Штурмовые орудия Гитлера. «Артштурмы» в бою

Ржавый меч Царя Гороха

ПРЕДИСЛОВИЕ

…Я долго сомневался, перед тем как взяться за эту рукопись.

Честно. Просто не знал, так ли уж обязательно надо рассказывать про каждое дело нашей лукошкинской опергруппы. Что-то было более ярким, что-то значительным, а что-то забывалось на сле дующий же день. Да и у меня тоже далеко не всегда было время и желание всё подряд записывать. Многое на тот момент казалось слишком простым или обыденным, в общем, не самым важным. Хотя вот сейчас как-то само собой образовалась (Неболь шая передышка. И тогда вдруг полезло из служеб ного блокнота и постепенно написалось…

Сам я предпочёл бы молчать, потому что в той истории меня похоронили.

Но если вам интересно?

В общем, дело начиналось так…

Поздний вечер. В небе молодая луна со звёзда ми. Тихое отделение милиции стольного города Лукошкина. Все дела закончены, стрельцы с пи щалями на дежурстве, суматохи нет, служба охра ны правопорядка идёт своим чередом, почему бы и не прерваться на сказку, как вы считаете?

Ну вот мы и прервались. Уже, кажется, часа на полтора…

– А Змей Горыныч тот собою дюже страшный был, – продолжала нагнетать бабка, сама распа ляясь с каждым героическим эпизодом. – Весь в шкуре чёрной, в чешуе дамасской да ещё ить о трёх головах, гад! Одна – огнём палит, другая – ды мом душит, третья – жгучим ядом во все стороны плюётся!

– Напалм, отравляющие газы и, положим, со ляная кислота, – зевая, предположил я, но Мить ка невежливо ткнул меня локтем в бок.

– Тьфу на вас, Никита Иванович! Не интерес но – не слушайте, а врать не мешайте!

– Да кто врёт-то? – беззлобно фыркнула на нас Яга. – Чистую правду я говорю, предание древнее, ещё с языческих времён до нас дошедшее да в свет лой памяти простонародной с честью сохранённое. Так сказывать ли дальше?

Я молча поднял обе руки, типа сдаюсь, продол жайте развлекаться, делать всё равно нечего. Го род спит, еремеевцы на посту, мне к царю с докла дом аж после обеда – чего бы и не потрепаться на сон грядущий корпоративного духа ради? Тем бо лее что рассказывала Баба-яга мастерски, куда там театральным актрисам, ей бы и сам Станислав ский с первого слова поверил. Ну уж кричать «не верю!» точно бы не рискнул…

– И стал тут злой Змей всё войско добрых руси чей губить нещадно! Кого огнём не спалит, того ды мом задушит. Кого ядом не заплюёт, того когтями порвёт да и сожрёт без соли, без жалости! Воспечалилось тогда всё войско русское, замолил ось оно отцу Яриле Ясну Солнышку, да Хорсу на Семи вет рах, да Перуну – Громовержцу небеснйму, и по вере их и выехал из-за леса сам Бова-королевич!

– Бова? Может, Вова? Ну там одну букву пере путали, бывает же…

– Нет, Никитушка. Бова он и есть Бова! С уда рением на последнюю букву.

– А почему королевич? У вас… То есть у нас тут, на Руси, отродясь королей не было, – подко вырнул я, радуясь редкой возможности показать среднее образование. – Учёные говорят, что само слово «король» происходит от имени Карла Вели кого. То есть как ни верти, а европейское это сло во…

– Дык и наше «царь» греко-римского проис хождения, – безмятежно отмахнулась бабка. – От ихнего слова «цезарь» произошло. У нас-то ра нее никаких царей не было, тока князья.

– Что, однако, не меняет исторической сути филологического вопроса: почему «Бова» и почему «королевич»?

– Никита Иванович! Бабуля! Да тьфу уже на вас обоих! – взвыл бедный Митька, обиженной ко локольней возвышаясь над столом. – Сказку лю дям верните, а?!

– Да, да, прошу прощения, – первым пови нился я. – Действительно, чем же там дело кончи лось? Ну вот выехал из-за леса Бова и…?

Яга неспешно налила себе свежего чаю из само вара, придвинула ватрушку, вспомнила про та лию, отодвинула, плюнула, придвинула снова, от кусила кусочек и храбро продолжила:

– Вот и вышел Бова-королевич супротив Змея Горыныча. Тот его огнём палил – не спалил! Ды мом его душил – не задушил! Ядом в него плевал, да сам поперхнулся! А Бова-королевич выхватил из ножен меч-кладенец да как срубит Змею сред нюю голову! Тут-то Горыныч поганый и опомнил ся, крыльями замахал, так что небо закрыл, ветры пустил сильные…

– Воздух испортил, что ли? – не удержав шись, хихикнул я.

– И на тех ветрах, – не обращая на меня вни мания, неслась бабка, – до самых небес взлетел да в сторону гор далёких афганских отправился. Молва людская за то Бове-королевичу по сей день славу поёт. А Змей поганый о двух головах, гово рят, и доселе в глубоких пещерах Гиндукуша пря чется, время выжидает, месть тайную в сердце чёрном лелеет…

– Ух ты, страшно-то как, – с восхищением по тянулся наш младший сотрудник. – А что ж те перь будет-то? Коли Бовы-королевича нет, Змей Горыныч и до нас прилететь может?

– Не прилетит, Митенька, забоится. Меч-кла денец-то у царя нашего Гороха в тайных подвалах

заперт. А в нужный час возьмёт его надёжа-госу дарь да и прогонит самолично Змея бесчинного!

– Вы серьёзно, бабуль? – зевнул я.

– Про меч-то? А то! – поднялась Яга, убирая со стола. – Люди говорят, есть он. Сама-то не видела, а коли тебе невтерпёж, так завтра сам у царя и спроси.

Мы спровадили сонного Митьку на его лежак в сени, я помог бабке прибраться, спать всё ещё не хотелось. Прошлое громкое дело о заговоре Чёрной Мессы отняло так много сил, что к своим скром ным записям я вернулся не скоро.

Да, собственно, и причины-то особой возвращаться не было. Для себя пишу, рассчитывать на пуб ликацию бестселлера во времена царя Гороха не приходилось, хоть ты растрижды гений вроде До стоевского или Льва Толстого. Типографий раз-два и обчёлся, все при монастырях. Они церковные книги печатают, а чтоб детективчик для народа, так это извини-подвинься, ни боже мой! Грех со домский, искушение диавольское! Пусть люди лучше Святое Писание читают, житиями святых просвещаются или уж совсем простенькие ярма рочные лубки на стену в избе вешают. А что? Зато душеспасительная и проверенная временем лите ратура…

Я даже как-то с думным дьяком Груздевым на эту тему консультировался. Ну, в смысле на пред мет создания местного частного книгопечатания. Я пишу, он издаёт, а реализуем в ларьке у нас при отделении. Дело выгодное, кто хочет пятнадцать суток скостить, всегда книжку купит, правда же? Но даже жадный дьяк упёрся – без разрешения Святого Синода никак нельзя-с! Ну и в пень бы их всех (кроме отца Кондрата), а я писал свои служеб ные заметки и буду…

Да, забыл. Позвольте представиться. Ивашов Никита Иванович, младший лейтенант милиции из Москвы. Волей хихикающего рока переброшен сюда, в сказочную Русь времён царя Гороха. Увы, никакими волшебными талантами или предмета ми награждён не был, поэтому страдал недолго и устроился на службу в первое и единственное ми лицейское отделение стольного города Лукошкина, которое сам же и организовал, получив чин сы скного воеводы. Поселён в тихом (это прошлое!) те реме Бабы-яги, недалеко от Базарной площади.

Бабка до меня жила себе скромно, грехи молодо сти замаливала, но сейчас стала активнейшим чле ном нашей сыскной опергруппы, второго такого эксперта-криминалиста не только у нас, но и ещё минимум в пяти сопредельных государствах не проявилось! Да и куда им…

Что ещё? Ах да, ещё подчинённая нам стрелец кая сотня под началом Фомы Еремеева город охра няет, и на рукавах у них наши милицейские шев роны. Серьёзные бородатые ребята, с пищалями и саблями, дисциплинированные, без фанатизма, но с перегибами. Это не страшно, хорошего от них всё равно больше.

И ещё у нас… этот… Митька. Митя Лобов. Кто знает (а кто его не знает?!) – известен на всё Лукошкино. Рост за два метра, полтора в плечах, храбрости немереной, энтузиазм вообще разумных границ не знает, за любую работу берётся, фанта зия неконтролируемая из всех щелей прёт, а сум марная полезного мозга ближе к нулю.

Вообще-то мне иногда кажется, что он у него то лько костный и есть. Младший сотрудник нашего отделения. Регулярно его увольняю, но пока без толку, возвращается, зараза, прямо бумеранг ка кой-то…

И ведь при такой вот разношёрстной команде мы тем не менее как-то умудряемся работать. То есть обеспечиваем раскрываемость, проводим ак ции по профилактике преступлений, организуем охрану общественных мероприятий, встречу ино странных послов и дипломатических миссий. Впрочем, в последнем нас чаще царские стрельцы подменяют, а вот в предыдущих темах тут уж толь ко мы стараемся как можем.

В профилактической работе с населением, ко нечно, не всё ещё гладко, но мы стараемся. Народ просто не привык к тому, что о нём заботятся, поэ тому казусы имели место быть, и неоднократно. Вот разок задержали стрельцы на базаре малолет него воришку, что делать?

– До четырнадцати лет ничего. Дайте ему вос питательный подзатыльник, и пусть идёт, делом займётся. Закон есть закон!

Я-то, как вы понимаете, только как лучше хо тел. Думал, оценит малец. Ну он и оценил. По-своему, конечно, по-детски…

На следующий день ко мне стрельцы с докла дом:

– Батюшка сыскной воевода, там у ворот толпа воришек собралась, мал мала меньше. Требуют, чтоб им сей же час по подзатыльнику выдали, да они пойдут, «делом» займутся. Возмущаются, то ропят наших: дескать, закон есть закон! Украл, по лучил подзатыльник, свободен! Так уж они сразу, заранее хотят, так сказать, для профилактики…

Или вот ещё было. Выстроил я как-то дежурных стрельцов на небольшую лекцию о толерантности и терпимости. Ну, с иностранцами или представи телями братских народов у нас проблем нет. В мас се своей все ведут себя прилично, а если кому и приходится объяснять правила вежливости, то с этим стрельцы и без моих подсказок отлично справлялись. Чёрт же меня дёрнул за язык провес ти коротенький инструктаж по представителям сексуальных меньшинств. У меня стрельцы разбе жались! Бросили пищали с бердышами и брызну ли наутёк во все стороны! Мне потом их начальник Фома Еремеев вечером отчитывался:

– Нельзя ж так парней пугать! Они как услыха ли, что в Лукошкине… эти… твои… водятся, что сзаду к мужикам примериваются со своим арши ном, но бить их за такие дела нельзя, а тока улыба ться вежливо… Теперича на службу выходить не хотят! Друг на дружку косятся, опасаются: ты ж сказал, что нормально сие и мода на то по всей Ев ропе да у половины творческого люду. Кабы нас иконописцы не побили за такое на них подозре ние…

Так что вот, профилактика преступлений у нас ведётся, только не всегда на высоте и не часто с по ложительным результатом.

Ну и гражданское население к общественно по лезной деятельности тоже привлекаем, как мо жем. Последнее, кстати, чревато – народ у нас в Лукошкине социально активный, им милиция до сих пор в диковинку, но руки чешутся, поэтому по могать нам лезут сами, вне зависимости – надо не надо, просили не просили, как-то вот так…

Помнится, вот буквально на той неделе поступи ли два заявления на конокрадов. Ну вроде как за езжие цыгане украли у кого-то кобылку, перекра сили из пегой в вороную, гриву накладную присобачили, хвост нарастили, а потом ещё и надули не счастную всем табором. Надули – это без кавычек, это через трубочку в задн… пардон, вставляют и дуют по очереди. Короче, лошадка вышла – загля денье: круглая, сытая, красивая, блестящая, слов но праворульная иномарка!

Шоу в том, что эти пройдохи ту кобылу краде ную её же хозяину сбыть попытались. А он свою скотину по глазам узнал, всплакнул у неё на шее да к людям с перемазанной чернилами рожей и обер нулся. Двое особо впечатлительных цыган рухну ли в обморок. Ещё одного с сердечным приступом отметелили на базаре. Так у нас два заявления и со хранились: первое о краже кобылы, второе о том, что цыган за побои претензий не имеет, вину осоз нал, впредь умнее будет. Я так понял, просто по старается не попадаться…

Что я сегодня расписался, а? Наверное, потому, что спать не хочу, хотя время уже давно за пол ночь. Вставать утром, с петухами. С петухом. В хо рошем смысле этого слова. Я имею в виду традици онный деревенский будильник с перьями и гре бешком. С первых побудок моей заветной мечтой стало увидеть его в супе или на сковороде. И хотя Яга пока против, мечтать не запретишь!

Отложив блокнот, я сбегал в сортир на заднем дворе, хотя бабка с регулярной настырной заботой ставила мне ночной горшок под кровать, вернулся, разделся, взял с подоконника большущее красное яблоко, не удержался и с хрустом откусил кусок. Мысль о том, что раньше у меня на подоконнике яблок никогда не было, пришла слишком поздно. Вроде после того, как упал на колени и на губах запузырилась пена…

Не имея возможности даже позвать на помощь от режущей боли в желудке, я каким-то чудом до ковылял до лестницы и, кажется, грохнулся отту да, пересчитывая каждую ступеньку. Потом всё кончилось. Наступила темнота…

Больше ничего не помню. Обрывки…

Ночь. Жар. Ночь. И боль, боль, боль…

Чьё-то тёплое дыхание коснулось моей щеки.

– Никитушка-а-а, сокол ясный, – жалостливо пропел мне на ухо бабкин голос. – Да ты живой ли?

Я с трудом разлепил глаза. Судя по солнечному свету, бьющему из окна моей горницы, давно утро. Тогда почему меня не разбудил петух? Я опять за крыл глаза.

– Бабуль, да что ж вы его так допрашиваете? А то сами не слыхали, как Никита Иванович с лестни цы-то навернулся и весь мозг отшиб?! С ним сейчас нежно обращаться надобно, ровно с дитём ма лым…

– Ты ещё меня поучи!

