От жара живых - к прохладным водам Кейна, От желаний земных - к прохладным водам Кейна, От бремени желаний - к прохладному убежищу Кейна,
      О, боги островов, боги дальних морей, Боги Небесных Очей, боги солнца и звезд, Примите ее.
      На четвертые сутки Келоло вскрыл могилу. Огонь за это время успел уничтожить всю плоть Маламы. Острым ножом он отделил череп от ее гигантского скелета. Аккуратно очистив его от пригоревших частиц тканей, Келоло бережно обернул его листьями маиле, затем куском талы и, наконец, замотал в плотно сплетенную циновку из пандануса. Теперь, пока он будет жив, он будет хранить это вечное сокровище, и потом, состарившись, по вечерам Келоло будет разворачивать эту любимую голову и разговаривать с Маламой. Он вспомнит о том, что перед Рождеством ей очень нравился запах табака. Тогда он зажжет свою трубку, и когда она разгорится, он выпустит клуб дыма в рот черепу, зная, что Малама обязательно оценит внимание и заботу своего супруга.
      Затем он отрезал огромную бедренную кость и передал ее Кеоки. Тот должен был сам очистить кость от остатков тканей, а потом так же бережно хранить, и молодой человек тут же приступил к делу, как будто в нем заговорили голоса предков, призывая его исполнить свой долг до конца.
      Келоло в это время отделил вторую бедренную кость и начал очищать ее для Ноелани, нынешней Алии Нуи, чтобы у нее всегда оставалось при себе воспоминание о том источнике, откуда взялось ее собственное величие. Когда все было закончено, Келоло собрал оставшиеся кости и угли и передал их одному их кахун, который принес с собой плетенную из веревок сумку странной формы, походившую на женскую фигуру. В это вместилище и были сложены останки Маламы. Мешок-сумку передали Келоло, и, взяв ее подмышку левой руки и держа завернутую голову в правой, он отправился один в последнее траурное странствие.
      Он шел под палящим солнцем в далекую долину, где ино гда рождался свистящий ураган, который наносил Лахайне большие разрушения, перешел седловину между холмами, за тем двинулся вдоль их гребня, пока, наконец, не достиг пеще ры, которую он обнаружил еще тогда, когда уходил на поиски листьев и цветов маиле. Здесь он остановился, осторожно за полз внутрь пещеры, собирая по пути небольшие куски за стывшей лавы, из которых сложил каменную площадку.
      Здесь, вдалеке от земли, в которой останки могли испортиться, он и спрятал королевские кости своей супруги. Затем, как это полагалось с давних времен, Келоло принялся молиться. После соблюдения этого ритуала он просидел молча около часа, уставившись на небольшую кучку камней, сложенную в виде холмика.
      О Кейн! - неожиданно закричал он, и эхо ответило ему. Но вождь повторял имя своего бога до тех пор, пока от горя у не го не началась истерика. Он бросился на каменную площадку, взял губами один камешек и принялся грызть его, пока все те ло его не начало содрогаться от отчаяния и мук. Тогда он стал бить кулаками по камням, издавая истошные вопли:
      Малама, я не могу покинуть тебя! Я не могу!
      Когда вождь немного пришел в себя, он развел небольшой костер рядом с каменной площадкой и снова принялся причитать, пока едкий дым не заполнил всю пещеру. Схватив кусок коры, он сделал из него трубку и держал ее в огне, пока та не загорелась, а потом прижал ее к щеке и держал столько, сколько мог, пока не почувствовал, как горит плоть, а кора оставляет на коже небольшое кольцо. Он повторял это снова и снова, стремясь изуродовать свое лицо так, чтобы потом каждый встречный понял, как он горевал, когда хоронил свою алии нуи.
