Пламя над Англией

Воуд мрачно кивнул.

— Безусловно. Сэр Джон Хокинс и казначей, мистер Боро все время посещают лондонский дом Уолсингема. В Четеме кипит работа. Порох закуплен в Голландии, матросы полностью экипированы.

— А сэр Френсис отправляется в Плимут, — добавил сэр Роберт. — Хамфри, мы должны все обдумать. Возможно, придется изменить наши планы и сделать ожидаемое торжество менее заметным.

Мистер Хорек издал стон, вызванный не столько отчаянием, сколько осторожностью сэра Роберта Бэннета.

— Возможно, в Четеме и в самом деле кипит работа, — возразил он, — но они опоздают! Вспомните, сколько времени ушло на снаряжение армады! Кроме того, до июля королева наверняка опять вспомнит о своем тощем кошельке. Даже если она этого не сделает, все равно ее флот будет стоять на месте, охраняя проливы. Конечно, Дрейк со своими плимутскими каперами139 сделает все, что сможет, но армада воспользуется тем, что флоты разделены и справится с ними по очереди.

С помощью энергичных жестов он отчаянно взывал к сэру Роберту и Хамфри.

— Не будем терять надежду! Уолсингему известно, с каким страшным врагом ему придется иметь дело. Ну, и что из этого? Он не станет от этого умнее! К тому же, мистеру Воуду, наверное, есть что сказать еще. — И Стаффорд посмотрел на гостя, ожидая поддержки.

— Да, есть, — согласился Воуд, — хотя едва ли это послужит аргументом в вашу пользу, сэр.

— Послушаем! — сказал сэр Роберт.

— Мне известно имя человека, посылавшего Уолсингему эти донесения, заставившего Четем гудеть, как улей, и отправившего сэра Френсиса в Плимут, — человека, по сути дела призвавшего Англию к оружию. Это, сэр, и есть секрет, за который вы заплатили.

— Его имя! — крикнул Хамфри, стукнув кулаком по столу.

— Да, скажите нам его имя, — присоединился сэр Роберт, — чтобы мы могли поминать его в молитвах, призывая на него отмщение Божье.

— И людское, — подхватил мистер Стаффорд. — Это и имя следует распространить, чтобы в Испании его носителю негде было спрятаться.

— Говорите! — приказал сэр Роберт, и Кристофер Воуд повиновался.

— Письмо было подписано «Д. 1», но в конце его была фраза: «Д. 1 умер и похоронен вместе с Санта-Крусом. Наступает час некоего Карло Мануччи, молодого дворянина, говорящего по-испански с итальянским акцентом, за которого я прошу Вас молиться».

— Карло Мануччи, — повторил Хамфри. — Припомните это имя, когда будете беседовать в Париже с лордом Пейджетом.

— Безусловно, припомню, — улыбнулся мистер Воуд. — И припомню его также в иезуитском колледже в Реймсе и в присутствии папского легата в Париже. Я передам совсем не те новости, которые доверил мне сэр Френсис Уолсингем, и эти новости не будут ложными.

Мистер Воуд поклонился и выскользнул из комнаты. Как и ранее, он поскакал по газону вдоль аллеи. Для этого у него были более веские причины, чем он мог догадываться. На сей раз он не воспользовался мягкой постелью в гостинице Пула, а сразу же сел на корабль и вздохнул спокойно, только увидев берега Франции.

В Хилбери-Мелкум мистер Стаффорд сидел, нахмурив брови. Карло Мануччи — где он слышал это итальянское имя? Стаффорд начал припоминать всех итальянцев, которых когда-либо встречал. Но этот итальянец должен быть близко связан с Уолсингемом. Таких, безусловно, было немало, но каким образом он мог столкнуться с кем-нибудь из них? И все же имя казалось знакомым. Мистер Стаффорд старался выкинуть его из головы с тем, чтобы вспомнить впоследствии. Чем больше он будет утруждать свою память, тем меньше надежды на то, что она послужит ему. Карло Мануччи… Нет, лучше об этом не думать.

