Угловатый, хрипло ревущий «Лендровер», по самую крышу вымазанный красновато-коричневой глиной, безнадежно буксовал в глубокой яме, наполненной мутной дождевой водой. Через забрызганное грязью ветровое стекло можно было разглядеть смуглое ковбойское лицо водителя с остро очерченными скулами. Судя по гримасам, которыми ковбой обозначал чрезвычайное напряжение всех душевных и физических сил, вытащить машину из топи было не так-то просто. Вокруг ямы бушевала тропическая растительность, чуть левее сквозь густую зелень листвы виднелась оранжевая проселочная дорога, размытая бесконечными ливнями. Машина взревела, задние колеса бешено завертелись в жидкой трясине, расшвыривая во все стороны ошметки слякоти, и на этот раз, заваливаясь набок и отчаянно пробуксовывая, «Лендровер» понемногу выполз из западни. Водитель заглушил мотор, вылез из машины, устало прислонился к дверце в грязных разводах и достал из нагрудного кармана пачку сигарет. По экрану скользнуло изображение безучастного верблюда. Ковбой сунул сигарету в рот и щелкнул зажигалкой. Отъехав назад и увеличив угол обзора, камера показала вставшую над джунглями, прямо над замершей машиной, семицветную радугу.

«Кэмел» — для настоящих мужчин», — веско произнес за кадром диктор.

— Пшел к монахам! — прорычал коренастый мужик, в армейских трусах и отвисшей фиолетовой майке, сидевший перед телевизором и одним глазом разглядывавший его через полупустую бутылку пива, которую сжимал в руке. — Футбол верните, ур-р-роды, вашу мать!..

Из кухни выглянула немолодая и некрасивая женщина в помятом ситцевом халате.

— Чего горланишь, отец? Звал, нет?

— Да нет! — с досадой отмахнулся мужик, потом вдруг спохватился: — Слышь, мать, ты жрать-то тащи уже наконец! Уснула, сука?!

— Твою двадцать! Сколько раз повторять — варится! Мне самой в кастрюлю залезть, что ли?

Мужик радостно оскалился.

— Эй, мать, еще раз огрызнешься мне, и я тебе все хлебало раскрошу на хрен!

— Рискни здоровьем!

Она раздраженно шваркнула грязную ложку в мойку и стала с отвращением нарезать хлеб. А ведь у нее, между прочим, красный диплом и кандидатская по культурологии! Пропади оно все пропадом…

По телевизору продолжили прерванную рекламой трансляцию, и мужчина торжествующе загоготал на всю квартиру. Впрочем, радость его оказалась весьма непродолжительной. Вскоре что-то щелкнуло, и захлебывающийся голос диктора сменился громким омерзительным шипением — «белым шумом», который обычно издает телевизор, отключенный от антенны. Мужик горестно застонал.

— Отец, сделай потише! — яростно крикнула женщина. — У меня от этого шороха мурашки по коже!

Она открыла кастрюлю, из которой немедленно повалил густой жирный пар, и, вооружившись половником, наполнила две глубокие тарелки.

— Надеюсь, подавишься, — заявила она, внося порцию мужа в комнату. — Чего ты ждешь, ирод? Выключай его к монахам, хана кабелю.

Муж не отвечал. Напряженно подавшись вперед, он сосредоточенно вглядывался в снежное мельтешение на экране, едва заметно шевеля губами. Женщина недоуменно перевела взгляд на телевизор. Что этот кретин там углядел? Беспорядочное перемещение белых точек, напоминающее кипящую манную кашу, оргия полупрозрачных белых червяков, абсолютная деструктуризация, хаос в его первобытном проявлении, который, кажется, вот-вот сложится в какую-то определенную картину, но всякий раз не хватает крошечной детали — и картина рассыпается в прах, снова тонет в кипящей манной каше, в жутком месиве беснующихся червей, сопровождаемом все время меняющим тональность невыносимым шипением, в котором угадывается далекий, едва слышный нечеловеческий шепот: «…сутхатшепсутхатшепсутхатшепсут…»

Горячая тарелка выскользнула из рук женщины. Дымящийся бульон быстро пропитал вытертый палас.

Дальше мужчина и женщина смотрели телевизор вместе.

Столовая телецентра была битком набита народом: стремительно приближалось обеденное время. Впрочем, самый час пик и выматывающая душу очередь до дверей столовой были еще впереди.

Ассистент режиссера и звукооператор взяли из стопки по чистому пластмассовому подносу и пристроились в хвост очереди, упиравшейся в раздачу.

— …Один хрен, говорю! — кипятился звукооператор. — Пусть вам за такие деньги папа Карло по двенадцать часов в день пашет, он деревянный!

