— Что с тобой, малыш? — спросила она. — Похоже, словно ты только что проснулся!
Стефан стремительно отвернулся и вновь наткнулся на Цирюльника. Но теперь Цирюльник смотрел на сеньориту. Его правая рука медленно скользнула вдоль бедра, коснулась рукояти пистолета — и вдруг упала вниз. Тессари скривился и плюнул, словно ощутив во рту что-то мерзкое.
— Пошли! — крикнул он Грабинскому и потянул того в сторону фокмачты.
Клементе Ороско, молодой капитан испанского фрегата «Сан Рафаэль» не имел большого опыта, но был человеком в меру рассудительным и отважным. Заметив пять кораблей, направлявшихся на юг, в первую минуту он полагал, что это тот самый эскорт, на который он наделся. Правда, в Сан Себастьяне ему обещали, что встреча должна произойти дальше к северу, примерно на широте Аркахона, но могло ведь случиться, что корабли адмирала Торреса, который руководил блокадой, вышли в море чуть раньше или попали в полосу попутных ветров.
Вскоре, однако, его охватили сомнения. Почему, черт возьми, командир предполагаемого эскорта не изменил курса? Должен же он был заметить его конвой, раз был замечен сам, и причем в условиях менее благоприятных, против солнца, которое теперь почти слепило капитана. У того в распоряжении были легкие и быстрые корабли, и давно пришла пора выполнить маневр, который от него ожидали, или по крайней мере выслать один из фрегатов, чтобы договориться с конвоем. Но тот этого не сделал; и по-видимому не имел желания приближаться к конвою; скорее, он хотел его миновать и потому скрывался в лучах заходящего солнца. Но кем в таком случае он был и куда плыл?
Ответ на эти вопросы напрашивался сам собой. Если кто-то избегает встречи с испанцами, он наверняка их побаивается. Значит он не друг, а враг. Враг, скорее всего слабый или трусливый. Или попросту контрабандисты, решившие попытать счастья. Да, наверняка контрабандисты!
Куда они плывут? Ведь не в Испанию же! Наверняка хотят прорваться в Байонну или какой-нибудь небольшой порт выше устья Адуры. Если так, то свернут на восток только в сумерках, когда конвой будет уже далеко.
— На этот раз им повезло, — с сожалением вздохнул капитан. — Не могу я связываться с этими кобардос; мне нельзя ни вступить с ними в бой, ни преследовать…Нельзя оставлять конвой.
Он решил внимательно следить за дальнейшими маневрами подозрительных кораблей и, немного обиженный на судьбу, обрекшую его на бездействие в виду ускользающей легкой — по его мнению — добычи, намеревался спуститься в каюту, когда услышал окрик боцмана, сидевшего на марсе.
— Que pasa?7 — громко спросил он.
Боцман ответил, что фрегат, идущий во главе строя, перебросил реи и свернул налево.
Ороско выругался. Эта шайка бесстыжих бродяг, казалось, знает о его бессилии.
« — Продефилируют в полумиле за моей кормой, — подумал он. — Como que no!8 Могут себе это позволить…Не помешает, однако, дать им понять, что поступят умнее, если нас минуют на большей дистанции.»
Он приказал перебрасопить реи и выполнить поворот на фордевинд. Маневр прошел к его полному удовлетворению без сучка, без задоринки. «Сан Рафаэль» накренился под ветром, замедлил ход, словно переводя дух, и снова помчался вперед, на этот раз на юг. Походило на то, что он собирается перейти за кормой трех своих хольков на их левое крыло, а может быть даже пальнуть из носовых орудий по «Ля Бель», которая осмелилась приблизиться к ним с тылу.
Да, он имел такое намерение, хоть и не слишком рассчитывал на успех. Полагал, что небольшой фрегат отойдет дальше на юг, как только его шкипер поймет, что ему угрожает. Но этот болван и не думал уступить ему дорогу. Корабль его теперь мчался навстречу «Сан Рафаэлю», поднимая на мачты какие-то тряпки, которые видимо должны были изображать нейтральный флаг.
