1

Чародей Мирдин Велис, загадочно улыбаясь, закрыл деревянные ставни на окнах своей мастерской, находившейся на самом верху высокой башни. Повинуясь безмолвному жесту колдуна, его ученик Саймон зажег толстые свечи в черных железных подсвечниках, и комната наполнялась желтоватыми отблесками. Чародей уселся в дубовое кресло с тонкой резьбой, стоявшее у круглого нефритового столика, и молча указал на кресло напротив. Ученик придвинул его ближе к столу и сел. Волшебник сложил свои тонкие белые руки ладонями вверх и, опершись на них подбородком, несколько секунд смотрел на Саймона не говоря ни слова.

Мирдин Велис на первый взгляд казался человеком молодым, почти мальчиком – безбородый и бледный. Однако стоило заглянуть ему в глаза – и иллюзия молодости исчезала. Из этих зеленых глаз смотрела старость, и он казался уже не юношей, а глубоким стариком, непонятно почему носящим несообразную ему маску молодости. Глаза, смотревшие из-под маски, видели слишком многое, и улыбка на юном лице не шла к древней и угрюмой усмешке этих глаз.

Саймон, тонколицый и чернобородый, был единственным из учеников Мирдина, прошедшим все извилистые пути премудрости, которыми вел их колдун. Кое-кто из учеников умер странной смертью, другие остались живы, но многие из них предпочли бы смерть тому состоянию, в каком они пребывали ныне. Служить у Мирдина Велиса было и полезно, и выгодно, но небезопасно.

– Все это, – негромко заговорил Мирдин Велис, по-прежнему не отводя глаз от бледного лица Саймона, – мои инструменты, и умение владеть ими, мое золото и мое могущество, и даже эта печать, которую я ношу, – его тонкие пальцы тронули кусок серебра, висевший у него на груди, – даже она (у тебя уже должно достать мудрости пользоваться ею; а может, ты уже настолько мудр, что не станешь пользоваться ею никогда) – все это, кроме дома, будет твоим.

– Благодарю, учитель, – проговорил Саймон. Он не попросил разъяснений. Он выжидал. Так он обычно поступал.

– Еще не сейчас, но уже скоро, – задумчиво продолжал колдун, – я возвращусь туда, откуда пришел… как только будет сделано еще одно дело. Ты не можешь сделать его. Только один человек может… один человек может отнести… некую вещь на предназначенное ей место… и тогда я завершу… все это.

Он шевельнул левой рукой – черный камень кольца мигнул в отблеске пламени, и свечи разом погасли. В темноте засветился зеленый нефритовый стол, и Мирдин Велис склонился над ним:

– Смотри, Саймон.

Из глубины зеленого камня постепенно вырастало мерцающее, туманное изображение, которое двигалось и перемещалось по знаку Мирдина. Раздавались, словно издалека, приглушенные звуки: топот копыт по каменистой дороге, звяканье металла. Напряженно вглядываясь, Саймон начал различать нечеткие верхушки деревьев, далекую кромку гор и узкую изъезженную дорогу между сосен. Он увидел двух всадников, мчавшихся во весь опор на взмыленных лошадях; тот, что ехал позади, часто оглядывался через плечо.

Затем Саймон стал видеть лучше: лицо первого всадника теперь окружало зеленоватое свечение. Это был сильный мужчина с рыжей, ровно подстриженной бородой и загорелым лицом – не молодой, но и не старый. На нем был необычный стальной шлем, окаймленный черным мехом, и кожаные, с металлом доспехи под серым рваным плащом. Сквозь дымку Саймону все же удалось рассмотреть и его диковинное оружие: маленький круглый щит с грубо нарисованным на нем каким-то зверем и топор с лезвием в виде полумесяца, который наездник держал в руке.

Другого человека было видно не так ясно. Он казался невысоким, круглолицым и крепким и тоже держал какое-то оружие наподобие лука, но все же не лук.

Они бежали от погони, – это было несомненно, – но их преследователя, кто бы он ни был, Саймон пока не видел.

– Этого человека зовут Оуэн из Маррдейла, – сказал Мирдин, – он занимался многим: был и чем-то вроде ученого, и сочинителем посредственных виршей – видишь маленькую арфу у его седла. И голова его полна глупостей, как у всех людей. Однажды он мог бы сделаться властелином на своей земле, если бы не овладели им пустые идеи. С тех пор он успел послужить нескольким хозяевам, и, надо сказать, он очень искусен в этой любимой игре человечества – войне. – Мирдин тихонько рассмеялся. – Ну а сейчас он занят другим делом – воровством.

– Кто их преследует? – спросил Саймон.

– Бывшие владельцы имущества, которое эти господа украли, – сказал Мирдин. – Это очень ревностные преследователи, они легко не отступятся. Есть одна вещь, которую весьма жаждал заполучить друг Оуэна – вон тот, позади. Видишь кругленького человечка с желтой кожей? Его имя Кайтай, и он отчасти мой коллега, но довольно никчемный.

– Он владеет – Искусством? – спросил Саймон.

– Я же сказал – очень слабо, – ответил Мирдин. – Например, он может, с большим трудом, вызвать дождь, чтобы напоить жаждущий скот в своей деревне, наслать вожделение на кобыл и на женщин… читать по руке, заставить свернуться молоко или наслать чирей на недруга. Но он добросовестный школяр, этот Кайтай. Теперь он, увы, изгнанник, из-за своей добросовестности. А завладел он сейчас неким древним пергаментом, который, как он самонадеянно мечтает, поможет ему узнать много более – если, конечно, он сумеет его прочитать. Кроме того, в их дорожных сумках лежат прихваченные заодно драгоценные камни и золотые безделушки.

– Неужели за ними так упорно гонятся из-за горстки цветных камней? – с холодком спросил Саймон. Он уже очень давно научился делать драгоценные камни.

– О, если бы… – усмехнулся Мирдин. – Драгоценности они взяли просто потому, что им подвернулся случай. Нет, дело тут в этом ларце с остатками исчезнувшей библиотеки Шетайны.

– Хо! – коротко выдохнул Саймон.

– Да. Несколько страниц сохранилось, уцелело в Великом Пожаре давних дней. Первая книга и еще одна рукопись, конечно, клочки и обрывки… но стоят многого, очень многого для того, кто умеет читать по ним. Ты можешь читать их, Саймон?

Саймон безмолвно кивнул.

– Ты можешь. Рукописи бесполезны для Кайтая. Он способен прочесть лишь несколько слов на том языке. Риск, которому он подверг себя и своего товарища, был неоправдан. Теперь он погибнет, и Оуэн из Маррдейла тоже, – по крайней мере, если я не помогу им.

– Зачем?

– Услуга за услугу. Таков закон, – сказал Мирдин. – Один я могу сейчас спасти этих глупцов… и они отслужат мне за это.

– А вот и преследователь, – заметил Саймон.

Вдали, в просветах между деревьями, показалось что-то огромное, черное, ужасное. Что бы это ни было, оно двигалось по разбитой дороге, неуклонно настигая всадников. Было ясно, что ветер доносил запах существа до лошадей, и они дико закидывали головы и храпели от испуга, а Оуэн и Кайтай натягивали поводья, направляя их вперед.

Как бы издали, но очень явственно послышались голоса.

– Оно движется слишком быстро, – хрипло прокричал Оуэн, – нет… смысла… бежать от него. – Он тяжело дышал. Лицо Кайтая застыло от ужаса, левая рука его нервно дергалась, но правая все же крепко сжимала оружие. Оуэн круговым движением взмахнул топором и укрепил на запястье щит. Лошади били копытами и дрожали в испуге.

Позади них, за соснами, на дороге, темное существо, казалось, остановилось и припало к земле, будто принюхиваясь. Внезапно оно испустило странный кошачий вопль и кинулось вперед, в сторону двух в страхе ожидавших его людей.

– Теперь, – сказал Мирдин, сделав движение рукой, – начну действовать я.

Но черное бесформенное создание уже почти накрыло людей: поднявшись над ними, выше, чем лошадь вместе со всадником, оно, казалось, вот-вот опустит когти на голову Оуэна. Взметнулся щит, и полукруглый топор ударил, врезаясь в черноту. Чудовище взвыло вновь, а в это время Кайтай, безуспешно пытаясь справиться с лошадью, нацеливал свое похожее на арбалет оружие. Прозвенела тетива, и стальной треугольник ударился о черное нечто.

– Сейчас, – произнес Мирдин, и руки его сделали несколько быстрых движений. Внезапно на изображении, горевшем в толще нефритового стола, Саймон заметил яркую вспышку, засветившуюся, как крохотное солнце, на фоне черноты зверя. Будто маленький огонек попал в черный движущийся клубок. Поднявшееся на дыбы чудовище сначала, казалось, ничего не заметило: оно снова метнулось в сторону всадников.

Огонек начал расти, стал с ладонь, затем крупнее и загорелся так ярко, что даже на изображении на него больно было смотреть. Темное создание закричало снова, но теперь по-иному – это был дикий рев боли. Оно успело взреветь только раз: блестящее пламя поднялось искристым столбом – и вновь погасло. Чудовище исчезло. На дороге лежал легкий ровный слой черного пепла, и что-то тонкое и белое виднелось посреди закопченных останков. Больше ничего не было.

Какое-то время Оуэн был занят попытками успокоить лошадь. Кайтай был выброшен из седла и как раз поднимался, стряхивая пыль со своих доспехов и ухмыляясь.

– Мне кажется, у нас где-то есть друг, – обратился он к Оуэну.

Оуэн слез с лошади и стоял, глядя на слой пепла на дороге.

– Кто бы мог подумать, что эта штука окажется такой… такой горючей? – сказал он, потирая подбородок. – Но все же, что заставило ее сгореть?

К нему подошел Кайтай. Круглолицый и низкорослый, он нагнулся и поднял одну из костей. Внимательно изучил ее.

– Это был их Гончий Пес, – произнес Кайтай, – я говорил тебе. У нас где-то есть друг. Может быть, божество, обитающее в этих лесах, покровительствует нам. Обыкновенно… – Он смолк и содрогнулся.

– Обыкновенно никому не уйти от такого преследователя, – договорил за него Оуэн. – Ты уже намекал на это недавно, когда мы подбирались к тому чертову дому. Потом, на несколько минут, я решил было, что единственный раз ты оказался прав. Клянусь праматерью, именно собаку и надо было послать в погоню за парой неумелых воришек, принимая во внимание, что для меня это первое знакомство с воровским искусством.

– Они, Хранители, оставшиеся там… – задумчиво продолжал Кайтай, – они создают таких существ… особым способом. Чтобы создать такое существо, они используют человека. Обыкновенно другого воришку. Смотри.

Он поднял повыше кость, несомненно человеческую, желтую от старости.

– Этим и объясняется его злость к нам, – усмехнулся Оуэн, – ревность коллеги по профессии. А у них есть еще такие твари, чтобы послать по нашему следу?

– Не знаю, – ответил Кайтай. – Но лучше нам поскорее убираться отсюда.

Мирдин Велис оторвал взгляд от нефритового столика и улыбнулся Саймону.

– Теперь я пошлю горе-путникам свой образ и сообщу им причины, по которым я помог им, – сказал он. – Побудь здесь с моим телом несколько мгновений, друг Саймон. – Волшебник закрыл глаза и откинулся на спинку стула.

Миг спустя на светящемся изображении появилась новая тень и быстро приобрела очертания: будто сам Мирдин Велис стоял на дороге, скрестив руки на груди, и глядел на путников.

Кайтай первым обернулся и увидел колдуна. Его раскосые черные глазки мотнулись сначала к серебряной печати на шее Мирдина, затем к кольцу на его руке. Тут же маленький человечек упал на колени, склонил голову и распростер руки. Он выкрикнул хриплую гортанную фразу на своем родном языке.

Оуэн стремительно повернулся и увидел волшебника. Он остался неподвижен, настороженно глядя на Мирдина и свободно держа свой топор в руке.

– Привет тебе, Оуэн из Маррдейла, – произнес Мирдин. – И тебя, мой коллега Кайтай, я тоже приветствую. Ты можешь подняться.

– Благодарю, мой господин, – сказал Кайтай и неохотно встал. Лицо его ясно выражало, что он предпочел бы удрать, но не решался.

– Я – Мирдин Велис, – проговорил колдун. – Это я сжег Гончего Пса, посланного за вами, и этим спас ваши жизни.

– Премного благодарны, друг волшебник, – сказал Оуэн. – Ну а теперь, по обычным правилам договоров между чародеями и людьми, вы хотите, чтобы вам отплатили, верно?

Мирдин холодно рассмеялся.

– Это правда, – ответил он, – однако я не совсем обычный чародей. Я не требую от тебя, чтобы ты платил мне своей службой за такую малость, как эта. Я уверен, что ты справился бы с собакой и без моего скромного участия.

– Не знаю, – проговорил Оуэн с ухмылкой. – Может, разнес бы на клочки спустя минуту или две, а может быть, и нет.

– Оуэн, друг, пожалуйста… – хриплым шепотом заговорил Кайтай. – Не шути с ним. Он…

– Всего лишь твой собрат в искусстве чародейства, – промолвил Мирдин.

– Что ж, благодарю еще раз, – сказал Оуэн. – Ну а теперь, что касается платы. У нас в мешках есть несколько безделиц и побрякушек, принадлежавших раньше неким аскетам, которые называют себя Хранителями. Они не держат при себе женщин, и им нет нужды в драгоценностях, поэтому мы освободили их от этих вещей. Если вы потрудитесь взглянуть на них…

Мирдин поднял руку:

– Нет, нет. Я сам, до некоторой степени, аскет. Мне не нужно золото. И это все, что вы… э… от чего вы освободили Хранителей?

– Еще кое-какие бумаги… – начал Оуэн, но Кайтай громко застонал.

– Я не стану заставлять тебя отдать мне рукописи, – сказал Мирдин, – просто обещай, что они будут моими, если ты не сможешь ими воспользоваться. Разве это не честная сделка, маленький колдун?

– Если я не смогу… – Кайтай подозрительно взглянул на волшебника. – Ты ослепишь меня чарами и будешь считать это в правилах своей сделки.

– Нет, я не стану мешать тебе попытаться прочесть их. Я обещаю, – сказал ему Мирдин.

– Согласен, – воскликнул Кайтай, – они будут твоими, если мне не удастся прочитать их, но, если я их прочту, они останутся у меня.

– Очень хорошо, – сказал Мирдин, – настоящая цена за одну жизнь. А за твою, Оуэн из Маррдейла, – не окажешь ли ты мне небольшую услугу?

– Назови. Если это в моих силах…

– Это не только в твоих силах, но ты сможешь при этом добиться кое-чего и для себя, – сказал Мирдин. – Для начала я хочу, чтобы ты отправился в небольшое путешествие и доставил некую вещь в предназначенное ей место.

– Даю слово, – сказал Оуэн, – я это исполню.

– Оуэн, Оуэн… он тебя обманет, – уверенно зашептал Кайтай. Но Оуэн только широко улыбнулся.

– Затем я сделаю для тебя еще кое-что, кроме этой малости с Гончим Псом, – продолжал Мирдин. – Я сделаю ваши следы невидимыми для Хранителей, чтобы они снова не послали за вами что-нибудь ужасное. Например, сейчас они уже готовят нечто похуже, чем тот Гончий Пес…

Кайтай побледнел так, что это стало видно даже на желтой коже.

– Я сделаю для тебя больше. – Мирдин замолчал, пристально глядя на Оуэна. – Ты однажды попробовал нечто, что умеет готовить твой маленький друг, – это приготовляют из растения гафта.

– Да, – ответил Оуэн, и улыбка сошла с его лица. – Будь проклят тот день, когда я попробовал ее.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты не ел то, что вызывает видения, – воскликнул Кайтай. – Я говорил тебе, что это не просто для удовольствия или интереса…

– Но я все-таки попробовал ее, – произнес Оуэн, – я не виню тебя. В этом виноват я сам.

– Ты попробовал гафту, – снова заговорил Мирдин, – и теперь хранишь в памяти все, что пережил тогда, но уже не в силах этого вернуть. Вот мой следующий подарок. Я покажу тебе, где находится место, которое ты видел тогда. Я могу отправить тебя к тем белым воротам, над которыми выточена морская выдра.

Оуэн пристально взглянул на колдуна и прищурился.

– То был сон, – сказал он холодно, – а если это и было реальностью, то случилось столетия назад. Те ворота ныне прах. И все остальное… прах. Не глумись над снами, чародей…

– Я не шучу, – ответил Мирдин. – Место, которое ты видел во сне, и все то, что еще так волнует тебя там, – все это существует. Ворота стоят и сейчас, и город за ними.

Внезапно Оуэн рассмеялся и, подбросив кверху свой топор, ловко поймал его.

– Все же, по-моему, ты издеваешься, колдун, – произнес он, – или играешь втемную, как любит делать ваша братия. Но первое твое предложение мне нравится. Убери чудовищ, посланных по нашему следу, а мы послужим тебе. А о втором предложении забудь, ясно? В обмен на твою услугу я готов ненадолго отправиться, куда ты попросишь. Я как раз сейчас ищу себе господина, которому мог бы служить, и подобное предложение меня устраивает. Ты поедешь со мной, Кайтай?

– Придется, – ответил Кайтай безо всякого выражения в голосе.

– Тогда решено, – сказал Оуэн. – И куда же ты намерен послать нас, владыка магии?

– Приходите в мой дом, в городе Мазайн, через пять дней. – Мирдин Велис вдруг стал прозрачным. Он стоял улыбаясь и продолжал таять, пока не исчез совсем.

– Прах меня побери! – воскликнул Оуэн, глядя на пустое место.

Кайтай торопливо взмахнул рукой, чтобы отогнать злые силы, а потом приглушенно сказал:

– Друг, он мог бы исполнить и второе свое обещание. Да хранят нас боги!

2

– Похоже, наш странный приятель сдержал слово, – сказал Оуэн, когда они выехали на большую дорогу, ведущую к городу Мазайн. Утреннее солнышко пригревало им спины, на дороге было полно путешествующих, даже в столь ранний час; и сумка с золотом весело позвякивала у колена Оуэна.

– Никаких признаков преследования, – согласился Кайтай. Но круглое лицо его было серьезно. Он задумчиво глядел на дорогу, теребя тонкий черный ус.

– Я уже вижу городские стены, там, вдали. И как будто пахнет морем, – сказал он.

– Да, море здесь близко, – ответил Оуэн. Он вытянул шею и принюхался. – Ах, люблю я этот запах. Но попахивает и дымком… Это Мазайн. Я тоже вижу стены и кое-где крыши. Это он, великий город… Может, это не самый красивый и не самый чистый, но зато самый большой город на земле. Люди кишат в нем сотнями тысяч, как муравьи.

– В самом деле? – удивился Кайтай.

– Люди всех племен и народов приходят сюда в поисках денег, или посмотреть город, или торговать. Мазайн расположен на той части побережья, где южный берег близко подходит к северному, и все торговые пути мира сходятся здесь. Говорят, что если долго стоять на главной площади, то по крайней мере по одному разу мимо тебя пройдут все, кого ты знаешь.

– Уж там наверняка найдутся мудрые люди, – мечтательно проговорил Кайтай.

– Наш потрясающий приятель Мирдин – конечно.

Кайтай закатил глаза:

– Я подумал о магах меньшего калибра. Все, что мне нужно, – это кто-нибудь, немного знающий древние языки. Эта книга…

– Книга, – поморщился Оуэн, – этот клубок пергаментной ветоши едва не стоил нам обоим шкуры. Эта полуистлевшая гадость с непонятными каракулями не годится даже подтирать задницу. У тебя высохнут глаза прежде, чем ты узнаешь, что хотели сказать древние, и клянусь великой праматерью, все это окажется сборником любовных стихов, поваренной книгой или чем-нибудь в этом роде. – Он засмеялся.

Кайтай пожал плечами:

– Поиски мудрости, во имя одной только сладости познания, друг Оуэн. Тебе, видно, не дано этого понять. И кроме того, я не великий чародей, как… как тот, что говорил с нами. Я хочу кое-чему научиться.

– О, Кайтай, если бы я знал, чего хочу, – произнес Оуэн, глядя вдаль. – Посмотри туда. Западные ворота. Отсюда их хорошо видно.

Это было гигантское сооружение из розового камня, со ступенчатой крышей, выложенной ярко-красной черепицей, и открывавшейся посередине широкой аркой. Огромные базальтовые изображения давно забытых царей с обеих сторон охраняли Западные ворота Мазайна. Въезжавшие под арку повозки и вступавшие под нее люди, пешие и конные, казались карликами на фоне этих истертых временем черных исполинов. У самых ворот, с выражением бесконечной скуки на лицах, стояли вальяжные, щегольски одетые и отлично вооруженные стражники.

Когда Оуэн и Кайтай въезжали в гулкие ворота, красивый молодой офицер лениво поднял руку, и они остановили коней.

– Торговцы? – спросил офицер.

Оуэн решил избежать лишних объяснений и просто кивнул. Он уже шарил в кошельке в поисках подходящей монеты.

Элегантный офицер получил серебряную монетку и, даже не потрудившись попробовать ее на зуб, с зевком махнул путникам рукой.

Оуэн и Кайтай пробрались сквозь толпу и вскоре оказались на прямоугольной площади, открывшейся сразу за воротами. Тут Оуэн снова придержал лошадь и осмотрелся.

– Однако много воды утекло с тех пор, как я впервые попал сюда, – задумчиво сказал он. – Очень много. Я был тогда еще юнцом, на все смотрел большими глазами, и город показался мне вдвое больше, чем кажется сейчас. Где-то здесь была гостиница… а! Вверх по той смешной улочке.

– Похоже, на лошади там не проехать, – заметил Кайтай, поворачивая коня. Они въехали в узкую, как коридор, улицу, темную от громоздившихся по обеим сторонам высоких домов. За поворотом открылась неширокая площадь, ограниченная с одной стороны высокой стеной, а с другой – дочерна прокопченным сооружением из нескольких этажей, с выцветшей деревянной вывеской, на которой было намалевано почти уже неразличимое изображение какой-то птицы.

И площадь, и большой двор гостиницы были полны народа. У конных рядов толпились озабоченные покупатели, а вдоль стены были привязаны лошади и мулы. Было там и одно-два странных животных, названий которых Оуэн и Кайтай не знали. Почти у самой гостиницы, вокруг небольшого костра, стояли красочные кибитки, под ними бегали и кувыркались шустрые грязные дети. Меж кибиток ходили смуглые женщины в ярких одеждах.

– Цыгане, – произнес Оуэн, кивая в сторону лагеря. – Жестянщики и воры, но я ничего не имею против них.

Кайтай закивал:

– Я их никогда не видел, но много слышал о них. Древнее племя… – Он смолк в задумчивости.

– Их язык очень старый. Интересно…

– Может, кто-то из них и сумеет помочь тебе с переводом рукописи, – сказал Оуэн, – а заодно выкрадет у тебя изо рта зуб и при этом наплетет с три короба самого невозможного вранья. Мало кто из них умеет читать даже на одном языке, хотя говорить они могут на многих.

Друзья спешились и повели коней к коновязи. Тут же появились конюхи, и Оуэн передал им поводья.

– Смотрите, чтобы все было в порядке, – приказал он конюхам, а те улыбались и кланялись в благодарность за брошенные им монеты.

– Получите еще, если будете хорошо обращаться с нашими лошадками, – добавил он, снимая сумку с седла. Затем многозначительно поднял свой черный серповидный топор. – Или вам придется познакомиться кое с чем, если зверюшки будут недовольны.

Кайтай ничего не сказал – он только сверкнул раскосыми глазами на конюха, бравшего у него лошадь, и парень нервно заулыбался.

– Сейчас пойдем к хозяину гостиницы и договоримся о ночлеге на сегодня и завтраке, – сказал Оуэн, показывая дорогу, – а потом займемся делами.

Часом позже они появились снова, договорившись обо всем. Оуэн сыто отрыгнул, улыбаясь, и Кайтай хихикнул.

– Это мой первый нормальный завтрак за целый год, – ответил ему Оуэн. – Мне кажется, я смог бы привыкнуть к городской жизни.

– Но ты обязался отправиться в путешествие, – сумрачно сказал Кайтай.

– Пускай, – беззаботно проговорил Оуэн. – Если задание окажется мне по душе…

Кайтай с сомнением покачал головой.

Оуэн нес тяжелую сумку с добытыми ценностями. Он с кажущимся легкомыслием перебросил ее за плечо, будто это была просто котомка с хлебом и сыром. Воры в Мазайне были наблюдательны и не побрезговали бы и краденым богатством.

Кайтай же крепко прижимал к груди свой мешок, пахнувший заплесневелым пергаментом. Любой воришка, заприметив эту парочку, сначала, конечно, попытался бы похитить сокровище Кайтая.

– Если хочешь, можем поговорить с цыганами, – сказал Оуэн, разглядывая маленький табор из дверей гостиницы. Молодая цыганочка, заметив бородача, послала ему ослепительную улыбку, и белые зубы ярко блеснули на смуглом лице. Оуэн в ответ только усмехнулся.

– В этих кибитках наверняка не найдется ни одного грамотного, чтобы помочь тебе, – сказал он Кайтаю, – но, быть может, мне удастся отыскать здесь что-нибудь стоящее для себя.

Они не спеша пошли между стоявшими кругом разноцветными вагончиками, с интересом глядя вокруг. Голые детишки шныряли у них под ногами, из какой-то повозки доносилось завывание дудки; цыганочка вновь улыбнулась – уже из дверей кибитки – и скрылась внутри, сверкнув босыми пятками.

– Владетельным господам что-нибудь угодно?

Перед ними была уже другая цыганка: стройная красавица с прекрасными черными кудрями, блестящими серьгами и в пламенно-красном платье с вычурной золотой вышивкой. Ее глаза прикрывала шаль, а улыбка была не так тепла, как у той молоденькой девочки: в ней была властность.

Она стояла, облокотившись о самый яркий в таборе фургон. Длинные бледные пальцы были усыпаны крупными кольцами: она бесцельно перебрасывала что-то из руки в руку, и камни колец играли на солнце. Оуэн не мог понять, что за предмет она подбрасывала, – похоже было на небольшой белый камешек. Он улыбнулся ей и заговорил:

– Мы не владетельные господа, мадам. Просто странствующий ученый – мой друг Кайтай – и я, не столь ученый человек… меня зовут Оуэн из Маррдейла.

– А что привело странствующего ученого и тебя, воин, к народу цыган? – проговорила она неторопливо, низким голосом. – Среди нас нет ученых, и мы никогда не воюем.

Оуэн широко улыбнулся:

– Ну что ж. Каоло юра, э лахипен, фай. Ма кай Ром, лиленгро ас, най?

Черные брови цыганки изумленно поднялись, но она тут же опомнилась, и ее улыбка стала откровенно насмешливой.

– Ты знаешь язык, рыжебородый, но это не делает тебя цыганом, или даже братом цыган, – ответила она на том же языке. – К тому же, повторяю, мы ничем не владеем. Что вам нужно здесь?

– Я слышал, что у цыган старые люди иногда знают много языков, – сказал Оуэн по-цыгански. – Вы ведь кочевой народ и бываете со своими кибитками повсюду. У нас с собой одна старинная книга, и мы хотели бы узнать, о чем она.

– Старинная книга? – Цыганка сверкнула глазами. – Дело, верно, касается сокровищ?

– Сомневаюсь, – усмехнулся Оуэн, – в ней, похоже, нет ничего примечательного, за исключением того, что представляет интерес для моего ученого друга.

– О! – Она уставилась на Кайтая, а потом резко перешла на обычную речь. – Не говори больше по-цыгански, гахьо. Ты плохо говоришь, и это раздражает меня. Желтолицый, дай я посмотрю твою руку.

Кайтай послушно протянул руку, и цыганка несколько мгновений рассматривала ее.

– Ага, – сказала она, кивнув, – хорошая судьба, чик прала. Я думаю, твое желание исполнится, и у тебя останется еще достаточно времени, чтобы насладиться этим. И еще тебя ждет очень дальняя дорога… Дай и ты мне свою руку, рыжебородый. Левую. Посмотрим… – Она склонилась к его руке, и тут выражение ее лица странно изменилось. Она долго вглядывалась в ладонь Оуэна.

– Мне кажется, и у тебя все сложится удачно, – проговорила она, – но все зависит от того, что считать удачей. Здесь есть очень многое. Потери и приобретения, и снова потери… о, очень многое. И долгая жизнь. Я хотела узнать твое предназначение. Хотела понять, можно ли мне помочь тебе, и теперь вижу, что я должна это сделать. – Она отпустила руку Оуэна с непонятной, натянутой улыбкой. – Даже воровство написано на этой руке.

Оуэн пожал плечами.

– Ведь твой народ часто говорит, что человек должен жить как ему хочется, – ответил он ей. – Небольшая кража… ведь ты знаешь, мы все не без греха.

Она засмеялась:

– И ловкость в речах – тоже. Ладно, баро, я знаю одну старуху из нашего племени, которая помнит много старых языков. Она называет себя моей прабабушкой, но я ей не верю. Я отведу вас к ней.

С гибкой грацией она двинулась между повозками, а Оуэн и Кайтай пошли следом. Оуэн заметил, что бегавшие ребятишки сворачивали в сторону, чтобы не пересекать ей путь, а взрослые цыгане провожали ее взглядами, исполненными странной почтительности.

– Ты – царица табора, – догадался Оуэн.

Она кивнула:

– Да, умница баро. Я – Зельза. – Она назвала свое имя с такой важностью, будто это был титул. – Но мой народ беден и немногочислен, – добавила она, когда они уже входили в другой разноцветный фургон. Взгляд ее скользнул в сторону Оуэна. – И сейчас у нас больше нет царя. Я одна…

Она легонько постучала в дверь. Изнутри злобно отозвался высокий голос, говоривший с сильным акцентом, и Зельза ответила. Последовал трескучий обмен на цыганском языке, и затем дверь отворилась.

Женщина, глядевшая на них с порога, вполне могла быть чьей угодно прабабушкой, или даже прапрабабушкой. Ее лицо было как дряблое зимнее яблоко, коричневое, морщинистое и иссохшее, но глаза горели, как у молодой девушки, и держалась она прямо и с достоинством. У нее даже оставалось несколько зубов, которые она показала в том, что равно можно было счесть и улыбкой, и злобным оскалом.

– Будят старую женщину, которой так нужен покой. Хотела показать мне книги, да я вижу, что тебе надо, распутница, – бранила старуха Зельзу. – Мало тебе мужчин в таборе, вдовица? Готова угождать первому же гахьо только за его роскошную бороду! И что это за дурацкая книга, из-за которой вы меня побеспокоили?

Кайтай поклонился старухе – у его народа всегда было принято почитать старость.

– О высокочтимая, я – Кайтай, скромный школяр. У меня здесь… – он открыл сумку и извлек оттуда крошащийся, ветхий свиток, – одна очень старая книга. Я надеялся найти кого-нибудь, кто мог бы подсказать мне способ прочесть ее. Счастливая судьба распорядилась так, что мы встретили ваши кибитки на своем пути.

Старуха в ответ хихикнула, видимо польщенная учтивой речью и манерами. Она взяла у него рукописи, а Зельза отворила глядевшее на табор крохотное оконце, чтобы впустить немного света.

Старая цыганка разложила книгу на узкой походной койке, уселась и стала, щурясь, рассматривать ее, часто переворачивая листы. Зельза, Оуэн и Кайтай безмолвно стояли в полутьме. Оуэн нагнул голову, потому что кибитка была низка для него, зато Кайтай был весь как натянутая струна.

– Такие письмена я встречала, – заговорила наконец старуха, и Кайтай шумно выдохнул. – Но… это очень древний язык, почти уже забытый. Я не смогу помочь тебе: я разбираю лишь отдельные слова, которые похожи на слова других языков… Этот знак, например, обозначает море. Повторено семь раз. Возможно, речь идет о народе, жившем у моря. Есть тут и древние слова, означающие кузнечное ремесло, соляные работы и торговлю. Эта рукопись может быть книгой о магии или руководством для ювелирных мастеров. О! Здесь стихи. И еще что-то похожее на имя древнего правителя. Мне кажется, это отрывки из разных книг.

Кайтай кивнул безо всякого выражения в лице:

– Я признателен вам, о почтеннейшая, хотя я и надеялся узнать немного больше… но все же я чрезвычайно обязан вам за вашу помощь. Если я могу чем-нибудь отблагодарить вас…

Старуха бесцеремонно затрещала:

– Ничего я для тебя не сделала. Я вижу, ты парень хороший, и умный к тому же. Пробуешь слегка колдовать, а? Я могла бы поучить тебя этому ремеслу, хотя другие народы и близко не могут так колдовать, как мы. Но с книгой я не в силах тебе помочь. Однако я знаю, кто смог бы. Это большой чародей, он живет в этом же городе. Я слышала, что он пользуется расположением самого короля: все сильные этого города боятся его и частенько просят помощи то в одном, то в другом… он очень старый, очень злой… почти такой же старый и злой, как я. Его зовут Мирдин.

Кайтай и Оуэн встретились взглядами, и Кайтай пожал плечами.

– Досточтимая, – мягко проговорил он, – мы уже познакомились с Мирдином Велисом… по дороге сюда. Мы договорились о встрече с ним, на завтра.

– Да? – Цыганка вскинула глаза. – Ого! Водитесь с ним самим? Остерегитесь! Он коварен. Кончится тем, что он возьмет ваши чучела в свою коллекцию говорящих мертвецов или сварит колдовское зелье из вашей печенки. Сторонись его, мой мальчик. И ты, и твой рыжебородый друг тоже.

Тут вмешалась Зельза:

– Бабушка, я смотрела их руки.

– И прочла в них что-нибудь для Зельзы, моя умница?

Зельза неторопливо улыбнулась:

– Я ведь знала, что ты подаришь им что-нибудь, ради меня, бабушка, – она поглядела на Оуэна, – раз уж их линии связаны с моей, как мне показалось.

– Быстро сделала выбор, – загадочно проговорила старая цыганка. Она наклонилась, пошарила под койкой, вытащила кожаный мешок и стала копаться в нем. Затем она вынула из него мешочек поменьше и задумчиво понюхала его.

– Все так же свежа, как и в тот день, когда я сорвала ее, – пробормотала она. – Она росла между его белых ребер, а сейчас он старше меня, а она все еще сладко пахнет. Это… Эй, рыжебородый, спрячь. – Она бросила ему маленький мешочек, в котором, по-видимому, была щепотка сушеной травы. – Если когда-нибудь у вас будут серьезные неприятности с самим великим Мирдином Велисом – а это рано или поздно случится непременно, – помни, что это то, чего он не переносит. Больше я пока ничем не могу вам помочь.

Ее тон неожиданно сменился на жалобный, старческий, ноющий:

– Не найдется ли у вас немного серебра, а? Всего одна монетка, но серебряная… очень мне пригодится, сами знаете, каждая денежка помогает старухе прожить еще немного… Ах! Благодарю, баро, спасибо тебе… а теперь, дети, позвольте мне немного вздремнуть. – Она выпроводила их из вагончика, с треском захлопнула дверь, и все трое оказались на ярком солнце. Оуэн снова понюхал волшебную травку. От нее шел странный сладковатый аромат, слегка напоминавший мяту. Он сунул мешочек за пазуху и рассмеялся.

– Ну что ж, Кайтай, похоже, что только наш необыкновенный друг Мирдин может прочесть эту вещь. Так что, я думаю, он ее и получит. Но ведь у нас еще остается наше золото, которое мы можем продать.

– Я надеялся… – пробормотал Кайтай, почти про себя.

Зельза внимательно посмотрела на Оуэна.

– Золото? – спросила она, насторожившись.

– О, одна-две безделицы из очень старого металла, – не моргнув глазом ответил Оуэн. – Мы отыщем в городе квартал ювелиров и сбудем его там. Нам нужны деньги – есть масса вещей, на которые я хотел бы немного потратиться: новый плащ, к примеру, и, быть может, игорный дом или что-то в этом роде, раз уж мы в таком городе.

– Можно я пойду с вами, послежу, чтобы вас не обманули? – тоном ангела спросила Зельза.

Оуэн захохотал.

– И уж ты постараешься вытряхнуть его из нас, не правда ли, красавица? – сквозь смех сказал он. – Ну-ну, к чему эта маска оскорбленной добродетели? Я знаю цыган и их страсть к деньгам. Собственно говоря, тут нет ничего плохого, но сегодня я не хочу расставаться со своей добычей.

– Ты хочешь приобрести на это золото кусок земли, верно, баро? — спросила Зельза тихо и зло.

– Возможно. Почему бы и нет?

– Рыжебородые! Все вы, рыжие, одинаковы, – сказала она, дернув плечом, – мечтаете привязать себя к клочку грязной земли, питаться травой и в конце концов лечь в эту же землю, чтобы удобрить ее. Вы все крестьяне. Мы, цыгане, свободны. Нам принадлежит весь мир, гахьо… и даже больше, чем мир. У нас есть все, потому что мы ничем не владеем. – Зельза взглянула своими сверкающими глазами прямо в глаза Оуэну.

– Я могу сделать тебя царем, рыжебородый, – медленно выговорила она. – Властелин маленького племени – это почти ничто. Но… мой господин. Это больше, чем ты мог бы ожидать, воин. Зачем тебе земля, Оуэн из Маррдейла. Стань цыганом, Оуэн. Быть нищим цыганом лучше, чем быть королем у гахьо… А ты станешь королем цыган.

На мгновенье Оуэн забылся, зачарованный темным огнем глаз Зельзы: у него перехватило дыхание. С усилием он овладел собой и улыбнулся:

– О, это неоценимое предложение, мадам, но…

– Но? – Зельза метнула взгляд кобры.

– Но мы дали слово волшебнику, – продолжал он, – тому самому Мирдину Велису. Он недавно выручил нас, а взамен ему нужно лишь чуть-чуть нашего времени, и мы, конечно, сделаем, что он просит.

– Ему нужно не только наше время, Оуэн, – с похоронным видом заныл Кайтай. – Он требует и книгу тоже.

– Книгу – да. – Оуэн развел руками. – Плохо, конечно, но, быть может, будут и другие… на таком языке, который можно прочитать. Мы ведь обещали сослужить ему эту маленькую службу, верно?

Зельза все еще глядела горящими глазами на Оуэна. Медленно ее сжатые пальцы разжались, и она вздохнула.

– Ладно, – сказала она, – но после…

– О, после будет время поговорить и о другом, – заверил ее Оуэн. – Теперь о ювелирах. Где могут быть их лавки?

– Пошли, – сказала цыганка и двинулась вперед мерным цыганским шагом, показывая им путь по узким улочкам города.

Много времени спустя все трое показались на пороге темной лавки на улице ювелиров. Позади был длинный, изнурительный торг, тяжелый даже для Зельзы, искушенной в подобных делах. Ювелир, слывший самым богатым и опытным в гильдии, был поражен ценностью товара. Он справедливо счел его происхождение сомнительным: столь старые изделия были очень редки.