– Ай-ай-ай, обидели лялечку. – Чья-то тяже ленная ладонь начала безжалостно гладить меня по затылку. – Лялечке бо-бо! Тьфу на лялечку красивую, чтоб не сглазили! Чур меня, чур!

– Уберите идиота с моей головы, или я за себя не отвечаю, – неуверенно ворочая языком, потре бовал я, пытаясь сесть.

Яга с Митькой в четыре руки вернули меня об ратно в подушки.

– Живёхонек, – умилённо всплеснула руками бабка. – Говорила я тебе, Митенька, рано гробов щика звать. Теперь и заказ на кутью отменяй до кучи!

– А я ить ещё и стрельцам по чарке обещался, на помин души участкового…

– Вот, твердили ж неслуху: поспешишь – лю дей насмешишь. Не до смерти враги сыскного вое воду отравили, выкарабкается Никитушка наш, правда ить?!

Я почувствовал жгучее желание встать и со все ми разобраться. Встать мне опять никто не дал, но даже лёжа я отметил стоящий в углу горницы ве нок с надписью «От сотрудников» и занавешенное зеркало. Вот, значит, как, да-а:

– Митя! Бабуля! Кто-нибудь объяснит мне, что у вас тут происходит?!

– Дык похороны же… вроде… – честно поту пились оба.

– Угу. Нормально. И кого хороним?

– Тебя, касатик.

– Ещё раз угу. А с чего это вдруг, позвольте за метить?

Баба-яга чинно поправила чёрный платочек, жестом заткнула моего младшего напарника с комментариями и как можно подробнее осветила мне всю ситуацию от моего падения с лестницы до сегодняшнего пробуждения.

Во-первых, прошло два дня.

– Что-о-о?!!

– Митенька, прижми сыскного воеводу хоть вон подушкою, чтоб не подскакивал. Да не на лицо подушку, на грудь, горе ты наше луковое! Так вот бишь, на чём я остановилася-то…

В общем, как я её понял, ровно два дня назад ка кая-то наиподлейшая скотина типа ниндзя ловко проникла на территорию отделения, охраняемую, кстати, стрельцами Еремеева, коим бабка фитиль Уже вставила. Так вот, в результате данного проникновения на подоконнике в моей комнате было оставлено яблочко наливное. А налито оно было быстродействующим нервнопаралитическим ядом. По-местному называется «карачунов корень». И то, что я как-то сумел добраться до лестницы, – почти чудо…

На грохот моего упавшего тела прибежали квар тирующие здесь же сотрудники нашего отделе ния – Баба-яга, в нижней рубашке, с ухватом на перевес, и Митя, в исподнем, но с топором! Поняв, что бить некого, они дружно кинулись меня спа сать и… Фанфары! У них получилось!

Бабка напоила меня, бессознательного, рвот ным, а верный Митяй жал мне на живот до тех пор, пока последнее яблочное пюре не вышло наружу. Однако, несмотря ни на что, в чувство я так и не пришёл, зато бледнел не по дням, а по часам. Это чисто местное выражение, в наших милицейских протоколах редко употребляемое. Ну, короче, они предпочли обо всём позаботиться заранее: прича щение, отпевание, гробовщик, козырное место на кладбище, оповещение печальной вестью всех за интересованных лиц.

Э-э… не в смысле заинтересованных в моей смерти! Но вы меня поняли, да?

– Царь в курсе?

– А то, сокол ты наш! Горох уж, поди, первым соболезнования прислал и на крест каменный из казны отсыпать обещался.

– Деньги пришли? – зачем-то уточнил я.

– Ну-у, – неуверенно замялась Яга. – Ежели по совести говоря, то час назад гонец под роспись доставил.

– Сколько?

– Пятьдесят рублей золотом! Не пожадничал государь за-ради любимого участкового.

– Кто ещё денег дал? – продолжал дожи мать я.

Как оказалось, дали многие. Кнут Гамсунович от лица всей Немецкой слободы прислал сто пять десят рейхмарок и венок с готической надписью по-немецки. Текст нуждался в переводе, но всё равно очень красиво. Боярская дума отправила аж шесть венков и два ведра самогону на упокой. Ар мянская диаспора послала двенадцать рублей мел кими деньгами и две свежие гвоздики. Общеизве стный ростовщик-гробовщик Шмулинсон сделал скидку в десять процентов, пообещав обить гроб не чёрным, а серым, в цвет милицейского мундира. Дьяк Филимон Груздев на словах передал фигу и пообещал сплясать у меня на могиле в максималь но нетрезвом состоянии, потому как уже ничего ему за это не будет.

Вроде всё. Ах да, ещё тётка Матрёна пообещала прислать бочонок кислой капусты, но, узнав, что получателем будет наш Митя, отказалась…

– Приказываю отпустить начальника отделе ния, – взвесив все «за» и «против», предложил я.

Мои сотрудники, подумав, убрали руки и отва лили в стороны.

– Бабуль, деньги придержите. Нам ведь есть на что потратить похоронные, правда?

– Дык, а как же, милок?! – всплеснула сухо нькими ладошками Яга. – Кобылу рыжую подко вать, на телеге два колеса менять надобно, в бане крыша течёт, а поруб мне вообще преступники да всякие задержанные до выяснения так загадили, что хоть не заходи! На пол плюют, ироды, и срамо ту всякую на стенах гвоздём пишут…

– Отлично, – согласился я. – Есть повод про извести капитальный ремонт отделения. Или хва тит только на косметический?

– Ещё купцы прислать обещалися, – старате льно припомнил Митька, хлопнув себя по лбу. – Вроде как три свечи пудовые, пчелиного воска, на меду. А ещё три мешка соли заказать. Ну чтоб мо гилку от души посыпать. Любят они вас, Никита Иванович…

Ага, после наших милицейских рейдов на пред мет обмера, обвеса и ненадлежащего качества об служивания покупателей меня так всё купечество «любит», что представить страшно. Однако три мешка соли – это тоже деньги, а деньги лишними не бывают.

– Ты бы, Никитушка, поумирал ещё чуток, хоть до вечера? Мы бы, глядишь, и забор под энто дело обновили…

– Не могу, бабуля, меня царь ждёт.

– Дак он тебя позавчерась ждал. А ноне-то уж что… Уже свершилось всё.

– Что свершилось? – не понял я.

– Сестра евонная, двоюродная, Марьяна-царевна из монастыря прибыла. Жениха себе хочет. Так что опоздал ты, Никитушка, к государю с сове том прибыть. Ныне сам Горох выкручиваться бу дет без помощи родной милиции…

– Стоп! – Я резко сел. Митяй сунулся было второй раз давить подушкой, но я выкрутил ему мизинец, и наш богатырь обмяк. – А зачем госу дарь хотел меня видеть? И при чём тут его двою родная сестра?

Бабка с Митькой выразительно переглянулись и дружно покраснели. Я что-то не то и не так спро сил?

– Ну энто с какого боку заглянуть, Никитуш ка. Может, тебе, сокол ясный, и впрямь покуда в отделении полежать. Ты бы дал девке время подуспокоиться чуток, а то, не ровён час, надорвёт сер дечко невинное буйными рыданьями-то…

Я окончательно потерял нить логики, потому что так они меня ещё ни разу не запутывали. С ка кого бодуна надобно быть царской родственнице, чтобы рыдать по какому-то там сыскному воеводе, которого она вообще ни разу в глаза не видела?! Если только не…

– Горох что, опять хотел меня женить? – про зрел я.

– Да ты у нас ясновидящий, что ль, Никитуш ка? – восхищённо всплеснула руками Баба-яга, а наш младший сотрудник поднял вверх большой палец.

– Митя, не ноги.

– Чегось?

– Большой палец руки поднимать надо, – на помнил я, и он послушно сунул босую ступню об ратно в сапог, а правую руку вскинул в красноре чивом жесте римских императоров над гладиатор ской ареной Колизея. Это тоже я научил, но лад но…

В дверь постучали стрельцы. Не как обычно, громко и настырно, а эдак тихо, скорбно и с пони манием. Наш младший сотрудник на минуточку выбежал во двор и почти сразу же вернулся, сияя, как царский пятак.

– Шмулинсон гроб привёз! Кра-си-ы-вый!

– Ить вот еврей, а за-ради похорон родной ми лиции расстарался и скидку сделал, – вытирая сентиментальную слезу, улыбнулась бабка. – Ну давай тащи, поглядим хоть, чего он там нахудожничал…

– Эй, а ничего, что я вообще-то ещё живой?!! – Да тю на вас, Никита Иванович! Нешто за ради таких мелочей нам работу Шмулинсонову опла ченную взад возвращать прикажете? А ну как он во второй раз не так расстарается да и, поди, денег заломит? Под гарантию, чё вы и впрямь без обману дуба дал и…

– Бабуль, – взглядом попросил я.

Яга мигом отвесила Митяю воспитательный подзатыльник и елейно обернулась ко мне:

– Дак мы его в горницу пущать и не станем. Тока гроб занесём. Ты уж не прогневайся, а?..

В этот момент кто-то деликатнейше поскрёбся в дверь и прокашлялся. Если, конечно, вы можете представить грассирующий кашель с местечковым акцентом…

– Шмулинсон?! – в ужасе переглянулись мы. Яга сориентировалась быстрее всех, одним ма хом выдрала из-под меня мятую простыню да меня же той простынёй и накрыла. С головы до пят, как положено. Подскочивший Митька сорвал со стены тяжеленную икону и бухнул её мне на грудь, так что я чуть не застонал от боли, а сам встал в сторо ночке с самым скорбным выражением лица. Моя домохозяйка ещё раз поправила простыню, чтоб я не подсматривал, и смиренно, опустив очи долу, отворила дверь.

– Заходите, Абрам Моисеевич…

– Таки здравствуйте всем, ой вей, какое горе, такой молодой, мог бы жить и жить, все его люби ли, но что делать, он там, а мы тут, ай-ай-ай, я пла кал, моя жена плакала, даже дети, ви их знаете, такие шалопаи, шоб они жили сто лет, и те плакали! – на одной ноте зачастил наш популярный гро бовщик-ростовщик-осведомитель, осторожно шаг нув в комнату.

– Гроб-то доставил? – печальным голосом, но деловым тоном уточнила Баба-яга.

– Оно уже в сенях! Серый бархат, обивка с лю рексом, ни одного гвоздика не торчит, ароматиза ция лавандой и шалфеем – ваши стрельцы таки умиляются до слёз и хотят себе такой же! Я честно сказал Фоме Еремееву, шо за оптовый заказ на всю стрелецкую сотню может быть хорошая скидка, но он меня не услышал. У него тоже горе, смерть лю бимого начальника, я всё понимаю, но гешефт есть гешефт. Таки, может, вы ему повторите вслух на предмет скидки? Мы могли бы с вами иметь с того неплохой процент…

– Митенька, – едва вклинилась бедная баб ка, – отдай ты болтуну энтому иудейскому его сребреники и проводи до ворот, а то у меня уже уши закладывает…

Раздался звук долго пересчитываемой мелочи.

– Нет-нет, гривенничек оставьте себе! Оставь те, оставьте, у меня тоже есть сердце и даже со весть, а у вас такие траты, шо упаси Господь! Тем более я таки намерен прийти на поминки всем се мейством, и дети уже со вчерашнего вечера ничего не кушают. Так шо насчёт скидки…

– Митя, проводи!

Судя по кратковременным звукам борьбы, Аб рам Моисеевич упирался изо всех сил, но с моим младшим сотрудником едва ли могли бы справить ся все силы Сиона. Ну, с последним я, возможно, переборщил. Хотя как знать, в рукопашных боях против превосходящих сил шамаханов, разбойников или даже самого Кощея Кирдыкбабаевича Бес смертного он очень неплохо себя зарекомендовал.

– Вставать можно?

– Можно, но осторожно, касатик, – тихо отве тила глава экспертного отдела, шагнув к окош ку. – Кажись, к нам ещё гости нежданные пожа ловали.

– Кто это, интересно? – приподнялся я, гля нул одним глазком и сам сунулся под простынку. Вот только этого счастья мне ещё недоставало…

Во дворе отделения медленно сползал с могучего коня дородный боярин Бодров, мой главный враг по думской фракции. Это шутка. На самом деле он не главный враг, потому что вся боярская дума меня на дух не принимает. Просто гражданин Бод ров у них главный по возрасту, богатству и имени тости рода. А вот по уровню развития мозга лично я бы ему и управление курятником не доверил, не то что в думе законотворчеством заниматься…

– Никитушка, ты уж полежи ещё минуточку, дай честному боярству от смерти сыскного воеводы удовольствие огрести. Мы им потом сюрприз устроим…

– Бабуль, вы только побыстрей их отсюда вы проводите, пожалуйста, а?

Ответить Яга не успела, потому что в дверь вва лился грузный боярин Бодров. Судя по агрессивно му перегару, которым можно было насмерть тра вить даже не убиваемых тапкой тараканов, мои по хороны этот тип начал праздновать ещё вчера…

– Здорова была, хозяюшка, – вежливо прогу дел он, потому как за невежливость Баба-яга кара ла строго. – Слыхали… ик, горе у вас? Сыскной воевода… ик!.. да вроде как богу душу отдал?

– Да тебе-то что с того…

– Как что?! Я ить… ик!.. удостовериться пришёл. Всей думой боярской… ик!.. направлен с соболезнованиями… – Он, тяжело перевалива ясь, подошёл ко мне, встал рядом, видимо при сматриваясь.

Я затаил дыхание. Да я и так от его амбре дышал через раз…

– И впрямь… ик!.. опочил участковый. Пани хиду-то в каком… ик!.. храме заказали?

– Тем отец Кондрат озабочен. – Бабка решите льно отодвинула нехилого боярина в сторону, и я осторожно выдохнул.

– Соб… ик!.. соболезную-у… – Судя по трём глухим ударам и одному звонкому, Бодров от души перекрестился. – Свечу пудовую жертвую-у… ик! И от всей думы камень могильный, пудов на шесть! Чтоб уж… наверняка… Прощевай, хозяюшка, пой… ик!.. ду ужо. Ждут меня в кабаке, помя нем… ик!.. безвременно усопшего… ик! Празд ник-то како… тьфу ты! Горе, горе, говорю… ик!.. какое, а?!

Уходил он танцующей походкой, едва ли не вприсядку, шепча: «Всё ж таки есть Бог, есть!» А во дворе отделения ещё и счастливо обнялся с дву мя сотоварищами, облобызал обоих в щёки, и вся троица, заломив высокие боярские шапки набек рень, пошла за ворота обмывать скорбное событие.