— Интересно, какой? — буркнул несколько обеспокоенный Ороско.
Он чувствовал какой-то подвох, но по крайней мере не ожидал увидеть новый французский флаг с гербами Бурбонов, рядом с которым развевался корсарский боевой вымпел. Капитан был поражен, но не потерял головы. По счастью, он не дал застать себя врасплох — орудия были заряжены — и в самое время оказался именно там, откуда его конвою грозила опасность.
Открыв огонь из трех чугунных фальконетов и увидев рушащиеся на палубу реи корсара, он пережил короткий миг триумфа. Короткий, ибо уже в следующую секунду услышал залп по правому борту и в мгновение ока понял, что остальных четыре корабля вовсе не плывут следом за первым, а развернувшись, как и тот, под прямым углом, атакуют беззащитный конвой сбоку.
« — Мне конец,» — подумал он, но не испугался.
У него оставались двадцать шесть готовых к стрельбе орудий на артиллерийских палубах, два фальконета на корме под кормовой надстройкой и несколько октав по бортам. Он мог продолжать драться и решил скорее погибнуть, чем спасаться бегством. Последнее вполне могло удаться, если бы он тут же воспользовался оказией, имея перед собой только одного, и то наполовину лишенного маневра противника.
Полностью овладев собой, Ороско скомандовал стоять к развороту, пролетел мимо лишившегося верхних парусов корсарского фрегата, который ветер развернул носом к северу, всадил ему по пути ещё одно ядро в самую середину носовой надстройки и снова повернув направо оказался за левым флангом своего несчастного конвоя.
Теперь ему предстояло срочно лечь на противоположный галс, и он вполне мог с этим справиться, если бы не убийственный перекрестный огонь с небольшого галеона и брига. Оба корабля один за другим прошли по носу «Сан Рафаэля»и как следует прошлись по нему своими орудиями, разнося вдребезги все, что было на палубе, вместе с носовой надстройкой.
Клементе Ороско не успел уже произвести ни единого залпа. Он был тяжело ранен и чувствовал, что жизнь уходит от него вместе с кровавой пеной, которая текла изо рта и не давала дышать. Угасающим взором окинул он три корабля, которые были ему доверены. Все кончено — на их мачтах развевались белые флаги.
Отвернувшись, он увидел ещё подлетающий галеон с поразительным числом парусов, растянутых на пяти реях. И над этой величественной пирамидой полотна трепетал на ветру черный флаг с золотой куницей.
Шкиперам с испанских грузовых хольков нечего было особенно сказать на допросе, которому их подвергли на борту «Зефира». Разумеется, они знали, что везут грузы для флота адмирала Торреса и знали курс, который надлежало держать, чтобы добраться до места встречи, но ничего больше. Все более обстоятельные приказы, вплоть до смены курса, они получали от своего комодора, капитана Ороско. Но Ороско погиб, а два оставшихся в живых офицера «Сан Рафаэля» на все вопросы Мартена лишь презрительно пожимали плечами.
Тонно, Руссо и Поиньяр, которые присутствовали при допросе пленников, иронично усмехались, обмениваясь многозначительными взглядами. По их мнению Мартен слишком цацкался с этими господами, ведь существовали очень простые способы развязать им языки. Но он не хотел к ним прибегнуть и напрасно тратил время, а в конце концов, ничего не добившись, приказал отвести пленников в носовую надстройку, вместо того, чтобы тут же повесить.
Сразу после этого Поиньяр от имени всех троих спросил, что Мартен намерен делать с добытыми хольками.
— Затопить, — ответил тот.
Поиньяр оглянулся на своих компаньонов.
— Мы втроем захватили эти корабли, — твердо заявил он. — И мы не согласны.
— Что такое? — спросил Мартен, вставая.
Он шагнул вперед, и Поиньяр на шаг отступил.
— Я не говорю, что их груз принадлежит лишь нам троим, — примирительно зачастил он. — Но мы не хотим терять нашу долю. Если нужно срочно плыть дальше…
— Мы не поплывем, пока Гаспар не заменит поврежденные реи, — перебил его Мартен. — Выберет себе неповрежденные с фрегата, а если те не подойдут, снимем такелаж с хольков.