      Затем, когда боль от ожогов стала невыносимой, он схватил острую палочку и с силой вонзил ее между двумя передними зубами. Увесистым камнем он начал колотить по другому концу палки, но зубы у Келоло оказались крепкими и не ломались. И вот, в тишине пещеры, окутанный дымом костра, проклиная свои зубы, он изо всей силы ударял по палочке, пока не почувствовал, как выворачивается вся верхняя челюсть. Кость сломалась, и один передний зуб повис в своей лунке. Теперь Келоло оставалось только выдернуть его пальцами и положить на камни, и тут же взяться за второй зуб. С ним вождю пришлось помучиться чуть дольше, при этом он рассек себе все губы в кровь, но все же с задачей справился.
      -О Малама! Малама! Любовь моего сердца, Малама! - Так он рыдал еще несколько минут. Затем со сверхчеловече ской решимостью он снова взял в руки свою палочку и помес тил ее тупой конец между носом и внутренним краем правого глаза. Затем, неожиданным толчком палочки вперед и вбок, он выдавил себе глаз и бросил его на могилу. В следующий мо мент Келоло лишился чувств.
      * * *
      Только через десять дней могущественный вождь Келоло Канакоа вновь появился в Лахайне. Он шел, держась на удивление прямо, хотя казался каким-то отстраненным и замкнутым в себе, как будто до сих пор общался со своими богами. На шее у него висело ожерелье из листьев маиле, потому что их нежный аромат напоминал ему о покойной жене. Его правая глазница, которая представляла собой страшную рану, была прикрыта листьями вьюнка. На щеках его виднелись многочисленные шрамы и ожоги, а губы распухли. Когда же Келоло раскрывал рот, то обнажалась его расколотая верхняя челюсть. Он шел, словно человек, освободившийся от горя, как человек, который был весь пронизан любовью. Когда навстречу ему попадались друзья, которые понимали, что он с собой сделал и зачем; они с уважением отступали в сторону и давали ему дорогу. Однако его американские друзья были ошеломлены ужасающим внешним видом вождя. Для них было непостижимо, как может нормальный человек выдержать такое.
      Сейчас для Келоло было очень важным успеть предупредить преподобного Хейла. Но когда Иеруша увидела вождя, она завизжала от страха. Правда, его это ничуть не обидело, и он, с трудом шевеля губами, стараясь выговаривать все звуки, что тоже давалось ему нелегко, произнес:
      Надвигается свистящий ураган. Так бывает всегда после смерти алии.
      Что это за ураган? - поинтересовалась Иеруша, стара ясь успокоиться, поскольку сразу поняла, что он говорит вполне серьезно.
      Надвигается свистящий ураган, - повторил Келоло и ушел. Сейчас он хотел остаться наедине с собой.
      Когда Иеруша передала это странное послание мужу, не забыв рассказать, как выглядел вождь, Эбнер только схватился руками за голову и застонал:
      -Ох уж эти несчастные, заблудшие души! Слава Богу, мы хоть похоронили ее по-христиански.
      Иеруша была полностью согласна с супругом и добавила:
      -Мы должны быть благодарны Маламе за то, что она за претила перед смертью всякие языческие ритуалы.
      Они оба немного погоревали об упрямом Келоло, а потом Иеруша обратилась к мужу:
      Что это за странный ураган, о котором он говорил?
      Очередной предрассудок, - пояснил Эбнер, небрежно махнув рукой. - Он сейчас, наверное, находится в трансе из- за того, что сотворил с собой. Отсюда и убежденность в том, что если умирает алии, должно обязательно произойти какое- нибудь страшное природное явление.
      А ветер сейчас не усиливается? - насторожилась Иеруша.
      Не более, чем всегда, - успокоил ее Эбнер, но, говоря это, он внезапно услышал какой-то странный свистящий звук со стороны долин, которые находились за холмами, где теперь и лежала Малама. Правда, миссионерам это было неведомо.
      Эбнер, - заволновалась Иеруша. - А я почему-то слы шу свист.
      Ее муж наклонил голову, прислушиваясь, а затем выбежал на улицу. Доктор Уиппл и капитан Джандерс уже некоторое время тоже удивлялись этому необычному звуку, а гавайцы выбегали из домов и, прижимаясь друг к другу, прятались под деревьями.
