишут: «А тело ее было широко и коротко как обрубок! А голова – как котел и покрыта волосатыми бородавками! А на ногах – шишки!» Этот образ правительницы Русского государства как будто списан с насквозь лживого романа Алексея Толстого «Петр I».

Это все неправда. Судя по воспоминаниям современников, в том числе иностранцев, обретавшихся при русском дворе и видевших ее воочию, Софья была весьма привлекательной молодой женщиной. Вольтер, знакомый с ее подлинными портретами, называл ее красавицей. Она не была, конечно, красавицей в истинном значении этого слова, но не была и безобразной, как о ней говорили в петровское время.

До своего головокружительного взлета на вершину власти Софья жила так же, как и прочие царские дочери и жены. Им предписывалось такое мелочное и строгое исполнение всех обрядов и правил, что кремлевские терема казались самыми суровыми монастырскими стенами в России. Только священнослужители и родственники были единственными посетителями царского терема. Содержание девушек напоминало строгие порядки султанского гарема, но правила здесь были еще жестче. Даже врач к ним допускался только в случае очень серьезной болезни. Когда он приходил, то ставни закрывались, чтобы он не смог увидеть своей пациентки при ярком свете. Щупать пульс доктору позволялось только через какую-нибудь тонкую ткань. То же самое было и при посещении церкви. Потайные ходы вели из терема в храм, где царица и царевны скрывались за специальными красными занавесями от взглядов других прихожан. Порой дело доходило до смешного, если не страшного. Однажды в одном из внутренних дворов царского дворца два молодых дворянина, оболтуса, Бутурлин и Дашков, случайно встретили карету, в которой царица вместе с дочерьми отправлялась на богомолье в дальний монастырь. Этот случай чуть не стоил им головы. Их поволокли в застенок и стали пытать – а не специально ли они поджидали экипаж, чтобы взглянуть на царицу? Царевны не могли присутствовать ни на одном торжестве, которое нарушало ужасное однообразие теремной жизни. Они могли появляться только на похоронах, при этом шли за гробом в непроницаемых вуалях, очень похожих на паранджу. Простой народ знал их только по именам, упоминаемым при богослужениях. Они же, в свою очередь, ничего не знали о том, как живет страна, и вынуждены были существовать в том узком кругу, который им был определен по статусу. Мы уже писали о том, что они не могли даже жениться, познать сладость любви и радость материнства. Простой смертный им в мужья не годился – это не соответствовало их высокому статусу. В то же время какой-нибудь иностранный принц не мог стать мужем царской дочери, так как для этого ему пришлось бы сменить религию. На примере с королевичем Вольдемаром мы это хорошо видели. Им была одна дорога – или в монастырь, или же умереть старой девой.

И Софья Алексеевна эту замшелую, женоненавистническую традицию сломала! После нее уже никто не осмелился запирать женщин в теремах; они могли выходить замуж за иностранцев и даже обязательно за них, участвовать в политике, вести светский образ жизни со всеми ее радостями и удовольствиями.

А случилось это так. Рано лишившись матери, Марии Милославской, смышленая и бойкая Софья возненавидела теремную, затворническую жизнь. Ей претило находиться в скучных хоромах среди тупоумных нянек и мамок, под вечный шепот богомолок. Она остро ненавидела сплетни сенных девушек за монотонным рукоделием и мелкие интриги в женских палатах. Ее душа требовала широкой жизни, деятельности и борьбы. Софья быстро освоила грамоту, много читала, знала польский, латынь и греческий языки, писала стихи, разбиралась в таких мужских науках, как военное дело и фортификация. Ее учитель и учитель ее брата, царя Федора, Симеон Полоцкий мог бы гордиться своей воспитанницей. Священник Сильвестр Медведев, ближайший сподвижник Софьи, без всякого подхалимажа называл ее Премудрой.