Глава 22. Перечень итальянских певцов

Но Чарлз Стаффорд не мог выкинуть это имя из головы. Он видел, как сэр Роберт размышляет над тем, должен ли он отказываться от своих планов, а Хамфри сидит, закрыв лицо руками. Карло Мануччи!.. В эту несчастную минуту в комнату донеслись печальные звуки клавесина. Мистер Стаффорд затаил дыхание, словно человек, стоящий на пороге великого открытия. Если он потерпит, не пытаясь немедленно разобраться в сложном течении своих мыслей, связывающих это имя с музыкой, то правда откроется ему сама собой. Стаффорд ждал, но разгадка по-прежнему ускользала от него. Что ассоциировалось с этим именем? Мелодия? Исполнитель? Инструмент? Неспособность найти ответ становилась невыносимой.

Но мистер Стаффорд был весьма изобретательным человеком. Возможно, ему удастся получить ответ от кого-то другого. Конечно, придется пускать стрелу наудачу, но такие стрелы порой попадают в цель. Чем больше он раздумывал, тем яснее представлялся ему образ действия. Осуществить такой план будет забавно и вполне безопасно.

Мистер Стаффорд придвинул к себе лист бумаги и написал на нем полдюжины имен.

— Что вы делаете? — поинтересовался Хамфри Бэннет.

— Готовлюсь очернить репутацию мистера Николаса Булза — вашего музыканта.

Посыпав бумагу песком, Стаффорд стряхнул его.

— Умоляю вас немного набраться терпения.

Он выскользнул из библиотеки, пересек большой зал и открыл дверь музыкальной комнаты. Полковник Норрис дремал, его жена вышивала, кивая в такт музыке. Эта семейная сцена, однако, вызывала тоску у Синтии, и Стаффорда не удивило, что мелодия, струящаяся под ее пальцами, напоминала капающие слезы.

Музыка прекратилась. Синтия подняла взгляд с клавиатуры. В зеркале над головой она увидела мистера Стаффорда, как некогда Робина. Слезы выступили у нее на глазах, когда ее мысли вернулись к веселому улыбающемуся юноше, завладевшему в ту памятную минуту ее сердцем и отдавшему ей свое. Она быстро повернулась на стуле.

— Мисс Синтия, мы нуждаемся в вашей помощи! — заявил мистер Стаффорд, отвесив низкий поклон, и девушка закрыла глаза, словно ее оскорбили. Вместо грациозного поклона ее Персея, она увидела всего лишь карикатуру на него.

— Чем я могу вам помочь? — спросила Синтия?

— Нам нужны музыка и пение, достойные нашего праздника. На этом настаивает сэр Роберт. Англия — страна превосходных певцов. Все же нам, быть может есть чему поучиться у итальянцев.

— Ну что ж, — улыбнулась Синтия. — Только, хоть я польщена высокой оценкой сэром Робертом моих знаний области музыки, должна признаться, что музыкант сэра Роберта куда лучше объяснит вам разницу между английской полифонией и итальянским стилем.

— Сэр Роберт в этом сомневается, — возразил мистер Стаффорд. — Ему кажется, что мистер Николас Булз слишком долго прожил в этой глуши, чтобы быть знакомым с новыми веяниями в искусстве.

— Что же тогда говорить обо мне? — заметила Синтия.

— Вы, мисс, не так убеждены в собственном мастерстве, как мистер Булз. Мой друг прислал мне из Лондона имена некоторых итальянских певцов и музыкантов, заслуживших высокие отзывы критиков.

Синтия задумалась.

— Я слышала об одном из них — синьоре Эрколе Толентино.

Мистер Стаффорд посмотрел на список и издал возглас удовлетворения.

— Вот видите — он фигурирует здесь! — Он сделал пометку рядом с именем. Но это не было имя Эрколе Толентино, которое вообще отсутствовало в перечне. Однако, мистер Стаффорд не намеревался выпускать бумагу из рук, тем более, что имена были написаны его собственным почерком.

— Больше никого не могу припомнить, — призналась Синтия.

— Имена, обозначенные здесь, могут освежить вашу память.

— Послушай их, дорогая, — посоветовала миссис Норрис, не отрываясь от вышивки.

— Хорошо, мама.