— А потом что? — потребовал ответа Руссо.
— А потом затопим весь конвой за исключением шлюпок и плотов, которые понадобятся для экипажей, — отрезал Мартен.
Тонно, чье округлое лицо из румяного стало серым, взорвался как петарда или скорее как целая батарея петард, заряженных проклятиями. Руссо вторил ему хриплым басом, а Поиньяр напрасно пытался их успокоить.
— Вижу, ты больше заботишься об испанцах, врагах короля и Франции, чем о приличной награде для друзей, — заявил он наконец, когда сумел вставить слово.
— А что вы думаете сделать с этими хольками? — спросил Мартен. — Ведь не можем мы тащить их с собой до Олерона или хотя бы только до Руана. Тут больше ста миль, приятель, а под ветер эти корыта не дадут и пяти узлов.
— Но до Байонны всего сорок миль, а до Аркахона меньше шестидесяти, — возразил Поиньяр.
Мартен пожал плечами.
— Мы не идем ни в Аркахон, ни в Байонну.
— А куда же? — спросил Руссо.
— Не прикидывайся дураком, — отрезал Мартен. — Ты прекрасно знаешь, куда: на помощь адмиралу Клиссону и флоту короля.
Руссо саркастически расхохотался.
— А кто из них вознаградит нас за это? — спросил он. — Король или наш герой-адмирал?
Мартен хмуро покосился на Руссо, но в душе признал его правоту: в этом деле не приходилось рассчитывать ни на какую награду, а военные трофеи принадлежали тем, кто их добыл.
— Ладно, — бросил он после краткого колебания. — Можете забрать с хольков и с фрегата все, что вам понравится, но поторопитесь. Как только Гаспар приведет в порядок свой такелаж, сразу трогаемся. Фрегаты и хольки нужно затопить ещё до того, как уйдем отсюда.
Трое шкиперов переглянулись и Поиньяр буркнул: — Пусть будет так.
Ветер, который после захода солнца совсем стих, вновь проснулся перед полуночью и стал дуть с юго-запада. Звезды в той стороне гасли одна за другой, заслоняемые туманной дымкой, а небо все темнело, пока не стало черным, как смоль. Холодные шквалы пролетали над «Зефиром», срывая с гребней волн острые, колючие брызги, пена шипела у бортов, а ванты робко пели, то выше, то ниже тоном, вторя скрипящим реям.
Мартен ещё до наступления темноты выслал в шлюпке нескольких матросов на «Сан Рафаэль», чтобы забрать с испанского фрегата запах пороха и ядер. Когда шлюпка вернулась, ему ничего больше не оставалось, как ждать окончания замены рангоута и обтяжки такелажа на «Ля Бель», которая дрейфовала неподалеку. Оттуда доносился стук топоров и молотков, а на мачтах маячили силуэты матросов и боцманов, занятых подъемом рей и растяжкой фалов.
Тем временем Поиньяр, Руссо и Тонно с руганью и проклятиями занялись со своими экипажами тремя хольками. Вскоре опустившаяся ночь покрыла их возню непроницаемой тьмой, а ветер и нараставшая волна заглушили все остальное.
Перед рассветом, когда Гаспар Лику наконец управился с рангоутом и такелажем «Ля Бель»и привел в порядок поврежденную носовую надстройку, ветер снова стих, но мертвая зыбь по-прежнему набегала с юго-запада. От горизонта до зенита растянулась грозная, тяжелая, как свинец, неподвижная туча, а другая, северо-восточная половина неба, казалась затянутой рыжим дымом. Рассвет занимался туманно-желтым, бледное светило едва разгоняло мрак, воздух казался мутным, как пыльное стекло.
Мартен вышел на палубу и оглядел море, но не увидел ни испанских хольков, ни кораблей корсаров, которые должны были стеречь их ночью. Только «Ля Бель» дрейфовала поблизости, ведя «Сан Рафаэль» на буксире.