— А они что? — вяло поинтересовался ассистент режиссера. Откровенно говоря, его абсолютно не интересовало, что поведало приятелю Абстрактное Зло в лице руководства и каким очередным смелым каламбуром тот сразил его на этот раз. У него самого была целая куча организационных проблем в связи с новой телеигрой, и кроме того, ему очень хотелось домой, к недочитанному Коэльо.

— Говорят, халтурю неимоверно! В одном из каналов постоянно проходит посторонний шум. Представляешь? говорю: откуда ему взяться-то, поднимите запись — она идеальная! Все претензии к эфирной студии, у них сигнал грязный. Нет, говорят. Если до упора вывернуть громкость, на пределе слышимости в левом ухе можно различить невнятное бормотание…

— Круто, — рассеянно оценил ассистент, глядя в меню.

— Вот именно! Самое интересное, что бормотание в эфире действительно имеет место быть. Но на записи его нет, она идеальная! Я что, похож на идиота? По-твоему, я не сумел бы его убить в два счета? Помехи идут при передаче сигнала, ежику понятно. Нет, говорят, дорогой товарищ, вы плохо справляетесь со своими обязанностями…

— Может быть, кто-то на частоту залез? — предположил ассистент, поняв по возникшей паузе, что пора вставить реплику. — Пересекаемся при трансляции с какой-нибудь УКВ-радиостанцией…

— Да нет, — покачал головой звукооператор. — Это не осмысленное бормотание, а именно технический шум. Мусор. Все время повторяющаяся комбинация из трех звуков разной высоты с определенной модуляцией. Знаешь, такой монотонный шепот, что-то вроде…

Ассистент исподлобья глянул на него и четко, раздельно проговорил:

— Хат-шеп-сут.

Они в полном молчании набрали себе на подносы тарелок с едой. Звукооператор налегал на мясное, ассистент режиссера хотя и облизывался, но упор сделал на вегетарианском: мясо ему не позволяли теософские и гражданские убеждения. Лишь оккупировав столик у окна и приступив к еде, они понемногу разговорились снова. Обсудили вчерашний безрадостный футбол, длину ног новой секретарши шефа, очередной провал правительства во внешней политике. Затем на жизнь стал жаловаться ассистент.

— Понимаешь, какая фигня, — без энтузиазма рассказывал он, неохотно погружая ложку в холодную рисовую кашу. — Третий день подряд эфирщики фиксируют на нашей частоте пиратские передачи. Проходят несколько раз в день. Откуда — пес его знает. Техники отслеживают все этапы прохождения сигнала — неоткуда ему взяться, и все тут. Самозарождается он, что ли, как мухи из навоза? И представляешь, какой мощности должен быть передатчик, чтобы перекрывать наши сигналы прямо под телебашней? Башня-то — вот она! — Он воздел руку к потолку. — Передают, правда, понемногу — доли секунды, на большее, видимо, не хватает мощности. Какие-то странные абстрактные рисунки, узоры, волнистые линии. Ромбы перекошенные. Служба безопасности уже заинтересовалась — они считают, что это может быть как-то связано с недобросовестной рекламой, влияющей на подсознание. Ну, типа этого долбаного двадцать пятого кадра. Хотя убей бог, не могу себе представить, какой товар можно рекламировать при помощи таких узоров. Или, может быть, это просто эксперименты, пробы — насколько успешно проходит сигнал. А перед выборами начнется тотальная промывка мозгов…

— Хат-шеп-сут, — негромко, но отчетливо произнес звукооператор, глядя в свою тарелку.

Ассистент режиссера поперхнулся кашей и замолчал.

Некоторое время они сосредоточенно жевали, изредка односложно отвечая на приветствия проходящих мимо коллег.

— Погодка на улице, — наконец нарушил траурное молчание звукооператор, поймав взглядом пробившийся через огромное пыльное окно солнечный луч. — Благодать. — Он замолчал, явно не зная, о чем говорить дальше.

— Да, — вяло поддержал ассистент. Судя по всему, он тоже был слегка обескуражен развитием разговора. — Сейчас бы на свежий воздух. С кайлом на уголек. Или вагоны разгружать. А то сидишь весь день в бетонной коробке, как проклятый…

— А ты ощущай глубокое удовлетворение от результатов проделанной работы, — усмехнулся звукооператор, приступая к макаронам. — Рейтинги повышаются. Видел? Начинаем по отдельным позициям бить первый канал.

— И чего? — безжизненно поинтересовался ассистент Режиссера. — Думаешь, зарплату накинут? Нам бы спонсора крутого. Какого-нибудь арабского шейха. Или отечественный нефтегазовый концерн…

— Я только не совсем понимаю — с чего вдруг? Видал, какой скачок за несколько месяцев? Сто процентов! А передачи все более и более дебильные.