Синтия приготовилась слушать. Мистер Стаффорд устремил взгляд на бумагу. Им овладело странное возбуждение, и он боялся, что не сумеет его скрыть. Слух его напряженно ожидал внезапного шелеста платья или подавленного вздоха девушки. Но пока что он слышал только хриплый кашель полковника Норриса, которого пробудило прекращение звуков музыки.

— Луиджи Савона, — начал читать мистер Стаффорд.

— Ха! Иностранец! — подметил полковник, тут же засыпая снова.

— Никогда о нем не слышала, — сказала Синтия.

— Он не певец, а известный лютнист.

— Очень может быть, — вздохнула девушка. — Меня не удивило бы, если бы вы назвали его приходским органистом.

— Томазо Валентини.

— Красивое имя, мистер Стаффорд, но не могу ручаться за столь же красивый голос его обладателя.

Тогда тем же тоном, но с легкой вопросительной интонацией в конце Стаффорд прочитал:

— Карло Мануччи?

Против всех его ожиданий трюк удался.

— Такого человека не существует вовсе! — удивленно воскликнула застигнутая врасплох Синтия. — Карло Мануччи — это слуга в пьесе. Кто-то подшутил над сэром Робертом… — Внезапно ее голос дрогнул. — О! Что я наделала! — в отчаянии прошептала девушка, догадавшись, что кто-то подшучивает над ней.

Подняв глаза к зеркалу, она поняла, что если не может назвать имена итальянских певцов, то с именем шутника проблемы не возникнет. На лице мистера Стаффорда было написано такое дикое возбуждение, какого ей никогда не приходилось видеть. Синтия подумала, что это лицо будет преследовать ее до конца дней, столько в нем было удовлетворенной мстительности и жестокости.

— Джино Муратори? — продолжал читать Стаффорд, тщетно стараясь говорить спокойно.

Синтия понимала, что каким-то таинственным образом предала своего возлюбленного, который где-то выдавал себя за Карло Мануччи. Его враги знали, где это место, но им нужно было вынудить ее сказать, кто такой Карло Мануччи. И она оказалась настолько глупа, что поддалась на их уловку!

— Джино Муратори? — повторил Стаффорд.

Синтия покачала головой и, тщетно пытаясь скрыть смущение, взяла на клавесине несколько аккордов.

— Ну, по крайней мере, мы уточнили одно имя — Эрколе Толентино. Его нам и следует постараться заполучить. Благодарю вас. — И мистер Стаффорд с поклоном вышел из комнаты. Послав стрелу наудачу, он попал в цель.

Пробежав через зал, Стаффорд ворвался в библиотеку с таким возбуждением на лице, что сэр Роберт и его сын с тревогой обернулись к нему.

— Что еще произошло? — осведомился сэр Роберт.

— Говорите, — добавил Хамфри.

Мистер Стаффорд плюхнулся в кресло, его дикий взгляд перебегал с одного на другого.

— Только подумать, что мы никак не могли догадаться! Ведь и вы и я, мистер Хамфри, отлично знали, кто такой Карло Мануччи! А вот мисс Синтия сразу же дала ответ! Правда, я уверен, что она позволила бы отрезать себе язык, лишь бы взять его назад. Я прочитал ей список имен итальянских певцов и музыкантов, которые могли бы почтить своим присутствием наш праздник, и спросил, знает ли она кого-либо из них. Эрколе Толентино, Луиджи Савона, Карло Мануччи? «Это не музыкант, — ответила девушка, — а слуга в пьесе». Вспомните, мистер Хамфри, тот день, когда мы в Итоне репетировали пьесу, а приход Френсиса Уолсингема прервал нашу репетицию.

Хамфри уставился на секретаря, как на сумасшедшего.

— Карло Мануччи! — повторил Стаффорд, пытаясь заставить юношу припомнить. — Кто может быть Карло Мануччи?

Наконец Хамфри Бэннет все понял.

— Разрази меня Бог! Робин Обри! — воскликнул он, вскочив на ноги и побледнев от злобы. — Неужели он вечно будет попадаться у нас на пути. Чтоб ему поскорее сгореть в аду!

Лицо Стаффорда исказила отвратительная усмешка, сделавшая его как никогда более похожим на гадюку.