« — Сбежали!» — с гневом подумал он о трех корсарах.
Поначалу он собрался их догнать и устроить порядочную выволочку за пренебрежение приказами. Но подумав, оставил это намерение: и так уже потеряно слишком много времени, и притом неизвестно, какой курс они избрали — на Байонну или Аркахон.
— Пусть с ними разбирается Клиссон, — бросил он Грабинскому, ждавшему приказаний. — Дай знать Гаспару, чтобы забирал своих людей с «Сан Рафаэля». Пусть перережут буксир и поджигают фитили. Испанцы уже могут спускать плоты и шлюпки. И пусть поторопятся, ибо через четверть часа их фрегат пойдет на дно.
В самом деле, через пятнадцать минут раздался мощный взрыв: пороховой погреб фрегата вместе с палубой и носовой надстройкой взлетел на воздух, осыпая обломками шлюпки с испанским экипажем. «Сан Рафаэль» накренился, его нос исчез в волнах, а корма погружалась медленно, выпуская крупные пузыри воздуха, который вода вытесняла из корпуса.
«Зефир»и «Ля Бель» уже несколько часов шли правым галсом, почти прямо на север, направляясь к ожидаемому месту встречи с кораблями адмирала де Клиссона, когда Стефан Грабинский услышал слабый отзвук далекой артиллерийской канонады. Поначалу он подумал, что это отголоски начинавшейся бури, но потом понял, что ошибается. Буря очень медленно надвигалась сзади, с левого борта, а гром орудий доносился со стороны суши, где солнце вставало на мутной голубизне неба.
Несомненно, там шло какое-то сражение, но ведь не королевского же флота с эскадрами адмирала Торреса?.. До устья Гаронны оставалось ещё по меньшей мере сто пятьдесят, а то и сто восемьдесят миль, и только преодолев такое расстояние можно было ожидать генерального сражения, в котором «Зефиру» предстояло участвовать. Значит, там кипела какая-то стычка.
С кем?
Ответ напрашивался сам собой: «Серпент Марин»,»Берко»и «Бижу» могли вести захваченные испанские корабли либо в Аркахон, либо в Байонну; вероятно Поиньяр, который явно верховодил всей троицей, выбрал первый из этих портов, поскольку мог дойти до него с попутным ветром. Если по пути они наткнулись на испанские военные корабли…
Грабинский взглянул на Мартена, который как и он вслушивался в отголоски канонады.
— Это наверное наши? — спросил он. — Там Аркахон…
Мартен кивнул.
— Этого я и боялся, — буркнул он скорее сам себе. — Им даже не пришло в голову, что Торрес вышлет эскорт навстречу конвою. Вот они и встретились…
Стефан выжидательно смотрел на него, но Мартен не спешил с приказами. Лицо его посуровело, брови сошлись над переносицей, глаза глядели холодно и сурово.
— Мы не пойдем им не помощь? — спросил Грабинский.
Мартен пожал плечами.
— Они получают то, что заслужили.
— Но в таком случае испанцы отобьют конвой обратно! воскликнул Стефан.
— Не думаю, — возразил Мартен. — У Поиньяра хватит ума затопить хольки. Сам он попытается спастись бегством, но сомневаюсь, что это удастся. Только у Руссо есть какие-то шансы: его «Бижу» легка на ходу…
— Как это? Ты бросишь их в беде?
Мартен кивнул.
— Мы должны как можно скорее прибыть на левый фланг королевской эскадры под Олероном, — с нажимом сказал он. — Правда, наш адмирал не надеется нас там увидеть, но…
— Не надеется? Почему?
— Поскольку рассчитывает, что мы наткнемся на эскорт, который сейчас расправляется с Поиньяром и его компаньонами. Понимаешь? Он пожертвовал нами, чтобы выиграть время и ослабить силы Торреса. Но цель эта так или иначе уже достигнута. Мы не сможем спасти тех трех дураков, но можем пригодиться там, где нас не ждут — на главной сцене. Посмотри: Лику видимо думает точно также.
