Мартен подошел поближе, чтобы убедиться в этом, но когда мерцающее пламя разорвало полумрак, заметил, что двери заперты на засов и подперты тяжелой дубовой скамьей.

В этот миг он за плечами услышал легкий шорох, а потом приближавшиеся шаги и голоса. Огляделся. Голоса доносились со стороны анфилады, которую он миновал. Несомненно, это его люди шли за ним. Но вот шорох…

Тот донесся снова. Даже не шорох: нечто, что могло быть дыханием или вздохом, или может быть только биением сердца…Мартен чувствовал чье-то присутствие, чей-то взгляд.

Сделав несколько шагов к средине зала, он поднял свечу. Но утлое пламя осветило только часть обширного пространства; углы, проемы под окнами и глубокая ниша тонули в тени.

Тут через распахнутые двери в соседнюю комнату хлынул поток света; Томаш Поцеха, Цирюльник и Ворст, а за ними прочие с пылающими факелами стали на пороге.

— Мы нашли останки губернатора, капитан, — сообщил Поцеха. — Это он лежит на катафалке.

Но Мартен уже не слышал. В два прыжка подлетев к нише, рванул маленькие, невидимые до той поры дверки, и узрев за ними какую-то скорчившуюся фигуру, поволок её на середину зала.

— Огня! — взревел он.

Их окружили люди с факелами. Мартен отпустил пойманного человека и отступил на шаг. Перед ним стоял высокий мужчина в темном плаще, наброшенном на плечи, со шпагой на боку; на полу валялась его шляпа с перьями, украшенная золотыми галунами.

— Кто вы? — спросил Мартен.

Испанец смерил его надменным взглядом. Не спеша нагнулся, поднял шляпу и, отряхнув её от пыли, водрузил на голову.

— Меня зовут Бласко де Рамирес, — заявил он.

— Ага! — выкрикнул Мартен. — Вас-то я и искал, идальго де Рамирес. Меня зовут Ян Мартен. Вы должны были кое-что обо мне слышать, судя по визиту, который нанесли в Нагуа?

Рамирес дрогнул и отступил на шаг, кладя руку на рукоять шпаги.

— Это вы… — прошептал он.

— Да, это я, — кивнул Мартен. — Можете помолиться, прежде чем извлечь шпагу из ножен. А потом я вас убью.

Рамирес оглядел окружавшие его лица.

— Ясно, — буркнул он. — Вас тут десяток…

— Вы погибнете от моей руки, — прервал его Мартен. — Они будут лишь свидетелями того, что тут произойдет. Расступитесь! — приказал он своим людям.

Рамирес покосился на окно; казалось, он прислушивается к доносившимся оттуда крикам, скрипу повозок, ржанию коней, шуму, производимому корсарами, грабящими соседние дома.

Мартен не спускал с него глаз.

— Ну и что? — презрительно бросил он. — Вижу, нет у вас охоты ни молиться, ни биться. Сбежали от меня со своего корабля, но отсюда сбежать не удастся. Защищайтесь!

Его тяжелая шведская рапира просвистела в воздухе и пучок перьев с адмиральской шляпы, срезанный как бритвой, опустился на пол.

Среди боцманов, державших высоко поднятые факелы, пролетел смешок, а на бледном лице Рамиреса проступил темный румянец гнева. Бласко отбросил прочь шляпу, стряхнул плащ с правого плеча и выхватил шпагу.

Секунду они мерялись взглядами, после чего схватились и сталь зазвенела о сталь. Мартен отступил на шаг, на два, отбил один и другой выпад, словно на пробу, потом отступил ещё и вдруг молниеносной вертушкой скользнул по эфесу шпаги противника. Могло показаться, что он едва её коснулся, но клинок вдруг с дребезгом отлетел назад, а Бласко, бледный как стена, окаменел на месте.

— Подними! — услышал он голос Мартена.