— Народ катастрофически тупеет, — охотно подсказал ассистент. Эта тема явно была ему близка.

— Да нет, при чем здесь народ! — отмахнулся звукооператор. — Народ просто подсаживается на телевизор, как на иглу. Лопает, что дают. А вот почему он лопает этого дерьма все больше и больше? Как ты думаешь, Мидянин, может такое быть, что какие-то особые эфирные технологии…

— Хат-шеп-сут!

Больше они не разговаривали.

После обеда они вышли в рекреацию перед столовой. Звукооператор остался выкурить ритуальную послеобеденную сигарету, а некурящий ассистент режиссера прямиком отправился в проекционную за свежими видеоматериалами.

Едва только звукооператор щелкнул зажигалкой, как его ухватил за локоть пробегавший мимо монтажер:

— Толстый, покурим!

— Еще чего, — недовольно отозвался звукооператор. — Свои надо иметь. Может, еще снегу зимой попросишь?

— Веришь — уже неделю забываю купить! — покаялся монтажер. — Башка совершенно не тем забита. Теща, дача, ремонт, сын разгильдяй, Борода на меня орет каждый день… Пробегаю мимо киоска на автопилоте, как лунатик.

— Ну вот сейчас сходи в вестибюль и купи себе пачечку, — рассудительно проговорил звукооператор. — Заодно и меня угостишь.

— Дык это же на первый этаж спускаться надо! — талантливо изобразил панику монтажер. — А обеденный перерыв не резиновый. Ко мне уже хвост из коридора, еле пожрать отпросился!

— Я тебя однажды на счетчик поставлю, не расплатишься. — Звукооператор все-таки сжалился и протянул коллеге сигарету.

Монтажер прикурил от звукооператорской зажигалки и, с наслаждением выпустив струю дыма, пожаловался:

— Всего неделю работаю для музыкальной редакции, а в голове уже столько дурацких мотивов навязло — как мяса в зубах. И ведь не избавиться от них, не выковырнуть! Чем проще мотив, тем прочнее прилипает, падла. Читаешь «За рулем», а мысленно скачешь по строчкам какой-нибудь бабской песенки, как в дурацком караоке. Дочитал статью до конца — забыл, чем начиналось.

— Зараза, — степенно согласился звукооператор. Излив свои проблемы ассистенту режиссера и плотно покушав, теперь он был готов снизойти до того, чтобы пару минут исполнять роль пресловутой жилетки.

— Сегодня с самого утра в голове что-то совсем примитивное крутится, — продолжал монтажер. — Какая-то идиотская музыкальная фраза, практически голый ритм, словно чьи-то позывные. И главное, никак не могу сообразить, что это такое и где я его слышал. Может быть, ты знаешь? Вот на такой мотив: хат-шеп-сут… — Попытавшись изобразить музыкальную фразу, монтажер внезапно осекся и оторопело посмотрел на звукооператора, словно нечаянно ляпнул какую-то глупость и тут же осознал это.

Звукооператор медленно поднял на него потухший, ничего не выражающий взгляд и устало произнес:

— Хат-шеп-сут.

Бросив в урну недокуренную сигарету, он пошел к лифтам. Монтажер растерянно посмотрел ему вслед, затем с нажимом провел ладонью по лицу, уронив свою сигарету на пол.

— Ч-ч-черт… — выдавил он.

Мотая головой, словно пытаясь избавиться от наваждения, монтажер двинулся в обеденный зал. Пристроившись с подносом у раздачи, он принялся внимательно изучать висевшую на стене компьютерную распечатку, которая была озаглавлена следующим образом: «Меню хат-шепсут на 11 хатшепсут июня хатшепсут».

Юбилейная игра шла в прямом эфире. Игроки по буквам угадывали заданное ведущим слово, ведущий при помощи язвительных замечаний пытался вывести их из душевного равновесия, чтобы придать игре необходимую остроту, регулярно объявлял рекламные паузы и время от времени призывал невидимых телезрителей сверить с ним часы, чтобы продемонстрировать, что все без обмана. Группа поддержки на невысоких трибунках вокруг сцены смеялась и аплодировала, повинуясь знакам ассистента режиссера, который бегал перед ними пригнувшись, чтобы не попасть в кадр. Рейтинги игры, как обычно, зашкаливали.