– Кто ещё в курсе, что я помер?

– Дык, Никита Иванович, – радостно открыл рот доселе молчавший Митя, – почитай весь город рыдает! Простой люд на базаре волосы рвёт, тор говля встала, бабы воют, мужички виноватого ищут, на царский терем кулаками грозят…

– А царь-то им чем не угодил?

– А не пособолезновал прилюдно!

– Так, – обернулся я к Яге, быстро сложив в уме дважды два. – То есть Горох-то на самом деле знает, что я живой?

– Государю врать не осмелилась, – скромно потупилась наша домохозяйка. – Был он тут око ло тебя вчерась. Велел мне про выздоровление твоё помалкивать.

– Уже спасибо. Но это не помешало вам взять с него деньги?

– А он зато с меня слово взял крепкое, ежели оклемается участковый, так чтоб в сей же миг к нему прибыл!

– Вот прямо сейчас, да? – криво улыбнулся я, вставая с Митькиной помощью. – Что ж там у него такого сверхсрочного? Ну исключая его брачные фантазии обо мне и царевне…

Яга развела руками. Думаю, на тот момент она и сама не знала, на что мы подписываемся, отправ ляясь по очередному царскому вызову. С другой стороны, если б и знала, что бы это изменило? От казались бы мы, что ли?! Нет, нам в помощи нико му отказывать нельзя, мы – первое и единствен ное отделение милиции на всё Лукошкино. Да и на всё наше царство-государство в целом другой ми лиции, увы, нет…

– Митяй, запрягай телегу. Опергруппа, на вы езд! – громко приказал я, закашлялся и ничком рухнул обратно в подушки. Голова ещё кружи лась, и ноги были как ватные.

Ох, мать моя прокуратура, чем же меня тут так траванули-то, а?!

– Никитушка, – сразу кинулась ко мне баб ка, – ты тока не спеши, ты сейчас ровно зайчонок новорождённый – ни сил, ни умишка. Ну да мы сейчас это дело живо поправим…

Как понимаете, дальше всё было словно в сказ ке. Яга только хлопнула в ладоши, как в горницу вбежал счастливый Фома Еремеев, обнял меня, не скрывая слёз, и доложил, что баня истоплена. Митя на руках унёс меня в нашу маленькую бань ку, вымыл, выпарил, отхлестал веником, отпоил квасом, переодел в чистое бельё и так же на руках вернул в дом. В горнице уже был накрыт стол. Са мый скромный, больничный, видимо, есть сразу много и всякого мне было нельзя.

– Вот, Никитушка, бульончик куриный с суха риками пшеничными. Вот кашка овсяная на воде, тоже желудку весьма пользительная. Вот и чаёк слабенький, медку немного, ну и наливочки гло ток… Она непростая, она на сорока травах насто янная, в ней сила великая бродит, она и мёртвого из гробу поднимет!

Ну что тут скажешь? Меня с её наливки едва опять навзничь не уложило, алкоголь же всё-таки. Поэтому я весьма смутно помню, как меня одели в мою милицейскую форму, вывели во двор, уложи ли на солому в телегу и засыпали сверху аромат ным сеном. В ногах у меня угнездилась Баба-яга, младший напарник взялся за вожжи, и рыжая ко была тряской рысью повезла всю нашу слаженную опергруппу через весь город на царский двор.

Еремеев хотел было послать с нами десяток стрельцов в охрану, но бабка отговорила. Типа по дозрительно, что её одну столько мужиков в форме охраняют, да и рожи у наших слишком уж счаст ливые. Пущай уж лучше в отделении друг на дружку лыбятся, а ей надобно вплоть до Горохо вых палат скорбное выражение лица пронести, как траурный платочек, и не забывать слезу горю чую на дорогу пыльную смахивать…

– Выйду я на улицу, гляну на село, девки гуля ют, и мне… развлечение, – со всей дури, во всю глотку завёл было Митя, но, получив от Яги клю кой по затылку, опомнился: – Извела-а меня-а кручина, подколодная-а змея-а…

На последних двух словах он сделал заметный акцент, за что словил и во второй раз.

Телега свернула к базару, и я, лёжа в духмяном сене, с тихим удовольствием прислушивался к громким стонам общенародной скорби.

– Какого человека не уберегли, а? Не защити ли, не спасли от беды неминучей… Эх, да что мы за люди после этого?! Пошли, что ль, выпьем?! А то уж и поджечь хоть что-нибудь хочется или поло мать, от широты души…

– А я ить говорил, что милиция энта не от Бога! Когда, значится, полотенцем жена меня била, так ей ништо, а как я её оглоблей, так мне, значится, пятнадцать суток, да?

Далее последовал звук глухого удара, вроде как если на чью-то пустую голову опустили мешок с песком. Критика в адрес милиции прекратилась одномоментно.

– Ой, и прости ж ты нас грешны-ых! Ой, и не слушай мужика моего-о! Ой, он как выпьет, так дурной, чего только про родную жену не навыду-мывае-эт! Ой, и не била ж я его, чё ж у меня, совес ти нет? Так, придушила слегка полотенчиком…

– Охолонись, бабы неразумные! Ишь развы лись, как на похоронах, а ить ещё и не вынос. Успе ете потом наголоситься, дуры мокрохвостые! Дайте и мужику грубую слезу пустить. Ой-й, и на кого ж ты нас покинул, Ива-а-ны-ы-ыч…

Наш народ, российский. Ничего за века не меня ется. Я почувствовал, что краснею даже под слоем сена. Что тут будет, когда из отделения появится официальная информация о том, что я жив-здо ров, даже подумать страшно. Лукошкинцы либо весь город разнесут от радости, либо меня раздавят от избытка чувств. Обе перспективы выглядели вполне логичными, а потому не радовали. Но хуже всего оказалось другое…

– Бабуленька экспертизная, не откажись при нять окорочок копчёный за упокой души раба бо жьего участкового!

Мне в ноги рухнуло что-то тяжёлое. То есть око рочок отнюдь не куриный. Скорее какой-то свинье крупно не поздоровилось.

– Спасибо на добром слове, – со слезой в голосе отозвалась Яга. – Ужо я-то небось той доброты во век не забуду. Бог даст, сочтёмся…

После этой многозначительной фразы повисло кратковременное молчание. Минуты на полторы, не большее. Как раз чтобы все значимо осознали, кто заменит меня, «усопшего», на посту сыскного воеводы. Ну не Митька же?!

И вот тогда началось…

– А вот от нас прими ситцу василькового, весёленького, за упокой!

– И от нашей лавки гвоздей полпуда малых да подкову чугунную, подарочную, на стену! Тащи подкову, парни, мне одному не поднять…

– Требуха, требуха свежая, возьми, бабушка, не прогневайся! Небось уважал покойный требу ху-то… А нет, так собакам скормите!

– Медку царского, хоть напёрсточек отведайте! Чтоб и участковому за гробовой доской жизня такой же сладкой показалася, на все сорок два гра-дуса-а!

В общем, не буду никого утомлять, но, когда перегруженная телега кое-как доволочилась до цар ского двора, лично я уже едва дышал под подарка ми. Митя ещё с полпути слез, передал поводья баб ке и помогал нашей кобыле, толкая телегу сзади. Сама лошадь уже не справлялась…

Бабка, «пригубившая» по пути хмельной мёд, пиво, квас, настойку на берёзовых бруньках, само гонку и всего того, что у нас тут наливают под «ну, земля ему пухом!», очень нетвёрдо держалась на ногах. Тем более что левая, «костяная», у неё веч но ныла к непогоде. Я высвободил себе дырку в со ломе, свистом подзывая нашу бессменную главу экспертного отдела, но Яга даже не подошла.

– Погоди, Никитушк…ка, не до тебя щас, со кол яс…ный. Ох и мутит же меня, грешн…ную…

– Митька-а! Вытащи меня, – переключился я, но и тут облом.

– Ни-ки-та… Ива-но-вич… Уф! Дайте ж хоть дух… перевести… Я, ка-жи-сь… спину потянул… мама-а… – Мой младший сотрудник рухнул мач товой сосной у переднего колеса телеги. К рыжей кобыле обращаться тоже смысла не имело, бед няжка и так едва держалась на ногах.

А тут ещё чёрт принёс дьяка. Поверьте, его все гда черти носят, а не кто другой. Груздев Филимон Митрофанович – тощий, скандальный думский подпевала, вернейший и преданнейший враг всего нашего отделения.

– Это чей-то, а? Это ктой-то тута на ногах не стоит, лыка не вяжет? А-а, да ить энто опергруппа безбожная зенки бесстыжие залила да и на цар ский двор за опохмелкой сунулась…

Ответом послужил хоровой стон Митьки, Яги, кобылы и меня, которому проклятая чугунная подкова окончательно отдавила ногу. По счастью, на мой голос дьяк внимания не обратил, ибо резко опомнился.

– А вот энто что, во телеге? Нешто совесть у ми лиции проснулась и вы в первый раз к царю-ба тюшке с подарками заявились? Вот за то хвалю, вот энто правильно! Однако же тут каждый пода рок описи требует, взвешивания и оценки. Подай те тележеньку вон туда, за забор, от стрелецких глаз подальше, там и поделимся… тьфу ты, дела наши грешные, то исть взвесимся!

– Митя, – тихо попросила Яга, – ты вон ту подковку передай Филимону Митрофановичу, пу-щай взвесит…

Шум, богатырский взмах, хруст костей, паде ние тела – и, как я понимаю, хитрозадый дьяк ле жит в пыли, с двухпудовым чугунным изделием на воробьиной груди, смешно дёргая лапками.

– Пропустить ко мне родную опергруппу! -громогласно приказал Горох откуда-то сверху. -А ты, добрый молодец милицейский, сенца с собой захвати. Да поболее!

Столь странному приказу Гороха никто особен но не удивился, государь у нас известен своими закидонами. Все привыкли, никто не дёргается, да и смысл? Ну, бывает, на каторгу пошлёт, – конеч но, как без этого? Однако голов по праздникам не рубят, и ни одной виселицы я за всю свою службу не видел. Да и не то чтоб царь у нас слишком добре нький был, а просто после того, как он догадался ввести милицейскую службу по охране закона и правопорядка, многое изменилось в положитель ную сторону. Не идеал, идеальных государствен ных систем вообще в природе не бывает, но власть хотя бы стала с нами советоваться и прислушива ться.

«Не сразу, не всё, не всегда, но в целом прогресс есть – теперь без милиции в Лукошкине ничего не решается. Ни суда, ни делопроизводства, ни каз ней! Это, несомненно, плюс», – думал я, пока Митя на руках нёс копну сена с моей светлостью в государевы апартаменты. Яга торопливо семенила следом.

Царские стрельцы демонстративно закатывали глаза. Хоть мы с ними никак не пересекаемся (куда уж нам, простой милиции, до их благоро дий?!), но в целом парни относились ко мне вполне лояльно. Сколько себя помню, ни разу не было слу чая, чтоб наши стрельцы с царскими схлестну лись, тьфу-тьфу, не сглазить. Вроде как два раз ных ведомства, но от служебных недоразумений удерживаемся покуда…

– Жив? – Горох пропустил нашу троицу в свои покои и самолично выкопал меня из сена. – Жив, хороняка! Ох и напугал ты меня, Никита Ивано вич… Ещё раз попробуешь так помереть, я ж за то бой следом от сердечного приступа в ящик сыграю!

Государь от всей души обнял меня, троекратно, по-русски, расцеловав в обе щеки, и осторожно усадил на лавку.

– Может, попотчевать чем? Пряники есть, ту льские медовые печатные, хошь рыбкой, а хошь котиком! Наливка малиновая, полезная, а ежели нервы винтом, так и на боярышнике пара стопочек сыщется…

– Мне пряник! – первым поднял руку довер чивый Митяй и в ту же минуту был безапелляци онно выдворен за дверь. Бдить на всякий случай! Но, разумеется, с пряником! Царь у нас умный, знает, как любое наказание превратить в поощре ние…

– Ты уж не серчай, Никита Иванович, а только разговор у нас серьёзный будет. Не для твоего бала-бола ушей.

– Может, и мне выйтить? – скромненько поту пила очи Баба-яга.

– Да как же мы без вас-то, бабушка?! – в не притворном ужасе всплеснул руками Горох. – Тут ить дело тонкое, семейное, души нежной девичьей касаемое. Без вашего женского пригляду в такой ситуации никак нельзя!

– Давайте уж по существу, гражданин царь, – тихо, но твёрдо потребовал я. – В чём, собственно, суть вопроса?

– Рассказываю как на духу, – честно перекре стился Горох. – Сестра у меня есть двоюродная, до зрелых лет в нарофоминском монастыре прожи вавшая, а ныне…

Далее пущу дело по короткому милицейскому протоколу, потому что если всё воспроизводить до словно, прямым текстом, как нам царь-батюшка рассказывал, то никакой бумаги не хватит. Коро че, перехожу к сжатой и выверенной информации.

Дочь двоюродной сестры мамы нашего Гороха (то есть ему-то она уже троюродная сестра получа ется), милейшая девица Марьянка, после смерти родителей до осознания себя в совершеннолетнем возрасте воспитывалась в монастыре. Попала туда ещё совсем крохой, лет пяти, и по причине большу щих глаз и длиннющих ресниц сразу угодила под личную опеку матери настоятельницы. А та хоть и держала весь монастырь в ежовых рукавицах за… эти самые (тьфу, о чём это я?!), в общем, сама ма тушка молодость провела бурную и в келье сохранила немало французских романов. Да-да, тех са мых, о любви, естественно! Всякие там, знаете ли, рыцари короля Артура, Лоэнгрины, Роланды с разбитыми рогами… или одним рогом?

Ну, суть не в этом, а в том, что малолетняя мар тышка царской крови уже к девяти годам свободно говорила, читала и писала на трёх европейских языках! Соответственно, когда государю пришло письмишко, что девушка созрела, то он, не заду мываясь, вызвал её в столицу, изображая доброго старшего брата. Причём, зная нашего Гороха, я охотно поверю, что он был искренен и от всей души желал дальней сестрице счастья в личной жизни. Просто бедняга никак не ожидал, что взгляды на это «счастье» у них настолько разные. Ну прибли зительно как Сочи и Нижневартовск, как-то так…

Мадемуазель Марьяна (именно мадемуазель, ибо образ традиционно русской девицы для неё уже не прокатывал) честно обозначила все свои взгляды на грядущее замужество в первый же день приезда. И мать моя юриспруденция, если они не были запредельно нереальными…

– Требует с каждого знания шести иностран ных языков! – явно нервничая, загибал пальцы царь. – Обширное королевство с работящим и лю бящим народом, выходом к морю, золотой горой, серебряной или медной. Никаких родственников, но благородное, желательно волшебное, проис хождение! Да и чтоб белый конь был, а сам ры царь – золотоволос, учтив, начитан и чтоб своего же коня одной рукой поднимал! Не, ну она просто издевается, да?!