Все же, через некоторое время, они ударили по рукам и получили свое: во-первых, мешок золотых монет и, во-вторых, деревянную табличку с печатью ювелира. Она обязывала последнего выплатить им хороший процент от стоимости редких камней и оставшегося металла после того, как ювелир окончательно продаст их или закончит переделку. Недоверчивая Зельза хотела было получить с него все деньги сполна, но это была огромная сумма, даже при всем мастерстве ювелира сбивать цену. И хотя Зельза не доверяла порядку заключения сделок, принятому у городских жителей, в конце концов она все же сдалась: ювелир позвал свидетеля, поставил на деревянной табличке свою печать и печать гильдии и поклялся очень древним божеством.

– Теперь ты действительно богатый господин, – сказала Зельза, когда они вышли на улицу, – а говорил – пара безделиц. Кого ты ограбил, рыжебородый?

– Об этом лучше не спрашивать, – зашептал Кайтай.

– Здесь хватит на дивный кусочек земли на побережье в Марионской долине… – задумчиво сказал Оуэн.

– Земли! – огрызнулась Зельза.

– Оуэн, завтра мы идем к Мирдину Велису, – сказал Кайтай. – Возможно, после этого нам уже не понадобится никакой земли. Может быть, нам потребуется лишь по полоске с человеческий рост. Я боюсь этого колдуна, дружище.

– Честно говоря, я тоже, – ответил Оуэн, – но сделка есть сделка. По крайней мере, нужно понять, чего он хочет. А пока у нас полные карманы денег и у меня жажда, так что сначала пойдем выпьем по капле, а потом посмотрим великий город и поищем, как в нем можно нагрешить.

– Я уже много чего знаю об этом городе, – сердито сказала Зельза, – может, даже слишком много. А вино есть у меня в кибитке, Оуэн.

– Но я родом из Марионской долины, мадам, – ответил Оуэн, – а мы известны тем, что всюду суем свой нос и любим посмотреть мир, бываем то там, то здесь. К тому же я так толком и не видел этого города – я был мальчишкой, когда побывал здесь. Здесь несомненно есть и такие места, которые мальчишке не были интересны.

Кайтай вздохнул. Он заметил безумный блеск глаз Оуэна и вновь с раскаяньем вспомнил день, когда он дал своему другу попробовать заветной травки. Не нужно было много знать, чтобы понять, что жажда Оуэна была желанием вернуть душевный покой и мир, хоть на миг найти забвение в винной чаше. Оуэн искал освобождения от мечты, видения, которое приносит с собой гафта, а Кайтай знал, что такое невозможно.

– А я не хочу смотреть на чужую жизнь, – сказал он. – И город этот мне не нравится. Я не рожден жить среди высоких домов.

– Я тоже, – проговорила Зельза. – Пошли с нами в табор, Оуэн.

– Вы идите, – сказал он, – я приду позже. Ты, Кайтай, можешь попытаться прочесть свою книгу, пока я погуляю по городу. А Зельза пусть снова тебе погадает – Он усмехнулся. – Не бойтесь, я вернусь. Мне не хотелось бы пропустить завтрашнюю встречу.

3

Когда в городе стало темнеть, Кайтай попросил хозяина гостиницы внести в комнату свечи. Он разложил рукописи прямо на деревянном столе и запер дверь. Затем зажег свечи и курильницу с благовониями, от которой пошел странный резкий запах. Кайтай закрыл ставни. Завернувшись в свой истрепанный плащ, он лег грудью на стол, внимательно вглядываясь в полустертые угловатые значки старинной книги. Желтое лицо его оставалось бесстрастным, но пальцы дрожали, когда он время от времени переворачивал листы.

Внизу, перед гостиницей, высоко взвивалось пламя цыганского костра, и нараставшие волны музыки проникали даже сквозь плотно закрытые Кайтаем ставни. Цыгане давали представление для собравшихся в таборе людей – и местных жителей, и пришельцев из разных мест. Разодетые, чопорные люди из западного Парата, стройные, почти нагие темнокожие жители Морских островов в одеяниях из перьев и городские жители: толстые купцы, элегантная знать, ремесленники с учениками, воры-карманники – все были внутри круга. И многие уходили с облегченными кошельками. Одним там предсказывали судьбу, другие смотрели на трюкачей или танцоров или хлопали цыгану, выводившему на помост толстого медведя. Большинство из смотревших представление бросали деньги, а с тех, кто не бросал, легкие на руку цыганки умудрялись все же взять цену каким-либо способом.

Молча глядя на все это, на пороге кибитки стояла Зельза. Она ждала.

А высоко в гостиничной комнате, за закрытыми ставнями, Кайтай бормотал, по временам царапая одно-два словечка на табличке, и переворачивал листы книги.

Луна была низко, и ночная жизнь города наконец замерла. Теперь по табору бродило уже меньше людей. Кайтай в своей комнате откинулся на стуле, глядя на свечи, которые уже почти прогорели. Он глубоко вздохнул и медленно опустил древнюю рукопись обратно в мешок. Затем поднялся, задул все свечи, кроме одной, и раскрыл ставни. Далеко внизу угадывались очертания цыганских повозок. У одной из них он разглядел застывшую фигурку – это была Зельза.

Кайтай вышел из комнаты, прошел по узким коридорчикам и кривым лестницам гостиницы и оказался на улице. Шел он медленно, с опущенной головой, поминутно трогая свой нагрудный амулет.

Зельза услышала его шаги и повернулась навстречу. Зеленым огнем сверкнули ее глаза в темноте ночи, подсвеченной лишь пламенем костра.

– Он скоро придет, твой ненормальный приятель, – сказала она. Она не спрашивала, а утверждала.

– Он не более ненормальный, чем я, – сказал Кайтай. – Я тоже думаю, он вернется. Если, конечно, не получит нож под ребро в каком-нибудь притоне.

– Нет, – ответила Зельза.

– Я верю тебе, – сказал Кайтай, – у тебя, должно быть, особое зрение. Женщины моего народа тоже обладают таким. Но у них это бывает раз в жизни.

– У нас тоже, – резко ответила Зельза. – Только один мужчина открывает это зрение. Неважно, сколько было любовников, мужей, которых ты… но это – только для одного.

Кайтай кивнул. Спустя минуту он произнес:

– Он напьется.

– Я и это знаю.

– А в этом виноват я, леди, – сказал Кайтай. – Однажды, не так давно, по моей вине он увидел то, чего ему не надо было видеть. Теперь ему иногда поют призраки.

– Расскажи мне о нем, – попросила Зельза. – Как вы встретились? И где та земля, откуда он родом, эта Марионская долина?

– Я встретил его далеко отсюда, на востоке, – медленно заговорил Кайтай. – Я был совсем один, меня изгнали из моего племени… На это были причины. Он тоже был один, но он обладал сокровищем, которым поделился со мной.

– Что это за сокровище?

Кайтай лукаво усмехнулся:

– Вода, леди. Это было в тех краях, которые люди зовут Пустынными Землями и где мех с водой стоит дороже мешка драгоценностей. Так мы стали братьями. А что до его страны, то я никогда не видал ее, но он временами говорит о ней. Это гористая страна со множеством маленьких долинок. Она находится на побережье, к югу, может быть, за тысячу лиг отсюда. Я думаю, жители его страны похожи на него. Очень вероятно, что они рыжие… признак, который считается несчастливым у моего народа. Они много поют, весьма любят приврать, и если соберутся трое из них, то не обойдется без драки или хвастовства. У них нет ни богатств, ни власти, но они отлично сочиняют стихи.

– Он бы хорошо пришелся к табору, – сказала Зельза.

– Сомневаюсь, леди, – ответил Кайтай. – Во-первых, как человек из долины, он не может ни подчиняться, ни править. А во-вторых, мне кажется, он влюблен в призрака, и земные женщины перестали его волновать.

Зельза задумчиво поглядела на Кайтая.

Где-то в темноте улицы, идущей от площади, заслышалось далекое пение. Поющий не вполне уверенно выводил мелодию, но пел даже громковато для такой узкой улочки. Затем послышался лязг ставень, яростная ругань, сопровождаемая звуком выплеснутой воды. Пение прекратилось. Через минуту перед табором возникла фигура, которая неверным шагом направилась прямо к костру.

– Друг мой, – забормотал Оуэн, уставившись на Кайтая, – добр… ое… утро, милл… чародей. Как… дела с… чтением?

– Плохо, – ответил Кайтай. – А как дела с осмотром города?

Оуэн неопределенно хмыкнул.

– Нормально. Пили много… Хорошо, что не взял оружия. Кажется, здесь запрещено носить… оружие. Матрос, там… у доков, вспылил из-за какой-то девчонки, танцовщицы… кажется. Пытался меня прирезать. Стражники взяли его, и он попал в тюрьму за ношение ножа… – Оуэн усмехнулся и поднес к свету руку, разглядывая ушибленную ладонь и длинный порез на запястье. – А того, наверное, найдут, если ему не свернули голову. В общем, чудесный вечер.

– Я вижу, — заметил Кайтай, потихоньку улыбнувшись.

– У меня есть средство от пореза, – сказала Зельза, – если…

Оуэн посмотрел на нее, будто впервые увидел. Затем покачал головой и попятился:

– Благодарю, любезная мадам… но… я ни в чем не нуждаюсь. На мне все быстро заживает. Мне ничего не нужно… только… еще вина. Кайтай, сколько я ни пью, призраки… все еще здесь. – Он затряс головой. – Кайтай, Кайтай… я должен… туда вернуться. Мне надо… снова принять эту твою проклятую травку. Снова увидеть…

Кайтай покачал головой:

– Нет, друг Оуэн. Гафта уносит человека в сновидения, но только по одному разу в каждую из его прошлых жизней. Тот сон уже не вернуть. Никогда.

– Колдун, – пробормотал Оуэн, – тот чертов колдун. Он обещал вернуть меня туда… а иногда я слышу звон колокола… Царица табора, в твоем красочном дворце… на колесах не найдется ли пары кувшинов вина?

– Зайди. – Зельза повернулась и поднялась по ступеням в кибитку. Внутри засветился огонек, и желтый свет заструился из открытой двери. Оуэн, осторожно ступая, последовал за ней, но, запнувшись на пороге, с грохотом упал внутрь.

– Уф! – послышался изнутри его голос. – Прошу прощения, мадам. Но где же вино…

Зельза темным силуэтом появилась на пороге и сверху вниз посмотрела на Кайтая.

– Я дам ему цыганского вина, которое прекратит все сновидения, на время, – тихо сказала она. – Оставь его мне.

Кайтай медленно пошел сквозь тьму обратно в гостиницу, по коридорам и наверх, в свою комнату. Свеча почти совсем догорела – осталось только слабое желтоватое мерцание в лужице воска. Он закрыл дверь и сел на кровать. Глаза его не отрываясь смотрели на мешок, содержавший непрочитанную рукопись. Когда свеча потухла, он медленно откинулся назад, заложив руки за голову.

4

Дом Мирдина Велиса стоял на остроконечном мысу, врезавшемся далеко в бухту Мазайна. Со стороны города дом ограждала высокая гранитная стена – под ней проходила дорога к причалам, уже с утра забитая повозками и телегами, матросами и торговым людом. Две другие стены круто обрывались в черную воду, из которой угрожающе поднимались острые, как пики, старинные сваи. Это был не тот дом, в который легко войти: ходили слухи, что когда-то давно предприимчивые воры попытались проникнуть в него, но им был оказан соответствующий прием. После этого, в течение многих лет, никто не осмеливался красть у Мирдина Велиса.

Дом был очень старый, и никто не мог бы точно назвать время его постройки, кроме того, что он, возможно, был старше самого города. Это было высокое мощное строение из черного гранита, изощренно украшенное письменами на загадочном языке и изваяниями невиданных в природе зверей. Окон в доме не было, если не считать небольших стрельчатых оконцев на башне. Временами в них вспыхивали разноцветные огни, и рыбаки, заплывавшие в бухту, старались держаться подальше от этих пугающих маяков.

Вокруг дома был сад с редкими травами и деревьями, выращиваемыми для нужд, объяснение которым мог дать только сам Мирдин Велис. Слуги были неразговорчивы – те немногие из горожан, кому доводилось видеть их вблизи, сомневались, способны ли те вообще говорить. Неизвестно, были ли у них языки, но они, определенно, никогда не пользовались ими – молчаливые, всегда закрытые капюшонами, они беззвучно ухаживали за садом и работали в доме. Оказываясь в городе с каким-нибудь простым поручением, они ни с кем не говорили, а молча указывали костлявыми пальцами на то, что им было нужно.

Сам Мирдин Велис жил в этом доме так долго, что даже старейшие жители города не помнили, когда он там поселился. Выглядел он во все времена одинаково – с нестареющим лицом и фигурой юноши. Все правители Мазайна пользовались его услугами, и, должно быть, советы его были хороши, ибо Мазайн был богат, крепок и никакому врагу не удавалось взять верх над этим городом.

Помогал он и другим жителям города. Поговаривали, что любой мог обратиться к Мирдину Велису со своей нуждой или просьбой, и его желание исполнялось, однако за это всегда взималась соответствующая плата. Ее платили не деньгами, но чем – никто не мог сказать с уверенностью. Когда у Мирдина кончались деньги, он расплачивался за свои покупки золотом в новых, сверкающих слитках. Так что, видимо, он занимался своим необыкновенным ремеслом не ради денег.

Однако люди приходили к Мирдину только в случаях крайней нужды и почти никогда не посещали его вторично. Маленькая, выкрашенная красным дверь в обращенной к городу гранитной стене, служившая единственным входом в дом, открывалась очень редко.

Но сегодня был пятый день, и перед красной дверью стояли Оуэн и Кайтай. Они ждали.

– Однако он не спешит, – сердито заметил Оуэн. На нем был новый плащ, отличная кожаная туника, и борода его была аккуратно подстрижена. С утра он выпил пару стаканов живительного напитка, сваренного одной старой цыганкой, и теперь почти не чувствовал головной боли. Но настроение у него было отвратительное, и совсем не от похмелья.

– Нечего сказать, ты доказал свою дружбу, стоило мне только напиться, – ворчал он на Кайтая. А тот только улыбался чуть шире обычного.

– Оставил меня в когтях этой ведьмы цыганки, – продолжал Оуэн, наполовину про себя, – только великая праматерь знает, что она со мной сделала или, во всяком случае, могла бы сделать. Она мне давала что-то в огромной кружке, наверное зелье. Скорей всего, оно заговоренное, и теперь со мной что-нибудь случится.

– Но спал ты тем не менее хорошо, – отозвался Кайтай.

– Верно, – согласился Оуэн, – никаких призраков… Кайтай, ты, конечно, не виноват, но лучше бы я не трогал твоей травки.

– Не забывай, – хмуро заметил Кайтай, – он, там… за стеной, обещал снять с тебя это.

– Если я выполню, что он просит, – сказал Оуэн. – А ведь это может оказаться чем угодно. Всю жизнь меня дурачат колдуны и цыганки… Эй! Ты слышишь? Кто-то там наконец проснулся. – И Оуэн снова забарабанил в дверь, пока изнутри не отозвалось эхо.

Красная дверь распахнулась, и за ней показалась фигура в плаще с большим капюшоном. Из-под капюшона на пришельцев уставились бесцветные, мертвые глаза. Затем встречавший поднял руку, поманил их и пошел в глубь сада.

– Нам надо идти за ним, я полагаю, – произнес Оуэн, и Кайтай последовал за другом в сад. Красная дверь тут же, за их спинами, сама собой затворилась. Сад был безжизнен – единственным звуком в нем был хруст гравия под ногами, когда Оуэн и Кайтай шли по петляющим дорожкам за своим странным провожатым. С обеих сторон стояли толстые пурпурно-зеленые растения, высокие, как деревья; некоторые – с диковинными блестящими цветами. Оуэн заметил, что в саду совсем нет птиц, и поглядел под ноги. И тут он увидел, что дорожка, по которой они шли, – вовсе не из гравия, а из чего-то похожего на плотно утрамбованную массу драгоценных камней. Кое-где с камнями смешивались белые обломки костей.

Они подошли к высокой, стрельчатой двери дома, и проводник прошел внутрь, не обернувшись на спутников. Они двинулись по широкой витой лестнице и наконец поднялись в залитый солнцем зал, где, стоя, ждал их чародей Мирдин Велис. Войдя, они сразу увидели его у высокого окна. Рядом с ним был Саймон. Проводник внезапно исчез, хотя пришельцы и не заметили, как он вышел.

Это был высокий, просторный и совершенно пустой зал. Мозаичный пол с диковинным спиральным узором отражал свет высоких окон и блестел холодно, как лед. Все помещение казалось странно холодным, несмотря на обилие солнечного света: откуда-то прилетал легкий холодящий ветерок.

Глядя на Мирдина Велиса, Оуэн заметил, что на него почему-то трудно было смотреть – реальный колдун был виден не так ясно, как когда-то его эфемерный образ. Кайтай тронул на груди амулет, но лицо его не выражало страха.

– Друзья мои, – заговорил Мирдин Велис глубоким приятным голосом, – подойдите, и мы поговорим о нашем деле. – Он улыбнулся, но Оуэн не почувствовал облегчения. Они подошли к чародею и остановились перед ним.

– Маленький колдун, – обратился Мирдин к Кайтаю, – ты не прочел книгу – я это знаю. Если бы прочел ее, ты не пришел бы ко мне. – Он улыбнулся шире: – Тогда я пришел бы к тебе просителем – из этой книги можно узнать очень многое. Помнишь ли ты свое слово? Дай мне книгу.

Кайтай медленно вытащил книгу и отдал Саймону, который, взяв ее в руки, раскрыл и поднес хозяину. Волшебник посмотрел в нее и кивнул.

– В ней содержится масса вещей, – помолчав, сказал он, – многие из них могли бы сделать тебя могущественным волшебником, маленький колдун. Но один-единственный секрет… только один, тот, который очень мне поможет… Этот секрет принесет вам большую выгоду, обоим.

Тут он пристально посмотрел на Оуэна своими древними глазами, в которых тот вдруг увидел бездну. Затем вновь заговорил:

– Поручение, которое я прошу тебя исполнить, ты можешь не выполнять. Я дождусь другого человека, и это не навлечет на тебя никакого зла с моей стороны. Но в таком случае я ничего не стану делать для тебя.

– Скажи, что это за поручение, – ответил Оуэн. – Как я могу дать ответ, не услышав, чего ты от меня хочешь?

– Ты возьмешь небольшой… предмет, – сказал колдун, – будешь тщательно оберегать его и доставишь в назначенное место далеко на западе. Там, на краю земли, ты поместишь эту вещь туда, куда я тебе скажу, и так оставишь. Вот и все.

– Звучит не так уж страшно, – задумчиво ответил Оуэн.

– На краю земли… – очень тихо повторил Кайтай.

– У меня есть карта, по которой вы без труда найдете дорогу, – сказал Мирдин Велис, – и не скрою, там вас ждут опасности, а помочь, как в тот раз, я не могу. Мне не подвластны те земли, и вам придется рассчитывать на собственную силу и изворотливость. А эти качества несомненно есть у вас обоих.

– Тогда договорились, господин мой волшебник, – объявил Оуэн. – Мы отправимся, когда прикажешь. И, по-моему, чем скорее это будет, тем лучше.

– По-моему, тоже, – ответил чародей. – Саймон, проводи этих смелых людей к причалу. Там ожидает небольшое судно, которое я недавно приобрел, – на нем имеется необходимый запас провизии. К тому же Саймон даст вам кошелек, и вы сможете купить в дороге все, что вам понадобится. Вам придется нанять матросов. По моему разумению, на этом корабле их потребуется всего четыре-пять.

Его странные глаза опять изучающе скользнули по ним обоим, он замолчал на мгновение, потом снова заговорил:

– Карту, показывающую путь, Саймон даст вам вместе со всем остальным, что вы должны будете взять. Она будет… готова… завтра. На это путешествие у вас уйдет не более полугода – туда и обратно. Сначала на корабле, к берегам земли, что лежит по ту сторону моря. Затем сушей до другого моря. Можно считать, что мы договорились.

Колдун отпустил их. Друзья молча вышли за бледным Саймоном из огромного дома, через сад, к двери на улицу.

И, только оказавшись на дороге, ведущей к причалам, Оуэн наконец заговорил.

– Саймон?

Тонкое лицо повернулось к нему, брови приподнялись.

– Ты тоже волшебник? – спросил его Оуэн.

– Я учусь Искусству у хозяина, Мирдина Велиса, – отвечал тот. – В мире нет никого мудрее и опытнее его. Но я уже научился многому и, надеюсь, когда-нибудь смогу сделаться чародеем не хуже его.

– Скажите, вы немианец? – вдруг спросил Кайтай, взглянув на Саймона. – Ваше произношение мне очень знакомо.

– Я там родился, – отвечал Саймон.

– Мы проезжали эти земли, правда давно, – продолжал Кайтай, – и тем удивительнее встретить человека из Немеи так далеко от тех мест.

Саймон продолжал шагать молча: он явно не был расположен к разговорам о своей родине. Они уже были на одном из тех длинных причалов, что опоясывали внутреннюю часть бухты. Справа находились лавки и склады; со стороны моря теснились суда всех размеров: одни были привязаны канатами, другие вытащены на берег. Перед ними возник каменный пирс, уходивший далеко в море, где пришвартовался небольшой корабль с высокими бортами, к которому и двинулся Саймон.

Это было простое крепкое судно с одной мачтой и треугольным парусом, имевшее, как заметил Оуэн, по восемь отверстий для весел на каждом борту. Он подумал, что если идти под парусом, то можно обойтись командой из пяти человек, но, чуть только ветер спадет, ему понадобится по меньшей мере дюжина гребцов. Оуэн решил, что Мирдин Велис, несмотря на многие другие его умения, не разбирается в морском деле или, возможно, он знает преобладающие направления ветров на пути в ту страну лучше, чем кто-либо другой.

Оуэн не был хорошим моряком, но ему приходилось плавать, и он знал кое-что об управлении парусами. Кайтай никогда не плавал ни на чем больше каноэ, и то только через реку. Саймон взбежал наверх по узкому трапу, и Оуэн последовал за ним. Кайтай, поколебавшись, все же решился и тоже медленно двинулся по доске, с опаской глядя вниз, на черную воду.

– Вы не держите часового на борту? – удивился Оуэн, оглядев палубу.

– Никто не тронет корабль, принадлежащий Мирдину Велису, – отвечал Саймон, – воров мы не боимся. Пойдемте в каюту. – Он пошел к корме и провел их внутрь корабля.

– Все очень удобно, – одобрительно проговорил Оуэн. – В этой обстановке я уже сейчас начинаю чувствовать себя важной персоной.

Саймон достал сундучок, который был под одной из коек, поставил его на стол и раскрыл:

– Здесь золото. Используйте его для подготовки к походу. Отплыть вы должны завтра вечером. Я еще приду, с картами и… этой вещью. – Глаза Саймона на миг побелели. Он направился к двери и на мгновение задержался на пороге.

– Я оставляю вас. Когда будете готовы, вы сможете найти матросов у Пер Зали, который держит таверну напротив причала. Он уже получил указание найти людей, из которых вы сможете набрать команду. Я приду завтра.

Он вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Таверна Пер Зали была довольно гадким местом даже по портовым меркам, и разномастный матросский люд, который увидел там Оуэн, был тоже не первого сорта.

– Я сделал все, что в моих силах, господа, – бормотал Пер Зали, толстый лоснящийся тип. – Всегда готов услужить его светлости. Он хотел, чтобы я нашел рабочих, и я привел, кого смог. Тут черта с два найдешь охотников плыть через море в ту сторону. Да их никогда и не было, кроме разве что пиратов… К тому же очень немногие хотят брать золото от его светлости, даже из вторых рук, осмелюсь вам сказать.

– Значит, они боятся его? – спросил Оуэн.

– Я бы сказал – да. – Пер Зали провел Оуэна в уголок, где, упав лицом в разлившуюся на столе лужу вина, посапывало какое-то обтрепанное существо. – Вот этот – первоклассный кок и вполне может работать, если его не подпускать близко к вину… А тот – Само, провел на море двадцать лет. Верно, парень? – «Парню» на вид было все восемьдесят, и он только глупо ухмылялся вместо ответа.

– Я жду капитана Ларра. Он водил большие торговые суда с севера… А вот и он. – Крепкий бородатый человек, который, к удивлению Оуэна, оказался трезвым, вошел в таверну и был радостно встречен Пер Зали.

– Он может все. Проложить курс по звездам, кулаками усмирить команду, когда требуется… словом, ребята, это тот капитан, который вам нужен.

Ларр хмыкнул. Оуэн, как мог, изложил суть дела, и Ларр кивнул, без малейшего воодушевления.

– Денег никаких не будет, кроме тех, что платит ваш хозяин, верно я понимаю?

– Он не совсем мой хозяин, – пояснил Оуэн, – но, видимо, не будет – только плата за плавание. Никакой добычи, если вы это имеете в виду. Мы, можно сказать, только выполняем одну небольшую миссию.

– Знаем мы эти путешествия по заданию колдунов, – проворчал Ларр, – но мне нужна перемена. Я возьмусь за это. Значит, мы должны доставить вас на дальний берег и дождаться вашего возвращения, верно?

5

Войдя в каюту, Оуэн с грохотом захлопнул за собой дверь. Кайтай, который сидел с посеревшим лицом на койке и смотрел в кормовое окно, обернулся к нему, и раздражение Оуэна сменилось удивлением.

– Дружище, тебя что, уже укачало? – воскликнул он.

– Видимо, это будет путешествие не из приятных, – произнес Кайтай мрачно. – Я, кажется, не переношу качки. И вряд ли смогу приспособиться к жизни на воде.

– Похоже, наша команда тоже, – ответил Оуэн. – Мы только что втащили на борт еще один ходячий бурдюк с вином, и в итоге у нас восемь человек. Есть несколько трезвых, а остальные должны протрезветь через день, когда мы будем уже в открытом море. Но если мы простоим здесь еще пару часов, все трезвые сбегут, несмотря на контракты. Здешние ребята не любят путешествовать в том направлении.

Едва он успел договорить, как снаружи послышался какой-то звук.

– Шаги по палубе, – сказал Кайтай.

Дверь каюты открылась, и вошел Саймон.

– Я вижу, вы готовы к отплытию, – сказал он.

– Вроде того, – заметил Оуэн. – Ты принес инструкции и… посылку, или как это называется?

– Здесь все, что нужно, – ответил Саймон. Он вынул свиток бумаги и квадратный ящичек, который оказался шкатулкой размером с человеческую голову, из гладкого темного дерева, густо украшенной витым резным узором. Саймон осторожно, будто она могла разбиться, поставил шкатулку на стол и развернул рядом свиток.

– Здесь описание пути, – сказал он. – Я слышал, что капитаном вы взяли человека по имени Ларр. Имейте в виду – ему нельзя слишком доверять. Однако он сможет разобраться в этих указаниях. Здесь сказано: до этого градуса на запад, пока не покажется мыс, напоминающий двускатную крышу. Затем на юг, через пять-шесть лиг откроется круглая бухта с белыми пляжами и цепь гор на материке, к западу.

Оуэн кивал, вглядываясь в грубо нарисованную карту. Он сразу увидел, что краска на ней свежая, будто ее рисовали совсем недавно. И еще он заметил, что надписи по краю были на том же языке, что и в старинной книге Кайтая, которая попала к Мирдину Велису.

– Это все было в той старинной книге, Саймон? – спросил он. – Быстро твой хозяин прочел ее, а?

Саймон поднял голову и с опаской оглядел Оуэна. Еще через мгновение он сказал, мягко:

– Ты ловкий и смелый человек, Оуэн из Маррдейла. Но будь же и мудр. Не задавай много вопросов Мирдину Велису, ибо за каждый вопрос взыскивается своя цена.

Саймон снова склонился над картой:

– Вот здесь корабль должен стать и ждать вашего возвращения. Не знаю, насколько вам удастся положиться на терпение и честность человека по имени Ларр. Он может бросить вас. – Саймон усмехнулся. – Если он это сделает, вам придется пробираться назад самим, а я не могу вам сказать, как это сделать. Но вот дорога, по которой вы пойдете после высадки с корабля. Через густой лес, к этому горному перевалу. Дальше – по пустыне, где нет воды и много опасностей. Затем вы выйдете к берегу другого моря – там стоит дом с золотой крышей и белой башней. В этом доме находится зеленый камень, в форме колонны, выше человеческого роста. Поставьте на этот камень то, что лежит в ларце, и уходите.

Оуэн снова кивнул и бросил взгляд в сторону шкатулки.

– Далековат путь для такой маленькой посылочки, – заметил он.

Саймон тонко улыбнулся:

– Мой хозяин велел сказать тебе, что место, к которому ты так стремишься в снах, находится по соседству с той белой башней.

Оуэн побелел и схватился за край стола. Минуту спустя он овладел собой, и к нему вернулся прежний румянец.

– Хорошая цена, – наконец сказал он.

– Неподалеку оттуда лежат сокровища, – продолжал Саймон, – совсем рядом с тем местом вы найдете больше золота и драгоценных камней, чем сможете унести, а также все, чего ни пожелаете. – И он выразительно посмотрел в сторону Кайтая.

– Ладно, договорились, – сказал Оуэн и протянул руку к шкатулке. – Ну, а здесь что?

– Нет! – Саймон быстрым, как нападение змеи, ударом оттолкнул руку Оуэна. – Осторожнее. Открывать нельзя, до того момента, когда вам придется… пока не придет время установить это на колонне из зеленого камня.

Кайтай не отрываясь смотрел на шкатулку, и его раскосые глазки потемнели и заблестело, а на лице застыл с трудом скрываемый страх.

– Оуэн, я вижу то, что скрыто, – проговорил он, – я вижу мертвое среди живого, смерть среди жизни. О, слуга волшебника, зачем ты положил… это… в шкатулку?

Саймон высокопарно кивнул:

– Может, лучше было бы, если бы вы ничего не знали. Но маленький желтолицый кое-что понимает, у него особое зрение. Поэтому он все узнал. В этой шкатулке череп Мирдина Велиса, который должен вернуться на то место, где родился волшебник. Больше ничего вам знать не нужно, для вашего же спокойствия.

– Так что же, Мирдин Велис – мертв? – воскликнул Оуэн.

– Я не сказал, что он мертв, – отвечал Саймон, – я сказал только, что в шкатулке лежит его череп.

В каюте установилась тяжелое молчание. Было слышно, как снаружи, на палубе, Ларр распекает кого-то из матросов, готовившихся к отплытию, но тишина в полутемной каюте была почти осязаемой, Саймон повернулся и вышел, закрыв за собой дверь. Оуэн свернул и убрал карту. Затем очень осторожно поднял шкатулку, поставил ее в стенной шкафчик и запер дверцу.

– Я не очень уверен, что мне все еще нравится это путешествие, – задумчиво проговорил он, потирая тыльной стороной ладони свою рыжую бороду. Кайтай в ответ только пожал плечами: он старательно избегал смотреть в сторону шкафа, где находилась злополучная шкатулка.

– Думаю, будет хуже, если ты откажешься, – сказал он. – И потом, в тех землях должно быть много интересного.

Когда солнце взошло, его косые лучи стали проникать сквозь решетчатые окна, оставляя на полу каюты узор из желтых отсветов. Солнечные зайчики прыгали и перемещались в разные стороны из-за качки. Разбуженный первыми лучами, Оуэн скатился с койки и теперь стоял лицом к корме, глядя назад по ходу судна. Горизонт был чист, а небо ясно. Но ветер, видимо, был хороший, потому что корабль шел очень быстро.

В дверь постучали, и Кайтай, разбуженный и недовольный, застонал и натянул одеяло на голову. Оуэн распахнул дверь: за ней, нетвердо держась на ногах, показался древний старик, которого накануне взяли коком.

– Не желают ли достойные господа позавтракать, – спросил он, кося глазами и слегка покачиваясь. От него сильно пахло кислым вином и рыбой, и вид его вряд ли мог пробудить у кого-то аппетит. Но на Оуэна действовал свежий морской воздух, и он улыбнулся старику.

– Как тебя зовут, кок? – спросил Оуэн. – И что это ты там приготовил?

– Чам, сэр. – Старик мотнул головой и улыбнулся. – Я думал, что ваша честь непривычны к жизни на море и не изволят сегодня есть много. Но у меня найдется всего по кусочку – все свежее, только что приняли на борт, перед отплытием. А другой господин не желает покушать?

Кайтай пробормотал невнятное ругательство на родном языке, даже не высунув головы из-под одеяла.

– Сомневаюсь, что он захочет, – ответил Оуэн, – но я бы съел чего-нибудь, дружище Чам. Постарайся и приготовь чего-нибудь получше, примерно на троих. А где капитан Ларр? Может, он позавтракает со мной, раз уж мой друг не может составить мне компанию.

– А, капитан… они уже откушали, – сказал Чам. – Запустили тарелкой мне в голову и сказали, чтобы я скормил все акулам. Потом посмотрели на солнце и пошли на свою койку, на носу, так что, наверное, теперь мы их часа два не увидим. Может, дама составит вам компанию, сэр?

Оуэн уставился на старика.

Через минуту он овладел собой и спросил:

– Дама? И что же это за дама, говори, старая ты свинья.

– Как? Та самая дама, что ваша честь изволили пригласить с собой в путешествие, для удовольствия, я полагаю, на что такие важные господа имеют полное право, тогда как простые честные матросы вынуждены проводить всю жизнь без женской ласки, которая облегчила бы им их тяготы…

– Что это за женщина? – заревел Оуэн. Чам слегка отступил, но уже не мог остановиться.

– Честному матросу остается только надеяться, что между плаваньями ему удастся найти где-нибудь в порту потаскуху и что она не украдет все его деньги. Между прочим, деньги, которые тяжело даются… Так что, сэр, дама будет с вами завтракать, или нет?

– Я сейчас убью этого бормотуна, – сказал Оуэн и вдруг дернул себя за бороду. – Черт побери…

Потому что в это мгновение дама появилась на трапе, ведущем с верхней палубы: она была в моряцкой куртке с капюшоном и держала мешок, который бросила на палубу. Это был весьма тяжелый мешок, и Оуэн понял, что дама оказалась здесь совсем не случайно.

– Ты… – Оуэн потерял дар речи и затряс головой. В ответ ему сверкнула улыбка Зельзы. Она посмотрела на свой мешок.

– Ты позволишь мне войти, рыжебородый? – ласково спросила она. И бросила Чаму. – Завтрак мне бы не помешал. Я провела ночь на палубе, в матросской куртке, и у меня разыгрался аппетит.

Беззубо улыбаясь, кок исчез в надстройке, где у него горела плита. Оуэн взял мешок Зельзы, вошел в каюту и швырнул его на койку. Она смиренно последовала за ним.

– Ты. – Он обернулся к ней, и глаза его яростно блеснули.

– Я узнала о готовящемся плавании от пьяного матроса, который отказался участвовать в таком безумном, как он сказал, предприятии, – тихо сказала Зельза. – К тому же кое-что я прочитала у тебя на руке. Поэтому я пробралась на корабль, как раз перед отплытием. По твоей руке я увидела, что тебе нужна будет помощь, спасение. Моя помощь.

– Но ты мне не нужна, цыганка, – хрипло ответил Оуэн. – Я не хочу, чтобы ты… плела вокруг меня свою паутину. Мне следовало бы вплавь отправить тебя обратно.

– Это верно, ты не принадлежишь мне, гахьо, – сказала Зельза, – ты принадлежишь ей. Женщине из волшебного сна… но твоя жизнь связана с моей. Ты это скоро увидишь.

Кайтай приподнялся на локте со своего места и, моргая, смотрел на них.

– О небесный медведь, как можно так громко каркать, когда человек страдает, – сердито проговорил он. – Оуэн, ты что, и цыганку свою с собой взял?

– Великая праматерь!!! – заорал Оуэн. – Она не моя, и я ее не брал!

Зельза улыбнулась.

– Тебе плохо, желтолицый? – спросила она.

– Я чувствую себя хуже, чем великий прародитель после того, как он проглотил мистическую ящерицу, – пробормотал Кайтай и вновь убрал голову под одеяло. Зельза быстро вышла из каюты, а Оуэн остался сидеть, опершись подбородком на руку и нахмурившись.

Через несколько минут появился Чам с подносом и кастрюлей, из которой валил пар. За ним шла Зельза: она аристократическим жестом отпустила старого кока, и тот, хихикнув, засеменил к двери. Цыганка налила полный стакан дымящейся жидкости из кастрюли и подошла к койке, где лежал Кайтай.

– Сядь, желтолицый, и выпей это, – повелительно сказала она.

– Ух! – произнес Кайтай, принюхиваясь. – Адское зелье. Воняет тухлой рыбой.

– Пей, – приказала Зельза. Сделав страшное лицо, Кайтай осушил стакан.

Спустя минуту его физиономия стала удивленной.

– Фу-фф! – сказал он, отирая рот. И чуть позже добавил: – Подействовало.

– Для всего есть своя травка, – невозмутимо сказала Зельза. – Есть трава от морской болезни, есть от бесплодия женщин и кобылиц, и даже имеется травка для не очень активных жеребцов. – Она посмотрела на Оуэна, а тот побагровел и с силой хватил кулаком по столу так, что подпрыгнула тарелка с едой.

– Поди ты к черту, женщина!

– Нет, рыжебородый, я не стану давать это зелье тебе, – ответила она. – И поешь. Похоже, старик довольно неплохой повар.

6

– Плыть придется довольно долго, даже при таком благоприятном ветре, – проговорил Оуэн, поглядев на раздутый парус. – К тому же у нас не хватает гребцов, и, если ветер спадет, мы будем дрейфовать и ждать. Но пока…

– Я никогда не видал в этих краях такого сильного и ровного западного ветра, – откликнулся Ларр, щурясь на заходящее солнце. Он держал перекрестный глубиномер, ожидая, пока свинцовый боб, качаясь, установится на нужной высоте. – Мы на прямом курсе, сэр.

– Это хорошо, – сказал Оуэн, – я не такой любитель мореплавания, чтобы посвятить этому остаток жизни.

– Там, куда мы плывем, вы будете искать сокровища, верно ведь, сэр? – Острый взгляд Ларра впился в Оуэна.

– Никаких сокровищ, – отвечал Оуэн. – Мы везем э-э-э… так сказать, послание, которое попросил доставить чародей Мирдин Велис. Мы отвезем его и вернемся назад. Вот и все.

– Добираться так далеко, в необитаемые земли… ради одного только послания? – Ларр с сомнением покачал головой.

Оуэн посмотрел на капитана и понял, что тот не верит ему. Ларр может быть опасен, если он рассчитывает на добычу.