— Думаю, мы можем позаботиться, чтобы он, подобно своему отцу, сгорел не в аду, а на земле. У инквизиции длинные руки и острый взгляд, хотя они и смотрят искоса из-под капюшона.

Секретарь алчно облизнул губы.

— Мистер Хорек сегодня вечером добрался до курятника и благодарен ее величеству за прозвище. — Стаффорд сидел, гримасничая, усмехаясь и потирая ладони от омерзительной радости, которая могла бы заставить содрогнуться кого угодно. Перед его глазами стоял тот день в Итоне, когда он подвергся такому унижению.

— О, он снова будет стоять на коленях, но не так нарядно одетый и не с такой довольной физиономией, а мы не станем дарить ему банты! На нем будут желтый балахон и дурацкий колпак, в руках — зажженная свеча, а измученные глаза будут смотреть не на родную Англию, а на мадридскую площадь и снежные вершины Гуадаррамы!140

— О чем вы говорите? — недоверчиво воскликнул сэр Роберт. — Карло Мануччи — шпион, разрушивший наши надежды и превративший в муравейники все доки Англии, в действительности…

— Робин Обри. Да, сэр.

— Мальчик!

Мистер Стаффорд кивнул. Он никогда не мог понять до конца Робина Обри. Что-то в этом пареньке ускользало от него. Но теперь многое прояснилось.

— У него была мечта, делавшая из него мужчину, когда он был еще мальчиком, и мальчика, когда он уже стал мужчиной. Она дала ему силы совершить невозможное.

Бэннет повернулся к сыну.

— А что скажешь ты, Хамфри?

Юноша мрачно кивнул.

— Я должен был догадаться без всяких доказательств, будь у меня чуть больше мозгов, чем у головастика. Робин всегда опережал меня — ив малом, и в великом. Если мы надеемся на лучшую жизнь, могущество, триумф нашей веры, нового монарха, то именно ему суждено погубить наши надежды. Даже Синтию Норрис, — Хамфри кивнул в сторону двери, — даже ее он отобрал у меня!

— И ты этому веришь?

— Иначе как бы она могла помнить то, что забыли мы? Карло Мануччи — это роль слуги в пьесе, которую мы ставили с Итоне, а мы с вами, Стаффорд, — два глупца — посмеивались, считая, что она ему подходит. Мы, репетировавшие эту пьесу вечер за вечером, о ней забыли, а Синтия помнит! Вы сказали, что она дала ответ, не задумываясь. Если бы она подумала, то ничего бы вам не сказала! Карло Мануччи — слуга в пьесе! Конечно, девушка помнит это так же хорошо, как и каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение Робина! И у нее хватило хитрости хранить свою тайну!

Хамфри стоял с искаженным злобой лицом, сжимая и разжимая кулаки. В эту минуту он ненавидел Синтию почти так же, как Робина.

— Он научил ее хитрости, — вновь заговорил Стаффорд. — У него самого ее было в избытке. Прекрасная романтическая история о маленьком флоте, снаряжаемом для мести за отца! Какая смелость! Какое благородство! Какой достойнейший образец сыновней почтительности! А тем временем он шныряет по докам Филиппа, выдавая себя за итальянского дворянина!

Хамфри громко выругался.

— Считает, словно бакалейщик, баррель за баррелем…

— И кулеврину за кулевриной, солдата за солдатом, покуда полностью не завершит свой список, — добавил мистер Хорек голосом, несколько утратившим радостное возбуждение. — В результате Четем кишит корабельными плотниками, а Уолсингем едет в Плимут!

— Господи, и все мы должны разбиться о такое ничтожество, словно о скалу! — крикнул Хамфри. — Он одурачил нас! Распустил слух, что собирается стать вторым Дрейком, а мы развесили уши!

— Да, но в его истории есть одно слово правды, — возразил Стаффорд, несколько воспрянув духом, — и это может нас утешить. Он ведь собирался устроить аутодафе, не так ли? Ну что ж, с помощью Кристофера Воуда аутодафе состоится, только не в Атлантике, а на Кемадеро в Мадриде!