Гаспар Лику ставил все свои кливера, чтобы не отставать от «Зефира»;»Ля Бель» следовала измененным курсом, почти в фордевинд, что давало около десяти узлов хода.
— Если ветер не ослабнет, а я надеюсь, что скорее усилится, то ещё сегодня ночью мы будем на месте, — добавил Мартен. — Не думаю, что когда-нибудь нам суждено увидеть «Морского змея» досточтимого капитана Тонно и «Берко» Симона Поиньяра…Но — если откровенно — я этим не слишком огорчен.
ГЛАВА IV
Морское сражение под Олероном не принесло решающей победы ни одной из сторон, хотя и французы, и испанцы приписывали её себе. Объективно можно утверждать, что Торрес оказался лучшим тактиком, чем мсье де Клиссон. И мог бы одержать полную победу над своим противником, если бы не внезапное вмешательство двух корсарских парусников, которые помешали ему захватить флагманский корабль «Виктуар»с французским адмиралом на борту, и если бы не буря, разбушевавшаяся под конец сражения. В результате этой бури испанцы потеряли больше кораблей, чем французы, которые вовремя укрылись в проливе д'Антиох под прикрытием острова д'Олерон и в порту Ла-Рошель.
Во всяком случае оно не стало решающей битвой, о которой мечтал Август де Клиссон. Его предположения о концентрации всех испанских кораблей между д'Олероном — Ле Саблес — д'Олонью оправдались только частично, а в запланированной атаке ему не хватило эскадры «Нант», которая, борясь со встречным ветром, опоздала на несколько часов.
В итоге французы избежали поражения, но не сумели прорвать испанскую блокаду, им удалось лишь на некоторое время её ослабить — и то благодаря удачному стечению обстоятельств.
Что касается капитанов двух корсарских кораблей, то появившись на арене битвы и тут же кинувшись на помощь «Виктуару», они понятия не имели, что «спасают честь Франции и жизнь командующего Западным флотом» — как позднее доносил мсье де Бетюну в доверительном рапорте его верный слуга Турвиль, комендант порта и твердыни Ла-Рошель. Тем не менее изложение событий мсье де Турвилем отличалось явной беспристрастностью в отличие от хвалебной реляции адмирала де Клиссона, который исключительно себе приписывал «разгром главных сил испанцев под Олероном», ни единым словом не вспоминая о подвигах «Зефира»и «Ля Бель».
Оба эти корабля оказались в огне сражения уже в его заключительной фазе, незадолго перед бурей, которая шла по их следам с юго-запада.
«Тогда могло показаться, — писал мсье де Турвиль, — что нас ожидает неизбежное поражение. Тяжелые каравеллы Торреса вторглись между наших линейных кораблей, разрезав флотилию» Бордо» надвое, в то время как испанские фрегаты окружили флотилию «Ла-Рошель»с северо-запада, откуда напрасно ожидали прибытия эскадры «Нант». Мсье де Клиссон держал адмиральский флаг на корабле «Виктуар» под командованием капитана Людовика де Марго, лично известного Вашему превосходительству. Вместо того, однако, чтобы использовать этот корабль надлежащим образом, для чего не раз предоставлялся случай, он так долго тянул с решениями, пока сам не был обстрелян каравеллой «Монтесума», а затем и атакован двумя крупными двухпалубными фрегатами «Сан Кристобаль»и «Аарон». Залпы с «Монтесумы» повредили руль «Виктуара», огнем фрегатов была сбита гротмачта, возник пожар в кормовой надстройке, после чего «Аарон» сцепился с флагманским кораблем, чтобы взять его на абордаж.
Капитан Марго во главе немногочисленного уцелевшего экипажа защищал его с истинным героизмом, но получив несколько ранений под натиском обладавших подавляющим перевесом врагов вынужден был отступить в носовую надстройку. Испанцам однако удалось поджечь и этот последний рубеж обороны, так что ситуация стала просто безнадежной.
