Глава VI

Кофры сеньоры де Визелла нашлись в каюте “Кастро верде” и были переправлены на “Зефир” под личным наблюдением шевалье де Бельмона.

Помимо этого шевалье де Бельмон привез с португальского корабля две колоды карт для раскладывания пасьянсов. Прекрасные, рисованные вручную французские карты с портретами королей-Давида, Александра, Цезаря и Карла Великого, и дам-Минервы, Юноны, Рашели и Юдифи.

Бельмон намеревался найти им лучшее применение, а именно-заинтересовать Мартена игрой в монте, что ему и удалось.

“Ибекс”,“Кастро верде” и “Зефир” медленно плыли, лавируя под ветер, то восточным галсом, то северо-западным, не встречая на своем пути ни одного судна. Солнце всходило где-то в стороне африканского берега, катилось по безоблачному небу и уходило за горизонт на западе, чтобы уступить место луне и звездам. Ночи и дни тянулись над океаном, похожие друг на друга как близнецы, а Мартен и Бельмон предавались азарту.

Счастье не улыбалось капитану “Зефира”. Преде чем они миновали острова Зеленого мыса, проиграл весь запас золота и большую часть своей доли в богатой добыче, какой после всех подсчетов оказался груз “Кастро верде”. К Канарским островам успел частично отыграться, но когда раззадоренный минутным везением удвоил ставку, потерял почти все. И в результате на траверзе мыса Сан Винсент шевалье де Бельмон стал состоятельным человеком, а у Мартена остался только “Зефир”, изящный пистолет да доля в предстоящих доходах от продажи груза.

Бельмон знал, что Мартен слишком любит свой корабль, чтобы на него играть; не принял бы игры на пистолет, который во-первых был слишком мелкой ставкой на фоне проигрыша, во-вторыхедва не подарком от него самого, и в третьих-как он думал-с самого начала приносил неудачу. Оставалась доля от продажи “Кастро верде”, но эту неизвестную ещё сумму Мартен предназначал на перевооружение “Зефира”.

Шевалье де Бельмон был расстроен. И даже почти искренне. Во всяком случае он предпочел бы, чтобы Ян хоть немного отыгрался. Не слишком, разумеется; лишь настолько, чтобы не возвращаться с пустыми руками. Но Мартен не хотел играть в кредит.

Тогда Бельмон припомнил о пленниках-о сеньоре де Визелла и её отце. По договоренности с капитаном Уайтом выкуп за этих двоих должен был достаться Мартену, в то время как Уайт должен был получить выкуп за Диего де Ибарру и Формозо да Лянча.

Ах, да-была там ещё та хорошенькая горничная, muj linde morenita. Она также досталась Мартену.“ — Душой и телом, — усмехнулся он. — Это приносит удачу!”

Решил, что если Мартен согласится сыграть на выкуп Хуана де Толосы и его дочери, то он, Бельмон, со своей стороны поставит на кон две тысячи гиней. И… — и что он проиграет! Исключительно в знак симпатии к капитану “Зефира”.

Но Мартен вдруг утратил интерес к игре. Заявил, что на Франческу играть не будет, даже если Бельмон поставит весь предыдущий выигрыш.

— Ты же не рассчитываешь на ещё больший выкуп за эту даму? — спросил шевалье, удивленный его отказом.

— Я вообще не рассчитываю на выкуп, — ответил Ян. — И не намерен его требовать.

— Так что же ты с ней сделаешь? С ними троими, — поправился тот. — Ведь через пару месяцев их будет трое: сеньор Хуан, его дочь и внук или внучка.

Мартен принужденно усмехнулся.

— Увидишь, — сказал он. — Скоро увидишь. Еще до того, как это произойдет. Может быть даже завтра.

Весь следующий день они плыли круто под ветер на восток, ни разу не меняя курса. Мартен почти не показывался на палубе, сдав командование Бельмону, которому выдал соответствующие указания. Только под вечер, когда как обычно “Ибекс” и “Зефир” приблизились к “Кастро верде”, вызвал к себе капитана Уайта и заперся с ним на полчаса в своей каюте.

Бельмону это совсем не понравилось; он даже несколько обеспокоился, хотя и не подозревал Мартена в каких-то злых намерениях. Полагал, что знал его уже насквозь и что Ян не способен был насильно добиваться возврата денег. К тому же для этого он не нуждался бы в помощи Уайта, имея под рукой всю команду. Но не намеревался ли тот избавиться от него каким-то более жестоким образом? Нет. Насколько шевалье де Бельмон разбирался в людях, Ян Мартен был не из таких. Тут речь не шла ни о проигрыш, ни о его персоне. Но в таком случае-о чем?