– Угу, – не сговариваясь, поддакнули мы с Ягой, поскольку именно так оно и было.

– А я ить, честно говоря, думал тебя, Никита

Иванович, до неё пристроить. Был бы ты государев зять, ни одна дума боярская на тебя б хвост пушить не посмела. Да вдруг ты отравился не вовремя…

– По-моему, так очень даже вовремя, – про бормотал я, стуча себя кулаком в грудь.

Перспектива иметь рядом столь начитанную и, главное, требовательную супругу венценосных кровей не прельщала ни на миллиметр. Ну его, ин ститут брака, к лешему, мне пока и так не очень хо рошо, мутит, как котёнка. Куда уж и дальше ещё самому себе жизнь портить…

– Э-э, прошу прощения, ваше величество, но тогда мне неясно, зачем мы вам тут вообще понадо бились? Милиция насильно никого замуж не выдаёт и психологической консультацией по мат римониальным вопросам не занимается. Это ж не уголовщина какая-нибудь…

– Да тут, понимаешь, с какого боку посмот реть, – вновь грустно вздохнул царь. – Тут, вишь, у нас ещё и женишки вдруг объявились.

– Ну так и слава богу! Выдавайте девицу.

– Так-то оно так, я не против, да ведь за ней полцарства отпиливать придётся, а энто уже серьёзная геополитика.

Я хотел было хихикнуть, но, подумав, захлоп нул рот. О таком перспективном развитии событий меня почему-то не предупреждали. Хотя по идее почти во всех сказках в приданое царевне отдаётся полцарства, но я, честно говоря, почему-то думал, что это чисто литературное выражение. Однако вот она, прямо тут, патовая ситуация, потому что из-за брачных женских капризов резать целую страну по живому никак нельзя! Но надо…

– Хорошо, давайте по порядку. Кто у нас же нихи?

Оказалось, что претендентов на данный момент всего трое. Классика, конечно, лично я почему-то думал, что их будет куда больше. Ну там хотя бы штук десять – пятнадцать. Оказалось всё и про ще, и сложнее: перед тем как просить руки царев ны, требуется предоставить ряд определённых до кументов и соблюсти кучу обязательных условий.

Во-первых, титул претендента никак не ниже чем принц, царевич, королевич. Во-вторых, воз раст не моложе шести и не старше восьмидесяти. Люфт приличный, однако тут же вклинивалось обязательное требование по знанию русского язы ка. Не экзамен по правописанию, но всё-таки на бытовом разговорном уровне знать должен. Да, плюс ещё серьёзные требования религиозного ха рактера. Жениху было бы желательно иметь пра вославную веру либо католическую, в самом край нем случае мусульманское вероисповедание, но уж никак не индуизм, буддизм или, ещё того хлеще, иудаизм! Ну и ещё желательно, чтобы свадьба была не односторонним актом передачи юной девы из одного государства в другое, а ещё и неким по литическим актом, с далеко идущими добрососед скими отношениями, совместными военными дей ствиями и серьёзными льготами в торговле…

– Первый претендент с Таллинауса, младший сынок ихнего королька Клауса. В рифму сказал, да? Фон Паулюсус вроде. Весь из себя европейский рыцарь в дедовских латах. Второй только-только с гор спустился, грузинский царевич Coco Павлиношвили, с кинжалом до колен. А третий – сред ний сын Бухатур-хана из Крымских степей, моло дой Бельдым-бек, – торопливо пояснял Горох. -Их всех на постоялом дворе поселили, чтоб у терема царского лишнее время не тёрлись. Ну и с моих гневливых глаз, от греха под ал ее…

– Понял. – Я быстренько сделал очередную пометку в блокнот. – И всё равно получается, что вопрос выдачи замуж вашей милой сестры отно сится скорее к ведомству боярской думы, но уж ни как не к милиции. Состава преступления нет.

– Щас будет! – Горячий Горох резво вскочил со скамьи и бросился к дверям. – Марьянку сюда! Сей же час поставить предо мной сестру мою двою-родно любимую!

Я поднял на него недоумевающий взгляд. Бабка тоже мало что поняла…

– Вот щас она при вас про свои пожелания к женитьбе петь начнёт, а я её прибью, ибо нервы не железные, и вот те на состав преступления!

Мы с Ягой попробовали было протестовать, но государь, как говорится, уже закусил удила и пёр на танки грудью в рваной тельняшке и с нездоро вым блеском в глазах. Вот благодаря такой породе русских людей мы и победили Гитлера…

– По рюмочке наливки не желаете ли, покуда ждём?

– Мы на работе.

– А ежели сам царь угощает? – привычно вы гнул бровь соболиную Горох, но на нас оно давно не действовало. Да и ждать, честно говоря, пришлось недолго.

С чего-то жутко вежливый Митя, предваритель но постучав, распахнул дверь, впустив в горницу рыжеволосую копию классической Настеньки из «Морозко». Царевна Марьяна, чинно шурша подо лами, поклонилась сначала царю, потом Бабе-яге, потом мне, а моего младшего сотрудника опять вы толкали за дверь. Пряник со стола он успел цапнуть сам и без спросу. Мы же лицом к лицу встали с новой проблемой нашего государя…

– Здравствуйте. Садитесь. Представьтесь, по жалуйста, – буднично попросил я.

Царевна даже не повернула в мою сторону чуть вздёрнутый носик, полностью игнорируя вопрос. И почему мне кажется, что всё это уже где-то было…

– Отвечать, когда тебя сам участковый спра шивает! – рявкнул Горох, хлопая по столу ладо нью.

От неожиданности подпрыгнули все, даже стре льцы за дверями. Но не царевна!

– И как же мне представиться? – холодно уточнила она. – Нешто я уже преступница какая или грех за мной смертный, что меня без суда да следствия в Сибирь на каторгу шлют?!

– Марьянка, не начинай…

– Нешто я не царского роду, что простой холоп в погонах, без чину, без звания, без роду-племени, мне допрос чинит? И ладно б ещё был красавец пи саный, что ты мне на его счёт намёки всякие делал. Кому угодно готов сестрицу с рук сбыть…

– Марьянка, уймись, богом прошу… – скрип нув зубом, во второй раз попытался влезть Горох, но я остановил его.

Знаете, таких экзальтированных девиц мне в Москве столько насмотреться пришлось, что уже ничем не удивишь. Будут орать, ныть, оскорблять, цепляться к мелочам, требовать семейного адвока та, грозить звонками папе, рвать на себе колготки, пытаться курить в отделении, материться, пла кать, угрожать, но на самом деле – пшик… Пус тышка беспомощная и закомплексованная.

– Гражданка Марьяна…

– Рюриковна, – подсказал царь.

– Рюриковна, – с нажимом записал я. – По жалуйста, сядьте. Никто ни в чём вас не обвиняет. Ни на какую каторгу вы не пойдёте, не надо пор тить людям законный отдых в Сибири. Мы просто хотели поговорить о вашем предстоящем замуже стве. И поскольку…

– А-а-а-а-а-а!!! – Без малейшего предупрежде ния и хоть какой-нибудь логики царевна запроки нула голову в кокошнике и ударилась в неконтро лируемый слезоразлив.

– Начинаются дни золотые-е… – дружно вздохнули мы.

Царь ещё раз молча подмигнул в сторону завет ного шкафчика, я подумал и согласился. Моя до мохозяйка отрицательно покачала головой, честно терпела минут пять, а потом встала и закатила де вице такую оплеуху, что та едва удержалась на но гах! Каких усилий стоило нам с царём не зааплоди ровать, кто бы знал…

– У? – спросила девица Марьяна, мгновенно прекращая рёв.

– Угу, – дополнила бабка. – Ты чего орёшь-то как оглашенная?

– Замуж хочу.

– Дура, – чётко определила Яга. – Ты на меня глянь, я по жизни стольким мужикам головы кру тила, что со счёту сбилась. Но замуж свободу свою девичью никогда не продавала. Так что давай, дев ка, не мути, говори правду! А не то…

– Заарестуете, что ли? – недоверчиво шмыг нула носом царевна.

– Факт, и к гадалке не ходи!

Марьянка исподлобья глянула на нас с царём, подумала и со вздохом перешла к конструктивному диалогу. Детально пересказывать всё, о чём они там с Бабой-ягой болтали, у меня ни сил, ни терпе ния не хватит. А вы сами пробовали хоть когда-ни будь законспектировать разговор вашей тёщи из деревни с курящей девушкой из соседнего подъез да? Это ж одних выяснений отношений на полтора часа, если без драки. Вот и мы с государем не вме шивались…

В общем, вкратце выходило, что девица замуж пойти очень даже не против, но категорически от казывается быть разменной монетой в политиче ских играх венценосного братца.

– Хочу сама себе суженого выбирать! А чего?! Вон в их цивилизованной Европе эпохи Возрожде ния все так делают! Чем я хуже ихней Гвиневры, или Брунгильды, или королевны Либуше с Джуль еттой да Дездемоной?

Я бы, конечно, сказал чем, но сдержался ради Гороха. Он-то мужик правильный, чего ему за де вичьи бредни лишний раз извиняться. Раз милаш ке уже восемнадцать стукнуло, значит, девица вполне дееспособна и может по полной отвечать за свои поступки. Тем более что и в рекламируемой ею Европе со свободой женщин тоже всё было дале ко не так гладко, но сама суть претензий вскры лась в следующем…

– Почему у них рыцарский турнир в честь Пре красной Дамы, а у нас шиш с маслом и полцарства в придачу?! А может, я с той половиной сбегу от жениха постылого? Может, я ему стекла толчёного в варенье подсыплю? Может, после брачной ночи напою да подушкой придуш… Ой, чегой-то я сразу все тайны выбалтываю?

– Продолжайте, продолжайте, мне очень ин тересно, – попросил я, делая очередные пометки в блокноте, но Марьяна опять ушла в глухую отказку.

– Да я ж уже все её претензии глупые наизусть знаю! Хошь, по памяти повторю?! – вскочил было покрасневший Горох, но я, похлопав царя по пле чу, вежливо попросил удержаться от скоропалите льных выводов и всё же выслушать оппонентку. Хотя нам с Ягой общий диагноз был совершенно ясен – романтикус передоз, причём в критиче ской форме.

Царевна открыла было ротик, но…

– Пусти, ирод милицейский! Мне, может, к царю шибко надобно! – раздался за дверями визг ливый голос дьяка Филимона. – Да, вот представь ты, блин, по делу! А по какому, тебе не скажу! Пус ти, барбос блохастый, ить тебе же хуже будет…

Судя по шуму борьбы, деятельного дьяка удер живал не только наш Митька, но и четверо стрель цов царской охраны. Тем не менее он всё равно умудрился втиснуться меж дверью и косяком, на уровне метра от пола, осклабившись в счастливой улыбке:

– А-а… слово и дело государево-о!

– Молви, – тревожно приподнялся Горох.

– Так это… я чего… царь-батюшка, может, тебе водички, а?

Надо было видеть выражение лица надежи-го сударя. У него и так нервы ни к чёрту, и прежде чем я успел хоть словом вмешаться, он прыгнул вперёд и просто вышиб заботливого дьяка коленом в лоб!

– Уф… Даже полегчало как-то. Но ежели до ве чера душой не отмякну, на кол посажу добродея в скуфейке! Так что там у тебя, сестрица, продол жай.

Марьяна сначала округлила, потом скромнень ко потупила очи, видимо, царский гнев произвёл своё впечатление, и тихонько попросила:

– Турнир бы…

– Ага, они там поубивают друг дружку, а на меня за это дело их отцы войной пойдут?! И не меч тай!

– Ну так и бескровный сообразить можно, – из чисто женской солидарности заступилась бабка. – Пущай содеют чего героическое в борьбе за сердце нашей красавицы…

– В мешках наперегонки попрыгают?

– А меча в камне у вас в Лукошкине нет? – иг норируя наш мужланский сарказм, вздохнула ца ревна, и на её ресницах вновь задрожали крупные слёзы.

– Ладно, ладно, не реви. – Горох встал и обнял сестру. – В камне мы мечей не держим, но если по думать, в подвалах навродь есть один меч. Подхо дящий…

Царевна недоверчиво всхлипнула, а меня ещё раз отпотчевали долгоиграющей сказкой про Змея Горыныча и меч-кладенец. Короче, всё по сюжету, практически всё одно и то же, но во втором чтении главный упор делался на преемственность поколе ний. Вроде как прапра… и прадедушка нашего Го роха получил этот меч из рук самого Бовы-короле-вича и уже по традиции передавал своим детям как надёжный знак незыблемости царской власти, ну и всё такое квасное и патриотичное…

– Вот ежели, к примеру, мы твоим женихам та кой турнир устроим: кто в одной руке дольше всех меч-кладенец удержит, тот и победил?

– Ну-у, так мы узнаем только самого сильно го, – надула губки Марьяна. – А ежели он дурак?

Ежели обхождения европейского не знает? Ежели в литературе классической не подкован? Ежели…

– Дак нешто он тебе жеребец какой, чтоб под кованным быть? – решительно вмешалась Яга, потому что спор грозил затянуться до вечера, с пе рерывом на ночь и плавным переходом в утро. – Ты уж, красавица, сама реши, мужа себе ищешь али иллюстрацию книжную? Живой человек за всегда свои недостатки имеет. Ну так и что ж? На то ты и умница-разумница, чтоб из любого чурбана принца сказочного сделать!

Глазки царевны восторженно загорелись педа гогическим азартом. Если б я в тот момент хоть близко представлял, какие страшные всходы даст бабкина идея…

– Ну вот и ладушки, – решил за всех Горох. – Хватаем меч и всех взашей, на турнир!