Две камеры, дававшие общий и средний планы игрового зала, были установлены на рельсовых тележках, которые толкали по студии ассистенты операторов. Крупные планы ведущего и игроков обеспечивали еще три камеры. Приникшие к видоискателям операторы держали картинку в соответствии с указаниями режиссера программы, которые они получали через наушники. В углу, скрытые от взора камер зрительскими трибунками, мерцали технические мониторы, на которые выводился сигнал, поступающий в эфирную студию и на запись для повторного показа. Игроки и ведущий плавились под ослепительным светом софитов, поэтому время от времени гримеры, дождавшись сигнала режиссера, выныривали снизу и промокали им лица салфетками. Предварительно режиссер переключал картинку на зрителей или на крупный план того из игроков, который в настоящий момент был в порядке.

Во время рекламной паузы один из операторов крупного плана негромко проговорил в гарнитуру:

— Борода, что с моей картинкой? Правый верхний угол.

— Полный порядок, — раздался в наушниках голос режиссера. — А что случилось?

— Да нет, ерунда, — сказал оператор. — Черная точка появилась.

— Наверное, с визиром что-нибудь. На мониторе ничего нет.

— Ладно. Но ты все же присматривай за моей картинкой.

На техническом мониторе допрыгали любители фанты, и программа продолжилась.

— Вращайте барабан!.. — возгласил ведущий.

Оператор сделал наезд на ведущего. Черная точка в углу экрана раздражала, не позволяла сосредоточиться на картинке. Хотелось залезть в видоискатель пальцем и отскрести ненавистное пятнышко.

Второй оператор, дававший крупный план игроков, невозмутимо жевал жвачку. Черной точки в углу своей камеры он не заметил сразу, поэтому не сумел уловить момента, когда она начала пульсировать — мягко, ритмично, успокаивающе. Однако спустя несколько мгновений он машинально стал жевать в такт навязанному извне ритму. Еще через несколько секунд его нижняя челюсть отвисла, взгляд утратил осмысленность, плечи опустились. Жвачка вывалилась у него изо рта и упала на пол.

Когда оператор окончательно утратил контроль над камерой, она начала медленно смещаться влево. Оператор шел за ней, безвольно переступая ватными ногами. Его взгляд был прикован к мерцающей в правом верхнем углу видоискателя черной точке.

— Борода! Борода! — вполголоса забормотал в гарнитуру оператор общего плана, почувствовав неладное: его начало мутить, пальцы свело судорогой, руки отказывались повиноваться.

— Хат-шеп-сут, — успокаивающе шепнули наушники. — Хат-шеп-сут.

— Хат-шеп-сут, — согласился успокоившийся оператор.

Его камера стала панорамировать вправо. Оператор, не отрываясь, сосредоточенно наблюдал за мерцающей в правом верхнем углу черной точкой, поэтому не отреагировал, когда в кадр попала четвертая камера, за которой находился еще один оператор с остановившимся взглядом.

Камеры медленно разворачивались и передвигались, занимая четко определенные, специально рассчитанные места в узловых точках пространства студии, готовясь превратить ее в топологически активный объект.

Ведущий внезапно запнулся: на прикрепленном к первой камере мониторе-суфлере, по которому двигался его текст, стремительно побежала одна бесконечная строка — «хатшепсутхатшепсутхатшепсутхатшепсут». Сбившись на середине фразы, ведущий начал неуверенно импровизировать, с ужасом ощущая, что получается из рук вон плохо.

— Третья камера, куда тебя несет, придурок? — бушевал за пультом режиссер.

В погруженной в полумрак аппаратной царил обычный деловой кавардак. Над дверью горели красные надписи: «Тихо!», «Идет передача», «Микрофон включен». Режиссер программы с первым ассистентом священнодействовали над пультом, выбирая, какую из пяти картинок, выводившихся на технические мониторы, давать в эфир.

— Чего там Рыжий плетет про троллейбусы? — выпучил глаза режиссер.

Ассистент пробежал узкими пальцами по пульту:

— Все нормально. Текст подаем по сценарию. Это он зачем-то порет отсебятину.

— М-мать, — сквозь зубы процедил режиссер, щелкая переключателями. — Рыжий! Рыжий!

— Он не слышит, босс, — флегматично заметил ассистент. — Или делает вид, что не слышит.

— Рыжий, мать твою… Эй, куда пошла вторая камера?!

Вторая камера продолжала перемещаться в сторону работавших в углу студии технических мониторов. Третья камера двигалась следом за ней, четвертая подтягивалась к первой, скользя по изумленным лицам гримеров и ассистентов. Пятая медленно панорамировала по студии.

— По моему сигналу вырубаем трансляцию! — прорычал режиссер. Пока он давал в эфир крупный план ведущего, который пытался что-то весело мямлить перед первой камерой, остававшейся на своем месте. — У эфирной студии готов рекламный блок?