      Что происходит? - поинтересовался Эбнер.
      Ничего подобного мне слышать не доводилось, - отве тил Джандерс. В этот момент стонущий ветер засвистел еще громче, раскачивая пальмы так, что с них начали срываться сухие листья. Какой-то гавайский матрос, который только что в панике приплыл с китобойного судна, оставляя корабль на произвол судьбы, весь мокрый и перепуганный, кричал во весь голос на гавайском:
      На нас идет свистящий ураган!
      Может быть, стоит зайти в дом? - с сомнением в голосе предложил Эбнер, но тот же моряк громко воскликнул:
      Нет, в доме оставаться нельзя! Будет очень много разру шений!
      И только тут трое американцев обратили внимание на то, что гавайцы, хорошо разбирающиеся в ветрах и понимающие, что может натворить ветер, все как один покинули свои хижины. Эбнер бросился домой за детьми, и на пути ему попался Мэрфи, владелец винной лавки. Он чуть не столкнулся с миссионером и сразу же сообщил ему:
      -Это не ветер, а убийца! Скорее уходите из домов!
      И пока друзья добирались до своих жилищ, чтобы вывести наружу жен и детей, Лахайну настиг первый порыв свистяще го урагана.
      Он согнул пальмы почти до земли, сорвал крыши с нескольких домов и, бушуя, понесся к морю, где вспенил его поверхность и сломал две мачты у китобойных судов. Во время его разрушительного шествия свистящий звук усилился и стал походить на пронзительный крик, который, правда, вскоре затих вдали. Съежившись под защитой группы деревьев коу, Джандерс тихо спросил:
      -А где же дождь?
      Но никакого дождя не последовало, а ветер продолжал налетать с гор все новыми порывами, ломая деревья и раскидывая свиней по канавам. Ураган поднял из маленького ручья перед домом миссионеров всю воду, швырнул ее на деревья, а затем снова унесся к морю, где столкнул сразу три пришвартованных китобойных судна, проломил бок еще одному и, оставив его в таком опасном положении, умчался за горизонт.
      Дождя не предвиделось, зато ветер усилился, и вскоре всем стало очевидно, почему гавайцы так благоразумно предпочли оставить свои хижины. Один за другим маленькие домики поднимались в воздух, крутились там некоторое время, после чего разбивались о первый же твердый предмет, попадавшийся на их пути.
      Эти деревья смогут удержаться? - взволнованно спро сил Эбнер, но прежде чем кто-либо успел ему ответить, он уви дел в небе огромную вращающуюся темную массу и в ужасе выкрикнул:
      Церковь!
      Крыша! - изумленно воскликнул Уиппл при столь нео бычном зрелище. Это же вся церковная крыша!
      Крыша величественно и важно проплыла над Лахайной, пока не плюхнулась в море.
      -Ветер сносит стены церкви! - не унимался Уиппл, а ура ган тем временем продолжал разрушать здание до основания.
      Но прежде чем Эбнер смог пожаловаться на этот новый ущерб, какая-то женщина истерично завопила:
      -Китобои тонут!
      И она не ошиблась. В порту поднялось дьявольское волне ние, и, хотя дождя до сих пор не было, ветер так растревожил воду, что сразу становилось ясно: старые суда не выдержат по добного испытания. Больше всего не повезло тем, которые со рвало с якорей и теперь несло в сторону острова Ланаи, знамени того своими прибрежными скалами. Тем, кто сейчас находился
      на борту этих несчастных кораблей, спастись было уже не суждено. Таким образом, во время свирепствования свистящего урагана погибло четыре корабля и семьдесят моряков. Их смерть оплакивали все гавайцы, заметив при этом: "Они были принесены в жертву за смерть нашей Алии Нуи".
      Поэтому моряки с тех кораблей, которые были просто перевернуты в порту Лахайны, тоже погибли бы на глазах фаталистов-гавайцев, если бы не Эбнер Хейл. Прихрамывая, он носился между островитянами и кричал:
      Спасите этих несчастных людей! Спасите их! Однако упрямые гавайцы лишь повторяли:
      Это жертвы!
