— Крофт! — удивленно воскликнул он.

— Да, лейтенант? — Крофт открывал паек для завтрака. Отбросив в сторону пустую картонную упаковку, он направился к Хирну.

— Почему вы меня не разбудили ночью, когда пришел Мартинес?

— Все равно ничего нельзя было предпринять до утра, — ответил Крофт, растягивая слова.

— Да? Ну хорошо. Но в дальнейшем предоставьте мне право судить об этом. — Он пристально посмотрел в непроницаемые голубые глаза Крофта. — Что видел Мартинес?

Крофт вскрыл внутреннюю вощеную упаковку пайка и высыпал содержимое. Чувствуя нервную дрожь в спине, сказал: — Перевал свободен на всем пути, который он прошел. Он думает, что, кроме тex японцев, которые напали на нас вчера, там больше никого нет, но и те сейчас отошли.

Крофт хотел не докладывать об этом Хирну как можно дольше и даже надеялся, что этого вообще не придется делать. Сейчас он опять почувствовал нервный зуд во всем теле. За всем этим скрывалась тщательно вынашиваемая Крофтом идея. Он говорил, уставившись взглядом в землю, а когда кончил, повернулся в сторону часового на вершине холма, прямо перед ним.

— Смотри в оба, Вайман! — крикнул он негромко. — Неужели тебе не хватило времени выспаться?

Все это показалось Хирну подозрительным.

— Мне кажется маловероятным, чтобы они ушли с перевала, — пробормотал он.

— Да. — Крофт открыл маленькую банку ветчины с яйцами и аккуратно отправлял ложкой ее содержимое в рот. — Возможно. — Он снова уставился на свои ноги. — Может, нам следует попытаться пройти через горы, лейтенант?

Хирн устремил взгляд на вершину Анаки. «Да, сейчас она выглядит привлекательно, — подумал он. — Наверное, можно было бы это сделать». Он решительно покачал головой.

— Это невозможно.

Было бы безумием вести солдат в горы, не зная даже, смогут ли они спуститься с другой стороны.

Крофт невозмутимо посмотрел на Хирна. Его худое лицо стало теперь еще более изможденным, линии квадратного подбородка — еще более подчеркнутыми. Он выглядел усталым. У него была с собой бритва, но он не брился этим утром, и от этого его лицо, казалось, стало меньше.

— Это вполне возможно, лейтенант. Я рассматривал гору со вчерашнего утра и обнаружил проход между скалами приблизительно в пяти милях к востоку от перевала. Если выступить немедленно, то через день мы сможем взобраться на эту чертяку.

На лице Крофта было такое же выражение, как тогда, когда они рассматривали гору в бинокль. Хирн снова покачал головой.

— Попытаемся лучше пройти через перевал, — сказал он.

Разумеется, они были единственные, кто хотел попытаться пройти через юры.

Крофта охватило смешанное чувство удовлетворения и страха.

Дело было решено.

— Хорошо, — сказал он, твердо сжав губы. Он встал и сделал знак солдатам подойти к нему. — Мы пойдем через перевал, — сказал он им.

Солдаты глухо зароптали.

— Прекратить шум! Это приказ. Добавлю к этому: сегодня надо быть как можно более внимательными.

На удивленный взгляд Мартинеса Крофт ответил лишь неопределенным пожатием плеч.

— А какой в этом прок, если нам придется пробивать дорогу через проклятых японцев? — спросил Галлахер.

— Не скули, Галлахер. — Крофт осмотрел всех по очереди. — Выступаем через пять минут, так что поторапливайтесь.

Хирн поднял руку.

— Постойте, я хочу вам сказать кое-что. Ночью мы посылали Мартинеса разведать перевал, и он установил, что путь открыт. Можно надеяться, что он и сейчас открыт. — Солдаты смотрели недоверчиво. — Я обещаю вам одно, — продолжал Хирн, — если мы наткнемся на что-нибудь, на любую засаду, любого японца, то немедленно повернем обратно и вернемся на побережье. Ясно всем?

— Да, — ответили некоторые.

— Хорошо, тогда давайте готовиться.