Когда царь Федор в очередной раз занемог, он стал нуждаться в женском уходе. Василий Голицын, ближайший соратник Федора по реформированию страны, посоветовал ему нарушить мрачные многовековые правила и найти себе сиделку. При этом он указал на сестру Федора царевну Софью. Тот с радостью согласился, так как она была ему самым близким и родным человеком. По мере ухудшения здоровья Федора, она стала чем-то вроде его личного секретаря – с удовольствием вникала в государственные дела, потом завела доселе невиданный на Руси порядок – она, женщина, стала присутствовать на докладах чиновных бояр царю. Со временем Софья стала без стеснения отдавать свои собственные распоряжения. Многие начинали понимать, кому в действительности принадлежит власть в стране. Некоторым это не понравилось, и в первую очередь клану Нарышкиных. (Между Нарышкиными и Милославскими была вражда – каждый из кланов стремился захватить власть во дворце. Кроме этого, Наталья Нарышкина, вторая жена Алексея Михайловича, была всего лишь на 4 года старше Софьи, и та презрительно называла свою мачеху Наташкой.) Софья осознавала всю шаткость своего положения и выбрала себе в союзники Василия Голицына.

А потом был стрелецкий бунт. По правилам, принятым в России, нужно было созывать Земский собор, чтобы определить, кому править страной. Иван Милославский (будем называть его по фамилии матери, чтобы не запутаться; так проще), родной брат Софьи, был, по общему мнению, «дурачком». Обычно таких на Руси объявляли юродивыми. Как претендента на престол его никто всерьез не рассматривал.

Петр Нарышкин (его тоже будем называть по матери), сводный брат Софьи, хотя и был здоровым, однако никогда и ничему не учился; тем более управлению державой (четыре действия арифметики он осилил лишь в 16 лет и до конца своей жизни писал с чудовищными грамматическими ошибками). Так, бегал себе десятилетний дикий мальчишка, и даже непонятно было, что из него вырастет.

По всем статьям русской царицей должна была стать старшая сестра двух братьев, Софья. На ее стороне был клан Милославских и клан Голицыных, однако ее кандидатура даже не рассматривалась – общественность еще не была готова к тому, чтобы Россией правила женщина. Хотя потом, через 36 лет, та же самая общественность с радостью вручит власть потаскухе Екатерине I. Но в то время это было невозможно, и Софья сама решила взять власть.

Однако первый удар нанесли Нарышкины. Еще не успели похоронить царя Федора, как патриарх Иоаким (тот самый, кого подозревали в отцовстве Петра), вышел на Красное крыльцо и спросил у собравшейся толпы – кого бы они хотели иметь царем: Ивана или Петра? Растворившиеся в толпе сторонники клана Нарышкиных, под одеждой которых были надеты кольчуги и панцири, выкрикнули Петра. Тех, кто голосовал за Ивана, безжалостно резали ножами. В итоге выбрали царем Петра. Это абсолютно незаконное избрание царя, без созыва Земского собора, сразу же вызвало сопротивление. Никакой законной силы вопли толпы иметь не могли. Мало ли кто что кричит? Без решения Земского собора (а Земский собор был в России аналогом парламента в Англии) избрание царем Петра было абсолютно нелегитимным. И стрельцы взбунтовались. (Стрельцы были в то время нечто вроде русской гвардии в XVIII–XIX веках – сладко ели, мягко спали, болтали и активно участвовали во всех околокремлевских интригах, то есть занимались политикой.) Часть из них считала, что «медведиха» Наталья Нарышкина отравила царя Федора, и высказывала мнение, что надо бы «уходить до смерти медведиху и медвежонка», то есть Петра. Другая часть, напротив, хотела на царство Петра, потому что «с Ивана толку нет». Одновременно и те, и другие толком не знали, кому подчиняться после смерти законного царя Федора. Стрелецкие страсти подогревались враждующими кланами Милославских и Нарышкиных. Ситуация накалилась до предела.