      Наконец, обезумевший Эбнер бросился к одноглазому Ке-лоло и прокричал, пытаясь перекрыть рев бури:
      -Расскажите им, Келоло! Расскажите им, что Малама не требует никаких жертв! Объясните им, что она умерла, как христианка!
      Вождь некоторое время колебался. Уставший от долгого бдения в пещере, он молча смотрел на разбушевавшееся море. Затем, отбросив в сторону свою накидку из тапы, он первый бросился в море и принялся, сражаясь с волнами, вытаскивать на берег тонущих моряков. В это время на берегу Эбнер быстро организовал спасательные группы, которые вошли в море, связанные одной веревкой. Они двинулись к рифам, от которых этот невероятный, фантастический ветер успел отогнать всю воду, обнажив камни. Впереди каждой группы находился опытный пловец, такой как Келоло, и именно он вылавливал обессилевших моряков у самой кромки рифов, а затем передавал их непосредственно в руки спасателей. Без активной помощи Келоло и Эбнера потери американского китобойного флота составили бы не семьдесят человек, а все триста.
      Когда спасение моряков подходило к концу, а Эбнер, прихрамывая, продолжал выкрикивать слова поддержки, вдруг один из пловцов передал ему уже мертвое тело какого-то юнги. Преподобный Хейл был настолько потрясен этой страшной морской трагедией, что немедленно начал молиться:
      -О те, кто плавает на больших кораблях и тонет в морях! Вы видите творения Божьи и все чудеса, которые он оставил в пучине...
      Но как только Эбнер снова посмотрел на бушующее море, он запнулся на полуслове. Тот самый пловец, который только
      что вручил ему утонувшего мальчика, был никто иной, как сам Келоло. Теперь он кричал остальным гавайцам:
      -Молитесь Каналоа, чтобы он прибавил вам сил!
      И к ужасу Эбнера, островитяне принялись молиться старому божеству.
      Когда свист стал понемногу утихать, Эбнер безвольно сидел под защитой деревьев коу, наблюдая, как доктор Уиппл ухаживает за спасенными моряками и оказывает им первую помощь. Когда же Джон решил передохнуть и подошел к Эб-неру, священник сказал:
      -Этот ураган ведь не может иметь никакого отношения к смерти Маламы, верно? - Уиппл ничего не ответил ему, и тог да преподобный Хейл продолжил: - Джон, ты же ученый. - С того дня, когда Уиппл покинул институт миссионеров, Эбнер перестал при обращении добавлять слово "брат". - Как бы ты объяснил такой ветер? И полное отсутствие дождя? Что это за ветер, который пришел не с моря, а с гор?
      Даже во время спасения моряков Джон уже поймал себя на том, что постоянно думает об этом странном ветре и пытается найти разумное объяснение его возникновению. Теперь он высказал одно из своих предположений приятелю:
      Наверное, горы с другой стороны острова расположены таким образом, что образуют некое подобие воронки. Скорее всего, там есть и множество совершенно открытых долин, по которым проносятся пассаты. Когда они перебираются через горные хребты, весь воздух сжимается, чтобы войти в эту во ронку, и в результате на Лахайну обрушивается ураган.
      Но этот ураган все равно не имеет никакого отношения к смерти алии, да? - с подозрением в голосе повторил свой во прос Эбнер.
      Нет. Мы все можем объяснить, и знаем, что любой ве тер - всего лишь явление природы. Но, конечно же, - ко варно добавил он, - вполне возможно и то, что ветры с дру гой стороны гор начинают дуть только тогда, когда умирает алии. - Он пожал плечами. - Но если это так, значит Кело ло прав.
      Эбнер хотел продолжить спор, но почему-то передумал и сменил тему:
      -Скажи мне, Джон, как ты себя чувствовал в самый пик урагана, когда находился на пирсе и спасал этих несчастных моряков, когда ты увидел тонущие суда, команды которых
      совсем недавно измывались над всем городом... ну, когда ты понял, что их покарал сам Господь?