Через несколько минут они выступили. Хирн уложил свой рюкзак и взвалил его на плечи. Теперь он был на семь пайков легче, чем в начале пути, и это чувствовалось. Начавшее пригревать солнце бодрило и радовало. Когда они выходили из лощины, он чувствовал себя хорошо; настал новый день, нельзя было не надеяться на лучшее. Уныние и решения предшествующей ночи казались уже не имеющими значения. Он радовался, что обстоятельства складывались так, а не иначе.

Разумеется, он пошел впереди колонны...

Спустя полчаса лейтенант Хирн был убит — пуля пробила ему грудь.

Он спокойно стоял во весь рост на выступе скалы, которая была обращена в сторону первой рощи, и уже собирался подать знак следовать за ним, когда японский пулемет открыл огонь. Хирн опрокинулся назад, в хущу собравшихся у уступа скалы солдат взвода.

Потрясение было сильным. Несколько секунд люди стояли как окаменевшие. Потом они столпились под защитой скалы, укрывая голову руками. Над ними свистели пули из японских винтовок и цулемета.

Крофт опомнился первым. Он просунул винтовку в щель между скалами и стал быстро стрелять по роще, прислушиваясь к глухим звукам падающих стреляных гильз. За ним пришли в себя находившиеся рядом с ним Ред и Полак. Привстав, они тоже открыли огонь.

Крофт чувствовал глубокое удовлетворение и легкость во всем теле.

— Давайте, давайте, отстреливайтесь! — кричал он.

Его ум работал быстро. В роще было всего несколько человек, наверное меньше отделения, иначе они ждали бы, пока весь взвод не выйдет полностью на открытое пространство. Японцы просто хотели отпугнуть их. Итак, все в порядке. Он не собирается торчать здесь. Крофт бросил взгляд на лейтенанта. Хирн лежал на спине, кровь струйкой текла из раны, заливая лицо и тело медленно, но неотвратимо.

Крофт вновь почувствовал облегчение. Он более не испытывал замешательства, не задумывался, прежде чем отдать приказ.

Перестрелка продолжалась несколько минут, но вот винтовки и пулемет в роще замолкли. Крофт снова укрылся за скалой. Ошалевшие солдаты спешили отползти от уступа скалы.

— Отставить! — крикнул Крофт. — Будем выбираться организованно. Галлахер, Рот, вы остаетесь здесь со мной, будем вести огонь. Остальные собирайтесь вокруг того бугра. Мартинес, ты поведешь их. — Крофт указал на возвышение, находившееся сзади. — Добравшись туда, вы откроете по роще огонь, а мы отойдем и присоединимся к вам. — Привстав на мгновение, он сделал несколько выстрелов из новой обоймы и, когда японский пулемет открыл ответный огонь, вновь бросился в укрытие. — Все в порядке, теперь — вперед!

Солдаты уползли. Через несколько минут Крофт услышал, что отступившие открыли огонь.

— Пошли, — прошептал он Галлахеру и Роту.

Они двинулись и первые пятьдесят футов ползли на животе, а затем побежали. Проползая мимо Хирна, Рот мельком взглянул на него и на мгновение почувствовал слабость в ногах. Он тяжело вздохнул, у него потемнело в глазах, закружилась голова, но, преодолев приступ слабости, он снова пополз, потом побежал.

— Ужасно! — пробормотал он.

Крофт присоединился к остальным за холмом.

— Все в порядке, теперь бросок. Будем продвигаться прямо вперед вплотную к скалам. Мы никого не собираемся поджидать.

Он возглавил колонну, и все быстро двинулись в путь, сначала перебежками несколько сот ярдов, потом перешли на шаг, а потом снова рысцой. За час они преодолели пять миль по холмистой местности и высокой траве, нигде не останавливаясь, нигде не замедляя своего движения ради отставших.

Рот уже забыл о Хирне, как, впрочем, и другие. Потрясение от второго столкновения с засадой притупилось под действием их лихорадочного отступления. Они ни о чем не думали, хотя в них накапливался протест, у всех тяжело вздымалась грудь, дрожали руки и ноги. Когда Крофт скомандовал остановпться, люди повалились на землю как мешки с песком, даже не беспокоясь о возможном преследовании их японцами. Если бы в этот момент их атаковали, они, вероятно, остались бы лежать в том же состоянии оцепенения.