Второй удар нанес клан Милославских. 15 мая 1682 года, то есть через три недели после кончины царя Федора, гонцы Милославских разнесли по стрелецким слободам ложную весть – якобы Нарышкины задушили царевича Ивана. Разъяренные служивые ворвались в Кремль и начали искать «изменников». Для разрядки напряженности на крыльцо вышла царица Наталья Нарышкина с двумя детьми – Иваном и Петром, чтобы показать, что оба они живы. Стрельцы растерялись, но тут вперед вышел боярин Михаил Долгорукий, накинулся на стрельцов с бранью и криками и потребовал от них под страхом смертной казни вернуться в свои слободы. Те, конечно, не стерпели и задали ему резонный вопрос: «А ты с колокольни не летал? А ты это видел?», показывая ему бердыши. Долгорукого схватили и бросили на подставленные снизу копья. В итоге стрельцы взбунтовались; началась кровавая неразбериха. Погибло много видных людей, в том числе Артамон Матвеев, боярин Ромодановский, Федор Салтыков, отец Михаила Долгорукого, врач фон Гаден и Иван Нарышкин (о них мы уже писали) и другие виновные и вовсе невинные лица.

Наконец, 23 мая 1682 года собрали Земский собор, на котором пришли к компромиссу – Ивана, как старшего, избрали «первым царем», а Петра «вторым». Правительницей же государства была поставлена Софья. Заметим, что Софью поставили именно правительницей, а не регентшей до совершеннолетия Ивана и Петра. Никакими сроками ее полномочия не ограничивались, и юридическая формула, по которой дети Алексея Михайловича получили власть, была как бы вечной, но шаткой.

Итак, с 1682 по 1689 год Софья стала править одна. Фактически впервые в русской истории у руля государства стала женщина! Управлять страной ей помогал верный Василий Голицын. По сути, он стал ее первым министром.

Петра вместе с его матерью Натальей Кирилловной Нарышкиной отправили с глаз долой в подмосковное сельцо Преображенское, а вход в сени Ивана заложили дровами. По другой версии, Иван сам, отправившись в нужник, нечаянно задел поленницу дров, которая, рухнув, завалила дверь в это заведение. «Первый» царь просидел там несколько часов, не подавая голоса, пока его не кинулись искать ближние бояре. Так или иначе, ни Петр, ни Иван, государственных дел не касались.

Чтобы закрепить свое положение, по инициативе Софьи Ивана – «первого царя» женят на Прасковье Салтыковой. Надеясь на рождение наследника, Софья, осознавая шаткость своего положения, намеревалась продлить свое правление еще на неопределенное число лет.

Характеристику Софье мы уже дали – это была грамотная, образованная, властолюбивая и честолюбивая женщина. А кем же был ее избранник Василий Голицын? Он родился в 1643 году и был представителем влиятельного клана Голицыных из рода Гедиминовичей. Получил прекрасное домашнее образование, владел немецким, греческим, польским и латинскими языками. В 15 лет поступил чашником на придворную службу и вскоре достиг боярского звания. Выдвинулся при царе Федоре Алексеевиче, был пожалован многочисленными крестьянскими дворами. Был послан начальником войска на Украину для сбережения городов от прихода турского салтана». Участвовал в Чигиринских походах.

В его московском доме, по замечанию иноземцев, «убранном на иностранный лад, всегда ждала их гостеприимная встреча, тоже по-европейски». Василий Голицын собрал богатейшую библиотеку на русском и иностранных языках. Иностранцы в своих записках называли его «великим мужем», а польский посланник де ла Невилль назвал его даже «мужем великим, словно восставшим из хроник древних римлян». Французский посланник отзывался о нем так: «Этот князь Голицын, бесспорно, один из искуснейших людей, какие когда-либо были в Московии, которую он хотел поднять до уровня европейских держав. Он хорошо говорит по латыни и весьма любит беседу с иностранцами, не заставляя их пить, да и сам не пьет водки, а находит удовольствие только в беседе».

Сам князь, начитанный в богословии, истории, философии, астрономии, медицине, был любезным и гостеприимным хозяином. Он умел поддерживать беседу и внимательно выслушивать собеседника. Переговоры с иностранными дипломатами велись в богато украшенных залах. Встречи послов, церемонии вручения верительных грамот поражали блеском и продуманно демонстрировали богатство и мощь России. Сам Василий Голицын ни в чем не хотел уступать первым лицам могущественнейших государств – ни во внешнем виде, ни в обращении. Его гардероб состоял из более чем ста костюмов, сшитых из дорогих тканей, украшенных алмазами, рубинами, изумрудами, вышитых жемчугом, вытканных золотым и серебряным шитьем.