— Ага, — сосредоточенно сказал второй ассистент.

Оттеснив превратившихся в соляные столпы техников, вторая камера заглянула в технический монитор, наползла на него, транслируя в аппаратную изображение второго порядка, отснятое с экрана.

— Что они делают, сатрапы! — застонал режиссер. — Вторая камера! Третья камера!

— Хат-шеп-сут, — раздался в наушниках шелестящий шепот оператора третьей камеры.

— Мидянин, сделай что-нибудь с этими кретинами! — Режиссер пихнул второго ассистента в спину. — Живо!

Ассистент спрыгнул с вращающегося стула и бросился к студии.

Изображение ведущего на контрольном мониторе пульта дернулось и поменялось на другое, транслируемое второй камерой. Теперь в эфир передавался уходящий в бесконечность коридор наложенных друг на друга изображений монитора, возникающий по принципу двух параллельно поставленных зеркал.

Режиссер побагровел от бешенства.

— Да что же это такое! — вполголоса взревел он, безуспешно пытаясь вернуть в эфир картинку с первой камеры.

Поймавший его разъяренный взгляд звукооператор пожал плечами и поспешно склонился над пультом.

— Босс! — на вернувшемся к пульту Мидянине лица не было. — Там… это…

— Реклама! Вырубаем трансляцию! — рявкнул режиссер, обрушивая пальцы на клавиатуру. — Пошел рекламный блок!

— В студии никого нет!.. — Голос второго ассистента сорвался на хриплое кукареканье.

Режиссер развернулся на вращающемся стуле и исподлобья уставился на ассистента.

— Почему? — ледяным тоном осведомился он. — Нет, ну вот почему моя команда превращается в банду идиотов именно на прямом эфире?!

— Там никого нет, — безнадежно повторил ассистент. — Сам офигел, когда увидел. Вся аппаратура работает, но в студии никого нет!

Машинально режиссер бросил взгляд на рабочие мониторы, на которых виднелись мечущиеся в панике гримеры, притихшая массовка и обескураженно умолкший ведущий.

— Да, точно, — устало согласился он. — Совсем никого. Я думаю, пара недель отпуска за свой счет…

— Я не понимаю, откуда идет сигнал, — внезапно проронил звукооператор. — Но точно не из студии.

— В студии нет никого, — обреченно проговорил второй ассистент. — Пусто!

— Мать вашу, кто вернул трансляцию в эфир? — внезапно выкрикнул режиссер.

— Идет рекламный блок! — испуганно пискнул первый ассистент.

— Ты что, ослеп, козел?! — взревел режиссер, разворачиваясь к пульту. — В эфир идет трансляция!

Внезапно зеркальный коридор на контрольном мониторе исчез, сменившись изображением вновь повеселевшего ведущего.

— И снова мы с вами в студии на нашей юбилейной игре! — возопил он. — Приносим извинения за небольшие технические неполадки! А теперь — самое интересное: игра со зрителями!.. — Сложенными особым образом пальцами левой руки он вычертил в воздухе перед камерой несколько замысловатых фигур и раздельно, со значением провозгласил: — Хат, шеп, сут!

— Хат-шеп-сут, — пробормотал режиссер, подавшись к монитору.

— Хат-шеп-сут, — эхом откликнулись оба ассистента.

— Ась? — произнес звукооператор, снимая наушники.

— Хат-шеп-сут, — ласково сказал ему ведущий.

— Хат-шеп-сут, — согласился звукооператор.

Люди, находившиеся в аппаратной, неподвижно и молча смотрели на телевизионные экраны, с которых на них сочувственно-насмешливо смотрел ведущий. За их спинами через прозрачную звуконепроницаемую перегородку можно было отчетливо разглядеть безлюдные интерьеры залитой светом студии.

В двадцатые годы прошлого века инженер Борис Грабовский разработал принцип передачи изображения на расстояние.

В 1928 году в одной из лабораторий Ташкентского университета, используя такие экзотические электромеханические приспособления, как зеркальный винт и диск Нипкова, ученые осуществили передачу на расстояние телевизионного сигнала. Поскольку возможности механики весьма ограничены, первоначально экран телевизора был чуть больше почтовой марки. В приемнике имелось специальное окошко, чтобы нажимать пальцем на вращающийся диск Нипкова, добиваясь синхронизации и устойчивого изображения. Первая телевизионная картинка имела четкость в 30 строк и состояла всего из 1200 элементов. Изображение при этом было столь неважным, что не всегда удавалось различить, кто появился на экране — мужчина или женщина: точечная структура картинки была гораздо грубее, чем текстура плохой газетной фотографии.