В ту трагическую минуту, когда казалось, что никто не сможет спасти жизнь адмирала де Клиссона, на выручку пришел известный корсар Ян Мартен, командир галеона «Зефир». Этот небольшой корабль, вооруженный двадцатью пушками, появился в самое время у другого борта «Виктуара»и полсотни моряков из его команды вторглись на палубу, уже захваченную испанцами. Когда отважная атака корсаров обратила испанскую пехоту в паническое бегство, другой корсарский корабль, «Ля Бель», открыл прицельный огонь по «Аарону», и вскоре потопил этот фрегат.
Хотел бы подчеркнуть, — добавлял в заключение мсье де Турвиль, — что на борту «Зефира» находилась во время битвы молодая женщина, которая, — насколько мне известно, — особенно дорога капитану Мартену. Ее присутствие и опасности, которым она подвергалась, не удержали его однако от героического вмешательства в защиту чести Франции и жизни командующего Западным флотом.»
Далее в своем подробном донесении комендант Ла-Рошели описывал ужасную бурю, которая бушевала у западного побережья Пуату, Сентоня и Медока, и довольно беспристрастно утверждал, что четыре испанских корабля были выброшены на берег, а три других затонули в открытом море исключительно благодаря разгулу стихии. Совместными усилиями флотилии» Бордо»и «Ла-Рошель» сумели потопить два фрегата и каравеллу, а «Ля Бель» — один фрегат. Кроме того, огнем французской артиллерии были повреждены ещё несколько испанских кораблей, которые однако остались на плаву.
Потери французского Западного флота составили шесть кораблей, из них два линейных галеона. Как позже оказалось, испанский эскорт, высланный адмиралом Торресом навстречу конвою, плывшему из Сан Себастьяна, потопил неподалеку от Аркахона ещё три французских корсарских парусника, не заполучив правда транспортных судов, которые те успели поджечь.
Генрих IV выехал с «малым двором» на короткий отдых в наследственное королевство Беарн. В тамошних лесах он собирался поохотиться на оленей и дичь, а потом по совету Дю Плесси-Морнея навестить своих верных гугенотов в Бордо и ЛаРошели, чтобы убедить их, что нисколько не забыл про их заслуги, хотя формально и короновался как верный сын римско-католической церкви.
Он хотел, чтобы эта поездка обошлась без особого шума, поскольку и так уже фанатичные пасквилянты старались повсеместно распространить мнение, что акт коронации в Сен-Дени был только ловким обманом. Но с другой стороны приходилось считаться с миллионами приверженцев Кальвина, которые до сих пор напрасно ожидали обещанного уравнивания в правах с католиками. Он хотел успокоить их и потихоньку заверить, что готовит эдикт, властью которого вскоре будет дарована полная свобода совести и вероисповеданий.
По этой причине двор — или скорее королевская свита — состояла почти исключительно из мужчин; даже мадам д'Эстре пришлось на этот раз остаться дома.
Кроме неизменного д'Арманьяка короля сопровождали: приятель и наперсник, губернатор острова Олерон, Теодор Агриппа д'Обиньи, Максимилиан де Бетюн и ещё несколько десятков дворян и придворных, и среди них граф Оливье де Бланкфор. Последний не принадлежал к ближнему кругу придворных, но оказался там случайно, прибыв в Париж в тот момент, когда Генрих IV готовился к отъезду.
Граф намеревался претендовать на издавна вакантный пост губернатора Перигора и потому счел, что лучше будет присоединиться к королевской свите, тем более рассчитывая на известную поддержку суперинтенданта финансов, дальнего своего кузена, мсье де Бетюна.
Когда небольшой обоз задержался в Лиможе, чтобы по дороге посетить недавно введенные в действие суконные мануфактуры, фабрики стекла и эмалей, к мсье де Бетюну прибыли два гонца, поначалу отправленные в Париж — один от адмирала де Клиссона, другой — от командора де Турвиля. Оба гнали во весь опор, везя два разных донесения, которые суперинтендант финансов прочитал с одинаковым интересом, снабдил более или менее остроумными комментариями и вручил королю.