В общем, это был образованнейший и смелый человек, красавец, одаренный немалыми государственными способностями. Неудивительно, что в свои фавориты Софья выбрала именно его. Почти сразу же он был назначен главой Посольского приказа. Поставить Голицына во главе внешнеполитического ведомства было крайне разумным ходом. Независимо от того, действовала ли Софья по наитию, унаследовав от своего отца умение разбираться в людях, или чисто по-женски осыпала милостями своего любовника, это выбор был совершенно правильный.

После долгого затворничества в душных кремлевских теремах 24-летняя царевна со всем пылом души отдалась красивому, умному, европейски образованному и обходительному мужчине, опытному не только в военных или приказных делах. Самому Василию в ту пору было 38 лет. Софья обладала пылким и страстным темпераментом, но еще не познала сладости любви. Теперь ее ум и сердце проснулись. С безумной смелостью она бросилась в водоворот жизни и отдалась подхватившей ее волне. Она любила! И жаждала власти. Она втянула в борьбу человека, без любви которого любой успех не дал бы ей удовлетворения.

Итак, Софье 25 лет, а Голицыну – 38. Их личные отношения сложились не ранее 1678 года. Кто был инициатором их любовных отношений? Несомненно, Софья. В многочисленных источниках мы читаем – «любовник Софьи», «фаворит Софьи», «галант Софьи», «куртизан Софьи», но никогда не «любовница Голицына Софья». Как известно, мужчин выбирают женщины, хотя им и кажется обратное. А может, инициатором их связи был все же Голицын? Ведь обратил же он внимание царя Федора на то, чтобы в сиделки взять именно Софью? Наверняка она ему понравилась. Василий на то время был уже женат, но жена, постылая богомолка, его явно не устраивала. С нею ему, европейски образованному человеку, было неинтересно, даже поговорить не о чем. Их ничего, кроме церковного брака, не связывало, даже детей у них не было. А тут, молодая, красивая, привлекательная женщина, да еще и царских кровей! Несомненно, Голицыну это обстоятельство льстило. А может, их симпатия была взаимной? Вероятнее всего.

О характере их взаимоотношений говорить трудно, так как о том, что любовником Софьи был Голицын, мы знаем лишь из записок современников. И больше ничего, никаких подробностей. Сохранились лишь два интимных письма царевны к Голицыну; необычайно пылких и исполненных любви: «Свет мой Васенька», «увижу тебя в объятиях своих» – это, несомненно, писала влюбленная женщина. Вот отрывок из второго письма: «Брела я из Воздвиженска, а от тебя отписка о боях, я не помню, как взошла, чла, идучи…». То есть она идет в Троицу на богомолье пешком, по дороге получила от Василия письмо, развернула его и на ходу читает. И даже не помнила, как пришла в монастырь, думая о Голицыне. Вот она, настоящая любовь… Кажется, Софья даже писала Голицыну любовные стихи! Вот так женщина! Представляете, не он ей, а она ему! Прямо как в песне поется: «Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!»

Об их связи ходило много слухов: о том, что они тайно обвенчались, о том, как она тайно «вытравила плод» их совместной любви, и даже о том, что Софья якобы требовала от Голицына развестись с супругой и жениться на ней. Мы об этом поговорим позже, а вот известный романист Иван Лажечников в своем романе «Последний Новик» (1831) даже вывел основного героя своего повествования – незаконнорожденного сына Софьи и Голицына, Владимира. Это конечно же вымышленное лицо, как вымышлена и его история – якобы Владимир, воспитанный в ненависти к Нарышкиным, противился всем преобразованиям Петра I и даже участвовал в антироссийском восстании в Лифляндии, но потом, «осознав историческое значение реформ Петра», принял его сторону. Этот опус (читать его просто невозможно из-за косноязычного слога) был, несомненно, панегириком Петру I, да и вообще в литературе все, что связано с его именем, преподносится в превосходной степени, тогда как его предшественники на русском престоле незаслуженно принижаются. А уж тем более правление Софьи, прямой противницы Петра, и ее любовь к Голицыну. Однако о Петре мы поговорим отдельно, а пока скажем вот что: что бы там ни сплетничали современники и что бы там ни сочиняли писаки типа Лажечникова, со свечкой у постели Софьи и Голицына никто не стоял. Так что пусть слухи так и останутся слухами, а домыслы – домыслами.