Один Крофт продолжал стоять. Он говорил медленно, его грудь тяжело вздымалась, но речь была отчетливой.

— Отдохнем немного. — Он смотрел на солдат пренебрежительно, заметив тупость, с какой они слушали его. — Раз вы все так быстро выдохлись, я буду нести охрану сам.

Большинство едва ли слышало его, а кто и слышал, был не в состоянии уловить смысла его слов. Люди лежали в изнеможении.

Медленно они начали приходить в себя, дыхание становилось ровнее, в ногах вновь появилась сила. Однако засада и бросок опустошили всех. Утреннее солнце поднялось уже довольно высоко, стало невыносимо жарко, и солдаты изнемогали от зноя. Лежа на животе и положив голову на руки, они чувствовали, как с лица падают капли пота. Пока восстанавливались силы, мысль о смерти лейтенанта приходила им в голову лишь на одно-два мгновения. Она была слишком внезапна и как-то слишком отдалена, чтобы вызвать какие-то сильные эмоции. Сейчас, когда его больше не было, они с трудом представляли, что когда-то он был во взводе.

Вайман подполз к Реду и улегся подле пего. Лениво выдергивая один стебелек травы за другим, он совал их в рот, надкусывал и слегка разжевывал.

— Забавно все это, — сказал он наконец.

Было приятно лежать здесь, зная, что через час они будут возвращаться. Ощущение страха, испытанное во время засады, на время отступило.

— Да, — пробормотал Ред.

Лейтенант... Ред вспомнил хмурый взгляд Хирна, когда отказался от его предложения стать капралом. Мысленно он словно скользил по тонкому льду, и у него было смутное, угнетающее чувство, будто перед ним что-то непреодолимое и вместе с тем неизбежное.

— Лейтенант был хорошим парнем! — выпалил неожиданно Вайман.

Эти слова поразили Реда. Впервые он соединил в одно целое несколько своих стычек с Хирном и то, что осталось от него, — окровавленный труп.

— Хорошим парнем? — повторил он с сомнением, ощутив где-то в глубине души страх. — Среди этих офицеров нет ни одного, кто заслуживал бы чего-нибудь другого, кроме проклятия! — выругался он. От прилива гнева его натруженные руки и ноги свела нервная судорога.

— Ну, я не знаю, всякие бывают... — мягко возразил Вайман.

Он все пытался как-то соединить в одно голос лейтенанта и цвет его крови.

— Мне жалко даже плевка для лучшего из них! — яростно сказал Минетта. Он знал, что о покойнике плохо не говорят, и его смущало, что он нарушает это правило, но все же продолжал: — Я не боюсь говорить о том, что думаю. Все они подлецы. — Большие глаза Минетты под высоким лбом блестели от возбуждения. — Если для того, чтобы нам повернуть назад, потребовалась его смерть, то я на такую сделку согласен. — Им ничего не стоило послать его с нами в разведку, но с кем он мог воевать-то? А-а... — Он прикурил сигарету и осторожно затянулся, так как дым раздражающе действовал на его желудок.

— Кто говорит, что мы возвращаемся? — спросил Полак.

— Сам лейтенант сказал, — ответил Вайман.

— Да, лейтенант, — задумчиво произнес Ред и перевернулся на живот.

— Хочешь поспорим, что мы не возвращаемся? — продолжал Полак, ковыряя в носу.

Было что-то запутанное во всем этом деле, чертовски запутанное. Этот Крофт... Ну и парень!. Голова!.. Как раз такой и нужен, настоящий бандюга.

— А-а, — неопределенно высказался Вайман. На мгновение он вспомнил о девушке, которая перестала писать ему письма. Сейчас его не интересовало даже, жива она или нет. Какое это имеет значение? Он посмотрел на вершину горы и помолился про себя за возвращение назад. «Сказал ли что-нибудь Крофт об этом?» — подумал он.