В картине сожжения Робина, представшей перед его глазами, мистер Стаффорд обрел поистине великое утешение.

Но сэр Роберт Бэннет побарабанил по столу и промолвил:

— Вы рассуждаете как дети.

Уже некоторое время он почти не обращал внимания на то, что говорили его сын и секретарь. Они сыпали словами, полными злобы и бешенства, злорадно предвкушали то, что могло никогда не произойти, в то время как к дому, где они находились, все ближе подступала смертельная опасность, для отражения которой, если оно вообще возможно, требовались величайшие хладнокровие и рассудительность.

— Твоя мальчишеская страсть, Хамфри, и ваше оскорбленное самолюбие, Стаффорд, нам не помогут, — заявил старик, и оба собеседника с удивлением взглянули на него. Лицо его было напряженным, взгляд — затравленным.

— По-вашему, вы поступили очень умно, Стаффорд, отправившись в музыкальную комнату со списком певцов и лютнистов? «Карло Мануччи? — Это роль в пьесе!» Девушка дала ответ, не задумываясь, и вы сразу же поняли, что Карло Мануччи в действительности Робин Обри! Отлично! Он у нас в руках! Но что думает Синтия, сидя в комнате?

Этот вопрос явно не приходил в голову ни Стаффорду, одержимому злобной радостью, ни Хамфри, охваченному гневом.

— Вы полагаете, она не поняла, что ваш перечень певцов — ловушка? Да, девушка в нее попалась, но вместе с ней вы затащили в западню и нас всех! Теперь Синтии известно, что вы знаете, кто такой Карло Мануччи. Но почему вам понадобилось это знать? По доброте душевной? И как вообще вы услышали о Карло Мануччи? Откуда вы знаете, что человек, носящий это имя, представляет какой-то интерес? Я вас спрашиваю, мистер Стаффорд! Если Синтия Норрис любит этого парня, Робина Обри, как она, по-вашему, поступит? Теперь девушка в каждом углу этого дома будет чуять опасность для своего возлюбленного. Что же она сделает для его спасения?

— Она не может его спасти, — упрямо возразил Стаффорд. — Воуд будет в Пуле, и доберется до Франции, прежде чем его смогут задержать. Для Робина Обри нет спасения, сэр Роберт!

— А для нас есть? Робин Обри — агент Уолсингема в Испании. Думаете, Синтии об этом неизвестно? Она не разделяла эту тайну целый год с Фелиппесом и Уолсингемом?

— Безусловно, нет, сэр, — упорствовал мистер Стаффорд. — Общеизвестно, что Уолсингем хранит свои секреты при себе.

— Во всяком случае, она знает, что Уолсингем — друг Робина и был другом его отца. Это известно всему графству. А благодаря вам, девушка теперь осведомлена о том, что парню грозит опасность. Несомненно, она станет искать Уолсингема, чтобы поведать ему о вашей хитроумной западне с певцами и лютнистами!

Хамфри встрепенулся. Последний горький упрек отца пробудил в нем надежду.

— Ей это не удастся! — заявил он.

— Почему же?

— Потому что Уолсингем на рассвете отправляется в Плимут, а Синтия Норрис — здесь, в Хилбери-Мелкум.

Когда он говорил, старший Бэннет поднял руку, призывая к молчанию. Все прислушались, застыв, как зачарованные. Внезапно сэр Роберт с проклятием вскочил и распахнул окно. Ночь была очень тихой. Не слышалось шороха листвы, звезды сияли на бархатном безоблачном небосводе, и можно было подумать, что весь мир погружен в сон за исключением этих трех встревоженных людей.

— Я только что слышал… — испуганно прошептал старик.

— Что, сэр? — также шепотом спросил Хамфри.

— Ничего не слышно, — заявил Стаффорд.

Однако, секундой позже раздался ясный и резкий, словно колокольный звон, стук копыт скачущей галопом лошади. Эти звуки были подобны роковому стуку судьбы. Никто не шевелился, пока они не замерли вдали. Затем Роберт Бэннет в бешенстве захлопнул окно.

— Она ускакала по газону вдоль аллеи, как Воуд! — воскликнул он с жутким смехом. Хамфри и Стаффорд в ужасе смотрели на него. Всегда хладнокровный и сдержанный сэр Роберт словно потерял рассудок!