– Изволите приказать снова повесить ваш гамак на задней палубе, сэр? – через минуту спросил Ларр. При этом он неотрывно смотрел на красный горизонт, и брови его были сведены, как будто он пытался там что-то рассмотреть.

– Да, – ответил Оуэн.

– Привести с собой на корабль такой лакомый кусочек и проводить ночи в гамаке на палубе… – продолжал рассуждать вслух Ларр.

– Я люблю спать на свежем воздухе, – хмуро оборвал его Оуэн.

– А ваш желтолицый приятель, – продолжал Ларр, – проводит ночи как лунатик, считая звезды. Что пользы в этих подсчетах, если мы и так знаем, где находится полюс?

– Он ученый человек, который все описывает, – объяснил Оуэн.

Ларр уже не слушал его. Он прикрыл глаза рукой и нетерпеливо закусил губу.

– Сэр… посмотрите туда.

– Там что-то есть… что это?

– Корабль, – сказал Ларр. Он заметно побледнел.

Оуэн различал только черную точку с вертикальным штришком на ней, но, похоже, Ларр видел значительно лучше его.

– Пиратское судно, с островов, – напряженно произнес Ларр. – А у нас горстка людей, и на борту нет даже катапульты. Если они нас заметят – мы погибли.

– Мы можем уйти от них, – сказал Оуэн, глядя вдаль.

– Не сможем, без десятка дюжих гребцов. С одним парусом от них не уйти, – ответил Ларр. – Они убивают ради удовольствия. Поверьте, я знаю это. – Он молитвенно сложил руки, пот выступил у него на лбу. – Пока что они берут западнее… Интересно зачем… Вы уверены, сэр, что на судне нет какой-нибудь вещи большой цены? Какого-нибудь сокровища, слухи о котором могли достичь ушей этих проклятых разбойников? Их шпионы повсюду, особенно в Мазайне…

– Кайтай! – заорал Оуэн и бросился вниз по трапу, прыгая через две ступеньки. Где-то в глубине души он вдруг почувствовал облегчение. Не нужно было больше беспокоиться о замышляющих козни матросах, таинственных шкатулках с вонючим отвратительным содержимым, черноглазых женщинах, посягающих на его свободу… можно больше ни о чем не думать, а всего только и нужно, что взять щит и топор и покончить все одним размашистым ударом.

– Кайтай! – Оуэн пинком распахнул дверь. – Вставай и бери оружие!

Он торопливо натянул кольчугу и подвесил поудобнее топор в кожаной петле. Затем повесил на спину щит, схватил стальной шлем и вернулся на палубу. Кайтай, поспешно бросив какие-то сложные астрологические вычисления, начал вооружаться; Зельза тоже вышла на палубу, не выказав при этом ни малейшего волнения.

– Они нас заметили, – закричал Ларр, вцепившись в руль обеими руками, – тысяча чертей, заметили и теперь поворачивают, чтобы перерезать нам путь. Мы погибли, господа.

Матросы собрались на палубе; слышались испуганные голоса. Оуэн осклабился на Ларра.

– Ты имеешь шанс умереть как мужчина, – выкрикнул он. – Эй, вы! – крикнул он команде. – Есть у вас зубы, чтобы бороться с этими скотами? Или вы овцы?

– Их очень много, сэр, – мрачно ответил один из матросов, – может, они обойдутся с нами чуть получше, если мы сразу выдадим им вас с вашими деньгами…

Оуэн замахнулся на него топором, и матрос попятился. Оуэн опустил топор и покачал головой.

– Овцы вы, овцы… – пробормотал он, – но мои овцы, и я съем на завтрак ваши ребра, если вы не сделаете, как я велю. – Он повернулся и посмотрел на море.

Видневшийся в отдалении корабль теперь приближался со спущенным парусом и, шедший на одних веслах, был похож на огромное насекомое, несущееся во взбиваемой веслами пене. Корабль Оуэна все еще нес натянутый ветром парус, и расстояние сокращалось с каждой секундой.

– Мы все же прикончим кое-кого из них, – пробормотал Оуэн. Он махнул Кайтаю: – Слушай, Кайтай! Пришло время вспомнить твое колдовство! Мы долго не продержимся против этих гиен. Давай испробуем пару твоих трюков.

– Я не знаю никакого колдовства против пиратов, – тихо ответил Кайтай, в ожидании схватки играя своим изогнутым мечом.

– Я видел, как ты занимался вызыванием и сменой ветра, – тут же отозвался Оуэн. – Слушай… мог бы ты вызвать ледяной ветер, прямо сейчас?

– А-а, – глазки Кайтая заблестели, – холодный ветер…

– И туман, – добавил Оуэн. – Густой морской туман. Но прямо сейчас.

– Если бог ветра из моей страны пойдет так далеко на запад… – Кайтай воткнул меч в деревянную палубу, отбросил круглый щит и резким движением выбросил руки вверх, к небу.

Казалось, из самой глубины легких он исторгнул странный, пугающий призыв, трубный, как волчий вой. Голос зазвенел – от него раскатилось эхо, и, пока оно еще звучало, Кайтай выхватил из-за пояса кинжал и яростно ударил себя в раскрытую грудь. Хлынула кровь. Он прижал к груди ладони, вновь протянул руки к небу и закричал. От этого крика вздрогнули и попятились матросы на палубе.

Прямо по курсу корабля появилось темное облачко, которое, казалось, росло. Попутный ветер внезапно стих, и треугольный парус бессильно обвис. Гик повернулся, и снасти задрожали, как струны гигантской арфы.

На палубу западали первые белые хлопья… снег! Оуэн содрогнулся, так как на палубу ложился вполне осязаемый и даже густой холод. Кайтай вскрикнул еще раз, затем трупом рухнул на палубу и остался неподвижен.

Зельза склонилась было над ним, но Оуэн оттолкнул ее.

– Не надо, – хрипло сказал он, – не трогай его. Я уже видел, как он проделывал такое… Смотри! Туман!

Ледяной воздух опускался на теплое море, и тут же вокруг судна стал подниматься густой, белый, как вата, туман, становившийся все плотнее, гуще… и вот не стало видно ничего, и другого корабля тоже.

– Теперь, – оглядев матросов, сказал Оуэн, – вы все… сидите тихо. Пираты могут пройти мимо. Даже если нет…

Усиленный тишиной и туманом, их ушей коснулся отдаленный скрип уключин, удары весел и мерный звук барабана. Все застыли в напряженном ожидании. И вдруг, неожиданно, все стихло.

– Они подняли весла, – пробормотал Ларр, покачав головой, – ждут, пока рассеется туман. Они поняли, что он ненастоящий…

– Тихо. – Оуэн прислушался. Вокруг была тишина. Но он знал: они были здесь, близко. Они выжидали.

– Эта амуниция тяжеловата, – произнес он вслух, ни к кому не обращаясь. Зельза и Ларр с удивлением наблюдали, как он стащил кольчугу и осторожно положил ее на палубу, чтобы не зазвенела. Он сложил шлем, круглый щит и сбросил башмаки. Полукруглый топор он укрепил на шее с помощью петли. Затем он взобрался на перила палубы.

– Бог-счастливчик, дающий удачу, – сказал Оуэн, потихоньку помянув древнего марионского божка. Говорят, что тот слышит шепот так же хорошо, как и громкие призывы. И, скользнув вниз по борту, Оуэн бесшумно, как выдра, погрузился в воду и уплыл прочь без единого всплеска.

– Бедняга не в своем уме, – сказал Ларр.

Никто не проронил ни слова.

Время шло. Туман стал понемногу рассеиваться. Солнце почти закатилось, и серое море теперь освещала низкая луна, висевшая в небе, как большая тусклая лампа.

– С ним покончено, – пробормотал Ларр, и глазки его вдруг плотоядно сверкнули в сторону Зельзы. Она ответила ему взглядом, в котором было больше холода, чем в море под килем. И вдруг она улыбнулась.

Голова Оуэна, мокрая, с прилипшими волосами, показалась за ограждением палубы. Сверкнула белозубая улыбка. Он зацепился топором за поручень и вылез на палубу.

– Клянусь богами, вода холодная, – улыбнулся он, отирая с бороды воду тыльной стороной ладони, – можно только посочувствовать этим беднягам.

Сквозь негустой туман от пиратского корабля доносились странные звуки: сначала это был вопль страха и злобы, затем проклятия. Послышался сильный всплеск и какой-то не вполне понятный, шум.

– Я прорубил у них дыру у носа, достаточно глубоко, чтобы образовалась приличная течь. – Оуэн ухмыльнулся. – А потом, когда они бегали и пускали стрелы в то, что они считали морским дьяволом, я проплыл вдоль судна и снова пустил в дело топор, на этот раз на корме. Слышите! Я ручаюсь, что они наполняются водой и с кормы, и с носа, а у них слишком много людей, чтобы оставаться на плаву… и к тому же слишком много награбленного добра.

Кайтай поднялся на ноги и неверно стоял, опираясь на перила.

– Они тонут, – спокойно заметил он. Затем взглянул вверх. – Возьми их себе, о небесный медведь.

– Больше похоже, что они попадут к морскому царю, – злобно рассмеялся Ларр. Теперь, когда опасность была позади, мужество вновь вернулось к нему.

Постепенно, порывами, возвращался и ветер. Парус зашумел, и корабль медленно пошел прежним курсом. Над темным морем повис отдаленный крик; затем все смолкло.

7

Трое мужчин сидели на корточках в тени, на полубаке. Чам нарезал овощи для рыбного супа, который он собирался готовить к ужину, – одному из матросов удалось наловить рыбы. Капитан Ларр сидел полузакрыв глаза и жевал свою излюбленную жвачку из наркотической травки, очень популярной у моряков. Рядом с ним сидел чернобородый матрос, который был известен просто под кличкой Нож и, по-видимому, не имел другого имени. Отсутствие у этого человека языка, очевидно, не позволяло ему назвать свое настоящее имя, даже если оно у него и было.

По-прежнему дул сильный западный ветер – матросам было практически нечего делать, хотя Ларр и старался все время занять их какими-нибудь работами на палубе или мелким ремонтом.

– Ты много бываешь в кормовой каюте, – сонно проронил Ларр и задвинул жвачку за щеку.

– А? – Чам поднял голову от своих овощей, и на лице его появилась бессмысленная улыбка. – Ах да, верно, я хожу в кормовую каюту, ношу господам их обеды и всякое другое…

– Ты видел, где они его держат? – спросил Ларр, по-прежнему не раскрывая глаз.

– Держат – что, сэр?

– Золото, – мягко отозвался Ларр, – или, может, карту сокровищ, или что-нибудь в этом роде. Ведь не ради же поручения какого-то колдуна пустились они в это безумное путешествие.

– Вы думаете, у них при себе много золота? – живо спросил Чам и показал остатки зубов в лисьей улыбке.

– Ты бы взглянул, кок, когда никто из них не видит. Они ведь не всегда бывают в каюте… – лениво предложил Ларр, – просто посмотри, где оно и – что это. Может, удастся заполучить оттуда кое-что и для горстки бедных морячков, таких, как мы с тобой… Самому мне трудно заглянуть в каюту: у меня там нет никакого прямого дела. И мне неохота, чтобы краснобородый размахивал передо мной своим проклятым топором, а желтолицый урод наслал на меня какого-нибудь дьявола. А чертовка – бесовски хороша, – но мне сдается, если ее раздразнить, она будет поопасней их обоих.

Чам кивал, потихоньку хихикая.

– Я постараюсь, сэр, – прошамкал он. – Но я только взгляну. Все, что вы сказали об этой троице, – правда, и мне бы не хотелось, чтобы они ополчились на нас. Но просто посмотреть, что у них… мне, может, и удастся.

Ларр хмыкнул:

– Попытайся, кок. И расскажи мне, что увидишь, ладно? И пусть это будет между нами. Здесь только мы и старина Нож, который никому ничего не сможет сказать. А? – Он шутливо ткнул Ножа под ребра. – И он не научился писать до того, как ему выдернули язык за то, что слишком много говорил, верно, Нож?

Чернобородый издал гортанный звук, выражающий согласие. Ларр откинулся назад и снова закрыл глаза, а Чам продолжал резать овощи. Только теперь глаза старого кока вспыхивали при каждом взмахе ножа.

Чам воплощал идеи сразу или никогда. Ему удалось осуществить свой замысел в тот же день, когда Оуэн, Кайтай и Зельза расположились отдохнуть на шканцах у мостика. Оуэн достал свою маленькую арфу и наигрывал какую-то ненавязчивую мелодию. Пел он не очень хорошо, но слушателей захватила старинная баллада, которую он помнил со времен детства и теперь пел негромко, на древнем языке марионцев. Зельза сидела и слушала, а Кайтай облокотился на перила палубы и смотрел в море.

Тем временем Чам рылся в каюте. Если бы кто-то и застал его там, он мог сказать, что занимается уборкой.

Чам был полон энтузиазма, хотя ему и не хватало опытности в воровских делах. Тем не менее шкатулка, стоявшая в бюро, даже не была спрятана. Он заметил там же бумажный свиток, но Чам не умел читать, и к тому же он успел уже позабыть идею Ларра о карте сокровищ. Все, что оставалось в затуманенном старом мозгу Чама, была смутная мысль о золоте. Имея много золота, можно купить много вина. Он подумал, что этого золота ему бы хватило надолго.

Он приподнял шкатулку, пытаясь оценить добычу на вес. «Тяжела, – подумал он, – наверное, полна кругленьких монеток…» Вдруг снаружи послышался шум, и он быстро завернул шкатулку в одеяло, которое сорвал с койки.

Он на руках выволок укрытую шкатулку из каюты и затрусил со своей ношей дальше по палубе. «Одеяло надо проветрить, – сказал он себе. – Это я отвечу, если спросят».

Но никто не спросил.

Матросы спали на полубаке, с подветренной стороны. Обычно они укладывались в ряд, заворачиваясь в одеяла или в темную от старости парусину. Там невозможно было найти место, чтобы рассмотреть добычу, но, когда прогорела крохотная керосиновая лампа, подвешенная сверху на брусе, на полубаке воцарилась полная темнота. Чам мог бы что-то разглядеть в слабых лучах пробивавшегося в люк лунного света, но он предпочел исследовать содержимое шкатулки на ощупь. Там наверняка золото, и он спрячет его в своем одеяле, а шкатулку поставит на место, и никто ничего не узнает. Так подумал Чам и подавил ликующий смешок.

Поутру Чама нашел матрос по кличке Нож. Старик лежал под скомканным одеялом, костлявой рукой прижимая к себе закрытую шкатулку, так, что виден был только ее уголок. Одеяло было темным и заскорузлым, и струйка крови протекла по палубе. Нож приподнял край одеяла и посмотрел внутрь. Он отшатнулся и быстро снова накрыл то, что было скрыто. Больше на полубаке никого не было – Нож быстро нагнулся и схватил шкатулку, после чего поспешил к своему спальному месту, где и открыл ее. Затем он вышел на палубу и отыскал капитана.

Через несколько минут Ларр втолковывал сонному Оуэну.

– Он без головы, – говорил Ларр, и пот каплями выступал у него на лице. – Нет не только головы, но и других частей тела. Как будто… будто он съеден заживо. И при этом совсем без шума, так говорят остальные… что это? Что это у нас на судне, сэр?

Оуэн пошел посмотреть и вернулся назад. Его тошнило. Зельза стояла в дверях каюты, а Кайтай заглянул ей через плечо с палубы.

– Может, лучше ты взглянешь, Кайтай, – предложил Оуэн, – если твой желудок в состоянии выдержать это. Что бы это ни было, это не слишком аппетитно, друг. – Зельза двинулась было за Кайтаем, но Оуэн выбросил вперед руку, пытаясь остановить ее. – Нет, тебе нельзя.

– Я видала вещи, от которых твоя борода вмиг поседела бы, гахьо, – скривившись, ответила цыганка. Затем она опустила взгляд на его руку, державшую ее за локоть. – И все же это первый раз, когда ты дотронулся до меня.

Оуэн, сжав губы, убрал руку.

– Иди и посмотри, если ты так этого хочешь, – ледяным тоном ответил он. Он пошел в каюту и тяжело опустился на стул.

Через минуту вернулись Зельза и Кайтай. Оба они были явно потрясены. Слышно было, как снаружи испуганно шумят матросы, столпившиеся у грот-мачты, – ни у кого из них не хватало мужества вернуться на спальные места.

– Во всем этом чувствуется какая-то мощная злая сила, – заговорил Кайтай. – Не знаю, что убило старика, но это было что-то весьма необычное. Это не могло быть… Может, огромная крыса. Нет… – Он покачал головой.

– Я знаю, как выглядят отпечатки человечьих зубов, – заявила Зельза, – я видела эти отпечатки.

– Человек? – нахмурился Оуэн.

– Кто-то из команды… – Кайтай взглянул на Зельзу, – может, оборотень. Человек-зверь. Такие встречались среди моего народа.

– Ни у кого из команды нет этих признаков, – тихо ответила цыганка. – Когда мы шли назад, я посмотрела их руки. У этой болезни есть свой знак, желтолицый.

Все трое переглянулись.

– Один из нас?.. – спросил Оуэн.

– Нет, и на наших ладонях этого нет, – сказала Зельза. – На этом корабле завелся демон.

– Господин Оуэн! – послышался снаружи голос Ларра. Оуэн встал и распахнул дверь. Ларр стоял немного впереди сбившихся в кучу матросов, угрюмо глядя в сторону полубака. Он опирался на абордажную пику, сжав ее так, что суставы его пальцев на рукоятке побелели.

– Господин Оуэн, – снова выкрикнул Ларр, – мы боимся.

С минуту Оуэн смотрел на него из-под нахмуренных бровей, а потом хрипло рассмеялся.

– Я тоже боюсь, капитан, – ответил он, продолжая улыбаться, – но вот чего бояться – я не знаю. Назови имя демона, и мы призовем его к ответу. Что убило кока?

– Верно. – Один матрос, посмелее, выступил вперед и встал рядом с Ларром. – Что убило старого пьяницу и съело его как селедку?

– Кто-то из вас, – раздался обвинительный голос из гущи матросов.

– Мы полагаем, господин, что это сделал один из вас, – ухмыляясь, заявил Ларр. – Слуга чернокнижного дьявола, Мирдина Велиса. Вы говорили, что везете его письмо, в то время как всякий знает, что этот посланец ада способен превратиться в птичку и лететь, куда пожелает, и сам отнести все свои письма. Вы не курьеры Мирдина Велиса. Вы – его охотники. И охотитесь вы за человеческим мозгом и кровью.

За спиной Оуэна, как колокольчик, зазвенел смех Зельзы.

– Дурак, – сказала она Ларру.

– Это могла сделать и ты, ведьма, – темнея от ярости, закричал Ларр. – Ведьмы! Я вас знаю! Тянут соки из мужчин, а в постель не идут ни с кем: боятся потерять колдовскую силу! Ты ведь проводишь ночи в одиночестве все время, пока мы плывем, не правда ли, ведьма? Ни один из этих великолепных господ не удостоился попробовать твоего роскошного тела, верно ведь? А почему – если в этом нет колдовства? – Он обернулся к матросам, указывая на Зельзу абордажной пикой. – Кто из вас способен поверить в то, что такой лакомый кусочек можно оставить нераспробованным, если тут нет злого умысла?

Казалось, его странное рассуждение было воспринято. Матросы зашумели и начали осторожно продвигаться ближе.

– Придется вам, колдуны, попробовать за это водицы! – заревел Ларр. – Вы отправитесь за борт, и со всей этой чертовщиной будет покончено!

– Дурак, – снова произнесла Зельза ясным и чистым голосом. Однако теперь она не сводила глаз с капитана, и рука ее скользнула в складки плаща.

Ларр взмахнул пикой, целясь в Зельзу, и ее правая рука метнулась навстречу. Что-то сверкнуло в воздухе, и Ларр выронил пику с почти женским взвизгом. Из его плеча торчал длинный узкий нож.

Тяжелый рыболовный гарпун ударился о косяк двери над головой Оуэна, и матросы начали наступать со все более громкими проклятиями и с явно растущей уверенностью. Кайтай рванулся в каюту и выскочил обратно с оружием. Он держал топор Оуэна и свой арбалет.

– Держи. – Кайтай вдавил топор в ладонь Оуэна и одновременно поднял арбалет и пустил стрелу.

Один из матросов со стоном упал, а топор Оуэна взвился в воздух, когда тот пошел на толпу матросов.

Зельза тоже вбежала в каюту и вернулась назад: теперь в ее руке было три фута сверкающей стали. Это был один из клинков, украшавших стойку с оружием в каюте. Она держала его низко, направив вперед, и острие описало зловещий круг, когда она встала рядом с Оуэном. Было ясно, что она знает, как обращаться с оружием, и, когда неосторожный матрос попытался приблизиться, Зельза доказала свое умение быстрым змеиным ударом. Нападавший взвыл и в брызгах крови покатился по палубе.

После этого остальные стали отскакивать проворнее. Основная масса нападавших начала отходить на полубак, где они снова собрались в кричащую, проклинающую, злобную толпу. Ларр сидел на палубе, прижимая раненую руку к перилам, и хрипло кричал в сторону защищавшей каюту троицы:

– Дьяволы! – Он сплюнул и застонал. – Если так, то вы не продвинетесь дальше ни на йоту, черт вас побери! Мы спустим паруса и пойдем обратно на восток… если понадобится, то и на веслах! Ваш заговоренный ветер вам не поможет при спущенных парусах! Эй вы, матросы… к шкотам! Спустить грот и готовься к смене галса…

Но большинство шкотов шло от шканцев, поэтому путь проходил ближе к каюте, чем того бы хотелось матросам. Один смельчак двинулся было вперед, но так и не достиг цели: просвистела стрела Кайтая, и он упал на шпигат, где и остался лежать вниз лицом.

– Теперь, ночью, – сказал Оуэн Кайтаю, глядя на толпящихся на носу матросов, – в темноте, они либо кинутся на нас, либо обрежут шкоты.

– Ночью будет луна, – отозвался Кайтай, – и мы можем держать факел, чтобы лучше видеть. – И тут лицо его озарила дикая усмешка. – Не думаю, что нам придется много беспокоиться. Кстати, друг Оуэн… – Он аккуратно прицелился, и арбалет пропел снова. Матрос, пригвожденный к переборке воткнувшейся в горло толстой стрелой, успел перед смертью только издать слабый булькающий вскрик.

– Кайтай, – Оуэн схватил друга за руку, – нет, черт побери!

– Утром мы должны увидеть землю, если, конечно, карта не врет, – ответил Кайтай, все еще ухмыляясь. – Нам не нужны больше эти свиньи. Позволь мне расправиться с ними, по одному, а потом ты уложишь тех, у кого не тонка кишка сразиться с нами в открытую. – Кайтай взглянул на Зельзу, и ее ответная улыбка была такой же безумной. – Может быть, и леди получит возможность наколоть еще одного-двух из них на свой кинжал, которым она так хорошо владеет.

– Не скажу, что мне это не по душе, – сказал Оуэн. – Но… нет, в этом не много чести. Слушай, я – воин, не знающий, кому служить, за моими плечами кража, я служу у чернокнижника на посылках – с меня достаточно бесчестья. Я не могу убивать этих кретинов просто ради удовольствия. – Он закусил губу, глядя на столпившихся матросов, и помолчал мгновение. Затем взорвался и продолжал злобным шепотом, как бы обращаясь к себе самому: – Разве мало их было вчера на этой проклятой пиратской посудине? Отправил людей в холодное море, не дав им возможности даже нанести ответный удар… как поганая крыса, прогрызшая им днище. Да уж, заступничество Луки нам необходимо. Человек должен исполнять свой долг… Но пусть эти собаки поживут еще немного.

– У этого парня сердце пташки, – с сожалением сказал Зельзе Кайтай. – Он никого не убивает, разве только иногда, когда рассердится. Этого мне не понять. Не один раз мы могли бы разбогатеть, если бы он мог хладнокровно убить человека.

Зельза рассмеялась:

– И вправду незачем убивать их. Завтра они вплавь доберутся до земли, какая бы она ни была, и устроят там засаду, а нам придется перебить их или умереть. Так что сейчас мы просто подарили им всего лишь еще один день их собачьей жизни. Оуэн, я не понимаю такого милосердия.

Он пожал плечами и повертел топор.

– Ты вообще мало что понимаешь, цыганка, – ответил он, не глядя на нее, а по-прежнему не сводя глаз с кучки матросов на шканцах, – а я… я понимаю еще меньше. Но… во сне я никого не убивал. Никто не убивал… в той стране.

– Опять эти слова, – сказала Зельза, – я их уже слышала. А у тебя на руке две линии там, где всем людям полагается иметь одну. Но я ничего не знаю о твоих снах, кроме того, что они, кажется, мешают тебе видеть вещи реального мира.

– Это было священное растение, – заговорил Кайтай, покачав головой. – Я не знаю… Я пользовался им не один раз, и оно не приносило вреда. А он… он увидел то, что ему нельзя было видеть.

– Друг, – холодно попросил Оуэн, – не надо об этом.

– Пусть она знает, – ответил Кайтай. – Она может прозревать вещи. Может быть, она разберется в этом получше меня.

Оуэн сжал губы. Через минуту он тихо произнес:

– Говори, если тебе так надо, маленький, не умеющий молчать колдун.

– Священное растение вызывает видения, – начал Кайтай, и Зельза кивнула.

– Я слыхала о нем, хотя мне не доводилось находить его, – сказала она.

– Оно встречается очень редко, даже в моей стране, – продолжал Кайтай. – У меня был мешочек с сухими плодами этого растения, и обращался я с ними очень бережливо. Затем, однажды, после того как я принял ягоду этого растения, моему другу стало любопытно.

Оуэн выдохнул с коротким смешком.

– Я увидел, как этот желтенький человечек спит, а на лице его играет такая улыбка, которой у него никогда не бывало наяву, – сказал Оуэн, – а позже, когда он вернулся к жизни, он заявил, что ему открылась… истина. Сказал, что знает больше о себе, о своей душе. Если она вообще у него есть, в чем я, лично, не уверен. – Оуэн задумчиво покачивал топором. – Далее я, по свойственной мне глупости, тоже стал алкать истины. А ведь я – вояка и вор, способный только штурмовать и резать глотки. Вообразил, конечно, что смогу стать мудрецом без особого труда. Решил проглотить истину в виде черненькой ягоды. Ха!

– Он съел ягоду, – сказал Кайтай, – затем, как это обычно случается, он заснул. Но… и в это он не верит. Он увидел свою прошлую жизнь. Нет-нет, друг не качай головой. У человека много жизней.

– Это сказки твоего желтого народа, – отвечал Оуэн. – Тут и одного раза больше чем достаточно.

– Я думаю, что он видел землю и людей, живших много веков назад, – продолжал Кайтай. – Но он оказался… очарованным той землей. Ему стало казаться, что это его родина, а он в долгой ссылке.

– Это реально. – Голос Оуэна зазвучал странной болью. – Оно существовало на самом деле… Место, откуда я родом. Я узнал его. Я узнал мой народ, и его музыку, и ее лицо… – Его губы искривились. – А теперь я даже не могу вспомнить ее имя!

– Она – далекое прошлое, – отчетливо выговорил Кайтай.

– Она живет сейчас, – упрямо повторил Оуэн. – Та земля существует. Иногда… – теперь он выглядел странно, – иногда мне кажется, что я сам и весь этот мир вокруг меня – даже менее реальны. Возможно, все, что касается того, кто я и что делаю, мне снится. Я не знаю. Но только если Мирдин Велис знает, где та земля, и его слово верно, то… мы, может быть, уже скоро попадем туда.

Зельза молча смотрела на него, и трудно было бы определить выражение ее лица.

– Я не знаю лекарства, – сказал Кайтай. – Ни у кого из мудрейших, кто пробовал эти ягоды, я не встречал ничего подобного. После употребления этих ягод мы отправляемся в другой мир, где цвета ярки, а формы неопределенны… насколько я знаю, это похоже на страну божеств. Некоторые там сходят с ума или умирают… Но такого результата я не мог предвидеть.

Кайтай рассеянно поиграл затвором арбалета и мрачно уставился в пол.

– Оуэн – мой друг, – вновь медленно заговорил он, – он ведь немного сумасшедший, был им и до того, как попробовал это растение. Посмотри, как сегодня он пощадил эту мразь. Я видел, как он уложил двадцать человек, а после пел над их телами погребальную песнь, очень красивую. Его народ постоянно поет, плачет и убивает – мне этого не понять, за исключением, конечно, последнего. У них нет ни алфавита, ни книг, но при этом они вечно в поисках мудрости, а найдя ее, ею не пользуются, а перекладывают ее в стихи.

Зельза рассмеялась:

– Это ничего, желтолицый. У вас свои обычаи. Но характер краснобородых мне и моему народу ближе, чем ваш. Кажется, я начинаю кое-что понимать.

Она повернулась к Оуэну.

– Я могу помочь тебе вновь увидеть эту землю, – сказала она, и он уставился на нее широко раскрытыми глазами. – Я могла бы, – повторила она, – но если все это и вправду далекое прошлое… если все на этой земле умерло много лет назад…

– Я знаю, что она живет сейчас, – упрямо ответил Оуэн. – Меня не покидает странное чувство… доказать это нельзя. Я могу только сказать, что знаю.

Зельза продолжала:

– А если я покажу тебе, что это не так, ты возненавидишь меня, будто это я убила твою страну своими руками. Люди часто наказывают того, кто несет им дурные вести. – Она дернула плечом. – Ладно, баро, если ты когда-нибудь захочешь, чтобы я для тебя прозрела и рассказала, что сейчас делается на той земле, о которой ты мечтаешь…

– Нет, – ответил Оуэн. – Не… сейчас, – он посмотрел на ют, – у нас нет времени забавляться видениями, когда нам готовы перегрызть глотки. Давайте пойдем в каюту и будем сторожить весь день, по очереди.

– В любом случае, они скоро придут в чувство, – сказал Кайтай. – Когда они увидят, что ты оставил их в живых, они, скорее всего, поймут, что сваляли дурака, послушавшись капитана.

– Так что же это за демон, что убил старину Чама? – вспомнила Зельза. – Если он вернется…

– У нас есть оружие, – ответил Оуэн. – Пойдем в каюту.

8

В этот день время тянулось невыносимо медленно. Солнце уже поднялось к зениту, а корабль шел по-прежнему: паруса были полны тем удивительным ветром, который не переставал дуть. Оуэн пошел в рулевую рубку и с помощью троса закрепил руль. Теперь он знал, что если они и собьются с курса, то не слишком. Мятежники собрались на носу и разговаривали там вполголоса, бросая косые взгляды на дверь каюты. Какой-то матрос попытался было проверить бдительность остававшихся в каюте и направился к ней. Он разделил участь того, что уже лежал на шпигатах со стрелой в горле. Страж и на этот раз был начеку.

Наконец солнце медленно зашло, и на закатном горизонте Оуэн заметил то, что равно могло быть и грядой низких облаков, и выступающей частью отдаленного берега. Рассматривая это из дверей каюты, он поднял глаза вверх. На небе стояла низкая луна, и ее бледного света вполне хватало, чтобы видеть палубу. Матросы, как серые тени, копошились в темноте полубака.

Прошел час. Зельза спала на одной из коек, и дыхание ее было так ровно и безмятежно, будто она проводила ночь в своей кибитке. Кайтай, скрестив ноги, сидел на палубе с непроницаемым видом восточного идола. Оуэн стоял, опершись о косяк двери, и охранял их.

Внезапно ночь прорезал вопль.

Дикий, гортанный крик, звучавший бессловесной агонией, вой, длившийся без остановки целую долгую минуту. Из темноты полубака на залитую светом луны палубу, кружась и спотыкаясь, вывалилась фигура, которая отгоняла от себя что-то, хлопая руками, как птица крыльями. Это был Нож.

Крик издавал его безъязыкий рот. Нож, все еще крича, споткнулся и упал плашмя, царапая ногтями палубу и дергая ногами. Оуэн бросился вперед, замахнувшись топором, сам не ведая на что; Кайтай бесшумно вырос у него за спиной. Зельза села на койке, мгновенно избавившись от остатков сна.

Но фигура в лунном свете осталась неподвижно лежать на палубе. Возле тела Ножа появилась широкая черная струйка – он был мертв.

– Я видел… – внезапно начал Кайтай и смолк.

– Да, – сказал Оуэн. – Оно отпрыгнуло от него. Как большая белая лягушка… размером с голову. О праматерь, что же это было?

– Размером с голову, – тихонько повторил Кайтай. На полубаке засветился огонь и послышались проклятия. Внезапно свет погас и раздался еще один крик боли, но на этот раз скоро, отчетливо и жутко прервавшийся. Было похоже на голос Ларра.

– С голову, – снова повторил Кайтай и вдруг схватил Оуэна за руку и рывком втащил в каюту. Он пинком захлопнул дверь и зашептал: – Зельза! Кремень и огниво – зажги лампу. Кажется, оно нападает только в темноте!

Цыганка торопливо нашарила кремень, и масло в лампе занялось – каюта наполнилась желтоватым светом. Снаружи, с полубака, раздался третий вопль.

– Смотрите! – сказал Кайтай. Он стоял возле бюро, где хранились рукописи и шкатулка. Теперь там были только рукописи. Шкатулки на месте не было. – Череп Мирдина Велиса, – задумчиво проговорил Кайтай. – А ведь его слуга сказал, что он… не по-настоящему мертв.

– То, что выпрыгнуло… размером с человеческую голову, – отозвался Оуэн.

– Вот теперь мне по-настоящему страшно, – сказала Зельза. Она мертвенно побледнела.

Они сели, не спуская глаз с двери. Ночь приносила все новые – нехорошие – звуки, изредка слышался и топот бегущих ног. Но убежать, видимо, было невозможно: то, что преследовало людей, двигалось намного быстрее их. Один матрос почти добежал до дверей каюты, когда оно настигло его. Было слышно, как он безумно скребся о деревянные доски, а после затих.

– Сейчас я жалею, что не убил их сам, – первым из всех решился заговорить Оуэн, уже глубокой ночью, когда снаружи наступила страшная тишина. Его спутники молчали.

Прошло много времени, прежде чем небо в иллюминаторе начало сереть. Вставало солнце.

Оуэн открыл дверь на палубу, держа наготове топор. Матрос, которому почти удалось добежать до каюты, лежал в двух шагах от нее, обратив невидящий взгляд в белесое рассветное небо. Чуть поодаль лежали еще трое, в разных позах, – все они несомненно были мертвы. На полубаке не было никаких признаков жизни, только оторванная человеческая рука валялась у входа в матросский отсек.

Зато прямо по курсу, все больше проявляясь, всего в миле или двух, виднелся мыс, по форме напоминавший тот, что был описан в инструкции. Корабль шел прямо к нему, и кромка прибоя уже забелела впереди. Оуэн мгновенно оценил положение и крикнул Кайтая, успев еще вспрыгнуть на трап, ведущий на верхнюю палубу.

– Тяни этот шкот! – приказал он Кайтаю, а сам топором обрубил тросы, связывавшие руль, и схватился за него, заложив крутой поворот.

Кайтай озадаченно озирался, и Оуэн заорал:

– Главный парус! Да-да, этот! Да тяни же его! Тяни как десять чертей!

Парус заскользил вниз, спустился наполовину и бешено заполоскался; корабль рывком повернулся и очень медленно, под острым углом, пошел вдоль береговой линии. Его по-прежнему сильно сносило к берегу, и, когда Зельза появилась на мостике, она услышала, что Оуэн снова чертыхнулся, глядя на надвигавшиеся скалы.

– Ты, – он бросил руль в руки Зельзы, – держи так, крепко держи. Вцепись в палубу, женщина, и не давай ему двигаться, иначе через минуту мы врежемся в берег.

Прыгнув через перила мостика, Оуэн оказался на нижней палубе, кинулся к шкотам и стал тянуть вместе с Кайтаем. И наконец шкот был выбран, парус свернут, и корабль благополучно заскользил вдоль берега.

– Все в порядке, Зельза… теперь я возьму его. – Оуэн снова подтянул рулевой шкот и стоял теперь, опираясь о перила и тяжело дыша. – Небольшое упражнение укрепляет ноги. Клянусь носом святого Луки, этот корабль – плавучий убийца.

Кайтай склонился над одним из тел, лежавших на нижней палубе. Затем он выпрямился и обратился к Оуэну.

– Их просто съели, – заключил он мрачно. И посмотрел в сторону темного полубака. – А там…

– Постой, Кайтай, – Оуэн спустился к нему вниз, – ты полагаешь, это наша скромная посылочка… сотворила все это?

Кайтай кивнул.

– Ну что ж, – Оуэн тыльной стороной ладони задумчиво потер свою рыжую бороду и вздохнул, – сделка есть сделка. Я подрядился доставить этот кусок кости, куда ему нужно, хотя я и предположить не мог, что у него такие вкусы. И где бы ни находилась эта чертова штука, сейчас она отправится обратно в свой ящик.

– Похоже, она не убивает днем, – заметил Кайтай. – Вероятно, она даже не может двигаться.

Оуэн посмотрел на него:

– Черт возьми, я вообще в первый раз в жизни встречаю череп, который способен двигаться, днем или ночью. И очень возможно, что в последний. Однако твои слова меня чуть приободрили. Стой здесь, а я пойду на полубак и поговорю с этим костяным убийцей.

Но когда Оуэн двинулся к носу судна, Кайтай пошел за ним.

Они перешагивали и обходили мертвые тела, обошли руку, лежавшую у закрытой двери. Оуэн пинком распахнул дверь и заглянул внутрь.

– Г-э-э, – неэлегантно издал он. – Подержи-ка дверь открытой, Кайтай. – Затем вгляделся в полумрак, – Есть. Это шкатулка… точно, это она. И крышка закрыта. Ну, попробуем взять ее оттуда.

Он появился в дверях, со страхом неся черную шкатулку на вытянутых руках.

– По весу она такая же, как была, – сказал он. – Может, эта штуковина уже вернулась туда, как змея в свою нору? Думаешь, надо открыть ее?

С минуту Кайтай внимательно изучал шкатулку. Затем взял ее у Оуэна, чуть приподнял крышку и заглянул внутрь. Очень осторожно он закрыл ее снова и тут же накинул металлический крючок.

– Ее открыли – вот так, – показал он. – Теперь она снова заперта, и ничего оттуда не выскочит. А череп внутри.

– Ого! – Теперь Оуэн все понял. – Это старый дурак Чам. Он украл ящик и оттащил его к своей койке.

– И открыл, – добавил Кайтай, – отсюда можно заключить, что Мирдин Велис и вправду не вполне мертв. Или, во всяком случае, предпочитает, чтобы его не беспокоили в его уединении… в его ящике.

Оуэн взял шкатулку, и они направились обратно в каюту.