Я кивнул. Безопасность претендентов мы обес печим, площадку стрельцы организуют, можно под это дело даже скоморохов каких-нибудь при гласить. Ну там музыку организовать, сбитень го рячий, песни хоровые. Вроде всё нормально. Один вопрос…

– Вот только не могу понять, если ваш Бова-королевич был великаном, который со Змеем Горынычем один на один дрался, а вы потом этим же кладенцом ещё в детстве лопухи рубили, то при предположительных габаритах богатыря у него не меч был, а перочинный ножик…

– Не любо, не слушай, а врать не… – сорвался было на меня царь. – Вот скучный ты человек, Ни кита Иванович, всегда умеешь добрым людям всю сказку испортить. Да я тебе его покажу!

– А кстати, очень интересно, – охотно привстал я, но едва не упал обратно на лавку, ноги были ещё слабые.

Горох сочувственно похлопал меня по плечу, вышел на минуточку – дать указания по поводу срочного объявления грядущего «турниру» и, вер нувшись, собственноручно накинул мне на плечи свой парчовый кафтан, нахлобучив на голову стре лецкую шапку.

– И это, лицо как-нибудь вниз опусти. Не дай бог, кто прознает, что ты живой, ить весь праздник боярской думе на корню испортишь. Пущай уж нынче выпьют « за упокой », а завтра огорчатся на похмельную голову.

Я был слишком слаб, чтобы всерьёз ко всему этому относиться. Если, по его мнению, так будет милосерднее, ради бога, кушайте на здоровье, не обляпайтесь. Раз уж я не помер, то в какой именно момент воскреснуть, возможно, и не так важно. Воскресну завтра, пусть не говорят потом, что ми лиция к боярам относится без сочувствия.

Под плотным конвоем царских стрельцов разнаряженного меня, весёленького Гороха, прихрамы вающую бабку и подпрыгивающую, как воробы шек, царевну торжественно сопроводили вниз, в подземелья. Бывать нам тут уже приходилось, но не на экскурсии, а по делу.

Мы прошли мимо охраняемой казны, потом другим коридором миновали камеры для заклю чённых и уже оттуда, ещё через две железные двери, вошли под крохотную арку с тяжёлым воздухом и запахом затхлости.

– Вы что же, антикварный предмет в таких жутких условиях храните?

– Не боись, мы тот предмет маслом мажем. – Государь щёлкнул ключом в замке и, распахнув скрипящую дверку, жестом пригласил нас внутрь.

– Чего мажете-то? – первой спросила бабка.

– Меч! – всё ещё не понимая произошедшего, хмыкнул царь.

– А надо бы мозги, чтоб лучше соображали. – Мы трое вышли из помещения, демонстрируя Го роху пустую витрину. Никакого кладенца в ней не было.

– Украли? – не поверил царь, опуская че люсть до колена и протирая глаза.

– Это вы у меня спрашиваете? Так я тут в пер вый раз, но если действительно уверены, что имеет место быть факт кражи, то вызывайте милицию.

– Ми-ли-ци-я-а!!!

– Никитушка, ты б перестал издеваться над го сударем-то, – укоризненно обернулась ко мне Яга, обеими руками прикрывая рот вопящему са модержцу. – Мы ж милиция и есть.

– Угу, только кое-кто из нас «официально» умер. Вот сейчас я воскресну и сразу…

– Огра-би-ли-и!!!

От резонирующего эха у меня заложило уши. Я попросил стрельцов увести пострадавшего и по пытался взять ситуацию в свои руки. Получалось не очень хорошо. Если честно, уже минут через пять я вновь чуть не потерял сознание, и бабка, по требовав оцепить «место преступления», увела меня из подвалов на свежий воздух.

Как возвращались домой, уже не помню, потому что в себя пришёл только к обеду, в стенах родного отделения. Голова гудела, как самогонный аппа рат, в желудке было тоскливо и какой-то комок ме тался из угла в угол, время от времени подпрыги вая до самого горла. Бдительный Митя сидел у моей кровати, кормя меня куриным бульоном с ло жечки…

Моей заботливой домохозяйки видно не было, но, судя по тому, как внизу громыхала посуда, на верное, возится у печи. Проглотив пять или шесть ложек, я почувствовал себя немного лучше и даже сумел сесть.

– Докладывай.

– Не-э, вы больной, Никита Иванович, вам вол новаться нельзя…

– Митя, я не больной, я выздоравливающий. Докладывай обстановку.

– Не могу. Вдруг вы нервничать начнёте, жар опять поднимется, да и отбросите тапки прямо тут, а я отвечай?

– Митя, я тебя уволю, если ты сию же минуту не…

– Аи увольняйте сироту! – Он одним махом выпил весь недоеденный мною суп и рванул на гру ди красную рубашку. – Всё одно в родном отделе нии жизни нет! Одна кричит: батюшке-участково му покой нужен, не дай бог, взволнуется – в коче рыжку превращу! Или кочерыжку в морковку, чтоб девки смеялись!.. А другой, чуть что, – уво лю, выгоню, жалованья лишу, без пенсии оставлю! Да почему ж я один вечно крайний-то?!!

Мне пришлось честно ждать добрых минут пят надцать, прежде чем он утомился и притих. Я по манил его пальцем:

– Китель подай. Сунь руку в левый карман. Те перь достань деньги.

– Это зачем это, а? На воровство проверяете, что ли? Дак я вам так скажу: отродясь Митька Ло бов ничего чужого не брал и у своих же товарищей в крысячестве замечен не был! А за недоверие таковое… прямо аж в сердце кольнуло… я ить от та кой-то обиды… я и самоубитца могу об стенку! Ежели стена выдержит…

– Отсчитай рубль мелочью и дуй в кабак, – удалось вставить мне, пока он держал театральную паузу.

Митяй замер с раскрытым ртом, полным пате тики.

– Куда, батюшка сыскной воевода?!

– В кабак. То есть обойди их все и найди трёх женихов царевны Марьяны. Присмотрись издале ка, что за люди, как себя ведут, чем занимаются и всё такое прочее…

– Жизни не пожалею, а исполню! Тока…

– Нет. Арестовывать никого не надо.

– Уловил. Так, значится…

– Нет, и в доверие ни к кому втираться не тре буется. Просто присмотрись…

– Да легко! Ну позвольте хоть…

– Митя, узнаю, что ты на брудершафт с жени хами пил, я тебя с ними же в поруб суну, как в вы трезвитель! Только наблюдение и никакой твоей любимой самодеятельности, понял?!

– А то! – торопливо пятясь к выходу с зажа тым в кулаке рублём, похвалился он. – Небось не тупее печки будем. Вы обо мне ещё услышите!

– Митя, я о тебе каждый день слышу, этим меня уже не запугаешь…

Он быстро уме лея на задание, а я повернулся к окну. Во дворе сотник Еремеев за что-то распекал своих подчинённых, у ворот вежливо толклась очередная делегация с чёрными венками, на этот раз представители персидской диаспоры, а с ними вместе и троица девиц с Лялиной улицы. Местный аналог «ночных бабочек» с Тверской или Рублёвки.

Мы были там пару раз с профилактическими рей дами, видимо, запомнились, раз пришли помянуть и даже не плюнули ни разу…

Я осторожно дотянулся до табурета и взял план шетку, вытащил блокнот, освежил в памяти все события сегодняшнего дня, а потом попробовал на рисовать для себя хотя бы приблизительную схему того, как могла произойти кража в царских подва лах. Изрисовал стрелками и квадратиками два ли ста, но так ни до чего и не додумался. Записал в столбик все вопросы, ответов не придумал ни к од ному. Кто украл меч? Зачем? Когда? Каким обра зом? Какой вообще смысл в краже раритетного оружия, если в Лукошкине, да и во всём государст ве, нет даже такого понятия, как подпольный или свободный рынок антиквариата?

Кажется, с этими мыслями я и задремал, пото му что проснулся от скрипучих шагов моей забот ливой домохозяйки, которая положила руку мне на лоб и ещё раз заставила выпить какую-то слад кую настойку…

– Ну вот и ладушки, вот ты и на поправку пошёл, Никитушка. А ту заразу, что тебе яблоко травленое подсунула, я сама сыщу, своим мето дом, и за всё поквитаются. Дай только срок…

– Срок прокурор даст, – привычно отшутился я, прекрасно зная, что поперёк дороги Бабе-яге становиться не стоит. – Вы там не слишком лич ной местью увлекайтесь, нам ещё и с царской кра жей разобраться надо.

– Что ж там разбираться-то? – насмешливо фыркнула она. – И так всё ясно, опять, поди, коз ни Кощеевы!

– У вас на все виды преступлений один ответ?

– Да он энто, Никитушка, он, больше некому! Покуда тебя стрельцы тайно в телегу нашу укла дывали, я чуток на месте преступления осмотре лась. Замки отмычкой вскрыты были, царапины мелкие видны. Гроб хрустальный, где кладенец лежал, камнем алмазом резали. А он немалых де нег стоит, да и хороший алмаз ещё поискать надоб но. Внутри все следы тряпицей протёрты. Ни запа хов странных, ни улик каких ни есть. Всё чисто!

– Идеальная кража?

– Она самая, соколик, – согласилась Яга. – Вот и считай, кто из криминального миру на такое способен? Как ни верти, а окромя злодея Кощеюшки и некому.

– То есть, кроме подозрений, зацепиться не за что?

– Ни сучка ни задоринки.

– Тогда получается, что Горох вчера поторо пился со своим объявлением турнира. – Я закусил губу. – Отменить, надеюсь, не поздно?

– Дак мы ещё до подвалов не дошли, когда на площади царёв указ прокричали: кто из женихов с мечом-кладенцом управится, тому и прекрасную царевну Марьяну в жёны! Уж весь город гудит, представления ждут, интересно же людям.

– А заменить?

– Меч-то? – невесело усмехнулась бабка. – Да кто ж нам такой обман простит, Никитушка? Ста рики небось все его помнят, второго такого нет.

– Да-а, получается, его очень вовремя украли. И уж точно не надеялись, что так быстро хватятся.

Естественно, предположить, что меч был похи щен сразу же, как только мы дошли до идеи сорев нования женихов, было бы слишком наивно. Тот, кто его украл, должен был очень серьёзно подготовиться и наверняка надеялся, что в подземелье кладенца хватятся не скоро. Да как я понимаю, если бы Гороху не взбрело в голову вот прямо сей час нас им порадовать, о факте кражи этого музей ного экспоната никто бы не знал годами. То есть возможную связь похищения меча и замужества царевны Марьяны стоило смело исключить. Хотя и не хотелось…

– Надо побольше узнать о том монастыре, где воспитывалась сестричка нашего государя, – ре шил я. – И будьте добры, позовите ко мне Еремее ва. Надо, чтобы стрельцы проверяли всех, кто по пытается покинуть город. Есть маленький шанс, что меч ещё находится на территории Лукошкина.

– Щас кликну, Никитушка…

– Только не сюда. Я спущусь вниз.

Нет ничего хорошего в том, что подчинённые видят начальство валяющимся больным в посте ли. Фома, конечно, свой человек и всё поймёт, но нужно уже вставать на ноги. Мне лучше, значит, пора за дела.

Яга покосилась на меня, но спорить не стала. Вытерла уголочком платка набежавшую слезинку и помогла мне встать.

– Митеньку-то куда отправил?

– По кабакам.

– Господи, спаси и помилуй. Дак опять же на бровях приползёт. За что ты так с невинным пар нишкой, а?

– Я просто попросил его незаметно присмотре ться к потенциальным женихам.

– А ему-то зачем на них смотреть? Не он же на них женится! Иль ты чего противоестественного пожелал младшему сотрудничку?..

– Бабуль, когда он меня доводит, я ему и не такого желаю, – поспешил успокоить я. – Но не в этот раз. Обычное служебное задание. Придёт пья ным, накажу.

– Ну, тады предупрежу стрельцов, чтоб зара нее поруб готовили. Рассолу туда занесли, воды ко лодезной, тулупчик, подушечек пару…

– Так, минуточку. У нас там вытрезвитель или санаторий?

Яга проворчала что-то себе под нос насчёт того, что сгубим же окончательно дитя деревенское на работе милицейской, но на дальнейшее раздува ние конфликта не пошла. Я осторожно спустился по скрипучей лестнице, сел за стол, попросил кота Ваську сбегать за моим блокнотом и уже через пару минут пожимал крепкую руку Фомы Ереме ева. В прошлом деле о заговоре Чёрной Мессы мы с ним не слабо цапались, даже подрались вроде, но потом друг друга поняли и зауважали. Сейчас я ра боты отделения без помощи еремеевцев вообще не представляю.

– Здоров ли, Никита Иванович?

– Спасибо, Фома, жить буду. Присаживайся. Тут такое дело…

В двух словах обрисовывать ему задачу я не стал. Еремеев относится к тем доверенным людям, которых стоит снабжать всей полнотой информа ции.

– Город перекроем, – выслушав меня, кив нул он. – На въезд-выезд будем каждого прове рять. А только знать бы, как тот меч выглядит? Ну чтоб наверняка уж…

– Бабуль! – позвал я. – Вы не в курсе, как вы глядит этот царский меч-кладенец?

– Дык откуль мне знать-то… – пожала плеча ми наша эксперт-криминалистка, легко ставя на стол тяжёлый самовар. – Про то у Гороха спросить надобно, а я об том мече только сказки и слышала. Да меч и меч, какая разница-то?

– Ну, собственно говоря, никакой, – перегля нулись мы с Фомой. – Конфискуйте любой меч, который будут пытаться законно или незаконно вывезти за городские стены. Реально?

– Попробуем, – чинно кивнул стрелецкий сот ник, вежливо отказался от предложенного чая и, ещё раз пожав мне руку, ушёл во двор, к под чинённым.

Яга же присела на табуретку напротив меня:

– Так что делать-то будем, сыскной воевода? Времени у нас мало, не дай бог, по городу слух пойдёт, что у царя меч-кладенец украли.

– А что такого? Это всего лишь музейный экс понат, антикварная древность. Вы же не всерьёз полагаете, что в нём что-то есть…

– Меч-кладенец для всего народа русского словно мощи святые! – строго перебила меня моя домохозяйка. – Покуда он в Лукошкине, степня ки никогда Змея Горыныча не разбудят и на Русь не пошлют. А коли нет меча, так жди беды-ы…

– Вот вы ещё раз так протянете зловеще «жди беды-ы…», и я окончательно напугаюсь. Давай те-ка поменьше народного фольклора и побольше к делу, ок?

– Чего?

– В смысле?

– Ну, чего «ок»?