А пока поразмышляем вот о чем. Роман Софьи с Голицыным конечно же был ей в упрек. Ведь Россия – это вам не какая-нибудь Франция, а Кремль – не Версаль и не двор какого-то заштатного итальянского герцогства, где все сожительствуют со всеми и никого это не удивляет. Однако, как ни странно, роман Софьи на ее положение как русской правительницы никак не повлиял. Значит, допетровская Русь уже вполне созрела к тому, что на престоле будет сидеть женщина и распоряжаться собой по собственному усмотрению!

Василий Голицын был женат дважды. Первая его жена, княжна Федосья Долгорукая, умерла бездетной около 1685 года. То есть, когда Софья и Василий уже были любовниками. Любил ли он свою жену? Однозначно можно ответить – нет, потому что двух женщин одновременно любить невозможно. Второй раз он женился на Евдокии Стрешневой и имел от нее четверых детей.

Разговоры о том, чтобы Голицын бросил свою супругу и женился на Софье, гипотетически могли быть, ведь мы знаем о них лишь на уровне слухов. Но это было невозможно по политическим мотивам. Дело было даже не в том, что Василий был женат и его жена пока не собиралась умирать. Ради достижения власти в таких случаях женам и головы сворачивали, и в дальний монастырь постригали. Да и жены, поняв намек, сами уходили в монастырь, пока им отравы не подсыпали. Здесь была другая проблема. Выйти замуж за Голицына – значит самой стать Голицыной, войти в его семью, хоть и княжескую, но не царскую, не имеющую прав на престол. Понятие морганатического (неравнородного) брака на Руси не было еще известно. Это в Англии средины XIX века королева Виктория вышла замуж за лицо, стоящее ниже ее по происхождению, и, чтобы не делиться с ним властью, составила сложный брачный договор. Альберт, так его звали, получил забавное звание принца-консорта, был всем доволен и никогда не претендовал на власть. Брак оказался удачным; королева Виктория была в восторге от мужа – она ставила ему памятники и называла в его честь озера в Африке, но властью не делилась. Британия такое положение вещей приняла. Но Великобритания – не Россия, да и времена не те; о женской эмансипации тут еще и слыхом не слыхивали. Так что, как ни крути, такой брак попросту был невозможен.

Рассмотрим и такой вариант – а куда смотрел сам Василий Голицын? Не мог же он не осознавать двусмысленности своего положения? Почему он не действовал, раз уж был таким умным, опытным и талантливым? Что ему мешало отправить свою жену в монастырь, обвенчаться с Софьей и самому стать московским царем? Ведь шанс был! Род Гедиминовичей ничем не хуже рода Романовых и даже был древнее его. Да и время-то было переломное… Что ему стоило устроить государственный переворот? Ведь у стрельцов он пользовался непререкаемым авторитетом! Сомнений в верности Софьи у него быть не могло, как не было сомнений и в том, что она выйдет за него замуж. Так почему он так не поступил? Ответ, как это ни парадоксально звучит, был один – Василий Голицын являлся для государственного деятеля непростительно честным и порядочным человеком. Он органически не был способным ни жену в монастырь сослать, ни устроить переворот. Для примера – все цари, следовавшие рыцарскому кодексу чести, не смогли удержаться на троне. Вспомним хотя бы историю Павла I. А самых лучших результатов добивались монархи, которые действовали по совсем другим психологическим правилам – для достижения своих целей могли и яду подсыпать, и тайных убийц подослать, и головы рубить. Образец перед нами – Петр I даже сына своего не пожалел.

История учит определенно – чересчур щепетильные, слишком приличные люди редко оказываются способными захватить власть, а тем более удержать ее. Василий Голицын попросту был не способен использовать представившийся ему шанс – для этого ему пришлось бы переступить через себя и совершить нечто такое, которое он считал гадким, подлым и недостойным.