– Я только спрячу его на место, – сказал Оуэн, закрывая дверцу шкафа. Затем несколько секунд в задумчивости смотрел на нее.

– Как ты думаешь, где сейчас остальной Мирдин? – спросил Оуэн, а Кайтай сухо усмехнулся.

– Тебе что, недостаточно того, что есть здесь? – спросил он.

9

– Теперь, друг, – сказал Оуэн, когда судно шло вдоль побережья к югу, – надо будет думать о том, как благополучно и побыстрей вернуться домой. Ведь команды у нас уже нет. Мы до отвала накормили рыб тем, что пришлось выбросить за борт. Но одни мы не справимся с этим корытом.

– Верно, – ответил Кайтай, – но по мне уж лучше год тащиться по земле, чем день путешествовать морем. В моем народе считают, что мореплавание опасно для здоровья, и, если бы не бальзам Зельзы, я бы наверняка уже умер от морской болезни.

– Похоже, прямо по курсу – круглая бухта, которую мы ищем, – сказал Оуэн, прикрыв рукой глаза. – Теперь остается только надеяться, что мы справимся с рулем: слабый ветерок еще есть.

Все приметы сходились. Заливчик – почти правильный круг спокойной воды – окружали белые пляжи, а за ними виднелся густой зеленый лес. Вдали поднималась гряда гор со слегка убеленными снегом вершинами и узким крутым перевалом в центре. Под слабеющим ветром корабль шел уже намного медленнее. Оуэн спустил парус, и тот лег неопрятной грудой на палубу. Корабль подошел ближе к берегу, и киль слегка заскреб по гальке. Оуэн приподнял каменный якорь и бросил его.

– Такому якорю не удержать эту посудину и при слабом ветре, – объявил он спутникам. – Скорее всего, эта лохань ляжет на грунт при первом же приливе. Сомневаюсь, что мы сможем использовать ее на пути назад, даже если найдем команду. А пока у нас и команды нет.

Кайтай пожал плечами:

– Должна же быть и сухопутная дорога. К тому же мне в общем-то все равно, в какой стране находиться. В диком лесу можно узнать столько же, сколько и в большом городе.

Зельза засмеялась:

– Желтолицый – не любитель городов, как и я. Лично я не буду огорчена. Мой народ найдет себе другую царицу, пока я не вернусь – если я вообще когда-нибудь вернусь, – а я буду рядом с доблестным господином Оуэном…

Тут Оуэн бросил на нее взгляд:

– Ты когда-нибудь прекратишь дразнить меня?

Она посмотрела на него сверкающими черными глазами:

– Я не всегда шучу. И я уже почти устала ждать, пока мой господин Оуэн вспомнит, что я – плоть и кровь, а отнюдь не видение. К тому же я могу еще сделать то, что делают цыганки.

Оуэн ответил ей холодным взглядом. И вдруг подбородок Зельзы дернулся, и она отвернулась.

– Проклятый, – пробормотала она и закрыла лицо капюшоном.

– Ты, – сказал глядя на нее Оуэн, – и плачешь? Цыганки не плачут.

– Верно, – ответила Зельза и подняла голову: глаза ее сверкали, но в них не было слез.

– Возможно, придется долго идти пешком, – сказал Оуэн. – Если бы только на этой посудине была хоть пара лошадей… Ну да ладно, пойдем потихоньку – шаг за шагом.

Он испытал странное, немного безумное чувство радости, когда они двинулись через лес к едва видневшейся вдали гряде гор. Оно проявилось в его походке, когда он пошел вперед, держа на плече топор и сдвинув шлем на затылок. Что-то тянуло его туда, что-то как будто шептало из-за гор голосами из почти уже забытого им сна.

Это был светлый и прозрачный сосновый лес. По подушке из опавших игл под тенью деревьев шагать было легко и приятно. Но что сразу насторожило Кайтая, хорошо знавшего жизнь дикой природы, – это тишина. Казалось, в том лесу не было ни белок, ни птиц.

– Ведь хотел же я взять с собою немного сушеных продуктов, – наконец сказал он. Теперь они шли по узенькой низкой балке, которая, судя по всему, вела на запад. – Если этот лес действительно мертв, а мне он таким кажется, то мы очень скоро проголодаемся. Никаких шансов раздобыть ужин. Здесь нет даже крыс.

– Я это тоже заметила, – подтвердила Зельза, оглядываясь. – Я еще никогда не видела такого тихого леса.

– На худой конец мы можем пустить на суп нашего друга в шкатулке, – заметил Оуэн с резким смешком. Ни Кайтай, ни Зельза не рассмеялись, а Оуэн, оглянувшись на их мрачные физиономии, снова захохотал.

– Вы боитесь его? Ну что вы, он же заперт в ящике. – Оуэн, не умеряя шага, постучал по крышке. – А из него вышел бы неплохой костный бульончик. Ведь он очень хорошо откормлен мясом. – Он вновь громко рассмеялся, и смех этот гулко раскатился под соснами.

И будто эхо, но на самом деле вовсе не эхо, ответило ему тоже смехом. Это был не отрывистый и резкий хохот Оуэна, но высокий, чистый и отчетливый далекий детский смех, который шел отовсюду, раскатываясь по темной и пустынной сосновой роще. Косые лучи солнца кое-где пронизывали густые кроны и падали на коричневатую лесную подстилку: нигде не было видно ни единого живого существа, но все же в лесу слышался детский смех.

Затем он стих, и странная тишина вернулась снова. Путешественники остановились, и три пары глаз внимательно осмотрели все вокруг.

– Знаете что, – вдруг сказал Оуэн, – не нравится мне этот лес.

– Надо поскорее уходить отсюда, – подхватил Кайтай, – мне тоже не по душе детский смех, когда вокруг не видно детей.

Они двинулись дальше, и теперь очень быстро, почти трусцой. Больше смеха не слышалось, но зато кругом раздавались странные шорохи, непохожие на шелест деревьев, и однажды они услышали нечто, напоминавшее топот множества бегущих ног, где-то в глубине чащи.

Наконец впереди деревья начали заметно редеть: сосновый бор уступал место ровной полянке, сплошь покрытой травой, с редкими, чахлыми, кривыми деревцами. На самом краю ее на земле виднелись неглубокие борозды или длинные насыпи, как бы отмечавшие границу леса. Путешественники пересекли их со странным чувством облегчения.

На открытом месте они остановились перевести дух. Кайтай наклонился, поднял что-то и подкинул на ладони.

– Железо, – сказал он с удивлением. – Какое-то изделие. А вот это… – он поднял еще что-то, – пряжка. Оуэн, это место напоминает поле битвы.

– Оно вполне могло им быть. – Беспокойство Оуэна снова усилилось.

– А вон еще, смотри, – указал Кайтай. – Шлем, кажется. Почти совсем проржавел. Я думаю…

В разговор вмешалась Зельза:

– Наверное, когда-то люди восстали против этого леса и пошли на него войной.

– И были разбиты, – отозвался Кайтай.

– Смотрите, здесь когда-то проходила дорога, – воскликнула Зельза, показывая себе под ноги. В том, как росла трава, и вправду прослеживался какой-то узор – будто след от давным-давно проходившей здесь и исчезнувшей когда-то дороги.

– Да, там дальше действительно есть дорога, – вдруг произнес Оуэн и сам удивился, откуда он это знает. Но оказалось, что он был прав. Постепенно, по мере того как они шли по направлению к далекому горному перевалу, дорога все больше проступала сквозь траву, сначала просто как узенькая тропка, затем как нечто, похожее на проезжий путь, вымощенный плотно подогнанными плоскими камнями.

– Где дорога – там должны быть и люди, – пробормотал Кайтай. – Даже если это и очень старая дорога.

– А где люди – там будут и неприятности, – отозвался Оуэн, – хотя мне кажется, их не будет. Тех, кто строил эту дорогу, давно уже нет на земле, а путешественники сюда, я думаю, не заглядывают.

– Но по-прежнему никакой дичи, – пожаловался Кайтай. – А ведь нам скоро становиться на ночлег.

– Обойдемся тем, что есть у нас в мешках, – ответил Оуэн, – к тому же я не устал. А ты, Зельза? – В его голосе прозвучала нотка участия, что молодая женщина тут же заметила.

– В ходьбе я могу переплюнуть любого гахьо, – заявила она, ласково улыбнувшись.

– Тогда посмотрим, сколько миль мы сможем пройти при лунном свете, – заключил Оуэн, – может быть, дальше появится и дичь.

И так они шли дальше по прямой белой дороге; солнце село, и теперь уже луна освещала им путь. Далекий горный перевал теперь чуть приблизился.

И вот, когда наконец Кайтай был готов уже предложить стать лагерем, они с Оуэном заметили вспышку света. Зельза увидела ее мгновением раньше. Оба вскрикнули одновременно.

– Может, пахарь или пастух, – неуверенно предположил Кайтай. – Хотя я до сих пор не видел никаких следов стад в этих местах. А ты что думаешь, Оуэн?

Свет выделялся маленькой желтой точкой на фоне вздымавшейся перед ними горы. Но в ответе Оуэна вдруг зазвучала странная нотка – гнев.

– Проклятые, вечно недовольные скоты, – воскликнул он, скрипнув зубами.

Зельза кинула на него удивленный взгляд. Лицо его в свете луны было искажено яростью, а рука схватила топор.

– Часовые! – кричал он. – Молящиеся ослы… прятать от человека то, что принадлежит ему по праву… святоши и притворщики…

– Оуэн! – резко окликнул его Кайтай.

Взгляд Оуэна начал проясняться, и он удивленно уставился на приятеля:

– Что?

– Что ты говоришь? Часовые?

– Какие часовые? – словно очнувшись, переспросил Оуэн. Он повернулся в сторону светящейся вдали точки. – Там… Пошли туда. – Голос его все еще звучал странновато, а сам он был как во сне.

– Он бредит, – тихо сказала Зельза, когда они шли за ним следом: он теперь почти бежал к этому далекому огню, который рос по мере того, как они приближались к тому, что показалось им остатками какой-то старинной площади.

– Он лишился рассудка, – ответил Кайтай, но не успел продолжить: они увидели высокий освещенный сводчатый вход, открывавшийся в старинной каменной стене. Обломки стены белели в лунном свете. Это были остатки гигантской, полуразвалившейся каменной кладки – здания, которое уже наполовину ушло в землю от времени. Сводчатый проем открывал нечто похожее на пещеру, в которой мерцал огонь и роились какие-то темные тени.

Оуэн, широко размахивая топором, с дико горящими глазами, бросился прямо в этот проем. Когда Кайтай и Зельза вбежали туда за ним, они увидели кучку людей, сгрудившихся у огня, лизавшего им ноги. Это были жалкие косматые человечки, одетые в вытертые от времени овечьи шкуры. Не имея никакого оружия, они беспомощно вздымали руки, пытаясь защититься от яростной атаки топора.

– Часовые! Воры' Идите, ищите трупы, которые вы сторожите! – зарычал Оуэн и со свистом замахнулся топором. С бешеным воплем Зельза повисла у него на руке. Топор вырвался и с дикой силой вонзился в землю.

Оуэн остановился, глядя на свою руку, которую все еще сжимала Зельза: ее ногти оставили алый след на его коже.

– Оуэн, Оуэн из Маррдейла! – выкрикнул Кайтай, глядя ему в лицо.

– Я.. Я… Оуэн, – с трудом выговорил тот и неожиданно со стоном сел прямо на землю.

Человечки – четверо мужчин и две женщины, одна из которых держала тощего, недокормленного ребенка, – столпились у противоположной стены, глядя на Оуэна в безумном страхе. Кайтай повернулся к ним и вытянул руки. Он старался говорить, как мог, мягко и успокаивающе, хотя и не был уверен, что они поймут его язык.

– Мир, мир, – сказал он и улыбнулся. – Нет страха. Мир.

Человечки что-то испуганно залопотали, и, внимательно вслушавшись, он разобрал несколько слов. Они говорили на наречии, которое он когда-то слышал. Они не решались отрываться от стены, стараясь обойти подальше ужас, которым был Оуэн.

А он тем временем, сжав голову руками, дико смотрел в склоненное над ним разъяренное лицо Зельзы. Она с силой ударила его по щеке.

– Храбрый воин! – осклабилась она. – Охотник за детьми! Мышиный убийца! Что это на тебя нашло?

– Нашло? – бросил через плечо Кайтай. – Это и было то самое. Он был одержим видением. Оуэн! Ты…

– Великая праматерь! – Оуэн молниеносно схватил Зельзу за руки, так как она снова замахнулась, чтобы ударить его. Он вскочил на ноги и теперь стоял, все еще держа запястья девушки и через ее плечо рассматривая сбившихся в кучку людей, которые едва не стали его жертвами.

– Что случилось? – спросил он.

– А ты что – не знаешь? – зашипела Зельза. – Ты набросился на этих несчастных, размахивал своим кровавым топором… они не сделали ничего плохого. Женщины и ребенок…

– Я… набрасывался на них? – Оуэн затряс головой. – Нет… не на них. – Он огляделся, и на лице проступил ужас. – Я видел это место… Все в огнях. Часовые были здесь, они подготавливали мертвых… пели заклинания, их одежды были усыпаны драгоценными камнями… и это… место погребальных церемоний… – Он снова оглянулся, и в голосе появилась боль. – Но все разрушено.

– А это – всего лишь жалкие крестьяне, – наставительно произнес Кайтай, – а не Часовые. Тех ты, видно, видел во сне.

Один из одетых в шкуры людей казался посмелее других: он выдвинулся на два шага вперед и начал жестикулировать, в то время как женщина повисла у него на руке, пытаясь остановить его. Они не оправились еще от страха, но уже поняли, что, по крайней мере сейчас, смерть им уже не угрожает. Парламентер замахал руками и залопотал невнятно, часто кивая головой.

Кайтай успокоительным жестом вытянул вперед руки ладонями вверх. Он отцепил арбалет и отложил его в сторону, затем взял у Оуэна из рук топор. Сложив все оружие, он стоял неподвижно, оглядывая развалины арочных строений вокруг.

– Зельза, – слабым голосом заговорил Оуэн, – я очень виноват… и спасибо тебе, что остановила меня. Убить их… ни за что… это было бы низостью. – Он потряс головой, как бы желая стряхнуть с себя что-то. – В ту минуту я был кем-то другим. Я снова был в своем сне, и я узнал это место. Сюда люди, звавшиеся Часовыми, приносили тех, кто был… мертв, но не совсем еще мертв. Эти Часовые… они пытались не подпустить меня к тому, кого я хотел там увидеть. Дальше я ничего не помню… но этот зал… Его я запомнил хорошо.

Оуэн вновь огляделся:

– Вон там. В том месте должна быть лестница… Смотри – остатки каменных ступеней там, где она была. А за этой грудой обломков скрыта дверь. Кайтай, я узнал место. Без сомнения.

Кайтай кивнул:

– Конечно, конечно…

– Но все это здесь было очень давно, – вмешалась Зельза, – тысячу лет назад… А сейчас тут руины. Оуэн, ты уверял, что люди из твоего сна еще живы, что это было не просто воспоминание. Посмотри вокруг, разве это не убеждает тебя, что ты был не прав?

Оуэн содрогнулся всем телом и опустился на землю, спрятав лицо в ладони. Зельза положила ему на плечо руку, и так они замерли на некоторое время. Одетые в шкуры люди постепенно вернулись к своим местам у огня, где они сидели и тихо переговаривались, не сводя с пришельцев испуганных заячьих глаз.

Кайтай двинулся было к ним, но они тут же отпрянули. Он начал жестикулировать, улыбаясь и кивая, будто пугливым детям.

– Похоже, у них есть еда, – не оборачиваясь, сообщил он Оуэну и Зельзе. Оуэн не шелохнулся.

– Золото, – говорил Кайтай, вынув из-за пояса монету, – очень красиво. – Он поднял монету так, что она засверкала в отблесках костра. Самый старший из кучки людей взглянул на монету и хмыкнул что-то, как показалось, неодобрительное.

– Очень отсталый народ, – сказал Кайтай, – не интересуются золотом. Интересно, чем же они заинтересуются…

Широко улыбаясь, он с дружеским видом присел рядом со старшим из мужчин. Затем он взял прутик и стал рисовать на пыли каменного пола.

Сначала он начертил трех человечков, показав, что они пришли издалека. Затем пририсовал фигурки поменьше. Он указал на себя, Оуэна, Зельзу, затем на рисунок.

– Друзья, – сказал он. – Люди. Понимаешь?

– А, – произнес тот. Он ударил себя в грудь: – Фепп – затем, указывая на каждого из членов группы в отдельности: – Фепп-хуу.

– Фепп-хуу, – повторил Кайтай и дотронулся до своей груди: – Кайтай. – Потом показал на товарищей: – Оуэн, Зельза.

Теперь, когда контакт был установлен, племя Феппа стало более чем разговорчивым, и Кайтаю приходилось прикладывать немалые усилия к тому, чтобы хоть как-то сдерживать их словоохотливость. Наблюдая эту сцену, Оуэн впервые улыбнулся.

– А дружелюбные они, однако, – заметил он наконец. Голый ребятенок подполз к его ногам и поглядел снизу вверх своими большими глазами. Оуэн посмотрел на него и расхохотался, а ребенок засмеялся в ответ.

– Определенно, они пастухи. Пасут, наверное, овец или коз, – заключил Кайтай. – Здесь все племя целиком. Похоже, они не слыхали ни о каких других племенах в округе. Они кочуют тут в окрестностях, спят в развалинах или пещерах. По-моему, это очень доброжелательный и безобидный народ.

– Точно, – подтвердил. Оуэн, снова улыбнулся и вздохнул. – Зельза, я очень благодарен тебе. Но… что я могу поделать? Это безумие… оно накатывало уже там, в этом чертовом лесу. Я был как опоенный, и странность в том, что я не был Оуэном из Маррдейла. Если так и дальше пойдет…

– Я видела, как это начиналось, – сказала Зельза, – не забывай, я умею прозревать события.

– Ты как-то обмолвилась, что можешь помочь, – просительно заговорил Оуэн, – если я снова окажусь в том сне…

– Но если я покажу тебе, что твой сон приходит из давнего и уже не существующего прошлого, ты возненавидишь меня, – отвечала цыганка. – Скажи, ты все-таки веришь, что в этом сне ты видел жизнь, которая где-то еще есть?

– Я… я не знаю. – Он неотрывно смотрел в огонь. – Так тяжко, когда тебя заставляют отказаться от того, к чему стремился, тем более от того, что было там. Если бы ты только видела…

– Я увижу, – ответила она, – если ты позволишь. Дай согласие – и я отправлюсь туда с тобой и сама все увижу.

– Посмотрим, – хмуро отозвался он, – должен же я сделать что-нибудь, чтобы избежать следующего… наваждения. А не то проснусь и узнаю, что натворил еще что-нибудь, похуже прежнего.

– Кажется, мне удалось разъяснить им понятие «еда», – торжествующе крикнул Кайтай со своего места по другую сторону костра. Одна из женщин достала кусок мяса и с застенчивыми смешками и ухмылками насаживала его на длинный зеленый прут. Мужчина нырнул в темноту и появился с кожаным бурдюком, в котором, как оказалось, было что-то, напоминавшее напиток из перебродившего молока. Кайтай попробовал, и лицо его озарилось такой широкой улыбкой, какой Оуэн прежде никогда у него не видел.

– Это почти то же, что я пил ребенком на равнинах, – объявил он. – Хорошие, очень милые люди. Ах… еще?

Пузырящееся над огнем мясо издавало аромат, противиться которому Оуэн был не в силах. Он уселся у костра, обняв колени и неотрывно глядя в яркое пламя. Спустя некоторое время он залез в свой мешок и отыскал там маленькую арфу; пристроив ее на одном колене, он начал подтягивать струны.

Увидев арфу, Феппово племя стало оживленно переговариваться, а один из них приблизился и с опаской дотронулся до нее. Оуэн улыбнулся ему и тронут струну – человечек в ужасе отпрыгнул.

– Не бойся, друг, – сказал Оуэн. Затем попробовал другую струну. – Я припоминаю песню из того мира, что был в моем сне… Вот послушай.

Он заиграл, и полилась незнакомая, звучавшая еще слегка неуверенно, мелодия, которая, казалось, металась от веселых аккордов до самых трагических. Кайтаю никогда еще не приходилось слышать, чтобы Оуэн играл что-либо подобное, и музыка эта почему-то беспокоила.

– Кажется, у нее есть и слова, – сказал Оуэн, не снимая пальцев со струн, – но я их забыл.

Народ Феппов, казалось, был потрясен. Та женщина, что держала ребенка, попятилась от огня, а другая прикрыла свой рот каким-то странным, словно ритуальным, жестом. Молодой мужчина подался вперед, широко и без выражения раскрыв глаза, будто в опьянении. Он ритмично покачивался и вдруг запел под звуки арфы.

– Он знает слова! – вскрикнул Оуэн, глядя на него во все глаза.

Одетый в шкуру человек пел негромкую, чарующую песнь, слова которой ничем не походили на тот язык, на котором только что говорил его народ. Оуэн аккомпанировал ему, перебирая струны.

– Кии-са, номапи, аб-мен, ахсвела хои, – пел человечек. А Оуэн, продолжая играть, стал подпевать по-другому:

– Где вечная весна, нет зимы, мы идем под знойным солнцем, без конца, вдоль замерзшей реки… где стоят деревья из камня…

Вдруг старейшина племени что-то коротко и хрипло крикнул и ладонью прикрыл поющему рот. Певец вздрогнул и остановился. Он казался очень испуганным.

Оуэн снял руку со струн и тоже прекратил игру.

– Похоже, я чем-то напугал наших маленьких друзей, – сказал он задумчиво. – Как ты думаешь, Кайтай, в чем дело? Чего они так испугались?

– Думаю, они где-то слышали нечто подобное, и… а может, их тоже посещают видения, – отозвался Кайтай. – Где ты узнал эти слова?

– Я вспомнил их, когда он запел, – отвечал Оуэн. – Ах… ну, довольно, довольно. Не можем же мы все время пугать этот замечательный народец, тем более когда над огнем такой чудный кусок мяса. Спрячу-ка я пока что арфу.

Он приподнял клапан дорожного мешка и стал укладывать туда арфу, но тут черная шкатулка скользнула вперед, и уголок ее высунулся из мешка. Заметив это, Оуэн поспешно спрятал его, но люди маленького племени тоже заметили этот уголок и глядели на него с таким выражением, которое не было похоже на простое любопытство.

– Там лежит всего лишь старая кость, – ободряюще заговорил Оуэн. – Понятно? Просто ящичек. Ах, мясо, похоже, уже готово. – Он потянулся вперед, указывая ножиком на мясо, и выразительно облизнулся, подтверждая, что он очень голоден.

Человечки засмеялись, забыв свои страхи, и стали резать мясо, передавая куски гостям.

– Я не стану спрашивать, что это за мясо, – говорил с набитым ртом Оуэн, – а может даже, кто это был. – Он со смехом отрезал еще ломоть для Зельзы.

– Похоже, тебе стало лучше, рыжебородый, – сказала цыганка. Не сводя черных глаз с Оуэна, она вцепилась белыми зубами в мясо.

– Это та пища, которой мне не хватало, – весело отозвался он. – Кусок жареного мяса мигом устранит все видения иных миров. Спроси Кайтая – он то и дело постится, чтобы разговаривать со своим небесным медведем. А потом целую неделю сам ходит хмурый, как медведь. А я создан для еды, моя девочка, не для видений. Такая пища просто бесподобна. К ней не хватает только вина.

– И женщин, – добавил Кайтай.

– Не слушай этого желтолицего аскета, детка, – запротестовал Оуэн, – он интересуется не женщинами, а одной только мудростью.

– Ведь могут же быть на свете и мудрые женщины, так что можно получить двойное удовольствие, – обиженно откликнулся Кайтай. – Хотя, по правде сказать, мне такие редко попадались…

– Вот перед тобой мудрая женщина, – сказал Оуэн.

– Но она не моя, – отвечал Кайтай. – Цыганка может принадлежать одному или никому. Верно, Зельза?

Зельза в ответ только улыбнулась.

– Даже сейчас, – продолжал Кайтай, – эта царица табора ткет новое колдовство. Ей не нужно произносить заклинаний, как другим колдунам, – никаких выкриков, взмахов ножами… она молчит, а молчание женщины уже само по себе большая сила. Но ее ворожба действует изнутри. Я уже чую чары цыганской колдуньи.

– У тебя слишком острое чутье, желтолицый, – огрызнулась Зельза, – но ты прав. Мне не нужно произносить вслух заклинания.

– Что же это тогда за ворожба? – заинтересовался Оуэн.

– Ты хочешь отправиться со мной искать ту землю? – спросила Зельза.

– Когда захочешь, – отозвался он. – Но я больше не стану есть те черные ягоды, которые давал мне Кайтай. Они не помогают во второй раз. Я знаю, я пробовал. А какой способ знаешь ты, чтобы попасть туда?

– Увидишь, – отвечала она. – Очень скоро.

– Я же сказал, – проговорил Оуэн, потирая тыльной стороной ладони бороду, – когда захочешь.

Голый ребенок появился вновь – ковыляя, он пошел к Оуэну. Тот подвинулся к нему и дал ему палец, который ребенок с торжеством ухватил. Это был мальчонка, большеглазый и подвижный, как все дети его возраста. Он обследовал одежду Оуэна, топор, лежавший рядом, и особенно был очарован рыжей бородой.

Ребенок подполз, потянулся к бороде, но промахнулся и упал. Падение не особенно огорчило его: он просто переместил свой интерес на дорожный мешок, который тут же раскрыл и засунул в него свои крошечные ручонки.

– Эй, нет, приятель, это ты не трогай, – сказал Оуэн, оттаскивая малыша. Но тот уже обнаружил черную шкатулку и крепко вцепился в нее.

– Ма! – произнесло дитя, не желая выпускать свою добычу. Незаметно его пальчики сдвинули крючок и освободили крышку. В ту же секунду он засунул вовнутрь палец, но тут же с воплем выдернул руку. Оуэн мгновенно накинул крючок и бросил шкатулку в мешок. Мальчишка уполз к матери, и та теперь утешала его.

– По-моему, это укус, – тихо сказал Оуэн Кайтаю.

– Я думаю, ты прав. – Кайтай незаметно подвинулся ближе к ребенку и кинул на него взгляд. – Да, небольшой укус, на руке.

– Будь проклят этот ящик! – выругался Оуэн. – Может, наши дела пойдут лучше, если мы зароем его?

– Ведь ты же сам заключил сделку, – вразумляюще сказал ему Кайтай. – И потом, я не думаю, что на этом закончится власть Мирдина Велиса. Такие договоры надо выполнять.

Один из Феппов подошел посмотреть на шкатулку, и его брови поднялись в изумлении. Он прижал ее ручкой грубого кремневого ножа, с помощью которого он только что ел, и с вопросительным восклицанием взглянул вверх, на Оуэна.

Оуэн хладнокровно пожал плечами.

– Надеюсь, он решил, что ребенок поранил палец о гвоздь, – пробормотал Оуэн, при этом приветливо улыбаясь человечку.

Тот снова наклонился над шкатулкой, водя пальцем по ее странным резным узорам. Вдруг он закричал что-то на своем языке. К нему подошел другой мужчина, а затем и старейшина. Все трое склонились над шкатулкой и обсуждали ее, гортанно переговариваясь.

– Похоже, она им не понравилась, Оуэн, – предупредил Кайтай, – будь осторожен.

Один из мужчин медленно отошел и заговорил с женщинами. Все племя собралось в конце зала, у двери, а вождь его, Фепп, старейший из них, встал немного впереди, как бы защищая свой народ.

Он торжественно поднял вверх руку.

Он говорил долго, раскатистыми фразами, которые ясно выражали гнев, страх и отказ в гостеприимстве. В голосе его зазвучали необычные нотки – как у священника, изгоняющего бесов. Затем, медленно продвигаясь, вся группа ушла в темноту, мужчины впереди, женщины позади, причем, удаляясь, они ни на мгновение не спускали глаз с пришельцев. Они двигались спиной вперед, в темноту, и вскоре совсем исчезли из виду.

– Им не понравилась наша компания, – сказал Оуэн, глядя им вслед. – А может, его компания. – Он поглядел на шкатулку. – Чем бы ты ни был, а от друзей ты нас освобождаешь с потрясающей быстротой. Сперва команда, теперь этот жалкий народишко. – Оуэн крепко стукнул костяшками пальцев по крышке. – И все же не хотел бы я повстречаться с тобой как-нибудь темной ночью.

Шкатулка не отвечала. Зельза холодно рассмеялась шутке.

– Череп колдуна не разговаривает ни с кем, – заметила она. – Я сомневаюсь, что он сказал бы тебе что-нибудь приятное, даже если бы и заговорил.

– Тогда ступай назад в мешок, – проговорил Оуэн. – Ну что ж, не думаю, что наши маленькие друзья попытаются зарезать нас в темноте, но лучше я подложу в огонь еще полено. Зельза… ты говорила, что можешь помочь мне попасть в мой сон. Расскажи мне об этом. Как и когда мы попадем туда?

– Если хочешь, можно сейчас, – отвечала она. – А как? У меня есть ключ. Тебе незачем в это вникать.

– Что я должен делать?

– Сядь напротив, вот так. Прими удобную позу. Я возьму тебя за руки, желтолицый, ты будешь сидеть у входа и охранять нас: мы как будто погрузимся в сон на время. Но стоит тебе громко позвать нас, и мы тут же проснемся. Говоря все это, Зельза не отрываясь смотрела Оуэну в глаза. Ее руки сильно сжимали его запястья, большие пальцы лежали на пульсе.

– Тебе покажется, что мы пропутешествуем долго, очень долго, но бывают разные виды времени… здесь пройдет не больше нескольких минут. – Оуэн, глядя в черный омут ее глаз, слышал слова очень неясно, как бы издалека. – Мы отправляемся туда, и мы сможем увидеть..

10

«Ты солгала, цыганка» – Оуэн выговорил эти слова и не услышал их звучания, однако понял, что слова просто каким-то образом были.

«Я не солгала. Это город, который ты видел во сне, но ты еще не затянут в него, как муха в паутину, ты можешь передвигаться по нему свободно, как захочешь. Иди же и смотри».

Оуэн увидел удивительный пейзаж из своего сна: деревья, сверкавшие на солнце, как драгоценные камни, больше напоминавшие изумруды, чем живую зелень. Между деревьями белые строения, стены и дорожки, как в саду. Неподалеку река, настолько спокойная, что казалась стеклом, неподвижно лежащим под ослепительно ярким солнцем. Свет исходил как бы отовсюду и ниоткуда: Оуэн нигде не видел солнца.

По дорожкам двигались фигуры – мужчины и женщины, красивые, в мантиях, – и тихо улыбались. Они ступали неслышно и ни с кем не разговаривали, проходя по своим делам.

В прошлый раз Оуэн был одним из них. Он тоже проходил здесь в своем сне. Тогда у него было другое имя, но теперь он не помнил его. И она тогда тоже была здесь, – этого он не забыл. И сейчас она здесь, где-то среди белых строений.

Голос Зельзы беззвучно шептал ему. «Иди, смотри…» Он двинулся, плывя среди деревьев… каменных деревьев, как он теперь понял, тех, о которых пелось в песне. А впереди он увидел себя. Он знал человека, шедшего сейчас по дорожке, – это был он сам в первом его сне. Впереди показались белые ворота: человек подошел к ним и вошел внутрь.

Внутри была огромная комната с высоким потолком, тоже наполненная идущим непонятно откуда горячим светом. Внезапно Оуэн вздрогнул, пораженный: узор на полу был тот же, что и непонятный, спиральный, извитой орнамент в доме Мирдина Велиса. Сама комната тоже чем-то напоминала тот зал.

Он увидел низкое ложе из блестящего черного камня. На нем возлежала женщина в белом одеянии. Когда мужчина приблизился, она села и протянула к нему руки в жесте радостного привета. Но оба не произнесли ни звука. Женщина встала, и Оуэн уже знал ее имя.

«Ринель», – мысленно услышал, он.

«А твое имя было Айн».

Он уже не мог отличить свои слова от слов Зельзы. Все в этот раз было по-другому, не так, как раньше. Сейчас он просто наблюдал, но тогда… тогда он был Айном. Он помнил странную радость, будто темный огонь в крови, который охватывал его тогда или охватывал Айна… если он сам не был Айном. Сейчас эти люди двигались и говорили так же, но он уже не ощущал того, что они чувствовали. Только в памяти…

В памяти. Находиться там в тот раз для него было все равно что носить в себе постоянное пламя, которое пело внутри и светилось снаружи. Эта радость… он не смог бы описать ее ни Кайтаю, ни Зельзе, ни кому-либо другому, кто ни разу ее не испытал.

Проплывая теперь здесь, он и Зельза представляли единую волю – они слились в одну двухголосую личность. Оуэн подумал, что хотя это и не похоже на огненную радость бытия там, но все же – хорошо. И услышал мысленный отклик: «Хорошо».

«Посмотри на Ринель и Айна. В тот раз ты не понял. Сейчас ты все поймешь».

Двое, мужчина и женщина, двигались по освещенной белесым светом комнате, следуя странным, извивающимся узорам, нарисованным на полу, будто исполняли сложный танец или шли, сверяясь с картой.

Затем и сама комната, казалось, изменилась: пропали контуры стен и колоннады, остался только свет, яркий и резкий, и две фигуры, плывущие по лабиринту пола, хотя самого пола Оуэн уже не видел.

Теперь вокруг них формировались очертания улицы: широкая мостовая, кругом высокие дома и масса растений, прорастающих на уступах зданий. По обе стороны улицы были сводчатые двери и каменные стены с резьбой; просматривалась и перспектива: с обоих концов дорога выводила на одинаковые площади с фонтанами.

Две фигуры – Айн и Ринель – стояли неподвижно посреди улицы, а вокруг разливался яркий горячий свет. И хотя вся улица была заполнена светом, он, казалось, был сосредоточен вокруг этих двоих. И тут Оуэн заметил нечто странное.

Первое: нигде не было видно людей, хотя улица просматривалась в обе стороны. В таком большом городе, как этот… и ни души.

Второе, что поразило его, было усыпанное звездами черное небо, простиравшееся над городом. Улицу заливал яркий свет… но над ней было ночное небо.

Это ночь. Поэтому никого и нет на улицах этого города. Шепот Зельзы вновь достиг его мысленного слуха.

«Ночь и солнечный свет», – подумал он.

«Не думаю, что свет этот солнечный, – сказала Зельза. – Смотри, кто-то подходит».

Вдали на улице показалась фигура, темная по контрасту с двумя другими, одетыми в белое, которые стояли и ждали. Видимо, человек вышел из какой-то двери. Он двигался медленно, одной рукой ощупывая стены, как слепой. В другой руке он держал толстый дымящийся предмет.

Он подошел ближе, и Оуэн разглядел предмет и изумился: это был горящий факел. Огонь факела выглядел почти что темным пятном в странном белесом свете, но человек, казалось, все-таки нуждался в этом освещении.

Это был маленький темноволосый мужчина, чисто выбритый. Он продолжал неуверенно идти, и тут Оуэн понял, что для него улица совершенно темна, а факел – единственный источник света. На его лице Оуэн ясно прочел ужас. Человеку было страшно, и не просто страшно. Он шел и бормотал что-то вроде заклинания, и лоб его блестел от пота.

«Я знал его, – подумал Оуэн. – Его зовут Вайя. Я когда-то хорошо знал его… кажется, он писец или стряпчий».

Две безмолвные фигуры, Айн и Ринель, повернулись, как танцоры при исполнении фигуры, и, оказавшись по обе стороны от человека по имени Вайя, пошли с ним рядом. А тот их не видел!

Но он все же почувствовал их присутствие. Он замер, оглянулся, затем порывисто двинулся вперед. Дотронулся рукой до груди, где у него висел тяжелый золотой амулет.

Две безмолвные фигуры подошли к нему вплотную: они с двух сторон коснулись его. Он замер, пошатнулся, выронил факел, который тут же погас, и затем упал на камни мостовой.

Белые фигуры склонились над ним и так замерли на мгновение, будто изображая какую-то пародию на сострадание упавшему. Но они и не думали помогать ему.

Затем эти двое вновь выпрямились, теперь необычный свет засветил еще ярче, и Оуэн мысленно уловил ликование. Но человек по имени Вайя был мертв.

Айн и Ринель понеслись дальше, словно два небольших вихря, и мысленный взор Оуэна следовал за ними, как притянутый магнитом. Они достигли запертых железных ворот в высокой стене и каким-то чудом просочились сквозь них. Затем они пронеслись темным переулком между домами, узкой аллеей и наконец попали на улицу. Это была мрачная кривая улочка: просто замощенная щель между домами, которые, по всем признакам, заселяла беднота. Почти на всех дверях мелом были нарисованы какие-то знаки, висели пучки трав и амулеты из камня или металла; окна первых этажей были зарешечены железными прутьями и наглухо закрыты деревянными ставнями.

Однако ни Айн, ни его подруга нисколько не боялись того, что должно было служить защитными чарами против них. Безмолвно они проскользнули сквозь дверь с магической надписью, и на губах Ринели был беззвучный смех над этой бесполезной попыткой защититься. И опять беспощадная сила заставила Оуэна мысленно последовать за ними, в неосвещенную ночную комнату, где, прижавшись друг к дружке, спали трое детей. Смертоносное прикосновение повторилось.

«Они умерли, они тоже умерли, – пронеслась мысль Зельзы. – Теперь ты понимаешь?»

«Не понимаю, – отвечал Оуэн. – Во мне – и Айн, и я сам одновременно. Тогда, во сне, – я жил здесь, в этом городе, и Ринель была со мной. То, что мы видели сейчас, не может быть правдой. Это ложь».

«Ладно, оставим это пока», – сказала Зельза.

Тут же две белые фигуры пропали, исчезла из виду и старинная трущоба. Большой город проснулся и жил теперь в настоящем свете дня, а не в том непостижимом белесом свете, который был там. Перед Оуэном мелькали оживленные улицы, торговцы, рабочие люди и воины, за городскими стенами засверкало море и показались мачты и паруса кораблей. И вот он снова увидел Айна: теперь он был не в белом, а в алой мантии, и толстая золотая цепь сверкала у него на шее. За ним шли воины в шлемах с белыми перьями, будто королевская гвардия.

Теперь Айн шел как живой человек, а не как дух, и лицо его стало чуть моложе. Странное безмолвное выражение на нем сменилось маской жизненной силы и воли. Оуэн увидел, что позади, на террасе, стояла женщина – Ринель – и смотрела вслед Айну. Она тоже казалась помолодевшей и изменившейся.

Айн стоял на каменной пристани, глядя на водную рябь, и, казалось, говорил там с кем-то, так как смотревшее на него из воды человеческое лицо отвечало ему.