      Доктор Уиппл повернулся к товарищу и взглянул на него с удивлением. Но тот, не обращая внимания на доктора, продолжал:
      -Тебе не показалось, что это было похоже на... ну, на то, что произошло с египтянами в Красном море?
      Уиппл поморщился, поднялся со своего места и позвал жену, которая занималась ранеными моряками:
      -Я не думаю, что это алии посылает ветер, или что это Бог потопил корабли.
      Но он не стал ждать, пока Эбнер вступит с ним в полемику. Он снова двинулся к пирсу, но, когда подходил к нему, Эбнер все же догнал доктора.
      Послушай, Джон, на самом деле я хотел спросить тебя вот о чем: в тот самый момент, который я назвал возмездием Господа за разрушение города, ты сам испытывал какое-ни будь чувство мести по отношению к этим морякам?
      Нет, - печально ответил Уиппл. - Я думал только об одном: "Надеюсь, нам удастся спасти этих несчастных".
      И я думал о том же, - признался Эбнер. - И даже сам себе удивился.
      Ты просто растешь на глазах, - резко произнес Джон и удалился.
      * * *
      Однако в чем-то неожиданно Лахайна все же выиграла от обрушившегося на нее урагана года, который снес половину города и нанес ему большой урон. Когда последствия урагана были ликвидированы, Келоло уже в третий раз помог Эбнеру перестроить церковь, но на этот раз кахуны даже не стали спорить о том, с какой стороны нужно делать дверь в храме. Они сами расположили ее там, где ей было положено находиться с самого начала, там, как приказывали местные божества, и каменная церковь, которая была выстроена в тот год, простояла более века.
      Теперь Лахайна, самый красивый из всех городов на Гавай ях, начала процветать, подтверждая свое положение нацио нальной столицы. Деловым центром королевства по-прежнему оставался Гонолулу, поскольку иностранцы привыкли жить
      по соседству со своими консульствами. Но сами алии всегда недолюбливали Гонолулу, считая его мрачным, душным и неуютным городом. И хотя нельзя было отрицать факта, что юный король и его регенты проводили там все больше времени, когда предоставлялась возможность, король любил приезжать в Лахайну. Его женщины зачастую оставались там, в прохладных травяных домиках, и проводили время в тени деревьев коу, когда короля отзывали по делам в Гонолулу.
      После страшных событий команды китобойных судов стали вести себя намного скромнее, а таких кораблей с каждым годом становилось все больше. В году их было , а в - уже . А поскольку они стояли на рейде по четыре недели весной и столько же времени осенью, на подходах к Лахайне часто можно было видеть огромное количество мачт. Так как знаменитый свистящий ураган повторялся в Лахайне только дважды в сто лет, все суда наслаждались покоем, а их команды чувствовали себя в полной безопасности в этом тихом заливе, в окружении прекрасных островов. Большое значение имела китобойная флотилия для компании "Джандерс и Уиппл", потому что капитан каждого судна обязательно платил им деньги за какую-нибудь услугу. Может быть, на корабле не хватает хвороста? У "Дж. и У." он имеется. Хочется солонины? Доктор Уиппл узнал рецепт засаливания диких свиней. Нужна сама соль? "Дж. и У." владели монополией на выварку соли в удобных кавернах, образованных природой в затвердевших потоках лавы. Может быть, капитан требует, чтобы на его корабле всегда присутствовало свежее мясо? "Дж. и У." могли предоставить здоровое поголовье и сколько угодно фуража в виде листьев дерева ти, которых хватит на долгое путешествие. Сладкий картофель, апельсины, которые завез сюда еще капитан Кук, и сушеная рыба, приготовленная по рецепту доктора Уиппла - у компании "Дж. и У." имелось буквально все. А если уж кораблю понадобилась бечева, самая крепкая в мире, или даже свитые из нее канаты, то все уже знали, что монополия на эту продукцию уже давно принадлежит небезызвестным "Дж. и У.".