Словно в ответ на его вопрос появился Крофт, возвратившийся со сторожевого поста.

— Ну, пора, ребята, давайте трогаться.

— Мы возвращаемся, сержант? — спросил Взимав.

— Прекрати болтовню, Вайман. Мы попытаемся пройти через горы. — Послышалось приглушенное ворчание недовольных и возмущенных солдат. — Кто-нибудь из вас хочет высказаться по этому поводу? — гневно спросил Крофт.

— Почему бы, Крофт, нам не возвратиться? — спросил Ред.

— А потому, что не за этим нас послали. — Крофт чувствовал, как его охватывает ярость. Теперь ему ничто и никто не помешает.

У него появилось желание вскинуть винтовку и разрядить ее в голову Волсена. Чтобы сдержаться, он крепко сжал челюсти.

— Пошли! — резко приказал он. — Или вы хотите, чтобы японцы опять встретили нас засадой?

Галлахер пристально посмотрел на него.

— Лейтенант сказал, что мы повернем назад.

— Сейчас взводом командую я.

Крофт смотрел на них, подавляя их своим взглядом. Один за другим солдаты начали вставать и нехотя поднимать свои рюкзаки. Они были слегка ошеломлены. Слова Крофта лишили их всякого желания возражать.

— А-а, черт с ним! — услышал Крофт. чей-то голос.

Он усмехнулся про себя и презрительно крикнул:

— Куча баб, а не солдаты!

Все уже встали и собрались.

— Пошли, — сказал он спокойнее.

Под жаркими лучами уже поднявшегося солнца люди шли медленно. Через несколько сот ярдов они снова устали и побрели тяжело, в полном оцепенении. Фактически серьезно никто и не думал, что взвод мог бы так легко прекратить выполнение задания. Крофт вел их по маршруту, параллельному отрогам горы, в общем направлении на восток. Через двадцать минут они подошли к первой расщелине в могучих утесах у подножия горы. Отсюда вверх, к первым горным кряжам, косо поднималась глубокая лощина. От ее нагретых солнцем стен из красной глины исходил жар. Не говоря ни слова, Крофт свернул в нее. Взвод начал взбираться на гору. Их было теперь всего восемь человек.

— Ты знаешь, этот Крофт идеалист, вот кто он такой, — сказал Полак Вайману. Замысловатое слово доставило ему мимолетное удовольствие, но это удовольствие сразу же улетучилось под влиянием трудного пути вверх по раскаленной глине. «Здесь что-то не так, Нужно поговорить с Мартинесом», — подумал вдруг Полак.

Вайман вновь представил себе лейтенанта. В ощущениях, вызванных в нем второй засадой, наступил кульминационный момент. Еще не успев подумать как следует, опасаясь насмешек Полака, он промямлил:

— Послушай, Полак, как ты думаешь, есть бог?

Полак усмехнулся, подсунул руки под лямки рюкзака, чтобы не натереть плечи.

— Если и есть, то он, без сомнения, порядочная сволочь.

— О, не говори так.

Взвод с трудом продолжал подниматься по горной лощине.

МАШИНА ВРЕМЕНИ. КАЗИМИР ЖЕНВИЧ (ПОЛАК), ИЛИ ДАЙТЕ МНЕ СРЕДСТВО ПОХИТРЕЕ, И Я ПЕРЕВЕРНУ МИР

Похотливый, подергивающийся рот, с левой стороны не хватает трех верхних зубов, хитрые жуликоватые глаза... Вероятно, ему не более двадцати одного года, но когда он смеется, кожа на лице морщится, как у пожилого человека. Крючковатый сломанный нос и длинная выдающаяся вперед нижняя челюсть... Карикатура на дядюшку Сэма, считал Минетта, и ему было как-то не по себе от этого. Откровенно говоря, Минетта опасался, что Полак умнее и хитрее его.