Я хлопнул себя ладонью по лбу, в очередной раз мысленно признавая, что дурацкие американизмы здесь не катят, и, переводя тему, честно раскрыл перед Ягой блокнот. Увы, ни одного ответа на за данные вопросы не было и у неё. Так же как не было ни одной серьёзной улики, подтверждающей хотя бы косвенное участие в нашем деле печально известного уголовника Кощея Бессмертного. А до мыслы и чаяния к протоколу не пришьёшь.

– Я тебе так скажу, сокол ты наш участковый, надо бы нам вдругорядь по царёвым подвалам прой тись. Может, я, старая, чего не углядела? А может, и экпр… экспрет…

– Экспертизу?

– Её, её, окаянную, на морозе непроизноси мую, произвести! Поискать следы какого-никако го чародейства да чёрной магии?

– Согласен, пойдём в ночь.

– Ас чего в ночь-то, Никитушка?

– Ну, днём мне нельзя. Я ж, по вашей с Митей версии, ещё вчера умер. А покойник, разгуливаю щий по царским подземельям ночью, ни у кого ни вопросов не вызовет, ни паники.

Моя домохозяйка взвесила сказанное и кивну ла, одобрительно цыкнув зубом. Время до вечера пролетело незаметно. Памятуя советы незабвенно го Шерлока Холмса, я старался не думать о пред стоящем деле предвзято и, самое главное, не стро ить никаких версий ввиду практического отсутст вия улик. Все те факты, которые считала важными Баба-яга, подгоняя участие Кощея в свою версию, на самом деле только генерировали всё новые и но вые вопросы, ничего не доказывая.

Допустим, дверь действительно была открыта отмычками. Но кто их изготовил? Где? К первому попавшемуся кузнецу с таким запросом не суне шься. За предложение отмычки отковать у нас в Лукошкине можно и наковальней натурально в лоб словить! Значит, их где-то делали тайно, по специальному заказу, максимально подходящими под большинство замков.

То же самое и с алмазом. Для резки стекла или натурального хрусталя подойдёт далеко не любой камень. А местные ювелирные лавки принадле жат иностранцам, и торгуют там совсем мелкими алмазиками, уже оправленными в золото, да и то, как правило, в неподходящей для преступных це лей огранке. Значит, опять-таки речь о неслабом специалисте по краже редких антикварных пред метов.

Есть ли таковые в нашем столичном городе? Очень сомневаюсь. Нет, ворья и всякого кримина льного элемента, разумеется, у нас всё ещё хвата ет, но не того уровня и качества. Что, в свою оче редь, увы, но возвращает нас к тому же граждани ну Бессмертному. Этот может всё…

Солнышко плавно укатилось за горизонт. Я даже ещё успел вздремнуть пару часов, когда моя за ботливая старушка с кривым зубом навыпуск осторожно потрепала меня по плечу. Встал я дово льно бодрым, отдохнувшим, так, словно бы и не валялся ещё вчера, балансируя между жизнью и смертью.

– Вот, держи. – Баба-яга протянула мне что-то вроде длинного белого балахона.

– Э-это ваша ночнушка?

– А тебе-то что за дело? Али слишком брезгли вый? Дак не вороти нос, она стираная…

– Нет, но… я… всё равно не буду вашу ночную рубашку надевать! Она женская!

– Так ты сверху на голову фуражку свою мили цейскую надень, оно и незаметно будет! – продол жала давить бабка, едва ли не силой облачая меня в это дурацкое одеяние свободного покроя, с рюшечками.

– Да зачем мне всё это?! – беспомощно ныл я, дёргая подол.

– А ежели вдруг заметит кто? В таком-то виде ты, соколик наш, легко за привидение сойдёшь!

– С мотором?

– С чем?!

– Нет, это я к слову. Карлсона вспомнил.

– Швед, что ль?

– Вроде да. Или датчанин, не помню, давно мультфильм смотрел, – горестно вздохнул я, сми ряясь с неизбежным.

– Ты уж не серчай, Никитушка, а только фура жечку я тебе тоже мукой обсыпала. Ну, для полной достоверности…

Яга водрузила на меня практически белый, словно вылепленный из теста, головной убор.

– Ужо опосля отчищу, не переживай.

– Угу, спасибо… Митька не вернулся?

– С чего бы энто? Раз ты его по кабакам отпра вил, так раньше третьих петухов и не жди. Всю но ченьку гулять будет. И вот ещё… – Она достала от куда-то из-за печки небольшой свечной огарок жёлтого цвета. – Держи, да не потеряй! Энто не простая свеча, а волшебная. Вот дунь на неё…

– И что будет? – опасливо отодвинулся я.

– Ну дунь, дунь, не боись!

– Зажжётся, что ли?

– Да дунь уже!

Ага, с неё станется и вспыхнуть каким-нибудь весёлым пламенем в потолок – и я без бровей. Лад но, осторожно вытянув губы, я зажмурился и ду нул.

– Вот! Видишь, и не страшно совсем. – Яга передала мне загоревшуюся зелёным огоньком свеч ку. – Обратно дунешь – погаснет, снова свет по надобится – ещё раз дуй.

– Ясно, спасибо. – Я погасил свечу и сунул её в карман брюк.

– Ну что, сам-то готов, что ли?

– Готов, – уныло вздохнул я.

– Тады перекрестимся, да и пойдём не спеша шороху на спящее Лукошкино наводить, – хитро подмигнула бабка. – Ох я по молодости и чудила с переодеваниями! Бедовая была-а… Оденусь, быва ло, попом нетрезвым, бороду приклею – и ходу в Синод, поскандальничать! Или по ночи в белом са рафане, с косой на плече, вдоль кладбища гуляю, народ до кондратия веселю…

– Надеюсь, мне этого делать не придётся. Несо лидно как-то, чтоб начальник отделения милиции по городу в женской ночной рубашке бегал.

– А уж энто как свезёт, – философски пожала плечиками Яга. – Ежели заметут, так беги не гля дя, тока подол повыше подымай! Не то скопытишься с непривычки…

Я подумал про себя, что привыкать к бабушки ным ночнушкам и в страшных снах не хочу, но развивать тему не стал. Не то время, да и смысла нет, пора идти. Еремеев с дежурным стрельцом уже подогнали телегу к крыльцу. Так что до цар ского терема они меня довезут и, если что, подстра хуют, по возможности. Должно получиться.

Оно и получилось. Своеобразно, конечно, но лучше по порядку.

Ну, во-первых, стоило мне выйти во двор, как…

– Бу-га-га-га-а!!!

Четверо дежурных стрельцов, включая самого Еремеева, едва не повалились наземь от хохота! Да

что они, надо мной в голос ржала наша тихая ры жая кобыла! Говорил же, не надо было выходить на люди в женском…

– Цыц, охальники! – Давясь от распирающего её саму смеха, Баба-яга решительно спустилась с крылечка, раздавая подзатыльники налево-напра во. – Не видите разве, что батюшка сыскной вое вода на тайное задание идёт?! Опасное, аж жуть! Для того и оделся особым образом, чтоб на приви дение походить…

Стрельцы на миг притихли. Видимо, с трудом представляя себе, куда и зачем можно пойти в та ком виде. Не получилось. Поэтому вежливо уточ нили:

– А… Никита Иванович точно здоровы ли? – с сомнением протянул кто-то.

Я чуть не плакал. Бабка быстро свистнула чёрного кота, и уже через минуту самый любопыт ный был обряжен в точно такую же ночнушку, а перепуганные сотоварищи сами обсыпали парня мукой. Больше дурацких вопросов не было, бу-га-гаканья тоже. Примолкла даже кобыла. Видно, решила не искушать хозяйку ещё на одно белое одеяние…

– Поехали, – приказал я, быстренько забира ясь в телегу.

Еремеев прикрыл меня сеном, оставил прови нившегося стрельца как есть охранять ворота, и мы выдвинулись в спящий ночной город.

– Горох предупреждён? – по ходу спросил я.

– Государь одобрил, тихо подтвердил Фома. – Просил с заднего ходу прибыть, а ежели что, так он случайных свидетелей в тюрьму поса дит.

– Зачем?

– Чтоб языками не мололи.

– Тоже вполне себе вариант, – вынужденно признал я.

Вроде уже не первый день в Лукошкине, и царь у нас неглупый, даже прогрессивный по-своему, однако все мои попытки построить тут правовое го сударство регулярно летели коту под хвост. Что бы ни делал, честное слово! Ну не срабатывает здесь ничего без постоянного контроля царя-батюшки, ни хорошее, ни плохое. Неконституционная мо нархия, чтоб её…

Я не жалуюсь, я просто привыкнуть не могу. Куда ни ткнись – «а нам государь приказ не от дал», «а указ царский ещё не оглашён», «а без пи сьменной воли самодержца никак-с»… Тьфу! Я плюнул в сердцах, и, видимо, неудачно, потому что попал на собственный рукав. Хорошо ещё баб киной ночнушки…

Город был тих, воздух прохладен, впрочем, ле жать под сеном оказалось очень даже тепло и уют но. Стрельцы шли без факелов, и так прекрасно зная каждую улочку. Я в принципе тоже уже дово льно неплохо ориентировался в столице, посколь ку это входит в первейший список служебных обя занностей, но, честно говоря, немного путался в темноте. Сотник Еремеев уверенно вёл кобылу не внятными закоулками, мимо чьих-то бань и огоро дов, пока мы не выбрались к самым задворкам го роховского подворья.

– Всё. Стопорись, братва. – Он подал мне руку, помогая выбраться из-под сена. – Ну что, Никита Иванович, уверен, что один пойдёшь? Мо жет, всё ж таки подмогнуть чем?

– Нет. Ждите здесь. Держи телегу в режиме готовности, если что пойдет не так – сваливаем все, я быстро.

– Добро. И ты энто… ежели вдруг увидит кто, уж ты уважь – попрыгай, повой, рожу какую скорчи, зубами поскрипи! У нас народец до приви дений дюже пугливый…

Тепло поблагодарив начальника стрелецкой сотни за кучу полезных деловых советов, я попра вил на голове фуражку и белой молью скользнул в приоткрытую калиточку. Дворовые псы меня от лично знали, поэтому лая не подняли, хотя нео бычный наряд обнюхали с плохо скрываемым хи хиканьем. Собаки в этом плане чувств не скрыва ют, я снова ощутил себя звездой гей-парада на ти хих улочках деревни Гадюкино Пермской области.

На какой-то миг, глядя на двух здоровущих псин, катающихся на спине, держась за животы, мне захотелось стянуть эту дурацкую ночнушку, порвать её на лоскутки прямо тут, чтобы обсыпать кобелей тряпочками. Но, во-первых, она не моя, а моей домохозяйки. Во-вторых, бабка желала мне только добра, и, в-третьих, ладно уж, поздно сей час менять маскировку. Надо доводить дело до конца…

Учитывая, что предупредительный Горох зара нее обеспечил мне все ходы-выходы, операция по несанкционированному проникновению в поме щение не обещала быть сложной. По крайней мере, до подвалов я добрался без проблем. Две пары стрельцов из царской охраны при виде меня старательно отвернулись, сдержанно гогоча в ку лачок. Я в сотый раз поклялся всё припомнить Яге, но сейчас не её ночная сорочка являлась моей первоочередной задачей. С моим позором тоже бу дем разбираться позднее, служба превыше всего…

До железной двери в «музейное хранилище» я добирался едва ли не на ощупь, зажигать заветную свечу раньше времени казалось нецелесообраз ным. Правда, наткнулся пару раз в темноте на низ кие своды потолка, крепко треснулся лбом, но не так чтоб до крови или потери сознания, в общем, нормально.

– Ну, как там у меня получалось? – Я достал из кармана брюк жёлтый огарок, поднёс поближе к губам и осторожно дунул. Фитилёк мгновенно откликнулся, вспыхнув ярким зелёным огоньком.

Уф, получилось. До чего же приятно иногда по чувствовать себя Гарри Поттером в милицейской фуражке! Я задрал подол и опустился на одно коле но, внимательно осматривая врезной замок. Да, наша эксперт-криминалистка не ошиблась, здесь работали не ключом, а именно отмычками.

– Вот только тот, кто тут ковырялся, явно не был профессиональным взломщиком, – отметил для себя я. – Слишком много царапин, он далеко не сразу справился с замком и привык скорее дей ствовать силой, чем умом. Старинные замки надо вскрывать нежно… А это что такое?

Я едва у спел задуть зелёное пламя свечи, потому что вдалеке, по коридору, мелькнул ответный оран жевый огонёк. Кто это? Почему? Зачем? С чего вдруг, мы так не договаривались!

Мне пришлось прижаться спиной к двери, пре красно понимая, что бежать отсюда некуда и пря таться тоже. Огонёк неумолимо приближался, об рисовывая тёмный колеблющийся силуэт. Ещё три-четыре шага, и я буду банально пойман на мес те преступления. Но в этот момент дверь без скрипа открылась, и чья-то сильная рука сгребла меня за воротник и втянула внутрь…

– Тихо, Никита Иванович, – коснулся моего уха жаркий шёпот Гороха. – Не шуми, авось и пронесёт…

Я чуть было не ляпнул, что меня со страха и так уже почти пронесло, но сдержался. С бо-о-ольшим трудом…

– Свет не зажигай!

– И не собирался. – Я силой воли унял бешено бьющееся сердце, боясь, что стук будет слышен и за дверью. – А вы чего здесь делаете?

– Тебе помочь решил. Да и не спится, честно го воря…

– А ночнушку женскую зачем надели?!

– Не ори, – шёпотом шикнул царь. – Тебя в оконце в таком виде разглядел и решил, что, стало быть, так надо. Коли кто чужой увидит, так ре шит, будто призрак какой…

– Вон кто-то уже увидел. – Я кивком головы указал на дверь.

– Не, если б видел, так уже назад бы летел, зем ли не касаючись, да орал нечеловеческим голосом: «При-ви-де-ни-е-е!»

– Да не орите же вы, – теперь уже я затыкал рот весёлому государю.

С обратной стороны двери послышалось тяжёлое сопение, мы рассосались по углам. Дверь очень медленно распахнулась, при колеблющемся свете церковной свечи показался характерный козлиный профиль с недощипанной бородкой. Ну правильно, куда ж нам без него, он же у нас один такой на весь город, в каждой дырке затычка…

– Чё, открыто, что ль? Непорядок… Доложить бы царю-батюшке, что стрельцы охрану несут спустя рукава. У нас ить тут меч-кладенец лежал, а ноне он…

– Руки вверх, – негромко приказал я. – Гражданин Груздев, вы арестованы!