— Одних учит предательство, других — любовь!

Склонившись над столом, старик судорожно схватил лежащие на нем списки гостей и планы увеселений.

— Ну что ж, по крайней мере мы избавлены от хлопот! — воскликнул он, разрывая их в клочки. — Мы не станем принимать гостей, чтобы отпраздновать тридцатилетие царствования нашей милостивой государыни! И знаете, почему? Потому что не будет дома, где мы сможем их принять!

Глава 23. Тщетное преследование

В этот кризисный момент казалось, что сэр Роберт и его сын поменялись местами. Старик упал в кресло с изможденным лицом и остановившимся взглядом. Даже гнев на секретаря оставил его. Еще недавно так ловко управлявший кораблем, что его не могла застигнуть врасплох никакая перемена ветра, он думал теперь лишь о гибели своего дома. Поэтому инициативу пришлось брать на себя Хамфри, что он и сделал в меру своих возможностей.

— Надо убедиться, что это ускакала она, — сказал он и открыл дверь в большой зал. Свечи в настенных канделябрах были потушены, и повсюду царил полумрак. Хамфри вернулся в библиотеку и зажег свечу.

— Ступайте потише, — властно прошептал он. Держа свечу над головой, юноша вышел в зал и прислушался. Следом сквозь дверной проем скользнул Стаффорд, а за ним появился держащийся рукой за стену сэр Роберт Бэннет. Хамфри поднял руку, призывая к молчанию, и на цыпочках направился к двери музыкальной комнаты. Без единого щелчка повернув ручку, он медленно приоткрыл дверь дюйма на два, затем внезапно толкнул ее, и она, скрипя петлями, распахнулась настежь. В комнате было темно, но огонь еще потрескивал в камине.

— Они ушли спать, — прошептал за плечом Хамфри мистер Стаффорд.

— Полковник и миссис Норрис — несомненно, — откликнулся юноша.

— Все трое, — упорствовал Стаффорд.

— Тогда кто скакал прочь от дома? И притом по газону, словно стараясь сохранить отъезд в тайне?

— Один из конюхов отправился на свидание. Наши девушки не так робки, чтобы деревню можно было принять за женский монастырь.

Хамфри при пламени свечи устремил взгляд на бледное лицо секретаря, пытавшегося изобразить улыбку.

— Надо убедиться, — снова сказал он.

Массивный серебряный канделябр поблескивал на круглом столе в центре зала. Хамфри бесшумно, словно тень, приблизился к нему и зажег своей свечой еще две. Загасив свою свечу, он бросил ее на полированную крышку стола, поднял канделябр и, подойдя к большим дверям, отодвинул засовы и повернул ключ в замке. Открыв двери, юноша выскользнул на гравиевую площадку перед домом. Секретарь на цыпочках последовал за ним, туда же нетвердой походкой двинулся сэр Роберт, издав хнычущий звук, словно ребенок, боящийся остаться в одиночестве.

— Вам, сэр, не обязательно идти с нами, — с неожиданной мягкостью обратился к нему Хамфри.

— Я не останусь один, — ответил старик дрожащим голосом.

— Хорошо, пусть будет по-вашему.

Хамфри взял отца под руку. У всех троих на ногах были легкие туфли, и хотя сэр Роберт шаркал при ходьбе, эти звуки не могли разбудить даже спящего наиболее чутко.

Конюшни располагались вдоль правого крыла здания. Хамфри указал на открытые ворота.

— Их закрывают с наступлением темноты.

Собака громко залаяла, гремя цепью в конуре.

— Тихо, Морган! — шепотом скомандовал Хамфри. Он пересек двор и постучал в окно, чтобы разбудить конюха.

— Покажи мне конюшню, где стоит лошадь мисс Синтии, — приказал юноша.

Конюх подвел их к третьей двери в ряду конюшен. Но лошади в помещении не оказалось.

— Где спит ее грум?

— Наверху, сэр. — Конюх указал на маленькое окошко над их головами. Он приложил руки рупором ко рту, но не успел крикнуть, потому что Хамфри поспешно схватил его за плечо.