Шевельнуться не мог; чувствовал, как онемело правое плечо, колени стали словно ватные, а сердце сжала боль обреченности.

— Подними и сражайся! — повторил Мартен, касаясь концом рапиры его груди.

Бласко взял себя в руки и повернул голову. Его шпага вонзилась в пол посреди ниши, отколов дубовую щепку. Золоченый эфес ещё раскачивался, словно поднятая голова змеи. Бросившись к ней, он в тот же миг заметил за распахнутыми дверьми огонь. Знал, что это значит; ждал этого.

Быстро вырвал острие из щели в твердом дереве, прыгнул к дверям, захлопнул их за собой и помчался вниз по винтовой лестнице.

За первым поворотом встретил четверых людей с фонарями, которые уступили ему дорогу.

— За мной гонятся! — крикнул он. — Задержите их здесь! Погасите свет!

— Кони ждут за стеной, ваша светлость, — ответил один из них.

Бласко скатился вниз со шпагой в руке. Наверху он слышал гром и треск выламываемых дверей. Темнота осталась позади, впереди слабо светился силуэт выхода.

Он выскочил в укромный маленький дворик, окруженный невысокой стеной, за которой тянулся сад. Не успел ещё перебраться на другую сторону, как из окон полетели стекла и громыхнуло несколько выстрелов. Но во мраке под деревьями он уже увидел двух верховых лошадей, которых держал под уздцы конюх-метис.

Бласко прыгнул в седло, вырвал из-за пояса пистолет и в упор выстрелил в лоб второму коню. Потом дал шпоры своему, заставив его преодолеть стену, смял толпу людей, сбежавшихся к воротам, погнал в сторону собора и, миновав его, свернул к воротам кладбища.

Пленные монахи, захваченные в монастыре, не были использованы для прикрытия отрядов корсаров, которым предстояло штурмовать Западный бастион, поскольку крепость сдалась на рассвете. Мартен велел освободить их, а после уплаты выкупа позволил всем жителям покинуть Сьюдад Руэда и удалиться в сторону Сухали или разойтись по деревням. В своем великодушии он зашел так далеко, что женщины и дети покинули город на повозках, которые выстроились в длинную колонну у южных ворот.

Когда последняя из них миновала мост через ров, начался длившийся весь день грабеж домов и лавок, а вечером флотилия Френсиса Дрейка выпустила пятьсот шестьдесят ядер по городу и порту. И наконец наутро несколько цейгвартов с “Зефира” подожгли фитили в пороховых погребах обоих портовых бастионов, которые четвертью часа позднее взлетели на воздух.

Камня на камне не осталось от Сьюдад Руэда; в груду камней превратилась твердыня, защищавшая порт, на дне которого навсегда почили три лучшие эскадры Северовосточного флота; путь в Карибское море был открыт.

Ян Куна, прозванный Мартеном, стоял на палубе “Зефира”, глядя на дело разрушения, которое было совершено с его участием.

Руины и пепелища, кровь и слезы — вот что оставлял он за собой и у друзей, и у врагов. Но своей клятвы он не выполнил, местью не насытился: Бласко де Рамирес был жив и на свободе.

“ — Сколько городов сгорит, сколько кораблей пойдет на дно, сколько сгинет человеческих жизней, прежде чем я ему отплачу?» — спрашивал он себя.

Подумал, что все больше у него таких долгов. Советникам гданьского сената, и особенно Зигфриду Ведеке — отомстить за смерть брата Кароля он поклялся ещё ребенком. До сих пор не отплатил судьям, которые пытали его мать, обвиненную в колдовстве. Не отомстил за смерть отца и не расправился с убийцами Эльзы Ленген. И ещё не свел счетов с его светлостью Хуаном де Толоса, который отблагодарил ему изменой за великодушное освобождение после захвата “Кастро верде”…

“ — Кто знает, не позабыл бы я их всех, если бы Рамирес не разрушил Нагуа, — подумал он. — Кто знает…”