Эта сцена потускнела и пропала, и теперь Айн прогуливался по залу с колоннами и беседовал с каким-то стариком в темных одеждах, а позади них шел юноша и улыбался. У него была очень нехорошая улыбка. И это гладкое, юное, нестареющее лицо с беспощадной улыбкой принадлежало Мирдину Велису.

Затем видения стали более запутанными: места и события сливались безо всякой видимой связи и смысла. Оуэн понял, что это был великий город и Айн был аристократом и кем-то вроде правителя. Ринель тоже принадлежала к высшим слоям общества. Но город постепенно вымирал, а почему – этого Оуэн не мог понять. Он видел, как это происходило: на его глазах разрушились и пали в руинах дома, улицы заросли сорняками, а дорога, ведущая от города, сначала наполнилась беженцами, а после совершенно опустела.

Под конец в городе оставалось всего несколько человек – оборванные и жалкие. Они в страхе прокрадывались среди древних построек. За то время, пока Оуэн смотрел, город стал неизмеримо старше.

Затем он оказался вдали от города и наблюдал его как бы с вершины горы. Была ночь, и в звездном свете различались лишь сверкание моря да черные контуры городских стен и зданий. И вдруг вспыхнул свет… все то же горячее, льющееся ниоткуда и отовсюду сияние, которое было там, – солнечный свет без солнца. Он появился над руинами зданий, и город лихорадочно засверкал. Похоже было, что он охвачен пожаром, но ничто не исчезало в пламени.

И наконец, Оуэн мысленно вновь оказался там, и все стало опять как прежде. Каменные деревья и белые дома снова стояли над стеклянной рекой, безмолвные люди по-прежнему тихо двигались по дорожкам, идя по своим нескончаемым делам. Были там Айн и Ринель: ничуть не изменившиеся, они шли вдвоем.

И вдруг он услышал новый голос: отчетливый, он загремел, как колокольный набат в мозгу Оуэна.

«Вот мой дом, – сказал голос. – Смотри и хорошо запомни его».

Белый дом, озаренный вечным светом, а в нем зеленый камень с человеческий рост, не отбрасывающий тени на гладкий пол… сверкающую зелеными искрами колонну – увидел Оуэн и понял, что это и есть то место, которое он должен найти. Дом Мирдина Велиса…

«А теперь идите, жалкие ничтожества, исполняйте мою волю… – вновь раздался голос чародея. – Идите и никогда не пытайтесь вмешиваться в мои дела…»

11

Оуэн обнаружил, что сидит все в той же позе, напротив Зельзы. В ее дико вытаращенных глазах он увидел смертельный ужас, лицо ее побелело, и капельки пота выступили на лбу.

– Он, – срывающимся шепотом произнесла она, все еще не сводя с Оуэна глаз. – Он нас видел! Oн там тоже был!

– Мирдин Велис, – подтвердил Оуэн, отчаянно моргая. У него так болели глаза, будто он смотрел на солнце. Продолжая тереть глаза, он встал, пошатываясь. – Этот чертов ведьмак – далеко не просто мертвая кость. Что ты так уставился, Кайтай? Я долго отсутствовал?

– Отсутствовал? – Кайтай сконфуженно хмыкнул. – Ты просидел не моргая не более одного-двух мгновений. А что случилось?

– Зельза, ты все видела? – резко спросил Оуэн.

Она молча кивнула и закрыла лицо руками.

– Мы видели место, где я был в первый раз во сне, – начал рассказывать Оуэн Кайтаю, – но все непостижимо изменилось. Я не смог бы объяснить тебе, что там было. Раньше все там приводило меня… я ощущал, что не найти в земной жизни радости, сравнимой с этим. Ну как тебе объяснить? И вправду не найти, ни тогда, ни теперь. Но сейчас я увидел больше. Даже слишком много, пожалуй. Кайтай, есть место, где люди, кажется, живут, высасывая жизненные соки из других людей… они там, похоже, и привидения, и живые одновременно… убивают детей. Зачем-то убивают детей. Кайтай, я не понимаю, что это!

– Кайтай, – Зельза подняла голову, – ты что-нибудь слыхал о вриколах?

Кайтай резко дернулся и страшно побледнел.

– Даже у нас на востоке слыхали о них.

– Мы, цыгане, тоже знаем о них. Наше мысленное путешествие… то, что видел Оуэн, было полустертым воспоминанием о прошлой жизни, много веков назад, среди народа, жившего далеко на западе. Я не могла предположить… Мы, цыгане, храним кое-какие сказания древности о людях: откуда они появились… и историю древнейших царств, как они расцветали и исчезали. А мы… мы были всегда. И всегда сами по себе, потому что мы не смешивались с ними.

Кайтай закивал:

– Я как-то видел кое-что о них, в древних книгах.

– Говорят, что когда-то давным-давно жил жестокий народ, который назывался вриколы. Из-за их характера и черной магии, которой они занимались, другие племена и народы бежали от них и находили себе пристанище дальше к востоку. Легенда говорит, что это происходило тысячелетия назад и что все вриколы уже давно вымерли… хотя им обычно удавалось прожить дольше, чем они того заслуживали.

– В нашем народе, – подхватил Кайтай, – людей, одержимых определенным недугом, называют врикол-акка – укушенный вриколом. Иногда человек может стать вриколом, и, если жрец племени узнает об этом, врикола тут же уничтожают – сожжением.

– А как вы узнаете, что он – как это… врикол? – спросил Оуэн с любопытством, к которому примешивался какой-то знакомый ему трепет. Ему показалось, что он раньше уже где-то слышал это слово.

Кайтай с жалким видом уставился на него:

– Оуэн… друг мой… если человек грезит наяву… видит места… такие, как ты описал сейчас… Когда он начинает искать пищу, названия которой он не знает, и видения, которых он не в силах никому объяснить… Если о нем известно, что он видит в темноте… вот признаки, которые знакомы жрецам равнин. Меня учили, что кровь вриколов погибла не окончательно, и что иногда она возрождается, и что врикол может родиться среди любого народа… и что их надо уничтожать.

Оуэн уставился на него, начиная наконец понимать странные взгляды Зельзы и Кайтая.

– А-а, вы думаете… вы думаете, я… – Он резко и громко захохотал, однако смех звучал нерадостно. – Ну что ж! Вы – мои друзья, вы оба были бы готовы зажарить меня, как цыпленка, если бы я вдруг оказался этим страшилищем из сказок, вриколом?

– Твои сны, – ответил Кайтай. – Похоже, что в том, первом сне ты был вриколом.

– Но во второй раз, – прервала его Зельза, – я была с ним. Он не был тем, кого он видел в том сне, Айном. Он слышал мысли Айна, но не более.

– Он, наверное, был этим Айном в прошлой жизни, – размышлял Кайтай. – Если хоть в одной жизни человек был вриколом, ему уже не освободиться от этого никогда.

– Ну хватит! – прервал его Оуэн. – Мы прошли с тобой вместе полмира, желтая ты обезьяна! И если я чудовище, убивающее людей по ночам, почему же я давным-давно не высосал кровь из твоего иссохшего тельца?

– Нет, нет, – вмешалась Зельза. – Кайтай, скажи, что ты так не думаешь. Оуэн не может быть… этим. Но где-то есть врикол, живой врикол, если, конечно, такое возможно, который говорит с Оуэном в его видениях. Что-то зовет его… может быть, им нужна его помощь.

– Один Лука знает, чем это я могу помочь твари, прокрадывающейся по ночам, и зачем она посылает мне видения рая, в котором я не могу оказаться, – сказал, глядя в землю, Оуэн. Он застонал. – Теперь мне стало хуже прежнего. Я так мечтал увидеть ту страну… а оказалось, это всего лишь наваждение, и ничего подобного наверняка нет на свете.

– Теперь я думаю, что страна, которую ты видел, и вправду существует, – возразила ему Зельза. – Дайте подумать… Кайтай, прекрати на минутку перебирать свои магические четки. Представь: Мирдин Велис был там, в нашем видении, – как один из тех, кого мы наблюдали, – и, кроме того, он говорил с нами. А то место, куда мы должны доставить его череп, – оно тоже там.

– Колонна из зеленого камня… – начал Оуэн.

– Колдун вполне мог сам создать все видение, чтобы вернее заставить Оуэна послужить ему. Или он скрывает за этим что-то более важное. Сейчас нам этого не узнать. Но, во всяком случае, я не верю, что Оуэн… что-то иное, чем Оуэн.

– Я тоже, – сконфуженно отозвался Кайтай. – Я… прости, друг. Все потому, что страх перед вриколами у меня в крови.

– Я могу сказать, что выхода нет, – мрачно заключил Оуэн. – У нас только один путь. Выбора не дано. Придется идти вперед, пока мы не насадим череп проклятого колдуна на шест, на котором он желает торчать. Он обещал мне – Лука их знает, эти клятвы чародеев, – освободить меня от видений. Однако, Зельза, кажется, ты это уже сделала. Я не чувствую прежней тяги к тому месту… А ведь Мирдин Велис пообещал мне, что так и будет. Послушайте: я дал слово волшебнику, а он – мне. И я не боюсь его… – Тут губы Оуэна тронула усмешка. – Нет, все-таки боюсь, но я не нарушу слова. Выполню то, что обещал. Я поставлю череп, куда он просит.

– Я вспомнил еще кое о чем, – заговорил Кайтай, не отрывая глаз от огня. – Он пообещал избавить нас от Гончего Пса, который едва не прикончил нас обоих. И он сделал это. Если же мы нарушим слово, тот Гончий может снова оказаться на нашем пути, и тогда уже ничто нас не спасет. Верно, Оуэн, – выбора у нас нет.

– А я не могу без Оуэна, – тихо сказала Зельза, – и поэтому у меня тоже нет выбора.

Оуэн посмотрел ей в глаза. Он был в смятении. Образ Ринели, женщины из грез, заметно потускнел для него. Теперь он уже не считал Ринель реальной женщиной. Она сделалась призраком… а там, где Зельза, была теплота и жизнь.

Оуэн все смотрел на нее, и Зельза вдруг опустила глаза. Впервые за все время она не захотела выдержать его взгляда – внезапно осознал Оуэн.

– С тобой что-то произошло, или это я стал другим? – тихо спросил он.

– Ты соединил с ней свою душу в видении, – ответил за нее Кайтай, – а она ведьма, хотя и не злая. Теперь ты повязан.

– Ха! – фыркнул Оуэн. Он продолжал смотреть на Зельзу. – Я никогда не буду повязан ни одной женщиной. Но ты, цыганка… ты необыкновенная женщина. В этом надо отдать тебе должное.

Он подбросил дров в костер, завернулся в плащ и лег.

– Хватит на сегодня снов, – послышалось из-под плаща, – поспите немного, завтра надо будет поспешить.

12

Солнце было уже высоко, когда трое путешественников вышли на свет из развалин, служивших им ночлегом. Оуэн, хмурясь каким-то своим мыслям, вел остальных по этим пустынным местам, широко шагая по проложенной древними дороге. Кайтай тоже был погружен в себя, и только Зельза, казалось, была в прекрасном расположении духа. И это новое настроение придавало легкость ее шагу и вызывало тихую улыбку, когда она смотрела вперед, на широкую спину Оуэна.

Кайтай взглянул на нее, а затем на Оуэна.

– Женщина, мудрая в столь многих вещах, может быть глупа в одном, – заметил он, отрешенно глядя на приближающиеся горные пики.

Зельза ответила совершенно бесхитростной улыбкой.

– Я не признаю ходьбу как средство передвижения, – раздраженно заявил Оуэн. Тем не менее он быстро двигался по равнине. Оуэн был не в духе.

– Если удастся найти где-нибудь лошадь, мы можем ее украсть, – утешительно сказал Кайтай, – нам ведь не привыкать это делать.

– Хм. – Оуэн продолжал шагать.

– Я вижу лошадей! – вдруг вскрикнула Зельза.

Дорога начала подниматься вверх – они уже достигли подножия горного кряжа. Впереди виднелся узкий перевал. Тень горы лежала на обеих его стенках. Далеко впереди, на фоне яркого неба, мелькнули три крошечных точки – Зельза была права. Это были животные со всадниками, и они приближались.

– Хо! – Оуэн отстегнул топор и приготовился.

– Ты просил лошадей, и вот они! – заметил Кайтай, закладывая в арбалет стрелу. – Теперь все, что нам нужно, – это убить их седоков, чтобы сесть на них самим.

– Кровожадный желтый человечек, – отозвалась Зельза. – Осторожнее! Их может быть слишком много. Подожди.

– Это не лошади! Смотрите! – сказал Оуэн, опершись на топор. – Что бы это ни было, это похоже на огромных овец, очень мохнатых. А шея змеиная. Один, два, три… Девять. И еще три… нет, четыре животных без всадников. Кажется, всадники вооружены… а может, и нет. Остроконечные шапки, палки… скорее, это пастухи, вроде тех, ночных.

– Надо постараться не испугать их, – предложил Кайтай. – Раз уж у них есть свободные животные. У меня болят ноги.

– Мы будем держать нашего друга в надежном месте – в его ящике, – ответил Оуэн.

Всадники подъехали ближе, и было ясно, что они заметили путешественников. Но они не выказали ни страха, ни удивления, а продолжали двигаться вниз по склону. Они были одеты во все темное, на них были короткие остроконечные колпаки, и каждый держал длинный шест, который мог оказаться орудием и труда, и нападения одновременно. Другого оружия у них, видимо, не было.

Везшие их животные были помельче лошади, мохнатые и с длинной шеей. Бежали они быстро, несмотря на то что ноги их седоков едва ли не волочились по земле. Приблизившись к трем путешественникам, животные скосили на них большие темные глаза, глядевшие умно, как бы изучая людей.

Первый всадник остановился и спешился. Уверенно направился к Оуэну и поднял руку. Его бритое лицо было изжелта-коричневым, будто он постоянно находился под лучами солнца, но во всем остальном это был обыкновенный человек. Он улыбнулся и заговорил, медленно и запинаясь;

– Мне… сказали… вы приходи, да. С нами.

– Вы говорите по-нашему? – изумился Оуэн. Но всадник отрицательно затряс головой:

– Нет. Нет. Говорить только то, что посылают. Нет хорошо говорить. Приходи. Мы не делать вреда.

Оуэн взглянул на остальных:

– Я не вижу причин не пойти с ними, а? – Он обернулся и внимательно рассмотрел остальных всадников. Они, как он и ожидал, не были вооружены, если не считать шестов. Они глядели вежливо и безразлично, но никак не враждебно.

– Хотел бы я знать, откуда они знают о нас, – быстро проговорил Оуэн.

– Среди них есть кто-то, знающий языки Запада, – ответил Кайтай, – но не этот. Ему, похоже, просто показали, что произносить.

– Если бы они имели целью убить нас, у них уже был удобный момент это сделать, – заметила Зельза. – Дайте мне сесть на одного из этих смешных зверей. – Она подошла к животному и без усилий вскочила в седло. Мохнатая тварь тут же закинула назад голову на длинной шее и, блеснув зубами, безуспешно попыталась укусить Зельзу за локоть. Та улыбнулась и крепко стукнула сжатым кулачком зверя по морде. Издав возмущенный вопль, животное мотнуло головой.

– Ахай-ха! – Наблюдавший эту сцену всадник широко улыбнулся и ткнул другого палкой под ребра, привлекая его внимание к необычной женщине, с такой легкостью укротившей их скакуна. Остальные засмеялись.

– Берегись их зубов, Кайтай, – крикнул Оуэн, взяв мохнатого зверя за седло и перехватывая удобнее топор. Ожидаемая на этот раз, атака была встречена ударом, за которым последовал еще один болезненный вопль зверя и взрыв одобрительных смешков.

Кайтай был готов отразить нападение, но его скакун оказался уже научен опытом двух первых. Мохнатое животное издало звук, похожий на стон, повело огромными глазами и оставило попытки укусить.

– Юх! – смеясь, проговорил старший всадник. – Это… называть юлла. Это… злой животный. Уф! – Он оставил трудный язык и высказался на родном – длинной фразой, вызвавшей взрыв смеха у остальных. Затем он что-то коротко крикнул, и отряд галопом двинулся обратно к перевалу.

13

Дорога, теперь уже больше напоминавшая тропу, вела все выше, к горному гребню, мимо острых зубцов скал, где проход был так узок, что в нем помещался только один всадник на юлла. Животные ступали по уступам легко, как танцоры. Казалось, наездники и не думают об открытых пропастях, разверзшихся под ними. Через некоторое время Оуэн понял, что они правы и вниз действительно лучше не смотреть.

Они обогнули еще одну отвесную скалу, и впереди открылась долина. Это было крохотное блюдце зелени, лежавшее в тени горы и закрытое с другого конца нависающей массой темного камня. И тут Оуэн понял, что это не скала, а крепость.

«Не слишком приветливое место, – подумалось ему. – Построено явно из жестокой необходимости, людьми, чьей целью была не постройка удобного жилища, но защита жизни». Блестящие стены из черного камня поднимались в высоту настолько, что до верха можно было бы достать, лишь поставив десяток человек на плечи друг другу. Крепость венчала всего одна круглая грубая башня, возвышавшаяся еще на половину высоты стен. В стенах не было никаких отверстий, кроме узких окошек для лучников и бойниц для пушек меж верхними зубцами. А приблизившись, Оуэн увидел, что крепость стоит не на зеленом поле, а на каменном утесе и глубокая расселина отделяет ее от долины. Войти можно было только через низкие полукруглые ворота, к которым вел узкий деревянный мост. Оуэна удивило, что ворота, тоже явно сделанные из черного камня, были настежь открыты, словно в крепости ждали их прибытия.

Маленькая долина выглядела не такой безжизненной: несколько юлла паслись под деревьями, и оседланные собратья приветствовали их тонким визгливым блеянием. Но людей все же не было видно.

Они въехали в низкие ворота и остановились во дворе, в котором было темно, как на дне большого колодца. Немая башня мрачно закрывала небо; стены без окон окружили путников со всех сторон.

Их провожатые спешивались и расседлывали животных. Старший подошел к Оуэну, все так же улыбаясь и разведя руки в стороны.

– Вы, пожалуйста, ждешь. Здесь, – произнес он, усиленно кивая. – Мы берешь юлла. Хозяин приходить, говорить вы. – Он поднял большой палец, указывая на башню.

– Да, – отвечал ему Оуэн, кивнув головой. Затем обратился к спутникам: – Надеюсь, у хозяина-то речь попонятней, чем у этого.

– Ну что ж, – Кайтай огляделся вокруг, – мы не сбились с правильного пути, даже заехав сюда. Я вижу это по солнцу. Быть может, если хозяин, о котором он говорил, понимает хоть один из наших языков, мы раздобудем здесь еды в дорогу и юлла.

– Ай, – усмехнулась Зельза, – вы теперь пара настоящих бродяг, верно, а? Очень скоро вы оба станете не хуже цыган. Без припасов и лошадей, имея в запасе лишь несколько подходящих слов, мы можем еще сколотить настоящий табор. Ну что ж, может, мне погадать этому хозяину, пока наш маленький друг проверит запасы на его кухне.

Глубокий и гулкий голос раздался из темноты башни. Он говорил на языке запада.

– Нет, уважаемая, я и так хорошо знаю свою судьбу.

Человек, вышедший во двор навстречу им, улыбался.

Человек этот был необычайно высок и худ и походил, скорее, на тень. Он был явно очень стар, хотя трудно было определить, сколько ему лет, потому что он был строен и крепок. Лицо его, цвета темного дерева, словно выжженное солнцем, было покрыто морщинами, и странно выделялись на темной коже тяжелые седые брови. Почти что лысый и без бороды, он был одет в просторный балахон грубой темно-синей ткани, с капюшоном и толстым поясом, на котором висел широкий меч в ножнах.

– Я Хургин, из Братства, – произнес он, протягивая руку. – А место это – Эмман-Амма, что на древнем языке означает Сломанный Ключ. Я рад приветствовать вас, чужестранцы, и с печалью в сердце должен сообщить, что не могу позволить вам следовать дальше.

Оуэн взял руку старца и со значением посмотрел на Кайтая. Для Оуэна это было весьма дипломатичным поведением.

– Я – Оуэн из Маррдейла, это – Кайтай, а дама – Зельза. А что до того, чтобы идти дальше, – что ж, мы проделали уже очень большой путь и идем по делу, и если уж придется повернуть назад, то хотелось бы знать почему?

Какое-то время старец стоял молча, разглядывая Оуэна. Затем кивнул:

– Вы узнаете все. Но пройдемте вовнутрь. – Он повернулся и прошел перед ними в дверь. Оуэн, Кайтай и Зельза последовали за ним в угрюмую башню.

Она оказалась даже больше, чем они думали. Нижний этаж был похож на огромную пещеру, темную, со сводчатым потолком: тонкие лучи света, скользившего из щелей бойниц, казалось, только сгущали тьму.

Все внутреннее пространство башни было занято причудливыми зачехленными предметами, громоздившимися у стен. Укутанные ветхими кусками холста и покрытые пылью, они напоминали притаившихся зверей или скорчившихся великанов. Что это было, Оуэн так и не понял.

Винтовая лестница вела наверх, но, когда они поднимались, навстречу им сошел еще один человек. Он выглядел совершенно как близнец Хургина, только у него не было меча. Когда он проходил мимо них, Хургин поднес левую руку ко лбу, и человек сделал то же. В самом конце подъема им встретился еще один такой же старец, и обмен приветствиями повторился.

Они шли пустыми каменными залами, все вверх и вверх, и наконец вышли на вершину башни, на залитую солнцем крышу, где стояли стулья и стол, на котором была буханка хлеба, кувшин и тарелка. Хургин сел за стол и жестом пригласил сесть остальных затем отрезал ломоть хлеба и положил его перец собой.

– Покорнейше прошу меня извинить, – начал он, – но вы прибыли сегодня рано. Наши доблестные всадники заметили вас еще вчера, но мы не ожидали что вы столь быстро пройдете по древней дороге. Поэтому я не успел закончить свой завтрак, когда вас доставили сюда. – Улыбнувшись, он откусил хлеб. – Мы, в Братстве едим весьма простую пищу. Однако вам уже готовят хороший обед, который скоро будет доставлен сюда.

– Вы очень добры, господин, – ответил Оуэн. – Но все же…

– Ну конечно, мы обеспечим вас всем необходимым, когда вы отправитесь в обратный путь, – подхватил Хургин. – Самые спокойные юлла… мы дадим вам все. У нас прекрасные запасы, а что до животных, то, когда они станут вам не нужны, вы можете просто отпустить их, и они дойдут сюда сами, как бы далеко ни было. Такова уж их природа.

Оуэн не мог понять, искренен ли вежливо-утешительный тон Хургина, или он что-то за ним скрывает. Было похоже, что он заранее знает, что дальше они не пойдут… Почему?

– Поскольку вы – господин здешних мест… – начал Оуэн.

– О нет, – перебил его Хургин, – я только хозяин в этом доме, и нам не положено ничем владеть. Мы… что-то вроде монашеского ордена. – Он снова улыбнулся.

– Тогда могу я узнать, – Оуэн подался вперед, – почему, простите, пожалуйста, нам НЕЛЬЗЯ следовать дальше. Это запрещают ваши законы? Или мы можем вторгнуться в священные места?

Хургин покачал головой, и выражение его глаз стало печальным.

– Нет, нет. – Он снова оглядел их. – Странно. Вы не очень-то похожи на тех людей с запада, которых я видел. Обыкновенно те, кто добирается до этих мест, совсем другие… Я научился вашему языку от одного человека. Это был мудрый путешественник, и он пришел сюда не за тем, за чем все. Он хотел только рисовать карты. Он провел здесь много месяцев, а потом… потом мудрость покинула его, и он отправился дальше. – Хургин покачал головой. – Да, все, кто приходят сюда, скоро умнеют и поворачивают назад. Вы первые за много лет.

– А за чем приходят все, господин? – заинтересовался Кайтай.

– Конечно же за золотом, – повернувшись к нему всем телом, удивленно ответил Хургин. – А вы разве не за этим? Вероятно, вы нашли где-нибудь старинную карту или полагаетесь на рассказы старых путешественников. Вы наслышаны о жиле неиссякаемого богатства на берегу Древнего моря, что лежит за этими землями, а может быть, о городе, где много пустых дворцов и палат, украшенных золотом. Я думаю, вас привело что-то в этом роде.

– Кое-кто упоминал о золоте, но только один раз, – сказал себе под нос Кайтай. И снова обратился к старцу: – Но у нас была иная причина проделать столь далекий путь, господин. Удивительная история, связанная с волшебником, который заставил нас сделать это… в уплату за свою помощь.

Оуэн предостерегающе взглянул на Кайтая. Почему-то он чувствовал, что надо побольше узнать прежде, чем можно будет все рассказать.

– Господин мой Хургин, – сказал он, – так что же – там, впереди, нет золота?

Хургин покачал головой.

– Мало, – ответил он. – Впрочем, может, найдется еще немного украшений в старом городе. Все, что можно было унести, вынесено еще в старые времена, когда это было гораздо легче. Тем не менее истории о богатстве не иссякают, и не удивительно, ведь там есть те, кто пользуется такими историями как наживкой для привлечения свежей крови.

– Крови? – задумчиво повторил Кайтай. И тут же эхом отозвалась Зельза:

– Крови?

– Я имел в виду то, что сказал, – мягко повторил Хургин. Теперь уже он пристально посмотрел на них. – Ну что ж, придется рассказать вам еще кое о чем. Но прежде знайте: если пойдете дальше – вы пойдете навстречу своей гибели. Мы не станем удерживать вас. Но мы убьем вас, если вы вернетесь обратно от… оттуда.

– Я понял, – сказал Оуэн. Должно быть, в тоне его голоса прозвучал вызов, так как Хургин поднял голову и, поглядев на топор, покачал головой:

– Нет, Оуэн из Маррдейла. Ты, конечно, храбрый и опытный воин, а мы – мирное Братство. Но ты наверняка умрешь. Не проходит года, чтобы несколько человек не поднялись туда, с западной стороны гор, к большому перевалу, или не пытались бы пройти другими горными путями. Один, десять или сто… это не имеет значения, хотя, в их состоянии, они, как волки, не верят друг другу и не путешествуют иначе как вдвоем или втроем. Но даже они оказываются смертны… при определенных условиях. У наших наездников стрелы с серебряными наконечниками.

– Серебряные наконечники? – переспросил Оуэн, и тут внезапная догадка и страх стали проступать на лицах Кайтая и Зельзы.

– Серебряным можно убить врикола, – тихо сказала Зельза.

Пристально, внимательно Хургин посмотрел на Зельзу:

– Ты знаешь это слово? Тогда, наверное, вам известно и многое другое. Он оглядел остальных.

– Нам мало что известно, – примирительно заявил Оуэн. – Мы обычные путешественники. Конечно, нам, как и любому, приятно было бы найти богатство, но у нас иная задача, любезный господин, и поверьте, если бы это было в моих силах, я бы не задумываясь повернул обратно. Но мы должны идти вперед.

– Должны, – Хургин приподнял левую бровь, – что ж, тогда я расскажу вам все. Это долгая и жестокая история, но мне придется сократить ее, чтобы не слишком задержать вас на пути к вашей смерти.

Он откинулся на стуле и потер ладонью бороду.

– Мы, те, кто зовет себя Братством, – последние из священников, которые были призваны идти путями истины и служить нашей святой вере. Когда-то давно мы жили вместе с народом, который владел побережьем Древнего моря, лежащего к западу отсюда. Это был древний народ, мудрый, сильный и многочисленный. Они знали очень многое: среди них были и великие врачеватели болезней, и непревзойденные строители зданий, а некоторые даже знали язык моря и могли говорить с его обитателями. Делали они и многие другие, более поразительные вещи.

– Они овладели даже искусством задерживать приход смерти… на долгие годы, дольше, чем вы можете себе вообразить, – спокойно продолжал Хургин, – потому что эти люди ужасно боялись умирать. Жизнь для них была весьма приятной, и тяжело было расставаться с нею. И все их знания не давали им ответа на вопрос, что же приходит после смерти.

Кайтай тонко улыбнулся:

– А я, всего лишь скромный искатель мудрости, знаю этот ответ.

– Ты уверен? – с улыбкой спросил Хургин. – Я знаю, о чем ты подумал, желтолицый. Множество жизней, снова и снова… Как-то сюда забрел один из твоего народа. Он был мудрее тебя. Он остался с нами. – Хургин развел руками.

– В любом случае, эти люди никогда не верили в то, чего не могли увидеть глазами. Они искали и нашли способ обойти смерть, и это стало их проклятием.

Он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– И вот что случилось. Это страшно слушать, а куда отвратительней рассказывать, однако это правда. Я уже сказал, что эти люди нашли способ обмануть смерть. Но открыт он был очень немногим. Это означало, что эти немногие, те, кто обладал властью, и их семьи, стали, как вы их назвали, вриколами. Их тела сохраняли в себе жизнь, большей частью находясь в состоянии сна и иногда по ночам обретая способность двигаться, как обычные люди. А их… двойники… новая, странная форма бытия… продолжали жить и купаться в негаснущем холодном огне радости существования в особой стране, где властвовала смерть среди жизни. Они стали как бы бессмертными, вне круга жизни и смерти.

– Это там холодный огонь, – вдруг сказал Оуэн, – где кажется, что светит солнце, а его нет. Где стоят деревья из камня и река из стекла…

Хургин замер и впился взглядом Оуэну в глаза.

– Ты видел это место? – требовательно спросил он ровным голосом.

– Мне… о нем рассказывали, – хрипло ответил Оуэн и прикусил губу. – Продолжайте, пожалуйста.

– Но у этого бессмертия была своя цена, – вновь заговорил Хургин, – и цена эта – человеческая жизнь. Чтобы питать эту новую форму бытия, требовалась хотя бы одна человеческая жизнь в день. Ежедневное убийство: они питались, как волки, убивая людей. Но это не останавливало их: ведь они были высшие, и у них была власть. Крестьяне, рабы, простолюдины – жили, чтобы служить их нуждам, могли и умереть для их нужды. Тогда, в годы величия царства, у них всегда были пленники и рабы. Я ведь уже говорил, что народ этот был в большой силе на побережье Древнего моря.

Зельза побледнела и вздрогнула.

– Что это за жизнь, – тихо и потрясенно заговорила она, ясно вспомнив виденную ею самою картину, – кровь детей…

– Дети, старики, молодые, кто угодно, – продолжал Хургин. – Не стесняйся, дитя, своего ужаса. Все, кто узнавал об этом, испытывали страх. Мы, основатели Братства, тоже его пережили. Многие пытались бороться. Были и войны в царстве, гражданские войны, долгие и жестокие. Некоторые служили своим хозяевам-вриколам из страха, из надежды быть допущенными в этот рай смерти… а вриколы были могущественные маги и знали толк в войне. Но под конец вся страна восстала против них, и все было уничтожено, все, кроме самого города, который они удержали до конца. До некоторой степени они и сейчас им владеют.

– Так, значит, эти… эти вриколы еще живы? – спросил Оуэн.

– Город есть и сейчас, – ответил Хургин. – Пустой и безжизненный, как череп. Дворцы и сады все еще стоят. И люди, что служат вриколам, есть еще там – они существуют как рабы и, конечно, как пища вриколов. Кое-кто из них – дуралеи вроде вас, кого слишком далеко завели истории о богатстве. Но много и таких, кто сохранил верность своим господам до конца. Человеческая природа непостижима: иногда люди готовы служить даже таким хозяевам, как вриколы, лишь бы не покидать насиженных мест.

– А вы, ваше Братство? – снова спросил Оуэн.

– Иногда нас еще называют Часовыми, – ответил Хургин.

При этом слове по спине Оуэна пронесся холодок узнавания. Внезапная, сдерживаемая ярость другого «я», все еще не ушедшая из глубин его сознания, зазвенела в ушах: «Часовые. Враги».

– Когда-то Братство имело много задач в государстве. Частично мы были врачами. Лечили больных, и одной из наших функций были церемонии над умершими. Затем мы нашли способ защищать наших пациентов от смерти, которая внезапно приходила по ночам, – смерти от вриколов. Мы открыли средство – несовершенное, – но оно помогало. Однажды обнаружили, что если взять тело того, кто вот-вот должен сделаться вриколом, и побыть около него некоторое время… следя, чтобы лучи солнца постоянно светили на него… тогда наступает его истинная смерть. Вриколы умирали… как бы нерожденными. Так нас стали называть Часовыми, а мы проделывали это снова и снова. И хотя ничто не могло остановить тех, кто уже сделался вриколами, мы спасли многих.

– Я не вполне понимаю вот что, – вмешался Кайтай, – если им надо питаться таким жутким способом… будут ли они бессмертны, не получая еды? Могут они умереть, когда им нечем питаться?

– Что происходит с вриколом в отсутствие пищи – это гораздо хуже смерти. Призрачный двойник погибает, а врикол продолжает жить, не умирая, заключенный в недвижную, разлагающуюся оболочку смертного тела. А огонь, даривший некогда райское наслаждение, становится источником нескончаемых мучений. – Тут Хургин посуровел. – Многие из тех, кто стал вриколами, и не подозревали о том, что их ждет. Зато теперь нам все известно. Мы знаем, что лучше пожелать другу смерти, чем этого. Даже если смерть действительно есть конец всему, без всякой надежды, навсегда… смерть все-таки лучше.

– А серебряные наконечники…

– Когда серебро поражает призрачного двойника или само тело врикола, двойник гибнет, и врикол переходит в то состояние, которое я вам уже описал. Однако, не имея двойника, врикол не может питаться, передвигаться, убивать. А призрачный двойник может существовать только в пределах города.

– И вправду жутко, – сказал Оуэн, теребя бороду и задумчиво глядя Хургину в лицо. – Значит, по-вашему, если мы пойдем к побережью, мы можем стать теми, кого называют вриколами?

– Если на обратном пути вы попадете сюда, наши люди будут уверены, что вы, пускай невольно, несете с собой эту заразу, – отвечал Хургин. – Или сами сделаетесь вриколами, или они обманом заставят вас помочь им выбраться из этого города в большой мир. Нам известно, что они хотят этого больше всего на свете. Ведь им всегда мало их зловещей пищи.

Последняя фраза повисла в нагретом воздухе, как ледяной туман. Хургин продолжал:

– Их человеческие стада растут очень медленно, даже если вриколы и заботятся об этом. Сейчас у них всего пара тысяч человек, слабых и запуганных, в городе и в окрестностях. И эти жалкие существа не множатся, то есть множатся недостаточно быстро. Кто же по своей воле захочет иметь детей, когда только одному из десятка будет позволено выжить.

– Лука, сохрани нас! – Оуэн побледнел, а Зельзу даже затошнило от представившейся ей мысленной картины. – И детей…

– Я уверен, что они заботятся о детях, как крестьяне заботятся о молодых животных с нежным мясом, – безжалостно продолжал Хургин. – Еще немного о страшном. Вриколу нужно не человеческое мясо, но сама человеческая жизнь. Мясо они не трогают. Жадные по своей природе, они приучили рабов использовать до конца все, даже телесные оболочки их же детей. Так они кормят тех, кто у них в рабстве, и это не стоит вриколам ровно ничего.

Наступила долгая пауза. Затем заговорил Оуэн:

– Магистр Хургин, то, что вы рассказали, – настоящий кошмар. Но… мы и вправду пришли не за сокровищами. Поверьте, жизненная причина заставляет нас спуститься туда, в это царство ада, которое вы нам описали. И если нам нельзя вернуться этой дорогой, ладно, можно ведь добраться и морем. А мир широк, одно море сливается с другим, и мы все же найдем дорогу домой. Но если вы сейчас не скажете нам, как добраться до берега моря, мы и вправду можем навсегда распрощаться там со своим бренным телом… а может, и душой.

Хургин тяжело сгорбился, и взгляд его замутила тоска.

– Я надеялся… что мне удастся отговорить вас. – Он передернулся. – Я принял обет не причинять людям никакого зла и предупреждать их попытки навредить себе. Но если вы не можете не идти…

– Как мы можем там защититься?

– Оружие тебе не поможет, – ответил Хургин, – рабов ты не испугаешь смертью, а они обезоружат вас, если только захотят. А те – другие – лишат вас жизни, и непременно, в первую же ночь. Мы поделимся с вами всем, что имеем, но то особое знание, которое одно и может защитить от врикола, мы передать вам не сможем. Овладевать им нужно всю жизнь, как мы.

– Ну что ж… – сказал Оуэн, вспомнив Мирдина Велиса, – коли так, мы будем счастливы, если вы поможете нам, чем сможете.

– Но вы уже никогда не вернетесь домой, – повторил Хургин, – ни этой дорогой, ни морем. На море есть свои Часовые… и не такие, как мы. Это морской народ, они живут в глубинах моря и еще сильнее ненавидят вриколов, если, конечно, такое возможно. И меньше боятся их, потому что вриколы не питаются морским народом. Они другой природы, чем люди. Но так же, как и мы, они поклялись стоять на страже до конца.

– До конца? – вдруг спросила Зельза. – Какого конца? Чего вы ждете здесь, в ваших каменных кельях, так долго… так ужасно долго. – Она пристально посмотрела на Хургина. – Я вижу, как вы стары, магистр Хургин. Я умею распознавать такие вещи.

Старец ответил ей улыбкой.

– А твоя кровь – древнее племя, но всегда юное, как нестареющие дети… люди твоего народа тоже приходили сюда. И ни один не пошел дальше. И слава вашей цыганской прародительнице за это. Ваш народ мудр. Ты говорила о моем возрасте? Да, я очень стар. Знаете, мы тоже научились сдерживать приход смерти, но по-своему. Но… – он откинулся в кресле и прикрыл глаза, – многие наши братья и я… очень бы хотели отдохнуть. Когда сгинет… последний врикол. Когда исчезнет угроза того, что эта опасность проникнет в широкий мир, усилится и будет нести смерть и горе, превращая новые народы в бессловесные стада… вот тогда многие старейшие братья смогут наконец уснуть.

Хургин открыл глаза, и они сверкнули огнем.

– Но до тех пор я буду жить, – закончил он и рассмеялся. – Странно. Мы отрешились от земной жизни, но нашей обязанностью стало помогать ей, и мы приговорили себя жить даже после того, как нам следовало бы уйти. А они – там, – боявшиеся смерти, познают ее объятья, еще не умерев. Прародительница природа иногда любит шутить.

– Но я еще не собираюсь засыпать этим сном, – мрачно заявил Оуэн. – Послушайте, магистр древности. Неужели вы не знаете способа ускорить конец этих… созданий? Почему бы не пойти на них войной с вашими всадниками? Они, кажется, неплохие воины, а стрелы у них, как вы говорили, серебряные. Что вы на это скажете?