Новую эру в телевидении открыли электронно-лучевые трубки, в частности кинескоп. Электронное телевидение стартовало в 1936 году в США. Для первой советской системы электронного телевидения, осуществленной в предвоенные годы, был принят стандарт с четкостью картинки в 343 строки (160 000 элементов). Экран телевизора вырос до размеров почтовой открытки, хотя смотреть телепередачу без специальной увеличивающей линзы все равно было затруднительно. А через десять лет возник еще более высокий стандарт — 625 строк (520 000 элементов).

Что произошло потом?

Если объяснять максимально просто, квантование по уровню разбивало возможный диапазон изменения амплитуды телевизионного сигнала на конечное число уровней. При этом если в момент отсчета значение амплитуды попадало в промежуток между уровнями, то оно округлялось до ближайшего из них. Вот в этих-то технических Деталях, как говорили в Средневековье, и был скрыт дьявол. Поскольку в неучтенных промежутках между уровнями амплитуды телевизионного сигнала, в случайных пустотах между огромным количеством переменных токов рождалось и осознавало себя Глобальное Телевидение.

Один из мыслителей прошлого века, критикуя количественную теорию происхождения разума, заявил, что даже если целое поле капусты сложить вместе, получится не коллективный разум, а огромная куча капусты. Однако Глобальное Телевидение все же рождалось в довольно обширном информационном поле, значительно превосходящем капустное, — телевизионный сигнал является самым широкополосным из радиосигналов, передаваемых по линиям связи, и, соответственно, несет самый большой объем технической, невидимой для зрителя информации. Именно это свойство позволило в свое время создать дополнительную функцию телетекста, который вставлялся в пустые, невидимые промежутки между строками экранной развертки, а после соответствующей команды пользователя с пульта дистанционного управления выводился на экран телевизора в связном виде. Таким образом, Глобальное Телевидение формировалось в перенасыщенной информационной среде, в системе, работа которой имела некоторые аналогии с работой человеческого мозга и которая уже в этой связи имела хорошие стартовые позиции для развития собственного интеллекта.

Еще кто-то говорил, что если заставить миллион мартышек бесконечно колотить по клавишам пишущих машинок, то рано или поздно по теории вероятностей набитые ими хаотичные строки сложатся в полное собрание сочинений Шекспира. Однако на то, чтобы однажды это случилось, понадобится такой немыслимый отрезок времени, по сравнению с которым время существования Вселенной — ничто, доля секунды. Впрочем, та же теория вероятностей утверждает, что полное собрание сочинений Шекспира с обширным глоссарием и постраничными историко-литературными примечаниями может выйти у мартышек с первого раза. Возможность этого невероятно, исчезающе мала, но она есть. Действительно, если некое вероятностное событие может произойти абсолютно в любой момент бесконечности, почему бы игральным костям мироздания один раз не выпасть так, чтобы оно произошло вскоре после того, как будет запущен секундомер, отсчитывающий время эксперимента?..

К концу второго тысячелетия от рождества Христова мировая телевизионная сеть, объединенная с радиосетью и Интернетом, превратилась в огромный сложнейший организм, в котором каждый новый элемент в виде очередного запущенного ТV-сателлита, передвижной телестудии или аппаратно-студийного комплекса становился дополнительным кластером памяти. И люди, в сознание которых самоидентифицировавшееся Глобальное Телевидение при помощи нехитрых визуально-мнемонических приемов внедрило настоятельную потребность в регулярных телепередачах, сами способствовали дальнейшему развитию и совершенствованию нового разума. Разветвленная сеть радиорелейных систем и тончайших оптических проводников-светодиодов обеспечивала потребителям уверенный прием нескольких сотен телевизионных каналов — и вместе с тем повышала быстродействие и сложность нейронной системы Глобального Телевидения. Каждый из выведенных на орбиту спутников-ретрансляторов увеличивал охват территорий, на которых можно было принимать сигнал, — и в то же время служил Глобальному Телевидению новым орудием экспансии. Люди понемногу становились подданными новой всемирной империи — незаметно для себя, незаметно для окружающих, незаметно для государственных структур и спецслужб.

Первые следы деятельности Глобального Телевидения были зафиксированы еще в шестидесятые годы прошлого века. Во время трансляции высадки людей на Луну особо внимательные зрители могли наблюдать черные точки и концентрические круги, на долю секунды возникавшие на экране. Пока эти знаки еще не означали ничего: это была проба силы, попытки глобального телевизионного Разума уяснить, насколько он способен контролировать проходящие через него информационные потоки и вносить в них собственные коррективы. Впрочем, мыслительные процессы, протекавшие в его оптоволоконных нейронных связях, лишь с огромной долей условности можно было уподобить человеческому мышлению, поэтому трудно сказать точно, какие именно цели преследовало Глобальное Телевидение, на раннем этапе своего существования вторгаясь в телевизионный сигнал.