— Есть кое-какие новости, Ваше величество, — сказал он, искоса поглядывая на Агриппу, — которые д'Обиньи с врожденной скромностью утаивает от вас и всех нас. Было бы справедливо, чтобы именно он столь любезно прочел их вслух.
Теодор д'Обиньи смешался, хоть совесть у него была чиста. Король смотрел на него с удовольствием и любопытством, де Бетюн — с деланной серьезностью, д'Арманьяк — выжидающе, мсье де Бланкфор — подозрительно.
— Мне нечего скрывать, — д'Обиньи запнулся, — разве что…О чем речь? — спросил он, обращаясь прямо к разнаряженному Максимилиану, который опустил взгляд и казалось был поглощен расправлянием кружев на рукавах своего атласного камзола.
Де Бетюн прикинулся удивленным.
— Ну разумеется о вашем губернаторстве! — ответил он с легким недоумением. — Кто, как не губернатор д'Олерона обязан знать, что происходит — или точнее что произошло у его острова.
Д'Обиньи тут же успокоился; он не успел ещё формально занять свой пост и, кстати, не намеревался посвятить ему себя целиком, а остров д'Олерон знал только по названию. Стало ясно, что на этот раз де Бетюн отнюдь не намерен ему повредить, а всего лишь шутит.
Не любил он его шуток, как не любил и самого Максимилиана, выскочку с повадками мелкого купчика из предместий, который добивался все больших симпатий Генриха. Но исключительно по этой самой причине теперь приходилось подыгрывать его плоским шуткам; короля они явно развлекали…
Он начал читать рапорт Августа де Клиссона, подчеркивая его патетический слог и опуская комментарии, приписанные де Бетюном.
« — Он ехиден, но не слишком остроумен, — думал д'Обиньи. Умеет всего лишь ставить точки над» и «, и не всегда там, где нужно».
Сам он делал это гораздо лучше, пользуясь исключительно жестами и мимикой, прекрасно подражая адмиралу.
Король громко смеялся, а граф де Бланкфор вторил ему ещё громче, хоть и не понимал, в чем тут соль.
Только когда Агриппа перешел к донесению командора де Турвиля, Генрих стал серьезен и слушал с неподдельным интересом, но под конец снова усмехнулся, и глаза его сверкнули.
— Я должен видеть вашего Мартена, — сказал он мсье де Бетюну. — Это от него я получил шпагу, предназначавшуюся Филипу II?
— Тот самый, — кивнул де Бетюн. — Капитан самого быстрого корабля, о котором я слышал. На него в самом деле стоит взглянуть. У него на мачтах не меньше пяти рей и с попутным ветром он делает до пятнадцати узлов.
— Я скорее предпочел бы взглянуть в глазки той испанской или португальской красотки, о которой даже почтенный старик де Турвиль вспоминает с таким уважением, — заметил Генрих.
Мсье де Бланкфор кашлянул и выступил вперед.
— Я знаком с этой дамой, Ваше королевское величество, услужливо завил он. — Если мне позволено будет высказать мое мнение, она в самом деле достойна лучшего общества, чем пленивший её неотесанный корсар.
— В самом деле!? — воскликнул король. — Расскажите нам о ней, граф!
Оливье де Бланкфор с наивысшим удовольствием выполнил это пожелание. В его голове уже рисовался целый ряд возможностей, ведущих к главной цели — то есть к назначению на пост губернатора Перигора. Он прекрасно знал, что такие дела все ещё больше зависят от симпатий прекрасных дам, чем от протекции государственных мужей, и ещё он знал, что мсье де Бетюн не будет иметь ничего против романа Генриха хотя бы и с Марией Франческой, если это повлекло бы ослабление его привязанности к Габриэль д'Эстре.
« — Если мне повезет, — думал граф, ошеломленный таким стечением обстоятельств, — я добьюсь симпатии их обоих, и Мария со своей стороны тоже мне поможет. Она для этого достаточно ловка и честолюбива. При случае Мартен получит тот урок, которого заслуживает. Но к черту этого простака. Куда важнее, что я смогу оказать услугу Росни и королю.»