Замок на входной двери, конечно, сорван, почтовые ящики давно похищены, торчат только ржавые крючки. В коридорах пахнет уборной; грязный кафель нижнего этажа впитал в себя запахи сырости от неисправного водопровода, капусты, чеснока и жира в забитых сточных трубах. Поднимаясь по лестнице, нужно держаться за стену, потому что перила сломаны и висят сами по себе, отдельно от лестницы, напоминая остов затонувшего корабля. В грязных углах снуют мыши, бегают выползшие на прогулку тараканы.

Вентиляционная шахта, соединяющая ванные комнаты между этажами, забивается всякой дрянью и отбросами. Когда мусор наполняет трубу до уровня второго этажа, дворник сжигает его. Импровизированная мусоросжигательная установка.

Дом в точности такой же, как и любой другой дом в этом квартале F за его пределами на территории не менее квадратной мили.

Казимир Женвич (Полак), девяти лет, просыпается утром и скребет голову. Он садится на груду ватных одеял, расстеленных на полу, и смотрит на потухшую печь. Кроме него на полу спят еще трое детей, и он снова сворачивается клубочком, притворяясь спящим. Скоро проснется Мэри, его сестра. Будет расхаживать и одеваться, и ему хочется подсмотреть.

Ветер ударяет в оконные стекла, и проникая сквозь щели, свободно гуляет по полу.

— Господи, холодно как, — шепчет он брату, лежащему рядом с ним.

— Она встала? (Брату одиннадцать лет.)

— Скоро встанет. (Полак заговорщически прикладывает палец к губам.)

Мэри встает, дрожа от холода, рассеянно шурует угли в печке, натягивает на плечи хлопчатобумажную комбинацию. Ее ночная рубашка падает на пол, на мгновение обнажая тело. Мальчишки, увидев ее нагое тело, тихо хихикают в постели.

— Куда смотришь, Стив? — кричит она.

— Ха, а я видел, а я видел.

— Неправда.

— Нет, правда.

Полак протянул руку, чтобы остановить Стива, но слишком поздно. Он с возмущением взрослого человека качает головой.

— Зачем ты это сделал? Теперь все пропало.

— А-а, заткнись.

— Ты болван, Стив.

Стив пытается толкнуть его, но Полак увертывается и бегает по комнате, стараясь избежать ударов.

— Стив, перестань! — визжит Мэри.

— Догони, догони! — орет Полак.

Они со Стивом начинают толкаться, шуметь. Из другой комнаты появляется отец, огромный, толстый.

— Вы, пацаны, прекратите! — кричит он по-польски. Поймав Стива, он дает ему подзатыльник.

— Не глазейте на девку.

— Казимир первый начал.

— Нет, не я, не я.

— Не трогай Казимира! — Он еще раз шлепает Стива. Руки его все еще пахнут бойней, кровью убитых животных.

— Ну я тебе еще задам, — шепчет Стив спустя некоторое время.

— А-а-а.

Полак усмехается про себя. Он знает, что Стив забудет об этом, а если и нет, то всегда найдется возможность улизнуть. Всегда так бывает.

В классе все кричат.

— Кто налепил жвачку на скамейки, кто это сделал?

Мисс Марсден вот-вот заплачет.

— Тише, дети, тише, пожалуйста. Джон и ты, Луиза, очистите скамейки.

— Почему мы, ведь не мы же ее налепили?

— Я помогу им, — вызывается Полак.

— Хорошо, Казимир, ты хороший мальчик.

Девочки, вытянув носики, оглядываются по сторонам с любопытством и негодованием.

— Это Казимир налепил, — шепчут они, — это он.

Их шепот доходит до слуха мисс Марсден.

— Ты это сделал, Казимир? Скажи мне правду, я не накажу тебя.

— Я? А зачем мне надо было это делать?

— Подойди сюда, Казимир.

Он подходит к столу. Учительница обнимает его, а он прижимается к ее руке. Глядя на ребят и подмигивая им, кладет голову ей на плечо. Дети хихикают.

— Ну, Казимир, не делай больше этого.

— Чего не делать, мисс?

— Это ты налепил жвачку на скамейки? Скажи мне правду, я не буду тебя наказывать.

— Нет, не я.

— А на скамейке Казимира нет жвачки, мисс Марсден, — говорит Алиса Рэфферти.