Он обернулся, увидел нас с царём, свёл глаза в кучку и рухнул навзничь, где стоял.

– А-ха-ха, бу-бу-бу! – попытался поподпрыгивать Горох, но дьяк уже не реагировал. – Ты чего вредничаешь, Никита Иванович, я ж ещё в приви дению не наигрался.

– Зато первый подозреваемый у нас уже есть. Вы слышали, как он сказал, что знает про кражу меча? Ну то есть почти намекнул…

Договорить мне не удалось: только что лежав ший пластом Филимон Митрофанович вдруг резво вскочил на ноги, сквозанул мимо нас и опрометью дунул из дверей по коридору с воплем:

– Привидения-а-а!!!

– Стой, дурак! Не шуми, на кол же посажу, ей-богу!

От такого предложения скандальный дьяк обе зумел окончательно, ударившись в абсолютно не контролируемую истерику:

– Спаси-тя-а! Помоги-тя-а! Матерь Божия, За ступница, Царица Небесная, умоли Сына Своего, Иисуса Христа, избавить мя от призрачной напас ти, коя меня на кол посадить грозит-ца-а!

Горох кинулся за ним в надежде догнать и обра зумить кулаком по затылку, а я, не тратя драго ценного времени, зажёг зелёный огонёк свечи и по пытался за оставшиеся секунды хоть как-то осмот реть место преступления.

На первый взгляд Яга всё описала правильно: стеклянная витрина, или хрустальный гроб, была взрезана алмазом. Смущала толщина стекла – полтора-два сантиметра. Какой же должен быть камень, чтобы одним движением вскрыть витри ну, как консервную банку? На стекле видимых от печатков пальцев не было. Никаких упавших во лосков, брошенного воровского инструмента, за бытых в спешке вещей, подозрительных следов на полу, кроме…

– Это что ещё за чертовщина?

Ближе к дверям, чудом не затоптанный всеми, кто здесь толкался вчера и сегодня, виднелся чёткий отпечаток раздвоенного копытца!

– Либо это очень крупная свинья, либо… – призадумался я, когда в комнату ворвался запы хавшийся царь.

– Уходим, Никита Иванович, дьяк психован ный по двору кругами бегает, орёт, что мёртвого царя в подвалах видел!

– А вы… а?! – пискнул я, видя, как под его са погом исчезает тот самый подозрительный след и последняя улика.

– Да что ж ты встал, ровно пень берёзовый?! Бе жим же!

Горох почти волоком потащил меня по коридо ру, потом направо, потом налево, ещё раз направо и тайными переходами вывел к забору.

– Пресвятые угодники! – дружно перекрести лись еремеевцы, когда мы оба неожиданно выско чили из калитки перед самым их носом.

– Не святые и не угодники, – чётко поправил я. – Но в целом задание выполнено, тема для размышления есть, рабочая версия тоже. Вы с нами?

– Нет, мне в опочивальню, хватятся, поди, ско ро, – помотал бородой царь. – Сроку даю три дня.

А до того момента об воскрешении и думать не смей! Найди вора, сыскной воевода-а…

Я хотел ему ответить, но не успел. Еремеев не удержался первым, фыркнув в кулак. Стрельцы подхватили в голос, потому что удержаться от хо хота при виде сразу двух взрослых мужчин в жен ских ночных рубашках просто невозможно. Даже я ржал, не стесняясь и не стыдясь.

Горох, естественно, вспылил, грозился всех каз нить, что вызвало, столь же естественно, удвоен ный всплеск неуправляемого веселья. Царь плю нул, обещал нам всем показать, но покуда не ре шил что, а потому, подобрав подол ночнушки, ры сью припустил к себе в терем.

Мы же, отхохотавшись, спокойным, размерен ным шагом отправились в отделение. Меня опять завалили сеном, и я чуть было не уснул, пока мы добрались до дома. Парни веселились всю дорогу, и не буду врать, что я на них сердился. Вспоминая себя и Гороха в беленьких «пеньюарах», я всё ещё помирал со смеху. Хорошо всё, что хорошо конча ется.

Увы, не в нашем случае. Ну, я имел в виду, что у нас ничего не начиналось…

– Митька вернулся? – был первый вопрос, ко торый я задал открывающим ворота стрельцам.

– А то!

– Спит уже?

– Наверное, – ухмыльнулись еремеевцы. – Мы ему тулуп в поруб бросили. Так, поди, пригрел ся и спит.

– А с чего вдруг сразу в поруб?

– Дык за драку в кабаке! Никакушного доста вили, а с ним ещё троих. Вроде прибалт какой, бледный, степняк узкоглазый да сын гор с вот такенным шнобелем! Я заскрипел зубами.

– То есть у нас в порубе четверо задержанных?

– Так точно, – радостно осклабились стрель цы.

– А вы в курсе, что один из них – будущий зять царя Гороха?

Бородачи на миг потупились, сдвинули шапки на затылок, а потом дружно решили:

– Лишь бы не Митя, а там… Перед остальными отбрешемся, поди, не впервой!

– Ну, вполне себе милицейский подход, – по думав, согласился я. – Ладно, пусть сидят, жало бы на произвол властей напишут утром, как раз и побеседуем.

– Слушаемся, батюшка сыскной воевода!

Вот и ладушки.

Еремеев лично сопроводил меня в дом, помог снять позорную ночнушку и передал с рук на руки бабке. Яга, отдать ей должное, ни о чём меня не спрашивала, а просто отправила наверх и уложила спать. Подоткнула одеяло, как ребёнку, взбила по душку и даже спела колыбельную:

Баю-баю, баю-бай!

Ну-ка, глазки закрывай.

А не то придёт волчок

И ухватит за бочок.

Дам я волку вдоль хребта,

Хоть силёнка и не та.

Да коленом по зубам,

Но тебя ему не дам.

Такой мальчик дорогой

Очень нужен мне самой.

Баю-баюшки-баю, Дай-кось я себе налью.

Для здоровья, для души, Для хороших снов в тиши. Баю-бай, а ты, гляди, Меня завтра не буди…

…В том, что она себе нальёт исключительно «здоровья ради», я ни капельки не сомневался, а потому уснул быстро и спал без снов. Просто прова лился в тёплую, мягкую темноту и дрых без задних ног, как какой-нибудь сурок-переросток в норке. Разбудить меня можно было бы, наверное, только землетрясением или целенаправленным выстре лом из гвардейского миномёта. Ну если я и преуве личил, то совсем немного, потому что в четыре утра…

– Ку-ка-ре-ку-у-у!!!

Меня плашмя подбросило на кровати, перевер нуло и скинуло на пол. Выматериться я не успел, зато успел в ответном прыжке подскочить к подо коннику, схватить лежащее яблоко и с размаху, гандбольным броском, зафинтилить им в прокля того петуха.

Увы, мимо. Пернатый гад-будильник научился уворачиваться, а других снарядов у меня под ру кой не было. Пришлось, скрипя зубами, признать своё поражение, посыпать голову пеплом (фигура льно), два раза укусить подушку (реально) и, быст ро одевшись, побежать по лестнице вниз, жалова ться Яге.

– О, Никитушка проснулся, – радостно улы баясь, приветствовала меня разрумяненная баб ка. – А я тебе с утра кашу гречневую запарила, с медком да молочком!

– Петуха хочу, – глухо попросил я, прекрасно осознавая, что ничего мне не светит.

И не то чтоб Яга как-то неправильно меня поня ла, просто этот петух у неё какой-то любимчик. Орёт ни свет ни заря, клюётся, кур третирует, кота Ваську лупит периодически, мне спать не даёт, и всё равно ему всё сходит с рук. Или с крыльев? Ско тина он, убью когда-нибудь. Зуб даю, сам сяду, но его убью…

– А ты кушай, кушай, сокол ты наш ясный, – привычно игнорируя любые мои намёки на петушатину, суетилась вокруг стола бабка. – Ты ить в курсе, что Митенька наш, добрая душа, вчерась пострадал безвинно?

– Нет. Стрельцы сказали, что он там подрался в пьяном виде?

– Врут! Врут, охальники! Вот я их ужо поме лом!

– То есть он не пил? – уточнил я, берясь за ложку. – Не пил, не дрался и в поруб сам полез, просто из чувства политической солидарности с за держанными иностранцами?

– Да… нет… ну, не… – стопорнулась глава эк спертного отдела, не зная, с чего начать, и вывер нулась чисто по-женски: – Вот не любишь ты его!

– Факт. Я только девушек люблю. Брутальные крестьянские парни не в моём вкусе.

– Не любишь, наговариваешь почём зря, а ить мальчишечка старался, как мог.

– Когда самогонку квасил или когда женихов царевны Марьяны под столом мутузил?

– Не он энто, Никитушка, не он!

– Тогда кто? – Я вопросительно выгнул бровь.

– А ежели и он, – окончательно запуталась моя домохозяйка, промакивая платочком слезу и гордо выпрямляясь у печки, – дак не за-ради себя пил да дрался, а нашего отечества честь храбро защищаючи!

Я чуть не поперхнулся горячей кашей. Вооб ще-то Баба-яга у нас старушка мудрая, в дешёвых патриотических пиар-акциях не замечена, вместо мозгов у неё не опилки… Тогда что здесь за депу татский цирк творится?

– Не понял…

– Да я тебе вот прямо сейчас и объясню, – чуть не плача, завелась она. – Митенька наш, по твое му приказу начальственному, за тремя женихами приглядывал. Ну и принял чуток… чтоб подозре ний у окружающих не вызывать. Потом поближе подсел, потом к разговорам ихним прислушался, по твоему же заданию! А уж как они трое вдруг на чали наше Лукошкино всякой грязью поливать да про самого царя насмешничать, тут и не сдержа лось сердце ретивое. Да ежели б они при мне такие слова говорить стали, я б их сама… чего под рукой было, тем бы и накрыла!

– Почти частушка, – машинально похвалил я. – А поконкретнее: какие слова, оскорбления, угрозы, что ещё там?

– Дак ты Митеньку призови, он тебе и скажет!

– А вы?

– А я сама не слыхала, – на миг опомнилась горячая заступница сельской молодёжи. – Мне ж… Митя чё-то такое намекнул, когда его в поруб скла дировали.

– И вы сразу поверили? Ладно, попросите ко мне дежурных стрельцов.

– Да ты хоть кашку доешь, чего ж без завтра ку-то?

– Служба не ждёт. – Я отодвинул тарелку. -К тому же если у нас в порубе содержится подло оболганный герой и невинно осужденный защит ник отечества, то томить его там в компании зако ренелых преступников – просто грех! Зовите стре льцов, будем разбираться…

Яга насупилась, кликнула кота, тот сонно стёк по ступеням на порог горницы, выслушал приказ, зевнул, до хруста вывернув челюсть, и с мрачной мордой направился во двор, к Еремееву. Как он там с ним договаривался, ума не приложу, но бук вально через две-три минуты передо мной навы тяжку стояли двое стрельцов, при саблях и берды шах.

– Здравия желаем, батюшка сыскной воевода!

– И вам не хворать, – кивнул я. – Напомни те-ка, братцы, сколько человек у нас в порубе?

– Навродь четверо, – неуверенно перегляну лись они.

– Что значит «навродь»?

– Ну ежели Митьку вашего считать, так точно четверо.

– А почему б его не считать? Он что, не чело век? – удивился я.

– Кто, Митька-то?! – так же удивились стре льцы.

Развивать тему сложных взаимоотношений мо его младшего сотрудника с реестровыми стрелец кими частями было скучно и предсказуемо. Стре льцы, по букве устава, подчинялись сотнику Ере мееву, Еремеев – мне, иногда Бабе-яге, но уж ни как не Мите, а он-то как раз и любил порой поизображать из себя высокое начальство. Не по злобности характера, а исключительно из-за бана льной лени…

Попросит его бабка дров нарубить – он норовит стрельцов заставить, попросит воды натаскать – он опять часовых у ворот тормошит. Ну те, конеч но, помогут разок-другой, но на шею себе сажать не станут. Отсюда редкие, но меткие конфликты.

– Приведите его сюда. Остальных задержан ных…

– Отпустить?

– Мм… нет, – подумав, решил я. – Вывести, выгулять в туалет, погреть на солнышке и назад, в поруб. Мы с ними потом разберёмся.

– Слушаемся, батюшка сыскной воевода!

Ну и замечательно. Парни ушли вытаскивать Митю из-под замка, а ко мне тихой ласковой лисой подсела улыбчивая бабка.

– Милок, а ить ты мне ещё не поведал, чем вче рашний поход в царёвы подвалы закончился? Све чу чародейную не обронил, часом?

– Всё в целости. – Я сунул руку в карман и вер нул бабке жёлтый огарок.

– Вот и умница. – Яга деловито припрятала свечку. – А ещё чё полезное для дела углядел? Много, поди, улик-то я, старая, просмотрела?

– Одну. Но очень важную…

Я приложил палец к губам, потому что в сенях раздались шаги.

Суровые стрельцы вежливо, но твёрдо втолкну ли в горницу упирающегося Митяя. Поборник царской чести и правозащитник всего святого в Лукошкине был помят, оборван, не умыт, грязен, как украинская свиноматка с ВДНХ, и местами хорошо побит.

Вот такой портрет полноценного милицейского сотрудника младшего звена. Со времён царя Горо ха такой. И в будущем мало что изменится, я уве рен…

– Докладывай, Митя.

– Чего ж тут докладывать-то, а? Расстрели вайте!

– Непременно и с удовольствием, – положа руку на сердце, пообещал я. – А пока доложи, как ты выполнил задание и почему был задержан на рядом наших же стрельцов за безобразную драку в пьяном виде.

– Вот так уж сразу и безобразную, – тут же на дул губы наш герой. – Вы ж её, поди, не видели? Красивая драка-то была, яркая, между прочим, всем понравилось…

Я повернулся к Яге. Бабка сделала вид, будто кого-то высматривает в окошко. Митя понял, что прямо сейчас наказывать не будут, а упустить та кую аудиторию, как мы с Ягой, он бы ни за что себе не позволил. И начало-ось…

– Задание ваше начальственное я исполнял, как велено. Уж ежели Митька Лобов с Подберёзовки за дело берётся, так, живота не жалея, голову за любимую милицию положит! На том и крест цело вать буду, за то и на плаху пойду, а велите, так вот хоть сей же час прямо башкой чего-нибудь поло маю!

– Митя…

– Хотите, дверь?