– Если бы мы даже могли, – Хургин покачал головой, – нет, мы не станем этого делать. Много раз вожди здешних племен просили нас помочь им… Иногда они предпринимали военные походы, не послушавшись нас. Но так им не победить, пусть даже война эта в наших глазах справедлива. Нет, мы не можем отнимать жизнь, пока нас не принудят к этому.

– Ладно, тогда помогите нам, чем можете, – сказал Оуэн. – Ручаюсь, что, когда мы повстречаем этих тварей, их сильно поубавится на этом свете. Верно, Кайтай?

Кайтай странно посмотрел на него.

– Не забывай, Оуэн, мы служим другому господину. – Его глазки скользнули вниз, к мешку Оуэна, лежавшему у его стула. Там, под холстом, выделялся уголок квадратного ящичка.

Оуэн тут же отреагировал на этот взгляд:

– А вот интересно… Послушайте, магистр Хургин, вам ничего не говорят имена Айн, или Ринель, или Мирдин Велис? Может, вы слыхали о ком-нибудь из них?

Хургин уставился на Оуэна и непереносимо долго смотрел так, не произнося ни звука.

– Ну… – Оуэн беззаботно улыбнулся и развел руками, – нам ведь рассказали историю о западных землях. Вот из нее мы эти имена и узнали…

– Гостю положено верить, – сказал наконец Хургин, – но знайте. Называя имя, можно призвать и его носителя, оттуда, где он покоится. Даже в этой крепости Эмман-Амма, построенной когда-то одним из тех, кого ты назвал сейчас. Никогда не произносите имен таких людей. Одна из них была прекраснейшей и самой ужасной из женщин, проклятием дома и рода. Другой был князь и ее возлюбленный и проклят вместе с нею. А третий… он несет самое тяжкое проклятие, потому что однажды на нем была благодать. Он был… одним из наших братьев, самым могущественным чародеем из всех нас. В поисках ключей к мудрости он не останавливался ни перед чем. И наконец он возжелал стать выше божеств. Его имя не следует произносить никогда.

– А, понятно, – кивнул Оуэн, – простите наше глупое любопытство… Мы никогда не слыхали о подобных людях… и потому так невежественно поступили… Но давайте поговорим о нашем путешествии. Честное слово, магистр Хургин, если бы у нас был выбор…

– Я все понял, – ответил Хургин и поднял голову, так как на пороге беззвучно появился человек в таком же синем одеянии. – Кушанье для вас приготовлено, а этот брат вас проводит. Старайтесь наесться получше. Животных и все остальное для путешествия чуть позже вы найдете у ворот. У каждого седла будет мешочек с амулетами и кое-чем другим, что иногда отпугивает ночных гостей. Но не всех… только некоторых. – Он поднялся. – И если вдруг, по Высшей милости, вам повезет там, откуда еще никто не выбирался живым… не возвращайтесь этой дорогой. Наши всадники убивают без предупреждения, и мы не можем приказать им поступать иначе. Попробуйте поговорить с морским народом, может, вам удастся уговорить их выпустить вас живыми. Больше я ничего не могу вам посоветовать.

– Мы благодарны вам, любезный магистр Хургин, – Оуэн протянул руку, – но вдруг на этот раз вы окажетесь, не правы, и мы выживем. Ведь известно, что смерть тоже любит хороших людей, а мы все трое грешники. Я, скажем, в жизни нагрешил за шестерых. И уверяю вас, я не желаю стать вриколом. Бесконечная жизнь в таких условиях теперь намного меньше привлекает меня, чем… ну, словом, я вообще не вижу в ней ничего привлекательного. Обещаю, что постараюсь им не попасться.

Пожимая руку Оуэна, Хургин изучающе поглядел на него. Пожатие Хургина было удивительно крепким для такого древнего старца.

– В тебе есть нечто, чужестранец, – сказал наконец Хургин, – нечто большее, чем выражает твоя внешность рыжебородого бродяги и вора. Я прочел это по твоей руке, – Хургин посмотрел на Зельзу и улыбнулся, – твои люди научили нас этому, но мы усовершенствовали это искусство. Мы умеем читать не только по линиям ладони. Например, милая дама, я вижу, что вы получите то, о чем так страстно мечтаете, и наш скромный маленький чародей тоже добьется чего хочет. Но когда и как – этого я не знаю. Одним словом, возможно, вы и останетесь в живых, если вашим желанием будет сохранить жизнь.

14

Три приземистых мохнатых юлла осторожно двигались вниз по тропе, ступая след в след и заводя вверх выразительные глаза в надежде укусить седока за ногу. Ехавший впереди Оуэн молниеносно ударил зверя под мохнатый подбородок, заставив его вернуться к своей обязанности выбирать дорогу.

Солнце уже садилось. Тропа под ними вновь начала расширяться, пока не сделалась похожей на настоящую дорогу; и спуск стал уже не таким крутым. Вдруг в нос Оуэну ударил тревожащий, резкий запах, и, объехав утес, он рывком остановил своего юлла.

Другие тоже подъехали и стали возле него, жадно глядя вниз, в долину: а там, далеко, за много лиг, вспыхивало и переливалось серебро… Это было море.

Перед ними, на сколько хватало глаз, простиралась земля: сочная зелень полей и рощиц и какая-то блестящая ниточка, – вероятно, речушка. Дорога – белая, пыльная и совершенно пустая – прямой линией врезалась в зеленое великолепие. Прелестный, плодородный край, созданный для людей… но нигде не было видно никаких следов обитания.

Солнце, краснея, прижималось к блестящему краю моря, и там, на фоне ярко-алого заката, чернотой проступали очертания каких-то зубцов и куполов. Оуэн пристально вгляделся в них и вдруг вскрикнул, вытянув руку:

– Это он! Город!

– И море, – отозвался Кайтай.

– Но больше ничего не видать. – Острые глаза Зельзы ощупывали горизонт. – Дым ниоткуда не идет… неужели здесь нет ни одной деревни, хотя бы для рабов?

– Верно, – откликнулся Кайтай. – Я бы тоже предпочел увидеть здесь движение жизни. – Он отстегнул арбалет и, положив его на колено, заправил в желобок стрелу.

– Нам незачем останавливаться прямо сейчас, – возразил Оуэн, – эти негодные твари, на которых мы едем, тоже должны что-то есть, а внизу хорошие пастбища. А до города мы доберемся за ночь. – Он фамильярно постучал по висевшему у седла мешку. – Твой шест очень близко, господин чародей, ближе чем один день и одна ночь пути. Будь доволен. – И ногой ударил юлла под ребра, подгоняя его вниз по тропе.

Стало темно, но в небе светил тонкий месяц, а юлла, как оказалось, обладали прекрасным ночным зрением. Когда глаза путников привыкли к темноте, они начали различать внизу залитую лунным светом равнину, на фоне которой белизна дороги выделялась теперь ярче прежнего.

– Мы можем ехать всю ночь, – заявил Кайтай, – хотя они и предупреждали, что ночью…

– Ты думаешь, этим созданиям будет легче поймать нас, когда мы мчимся по дороге или когда будем лежать неподвижно? – спросил Оуэн.

Зельза молчала: она была занята загадочными предметами в мешочке, что дал им Хургин. Она подняла руку, махнула ею в сторону остальных – и их окутал странный аромат.

– Средство старого магистра? – улыбнувшись, спросил Оуэн. Она кивнула.

Дорога стала ровной и гладкой, а вокруг по-прежнему не было ни звука, слышались только удары копыт да иногда гортанное блеянье юлла.

– Кайтай! – вдруг шепотом сказал Оуэн. – Кайтай, подожди. Поедем медленнее.

Юлла перешли на шаг. Оуэн изо всех сил вглядывался в окружающую тьму.

– Смотри – вон там, на фоне неба.

По одну сторону дороги на горизонте чернела какая-то зубчатая линия. Еще одна была впереди. Перистые верхушки деревьев шевелились от легкого ветерка, но эти очертания оставались неподвижны.

– Стены, – догадался Оуэн. – Кайтай, это какое-то поселение.

– Скорее всего, ты прав, – ответил Кайтай, останавливая юлла. Он соскользнул с седла, держа оружие наготове, и острым взглядом впился в темноту – Но спит оно крепче, чем любое селение из тех что мне когда-то приходилось видеть. И запахов жилья здесь нет.

Зельза тоже спешилась, за ней и Оуэн. Он передал ей поводья своего юлла, и Кайтай последовал его примеру.

– Тише! – зашипел Оуэн и сжал крепче топор.

Держа топор перед собой, он медленно двинулся к краю дороги, куда падала лунная тень от этого непонятного предмета. Кайтай мягко ступал за ним. Они вошли в густую тьму. Они слышали дыхание друг друга и могли слабо различить лица, белевшие в темноте.

– Стой, – выдохнул Оуэн. Он ухватил Кайтая за локоть. – Что это, перед нами?

– Стена.

Медленно Оуэн двинулся вдоль стены.

– Дверь, – зашептал Кайтай. – Толкай… тихо. Вот так.

– Не пахнет, – вновь заговорил Оуэн, уже не соблюдая прежних предосторожностей, – не пахнет ни людьми, ни скотом. Кайтай, люди здесь не живут.

– Можно рискнуть зажечь огонь? – спросил Кайтай.

– Да. Смотри. Я нашел что-то вроде палки для факела… Ай, нет, это не палка. – Оуэн выронил ее, и она загремела. – Я тут в чем-то запутался. Посвети.

Щелкнул и заискрился кремень в руках Кайтая, и слабенькое пламя занялось и осветило помещение. В тусклом свете двое мужчин смогли осмотреться.

– Да-а, с этими жителями не будет никаких проблем, – произнес Оуэн, отбрасывая ногой то, что он принял за палку. – Черт побери все. Пошли отсюда, Кайтай, здесь нельзя больше находиться.

Они пошли обратно через дверь, на дорогу, где их ждала Зельза.

– Мертвецы, – бросил Оуэн, беря у нее поводья, – мертвецы и прах, лежат с незапамятных времен – одни кости. Искромсаны и разбросаны. Куски поломанных вещей, ржавое оружие… там когда-то была кровавая битва.

– Помнишь, – сказала Зельза, – Хургин говорил, что здесь была война. Долгая и жестокая война.

– Но он сказал, что и живые люди здесь еще остались, – размышлял Оуэн. Он задумчиво почесал бороду рукояткой топора. – Обычно живые погребают своих мертвецов. А кости врагов выбрасывают. В таком большом поселении они должны были сделать либо одно, либо другое. А это, скорей всего, небольшой город, так что, вероятно, он весь в таком состоянии. Похоже, мы встретим здесь даже меньше людей, чем предсказывал магистр Хургин.

– А встретить мы их можем прямо сейчас, – вдруг заявила Зельза. Она вздернула подбородок, вслушиваясь во что-то. – Я слышу детский плач, – сказала она.

Остальные прислушались.

– Ничего. – Оуэн напряг слух. – Нет. Ты женщина, и слух у тебя тоньше.

– Ах, теперь ты называешь меня женщиной, – зашипела Зельза.

– Ш-ш-ш. Послушай еще.

– Я его слышала, – помедлив, повторила она, – далеко отсюда. Он плакал от испуга.

– Привидение. Дух ребенка, – заявил Оуэн. – Здесь должны быть привидения.

– Я женщина, – ответила она, – хотя ты, кажется, до сих пор не хотел этого понять. Я знаю, что такое детский плач. У моих детей никогда не было повода так плакать.

– Тут мы не сможем сражаться, если на нас нападут, – сказал Кайтай. – А здешнее население наверняка примет нас за своих грязных хозяев. Надо двигаться вперед, но тихо. Если кто-то и живет еще в этих склепах, они не услышат, как мы пройдем.

И они двинулись вперед, ведя под уздцы животных, ступая бесшумно и держа наготове оружие.

Дорога вела прямо, и вскоре они увидели еще более высокие стены, прошли между разбитыми подножиями колонн, по широкой каменной площади, в центре которой был высохший фонтан. На краю бассейна белели кости, и путешественники обошли его подальше.

Наконец мертвый город кончился и вокруг снова раскинулись пустынные поля. Путники опять сели на юлла и продолжили путь.

– Я и вправду слышала плач ребенка, – спустя некоторое время повторила Зельза.

– Я не сомневаюсь, – уверил ее Оуэн, – там могла оказаться горстка людей, искавших убежища на ночь. Но они или не заметили нас, или поняли, что мы вооружены, и побоялись выйти.

– А теперь посмотрите туда, – сказал Кайтай.

Впереди был костер – небольшая кучка искрящихся поленьев, уже почти прогоревшая. На открытом месте, у дороги. Желтое пламя освещало обочину и ближние деревья. С полдюжины оборванных людей темными комками лежали вокруг огня; невдалеке стояла примитивная тростниковая хижина.

– Если хоть один из них не спит – нам не пройти незамеченными, – прошептал Кайтай.

– Нас уже заметили, – сказал ему Оуэн. – Сделай приятное лицо. Поехали к ним.

Человек, смотревший на них, стоял в свете костра на обочине: низкорослый невзрачный человечек в грубых лохмотьях. Его одутловатое лицо, поднятое навстречу всадникам, не выражало ничего, кроме тупого любопытства. Он слегка приоткрыл рот и оперся о грубо сделанную острогу.

Оуэн остановился возле него, соскочил с седла и протянул руку, широко улыбаясь.

– Приветствую тебя, друг, – громко и радостно произнес он и, взяв его безвольно висевшую руку, стал трясти ее.

Отечное лицо человека слегка шевельнулось в неясном подобии какого-то выражения. Он потянул назад свою руку и посмотрел на нее, как бы ожидая увидеть на ней укус. Затем немного побольше раскрыл рот и издал какой-то сиплый тонкий визг.

– Гляди, Кайтай, парень-то не только хорош собой, но и красноречив, – заметил Оуэн. Кайтай спешился и подошел.

– Похоже… он болен, – оглядев его, задумчиво сказал Кайтай.

Один из темных комков у огня зашевелился и приподнялся, за ним другой. Первый встал на ноги и приблизился. Это было похоже на женщину. Именно похоже, потому что никаких проявлений живого человека в ней не было заметно. Ее нельзя было с полным основанием назвать живой.

– Ууу, аа, фф, – забормотал мужчина с острогой.

– Может, он их вождь, – размышлял Оуэн, широко улыбаясь. – Боги мои, какое зловоние! И от других тоже.

– Но они не проявляют ни страха, ни воинственности, – заключил Кайтай. И тут же сморщился. – Ой, ну и запах. Я думаю, они едят дурную пищу. – Он придвинулся к первому мужчине. – А этот не просто болен. Он умирает. Видишь, у него язвы! Мне известна эта болезнь.

– Уф, – вяло отозвался мужчина с отекшим лицом. Он махнул рукой в сторону костра. – Уф, уф.

– Кажется, нас приглашают к завтраку, – сказал Оуэн.

– А вдруг мы сами и станем их завтраком? – спросила Зельза. Она пошла к огню вместе со всеми. Малоподвижные женщины стали рассматривать ее, а одна даже дотронулась до нее, со страхом бормоча что-то.

– А мы можем подхватить от них эту болезнь? – спросил Оуэн.

– Нет, – покачал головой Кайтай. Они сели у костра, рядом с дурно пахнущими людьми, которые сидели, как бесформенные груды мяса, изредка покачиваясь и почесывая себя то здесь то там. – Эта болезнь от дурной пищи. При контактах не передается. Хотя одним богам известно, какая еще зараза здесь может быть. – Кайтай тревожно огляделся. Он был бледен.

– Поразительно, – заключил Оуэн. – И это – последние из великого народа, о котором говорил Хургин. Взгляните-ка на того.

– Гвах. – Это был мужчина с опухшим лицом. Скорчившись в пыли у ног Оуэна, он что-то царапал палочкой на земле, временами останавливаясь и призывно взглядывая вверх.

– Странно, – проговорил Оуэн, вглядевшись в рисунок. – Ведь рисует он неплохо. Видите, вот это – мы, три фигурки на юлла. А это… коробка и какой-то череп. Разрази меня гром, Кайтай, если он не знает, что мы везем!

– Он ничего не видел, – пробормотал Кайтай. – Смотри, он рисует еще что-то. Этот же череп, на постаменте. И еще много маленьких фигурок – люди. И чья-то огромная ступня давит их всех… Что же это…

Мужчина снова издал звук: на этот раз в нем слышался вопрос. Усевшись на корточки, он с надеждой уставился на Оуэна.

Зельза, сидевшая рядом с молодой женщиной, встала и подошла к ним. Она изучила рисунки на земле и кивнула.

– Эта женщина, – хмурясь, начала Зельза, – опасается чего-то. Это связано с нами: похоже, они все очень боятся нас.

– Если бы это было так, они бы давно убежали или постарались бы от нас избавиться, – логически рассуждал Оуэн. – И что же в нас их так пугает? Может, они думают, что мы – всадники с гор, раз мы едем на юлла?

– Посмотри на рисунок, – сказала Зельза. – Это мы. Пришли и принесли череп. Мы ставим его на постамент, как того требует твой договор с волшебником, и тогда множеству людей начинает угрожать чудовище.

Человек с отечным лицом вслушивался в слова Зельзы и кивал, как будто понимал их. Услышав последнее слово, он начал быстро рисовать снова, причем руки его на этот раз нервно дрожали. Это был рисунок крупным планом. Огромный череп, насквозь проткнутый длинным гвоздем. Они едва успели рассмотреть рисунок, как он торопливо стер его ладонью. Затем изобразил коленопреклоненных человечков перед чьей-то фигурой, стоявшей в царственной позе. Человечки, похоже, подносили дары. А царственно стоявшая фигура держала топор в виде полумесяца.

– Он просит тебя уничтожить нашего друга из шкатулки, – шепотом сказала Зельза, – если ты сделаешь это, они будут почитать тебя как освободителя.

– Значит, эти жалкие создания знают… о нем. – Кайтай оглянулся на мешок. – И они откуда-то узнали, что он придет, и боятся его. Непонятно только, почему он ужасает их больше других демонов, правивших ими… и еще я не возьму в толк, как они догадались о его появлении.

– Эта страна не так пустынна, как кажется, – ответила Зельза. – Я слышу какой-то шепот. – Она встала и стояла так, освещаемая костром, вглядываясь в темноту.

– Думаю, Кайтай прав, – заключила она спустя минуту, – этот человек хочет, чтобы ты убил то, что осталось от волшебника. Похоже, он советует тебе вбить в него гвоздь. А если ты выполнишь то, за чем пришел, череп как-то оживет вновь и станет великим тираном. В этом суть рисунков.

– Я дал слово, – упрямо повторил Оуэн. – Не говоря уж о том, что моя жизнь – и ваши – тоже зависит от того, смогу ли я завершить это задание. Он попадет к себе домой. Я обещал ему это.

Кайтай посмотрел на Зельзу.

– Дело не только в обещании, моя дорогая, – продолжал Оуэн, – хотя и этого было бы достаточно. Колдун сказал, что отведет от нас Гончих Псов и… что Оуэна не будут больше тревожить эти проклятые видения. И еще одна причина: я думаю, здешние ночные визитеры не трогают нас потому, что с нами череп их повелителя.

Тут он поднял голову.

– Черт побери! Вот это мысль! Конечно, ведь мы возвращаем им их господина! Мирдин Велис, должно быть, имеет что-то общее с этими живыми мертвецами, вриколами. А может быть, он тоже… был одним из них?

Мужчина с опухшим лицом отшатнулся и вскочил. Он в ужасе вытаращил глаза и воздел к небу свои грязные руки.

– М-мирдин… – выговорил он и застонал.

– Я подозревал, что он все знает, – сказал Оуэн. – Это означает одно: правители этих дьявольских земель дали знать о нас всем, и мы сможем безопасно добраться до места, где и оставим свою ношу.

– И тогда… – безнадежно сказал Кайтай.

– А тогда и подумаем, как победить, уже не будучи связанными обязательствами. – Оуэн встал и потянулся. – Похоже, светает. Надо бы поискать травы, чтобы покормить этих чертовых тварей, на которых мы едем.

15

Ветхая тростниковая хижина, костер, уже почти угасший, и испуганно сбившиеся в кучку рабы постепенно становились видны все явственней, по мере того как всходило солнце. Пока Зельза и Кайтай готовили завтрак из припасов, что дал им Хургин. Оуэн отвел юлла туда, где в рассветном солнце он заметил хорошую траву, и отпустил пастись, а сам вернулся к завтраку. Пока Оуэн шел, он со все большим изумлением оглядывал то, что все явственнее проявлялось в свете дня.

Дорога вела прямо к скоплению башен на горизонте. По обе ее стороны лежали пустынные луга с торчавшими кое-где кучками деревьев, но повсюду – и между деревьями, и на зеленой равнине – чернели груды развалин.

Остатки разбитых стен, похожие на гнилые корни зубов, были опутаны плющом и мелким кустарником, и особенно странно смотрелись торчавшие из них металлические балки, настолько изъеденные ржавчиной, что тоже уже напоминали какие-то диковинные извивающиеся растения. Под деревьями стояло с полдюжины разваливающихся хижин. Похоже было, что делали их в спешке, собирая из всего, что попадало под руку: веток, бревен, прутиков, плюща и листьев.

И среди всего этого двигались живые развалины – люди. Теперь их насчитывалось около пятидесяти, и все они подходили, волоча ноги, к путешественникам и глядели на них пустыми глазами. Ни один не осмеливался подойти близко. Одетые в серые отрепья, они были такие же бледные и болезненные, как и те, кого путники встретили ночью.

– Надо сказать, горный старец нас здорово выручил, – заметил Оуэн, уписывая свою порцию из дорожных запасов и одним глазом присматривая за собирающимися у дороги фигурами.

– Похоже, у них на уме нет ничего дурного, – заметил Кайтай.

– И слава богу, – заявил Оуэн, вытирая рот. – Сражаться с ними было бы нетрудно, но их слишком много. К тому же от их вони у меня будут дрожать руки. Ну что ж, пошли за юлла, и пора нам в дорогу. Хоть мы и близки к цели нашего путешествия, но все же лучше покончить с этим побыстрее.

Когда они сели в седла, человек с опухшим лицом вдруг двинулся за ними, с трудом волоча ноги и горестно бормоча что-то на своем языке. Другие не пошли за ним, а только стояли и смотрели, пока троица не скрылась из виду.

– Похоже, здесь разыгрывались великие сражения, – озираясь, в благоговейном страхе проговорил Кайтай. – Смотри, что это… Только небесному медведю известно, что это было. Похоже на большой железный корабль на колесах.

– Не знаю, что это, но выглядит оно так, будто на него с размаху наступил великан, – заметил Оуэн. – Сколько железа… знатные заказы, наверное, были у кузнецов.

Зельза передернула плечами.

– Мне еще никогда не приходилось чувствовать такой сильный запах застарелой смерти, – тихо призналась она. – Послушай… рыжебородый… можно, я поеду рядом с тобой? Клянусь, первый раз в жизни мне страшно одной. – Она нервно рассмеялась.

Спустя часа четыре окружавшие дорогу поля стали немного чище. Развалин стало заметно меньше, и людей они встречали. Рабы были повсюду: едва шевелясь, с безразличным видом работали они на крошечных, истощенных клочках земли, выглядывали из полуразвалившихся хижин или глазели по обочинам дороги.

Но вот перед ними выросли ворота самого города.

– Клянусь зубом бога-счастливца! – вскрикнул при виде их Оуэн. Остальные замерли, потрясенные.

Белые стены из отполированного камня, блестевшие на солнце, были в двадцать раз выше человеческого роста. По стенам длинной цепью выступали гигантские мозаичные картины: бородатые люди в роскошных одеждах, невиданные животные наподобие ящеров. Их венчала бесконечная надпись из странных ломаных знаков. Огромные ворота представляли собой колоссальную арку, которую охраняли две мощные фигуры из черного камня, истертые и уродливые, словно божества царства демонов: у них были мрачные лица и когтистые лапы. Высокие створки ворот были широко раскрыты: они сверкали металлом, и литые изображения на них были тоже очень необычны.

Путники вошли в тень под аркой и только тут увидели город. Увидели они и широкую улицу, и высокое здание из белого камня, напоминавшее пирамиду, в конце ее.

Но город не был мертв.

– Нас встречают, – сказал Кайтай и тронул на груди амулет.

– Вижу. – Оуэн продвинулся на своем юлла чуть вперед и взялся за топор. – Что ж… возможно, это конец. Но все же мы еще посмотрим.

По обе стороны от ворот на широкой дороге в две шеренги стояли воины с оружием и в доспехах и молча ждали.

Высокорослые, в алых плащах, они держали длинные пики. Их круглые щиты были роскошно украшены, а шлемы – оторочены белыми перьями. Доспехи плотно закрывали тело. Сотни три воинов стояли совершенно неподвижно, ровными рядами. Однако вокруг не было видно ни одного конного и ни одной лошади. Эта странность поразила Оуэна, так как широкая мощеная улица в городе явно была сделана для повозок.

И все-таки они чертовски тихо стоят.

Оуэн дал сигнал остановиться всего в нескольких метрах от ближайшего воина. Он слез с седла и опустил топор лезвием вниз.

Он ждал довольно долго, затем наконец закричал:

– Приветствую вас! Я – Оуэн из Маррдейла, прибыл по делу! Кто-нибудь из вас понимает мой язык?

Ни один не пошевелился, ни один не ответил.

– Э-э, похоже это… чучела? – крикнул Оуэн Зельзе и Кайтаю. Он медленно пошел вперед, ведя за собой юлла. Затем неуверенно вытянул руку и дотронулся до ближнего воина.

– Обман!

– Не совсем, – послышался голос с дальнего конца шеренги.

Из шеренги блестящей гвардии выступил один и пошел к Оуэну.

– Привет тебе, Оуэн из Маррдейла, – сказал воин. – Я есть… Я был… Ялкан с островов.

Оуэн посмотрел на него: высокий, очень бледный человек с худым лицом и глубоко посаженными глазами. Затем он перевел взгляд на солдата, которого он пытался потрогать, а после опять на настоящего.

– Ну что ж, приветствую тебя, Ялкан, – ответил он наконец. – А для чего эти… куклы – это что, пугала для врагов?

– Не совсем, – сказал Ялкан. – Видишь ли, я не такой, как они. Но… наверное, когда-нибудь буду таким же. – Он подавил усмешку. – А пока что я ими командую. Я – капитан городской стражи и откомандирован сюда, чтобы встретить тебя… и того, кого ты сюда доставил… – Он склонил голову. – Итак, прошу следовать за мной, мы отправимся к Высокому Месту. И там… ты исполнишь то, для чего пришел сюда.

Спутники Оуэна поравнялись с ним и остановились в ожидании. Ялкан кинул на них взгляд, затем повернулся к шеренге безмолвных фигур.

Он резко выкрикнул что-то на неизвестном языке, и, повинуясь команде, вперед выступили двенадцать воинов, повернулись синхронно, будто надетые на один стержень, и медленно пошли вперед, эскортируя троих путешественников.

– Но эти… – Оуэн во все глаза глядел на шагавших с двух сторон гвардейцев, – но ведь они неживые!

– Раньше они были живыми, – спокойно ответил Ялкан. – А когда человек умирает, ему ведь нужно отдохнуть?

– В данный момент я не расположен задумываться над этой проблемой, – сказал Оуэн. – Но ты… ты вполне похож на живого.

– В городе много таких, которые живы настолько же, насколько жив я, – безразлично проговорил Ялкан. – Я пришел сюда двадцать лет назад, за золотом. Я нашел древний свиток и проделал долгий, очень долгий путь, чтобы… попасть сюда. Искал золото. – Он невесело усмехнулся и тронул свои сверкающие доспехи. – И нашел его, как видишь.

Оуэн поднял голову, чтобы взглянуть на здания по другую сторону улицы, и мурашки пробежали у него по спине. Он узнал эти фигурные украшения стен, эти колонны. Второй сон… ночной город, где по улицам ходила смерть. Это было то самое место, хотя сейчас оно было залито солнечным светом.

И вокруг не было зевак, никто не глазел из окон, как это было бы в любом городе при появлении трех чужестранцев из дальних земель, ведомых стражей навстречу неизвестной судьбе. Окна были пусты и немы, а боковые улицы казались совершенно необитаемыми.

Нет, не совсем, вдруг понял Оуэн. Вон, в окне появилось изможденное лицо. В другом – еще одно. Значит, здесь все-таки есть живые люди. Но, по-видимому, только горстка.

– Ялкан, – волнуясь, попросил Оуэн. Громадное сооружение, видневшееся в конце улицы, было уже близко, – расскажи о вашем городе. Что ты знаешь об этих… вриколах, ваших правителях?

– Ах да. – Ялкан искоса взглянул на Оуэна. – Наши правители? Что ж, они могущественны… и их много, очень много. Я тоже… может быть, если повезет, когда-нибудь буду таким. – Он дернул ртом. – Те, кто хорошо им служит, могут получить это право, если их выберут.

– Выберут? – переспросил Оуэн. – Как это?

– Ох… кое-кому везет, других выбирают за большие заслуги или просто по прихоти, – печально ответил Ялкан.

– Похоже, ты не очень-то стремишься к этой чести.

– Ты что-то знаешь об этом? – пытливо спросил он Оуэна. – Ты назвал их вриколами. Значит, ты должен знать, кто они такие.

Оуэн призадумался.

– Мне известно, что это – маги, которые правят вашим городом. А еще о них говорят, что они не умирают. Но для этого им нужны жизни других. А что ты еще знаешь о них?

– А разве этого мало? – удивился Ялкан. – Эти… – он махнул в сторону стражников, – они как машины, созданные мудростью вриколов из мертвых тел. Они слушаются приказаний, но мертвы, как куклы. Даже мертвее кукол, так как через некоторое время распадаются и их кости и прах приходится выбрасывать. В этих великолепных зданиях огромного города осталось в живых всего несколько сотен человек. Они живут в окружении своих рабов и… таких вот кукол. Еще кое-кто, как я например, оставлены в живых, потому что мы служим. Если чья-нибудь прихоть… или голод… – Он содрогнулся и умолк.

– Мне кажется, таким количеством жизней не прокормишь слишком много ваших хозяев-волшебников, – задумчиво сказал Оуэн.

– А их не так много, – отозвался Ялкан. – Но иногда они бывают вынуждены брать жизни даже у тех, в ком они нуждаются, как я например, если у кого-то из них голод становится непереносимым. Так случилось со всеми нашими покойными стражниками. – Его снова передернуло. – Но они тоже умирают: все чаще и чаще звонит Черный Колокол, возвещая, что снова кто-то из них погрузился в… то, что является их смертью.

– Что это еще за смерть для бессмертных?

– Смерть не в том смысле, что знаем мы, – сказал Ялкан. – Много хуже.

– Неужели они умирают от голода, потому что не могут вовремя найти, у кого взять жизнь? – громко удивился Оуэн. – Но почему? Здесь ведь еще есть живые люди, и за городом тоже.

– Вриколы – владетельные господа, все до единого, – отвечал Ялкан. – У каждого свое человеческое стадо, охраняемое их законом и обычаями. Врикол не может взять жизнь у того, кто предназначен для другого врикола, но только у… своих рабов. Хотя иногда они берут. А после воюют между собой, используя такие магические средства, о которых даже говорить небезопасно. Часто бывает, что жадный врикол убьет слишком многих или его стадо не множится, и тогда приходит голод и… бешенство.

– Вот он – рай из твоих сновидений, – вдруг из-за спины Оуэна раздался голос Кайтая. Он все слышал.

– Помолчи, друг, – сдавленно произнес Оуэн, – они… они достойны только сочувствия.

– Сочувствовать им не надо, Оуэн из Маррдейла, – угрюмо возразил Ялкан. – Теперь они вновь обретут величие и могущество. Ты несешь им это.

– Я?

– Когда-то, в древние времена, это предрек величайший из их магов. Он был не просто чародей… он был властитель. Мощь его превосходила все в государстве… Но он покинул город, ища большего могущества, и ушел в чужие страны. Он был самым великим чародеем. Единственный из вриколов, он мог быть под лучами солнца и не погибнуть: он умел соединять свое тело и призрачного двойника в одно целое.

– А имя… как его имя? – хрипло спросил Оуэн.

– Оно тебе известно, – ответил Ялкан, – ведь ты служишь ему.

– Мирдин Велис, – пробормотал Оуэн. А в мешке у седла вдруг что-то зашелестело, будто туда забралась змея. Тихо прозвучал и другой звук: он был похож на сдавленный смешок.

– Я не осмеливаюсь вслух называть его имя, – сказал Ялкан, – но это был именно он. Теперь он снова станет правителем, как только будет выполнено все, что нужно. И тогда он призовет колдовство, которое будет сильнее всего, что было прежде. Эти немые создания… – он указал на шагающих мертвых стражников, – по сравнению с тем, что будет, – ничто. Все умершие, их призраки, восстанут и будут служить ему. Больше того, древние великие военные машины, которые когда-то выкатились из города, чтобы стереть в порошок всех его врагов… он восстановит их своим умением и магией. И они выйдут снова, машины, которые убивают и не требуют ни единого воина, чтобы управлять ими, и которые жгут неприятеля огнем… Будут у него и другие слуги, существа, которых боятся все владетельные вриколы, лежащие в своих ямах под землей.

Глаза Ялкана дико горели. Оуэн взглянул на него и похолодел.

– А зачем? – спросил он. – Такому могущественному властителю… для чего ему так вооружаться?

– Зачем? – Ялкан сверкнул глазами. – Да потому что только целый мир людей и может прокормить голодных вриколов, беспомощно лежащих сейчас под землей. Потому что там, за горами, много двуногого скота, которым они будут кормиться вечно!

А перед ними, поднимаясь на высоких сваях, уходила вверх широкая лестница, ведущая к обрамленному колоннами зданию, напоминавшему пирамиду. На ступенях в молчаливом ожидании стояли люди в темных одеждах, и бледные, изможденные лица их были обращены к Оуэну. Люди ждали.

Ялкан поднялся на ступеньку, повернулся и обратился к путникам:

– Войти можешь только ты сам, Оуэн из Маррдейла. Твои спутники останутся здесь, как и я. Наш закон запрещает простым людям входить в храм. Ты один имеешь право внести… то, что у тебя в мешке. Вынь его и внеси туда открыто, – Ялкан замолчал, и губы его крепко сжались, – или возьми этот прекрасный топор, который у тебя на плече, и покончи с двойной жизнью этого древнего ужаса прямо сейчас, если у тебя хватит мужества. Если бы я смел или если бы мог, я сейчас сделал бы это. То, что ты сейчас собираешься сделать, обречет человечество на неизбывную смерть и рабство.

Ялкан стоял с белым лицом, высоко подняв голову и держась за рукоять меча, будто ожидая… что его что-то поразит.

И удар не заставил себя ждать. Глаза воина широко раскрылись, он покачнулся, колени его медленно подогнулись. Брякнув оружием, он упал к ногам путников мертвым.

– Похоже, в этом городе нельзя высказывать подобные мысли, – заметил Кайтай, глядя на лежащее у ног тело.

Звонкий женский смех раздался неожиданно, как бы из пустоты.

– Старина Ялкан будет отлично смотреться в рядах стражи, которой он раньше командовал, – послышался серебристый ласковый голос. – Поднимись, Ялкан, и иди к тем, кто поможет твоей болтливой голове сохраниться подольше.

Тело медленно зашевелилось и село. Затем встало на ноги, поглядело пустыми глазами и тихо двинулось прочь, шагая так же окостенело, как и другие мертвые воины. Оно подошло к какому-то зданию в конце улицы и исчезло в нем.

– Я всегда боялась, что мой Ялкан держит про себя эти мысли, – вновь послышался голос. – Я выпила его жизнь, и теперь тело его еще долго будет охранять меня, прежде чем распадется в прах. А твою жизнь я не смею тронуть, рыжебородый с топором, хотя твоя жизненная сила возбуждает во мне большую жажду. – Переливчатый смех раздался снова, и Оуэн ощутил как бы легкое прикосновение холодных пальцев к лицу.

Он сжал челюсти и вгляделся в прозрачный воздух.

– Я узнал этот голос, – сказал он. – Скажи, невидимка, не называют ли тебя иногда Ринель?

– Ого, это существо меня знает! – воскликнул голос. – Послушай, умник, как ты узнал мое имя? Мы ведь никогда не встречались.

– Просто знаю, – коротко отвечал Оуэн.

– Ну что ж… мы скоро встретимся снова. До свидания и спасибо за Ялкана… – Голос стал тише и исчез.

– Я думала, эти создания не убивают при дневном свете, – задумчиво сказала Зельза.

– Похоже, нет правила без исключений, – ответил Оуэн. – К тому же мы ведь в их царстве.

– Тогда иди и делай, что обязался, – оборвала его Зельза, потемнев лицом, – даже если этот несчастный глупец был прав и ты принесешь этим проклятие всему человеческому роду.

– Я дал слово, – упрямо повторил Оуэн. – К тому же… хоть он и великий волшебник, но я не думаю, что дело тут в нем одном. В древние времена существовали великие тираны, но человечество пережило их. Человек свободен, пока готов сражаться, и становится рабом, если сложит оружие при жизни. Мне не верится, что это приведет к столь жутким последствиям, но… если все это правда, нам останется только сражаться.

Кайтай содрогнулся.

– Ты уже говорил… у нас нет выбора. Иди, друг, и постарайся вернуться живым.

Оуэн осторожно снял мешок с седла и вытащил квадратную черную шкатулку, держа ее двумя руками. Сейчас она была намного тяжелее прежнего и стала горячей. Казалось, в ней бурлит какая-то новая, удивительная жизнь. Оуэн поглядел на нее и легонько постучал по крышке.

– Не забудь свое обещание, чародей, – сказал он. – Пошли.

И Оуэн пошел по длинной лестнице к храму, неся череп колдуна к его дому.

16

Изнутри огромное здание представляло собой куполообразное, украшенное колоннами сооружение, подсвеченное голубым светом. Вдоль стен, в нишах, стояли крупные, больше человеческого роста, изображения мужчин и женщин, вырезанные из темного камня: горбоносые, гордые лица, похожие друг на друга, как люди одного клана. И на каждом была печать власти и превосходства: это были явно портреты – они казались живыми даже в камне.

В самом центре круглого сооружения была плоская каменная платформа, а в ней открывалось круглое отверстие диаметром в три человеческих роста – будто огромный колодец. Оттуда поднимались прозрачные голубоватые испарения, запах которых поразительно напомнил Оуэну что-то. Но что именно, он не мог понять.

Высоко над отверстием на цепях висел круглый диск из серебристого металла. Он, видимо, служил крышкой. Над колодцем молча и недвижно стояли несколько человек в темном и ждали.

Кроме них в этом храме никого не было: ни верующих, если это место вообще предназначалось для молитв, ни стражи – только эта горстка безмолвных фигур. Оуэн долго шел к платформе неся перед собой шкатулку. Наконец он шагнул на возвышение, остановился и посмотрел на стоящих перед ним людей.