Когда Уайт после этого совещания захромал через палубу к ожидавшей шлюпке, Бельмон перехватил его хмурый взгляд и заметил, что старый корсар незаметно сплюнул в сторону и украдкой перекрестился. Значило ли это, что разговор с Мартеном все же касался его персоны, или такая реакция Уайта не имела с ним ничего общего?

Пожал плечами. Что за черт!

И тут услышал, как зовет его Мартен. Увидел его могучую фигуру в дверях каюты. Машинально нащупал рукоять ножа, который торчал за поясом, и приблизившись с деланной небрежностью спросил:

— Меняем курс, капитан?

Мартен покачал головой.

— Еще нет. Подождем его превосходительство. Сейчас его привезут.

— О! Значит ты решился…

— Решился, — перебил его Мартен. — Хочу, чтобы ты приказал поднять все паруса, как только сеньор де Толоса взойдет на палубу. Пойдем дальше тем же курсом. До тех пор, пока это будет возможно, — добавил он с таинственной усмешкой.

— До самого берега? — рассмеялся Бельмон.

— Вот именно. Это возьми на себя. Мне нужно предупредить женщин.

Отвернувшись, Ян исчез за дверью.

“Зефир” шел левым галсом прямо на восток, накренившись под напором ветра, наполнявшего высокую пирамиду белых парусов. Шум воды и шипение пены поднимались и затихали в такт с накатом океанской волны, рассекаемой носом корабля, украшенным под бушпритом фигурой крылатого юноши, увенчанного цветами. Лунная дорожка лежала на воде как узкая серебряная лента, и казалось оседала серебристой пылью на палубе, которую вновь и вновь сметали черные тени мачт.

“Ибекс” и “Кастро верде” давно уже исчезли из виду, направляясь на северо-запад и все быстрее удаляясь от них. Зато далеко впереди по курсу “Зефира” становилась все заметнее темная полоска земли.

Мартен и Бельмон стояли за плечами Томаша Поцехи, который сам стал к штурвалу, ни на миг не отрывая взора от береговой черты. Главный боцман “Зефира”, казалось, вырастал прямо из квадратного возвышения за штурвалом. Его мощные ноги, обнаженные до колен, были покрыты густой кучерявой растительностью, а в глубоком вырезе рубахи из грубой парусины та же светлая поросль напоминала внутренность распоротого матраса.

Ниже, на палубе, сидели на корточках у фальшборта матросы, отобранные капитаном для особого задания. Курили, или жевали табак, время от времени разражаясь проклятиями, что должно было облегчить им выражать свои мысли. В темноте сверкали только глаза и зубы при взрывах смеха от очередной удачной шутки.

Парусный мастер Герман Штауфль стоял среди них, опираясь плечами на фальшборт, и поглядывал сверху вниз, прислушиваясь к разговору. Невинный детский взгляд, гладко выбритая шарообразная голова с падавшим на лоб чубом и румяное лицо придавали ему добродушный вид, делая похожим на сельского священника. Но шесть одинаковых тяжелых ножей с костяными рукоятками, торчавших у пояса на левом бедре, говорили о том, что служение господу не было главным его занятием и призванием. Люди с “Зефира” очень любили его за невозмутимость, которой он отличался даже когда остальные впадали в смятение и растерянность. Умел поддержать настроение и подбодрить, хотя, казалось, был немногословен и с виду не слишком умен. При этом возбуждал изумление своей ловкостью в метании ножей, хотя и не похвалялся этим искусством без нужды.

Теперь ему предстояло командовать шлюпкой, в которой Мартен намеревался отправить на сушу своих пленников-португальских hombres finos.

Беседа шестерых матросов, выбранных для этой цели, как раз и касалась “благородных господ”. Спор шел уже не меньше часа, шел хаотично и наивно. Каждый старался убедить остальных не столько силой аргументов, сколько силой глотки. Спорили они собственно о том, чем “сильные мира сего” отличаются от простых смертных. Преобладало мнение, что только размером состояния и как следствие этого-отсутствием всех проблем и необходимости зарабатывать на жизнь. Но не все с этим соглашались, а некий Тессари, наполовину итальянец, наполовину англичанин, прозванный Цирюльником за свои парикмахерские и фельдшерские таланты, заявил:

— Попробуйте дать хотя бы Барнсу даже сто тысяч фунтов-все равно никогда ему не стать джентльменом. Даже мыться не будет!

Перси Барнс, слывший самым отчаянным грязнулей на “Зефире” и носивший потому кличку “Славн”, нисколько не обиделся, но за ответом не постоял.