— Почему же твоя скамейка чистая? — спрашивает учительница.

— Не знаю, может быть, тот, кто сделал это, боится меня?

— Так кто же это сделал, Казимир?

— Откуда я знаю. Нужно мне вытирать скамейки?

— Казимир, ты должен стараться быть хорошим мальчиком.

— Да, мисс Марсден.

Он возвращается на свое место и, притворяясь, что помогает ребятам, перешептывается с девочками.

Летом ребята гуляют до позднего вечера. В безлюдных местах играют в прятки и обливаются водой из пожарных кранов. Летом всегда происходят какие-то волнующие события. То где-нибудь дом сгорит, то, взобравшись на крыши, они подсматривают за взрослыми ребятами, как те обхаживают девчонок. А если очень жарко, можно прошмыгнуть в кинотеатр, потому что входные двери оставляют открытыми для проветривания.

Один или два раза им действительно повезло.

— Эй, Полак, в переулке за домом Сальваторе валяется пьяный.

— А деньги у него есть?

— Откуда я знаю? — огрызается мальчишка.

— А-а, ну пошли.

Они тихо крадутся по переулку и выходят на пустынное место за домами. Пьяный храпит.

— Ну, давай, Полак.

— "Давай"! А как потом поделимся?

— Сам поделишь.

Он подкрадывается к пьяному и медленно ощупывает его в поисках кошелька. Пьяный перестает храпеть и хватает Полака за руку.

— Пусти, черт возьми...

Пошарив вокруг себя свободной рукой, Полак находит на земле камень, поднимает его и бьет пьяного по голове. Тот еще сильнее сжимает руку, и он вновь наносит ему удар. «Где же кошелек? Где кошелек? Надо скорее». Полак лезет в карманы и вытаскивает коекакую мелочь.

— О'кей, пошли.

Двое мальчишек тихо выходят из переулка и делят деньги около уличного фонаря.

— Шестьдесят центов мне, двадцать пять — тебе.

— Ты что? Ведь нашел-то его я.

— А ты что? Я рисковал, — говорит Полак. — Или ты думаешь, это не в счет?

— А-а-а.

— Пошел ты к чертям собачьим.

Насвистывая, он уходит, и его трясет от хохота при мысли о том, как он бил пьяного. Утром этого человека нет, и Полак чувствует облегчение.

«Пьяного не убьешь», — думает Полак. Он знает об этом от старших.

Когда Полаку исполняется десять лет, отец умирает, и после похорон мать пытается устроить его на работу на бойню. Но спустя месяц его замечает инспектор по образованию, и матери ничего не остается, как определить своего сына в сиротский дом. Приходится учиться кое-чему новому, впрочем, не столь уж и новому. Нужно быть очень осторожным, чтобы не попасться, иначе здорово влетит.

— Вытяни-ка руку, Казимир.

— Зачем, сестра? Что я такого сделал?

— Кому сказали, вытяни руку. — Удар по ладони так силен, что Казимир подскакивает.

— Святой Иисус!

— За богохульство, Казимир, тебя следует наказать еще раз. — Одетая в черное рука вновь поднимается и ударяет его по ладони.

Когда он возвращается на свое место, ребята смеются над ним.

Сквозь слезы он изображает на лице неуверенную улыбку. «Ничего особенного», — шепчет он. Но пальцы за ночь распухают, и все утро он не находит себе места от боли.

Больше всего следует остерегаться Пфейфера, учителя физкультуры. В столовой, перед тем как начать есть, надо просидеть три минуты молча, пока произносятся молитвы. Пфейфер в это время шныряет где-то позади скамеек и следит, не шепчется ли кто-нибудь.

Полак покосил глазами в ту и другую сторону; кажется, поблизости никого нет.

— Что, черт возьми, мы будем жрать сегодня?

Бац! Голова сотрясается от удара.

— Полак, когда я говорю молчать, надо молчать.

Он сидит, тупо уставившись в тарелку в ожидании, когда утихнет боль; очень трудно удержаться от того, чтобы не потереть голову.

Позднее он думает: «Господи, да у этого Пфейфера глаза на затылке».