      Джон Уиппл разработал еще одну схему, которая приноси ла компании огромные прибыли. Если в порт входило кито бойное судно с запасом китового жира, однако не с таким уж большим количеством, чтобы можно было возвращаться до мой, но с предельным, чтобы опять плыть с ним к берегам
      Японии, в дело вступала компания "Дж. и У.". Уиппл подписывал с капитаном договор на хранение бочек с китовым жиром. Когда таких бочек накапливалось достаточно, Джон находил американского капитана, который соглашался отвезти весь груз в Нью-Бедфорд. Таким образом, получалось, что "Дж. и У." получала свой процент за хранение груза, за доставку его в Новую Англию и за фрахтовку корабля, который выполнял рейс. Поэтому Уиппл посчитал, что следующим логичным шагом в развитии бизнеса будет непосредственная покупка у китобоев груза китового жира на свой страх и риск, но с расчетом на большую выгоду.
      После этого Уиппл внес следующее предложение: компания "Дж. и У." должна приобрести свои суда и вплотную заняться китобойным промыслом. Однако осторожный капитан Джандерс, в задумчивости пощипав себя за рыжую бороду, остался непреклонен в своем решении:
      В этом мире есть только один способ зарабатывать день ги, - начал он. - И мой девиз таков: "Не владей ничем, но контролируй все". Купить партию китового жира? Ни за что! Так как в этом случае ты начнешь волноваться за рынок. Пусть этим товаром владеет кто-то другой. Мы его примем, сохраним, и в результате получим куда больший процент. А что касается покупки корабля... Это уж самое настоящее безумие. Я лично знаком со всеми злоключениями судовладельцев. Им прихо дится доверять и полностью рассчитывать на капитана-него дяя, сволочного помощника и распутную команду. Им нужно кормить всю эту братию, страховать судно, жить, как в кошма ре, при каждом шторме, а потом всю прибыль делить с этой чер товой командой.
      Но ты сам в свое время купил "Фетиду", - резонно на помнил Уиппл.
      Разумеется! - согласился Джандерс. - Было дело, я ку пил этот корабль. Но ты ведь сам помнишь, с какой радостью я от него отделался при первом же удобном случае. В предыду щий рейс я заметил, что у Келоло слюнки потекли при виде мо его брига, и поэтому сразу сообразил, что смогу обстряпать эту сделку. Но чтобы я еще раз владел кораблем и тяготился ответ ственностью? Никогда! - И он указал в сторону гниющего кор пуса знаменитой "Фетиды", который так и остался торчать на рифах. - Как только тебе захочется приобрести свой собствен ный корабль, поглядывай вон туда и вспоминай "Фетиду".
      Однако такой ответ не удовлетворил Уиппла, и он возразил:
      -И все же кто-то делает деньги на кораблях. Вот я и поду мал, что это могли бы быть мы сами.
      Джандерс частично согласился с таким высказыванием.
      -Я верю в то, что, владея кораблем, можно получать не которую прибыль, - кивнул он, - но если мы с тобой будем вести дела здесь и правильно использовать землю, Джон, мы сделаем столько денег, что все судовладельцы дрогнут перед нами. Ничем не владей, но контролируй все.
      А в тех областях, которые решил контролировать капитан Джандерс, он хорошо разбирался. Он прекрасно знал рынок, и поэтому понимал, что мясо надо отсылать, например, в Орегон, а оттуда забирать меха для Кантона, переправлять шкуры в Вальпараисо, а жир и сало - в Калифорнию. Он получал непосредственную прибыль от каждого обмена, от каждой самой маленькой сделки, и всегда мог помочь, когда у кого-то случались неприятности, потому что тогда деньги имели свободное хождение. Постепенно капитаны китобойных судов поняли, что этому человеку можно доверять, и он стал выступать в роли их агента. Если капитан решил рискнуть и попробовать торговать редким сандаловым деревом, узнав о том, что капитан Джандерс сколотил свое состояние именно на нем, "Дж. и У." с радостью хранили этот товар, а также составляли рекомендательные письма в Кантон местным торговцам, которые могли бы купить всю партию. Если кто-то еще принимал решение сделать деньги на свежей говядине, продав ее в Орегоне, то "Дж. и У." снабжали этого капитана живым скотом, посылая для этого отчаянных гавайских юношей в горы. А те, уже при помощи лассо, отлавливали одичавший скот, который завез на острова капитан Ванкувер в году.