— Цирюльник-то в этом разбирается, ха-ха-ха! — выкрикнул он. — Что вы хотите? Он вращался ведь исключительно среди господ-всем пекарям и мясникам у себя в деревне брил бороды, а портным даже кровь пускал!

Все грохнули от смеха, лишь Тессари даже не улыбнулся. В его чуть прищуренных глазах блеснула искра гнева-и тут же погасла, уступая место холодной иронии, которая была обычным их выражением. Цирюльник взирал на свое окружение на такой манер, словно родился с безмерно превосходящим всех жизненным опытом и с безграничным всепрощением для всех остальных людей на свете.

— Я видывал в жизни больше hombres finos, чем ты мясников и пекарей, — заметил, когда все успокоились. — И все они слеплены из того же теста, из которой Господь Бог вылепил и всех нас.

— Вот и выходит по-моему! — крикнул Перси.

— Не совсем, — возразил Цирюльник, — ибо в то тесто, из которого тебя лепили, вместо капельки разума добавили неизвестно зачем кучу грязи и мусора. Ты вырос в сточной канаве, Славн, и пропах помоями. А hombres finos…

— Знавал я и таких господ, что валялись в канавах, — заметил кто-то.

— Но в основном нам за них приходится это делать, — заметил молодой парнишка, которого недавно из юнг перевели в матросы.

— Ну, ты ещё не много наработал, — буркнул боцман. — И притом не задаром!

— Точно! — подтвердил Перси. — Вернешься, братишка, с толстым кошельком! Все дамочки в Лондоне так на тебя и слетятся! Если сам не справишься, возьми меня в помощь-я тебя научу, как с ними обращаться.

— Покажи ему сегодня, будет две на выбор, — иронически процедил Цирюльник.

— Эх-ма! Если б я только захотел, — заявил Перси, — они бы из-за меня ещё подрались! Только я предпочитаю блондинок.

Снова все рассмеялись, и когда Перси начал подтрунивать над молодым матросом, расписывая достоинства тех самых блондинок, смех нарастал волной и наконец закончился взрывом громкого хохота, напоминавшего конское ржание или ослиный рев. Матросы хлопали друг друга по плечам, падали вперед или задирали покрасневшие физиономии к небу, утирая тыльной стороной ладони слезы, стекавшие по щетинистым щекам. Герман Штауфль трясся, не в силах перевести дух. Даже Поцеха оторвал на миг взор от горизонта и с любопытством покосился на них, а шевалье де Бельмон двинулся в их сторону. Сбежав по трапу, поднял руку, словно пытаясь этим жестом их утихомирить.

Перси, довольный таким успехом, триумфально озирался вокруг, обдумывая новую забористую шутку, но выдать её уже не успел-Бельмон категорически потребовал тишины.

— Мы вблизи от берега, — добавил он, — если будете так ржать, накликаете сюда весь португальский флот.

Велел погасить трубки и приготовиться к высадке. Потом отозвал в сторону Штауфля и вполголоса начал объяснять тому детали предприятия.

— Я дарую вам жизнь и свободу, — говорил тем временем Ян Мартен, глядя прямо в глаза его превосходительству королевскому наместнику дону Хуану де Толоса. — Вас высадят неподалеку от Лиссабона, на мысе да Рока. На всякий случай я дарю вам ещё и пару пистолетов. Вместе с вами отпускаю двоих матросов с “Кастро верде”. Им обещано, что вы вознаградите их за помощь в пути или застрелите при попытке ограбить вас или оставить на берегу. Вы понимаете меня, экселленц?

— Мне кажется, понимаю, — ответил Толоса. — Хотел бы только сказать вам…

На миг умолк. Наморщил брови, вертикальная складка перерезала его гладкий белый лоб, жилки на висках напряглись. Опустил глаза, словно не в состоянии найти нужные слова.

Что он мог сказать этому необычному авантюристу, который даровал ему больше, чем он, вельможа из вельмож, мог даровать тому? Знал, что Мартен делает это не из боязни мести или в ожидании награды, и даже не для того, чтобы застраховаться на будущее, добившись его симпатии и протекции на случай каких-то недоразумений. Нет, он не требовал ничего, даже благодарности. Ничем нельзя было отплатить ему за эту милость, и вместе с тем её нельзя было отвергнуть. Что за унижение!

Взглянул на Мартена, который, казалось, терпеливо и даже с некоторым любопытством ожидал завершения начатой фразы. Взгляды их скрестились словно шпаги противников в поединке. Но гордый старец знал, что поединок этот проиграет. Был вне себя. Лицо его покрылось слабым румянцем.