Отметим еще одно обстоятельство – а что мешало Софье с Голицыным устранить своего основного конкурента, Петра? Например, напоить его ядом или подослать наемных убийц? Тогда проблема бы решилась сама собой! Что им стоило, умным и сильным людям, один из которых водил стотысячные армии, а другая одним своим видом останавливала взбунтовавшихся стрельцов, сделать подлость? Ответ прост – а вот на подлость они были не способны, ни Василий, ни Софья. Совершив такое, они перестали бы быть самими собой. Эта пара и через триста лет вызывает к себе уважение.

А пока Софья укрепляла свою власть. В документах она стала называться «Великой Государыней», расправилась с главой Стрелецкого приказа князем Хованским по прозвищу Таратуй (болтун), который хотел, используя бунт, сам стать царем (этот период в истории России получил название Хованщины, то есть стрелецкого беспредела), укротила раскольников. Ее имя с 1684 года начали чеканить на монетах, с 1686 года ее стали называть самодержицей, а в январе этого же года за ней этот титул был закреплен официально.

Василий Голицын был пожалован званием воеводы и удостоен титула «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегатель», что было равнозначно титулу канцлера. Его заслуги перед Россией неоспоримы – он руководил дюжиной приказов, добился от Швеции подтверждения Кардисского мирного договора, заключил в 1686 году «Вечный мир» с Польшей, который положил конец столетним раздорам двух славянских государств, прославился во время Крымских походов 1687 и 1689 года. Будучи главой Посольского приказа (министерства иностранных дел по-нынешнему), он поддерживал отношения со всеми государствами Европы, азиатскими империями и ханствами, интересовался африканскими и даже американскими делами.

А еще он задумал широкомасштабный план преобразования России – освобождение крестьян, создание регулярной армии, введение подушной подати, учреждение постоянных посольств за границей, предоставление свободы вероисповедания и прочего. И еще – Голицын был убежденным западником и выступал за сближение России с европейскими государствами. Заметим, что планами Василия Голицына, а также его начинаниями в полной мере воспользовался его противник Петр I. Жалкий плагиатор!

Если же говорить в общем плане о правлении Софьи с Голицыным, то дадим слово князю Б. И. Куракину, кстати сказать, апологету Петра I; тем оно и ценнее: «Правление царевны Софьи началось со всякой прилежностью и правосудием и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ее правления в семь лет в цвет великого богатства, также умножились коммерции и ремесла, и науки почали быть латинского и греческого языку… и торжествовала тогда вольность народная». А о самой Софье Куракин писал: «Великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненная дева». Вот так – не зря же Софью называли Премудрой.

Время Крымских походов для Василия Голицына с Софьей стало переломным. Василий был командующим русской армией во время этих операций. Ему потом вменяли в вину эти «неуспешные» походы. Да, Крым, из которого постоянно вырывались татарские грабительские полчища, тогда завоеван не был. Однако при этом Россия выполнила свою сторону обязательств, взятую на себя по международным договорам, – 150-тысячное войско крымских татар не смогло больше оказывать помощь туркам в войне с Польшей и Австрией. Международный авторитет России неимоверно вырос, как державы, способной остановить такого опасного врага, как крымский хан. Кроме того, Московское государство с того времени перестало платить дань Крыму, как наследнику Золотой Орды, что тоже сказалось на его международном авторитете. Крым тогда завоевать было невозможно, и это было сделано только через сто лет – в 1783 году! Петр I, кстати, тоже пытался завоевать Крым, но потерял ВСЮ свою армию во время первого Азовского похода и ПОЛОВИНУ – во время второго. Голицын же привел назад из второго Крымского похода практически ВСЮ 122-тысячную армию!

Царевна Софья Романова с Василием Голицыным правили уже семь лет – с 1682 по 1689 год. Недоброжелателей у них хватало, да и клан Нарышкиных не дремал – «законный, второй» царь Петр-то подрастал. То в сани к Голицыну прыгал наемный убийца, и слугам Василия с трудом его удалось скрутить. То у ворот его дома находили гроб, а в том гробу записка, что если новый Крымский поход будет таким же безуспешным, то этот гроб ждет Голицына. То однажды поймали некоего Ивана Бунакова, который «вынимал» след у Голицына, то есть вырезал его след на земле ножом. Так делали колдуны, что «испортить» обладателя следа. Под пытками Бунаков врал, что он-де сделал это по болезни: «и прежде бывало, что де ухватит меня болезнь, там землю и беру». Странная болезнь…