И он принялся за темпераментный рассказ — прежде всего о красоте и остроте ума сеньориты де Визелла, а также о её высоком происхождении, не скупясь на ехидные замечания о Мартене, а заодно и об Армане д'Амбаре, в котором подозревал конкурента на пост губернатора.
— Если бы Ваше королевское величество не побрезговали погостить в моем доме, — наконец закончил он, — я бы устроил так, что сеньорита де Визелла совершенно случайно оказалась там же.
— Вы говорите с такой уверенностью в себе, мой граф, — с усмешкой заметил король, — словно вы советник самого господа Бога или чародей, управляющий обстоятельствами. Или вы уже успели очаровать эту даму?
— Она моя соседка, Ваше величество, — уклончиво отвечал де Бланкфор. — Время от времени я встречаю её в окрестностях замка. Нас объединяет общая любовь к прогулкам верхом.
— И ничего кроме этого?
Граф Оливье на миг замялся.
— Может быть, невинная взаимная симпатия, — скромно признал он. — С моей стороны это скорее сочувствие её печальной судьбе. Она действительно не заслуживает такой участи — всю жизнь остаться невольницей этого бродяги.
Слишком поздно он понял, что перегнул палку; Генрих перестал улыбаться и, обращаясь к мсье де Бетюну, сказал:
— Мне кажется, что этот бродяга неплохо нам послужил, не правда ли, Росни? Я хочу вознаградить его за это, а заодно поблагодарить лично. Потому задержимся в Бордо и пригласим туда капитана Мартена вместе с сеньоритой. Надеюсь, что и вы, граф Оливье, не лишите нас своего общества.
Бланкфор покраснел и молча склонился в поклоне.
Их королевское величество Генрих IV, одетый в белый шелковый камзол, перепоясанный голубым шарфом, с короткой пурпурной пелериной, наброшенной на плечи, сел в резное кресло на застланном ковром помосте, наскоро пристроенном к набережной в Блае. Одновременно раздался гром орудийного салюта с шестнадцати кораблей, стоявших на якорях выше порта, после чего «Виктуар», а за ним и все прочие, выстроенные в колонну, подняли якоря и поплыли по ветру вниз по Гаронне, чтобы продефилировать перед королем.
Генрих небрежно их разглядывал, занятый разговором с адмиралом де Клиссоном, которому в тот день перед полуднем вручил знак ордена Святого духа.
Ветер трепал флаги и сигнальные флажки, поднятые на мачтах, команды, выстроенные на палубах, кричали «Vive le roi!»9, стаи чаек кружили над рекой, с кутеров и рыбацких лодок неслись крики и свист, а сзади, за помостом, шумела толпа, состоявшая едва ли не из всех жителей Блая и окрестных деревень.
Сразу за креслом короля стояли Арманьяк, мсье де Бетюн, Агриппа д'Обиньи и седой командор де Турвиль, потихоньку обмениваясь мнениями и слушая пояснения, которые давал последний, по части роли, сыгранной отдельными кораблями в битве под Олероном.
Когда «Нормандия», замыкавшая процессию линейных кораблей, проплыла мимо помоста, адмирал де Клиссон поклонился и спросил, не желает ли Их королевское величество теперь спуститься в приготовленную галеру, чтобы насладиться «скромным завтраком» по пути в Бордо на волне прилива.
— Пока нет, — отказался король к его великому удивлению и замешательству. — Хочу увидеть ещё два корабля, о которых ты видимо забыл, мой дорогой Клиссон. Кажется, один из них уже приближается.
Мсье де Клиссон взглянул налево и почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Из-за островка на середину широко разлившейся в том месте Гаронны выплывала «Ля Бель».
— Кто посмел… — начал он, задыхаясь от сдерживаемого гнева.
— Я, — прервал его Генрих. — Твои корсары совсем неплохо показали себя в последнем деле, насколько мне известно. Не вижу причины, по которой ты мог бы их стыдиться. Это тот фрегат, который потопил «Аарона»?