Были и ангелы. Левша Риццо, крупный детина четырнадцати лет, заправляет всей компанией, когда нет Пфейфера или кого-либо ив сестер и братьев. Нужно с ним подружиться, иначе будет плохо.

— Что я могу сделать для тебя, Левша? (Полаку десять лет.)

Левша разговаривает со своими помощниками.

— Пошел вон. Полак.

— Почему? Что я тебе сделал?

— Проваливай, тебе говорят.

Полак идет по общей спальне, внимательно оглядывая пятьдесят коек и полуоткрытые тумбочки. В одной из них лежит яблоко, четыре цента и небольшое распятие. Он хватает распятие и идет к койке Левши.

— Эй, Левша, у меня есть кое-что для тебя.

— На черта мне нужна эта штука?

— Отдай ее сестре Кэтрин. Скажи, подарок.

Левша рассматривает распятие.

— Да... да. Где ты его взял?

— Я спер его из тумбочки Кэллагана..Но он шума не поднимет, скажи ему, чтобы молчал.

— Я мог бы спереть и сам.

— А я решил помочь тебе.

Левша смеется, а Полак рад, что контакт установлен.

Были и обязательства. Левша любит покурить, он может выкурить за вечер полпачки сигарет и не попасться. Раз в два дня на поиски сигарет для Левши отправляется целый отряд. Вечером четверо ребят подкрадываются к стене приюта, и двое перелезают ее. Они спрыгивают на тротуар и проходят два квартала в сторону торговой улицы. Здесь они слоняются возле газетной стойки одного из кондитерских магазинов.

Полак идет к прилавку, где торгуют сигаретами.

— Что надо, малец? — спрашивает владелец магазина.

— Гм, мне нужно... — Он смотрит на дверь магазина. — Мистер, вон мальчишка ворует у вас газеты.

Сообщник мчится по улице, преследуемый хозяином лавки. Полак хватает две пачки сигарет, делает нос кричащей на него жене лавочника и бежит в другом направлении.

Спустя десять минут они встречаются у стены приюта. Один из них помогает другому подняться на выступ стены, затем карабкается сам, держась за руку первого. Они крадутся по пустым коридорам, отдают сигареты Левше и ложатся спать. На это дело у них уходит всего полчаса.

— Все в порядке, — шепчет Полак мальчишке на соседней койке.

Однажды Левша попался, когда курил. За серьезные проступки существует специальное наказание. Сестра Агнес строит ребят в шеренгу и заставляет Левшу лечь на скамейку спиной кверху. Каждый из ребят должен пройти и ударить его пониже спины. Ребята боятся это делать и, проходя друг за другом, лишь слегка похлопывают его. Сестра Агнес приходит в ярость.

— Вы должны бить Фрэнсиса как следует! — кричит она. — Я накажу каждого, кто не делает этого.

Следующий мальчик легонько шлепает Левшу, и сестра Агнес сильно бьет по его ладони линейкой. Остальные мальчики по очереди тоже легонько шлепают Левшу и затем подставляют свои ладони для удара.

Сестра Агнес мрачнеет. Ее накрахмаленная юбка хрустит, как будто от злости.

— Бейте Фрэнсиса! — опять вопит она.

Но никто не хочет. Ребята, получив один за другим удар по руке, собираются в круг и наблюдают за происходящим. Левша хохочет. Когда процедура заканчивается, сестра Агнес стоит неподвижно. Видно, как она борется с собой, раздумывая, не заставить ли их проделать то же самое еще раз. Но она побеждена и ледяным тоном приказывает ребятам идти в класс.

Полак получает огромный урок. Левша совершенно покоряет его.

Полак не находит подходящих слов, чтобы выразить свое восхищение, и только качает головой.

— Ну и молодчага этот Левша! — говорит он наконец.

Два года спустя мать забирает Полака домой. Одна из старших сестер выходит замуж, а оба брата работают. Перед тем как покинуть приют, Левша пожимает ему руку.

— Ты хороший, парень. Я выйду отсюда на следующий год и разыщу тебя.