Однако больше всех правлению их обоих навредила сама Софья. Во время второго Крымского похода она нашла себе нового фаворита-любовника Федора Шакловитого. Шакловитый был ближайшим сподвижником Голицына, можно сказать его другом. Вместе с Голицыным они являлись ближайшими советниками Софьи по всем важнейшим вопросам управления государством. После казни Хованского именно его Софья назначила главой Стрелецкого приказа – военного ведомства, так сказать. Высокий, стройный, с выразительными чертами лица, он отличался той энергетической красотой, которая так нравится женщинам. Он сумел завоевать сердце Софьи и залезть к ней в постель. В то же время Федор был полнейшим ничтожеством, по замечанию современников.

Причем Софья сделала это неожиданно, внезапно – еще в мае 1689 года, во время второго Крымского похода она писала Голицыну выше цитированное письмо, в котором были слова «как увижу тебя в объятиях своих», а уже в июле ее любовником стал Шакловитый.

Сказать, что для Голицына эта новость была шоком, – это значит ничего не сказать. Он был унижен, раздавлен и морально потрясен. Василий страдал и терзался. Он все задавал и задавал себе вопросы – почему она так с ним жестоко и бессердечно поступила? Но ответа на них не находил. За эти годы Василий успел искренне полюбить Софью и привязаться к ней. Жена давно умерла. Если в первое время это была плотская любовь, желание обладать понравившейся ему женщиной, то потом эта любовь переросла в дружбу: дружбу, освященную великим чувством. Чувством великой, неземной ЛЮБВИ. С Софьей Василий был счастлив. Счастлив от сознания того, что она была рядом, был счастлив ловить ее взгляды, счастлив от интимной близости с ней, наконец. Голицын был всеобъемлюще счастлив! А когда человек влюблен – у него все получается: и государственные дела, и военные, и дипломатические. Да и вообще любые.

Предательство, казалось бы, верной ему возлюбленной сломило его дух. Он пребывал в растерянности и искренне не понимал, что случилось. Как она могла так поступить? ЕГО Софья в объятиях другого! Да и кого – ближайшего друга! Голицын этого пережить не мог. Его душа плакала кровавыми слезами.

А что же сама Софья? Чем она думала, предавая своего единственного друга? Явно не «мужеским умом», а женским. Ведь кругом были враги, завистники и недоброжелатели! Ох как трудно понять поступки женщин! Порой они совершают такие необъяснимые поступки, что просто оторопь берет от нелогичности и непоследовательности их действий. Бывает, что горячо любимые женщины вдруг, без всякой видимой причины бросаются на шею совершенно неизвестному им мужчине. Бывает и такое! Поменять старого друга, которого она знала как облупленного (я не сомневаюсь, что Голицын был с ней предельно искренен), неизвестно на кого! На красивого хлыща, который и в подметки Василию не годился! Может, он понравился ей в сексуальном плане? Очень даже может быть, ведь все интимные подробности своей жизни с Голицыным она уже познала. А теперь ей захотелось чего-то новенького, неизведанного. Как он будет ухаживать за ней? Какие знаки внимания оказывать ей? Каким он будет в постели и на что способен – наверняка Софья с замиранием сердца задавала себе эти вопросы. То, что она действовала спонтанно, необдуманно не вызывает никаких сомнений. Это с ее стороны была безнравственная авантюра. Или она уверовала в свою всесильность, как в будущем Екатерина II, которая меняла своих любовников как перчатки? Или она изначально использовала Василия для удовлетворения своих политических амбиций? А после боярского возмущения «неудачными» Крымскими походами Голицына легко отвернулась от него и назначила своим новым фаворитом Шакловитого? Не знаем, не знаем… Якобы потом, после Федора Шакловитого, она вступила в интимную связь с еще одним своим приближенным, монахом и священником Сильвестром Медведевым. Скорее всего, это все выдумки петровского времени, чтобы опорочить Софью в глазах общества. Да и времени на это у нее уже не было. События развивались стремительно.