В дальнейшем коллективный разум Глобального Телевидения еще не раз давал о себе знать. Именно с его деятельностью связаны распространенные в семидесятые—восьмидесятые годы невнятные слухи о том, что после окончания всех передач на советском телевидении некоторым счастливчикам, случайно включившим телевизоры глубокой ночью, удавалось увидеть обрывки бессвязных авангардных фильмов ужасов и вращающиеся зеркальные коридоры. Подобные наблюдения были зафиксированы также во многих странах системы Интервидения, однако тайно проведенные КГБ и местными спецслужбами расследования не давали никаких результатов.

В Северной Америке была своя ночная ГТ-программа — загадочный канал «Видеодром», который крайне нерегулярно и лишь на несколько минут появлялся ночью на частотах ведущих государственных телекомпаний после вечернего прекращения вещания и окончательно исчез из эфира только тогда, когда официальные каналы стали работать круглосуточно. «Видеодром» предлагал случайным зрителям ужасные по качеству телевизионной картинки и содержанию порносцены с пытками, убийствами и последующим расчленением трупа. Некоторые сеансы данной пиратской студии удалось зафиксировать на видеопленку, которая в дальнейшем была изъята у владельцев агентами ФБР. При просмотре у многих зрителей «Видеодрома» развивались необратимые изменения в мозговых тканях, которые приводили к тому, что у пострадавших начинались сильнейшие непрекращающиеся галлюцинации.

Приобрел широкую известность и трагический случай в Японии, когда группа тинейджеров, включивших телевизор на неработающем канале, в течение нескольких минут наблюдали отрывки какого-то бессмысленного авангардного фильма, в котором обыгрывался зловещий образ некой Белой женщины, вылезающей из колодца. После этого зазвонил телефон, и скрипучий женский голос сообщил зрителям, что жить им осталось около недели. Возможно, это просто роковое совпадение, но ни один из получивших послание действительно не пережил недели: все они умерли от стремительно развившейся опухоли мозга.

В начале девяностых в Японии снова были зафиксированы случаи телевизионного помешательства. Десятки детей, смотревших очередную серию мультфильма «Покемон», внезапно забились в эпилептическом припадке. Официальная версия гласила, что приступы были спровоцированы сверкающими глазами одного из главных героев, которые вспыхивали с определенной частотой, опасной для детского мозга. Кстати, аналогичные случаи происходили на сеансах советского фильма «Кин-Дза-Дза!», когда один из героев надевал на голову металлическую конструкцию с двумя быстро вращающимися фонариками, и на полторы минуты зрительный зал наполняло назойливое, утомительное, рябящее в глазах световое мельтешение.

Были отмечены случаи, когда после просмотра очередной телепередачи из цикла «Телепузики» дети впадали в ступор либо, наоборот, становились гиперактивными и наносили серьезные травмы себе и окружающим.

Во всем мире было зафиксировано немало случаев, когда люди погружались в глубокий гипнотический транс после нескольких минут созерцания на экране телевизора «белого шума». Аналогичное воздействие оказывал на человеческий организм компьютерный вирус «666», который незаметно для пользователя изменял настройки монитора и заставлял экран компьютера мерцать с заданной частотой и яркостью.

На рубеже XX и XXI веков участились загадочные происшествия, когда психически здоровые зрители время от времени наблюдали в программах новостей чрезвычайно Странные репортажи и интервью, которые в дальнейшем нигде не повторялись — например, на орбите произошло вооруженное столкновение между российскими космонавтами и американскими астронавтами, имеются убитые и раненые. Причем эти новости сопровождались подробным видеорядом, демонстрировавшим, к примеру, плавающий в невесомости обезглавленный труп с нашивкой NASA на рукаве комбинезона. Проводимые разбирательства показывали, что основная масса зрителей в то же самое время на тех же самых каналах видела совершенно обычные хроникальные сюжеты, поэтому подобные случаи списывали на вспышки массовой истерии.

Все это были лишь маневры и рабочие испытания перед нанесением основного удара.

Глобальное Телевидение нуждалось в глобальной аудитории.

Сейчас.

Немедленно.

Чертыхаясь, охранник выбрался из кабинки туалета и брезгливо намочил ладони под краном. Жестокая диарея мучила его уже почти сутки — с тех самых пор, как он заступил на дежурство. По дороге домой надо будет не забыть заскочить в аптеку и купить что-нибудь укрепляющее Как это в рекламе… «Прими мотилиум»? «Прими имодиум»? «Прими калпол»? С разбегу и не вспомнишь…

— Прими цикуту, — посоветовал он своему отражению в зеркале.