— Благодарю, — хрипло выдавил он. — Благодарю от имени моей дочери. Будь я тут один, предпочел бы смерть, чем…

— Ваше превосходительство забывает, что и в таком случае право решать принадлежало бы мне, — прервал его Мартен. — Что же касается сеньоры де Визелла, то полагаю, что благодарите вы меня вопреки всякому её желанию. Она бы предпочла утопить меня хоть в ложке воды на прощание, хоть я и не причинил ей никаких обид.

И небрежным жестом словно отодвинул в сторону этот несущественный вопрос.

— Прошу вас только об одном, — с нажимом продолжал он. — О сохранении полной тишины по дороге на берег. Я отправляю вас со своими людьми и хочу, чтобы они вернулись целы и невредимы. И только.

Слегка поклонившись, вышел. Минуя узкий коридор, казалось, слышал голос Франчески, произносящий его имя, но не остановился и даже не повернул головы.

Войдя в свою каюту, прошелся взад-вперед, остановившись у окна, откуда мог окинуть взглядом всю палубу и весь морской простор до самого горизонта.

Пространство это теперь не превышало двух миль. Замыкали его черные, обветренные скалы да Рока с голой, поблескивавшей в лунном свете скалой Ойрас. Берег выглядел неприступно и дико, но Бельмон, который хорошо знал эти места, утверждал, что там есть удобное место для высадки, а поблизости-две рыбацких деревушки. Он даже набросал план дороги, ведущей к одной из них, и вручил его португальскому боцману с “Кастро верде”, которой должен был служить проводником. Оттуда в Лиссабон уже можно было без проблем попасть за несколько часов, едучи на ослах или даже в запряженной мулом повозке.

Бельмон, кстати, не советовал Мартену подходить к берегу так близко от Лиссабона. Португальские и испанские корабли днем патрулировали прибрежные воды, охраняя от возможных десантов корсаров дороги, ведущие в столицу, и гоняясь за контрабандистами, ночь же пережидали, укрывшись в бухтах. Но Мартен уперся, что высадит своих пленников именно тут.

Хотел подойти к берегу так близко, чтоб держать его под прицелом пушек “Зефира” и в случае надобности открыть прицельный огонь по любому нападавшему, который осмелится их атаковать. Правда, отдавал себе отчет, что если подойдет так близко, то под завесой скал потеряет северо-восточный ветер и попадет в ловушку. Значит нужно было хорошо рассчитать поворот в нужном месте, а для этого он должен был в эти минуты находиться на палубе, а не в своей каюте.

Но он все тянул. Встретившись с сеньором де Толоса, надеялся увидеть и его дочь и-быть может-еще раз увидеть её улыбку-ту, какой когда-то улыбалась ему Эльза Ленген.

Но его ожидало разочарование: Франческа все время оставалась в соседней каюте, отделенной тяжелой бархатной портьерой. И показываться не собиралась. Предпочла не видеть его. Он конечно ошибался, когда вдруг решил, что она произнесла его имя.

И тут оно прозвучало прямо за его спиной. Вздрогнув, обернулся-она стояла рядом! И улыбалась! Улыбалась именно так, как он представлял себе!

Ян был так поражен и растерян, что не мог сказать ни слова и вначале не понял, что говорят ему. Только потом смысл её слов начал проникать в его сознание. Смысл…и тон, которым эти слова были сказаны.

Понял, что она благодарит его за благородство и бескорыстность, — но таким образом, как благодарят конюха за хорошее содержание карет и лошадей, или повара-за удачный обед.

Да, она была уверена в себе и горда, хоть при этом и любезна, и явно хотела дать ему понять, что принимает во внимание его добрую волю и готова забыть о разбойном нападении на “Кастро верде”. Зашла даже так далеко, что пообещала уговорить своего мужа, губернатора Явы, чтобы Мартена приняли на службу, причем “Зефир” был бы предназначен исключительно для услуг супругов де Визелла.

Мартен отупело уставился на нее. Ярость, гнев, оскорбленная гордость забурлили в нем. Но последнее обещание показалось ему столь забавным, что внезапно вызвало настоящий пароксизм смеха. Он смеялся все громче и громче, хлопая руками по бедрам и топая ногами, пока, наконец, согнувшись пополам, не схватился за живот, словно внутренности лопались от избытка веселья.

Сеньора де Визелла перепуганно уставилась на него, не понимая, что произошло. Ей пришло вдруг в голову, что он сошел с ума, и перепугавшись ещё больше, шаг за шагом начала отступать к дверям. Но он вдруг наконец успокоился и, сдерживая новый приступ хохота, сумел выдавить срывающимся голосом:

— Соизвольте, мадам, присесть и…и теперь выслушать меня.