Бедная моя домохозяйка и чирикнуть протесту юще не успела, как от тяжёлого удара резная дверь едва не сорвалась с петель.

– Митя!!!

– А хотите, косяк?

Ещё один удар. По счастью, в этом спектакле по следний, потому что косяки в тереме из тиснёного дуба, и с ним наш «омоновец» уже не справился. Рухнув всем телом, Митяй умудрился сбить ска мью с бабкой, задеть стол, опрокинуть миску с моей кашей на обалдевшего кота, облить мои брю ки молоком, а сам закатиться под стол, где и заме реть в красивой позе буквы «зю»…

На шум и грохот вбежали грозные стрельцы с саблями наголо, а поскольку ни я, ни Яга толком ничего объяснить не успели, то парни крикнули подмогу, и в горнице стало ещё веселее. Общий бардак в шесть раз увеличил бабкин кот, когда один из стрельцов случайно наступил ему на хвост. Виновник не признался, поэтому от взбесившегося Васи досталось уже всем четверым.

Я же тихо уполз под стол, к Мите.

– Пиши рапорт об увольнении по собственному желанию.

– А ежели я не желаю?

– Тогда докладывай, что полезное выяснил на задании.

– Стало быть, то, что я за отечество безвинно пострадавший, уже значения не имеет?

– Нет, – подтвердил я.

– От так всегда. Ну и ладно, тады расскажу. Мне ить и самому интересно было, чё за женишки иноземные вокруг нашей рыжухи Марьянки тол кутся. Их бы проверить надо на благонадёжность, да и справку про то какую ни есть вытребовать. Так вот я и…

Памятуя свой прошлый филёрский опыт, наш младший сотрудник особо выёживаться не стал, ни во что экзотическое переодеваться тоже, поэто му шастал из кабака в кабак в неброском имидже простого деревенского парня. Тут ему изображать ничего не приходилось, подозрения он не вызывал и на скромное местечко в дальнем уголке, с одной стопкой водки, всегда мог рассчитывать. Искомые

женихи нашлись в печально известном трактире «У языкастой тёщеньки»…

Будь моя воля, я б его закрыл ещё до открытия, но хозяйка в своё время подсуетилась со взятками, и заведение процветало на дешевизне, доступно сти, антисанитарии, подпольном самогоноварении и мелком криминале. Именно там представители трёх небратских народов нашли друг друга и даже попытались заключить некое противозаконное со глашение.

Сначала они играли в кости на то, кто станет му жем, а кто тайным (?!!) любовником сестры царя Гороха. Победили азиат и кавказец, прибалту до сталась роль первого министра и советчика. После чего они плавно перешли к обсуждению прямой распродажи русских земель всем заинтересован ным лицам, делёжке денег на троих с последую щей эмиграцией «за море-окиян».

Полагаю, что речь шла о ещё толком не откры той Америке, но все трое, по словам нашего Мити, намылились именно туда. Дальнейшего посрамле ния и поругания веры, царя и отечества наш млад ший сотрудник не вынес. Зато вынес всю нетрез вую троицу в центр кабака и возил мордами по сто лам, покуда в общую драку не включились завсег датаи. Стрельцы подоспели примерно через часок, в основном чтобы повязать павших…

– Трактир восстановлению подлежит? – в конце рассказа осторожно поинтересовался я.

Митя отрицательно помотал головой. Йес! Ну и как после такого хорошего известия я мог его уволить?

– Хорошо. Ты остаёшься. Ещё один вопрос. Ка кие лично у тебя мысли о женихах?

– Непростые, – всерьёз задумался наш ге рой. – Одно скажу: царевне Марьяне они не пара.

Тут наш конструктивный диалог прервался, по тому что расцарапанные, как линогравюра, стре льцы под руководством Яги начали наводить поря док и вытащили нас из-под стола. Комнату быстро привели в порядок, наш младший сотрудник был отправлен в баню, а я вернулся к служебным обя занностям. Надо доводить это дело до конца…

– Бабуль, как вы насчёт допроса трёх свидете лей?

– Обвиняемых, – хмуро поправила наша экс-перт-криминалистка. – Уж ежели даже Митенька в речах ихних оскорбление отечеству углядел, дык я тем более не помилую!

– Ну, судебные и прокурорские функции в наши обязанности не входят, – напомнил я. – Степень их вины пусть царь определяет. Не забы вайте, что главная цель у нас другая – мы должны все силы отделения бросить на кражу и вернуть указанный предмет.

– Да тьфу на тебя, Никитка! Что там с той кражей особенного? И не такие, поди, раскрыва ли…

Вместо ответа я молча достал блокнот, взял ка рандаш, нарисовал на чистой странице отпечаток свиного копытца размер в размер и сунул под нос бушующей бабке.

– Это ещё что такое? – фыркнула она.

– Улика. Один маленький след, отпечатав шийся на земле в том самом музейном хранилище, откуда и был похищен меч.

Яга охнула, перекрестилась и ушла в свою комнатку за своей фирменной настойкой от нер вов. Самогон-мёд-пустырник-боярышник-валериана, смешать, но не взбалтывать, если не ошиба юсь. Действие убойное, на себе проверял.

Итак, Митя был отправлен топить баню, а стре льцов я попросил привести всех троих задержан ных, по одному в произвольном порядке.

Никаких обвинений я им, разумеется, выдви гать не собирался, все эти кабацкие разговорчики под пьяную лавочку к серьёзному делу не пришьёшь. Однако припугнуть эту троицу стоило, лучше я напомню им о правилах культурного вре мяпровождения в столице, чем то же самое будут делать кулаками местные жители, потому что на родец у нас попадается всякий. Разумеется, речи об их возможной причастности к царской краже не было, но что, если от пропажи кладенца кто-то один выигрывал больше, чем другие?..

– Бабуль, вы идёте? Я сейчас женихов допра шивать буду!

В ответ тишина, на миг прервавшаяся лёгким звоном хрустальных стопок. Ясно, пьют на пару с котом – Вася за валерьянку душу продаст. Ладно, сам справлюсь, не впервой.

В дверь постучали.

– Разрешите, батюшка сыскной воевода? Вот, первого доставили.

– Разрешаю. Заводите.

Я вновь раскрыл блокнот и сделал самое суровое выражение лица.

В горницу втолкнули упирающегося молодого человека в традиционном азиатском платье, то есть полосатый халат, колпак с лисьей оторочкой, непонятно какие штаны, короткие сапожки и дорогущий пояс с золотым шитьём. Сам невысокий, круглолицый, узкоглазый, загорелый, с подведёнными бровями и словно бы нарисованными усиками. Пошловатый тип, я бы так выразился…

– Гражданин Бельдым-бек, средний сын хана Бухатура, прибывший из степей солнечного полу острова Крым с целью заключения брачного союза и взаимовыгодного сотрудничества наших народов в свете долголетних экономических и политиче ских позитивных отношений?

– Имя – правилна, про папу – тоже правилна, а больше моя ничего не понимай… – честно признался будущий наследник ханского престола, пытаясь прочистить грязным ногтем уши.

– Присаживайтесь.

– Э?!

– Садитесь, – повторил я, и догадливый же них тут же опустился на пол, привычно скрестив ноги.

– Сядьте чуть правее, там коврик, будет удоб нее, – гостеприимно предложил я, пожав плеча ми. – Хорошо, теперь ответьте на пару вопросов.

– Аи, рехмет, начальник! Слушай, удобно так…

– Я же говорил. Но не будем отвлекаться. Итак, вчера вечером, ближе к ночи, вы были задер жаны дежурными стрельцами и доставлены в от деление. Вину свою признаёте?

– Какую вину? Где вина? Давай вино!

– Не смешно! – строго прикрикнул я на радо стно подпрыгнувшего сына хана. – Сколько по мню, у вас алкогольная продукция под запретом. Папа не обрадуется.

– Э, мой папа сам пьёт! Многа пьёт! Толька но чью пьёт, ночью Аллах не видит…

– Аллах всё видит! – завёлся было я, но вовре мя опомнился. – Так, отложим спорные вопросы

религии, вернемся к моменту вашего задержания. Пьянство, нецензурные выражения на татарском, приставание к официанткам, грубые выражения в адрес правительства нашего города и в финале – безобразная драка. Вы понимаете, что подвели себя под статью?

– Ничего не нанимаю, я неграматный татарин, я всё папе скажу, э!

– Меч-кладенец? – наугад бросил я. Молодой Бельдым-бек даже не почесался. Ну,

если честно, то как гостю царя Гороха и граждани ну другой страны мы пока ничего не могли ему ин криминировать. Хороший адвокат на раз-два-три бы «расщёлкал» все мои обвинения да ещё подал ответный иск за клевету.

– На первый раз ограничимся устным порица нием. Но имейте в виду, что при повторном аресте к вам будут применены самые строгие санкции вплоть до…

– Моя твоя не понимай?!

– Упс… Я и сам себя сейчас не очень понимаю. С кем вообще разговариваю, а? Пошёл вон с глаз моих!

– Э-э?

– Увижу ещё раз – расстреляю, засужу, каст рирую! Так понятнее?

– Всё понятнее, начальник! – счастливо разулыбался средний сын хана Бухатура и убрался с та кой похвальной скоростью, что у дежурных стре льцов чуть шапки не сдуло.

Ладно, в этот раз я вполне справился без бабки, потому что ловить этого степного сайгака на вра нье смысла не было никакого. Парень вырвался на волю из-под папиного крыла и отрывается у нас по полной программе. Пока никого не избил, ничего не украл, сажать его вообще-то не за что. Пусть гу ляет. Мы проследим.

Хотя, конечно, на месте царевны Марьяны я бы лично от такого немытого красавца держался по дальше…

– Следующий!

– Один момент, батюшка сыскной воевода, – раздалась невнятная возня из-за дверей. – Выры вается ещё, зараза горбоносая…

Минутой позже потрёпанный, но непо беждённый грузинский князь Coco Павлиношвили кубарем влетел в горницу. Тощий, длинный, грудь по-петушиному вперёд, с кучей газырей на черкеске до самой подмышки, в страшно лохматой папахе, из-под которой и глаз-то не видно, один нос, и, как водится, с семиэтажным кавказским гонором…

– Всех зарэжу! Тебя зарэжу. Их зарэжу, царя заражу! А что делать, так хачу?!

– Быстро сел на скамейку, руки за спину, рот открывать по моему разрешению, дышать через раз! – грозно рявкнул я, потому как эти горные орлы достали меня ещё в Москве по самое не балуй ся. – Имя, возраст, пол? Отвечать, быстро!

– Coco. Нэ помню, нэ знаю. Какой такой пол, э? Дэревянный, да?

– У тебя да, – согласился я, делая запись в блокноте. – И не только пол, но и вообще…

–Да?

– Вопросы здесь задаю я. Итак, вчера вечером вы были в компании гражданина Бельдым-бека и гражданина Паул юсу са. Так?

– Нэт!

– Неужели? -Да!

– То есть вы с ними не пили?

– Слушай, я тэбя всё равно зарэжу, – честно обозначил свои планы потенциальный жених ца ревны Марьяны. – Паэтому честно скажу: что с ними пить? Как с ними пить? Они савсем пить не умеют, да!

– Понятно. Записал. А потом вы ругали царя Гороха?

– Зачем ругал?! Назвал его одын раз ослом, одын раз козлом! Одын или два, нэт, два, назвал сабакой такой. Ну, которая на соломе лежит и её не кушает. Знаешь, да?

– Догадываюсь, – сухо подтвердил я. – Про меч-кладенец слышали?

– Про какой леденец?

– Ясно. Свободны. Ещё раз попадёте к нам в от деление, отправлю в Сибирь, ёлки шатать. Сами уйдёте или коленом выпроводить?

– Э-э, сыскной воевода, – доверчиво зашептал кавказец, подаваясь вперёд. – Я праблем не хачу, но ты нанимаешь… Я – князь! Мне честь дэржать надо! Назови своих, пожалуйста, пусть меня выве дут. Как будто я дрался, да? Не абижай, мамой прашу…

Я тяжело вздохнул и кликнул стрельцов.

– Выкиньте гражданина за ворота. Ну, так, чтоб и зрелищно, и без лишнего рукоприкладства.

– Спасибо! – хором грянули и стрельцы, и сын гор Павлиношвили.

Слава богу, все друг друга поняли, и всё склады вается к взаимному удовлетворению.

Парень вылетит от нас героем дня, а еремеев ские стрельцы парой подзатыльников отведут душу. Остался третий. Яга по-прежнему отказыва лась появляться, хотя у меня были подозрения, что она всё-таки нас подслушивает и после обеда непременно выскажет своё профессиональное мне ние по поводу мужского вранья. Хорошо бы Митя уже успел растопить баньку, отмыться сам и оста вить мне горячей воды. Что-то быстро я почувство вал себя усталым, видимо, последствия отравле ния ещё сказывались.

О том, что вышедшие из отделения женихи нач нут болтать обо мне в кабаках, можно было не бес покоиться, кто им поверит? Я же для всех умер, и это информация официальная, полгорода в трауре, венки шлют, свечи в храмах ставят, соболезнова ния выражают всячески, а то, что трое иноземцев, попав в милицию по пьяни, «самого участкового видели»?! Да тьфу! Пусть мелют языками, пока не побили за враньё…

– Следующего подавать ли?

– Заносите, – откликнулся я.

И через минуту в горницу сам, без малейших по нуканий, вошёл молодой крепкий блондин в потёртой европейской одежде времён какого-ни будь Айвенго или Ричарда Львиное Сердце. Не приветливо улыбнулся мне, но тем не менее начал первым:

– Здраффстфуйте!

– Здоровеньки булы, – не совсем правильно ответил я, но он меня понял.

– Присаживайтесь.

– Спасибба.

– Прибалтика?

– Не поннял…

– Ну как это… Эстляндия?

– Та! – уверенно подтвердил третий жених на шей царевны.

Почему-то он мне нравился меньше всех: глаза какие-то блёклые, бесцветные и мутные, как у за мороженной сёмги в супермаркете.

– Это что же происходит, гражданин фон Паулюсус? Вы прибыли к нам в столицу с целью жени тьбы, а задержаны в связи со вчерашними безобра зиями в кабаке. Ай-ай-ай, товарищ эстонец! Нару шаете?

– Я не ппил, они фсё сами выппили!

– Дыхните? – перегнулся я через стол. Потомок рыцарского рода цослушно наклонил ся и дыхнул. Ну, зубы не айс, однако и перегаром не пахнет.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.