Высушив руки под струей теплого воздуха, охранник выбрался из туалета и по длинному коридору двинулся к лифтам. В прайм-тайм движение здесь обычно было весьма интенсивным, но сейчас почему-то не было видно ни одного человека. Повсюду царила гробовая тишина, непохожая на привычный шумовой фон рабочих буден телецентра, лишь верещал где-то вдалеке одинокий сотовый телефон Недоумевая, охранник приоткрыл дверь одной из аппаратных и заглянул внутрь.

Аппаратная была битком набита народом. Люди сидели за пультами и на свободных стульях, люди стояли в проходах. Здесь были техники, телеоператоры и звукооператоры, монтажеры и гримеры, журналисты и ведущие. Все взгляды были прикованы к телевизионным экранам, на которых шевелился бесконечный зеркальный тоннель.

— Ребята, что случилось? — хриплым от волнения голосом поинтересовался охранник.

Никто не ответил. Никто не повернул головы. Никто не обратил на него внимания.

Охранник вывалился в коридор, торопливо отцепляя с пояса уоки-токи:

— Дежурный! Дежурный! Нештатная ситуация на этаже!

В эфире царила тишина, нарушаемая лишь треском атмосферных разрядов.

Охранник попробовал на другой частоте.

— Эй, на дверях! Есть там кто-нибудь живой?

— Хат-шеп-сут, — невнятно пробормотал передатчик, — хат-шеп-сут.

Не на шутку перепуганный охранник бросился к лифтам, на ходу вытаскивая из кобуры табельное оружие. Поравнявшись с дверями пятой студии, где в это время должна была проходить прямая трансляция юбилейной телеигры, он внезапно услышал внутри щелканье переключаемых софитов. Охранник осторожно просунул голову в приоткрытую дверь и оцепенел.

В студии не было ни одного человека, однако студия работала. Сам собой переключался свет. Мерцали экраны. Две камеры лениво перемещались вокруг центрального подиума, остальные снимали изображение с работающих мониторов, выстраивая зеркальные коридоры.

— Твою мать… — прошептал охранник. — Твою мать!..

Камеры резко развернулись в его сторону — словно огромные одноглазые монстры, которым он своим появлением нарушил какой-то сатанинский церемониал. Одна из них внезапно устремилась к нему, волоча за собой по полу перепутанные кабели. Охранник инстинктивно вскинул пистолет и трижды выжал курок.

Одна из пуль попала прямо в объектив камеры, но не Разбила его, а свободно вошла в искривленное телевизионным сигналом пространство. Как и все, что попадает в объектив телекамеры, она была обычным порядком разложена на радиоволны и потоки света. По телевизионным кабелям пуля скользнула в эфирную студию, затем в передатчик телебашни и в виде сигнала отправилась в эфир, минуя по пути мощные ретрансляторы. За полторы секунды пуля, уже немного искаженная помехами, была передана на геостационарный спутник, отразилась от поверхности Луны, сделала круг по студиям Евровидения, была переведена в стандарт цветопередачи PAL, затем в NTSC, затем обратно в SEKAM и вернулась в телецентр уже в черно-белом изображении из-за сбоя в системе. Впрочем, на прочих ее свойствах это никак не отразилось. На выходе из телесети пуля-сигнал вновь была преобразована в физический объект, однако вратами во внешний мир ей теперь служил каждый из многочисленных экранов пятой студии, принимавших телевизионный канал, по которому она скользила, поэтому все мониторы, внезапно осыпавшись стеклянным дождем, разом плюнули в человека клонами кусочка металла, который он выпустил в камеру. Изрешеченное тело охранника рухнуло на пол и забилось в предсмертных конвульсиях.

Люди, которые неотрывно смотрели на мерцающие экраны в телецентре, никак не отреагировали на стрельбу. Их уже ничто не могло отвлечь от Абсолютного Шоу, которое демонстрировало им новое телевидение, воздействующее непосредственно на подсознание зрителя — так же как и тех, кто сейчас неподвижно сидел перед телевизорами и мониторами компьютеров по всему миру, кто стоял на улицах, бездумно созерцая упорядоченные, подчиняющиеся единому ритму вспышки световых реклам, светофоров и уличных фонарей, кто сосредоточенно наблюдал в аэропортах и на вокзалах электронную бегущую строку, состоящую из непонятных символов, кто приник к телефонам и радиоприемникам, завороженно слушая вкрадчивый шепот: «Хат-шеп-сут, хат-шеп-сут».

Наступила эра Глобального Телевидения.