      Чтобы заручиться хорошим отношением к себе моряков, компания "Дж. и У." также предлагала им некоторые бес платные услуги. Если кто-нибудь из матросов решал жениться на местной девушке, ему не надо было обращаться к преподоб ному Хейлу, чтобы тот заключил брак и провел церемонию. Все знали, что Эбнер не одобряет подобные браки и всякий раз сначала проводит с матросом часовую беседу, во время которой неизменно пытается убедить несчастного жениха в том, что Гос подь давно запретил блудить с язычниками. Однако Келоло дал доктору Уипплу право совершать церемонию бракосочетания
      моряков с гавайскими женщинами. Многие семьи, впоследствии занявшие свое место в истории Гавайев, произвели на свет политиков смешанной расы, управлявших островами. Подобные браки заключались именно в магазине "Дж. и У.", где свидетелями всегда выступали Аманда, капитан Джандерс и его жена Луэлла. По мнению Эбнера, все участники таких бракосочетаний жили в блуде, о чем он неоднократно сообщал им.
      Компания "Дж. и У." выполняла функции почты для флота, и иногда письма лежали в ячейках, плесневели и ждали своих адресатов по несколько лет. Но наступал такой день, когда моряк, поднимаясь по деревянным ступенькам, еще издалека кричал: "Есть для меня что-нибудь?!" Затем матерый странник присаживался на стул и читал о событиях, которые произошли в его семье сорок месяцев назад. Потом он, как правило, просил Джона Уиппла принести ему бумагу, и тогда доктор пояснял: "Вон, видите то здание на углу? Там находится специальная комната, где моряки пишут письма. Спросите там мистера Кридленда, и он побеспокоится обо всем остальном".
      Очень часто случалось так, что капитаны присылали за просы компании "Дж. и У." еще из тех далеких мест, где охо тились на китов, прося найти им персонал в количестве, на пример, шести человек, которых они с удовольствием взяли бы в команду, как только корабль прибудет в Лахайну. Капи тан Джандерс знал о том, что китобои предпочитают мускули стых и мощных гавайцев, и обеспечивал корабли такими мат росами по пять долларов за человека. Правда, случалось и так, что в данное время желающих потрудиться на флоте не находилось, и тогда Джандерс навещал одноглазого и беззубо го начальника полиции Келоло, обращаясь к нему со словами: " В следующем месяце мне потребуются восемь или десять де зертиров" . Тогда Келоло отправлял своих подчиненных по де ревням, и они выискивали всевозможных убийц, подлецов, развратников и безнадежных пьяниц, которых, впрочем, мог ла в то время предоставить любая страна. При этом ни один американский изгой не мог настолько деградировать, как на Гавайях. Но всякий раз какая-нибудь добрая гавайская семья обязательно брала негодяя под свое крылышко. Эти прием ные родственники даже пытались оказывать полиции сопро тивление, только бы никто не арестовал их протеже. Однако когда этих негодяев, наконец, препровождали в тюрьму, мис тер Кридленд из Часовни для моряков, прохаживаясь по ря
      дам преступников, доходчиво объяснял: "Если вас вернут в Америку в цепях, то суд обязательно приговорит вас к длительному тюремному заключению. Но если вы добровольно послужите во флоте, то не только заработаете деньги, но и избежите суда". Затем, при помощи Эбнера и его долгих нравоучительных проповедей и молитв, Кридленд за короткое время приводил этих законченных преступников в надлежащий вид. Как только в порт становился корабль, капитан которого испытывал нехватку в рабочей силе, Келоло освобождал бродяг, а капитан Джандерс выводил их на пирс и объявлял капитану: "Вот вам прекрасная компания настоящих мужчин, из которых вы можете выбрать себе матросов". И снова при этом " Дж. и У." полагался определенный комиссионный процент.