Опять он на своей улице. Начинаются новые увлечения, свойственные его возрасту. Езда на буфере трамвая — обычное дело, кражи в лавках — источник дохода. Уцепиться за кузов быстро идущего грузовика и унестись за пятнадцать миль от города — это уж настоящее спортивное развлечение. Мать заставляет его устроиться на работу, и в течение двух лет он работает разносчиком в мясной лавке.

Годы идут, он взрослеет и даже умнеет, насколько позволяют ему умственные способности, но в целом остается прежним. Он часто меняет место работы. Работает мясником, рабочим на бойне и даже шофером у некоторых обитателей Норт Сайда. Но любая работа ему надоедает, едва он приступает к ней.

В 1941 году ему восемнадцать. В это время он вновь встречает Левшу Риццо. Встреча происходит на бейсбольном матче. Они сидят рядом. Левша пополнел и выглядит процветающим. Из-за усов ему можно дать лет тридцать, хотя ему всего двадцать два года.

— Привет, Полак, что ты поделываешь?

— Играю в лотерею.

Левша хохочет.

— Ты все такой же, Полак, вот чудак... Почему, черт возьми, ты не разыскал меня? Я мог бы предложить тебе кое-что...

— Да все как-то не до этого было.

В действительности дело обстояло не так. У него был свой моральный кодекс, который никогда им четко не формулировался, но там было примерно такое правило: когда твой приятель достиг чегото, не лезь к нему, пока он сам тебя не позовет.

— Ну что ж, я могу предложить тебе кое-что.

— Эй, ты! — кричит Полак одному игроку. — Хоть один раз ты можешь не промахнуться? — Потом он садится, ставит ноги на сиденье перед собой. — Что ты там сказал, Левша?

— Moгу предложить тебе кое-что.

Полак гримасничает, поджимает губы.

— Может быть, мыс тобой и поладим, — говорит он.

Он приобретает автомобиль. На первый взнос идут деньги, сэкономленные им из зарплаты за два первых месяца работы. Вечерами он объезжает магазины, парикмахерские, собирает квитанции. Затем едет к Левше и отдает ему квитанции и наличность. После этого едет в снятую меблированную квартиру. За свою работу он получает сто долларов в неделю.

Однажды происходит нечто непредвиденное.

— Эй, Эл, как дела? — Он останавливается у табачного киоска, берет две сигары по тридцать пять центов пара. Поворачивает ее во рту. — Что скажешь?

Эл, человек средних лет, подходит к нему с коробкой мелочи.

— Полак, один парень хочет, чтобы ему заплатили. Его номер выиграл.

Полак пожимает плечами.

— Почему же ты не сказал этому счастливчику, что Фред приедет с деньгами завтра.

— Да я ему сказал, но он не поверил. Вот он.

Худощавый парень с острым красным носом.

— В чем дело, дружище? — спрашивает Полак.

— Вот что, мистер, я не хочу делать никакого шума и не собираюсь нарываться на драку, но мой номер выиграл, и я хочу получить свои деньги.

— Постой, постой, не шуми. — Он подмигивает хозяину лавки. — Давай поговорим спокойно.

— Слушайте, мистер, единственное, что мне нужно, — деньги. Пятьсот семьдесят второй выиграл. Так ведь? Вот билет.

Двое детей, пришедших в магазин за конфетами, наблюдают эту сцену. Полак хватает парня за руку.

— Иди-ка сюда, мы все сейчас обговорим. — Он захлопывает за собой дверь. — Так вот, дружище, ты выиграл и завтра получишь деньги. У нас один парень собирает деньги, а другой выплачивает выигрыши. Это бизнес, дружище, и нам нужно позаботиться не только о твоем билете.

— А откуда я знаю, что завтра придет кто-то?

— Сколько ты поставил?

— Три цента.

— Значит, ты хочешь получить двадцать один доллар, да? Может, ты думаешь, что разоришь нас этим? — Он смеется. — Получишь ты свои деньги, дружище, получишь.

Парень кладет руку Полаку на плечо.

— Я бы хотел иметь их сегодня, мистер. Уж больно выпить охота.

Полак вздыхает.