И тогда один из них откинул капюшон и с усмешкой взглянул Оуэну в лицо черными, глубоко посаженными глазами. Это был Саймон.

– Бог-счастливчик! – Оуэн удивленно уставился на ученика волшебника, осторожно поставив шкатулку на пол – выпрямился, потирая затекшие руки. – Твой покойный хозяин – тяжелая ноша, – улыбаясь, сказал он. Как же ты долетел сюда, мой проворный друг, и почему, сто тысяч чертей, ты не показал нам этот трюк чуть раньше, дабы нам не приходилось с такими трудами добираться сюда?

Рот Саймона растянулся в улыбке.

– Смело, очень смело, – одобрительно сказал он. – Ну да, ведь Мирдин Велис умел выбирать людей. Решителен, глуповат… и держит слово. Оуэн из Маррдейла, на свете мало что может удивить меня, но твое путешествие и вправду изумляет. Забраться так далеко… зная, что несешь гибель всем себе подобным, и сделать все практически даром.

– Тем не менее я уже здесь, – сказал Оуэн.

– Это верно, – кивнул Саймон, – ты здесь. Хозяин никогда бы не доверил эту задачу мне, потому что хорошо знал меня к моменту… своего перевоплощения. Но он уже не мог уничтожить меня, равно как не может и сейчас, ибо во многом я сравнялся с ним, хотя, боюсь, не во всем. Только один человек на свете мог выполнить эту задачу – ты, Оуэн. Нельзя было осуществить ее и с помощью колдовства: череп должны были отнести человеческие руки. Но я надеялся, что ты погибнешь в пути… или пожертвуешь своей жизнью во спасение человечества и разобьешь череп в куски.

– Я думал, ты служишь Мирдину, Саймон, – ответил Оуэн. – Ты что, нарушил обет ученичества?

– У чародеев не принято придерживаться буквы соглашения, – сказал Саймон. – Мой договор с ним выполнен, и с этим покончено. А сейчас… я пришел взять то, чем владел он. Но с другой целью. Я хочу быть живым, а не тенью. Мне не нужна власть над людскими жизнями. Я не питаюсь, как он, и мне не нужны человеческие стада. Те, что обитают сейчас под землей, уже очень скоро не будут в состоянии защитить свои владения. А я терпелив. Я пришел, чтобы дождаться их конца и получить то, чего я хочу. – Саймон вздохнул и качнул головой.

– Тогда я тебя разочарую, – ответил Оуэн. – И прости, но и в моих планах – остаться живым. Как я понимаю, эта дымящаяся дыра и есть вход туда, куда мне нужно. А ты со своими мрачными приятелями хочешь преградить мне дорогу?

– Это жрецы, и они боятся меня так же, как и своих здешних хозяев, – сказал Саймон. – Они не станут мешать тебе, да и я не смею. Пока в твоих руках эта ноша, я не в силах причинить тебе вреда. Но послушай: уничтожь череп. Я подскажу тебе как. Лезвие твоего топора украшено серебром, – этого достаточно. Нужно только ударить…

– Что ж, мой проворный дружок, сегодня ты третий, кто попросил меня об этом. – Оуэн усмехнулся и покачал головой. – Нет, клятвопреступник, я сдержу свое слово.

– Он обещал освободить тебя от мучительных снов, – теперь уже с волнением заговорил Саймон, – и избавить от преследования Гончих Псов. И то и другое могу и я. Я сделаю все это, и богатство…

– А что до богатства, то в лавке ювелира в Мазайне меня ждет сумма, равная стоимости хорошего участка земли, – просто ответил Оуэн. – Я ни на минуту не сомневаюсь, что ты способен снять с меня оба заклятья и сделать еще что-нибудь в этом роде. Но я дал слово и ни за какую цену не откажусь от него.

Некоторое время Саймон молча смотрел на него. Потом развел руками:

– Что ж, как хочешь. Но я скажу тебе то, за что ты будешь мне благодарен и что можно использовать против Мирдина Велиса. Он не обманет тебя, но постарается сделать тебя вриколом, и тогда ты навсегда останешься его рабом. Но ты служил ему. А у волшебников есть закон, запрещающий причинять зло тем, кто оказывает им определенные услуги. Он вынужден будет подчиниться этому закону: теперь он никогда уже не сможет ни убить тебя, ни держать в плену. И никто из его подданных не посмеет сделать это.

– Смотри-ка, какую хорошую вещь ты сказал мне, – обрадовался Оуэн, – я заметил его странные вкусы в еде еще во время путешествия по морю, и я рад, что ему запрещено меня трогать. Ну а теперь позвольте…

Он взял шкатулку и пошел к краю ямы. Внизу он увидел винтовую лестницу и пугающе знакомый яркий свет: сверкающая бездна раскрылась перед ним.

– Ну что ж, прощай пока, любезный Саймон, – сказал Оуэн, шагнув к краю колодца, и двинулся вниз.

Кайтай и Зельза все еще стояли среди мертвых стражников на открытом месте перед храмом и ждали. Вокруг поднимались в небо сверкающие на солнце башни и купола мертвого города; шальной ветер носился по пустым улицам. В конце одной из них Зельза заметила серебристые проблески и указала на них Кайтаю.

– Здесь есть гавань, – вздохнул он. – Ах, а ведь когда-то это был и вправду великий город. – Он задумался. – Интересно, сохранились ли здесь какие-нибудь остатки мудрости древних… библиотеки например… Нет, это невозможно. Вряд ли что-то сохранилось.

– Да, тем людям, которых я видела в окнах по дороге сюда, вряд ли нужна древняя мудрость, – согласилась Зельза. – Но сейчас не время думать об этом. Слушай, этот рыжебородый глупец уже, наверное, мертв. Только не это… Я…

Кайтай был поражен, увидев блеснувшие в ее глазах слезы.

– Я не думал, что ты можешь… испытывать такие сильные чувства, – сказал он. – Но мне что-то подсказывает, что он жив. Он вернется.

– Смотри, сюда идут живые люди, – вдруг сказала Зельза.

Стражники все так же стояли, тупо глядя перед собой: они никак не реагировали на приближающиеся фигуры. Зельза нетерпеливо пошла вдоль их шеренги, ее юлла последовал за ней и зацепил одного из стражников – тот упал как деревяшка, вниз лицом. Кайтай с воинственным видом присоединился к Зельзе.

Их было несколько человек: четверо мужчин и две женщины. На них были развевающиеся одежды из ярко расшитых тканей и тяжелые, дорогие украшения. Было ясно, что они принадлежат к местной знати. Но у них были такие же изможденные бледные лица и тревожные глаза, как и у тех простых людей, которых Зельзе до сих пор приходилось здесь видеть. Несмотря на свой роскошный вид, двигались они осторожно, по-рабски. Шедший впереди человек поравнялся с Кайтаем и Зельзой и заговорил хриплым шепотом:

– Я знаю ваш язык. Нас здесь много, с западных земель… Идемте скорей. Оставьте животных, их все равно съедят еще до захода солнца. Пойдемте же скорей…

– Мы возьмем животных с собой, – ответила Зельза. Ни она, ни Кайтай ни за что добровольно не оставили бы лошадь: в них говорило кочевое прошлое их народов. Кайтай крепко сжал в руке поводья двух юлла, которых он вел, а Зельза взяла под уздцы своего.

– Дама имела в виду, – подхватил Кайтай, – что мы не любим ходить пешком, и к тому же эти мохнатые дьяволы нам еще понадобятся.

– Мы должны спешить, – повторил мужчина. – Меня зовут Арин, я житель этого города и знаю, что начинается здесь с наступлением ночи. Вас хотят видеть в городе. – Голос его дрогнул. – Солнце уже низко. Скорей.

– Оуэн должен вернуться сюда, – с сомнением возразила Зельза.

– Если ты говоришь о рыжебородом с топором, то он уже не вернется, – ответил Арин, – а если и вернется, то ему нужно будет только крикнуть, чтобы найти вас. В этом городе так мало людей, что его голос наверняка будет слышен повсюду… Пожалуйста, пойдемте.

– Я думаю, нам лучше пойти с ними, – решил Кайтай. – Мы потом вернемся сюда. Хорошо, Арин, веди нас.

Их быстро провели по боковой улочке во двор с укрепленными толстыми балками воротами, которые Арин тщательно закрыл за ними.

– Привяжите животных здесь, – проговорил он, быстро оглянувшись, – похоже, их никто не видел, но рабам всегда не хватает мяса, и, если они заметили животных, они наверняка украдут их. Хотя это не имеет значения: все равно вы не уедете отсюда.

Он пошел в дом, и они последовали за ним.

Внутри были длинные пыльные коридоры, двери, ведущие в огромные пустые и закопченные комнаты с величественной обстановкой и картинами. В двух из тех, что они миновали, копошились живые люди: два-три человека, очевидно живущие там. Наконец они вышли в сводчатую залу, где ждали человек десять красиво одетых горожан.

– Вот путешественники, которые пришли с ним. – Теперь Арин говорил громче, так как страх его немного прошел. – Они ждали на площади у храма.

– Скажите, ваш товарищ и вправду принес живой череп? – жадно спросил один изможденный старик. – Это ведь был не настоящий череп, правда?

– Нет, – ответила Зельза, – это настоящий череп, если я правильно поняла, о чем вы говорите.

Среди присутствующих послышался говор: некоторым явно нужно было перевести слова Зельзы на их родной язык.

Заговорил Арин:

– Мы все – остатки высшей знати здешних мест… мы живы только потому, что наши… наши предки – среди ночного народа. Но даже это скоро перестанет помогать нам. Мы носим в себе страх нескольких поколений. И мы не видим способа изменить что-либо… и, сказать по правде, раньше нам было не так уж плохо, когда рабов здесь было множество. Но сейчас…

– Но сейчас случилось самое худшее: вы вернули нам дьявола-властителя, чтобы он вновь правил нами. Теперь нам уже никогда не освободиться от ночного народа, и город никогда не воспрянет, разве только по его воле, но это будет ад.

Кайтай и Зельза стояли под обвиняющими взглядами, но Кайтай мужественно посмотрел на них.

– Вы – трусы, – ясно зазвучал его голос. Он холодно улыбнулся и слегка приподнял арбалет, приготовив его к бою.

– Трусы, – повторил он. – Почему вы не поднялись и не уничтожили ваших ночных дьяволов?

– Это было невозможно, – ответил Арин. – Мы не можем проникнуть в их обиталище под землей. Оно залегает глубоко под городом, в больших пещерах, простирающихся очень далеко. И, даже проникнув туда, мы сможем поразить только два-три лежащих там тела, а нас они убивают когда захотят, невидимые. Может, кто-то из них и сейчас здесь. Нам этого не узнать, хотя у нас есть защитные талисманы…

– По дороге сюда мы видели ваших рабов, – снова заговорил Кайтай, – а вы, некогда сильные этого города, вы ничем не лучше их. – Он выразительно сплюнул на изразцовый пол. В группе послышался недовольный ропот, но ни один не двинулся с места.

– Чем же мы могли вам помочь, – спросила Зельза.

Арин покачал головой.

– Мы надеялись, что, может быть, вы знаете, что нам следует делать, – с грустью ответил он. – Вы были рядом с черепом. Вы могли бы узнать что-нибудь. Но теперь я вижу, что вы ничего не знаете.

– Мы пропали, – произнес изможденный старик и отвернулся.

– Ты верно сказал, желтолицый, – вдруг раздался голос от двери. – Трусы и рабы.

В дверях появилась высокая темная фигура человека с тонким лицом и сардонической усмешкой в глубоко посаженных глазах, и Кайтай, разом утратив маску твердости, испустил гортанное восклицание на родном языке.

– Ты!

– Саймон, – ответил тот. – Ну что ж, коллега чародей, давай соединим наши усилия против его величества правителя-дьявола. – Саймон рассмеялся, но смех этот звучал как хруст льда.

И вдруг другой, неслыханный, звук раздался из-под земли: он напоминал зов колокола, но такого мощного, какой трудно было себе вообразить, ибо звук его сотрясал стены. Пол под их ногами, казалось, тоже приподнялся и опал вновь, как волна в море; непонятное оживление встряхнуло на мгновение весь город. Откуда-то послышался шум падающих камней, вслед за ним закричали и смолкли голоса.

– Мирдин Велис изволят сидеть ныне на троне, столь долгое время пустовавшем, – звучно возгласил Саймон. – С этого дня сыны человеческие обречены на вечный ужас; теперь ночь сойдет на землю.

Он улыбнулся людям, испуганно сгрудившимся у стены, а затем Зельзе и Кайтаю.

– Ваш друг Оуэн скоро вернется, – сказал он. – Предсказание нельзя было изменить. Но, как я сказал… маленький чародей, давай бороться вдвоем.

17

Оуэн шел по винтовой лестнице, и ему казалось, что она висит в белесом тумане безо всякой опоры. Лестница вела все ниже и ниже, и ноша Оуэна становилась все тяжелее.

Навстречу то и дело попадались странные предметы: заржавленное оружие, груда костей и другие вещи, по которым уже трудно было определить, что они раньше собой представляли. Он подумал, что он не первый пришел сюда, но другим повезло меньше. Вдруг раздался голос… он шел из черной шкатулки в руках Оуэна.

– Осталось недолго, Оуэн из Маррдейла, – сказал он серебристым голосом Мирдина Велиса и засмеялся.

– Я рад это слышать, – ответил Оуэн и улыбнулся, но почему-то не ощутил никакой радости. Туман сильно сгустился, и от странного резкого запаха кружилась голова. Испарения отзывались болью в легких, его мутило. Это страх, подумалось Оуэну, и он постарался, как мог, отогнать его от себя.

Наконец он достиг дна и остановился, пытаясь оглядеться в ярком, призрачном свете, где не было ни теней, ни очертаний.

– Ну вот ты и пришел!

Она возникла прямо из тумана: чудесные длинные волосы развевались на ветру, которого Оуэн не чувствовал, глаза ее горели, будто подсвеченные каким-то внутренним огнем. Она была совершенно реальной… но Оуэн уже знал, что этого не могло быть.

– Ринель, – сказал он.

– Интересно все же, откуда ты знаешь мое имя, – вновь заговорила она, – или это секрет? – Ее глаза с плескавшимся в них огнем переместились на черную шкатулку. – А вот и наш грозный властелин. Сегодня он прибыл в экипаже поменьше обычного. О, Мирдин Велис, ты слышишь меня?

– Слышу, – ответил голос. – Ринель, дай моему слуге пройти.

– Но я бы хотела, чтобы он стал моим, – улыбнулась Ринель, по-прежнему преграждая путь. – Подари его мне, о могущественный Мирдин Велис.

– Могла бы сначала меня спросить, – заметил Оуэн.

– Очень смело, рыжебородый, – пропела она и встретилась с ним глазами. – А ты хотел бы жить вечно? Хочешь жить с нами в саду, в вечной радости и свете? Я научу тебя, как стать таким… и ты больше не будешь слугой.

– Насколько я помню, миледи Ринель, рядом с вами уже есть мужчина, – усмехнувшись, отвечал Оуэн. – Я даже знаю его имя – Айн.

– О, бедный Айн… бедняжка, – к ее смеху добавилась жестокая нотка, – он умер, как некоторые из нас иногда умирают… или, точнее, он превратился в ничто, хотя и жив. Он отдал мне многое, несчастный Айн, больше, чем мог себе позволить. Я покажу его тебе, рыжебородый, и мы вместе посмеемся над ним. Но пойдем, иди к нам, ты будешь одним из нас… брось эту иссохшую кость, разбей ее, и я покажу тебе путь к вечной радости.

– Магистр Мирдин, похоже, у вас нет друзей нигде, – сказал Оуэн, взглянув на шкатулку. – Меня снова попросили бросить вас.

– Красотка алчна, она всегда была такой и ничуть не изменилась, – совершенно невозмутимо отозвался его голос. – Многие из тех, кто обитает здесь, поступили бы так же. Они как дети, довольны своей радостью и играют с ней, как с игрушкой, в то время как серьезные проблемы ожидают решения. Но скоро она будет рада тому, что я пришел.

Пока он говорил, Ринель начала растворяться в тумане, и вскоре остались видны только светящиеся глаза. Смех ее все удалялся.

– Мы скоро увидимся, Оуэн. Сейчас иди, но не забудь, жди меня…

Он пожал плечами и поднял шкатулку. Ему по-прежнему было плохо и кружилась голова, к тому же он не мог найти дорогу. Все было скрыто за туманной пеленой. Но заговорить со шкатулкой теперь совсем не казалось ему странным – он подумал об этом и усмехнулся.

– Магистр Мирдин, вам придется указывать мне дорогу, если вы не возражаете, – попросил он, – я ничего не вижу. Где река, деревья, белокаменные дома, которые я видел во сне? Неужели они не существуют?

– Они есть, – отозвался голос Мирдина, – но ты еще не врикол. Ты не обладаешь зрением, позволяющим видеть в здешних местах. Но я вижу. Иди вперед, Оуэн. Тебе нечего бояться.

Он шагнул, подчиняясь приказу Мирдина, и оказался на вымощенной камнем дороге, которую мог разглядеть лишь на несколько шагов перед собой. Ему казалось, что мимо него в тумане проплывают тени, иногда он замечал смотрящие на него горящие глаза и слышал отдаленный шелестящий шепот.

– Это место мы называем садом, – вновь раздался голос Мирдина, невозмутимый, будто он знакомил гостя с картинами окружающей природы. – Он лежит под городом, в громадной пещере. Когда мои люди научились быть вриколами, такими, как сейчас, они один за другим уходили сюда. Они поднимаются на землю в виде призрачных двойников, чтобы питаться и править миром, лежащим наверху, а затем возвращаются сюда, чтобы купаться в огненной радости бытия.

В тумане показалась странная искривленная тень. Подойдя ближе, Оуэн понял, что это дерево. Он заметил и другое. Их стволы были сделаны из чего-то, напоминавшего черное стекло. Вдруг прямо перед ним оказался белый фасад здания, которое показалось Оуэну мучительно знакомым.

– Здесь был дом одного из великих этого народа, но он совершил ужасную ошибку. Ведь никто из нас не обладает совершенной мудростью или неуязвимостью. Даже я защищен не от всего, человечек. Я открыл тебе, что у меня есть слабое место, но ты никогда его не найдешь. Как тебе моя наука, ученик?

Оуэн взглянул сквозь клубящийся туман на распахнутые двери зала в белом здании и рассеянно кивнул.

– Спасибо за урок, Мирдин, – ответил он.

Конечно, думал он, Мирдин нарочно искушает его. Он хочет заставить Оуэна как-нибудь покуситься на его персону. Любая подобная попытка обречена на провал, но она развяжет Мирдину руки, и Оуэн попадет к нему в рабство навсегда. «Может, я и не мудрец, – думал Оуэн, – но я и не дурак».

Он подошел поближе к зданию и разглядел главный зал, залитый холодным светом. На полу чернело что-то, похожее на большое пятно… но оно шевелилось. Оуэн услышал тонкий, звенящий, непрекращающийся вой, безнадежно метавшийся от низких нот до самых высоких.

Он с ужасом понял, что это воет темное существо на полу, которое извивалось, каталось, боролось с чем-то, но не могло сдвинуться с того места, где лежало. Оно продолжало биться и выло, словно от боли.

– Он мучается, – продолжал Мирдин тоном слабого участия, – за то, что приблизился к вечности… но я говорил тебе, все мы можем делать ошибки. И он ее совершил. Идем дальше, Оуэн…

Дорожка продолжала виться, и приглушенный шепот стал громче: похоже, впереди ожидала толпа, но он никого не видел в тумане. Перед ним выросла еще одна белая стена. Оуэн увидел распахнутую дверь и понял, что они наконец дошли до цели. Все голоса разом смолкли.

Он вошел внутрь и увидел зеленую колонну в золотом свечении. Высокие призрачные фигуры были скрыты в темных нишах по стенам, узор пола извивался под ногами Оуэна, когда он вышел к центру зала и опустил свою ношу.

Медленно он откинул крючок и открыл крышку. В шкатулке лежал самый обыкновенный череп – старый, высохший, желтый, в пятнах. Но в глазницах сверкали два лиловых камня, и тонкий золотой венец украшал его. А на зубах засохло что-то темное, коричневатое, что заставило Оуэна вздрогнуть, невольно напомнив о недавних событиях.

Преодолевая страх, Оуэн взял его в руки и понес к колонне из зеленого камня, на вершине которой было вырезано углубление в виде чаши, специально для черепа, и Оуэн осторожно поместил его туда.

Зеленый камень колонны засверкал новым светом. Лиловые глаза загорелись, и раздался гул, словно звон гигантского колокола. И эхом стали откликаться из тумана голоса, крича что-то на непонятном языке.

У колонны стоял Мирдин Велис, живой, молодой и смеющийся…

– Твоя служба исполнена, – торжественно произнес он, и Оуэн в ответ склонил голову. – Я вернулся, как и предсказывал когда-то. – Казалось, Мирдин говорил со всем народом, хотя его сверкающие глаза смотрели только на Оуэна. – Теперь я вызову моих слуг из-под земли, где они спали, ожидая меня. Я выпущу на волю своих зверей, и мои армии поднимутся снова. И те, кто в прошлом восставал против меня, вновь узнают мой гнев: их потомки поклонятся мне и пополнят мои стада. Непревзойденным будет величие моей столицы и моей империи и здесь, и там, наверху, под солнцем… в конце концов я буду властелином всего мира.

Из тумана загремело новое эхо, и толпа теней приблизилась. В углах зашевелились какие-то гигантские предметы. Один был огромным железным человеком, который медленно встал на свои подкованные ноги, как бы просыпаясь. Было там и чудовище в виде громадной птицы, которая расправила железные перья и начала поводить клювом во все стороны. Третий предмет, неопределенной формы, напоминавший укрытую чехлом статую, тоже шевельнулся и сдвинулся с места.

Чародей вновь посмотрел на Оуэна:

– Теперь ты свободен. Тебя не будут преследовать Гончие Псы, а сейчас я освобожу тебя и от наваждения, которого ты так боишься. Я снимаю с тебя слепоту и припадки.

Странное ощущение, вроде вспышки жара, на секунду овладело Оуэном. Он пошатнулся, и в глазах у него помутилось. Что-то ударило его, но в то же время он понял, что в нем что-то изменилось.

Неутихающая жажда видения жила в нем постоянно, даже после второго путешествия туда, с Зельзой. Его человеческая природа постоянно боролась с жестокостью видений, но они всегда побеждали. Теперь он понял причину этого и увидел, какую власть имели над ним видения. Он почувствовал сильный, до горечи во рту, приступ отвращения к тому природному страху смерти, что испытывает каждый человек. Этот страх и был той ловушкой, в которую попадались вриколы, ибо они именно попадали в ловушку. Страх заставлял их порождать новый страх. И теперь Оуэн знал, что так же однажды попался и он.

Перед ним появилось лицо Зельзы, и теплая волна окатила Оуэна: теперь он знал, что она значила для него. К этому примешивалось и чувство вины оттого, что он так мало воздавал ей за все, что она сделала для него.

Оуэн стоял перед магистром-волшебником, растерянно моргая и опираясь на топор. Вокруг них, в широких проемах стен, туман сильно поредел, и Оуэн увидел размытые очертания деревьев и крыши домов.

– А теперь уходи, Оуэн из Маррдейла, – вновь заговорил чародей. Глаза его горели злобой, и голос звучал по-новому, – уходи скорей. Мне не дано испепелить тебя… но если бы я мог, даже тень твоя не упала бы на мое могущество. Ты мой враг… враг, которого я не смею убить. Уходи.

Оуэн повернулся и вышел. Он шел по мощеной дороге, надеясь, что инстинкт приведет обратно к лестнице. Туман снова окружил его, и голоса слышались отовсюду, но он твердо шагал вперед.

18

Наконец, после долгих блужданий в разных направлениях, ему удалось нащупать ступеньку винтовой лестницы, ведущей наверх. Тут голоса окружили его настоящим роем, горящие глаза мелькали вокруг, как бабочки, и, покрывая все, звенел серебряный голос Ринели, жалобно звавший его.

– Вернись, Оуэн… Оуэн, Оуэн…

Но для него уже не было прежнего очарования в этом голосе: теперь он чувствовал только холодное отвращение. Шаг за шагом лестница вела его все выше, мимо костей и изломанного оружия, все вверх и вверх. Наконец он увидел проблеск совсем иного света, не похожего на окружавший его жемчужный туман, – из последних сил подтянулся и выбрался наружу.

Храм уже не был обиталищем теней. Колоннаду освещали связки огромных сверкающих факелов, и их густой черный дым поднимался под купол. Шагнув по каменной платформе, Оуэн едва не споткнулся о тело лежавшего неподвижно жреца в черном. Рядом лежал еще один, тоже мертвый. Чуть подальше он заметил тела двух других: они были мертвы, но никаких следов, указывающих причину смерти, не было видно. Никого из живых поблизости не было, а с улицы шел странный шум, будто там стонало и вскрикивало множество людей.

Оуэн бросился вон, и на бегу слышал шелестящий шепот невидимых вриколов, которые вились вокруг, как мухи, возбужденно преследуя его.

Наступила ночь, город был погружен во тьму. Но звезд не было: все вокруг застилал черный дым, красные отсветы огня отражались в облаках. Площадь перед храмом была, как саваном, покрыта лежащими телами: одетые в серое рабы и кое-где – расшитые одежды знати. Все были мертвы.

Двигались во тьме только мертвецы-стражники: они маршировали и поворачивались, как тупо шагающие автоматы, подчиняясь неслышному приказу. Одна из групп выстроилась в ряд как раз на пути Оуэна. Воины слепо глядели перед собой, но, когда он приблизился, все, как один, повернулись и подняли мечи.

– Клянусь зубом бога-счастливца, мне не до вас сейчас, – крикнул Оуэн и бросился вперед, низко взмахнув топором. Он ударил первого стражника как раз под руку с мечом. Кукла упала, но за ней другая приняла угрожающую позу, замахнувшись мечом. Новый удар опрокинул создание, снеся ему полголовы, но Оуэн не увидел ни капли крови.

Оуэн прорвался сквозь ряд стражников, но странное дело – они не повернулись за ним. Не замечая своих упавших товарищей, они стояли лицом к храму, слепо уставившись перед собой.

Задыхаясь, Оуэн бежал по площади, увертываясь от новых групп стражников. Но ни один из них не попытался угрожать или преследовать Оуэна. Наконец он понял, в чем тут секрет: эти автоматы не делали ничего без приказа, а им было приказано только шагать по площади, и все.

Где-то в городе был пожар: красные отсветы ложились на великолепные здания. Вриколы этой ночью вышли на невиданную доныне охоту. Они будто обезумели, и никакие резоны уже не сдерживали их. Оуэн заглянул в боковую улочку и увидел, как, схватившись за горло, умерла женщина, когда невидимое существо выпило из нее жизнь. Потом он заметил, что выбежавший из одного из домов мужчина и рядом трое других упали на мостовую, пораженные почти одновременно.

Живые обитатели города в панике бежали, позабыв все от страха. Оуэн попал на улицу, выходившую на каменную набережную, за которой плескалась черная ночная вода. У воды металась одичалая толпа горожан, и, когда он подошел, один или двое из них вскрикнули и упали на камни мертвыми. Остальные тут же попрыгали в море и поплыли в темноту. От пристани отошла лодка, явно перегруженная: весла беспорядочно и истерично били по воде.

Оуэн протискивался в толпе, отчаянно вслушиваясь в незнакомый говор и с надеждой вглядываясь в темноту. Следов Зельзы и Кайтая не было нигде, не нашел он и никого, кто говорил бы на языке запада.

Он собирался уже идти назад, как заметил какие-то огни, появившиеся на черной поверхности моря. Оуэн остановился посмотреть.

Это были яркие голубые светлые точки, плывущие, как ему показалось, от самого горизонта. Они быстро приближались, группами по шесть-восемь. Затем далеко в открытом море он увидел пенный всплеск, за ним еще. Над водой стали появляться неясные фигуры, которые выпрыгивали и снова уходили под воду. Оуэн прищурился, стараясь разглядеть их. Это были мужчины… но – верхом на больших рыбах? Вскоре уже ничего нельзя было разглядеть, кроме перегруженных лодок, несущихся по волнам навстречу неизвестности.

Оуэн повернул и медленно пошел прочь. Он направился в ту сторону, где по его расчету должны были быть городские ворота. И опять отовсюду навстречу ему бежали люди, и большинство их стремилось к морю: некоторых невидимые убийцы не поражали, но все же чаще люди падали. Оуэн понял, что по неизвестной ему причине трогать его вриколам было запрещено.

И вдруг на темной улице он увидел знакомое мохнатое существо, в панике мчавшееся без всадника, с развевающимися поводьями. С коротким криком Оуэн схватил юлла под уздцы и заставил остановиться. Животное тяжело дышало и скалило зубы.

– Ну-ну, дружище, – Оуэн крепко держал юлла, – а где… – Он рассмотрел животное в метавшихся кругом красноватых отсветах огня. Дьявольски трудно различать этих мохнатых чертовых детей, но этот… был явно не из тех трех, на которых они приехали в город. Во всяком случае, на нем было чужое седло: с узорами и притороченной связкой стрел.

Всадники на юлла в городе? Оуэн задумчиво почесал бороду. Что же это?

А за углом уже показались гигантские ворота и толпа беженцев… и всадники на юлла! Он видел, как они цепью мчались по бульвару, примкнув к беспорядочным кучкам бегущих горожан, а за ними… неслось что-то невероятное.

Оно было похоже на громадную железную гусеницу, безглазую и громко клацавшую по мостовой. Гусеница, высоко выгибая спину, с бешеной скоростью скакала за убегавшими. А с другой стороны уже шагало дюжины две стражников, чтобы перекрыть путь к воротам.

Четверо всадников повернули и с проворством, которого Оуэн и не подозревал у юлла, врезались в шеренгу стражи. Подлетая к стражникам, всадники низко пригибались. Зазвенели короткие луки, полетели стрелы, и стражники начали падать, хотя некоторые так и остались стоять.

Остальные всадники опустили копья и атаковали железную гусеницу. Один из них, промчавшись мимо нее, метнул копье, но гусеница подняла свою ужасную голову и поразила его. Юлла завизжал и упал в конвульсиях на мостовую, всадник был сметен на камни. В ту же секунду ударил второй копьеносец, и его копье проникло глубоко в тело чудовища. Но страшная голова взметнулась снова, и опять удар ее был смертоносным.

– Ну что ж, – вслух сказал Оуэн, – похоже, эти ребята сейчас больше всех нуждаются в помощи. – Он бросился вперед, размахивая топором, мимо потрясенного всадника, который резко остановил юлла, когда Оуэн проскочил прямо под его копьем. Топор глубоко вонзился в тело страшилища, рядом с его ужасной головой, и взметнулся снова, когда Оуэн отпрыгнул, спасаясь от смертельного укуса. Еще удар – на этот раз огромные челюсти клацнули в нескольких дюймах от его руки. Но второй удар поразил зверя. Чудовище попятилось, жутко вереща, и укусило само себя. Потом оно, извиваясь, покатилось, забилось о камни мостовой, скорчилось и замерло.

– Ах-хай! – Один из всадников одобрительно закричал и поднял копье, салютуя Оуэну. Остальные сделали круг и вновь атаковали ряды стражников, сметая их копьями и стрелами.

И тогда беженцы кинулись к воротам, по пути перебираясь через трупы, в изобилии лежавшие повсюду, и Оуэн, чуть задыхаясь, двинулся за ними. Всадники полукругом поехали следом. Один из них догнал Оуэна.

– Ха! – произнес он, с улыбкой наклонившись с седла. – Ты… мы искать тебя. Твой… друзья. Там, за город. Скорей иди, где мы. Этот плохой место.

– Этот очень плохой место, – подтвердил Оуэн. – Значит, за городом? Уж наверняка Кайтай отыскал безопасное местечко. – И он пошел к воротам, с интересом глядя на лежавшие вокруг тела стражников – людей, которым в этом странном городе пришлось умереть дважды.

По дороге его иногда обгоняли отставшие всадники на юлла, некоторые везли на седлах раненых: было видно, что они выдержали тяжелый бой. За городом черный дым начал понемногу рассеиваться. Вриколы успели собрать свою жатву и здесь: по обочинам дороги лежали мертвые тела, – но все-таки Оуэн уже не слышал за собой того леденящего кровь шепота, который преследовал его всю эту ночь. Вдруг он увидел, что дорога впереди перекрыта сложенными в груду бревнами и ветвями деревьев, а рядом привязаны юлла. За этим незатейливым укреплением горели костры. Оглянувшись вокруг, он увидел, что костры зажжены и вдоль всей городской стены. Отсветы пламени плясали на мозаике, и от этого казалось, что громадные фигуры на стенах начинают шевелиться.

Судя по всему, за укреплением находился большой военный лагерь. В нем уже было несколько сотен людей с гор, пеших и на юлла, и продолжали прибывать новые. Беженцы из города смешались с едва волочившими ноги рабами из деревень и возбужденно шумели: ужас их соединялся с бурной радостью.

Наконец чуть выше на холме Оуэн отыскал палатки горного народа. Они были сделаны из кожи и украшены витиеватой, непонятной росписью: там были и тотемные знаки, и щиты с цветными изображениями, и группа людей, похожих на церемонных вождей племен или маленьких князьков. Была там и простая коричневая палатка, возле которой стоял старец в одежде из грубой темно-синей ткани.

Они ждали его внутри, под мигающим масляным светильником. Кайтай, и Зельза – глаза Оуэна обрадованно блеснули, когда он увидел ее, – и Хургин, который стоял, не проронив ни слова, сумрачно глядя из-под густых бровей. И Саймон, который, сложив руки, сидел на единственном в палатке стуле и встретил Оуэна холодной улыбкой.

Оуэн встал у входа и тяжело бросил на землю топор. Затем снова обвел их всех глазами.

– Зельза, – тихо сказал он и улыбнулся: они поняли друг друга без слов.

– Кайтай… тебя никакая смерть не возьмет, дружок мой, – продолжал он. – И ученик здесь. Привет тебе, Саймон. И вам я рад, магистр Хургин.

– Если бы я знал, что ты везешь, рыжебородый, твои кости белели бы сейчас в горах, – заговорил Хургин ледяным тоном. – Ты хоть представляешь, что ты сделал?

– Думаю, что да, – спокойно ответил Оуэн, – но у меня не было выбора.

– Нет смысла проклинать его сейчас, любезный Хургин, – сдержанно заметил Саймон. – Он прав. Такие вещи предписывает судьба. Никто не в силах ничего изменить, когда приходит час. В конце концов, то, что он сделал, поможет и тебе, Часовой, приблизиться к желанному концу. По крайней мере, ваши посты уже не нужны.

– Этот конец может теперь наступить и для всей земли, – ответил Хургин. – Твое колдовство пока что противодействует его черной магии и сдерживает его дьявольскую силу, не давая ей вырваться за пределы города. Но сколько мы еще так продержимся? Не отыщется ли у него что-нибудь посильнее?

– О, несомненно, и очень скоро, – хладнокровно отвечал Саймон. – Мой могущественный учитель может поднять на нас такие силы, которые сметут всех, как мышей сметает метла хозяйки. Но не сейчас… не сейчас. А пока я установил невидимую преграду вокруг стен города. Так что твои всадники и народ моря, с той стороны, могут спокойно увести отсюда все человеческие стада, которыми они кормятся. Сколько могут выдержать вриколы без пищи? День-два… а в городе живых людей уже не осталось. Те дураки, что не ушли оттуда, уже пали жертвой жадности или испуга своих господ. Перепуганные божества! Многое бы я отдал, чтобы посмотреть на них сейчас! – Смех его эхом раскатился по палатке.

– Если даже все вриколы, которые служат ему сегодня, завтра умрут, – безрадостно сказал Хургин, – он одолеет нас и один. К тому же вряд ли он останется один. Не забывай, у него есть ключи от многих миров.

– Мне это известно лучше, чем кому-либо, – Саймон кивнул, по-прежнему невозмутимо, – но я все же знаю, как погубить его. Я уничтожу его с помощью того рыжебородого, которого ты проклинаешь. – Он встал и потянулся. – Ну а сейчас надо отдохнуть. Приведи сюда свои древние машины, магистр Хургин, и скажи повелителям морского народа, чтобы были поближе к гавани и следили за моими огнями: нельзя позволить ни одной из этих теней выскользнуть из города. Завтра в своем знаменитом саду они будут убивать друг друга и познают вечные муки. Они будут биться о мои магические огни, как мотыльки о стекло, и один за одним умирать от голода.

19

Красные лучи утреннего солнца, смешиваясь с черными лентами дыма, расчертили небо яркими полосами. Лагеря осаждающих были рассыпаны по полям вдоль всей огромной стены города. Ночью пришли воины из народов, живших за сотню дней пути: эти кочевники каким-то чудом узнали, что день, которого они ждали, близок, и снялись со своих мест задолго до начала сражения. Люди из множества горных племен все подходили и подходили, верхом и пешком. Часть всадников была призвана старцами из Братства, но большинство пришло по велению собственного сердца.

Явились и одетые в серое рабы из вымирающих деревень, впервые за сотни лет полумертвого существования поднявшись в каком-то подобии жизни. Они больше всех ненавидели своих хозяев-призраков, так долго правивших ими.

Гигантские ворота города были все еще закрыты, но вдоль стен уже не было никаких признаков движения или борьбы. Всадники охраняли подходы к городу, но никто больше не пытался прорваться туда, и никто не бежал оттуда.

Оуэн и Зельза стояли на границе главного лагеря. Они смотрели на море, наблюдая за далекими всплесками воды, которые указывали на то, что там дежурили морские всадники.

– Я, должно быть, крепко наступил на мозоль какому-то божеству в одной из прошлых жизней, – нахмурившись, сказал Оуэн. – Пройти полсвета в поисках женщины-призрака, в то время как такая красотка ходила за мной по пятам…

– Мне дорог твой комплимент, рыжебородый, тем более что я так мало слышала их от тебя, – радостно отозвалась Зельза.

– Сейчас я должен пойти и убить этого дьявола. Честно говоря, я не питаю особого желания, однако придется, раз уж вся эта бесовщина началась отчасти по моей вине. – Оуэн передернул плечами. – Как мне все это осточертело. Мы с тобой, красавица моя… возьмем золото, что я оставил в Мазайне, купим лошадей и хорошую повозку и поедем в богатые земли, где-нибудь на востоке. О пропитании волноваться нечего: будем торговать понемногу, а где надо, и приворуем, верно? Как ты думаешь, могу я сделаться цыганским королем на восточных дорогах?

Зельза рассмеялась, но в голосе ее зазвенела дрожь:

– Я припомню тебе эти слова, когда ты вернешься оттуда.