      Иногда на почту "Дж. и У." поступали более важные письма личного характера. Как-то раз в году капитан Джандерс отправил в город Уиппла с тем, чтобы тот разыскал гавайца Пупали, поскольку для него пришло письмо из Вальпараисо, и, как показалось капитану, в письме лежала весьма существенная сумма денег. Когда в магазине появился толстяк Пупали, Джандерс объяснил:
      Я сам ничего не понял, Пупали, но тебе пришло письмо. Оно адресовано тебе.
      Но я не умею читать, - ухмыльнулся островитянин.
      Хорошо. Садись и слушай, я тебе его прочитаю, - сми лостивился капитан.
      Пупали послушно закивал, и глаза его загорелись в предвкушении чего-то очень важного и радостного.
      Когда Джандерс вскрыл письмо, из него выпали несколько купюр и от сквозняка закружились по комнате. Пупали вскочил со стула и принялся придавливать к полу упавшие бумажки. Со стороны могло показаться, что этот человек яростно давит тараканов, с таким усердием принялся гаваец за дело.
      Это мои деньги? - снова расплылся в улыбке счастли вый Пупали.
      Сейчас все узнаем, - пообещал Джандерс, извлекая из конверта тонкий лист бумаги, на котором и было написано по слание. "Моему доброму другу Пупали из Лахайны", - начал капитан. - Ну что ж, по крайней мере, нам уже известно, что письмо написано тебе. Теперь разберемся, кому принадлежат эти деньги, - объявил Джандерс, и толстяк рассмеялся, зави дев, какая толпа собралась у окна, едва заслышав весть о том,
      что один из местных жителей получил какое-то очень важное письмо из Вальпараисо.
      -От кого ему письмо? - спросил кто-то из собравшихся зевак.
      Капитан Джандерс, не спеша, разгладил листок и посмотрел на последнюю строчку.
      От капитана Хоксуорта, - не без удивления объявил он. При упоминании фамилии жуткого капитана кое-кто из га вайцев в страхе отступил на несколько шагов. Воспоминания о том, как Хоксуорт стрелял из пушки по городу, еще не до конца выветрились из голов островитян.
      Что он от меня хочет? - спросил Пупали.
      "Я посылаю вам с этим письмом, мой старый и верный друг, сорок пять английских фунтов стерлингов. Это большая сумма. Мне ее вручил один английский капитан у берегов Японии в виде подарка, когда я передал ему твою дочь Илики. Этот капитан - симпатичный честный человек, и он пообе щал мне, что будет заботиться об Илики. Он сказал, что забе рет ее к себе домой в Бристоль, когда его круиз закончится. Так как Бристоль находится на другом конце света, то я пола гаю, что ты больше никогда не увидишь Илики. Когда я встре чался с ней в последний раз, она выглядела вполне счастливой и была здорова. Я не мог привезти ее назад в Лахайну, по скольку с полным грузом возвращался домой, где такую де вушку, как Илики, могли неправильно понять. Но так как мне нужно было принимать какое-то решение, я подумал, что будет лучше, если я передам ее приличному английскому ка питану, чем брошу на произвол судьбы в таком городе, как Вальпараисо, где она бы наверняка попала в беду. Я пересы лаю тебе этот подарок от капитана, за исключением пяти фун тов, которые я вычел из суммы и отдал Илики, поскольку счи таю, что женщина, находясь в чужой стране, все же должна иметь свои деньги. Надеюсь вскоре увидеться. Передавай при вет жене и остальным дочерям. Они все - очень милые и доб рые девушки. Твой верный друг Рафер Хоксуорт".