— Не нужно! — сказал он. — Закрой дверь потише! Вот так!

Юноша отвел от окна всю маленькую группу и продолжал шепотом:

— Оседлай моего чалого коня Виктора и Белую Стрелу для себя. — Это были самые быстроходные лошади в конюшнях. — Ты мне понадобишься. Только никакого шума — я не хочу никого беспокоить!

Он обернулся к отцу и Стаффорду.

— По-моему, Синтию поместили в Голубую комнату?

— Да, — ответил сэр Роберт.

— Она могла оставить там записку.

— Своему отцу?

— Ну разумеется. Нужно раздобыть ее.

Все оставшиеся у сэра Роберта понятия о гостеприимстве развеялись под натиском жестокой необходимости. Хамфри двинулся назад к дому. Один раз он остановился и прислушался, пламя его свечей устремилось вверх, подобно копьям. Было так тихо, что до них донесся бы звук даже из-за холмов и вересковых пустошей Дорсета.

— Если она оставила записку, мы должны раздобыть ее, — повторил Хамфри.

Дверь в дом оставалась открытой. Юноша поставил канделябр на стол в холле, зажег свою свечу и бесшумно направился вверх по лестнице. Вскоре он спустился, неся в руках сапоги для верховой езды.

— В комнате Синтии нет ни ее, ни записки родителям или вам, сэр, — сообщил Хамфри. — Несомненно, девушка убежала в ужасе от причиненного ею вреда.

Он посмотрел на мистера Стаффорда, но без всякой угрозы. Катастрофа была слишком близка, чтобы тратить время на бессмысленный гнев.

— Она ведь предала своего возлюбленного. — Хамфри сел и, сбросив туфли, стал натягивать сапоги. — Как она могла допустить, чтобы мы узнали о том, что имя Карло Мануччи носит Робин Обри? Сколько людей знали об этом? Она, Робин, Уолсингем, а теперь еще мы трое. Но мы, получив эти сведения, знаем больше, чем следует честным англичанам!

Он встал.

— Заприте за мной дверь! А вы, мистер Стаффорд, не ложитесь, пока я не вернусь.

— Ты привезешь ее с собой назад? — спросил сэр Роберт.

— Должен сделать это, чтобы сохранить наши головы на плечах, — резко откликнулся Хамфри.

— Но она сейчас уже подъезжает к своему дому, — возразил мистер Стаффорд.

Хамфри обернулся к нему с усмешкой, исказившей его бледное лицо.

— По-вашему, она отправилась к себе домой? — осведомился он.

— А куда же еще? — удивленно переспросил Стаффорд.

— В Сидлинг-Корт, мистер Стаффорд, где сэр Френсис Уолсингем готовится к отъезду в Плимут.

Оставив отца и секретаря размышлять над его предположением, Хамфри вместе с конюхом поскакал по дороге в Серн-Аббас через вершину холма, как давным-давно скакал Джордж Обри, а год назад — его сын Робин. Но хотя он мчался, рискуя сломать шею, ему не удалось догнать Синтию Норрис. С высоты холма юноша устремил взгляд на долину, где находилась деревня. Повсюду было темно и тихо. Но в дальнем конце деревушки сквозь листву виднелись огоньки. Этой ночью в Сидлинг-Корте сэр Френсис не ложился спать. Хамфри Бэннет представил себе, как Синтия Норрис, измученная страхом и бешеной скачкой, рассказывает свою историю государственному секретарю.

— Они знают, что Карло Мануччи — это Робин, выполняющий ваше поручение в Испании! Вы не должны позволить им причинить ему вред! Сын не должен кончить свои дни, как отец! На коленях умоляю вас, сэр!

Хамфри Бэннет повернул лошадь. Ему оставалось только сидеть дома и ожидать, когда на него обрушится удар — точно между головой и плечами, как говорил мистер Стаффорд. Юноша провел рукой по затылку, словно чувствуя, как топор палача разрубает кожу, мускулы и позвоночник.