Последствия этого поступка Софьи были роковыми. Когда Голицын и Софья были вместе – они были непобедимы. Но теперь все поменялось. Раздавленный горем Василий отошел в сторону. В силу своей порядочности он не стал, скажем, драться с Шакловитым на дуэли или устраивать скандалы Софье, пытаться вернуть ее. Ведь это был ЕЕ выбор! А выбор обожаемой им женщины он в силу своего рыцарского поведения не мог не уважать, если даже он был трижды неправильный и абсурдный. Опять Василию навредила его порядочность! Если бы он лишил соперника жизни, поколотил Софью за ее неверность, этим бы дело и кончилось. Погоревала бы царевна конечно, но быстро бы и успокоилась, взялась за ум. Однако Василий переступить через себя не мог – он был слишком деликатным, чтобы поднимать руку на женщину, и слишком честным, для того чтобы сыпануть яду Шакловитому. Честность и порядочность Василия Голицына и на этот раз сыграли с ним злую шутку, да и с Софьей тоже. Можно сказать, она пострадала из-за того, что Голицын не проявил твердости с ней, не совершил подлости и гадости в отношении Федора. В то же время и у Софьи путей отступления не было. Она, конечно, потом осознала, что совершила неверный поступок, но в силу своего гордого, самолюбивого характера признаться в этом не могла. Никому и никогда. За что и поплатилась.

А Федор Шакловитый, почувствовав себя на коне – как же, ведь он стал любовником самой правительницы России Софьи Романовой (!), развил бурную деятельность. И стал готовиться к ее коронации! Ни больше ни меньше! И это несмотря на то, что два законных царя, Иван и Петр, уже были! Не хватало только третьего царя или царицы, если быть точным. Тогда династическая коллизия совсем бы запуталась. Он заказал гравюру, на которой Софья была изображена в шапке Мономаха со скипетром и державой в руках, официально титуловал ее в дипломатических бумагах «благоверной царицей Софьей», в обход Посольского приказа, кстати. Заметим, что царевна замыслам своего нового любовника нисколько не противилась. Почему? Не могла же она не осознавать опасности такого положения? Или она всецело доверилась Шакловитому, попав под его влияние? Мы не знаем. Женскую логику вообще трудно понять…

Кроме этого недалекий Федор стал подстрекать стрельцов (напомним, что Шакловитый был главой Стрелецкого приказа) к бунту против клана Нарышкиных и убийству Петра.

Рано или поздно, неуравновешенное положение в России с царями должно было качнуться в ту или иную сторону. Толчком к этому послужила женитьба Петра на Евдокии Лопухиной, а женатый человек в то время уже считался совершеннолетним. Как мы помним, Софью назначили правительницей не до совершеннолетия одного из царей – «первого» Ивана или «второго» Петра, а так сказать пожизненно. Но совершеннолетие одного из царей давало все же шанс на занятие престола. Однако еще и в 1684 году «первый» царь Иван женился на Прасковье Салтыковой, что тоже доказывало его совершеннолетие, и ничего не произошло. Почему? Потому что, во-первых, Иван был из рода Милославских, как и сама Софья, а во-вторых, Ивана-то и за царя не почитали, так как он был «головой скорбный». Теперь главным претендентом на трон стал Петр. Что же случилось и как это произошло?

А вот как. Сначала в августе 1689 года в Кремле поймали трех человек с ножами. Под пытками они сознались, что их подослала «медведиха» (Наталья Нарышкина, мать Петра) с целью зарезать Софью. Шакловитый тут же обвинил Нарышкиных в намерении убить Софью; чем не повод для бунта? Нарышкины, конечно, все отрицали.

Потом дело замяли, а безвестные бродяги, разгуливавшие по Кремлю с ножами, странным образом бесследно исчезли. Не исключено, что их тайно подослал сам Шакловитый, использовав их «втемную». Судя по всему, Шакловитый пытался таким образом «сварганить дело» против Нарышкиных, но, когда к ним не потянулась однозначная ниточка, отказался от этой затеи. Ничтожество Федора проявилось и в этом – он не смог даже использовать такой «очевидный» факт, как «намерение» убить Софью.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.