Придвинув ей кресло, оперся руками о стол и заговорил, переведя дух.

— Вы ошиблись. И ошибка эта была столь забавна, что…Приношу мои извинения: просто не мог удержаться. Вы ошиблись, принимая меня, Яна Мартена, вольного корсара, за кого-то совершенно иного. Я ведь тоже ошибался. Мне казалось, что вы похожи на одну девушку…Но это оказалось заблуждением. Я буду невежлив, но откровенен. Я-то думал, что у вас достанет ума в вашей хорошенькой головке и чувства в сердце,, чтоб понять мое поведение. Но и тут, и там, видимо, пусто. Так что-как вы поняли-в слуги я не гожусь.

Он умолк и уставился в окно. Хотел высказать ещё что-то, что задело бы её, ранило до глубины души. Подумал, что должна благодарить своего мужа, от которого забеременела, иначе…Иначе он, Ян Мартен, взял бы это на себя. Спала бы с ним все ночи, проведенные на “Зефире”, и никто б её согласия не спрашивал. Только на это она и годна-больше ни на что!

Но то, что увидел он, на миг обернувшись, удержало его от лишних слов. Черные скалы да Рока вздымались из моря, заслоняя горизонт, и “Зефир” летел к ним как на крыльях, скользя по ласковой волне.

— А теперь идите к отцу, — торопливо бросил он. — Выходите на палубу. Сейчас будем спускать шлюпку!

И выбросив её из головы, выбежал из каюты, став рядом с Бельмоном, который напряженно вглядывался в гигантские береговые скалы. Базальтовая стена бросала на воду тень, и нос корабля уже погрузился в нее, казалось, влекомый неведомой силой.

— Круче к ветру? — спросил Бельмон почти шепотом.

— Еще круче! — подтвердил Мартен.

Поцеха беспокойно оглянулся на них.

— Так держать! — громко повторил Мартен.

— Есть так держать, — буркнул Поцеха.

Мартен вызвал плотника и Штауфля, и когда те показались внизу на шкафуте, спросил, все ли готово.

— Да, — подтвердил Ворст, тараща единственный глаз. — Все на палубе. Шлюпка висит на блоках.

— Нужно её спустить, когда корабль снизит скорость на повороте, еще прежде, чем ляжем в дрейф, — сказал Мартен, глядя сверху на его физиономию, покрытую рубцами и рябую от оспы.

Ворст кивнул, переступил с ноги на ногу и толкнул локтем Штауфля.

— Ну, что там? — спросил Мартен.

— Да девчонка, — буркнул парусный мастер. — Не хочет садиться в шлюпку. Говорит, что останется здесь.

Мартен щелкнул пальцами.

— А, черт! — выругался он.

Снова глянул на берег и заколебался. Вершина скалы Ойрас, казалось, нависала над мачтами “Зефира”; становилась все ближе, казалось так близко, что с марса фок-мачты можно было коснуться её рукой, протянутой в темноту. А корабль все плыл вперед, подгоняемый слабеющим ветром, который наполнял паруса ласковым дуновением.

“ — Успею,” — решил Мартен.

— Приготовься к развороту, — велел он Бельмону.

Сам сбежал по трапу на палубу к шлюпке, уже вывешенной на развернутых внутрь шлюпбалках, так чтобы в любой момент можно было вывалить их за борт и спустить лодку на воду. Двое португальских матросов и сеньор де Толоса с Франческой сидели уже на банках. За ними разместили багаж и кофры сеньоры де Визелла. Ее горничная Хуана стояла в стороне, спрятав лицо в ладонях, хотя это совсем не мешало ей видеть, что происходит вокруг, ибо только Мартен приблизился, ухватилась за его руку.

— Querido! — услышал он страстный шепот. — Позволь мне остаться! Я боюсь…

— Тебе нечего бояться, — отрезал он. — Я ничего тебе не обещал и ни о чем не просил. Сама пришла ко мне. Но теперь должна уйти с ними. Ты же говорила, что тебя ждет жених…

— Я знать его не хочу, — перебила она. — Зачем ты гонишь меня? Я тебе больше не нравлюсь? Надоела? Приелась за несколько дней?

— Ничуть! — со смехом возразил он. И солгал: — Но и меня кто-то ждет там, куда я плыву. Мы должны расстаться. Будь счастлива и сохрани это на память, — втиснул ей в руку перстень, сняв его с пальца.