Немногим позже он ощутил дыхание утреннего ветерка и увидел, что усеянный звездами небосвод над его головой начал светлеть. В конце концов, не исключено, что Синтия, рассерженная уловкой Стаффорда, просто ускакала домой, а сэр Френсис не поздно засиделся, а рано встал. Возможно, еще удастся придумать что-либо, что спасет его дом.

Глава 24. В саду Эбботс-Гэп

Синтия и в самом деле отправилась не в Сидлинг-Корт, так как она ничего не знала о поездке сэра Френсиса Уолсингема в Плимут. Как справедливо предположил Хамфри, девушка умчалась, охваченная паникой и угрызениями совести. Она никогда не теряла веры в Робина, даже когда в прошлом году «Экспедиция» вернулась в Пул, а ее матросы рассказывали хвастливые истории о галеонах, сожженных в Кадисе, и испанцах, трусливо прячущихся за его стенами.

В тот день, когда большой корабль, украшенный лентами, словно дама, проплыв под всеми парусами между островом Браунси и песчаными отмелями, скользнул в узкий пролив, Синтия прискакала в Пул.

«Это Робин возвращается домой!»— взволнованно твердило ее сердце. Девушку не удивило, что «Экспедиция» прибыла одна. Очевидно, Робин, оставив в Ла-Манше свой флот, нагруженный сокровищами, поспешил назад. Она слышала всплеск тяжелого якоря и крики испуганных чаек, круживших над гаванью. Пустив лошадь в галоп, девушка достигла причала как раз в тот момент, когда матросы выскакивали на берег из шлюпок, но она не увидела среди них Робина.

С разбитым сердцем Синтия слушала их приветственные крики женам и возлюбленным. Они прибыли из Кадиса, а не из дальней Атлантики; их адмиралом был Дрейк, а не Робин.

— Испанское вино — лучшие духи для меня, малышка! — орал один из матросов в восторге от собственного остроумия. Слова этого человека, его радостное загорелое лицо, взгляд девушки, вцепившейся ему в руку, надолго запечатлелись в памяти Синтии.

Этот день был самым горьким в ее жизни, но несмотря ни на что она не утратила душевной бодрости и веры в возлюбленного. А теперь Синтия предала его глупым восклицанием, вырванным у нее хитростью Стаффорда.

«Он хотел узнать, кто такой Карло Мануччи, — думала девушка, — а я сообщила ему это!»

Синтия не знала, каким образом ей исправить собственную неосторожность, но твердо решила это узнать. Эта мысль пришла к ней в голову, когда мистер Стаффорд выскользнул из музыкальной комнаты, а ее пальцы продолжали машинально бегать по клавиатуре. Для того, чтобы осуществить свое намерение, ей нужно отправиться в Эбботс-Гэп. Если бы она могла посидеть час в комнате с окнами, выходящими на залив Уорбэрроу, где они с Робином обменялись последними словами и последним поцелуем! Если бы она могла побродить по розарию, где голуби суетились и чистили перья у большой голубятни! Если бы она могла посидеть на скамье на лужайке для игры в шары с тисовой оградой с одной стороны и высокой кирпичной стеной с другой! В одном из этих мест нужный ответ пришел бы ей в голову. Значит, нужно немедленно ехать в Эбботс-Гэп!

Синтия выскользнула из комнаты, где ее отец дремал в кресле, а мать мирно сидела над вышивкой, и быстро направилась к себе в спальню. Переодеваясь для верховой езды, она задумалась, оставить родителям записку или нет. Девушка не осмелилась это сделать. Тихий и отдаленный, но властный голос требовал от нее, чтобы она встретила утро в саду Эбботс-Гэп. Следовательно, нельзя допустить, чтобы ее задержали.

Девушка спустилась к черному ходу, отперла дверь я вышла из дома. Во дворе конюшни она набрала горсть гравия и бросила его в окно, чтобы разбудить грума. Он быстро оседлал для нее лошадь.

— Я поеду с вами, мисс Синтия, — предложил грум.

— Нет, — ответила девушка. — Я хорошо знаю дорогу, и мне не грозит никакая опасность.

Спокойная уверенность, звучавшая в ее голосе, удержала конюха от протестов. Он потихоньку отвел лошадь на газон и подержал стремя, пока Синтия садилась в седло.