– Если я вернусь оттуда. – Оуэн обернулся к городской стене. – Волшебник Саймон мне кое-что рассказал. Он говорит, что ни сам Мирдин, ни вриколы не посмеют убить меня: им это запрещает какой-то закон чародеев. Однако он сказал, что сейчас по городу рыщут такие существа, которые не признают никаких законов, кроме убийства. Это что-то наподобие тех мертвых стражников, но гораздо страшнее: больше похожи на чудовищ, что гонялись за людьми вчера ночью.

– Хургин говорил о таких, – тихо сказала Зельза. – Он рассказывал, что в давние времена, когда велись великие войны, и маги города, и восставшие использовали такие создания друг против друга.

– Все они прокляты богом, – проворчал Оуэн. – Чем им не нравится чистая сталь, меч и секира, или почему не пустить в дело лук со стрелами? Кто заставляет их применять грязные средства? Не удивительно, что боги отвернулись от них и оставили править дьяволов.

– Уже пора, – сказала Зельза. – Морские всадники будут ждать тебя у берега. Им известен потайной ход, и ты сразу попадешь в пещеры под городом.

– Я знаю, – ответил Оуэн. – Мне придется отыскать нашего приятеля, который сидел в ящике, и разбить его зеленую колонну, а если выживу, то разнести в куски и его проклятый череп. Саймон говорил, что при этом ему наступит конец. Ну, и мне, наверное, тоже.

Зельза молча кусала губы.

Морские всадники ждали его на берегу, в одной лиге от города. Пять рослых жителей моря стояли по пояс в воде, а существа, на которых они приехали, покачивались на волнах чуть дальше от берега. Подойдя ближе, Оуэн задумчиво оглядел всю компанию, предвкушая мало удовольствия от этого путешествия.

Оказалось, они только издали похожи на людей. Их кожа была блекло-синей, а высокий открытый лоб был скошен назад так круто, как не бывает у человека. Острые лица обрамляла странная кожаная складка. Они холодно оглядели Оуэна круглыми немигающими глазами и знаками перепончатых рук попросили следовать за ними. Он вошел в воду, а Зельза стояла на берегу и смотрела ему вслед.

Оказалось, что морские всадники ездят на оседланных и с уздой дельфинах. Оуэн скоро понял, что ездить на них весьма нелегко. Эти мощные морские животные выскакивали из воды и, описав дугу, падали снова, головой вниз, так что Оуэну приходилось держаться изо всех сил, чтобы не соскользнуть зверю на нос. Ехавшие за ним морские жители, видя его страдания, не сдерживали улыбок, но так и не издали ни звука.

Они сделали широкий круг и теперь приближались к городской гавани. Сквозь поднимаемые дельфином брызги Оуэну все же удалось кое-что разглядеть со стороны моря: длинные пустые причалы и что-то, напоминавшее огромный корабль, полузатонувший и заржавевший. Все было неподвижно, не считая черного дыма, все еще клубившегося по пустым улицам.

Один из всадников подъехал к Оуэну и стал жестикулировать, закрывая рукой свой приплюснутый нос и указывая на Оуэна. Оуэн все понял. Он глубоко вдохнул, зажал ладонью нос и рот, и в то же мгновение его дельфин нырнул в толщу зеленой воды.

Вокруг, над черневшей внизу бездной, Оуэн видел размытые очертания каких-то башен, арки, образованные переплетениями водорослей, и яркие вспышки бледно-сиреневых огней, которые, должно быть, служили для освещения в городах морского народа. Дельфин опустился глубже, и легкие Оуэна едва не разорвались.

Они проскочили какой-то тоннель и вылетели наверх, в зеленый бассейн, освещенный слепяще-ярким сиреневатым светом. Оуэн, задыхаясь, стал жадно хватать ртом воздух.

Сопровождавшие его всадники вынырнули рядом с ним и помогли ему выбраться на скользкую мокрую платформу: они улыбались и молча одобрительно кивали друг другу. Выжимая из бороды воду, Оуэн огляделся вокруг.

От бассейна во все стороны вели узкие коридоры, освещавшиеся бледно-сиреневыми огнями. Вокруг собралось много морского народа, и один из них, с медным ожерельем на шее, улыбаясь, приблизился к Оуэну. В руке он держал большую гладкую пластинку и какой-то предмет наподобие мелка. Приподняв доску, он начал быстро чертить фигурки, пользуясь безошибочным языком рисунков.

Вглядываясь в его письмо, Оуэн понял, что все эти существа вообще не могут говорить.

Было ясно, что их мало волнуют проблемы земных людей. Но смысл сообщения Оуэн понял сразу. Он должен был проникнуть в подземный ход, который приведет его в сад вриколов, крепко закрыть за собой ворота, чтобы не выпустить кого-нибудь из его призрачных обитателей, и, если ему случится возвращаться тем же путем, он обязуется, что с ним в ворота не пройдет ни одна из теней, населяющих сад.

Оуэн кивнул в знак того, что он понял. Мужчина с медным ожерельем поклонился в ответ, и они пошли по освещенным переходам.

Оуэну подумалось, что, может быть, он – первый обитатель суши за долгие века, который видит город морского народа, и, вполне вероятно, – последний. Но, быстро следуя за провожатым, Оуэн едва успевал рассмотреть все, что открывалось ему: необыкновенные мастерские, где в кузнице горел холодный огонь, группы синеватых морских жителей, глядевших на него круглыми глазами без век, странные росписи по стенам, содержание которых не поймет ни один земной житель.

И вот в мрачной комнате они увидели медную дверь с непонятными надписями. Здесь изображения на стенах были непохожи на произведения морского народа. На них Оуэн узнал людей с теми же гордыми лицами, которые он хорошо запомнил, – правители города. Их руки лежали на каких-то удивительных сосудах и испускавших лучи устройствах. То там то здесь из-под этих предметов появлялся ребенок. Сначала обычный ребенок… а потом блекло-синий, с кожистой складкой вокруг головы. Смысл изображений был ясен: сотворение морского народа.

И вот наконец древняя медная дверь дождалась, чтобы ее открыли: ее вековая ржавчина отпадала кусками, когда морские жители отодвигали засовы. Потайной ход не использовался уже многие века, но в нем горел все тот же сиреневатый холодный свет.

Оуэн пробрался внутрь, и дверь с лязгом захлопнулась за ним. Безо всякого воодушевления двигался он вперед по узкому извивавшемуся проходу, скользя размокшими ботинками по мягкой слизи на полу.

Проход спирально изогнулся и вывел в другую мрачную комнату, без росписей на мокрых стенах, освещенную всего одним сиреневым огоньком. На одной из стен выделялось огромное медное колесо, с которого свисал обрывок толстой цепи. Рядом виднелась труба, круглая и такая широкая, что в ней спокойно мог поместиться человек. Тут же была и еще одна дверь, которая вела дальше, в глубь потайного хода.

Здесь Оуэн задержался, чтобы обследовать громадное колесо. Прислонившись к краю трубы, он прислушался. Оттуда шел глухой мягкий гул – ровное биение моря.

Он понял, что это шлюз. Если сейчас открыть его, разве море не затопит их подземный сад? Ведь наверняка шлюз установили здесь именно для этого. Но, подумалось ему, вряд ли удастся одолеть Мирдина Велиса столь простым способом. Да и наверняка невозможно было так легко решить ту задачу, которую ему предстояло выполнить.

И он пошел дальше по новому, теперь уже ставшему прямым, тоннелю. Появился знакомый, непрозрачный белесый туман.

20

Народ, собравшийся за стенами города, находился в напряженном ожидании. Под чахлыми низкорослыми деревцами ждали и их вожди: Хургин, с блуждающим взглядом и сжатыми губами, и Саймон, спокойный и хладнокровный.

– Если понадобится, мы пробьемся и войдем туда, – сказал Хургин и поглядел на дорогу, ведущую на восток.

Оттуда медленно двигалось что-то громадное, устрашающее. Это была древняя военная машина, простоявшая без дела сотни лет и теперь приведенная в действие людьми Хургина по его приказу. За ней шла другая, а за той – еще и еще.

– К чему прорываться? – спросил Саймон. – Он дойдет, если поставит это себе целью. Возможно, нам придется поддержать его, чуть позже. Кто знает?

– Ты слышишь? Под землей… шум?

Саймон кивнул:

– Вопли. – Он зло засмеялся. – Да, да, они проголодались! – Он посмотрел на Хургина: – Магистр Хургин, как вы думаете, я стар или молод?

– Ты стар, как и я, – отвечал тот.

– Ого, – усмехнулся Саймон. – Я недооценивал вас из-за вашей мягкости в подходах к лечению людей и их защите. А вы посвящены больше, чем я думал. Значит – ваш ровесник? Но почему?

– Ты служил у своего учителя с дней своей молодости, – сказал Хургин. – Я тоже был юношей, когда он покинул наше царство. Отчего же ты так ненавидишь его, ведь вы с ним во многом очень похожи?

– Я хочу быть таким же могущественным, как он, – отвечал Саймон. – Вдвоем нам не ужиться. Только в отношении питания я не столь требователен. Он уже очень давно питается человеческими жизнями… а мне нужна такая же пища, как и вам. Вот и вся разница.

– Нет, – возразил Хургин. – Я чувствую твою ненависть. А ведь тебе наверняка известно, что мудрый не должен ненавидеть или быть пленником ненависти. И ты все-таки позволил этому зерну прорасти в тайных глубинах сердца. Все это время, что ты служил ему… ты прятал свою ненависть. Это тоже своего рода чародейство.

Саймон улыбнулся:

– Это было мастерское чародейство. Ведь стоило ему уловить легчайший намек на то, что ты сейчас заметил без труда… ах, сегодня я выражаю это открыто. Да, я ненавижу. И хоть моя ненависть велика, я позволил другому увидеть его последний час. Я – почти святой, как и ты, не правда ли?

Хургин пристально взглянул на него из-под бровей:

– Можно нескромный вопрос? Черты твоего лица мне кажутся знакомыми с очень давних времен. Тебе ничего не говорит имя Ринель?..

Саймон широко улыбнулся:

– Верно! Ты угадал, во мне течет ее кровь. Теперь я – последний в роде. Больше никого в живых не осталось. Ведь ты знаешь, такие люди, как я, обычно не заводят ни семьи, ни детей. Там, впереди, – мой город и мой народ.

– Теперь я все понял, – сказал Хургин и замолчал.

Через некоторое время Саймон снова заговорил, как бы про себя, по-прежнему не сводя глаз со стены города.

– Я всегда был умен. Даже в юности. Я выследил его, нашел способ остаться у него в доме, как раз в те времена, когда он погружался в самые глубины колдовского искусства… и выучился всему, что знал он сам. Я очень долго… так долго шел за ним… и вот сейчас – близок к цели.

Где-то возле запертых ворот города вдруг послышались крики. Саймон посмотрел в ту сторону:

– Ну вот, мой бывший учитель сделал свой первый ход. Идемте, сторонник мирных решений, пора вступить в дело и нам.

Ворота распахнулись, и из них вышли колонны воинов в плащах, с белыми перьями на шлемах. Они обнажили мечи и двинулись вперед, быстро выстраиваясь в боевом порядке. Их становилось все больше; незрячие глаза смотрели прямо, а бледные лица были обращены в сторону осаждающих. Они выстраивались до тех пор, пока их не набралось огромное количество. Шеренги стояли недвижно и чего-то ждали. Всадники на конях и на юлла с криками атаковали их ряды: полетели копья, но мечи поднимались и опускались с механической точностью, и люди падали замертво, упало и несколько стражников. Нападавшие отступили, и воины тут же сомкнулись вновь.

Пробовали стрелять из луков, но это оказалось не очень эффективно. Стражники так и оставались стоять, не обращая внимания на торчавшие в их телах стрелы, будто не ощущая их… ведь они уже были не способны что-либо чувствовать.

Кайтай, который уже подружился с горными всадниками, стоял теперь среди них. Они удерживали животных на месте и ждали. За его спиной была Зельза: переодетая воином, она держала оружие. Она была готова переодеться кем угодно, лишь бы ей не запретили участвовать в битве.

– Эти создания не так-то легко уничтожить. – Кайтай закусил губу. – Интересно… постойте, друзья. Я вижу нашего волшебника там, на холме. Прежде чем вступить в игру чародеев, я должен быть допущен в нее. – Он пришпорил своего маленького скакуна и помчался туда, где молча стоял Саймон.

– Господин мой волшебник, позвольте ничтожному заклинателю попробовать свое колдовство, – крикнул он, и Саймон поднял на него глаза.

– Будь осторожен, желтолицый, – ответил он, – я не буду спасать тебя, если твои заклинания подействуют неверно.

– Я не стану просить помощи, – улыбнулся Кайтай. – Вы даете мне разрешение?

Саймон кивнул, и Кайтай развернул юлла и понесся прямо к стоявшим у ворот мертвым стражникам.

Он натянул поводья почти у самых рядов, в одном шаге от направленных на него мечей. Мертвые глаза воинов, не меняя выражения, смотрели на него, а он простер руки к небу и начал заклинать. Он долго бормотал, потом наклонился с седла и стал вглядываться во что-то под ногами. Затем опустил руку к земле и запел снова, бесконечно, с завываниями повторяя одну фразу и чертя в воздухе над землей какие-то непонятные знаки.

Наконец под его рукой из земли появилось слабенькое, бледное пламя. Плохо различимое в свете солнца оно вдруг прыгнуло высоко вверх и стало расти, пожирая траву. Кайтай поднял руки к небу и радостно засмеялся.

– Благодарю тебя, небесный медведь, и всех небожителей! – неистово кричал он. – Я вызвал подземный огонь! Я – настоящий чародей, хай-ха!

Пламя у его ног разрасталось и поднималось, сверкая и коптя черным дымом… оно выросло в человеческий рост. Юлла задрожал и попятился, но Кайтай, крепко держа его за узду, заговорил со своим созданием на неведомом языке.

Огонь снова взвился и заплясал, а Кайтай указал на ряды стражников. Тогда, сначала медленно, а потом все уверенней, огонь пополз к ним.

И тут стражники пошли на осаждающих. Они надвигались ряд за рядом, обнажив сверкающие мечи. Готовясь к бою, горные всадники опустили копья, лучники начали прицеливаться.

Но огненное существо опередило всех. Со странным шипением, будто живое, оно скакнуло на плащ высокого стражника, мгновенно оставив от него клочья. И едва оно прикоснулось к мертвецу, он загорелся, но продолжал шагать, как огромная свеча, пока обгорелые кости не посыпались на землю. А существо прыгнуло снова и продолжало свой путь, перескакивая и поражая одного стражника за другим. И ни один не издал ни звука, не повернул назад. Пламя металось между ними и бешено плясало, пока все они не оказались охваченными сплошной стеной огня. Всадники на время отступили: им оставалось только добивать, когда кто-нибудь из стражников выползал из огня, все еще поднимая раскаленный докрасна меч.

Кайтай прыгал от радости, издавая победный рев, а Саймон наблюдал все это со снисходительной улыбкой.

– Прекрасно горят, ведь они были хорошо просушены, – задумчиво сказал он. – Я не знал, какое именно маленькое колдовство приготовил наш желтолицый, но это неплохо.

– Сомнительно, чтобы это помогло нам победить Мирдина, – заметил Хургин, – он сделает новых.

Дым начал рассеиваться, и послышались дикие крики радости, когда стало ясно, что все вооруженные мертвецы сгорели. Огонь стал утихать и вскоре ушел обратно в землю.

И тут огромные ворота распахнулись, и все увидели, что Мирдин приготовил новое оружие, много страшнее первого.

Все пространство высокой арки было занято темной, скользкой, студенистой массой, будто из города поползла бездонная илистая трясина. Из черноты вылезло длинное, как веревка, щупальце и потянулось к осаждавшим. Всадники из передних рядов отступили, предостерегая своих товарищей испуганными криками. Несколько смельчаков остались и пытались атаковать эту вязкую жижу с тем оружием, что у них было. Но она обошла их и, сделав петлю, захватила, смяв и людей, и животных в один шевелящийся ком.

Послышались ужасные крики, и ближайшие всадники хором ахнули, когда студенистое щупальце поволокло свои жертвы. Сжимая кольцо, оно мотало их в воздухе из стороны в сторону. Куски растерзанных тел и брызги крови дождем посыпались на осаждавших.

Затем чудовище превратилось в подобие огромного кулака и ударило в ряды воинов, вколачивая их в землю, будто мух. Лучники, ряд за рядом, отступали, стараясь поразить скользкое щупальце стрелами, но те тонули в черной грязи, как в болоте. Копьеносцы попробовали было атаковать страшилище, но оно растерло их в ничто вместе с лошадьми.

Щупальце слепо шарило вокруг, чем-то напоминая дождевого червя, хлестало из стороны в сторону, уничтожая все, что попадалось ему на пути. Саймон внимательно наблюдал за ним.

– Кажется, пора пустить в дело вашу древнюю механику, любезный Хургин, – наконец сказал он. – Должен признаться, я и сам не знаю, как расправиться с этой штукой.

– Но ее надо уничтожить как можно быстрей, ибо она разобьет твою магическую ограду вдоль стен города и на нас может обрушиться самое худшее, – отвечал Хургин. Он обернулся к одному из братьев в синих капюшонах: – Доставьте сюда стенобитные машины, скорей, мы попробуем пустить их на это создание. – И обращаясь к Саймону, добавил: – Если бы знать, из чего она сделана…

– Ну, это просто, – отозвался Саймон, – обычная плоть. Мясо. Скорее всего, останки убитых ночью людей, так как он наверняка должен был их как-то использовать. Он очень искусно слил их в одну безмозглую массу, но в общем она ничем не отличается от той плоти, что у нас с вами на костях, – продолжал он, раздумывая над разгадкой этого создания.

Выкатилась первая из машин Хургина – огромная и неуклюжая, на зубчатых колесах, с большим окованным железом клювом и сложной механикой, которая и заставляла ее медленно, но неуклонно двигаться вперед.

– Знаете, любезный Хургин, если мы выживем, – сказал Саймон, – я хотел бы немного узнать от вас, как движутся такие машины. В свое время я недостаточно уделял внимания малым ремеслам.

Хургин махнул рукой, дав сигнал водителям машины, и железный стенобитный баран двинулся в сторону шарившего щупальца. Он врезался в скользкую массу, и огромные зубцы колес стали вгрызаться в ее упругую поверхность, перемалывая щупальце. На несколько мгновений чудовище оказалось прижатым к земле тяжестью машины, но затем оно вырвалось, отчаянно забилось и нанесло страшной силы ответный удар. Машина накренилась и почти сразу же перевернулась, со скрежетом и лязгом.

– Машин больше не надо, по крайней мере сейчас, – приказал Саймон. – Существо ранено, но все же не погибло.

Некоторое время скользкая рука лежала неподвижно. Затем она яростно метнулась к машине и стала бить ее снова и снова, пока не превратила в расплющенный кусок металла. Потом начала вытягиваться и дотянулась до того места, где в бронзовом светильнике стоял один из зажженных Саймоном магических синеватых огней.

– Игра складывается неудачно, – заметил Саймон. – Похоже, наше положение становится серьезным.

– Если в городе остались еще вриколы, способные двигаться… – сказал Хургин. – О! Смотрите! Ваше защитное кольцо прорвано! Чудовище перевернуло светильник!

– Если там есть живые вриколы, они сейчас кинутся на нас и начнут убивать, – кивнул Саймон. – Я надеялся продержаться, пока они все не сгинут. Теперь… похоже, можно рассчитывать лишь на рыжебородого, посланного против самого Мирдина.

Вдруг один из всадников вскрикнул и вывалился из седла. За ним другой, и третий. Саймон посмотрел туда из-под руки.

– По крайней мере, один из вриколов жив, – сказал он. – О… И там человек упад. Нет, их больше одного. Хургин, похоже, мы проиграли. Какое несчастье!

21

Сквозь густеющий туман Оуэн продвигался все ближе к цели. Подземный ход расширился, и Оуэна окружал уже не бледно-сиреневый свет, а та белесая жемчужная мгла, которую он не мог забыть с прошлого посещения.

Тоннель кончился. Оуэн открыл маленькую дверь и вышел.

Крутом разливалось белое сияние, без теней, без видимого источника. Но мгла исчезла. Теперь он видел ясно весь сад и все, что в нем было.

Оказалось, что дверь, в которую он прошел, находится в гладкой стене, и теперь он стоял на возвышении, высоко над огромной пещерой. Вниз вела лестница, но сверху Оуэн видел далеко, почти до другой стены подземного сада. Река из его сна, тихая и сверкающая, пролегала по дну пещеры, и резные силуэты каменных деревьев отражались в ее неподвижных водах. А среди деревьев стояли белые дома. Но на этот раз здесь не было никаких голосов. Все будто замерло в тихом сне смерти.

Оуэн почувствовал резкий сладковатый запах, который он хорошо знал: это был запах тления, который разносится над полем битвы в последующие дни после боя. Он поморщился и повернулся, чтобы идти вниз.

Мирдин Велис стоял у схода с лестницы и снизу вверх смотрел на Оуэна.

Он был юн, хладнокровен и спокоен, как всегда. Глаза его бесстрастно скользнули по фигуре Оуэна, а губы растянулись в улыбке.

– Ну что, Оуэн из Маррдейла, – сказал он, – ты все же надумал вернуться?

Оуэн на секунду заколебался, а затем пошел прямо к волшебнику.

– Если ты не знаешь, зачем я пришел, значит, ты вовсе не такой чародей, каким тебя считают, – ответил Оуэн, приближаясь к волшебнику. Тот, все еще улыбаясь, качнулся, словно облако, и отступил назад. Оуэн двинулся дальше, не поднимая топора, а держа его в руке свободно.

– Ты умен, Оуэн, – снова сказал Мирдин. – Ты не ударил меня. Может, ты окажешься еще мудрее? Может, ты захочешь взять ту, что я могу дать тебе, и послужить мне еще немного?

– Что ты задумал? – спросил Оуэн, продолжая идти прямо. Далеко впереди он заметил дом, который искал, и направился прямо туда. Мирдин медленно плыл с ним рядом.

– Я дам тебе все, – мурлыкал колдун, – прекраснейшую из женщин Земли или столько женщин, сколько ты пожелаешь. Прекрасные дома и слуги – все, что ни попросишь. И даже больше… вечную жизнь, если захочешь.

– Те радости, что уготованы вриколам? – поморщился Оуэн. – Нет, любезный волшебник, я уже знаю кое-что об этом.

Мирдин беззвучно рассмеялся:

– Есть иные способы продления жизни. Их много… Ну, так чего же ты пожелаешь?

– Это трудный вопрос, – сказал Оуэн. – Я из тех, кто сегодня стремится к одному, завтра – к другому, а овладев чем-либо, тут же теряет к этому интерес. Так что, похоже, тут ты не можешь помочь мне, чародей.

– Подожди, Оуэн… – Мирдин подплыл ближе. – Ты получишь много, много больше, чем даже можешь себе вообразить. Неувядающую радость, ощущения постоянно новые и свежие…

– Я верю тебе, колдун, – ответил Оуэн, не сбавляя шага.

– Я расскажу тебе, как все это начиналось, – зашептал Мирдин. – Слушай, рыжебородый… я когда-то правил этим народом, и это были мудрейшие, счастливейшие и самые могущественные из людей. Только одного боялись они – смерти и конца их великолепно устроенной жизни… А сделавшись вриколами, они покончили и с этими страхами. Не стоит много думать об обыкновенных серых людишках, ты и сам наверняка часто так рассуждал, ведь ты – отнюдь не заурядный человек. Ты поэт и мечтатель.

– Одна-две неопределенных мечты, – хмыкнул Оуэн, – и очень мало стихов.

– Но ведь ты осознаешь, что необычен. Ты уже достаточно знаешь человечество и понимаешь, что основная масса людей ничем не отличается от скота. И что плохого в том, что человек питается существами, которые ниже, чем ему подобные? Они ведь все равно смертны… почему бы вриколам не питаться ими? Они убивают друг друга из-за гораздо более ничтожных причин: из-за клочка земли, за неосторожное слово, из-за женщины…

– Если ты пытаешься убедить меня, что большая часть человечества глупа, то зря тратишь свой пыл, ибо тут я с тобой согласен, – отвечал Оуэн. Он на мгновение остановился, глядя в конец петляющей дорожки. – Я думаю, это твой дом, а?

– Я все равно выйду победителем, – зашипел Мирдин. – Я возьму верх, и тогда… ты пожалеешь, – ты, который отказался стать живым божеством.

– Твои вриколы вымирают, чародей, – отозвался Оуэн, нюхая воздух. – Ничего себе божества. Сколько же их еще осталось у тебя на службе?

– Немного, – ответил Мирдин. – Но достаточно. А ты, глупец, рассчитываешь пережить мою смерть? Я буду отомщен…

– Об этом я и говорю тебе все время, – сказал Оуэн. – У меня нет выбора, колдун.

– Оуэн!

Это была Ринель. Она стояла на пороге дома из белого камня, который Оуэн тут же узнал. Она, улыбаясь, прислонилась к дверному косяку, и прекрасные волосы ее все так же развевались от невидимого ветра.

– Сверни с дороги, Оуэн, – лепетала она, – только на минуточку… а потом пойдешь дальше. Никого не осталось, Оуэн… все или мертвы, или улетели наверх, чтобы не умереть… я одна. Мне одиноко… Оуэн…

Он смотрел на нее, потирая бороду тыльной стороной ладони.

– Ты и вправду была очень красивой женщиной, Ринель, – наконец сказал он ровным голосом.

– Я во всех отношениях лучше тех, кого ты найдешь наверху, – с улыбкой ответила она.

– А как далеко от своего обиталища ты можешь теперь отойти, Ринель? – спросил он. – Твоя сила почти на исходе, верно?

– Оуэн… – произнесла она, и голос ее зазвучал призывно. Он покачал головой.

– Я думаю, стоит мне подойти ближе, и ты накинешься, чтобы высосать из меня жизнь, несмотря ни на какие охраняющие меня законы, – ответил он и вгляделся в нее пристальнее. – Ведь твое настоящее тело теперь лежит там, в твоем доме из белого камня, и разлагается, потому что ему не хватает того, что ты сейчас ищешь… и уже скоро начнутся твои вечные муки в объятиях смерти. Я мог бы только пожалеть тебя, Ринель, если бы ты знала, что означает это слово.

Ткани ее лица на глазах потемнели, сливаясь в маску тления, а затем стали распадаться… он поспешно отвернулся. Но голос все еще звал его.

Вскоре призывы сменил бессловесный мучительный вой, который постепенно стихал, и наконец наступила гробовая тишина. Дорога под ногами Оуэна повернула, и теперь перед ним был дом Мирдина.

Вдруг на дорожке появился Кайтай, а рядом с ним – Зельза. Оуэн встал как вкопанный, удивленно глядя на них.

– Оуэн, – начал Кайтай, тонко улыбнувшись. – Подожди.

– Ведь мы с Кайтаем тоже помогали тебе служить Мирдину Велису, – заговорила Зельза, радостно улыбаясь. – То, за чем ты сюда шел, уже никому не нужно. Все кончено.

– Волшебник уничтожил всех призраков, которых призвали против него, – продолжал Кайтай, – так что считай, нам повезло… он простил нас, потому что мы служили ему. Пойдем отсюда, нам пора в обратный путь.

Оуэн долго вглядывался в лицо Кайтая, затем взгляд его упал на лицо Зельзы и остановился на нем. Оуэн улыбнулся и кивнул.

– Боги, укрепите мне руку! – воскликнул он, замахнувшись топором. Кайтай вскинул руки с диким криком, но лезвие прошло насквозь, и кровь хлынула фонтаном.

Пока Оуэн расправлялся с Кайтаем, Зельза кинулась на него с маленьким кинжалом, но он увернулся и размахнулся снова. Топор почти перерубил ей шею, и она упала с тяжелым стуком.

Он зажал себе кулаком рот и отступил. Холодный ужас сжал его сердце, когда он вновь взглянул на тела, распростертые на дорожке.

Это была одна из ловушек Мирдина. Во всяком случае, должна была быть.

– Слушай, колдун, у меня не было выхода, – закричал он в раскрытую дверь дома. – Ловушка это или нет…

Но два поверженных тела не исчезали, и кровь, растекшаяся ручейками, уже начала всасываться в гравий дорожки. У Оуэна закружилась голова, но он пошел прямо в дверь и дальше, к сверкающей колонне из зеленого камня, на которой стоял череп Мирдина Велиса.

Он шел очень долго.

Чем ближе подходил Оуэн, тем сильнее навстречу ему дул ветер – это был ледяной вихрь, и он становился все холоднее. В лицо хлестал снег, и Оуэн начал тонуть в сугробах. Сквозь метель он увидел, как далеко-далеко, на недоступной ледяной горе, сверкнул зеленый камень колонны. Ему подумалось, что если остановиться на мгновение, то можно будет хоть немного согреться… но он не останавливался.

Теперь его жгло солнце, и идти приходилось по раскаленным, излучавшим жар камням; жара и непереносимый солнечный свет слепили его, а позади, он знал, ждал его прохладный колодец.

Пот градом катился с Оуэна, но он сделал еще шаг, который стоил ему таких же усилий, как добрая сотня шагов в обычной обстановке.

– Ну хватит, чародей, – прокричал Оуэн сквозь горячий встречный ветер. – К чему теперь эти игры?

Внезапно наступила полная темнота.

Мимо проплыло лицо, и на него неподвижно смотрели невидящие глаза… он узнал отца. Выплыли и другие лица. Послышались голоса, словно из его памяти, но как-то странно искаженные.

– Умер, пропал навсегда, навсегда… – говорил отец, – лежу под землей, мертвый, забыв все…

– Жизнь угасла, как свеча, а все хорошее ушло навеки… самое ужасное – это умереть…

Но далеко, в непроглядной тьме, снова мелькнула зеленая вспышка.

Оуэн на ощупь нашел основание колонны, и тут же вновь вспыхнул свет.

Комната была полна теней, и в ней застыла мертвая тишина. Все видения исчезли. Остался только череп, который не сводил своих мерцающих драгоценных камней-глаз с Оуэна и безмолвствовал.

Оуэн встал перед ним, примеряясь топором.

– Послушай, Оуэн из Маррдейла, я достаточно трезво оцениваю происходящее, – вдруг тихо сказал череп.

– Неужели? – помолчав, спросил Оуэн.

– Я знал, что это будет, видел в прозрении, – проговорил череп. – В призрачном виде. Мне уже приходилось бывать в подобных ситуациях, и, надо сказать, я всегда побеждал. Поэтому я решил, что есть смысл в том, чтобы сыграть в эту игру и с тобой.

– Я хорошо понимаю тебя, – ответил Оуэн. – Но тогда ты должен будешь признать, что есть смысл и в том, что делаю я.

– Я пытался подкупить тебя, – продолжал череп, – и я дал бы тебе все, что обещал. И ты об этом еще вспомнишь, когда тебе придется пожалеть о своем выборе. Сейчас же я вижу, что ты победил, и нахожу такое положение довольно забавным. Какой-то рыжий варвар уничтожает плод столь длительного труда и идею такой древности.

– Это и впрямь может показаться немного несправедливым, – согласился Оуэн. Он наклонил голову, выбирая угол удара. – Но с другой стороны, тут уж ничего не поделаешь. И я рад, что ты так хорошо это воспринимаешь.

– Ты недооценил мое упорство, – отвечал череп, – осталось последнее… тебе не быть в безмятежности. Вот с чем ты останешься. Настанут дни, когда ты состаришься, и меньше половины из задуманного тобой будет осуществлено…

– Мне не нравится этот новый поворот, – сказал Оуэн и замахнулся топором.

– …У тебя выпадут зубы и волосы, тебя перестанут радовать женщины, а твой единственный сын будет с нетерпением ждать конца, чтобы продать землю, оставленную ему тобой…

– Довольно, – крикнул Оуэн и ударил топором по зеленой колонне. Раздался гром, колонна треснула и мгновенно превратилась в груду сверкающих осколков. Череп покатился и оказался в нескольких шагах от нее.

– …Тебя будут преследовать мысли о могиле, и ты вспомнишь о том, как однажды упустил единственный в жизни случай, когда мог бы стать чем-то большим, чем ты есть. В старости люди меньше заботятся о чести и клятвах: они думают, как бы прожить чуть дольше… И тогда – ты будешь умолять, будешь готов отдать все… за один день юности… А ведь ты мог бы жить вечно молодым…

– Говорящие кости, – крикнул Оуэн, и тут ему показалось, что пол под ним накренился. Он поднял топор, вложив в этот последний, круговой замах всю силу. Сверкнуло лезвие – и череп разлетелся на множество кусков, а топор глубоко ушел в пол. И под ним, пригвожденное к полу, лежало что-то маленькое, серое и противное… оно истекало кровью и отвратительно пищало… и наконец умерло. – Говорящие, – как пьяный, повторил Оуэн. Он как-то странно чувствовал себя. Он попытался освободить топор, но лезвие сломалось, и часть его осталась под полом. Оуэн посмотрел на ставшую бесполезной ручку и бросил ее на пол. – Хороший был топор, – пробормотал он, – хорошие топоры, хорошие друзья… все потерял. Боги, что это со мной?

Шатаясь, он добрался до двери и вышел в сад. Тела уже не лежали на дорожке, и Оуэн мысленно возблагодарил небо за это облегчение.

– Ах! – Он пошел было к лестнице, по которой спустился в пещеру, но обнаружил, что ему трудно дышать: казалось, воздух стал таким густым, что не шел в легкие. Оуэн понял, что отравлен ядовитыми испарениями дьявольского сада, а может быть, это Мирдин околдовал его. Он напряг всю свою волю и из последних сил, медленно и слабо, двинулся вперед.

Ему стало чуть легче от брызнувшей откуда-то холодной воды.

Холодная вода?

Ноги его были мокры. Затуманенным взором Оуэн посмотрел вверх, на лестницу, которая должна была вывести его на свободу. Там, на месте двери, он увидел сплошной поток зеленой воды, которая уже разливалась по дну пещеры. Брызги ее и попали ему на лицо… он облизал губы. Соль!

На пещеру наступало море. Видно, морской народ решил разом уничтожить всех своих врагов. Оуэн вспомнил шлюзовую камеру в подземном переходе и мрачно усмехнулся.

– Да, это место нужно хорошо очистить, – сказал он вслух, наблюдая, как вода поднимается ему до лодыжек. – И кровь, что на мне… может, это отмоет и ее.

Смертоносная рука неожиданно исчезла. Она превратилась в слизистую лужицу, которая вскоре ушла в землю. Но смерть продолжала снимать свою жатву по рядам осаждающих: ее вызывали и повреждения, нанесенные слепой силой бездушной черной массы, и невидимые вриколы. Неизвестно, сколько их было, но люди падали ежеминутно.

Когда рука растаяла, над городом, сразу в нескольких местах, поднялся дым, который быстро слился в одно большое черное облако. Земля вздрогнула, будто огромный барабан, в который ударила какая-то страшная сила. И тут же послышались горестные вскрики – это кричали вриколы, которые уже поняли, что случилось.

На горизонте появился всадник, бешено мчавшийся со стороны моря. Это был житель гор. Задыхаясь от скачки, он скатился с седла прямо под ноги Саймону и горному старцу.

– Морские всадники! – захлебываясь, крикнул он. – Позвали нас… сказали… дьявол, там, внизу… мертв. Они… пустили туда море! Море… затопит. Сказали, ты знаешь… почему.

Саймон кивнул:

– Мы победили.

Хургин посмотрел на Саймона:

– А тот – чужеземец, рыжебородый. Он утонет?

– Разумеется, – бесстрастно ответил Саймон. – Впрочем, возможно, у него достанет смекалки найти выход через храм. Но даже если и так, он, скорей всего, уже мертв. Там очень многое могло убить его. Мирдин наверняка оставил не одну ловушку, способную действовать и после его смерти.

– Но послушай, ведь он… он сделал это один! – взорвался Хургин. – Неужели же мы ничем ему не поможем?

– Дорогой собрат, благодарность, как правило, не уживается с трезвым взглядом на вещи, – ответил Саймон. – Этот человек меня уже не интересует. И вообще, меня здесь больше ничего не интересует. Пусть твои одетые в шкуры люди грабят этот мертвый город как хотят. Я ухожу, меня ждут другие дела. – Он повернулся так быстро, что полы его плаща взвились вверх, и начал удаляться, быстро, вниз и вниз… следуя какому-то извилистому узору, который вел непонятно куда. Он стал меньше и пропал.

Хургин, щурясь и моргая, смотрел на место, откуда он исчез. Старец слыхал о колдовстве подобного рода, но не любил его и никогда им не пользовался. Он покачал головой и кликнул своих помощников.

– Город открыт, – сказал он. – Но скажите всем… пусть будут осторожны. Там могут быть ловушки, или вырвутся дьявольские военные машины… А мы должны добраться до храма. Надо попробовать спасти рыжебородого. Пускай люди ищут себе в городе добычу, но несколько всадников должны пойти с нами. Надо спешить.

Но первой у храма оказалась Зельза. Она прискакала одна, на маленькой черной лошадке, которую поймала по дороге. Она пришпорила зверя, заставив его стремительно промчаться по ступеням, ворвалась под мрачные своды и соскочила с седла у самой каменной платформы. Весь храм как-то странно содрогался, будто под ним дышало огромное животное.

Зельза увидела, что тяжелая металлическая крышка над колодцем закрыта, но по рассказу Оуэна она знала, что находится внутри… Выход был перекрыт, а снизу наступало море.

Она била по этой толстой железной крышке ручкой своего маленького меча, сдавленно шепча цыганские проклятия, – это было совершенно бесполезно. Крышка была литая, из одного крепкого куска металла. Вдруг прямо над колодцем она заметила идущую с потолка цепь и огромное колесо. Зельза прыгнула к ней и принялась тянуть.

Медленно-медленно крышка начала приподниматься: сначала на палец, потом на два пальца… все выше и выше… и наконец отвалилась. Под ней, совсем близко, пузырилась черная морская вода…

…Оуэн сидел на последней ступеньке лестницы, по пояс в воде: увидев льющийся сверху свет, он поднял голову и неуверенно улыбнулся.

– Я думал, сколько же времени тебе потребуется, чтобы увидеть цепь, – сказал он и полез наверх.

Обнимая Зельзу, он покачал головой:

– А ведь я убил тебя.

– Я чувствую себя вполне живой.

– И его тоже. – Оуэн посмотрел через ее плечо на Кайтая, который, запыхавшись, вбегал в двери храма.

– А он-то наверняка это заслужил, – сказала она.

– Боги! – Оуэн отступил назад и оглядел ее с расстояния вытянутой руки. Он засмеялся, дико и раскатисто, так что у них над головой под куполом храма грохнуло эхо.

– Мы купим повозку! – крикнул он, вновь притягивая к себе Зельзу. – Какого она будет цвета, а, цыганочка?